ТУРЕЦКАЯ РЕСПУБЛИКА:
реклама
ТУРЕЦКАЯ РЕСПУБЛИКА: ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА Р.И. Заляев ПЕРЕГОВОРЫ МЕЖДУ СССР И ТУРЦИЕЙ ПО ЗАКЛЮЧЕНИЮ ДОГОВОРА ОТ 17 ДЕКАБРЯ 1925 ГОДА 8 сентября 1924 года по поручению Советского правительства полномочный представитель СССР в Турции Яков Захарович Суриц в беседе с председателем совета министров Турции Исмет Пашой [Инюню] передал ему предложение своего правительства о расширении договора между Советской Россией и Турцией, который был подписан 16 марта 1921 года в Москве. Это было сделано с целью дальнейшего укрепления политического сотрудничества между двумя странами. В ответ на советское предложение Исмет Паша заявил от имени правительства Турции, что он готов приступить к переговорам о расширении этого договора и просил Советское правительство конкретизировать свое предложение [2, с. 766]. На просьбу Исмет Паши, народный комиссар иностранных дел СССР Георгий Васильевич Чичерин ответил, что Советское правительство намеревается дополнить договор между Россией и Турцией, который был подписан в Москве в марте 1921 года, соглашением о дружественном нейтралитете в случае войны одной из сторон с третьей державой, а также обязательством не участвовать во враждебных группировках, направленных против другой стороны [2, с. 766]. Переговоры о дополнительном договоре продолжались в течение пятнадцати месяцев. Первым 25 января 1925 года был передан советский проект дополнительного договора для рассмотрения турецкому кабинету министров, которым руководил Али Фетхи Бей [Окяр] [2, с. 97–98]. Советский проект дополнительного договора состоял из четырех статей. Первой статья предусматривала, что в случае военных действий против одной из договаривающихся сторон со стороны третьего государства или третьих государств, другая договаривающаяся сторона обязуется сохранять по отношению к первой договаривающейся стороне дружественный нейтралитет. Во второй статье предлагалось, что в случае возникновения союзов или соглашений, направленных против политических, коммерческих, финансовых интересов, и интересов военной безопасности одной из договаривающихся сторон, или в случае возникновения по отношению к одной из договаривающихся сторон враждебной линии поведения или враждебных действий третьих держав в этих вопросах, вторая из договаривающихся сторон должна была не принимать никакого участия в этих союзах и соглашениях. Кроме этого, вторая из договаривающихся сторон должна была не участвовать в фактически установившейся по отношению к первой из договаривающихся сторон враждебной линии поведения или враждебных действиях третьих государств в вышеозначенных вопросах, независимо от того, будет ли это выражаться в прямой или косвенной форме. В третьей статье Советское правительство предложило Турции, в случае вступления одной из договаривающихся сторон в Лигу наций, вследствие чего возникнут обязательства для нее перед Лигой наций, вступающая в Лигу наций сторона должна будет обязаться оговорить свое участие в Лиге наций неприменением к ней статей 16 и 17 статута Лиги наций. В этой статье советского проекта предусматривалось, что после своего вступления в Лигу наций, эта сторона должна будет обязаться во всех вопросах, касающихся ее отношений к другой договаривающейся стороне, отдавать предпочтение заключенным с ней договорам, в случаях, если обязательства, которые возникнут для нее в силу ее вступления в Лигу наций, будут противоречить этим договорам. В четвертой статье советская сторона предложила обязаться, в случае возникновения недоразумений или конфликтов в связи с прохождением военных или торговых судов другой договаривающейся стороны через проливы, оказывать друг другу всякими возможными способами содействие для обеспечения свободного прохода их военных или торговых судов через проливы [2, с. 97–98]. Контрпроект кабинета министров Турции был передан Я.З. Сурицу 22 февраля 1925 года. Проект состоял из одной статьи, в которой предусматривалось, что в случае военного нападения против одной из договаривающихся сторон со стороны одной или нескольких третьих держав, другая договаривающаяся сторона обязуется соблюдать благожелательный нейтралитет по отношению к первой договаривающейся стороне [2, с. 770]. После отставки кабинета Али Фетхи Бея 2 марта 1925 года, сформированный новый турецкий кабинет министров под председательством Исмет Паши также выработал свой проект соглашения, который был передан Я.З. Сурицу министром иностранных дел нового кабинета Тевфик Рюштю Беем [Арас] 24 марта 1925 года [2, с. 780]. В первой статье нового турецкого проекта оговаривалось, что в случае военного нападения против одной из договаривающихся сторон со стороны одной или нескольких третьих держав, другая договаривающаяся сторона обязуется соблюдать благожелательный нейтралитет по отношению к первой договаривающейся стороне. Во второй статье, турецкая сторона предложила каждой из договаривающихся сторон обязаться не принимать участия ни в каком союзе или соглашении политического характера, направленном против другой договаривающейся стороны. В третьей статье предлагалось, что обе договаривающиеся стороны рассматривают настоящее соглашение как региональное, не составляющее препятствий для вступления одной из них в Лигу наций. В четвертой статье турецкого проекта оговаривались срок действия соглашения и механизмы его продления [2, с. 780]. 8 апреля 1925 года Тефвик Рюштю Бей и Я.З. Суриц приступили к обсуждению проекта, представленного турецкой стороной. В ходе встречи были обсуждены первые две статьи турецкого проекта. Вторая встреча по обсуждению остальных статей турецкого проекта состоялось 15 июня 1925 года. В августе 1925 года стороны согласовали тексты первой статьи договора о дружественном нейтралитете в случае военного выступления против одной из договаривающихся сторон и второй статьи о неучастии во враждебных комбинациях и действиях третьих держав против договаривающихся сторон [2, с. 799]. Относительно третьей статьи об условиях вступления одной из договаривающихся сторон в Лигу наций стороны согласились целиком исключить ее из проекта договора. Стремясь достигнуть договоренности с Турцией, советская сторона отказалась также и от четвертой статьи своего первоначального проекта. Однако неурегулированным оставался вопрос о неприменении первой статьи договора в отношении Персии [2, с. 800]. Дело было в том, что в январе 1925 года правительство Турции было очень обеспокоено в связи с назреванием острого конфликта между Турцией и Персией [2, с. 102]. Недовольство у правительства Турции вызывали антитурецкая агитация, преследования турецких граждан, случай публичных избиений, что дискредитировал престиж правительства Турции в пограничном районе [2, с. 102]. Правительство Турции подозревало, что в этих событиях было и влияние англичан [2, с. 102]. В связи с этими событиями, правительство Турции сделало запрос у Советского правительства о том, не сможет ли оно оказать воздействие на правительство Персии [2, с. 114]. В результате, 2 февраля 1925 года НКИД СССР постановил одновременно сделать заявление Анкаре и Тегерану о готовности Советского правительства оказать свои услуги по урегулированию всех существующих между ними недоразумений, а в отношении Турции связать это с переговорами о дополнительном соглашении [2, с. 114]. Было также решено в процессе переговоров поставить вопрос так, что само собой разумеется, что предусматриваемый первой статьей советского проекта дополнительного договора дружественный нейтралитет не будет распространяться в случае военных действий Турции против Персии или Персии против Турции, и сделать об этом оговорку о Персии в первой статье дополнительного соглашения. Из телеграммы Г.В. Чичерина полномочному представителю СССР в Персии К.К. Юреневу видно, что одной из причин такого решения было также нежелание Советского правительства быть прикрытием фланга Турции, в случае нападения Турции на Персию [2, с. 396]. Советское правительство считало, что война между Турцией и Персией была бы на руку только Англии. Советское правительство видело в деятельности персидского правительства стремление модернизировать, централизовать страну, создать новую Персию. 15 июня 1925 года Я.З. Суриц выдвинул оговорку о Персии во время встречи с Тефвик Рюштю Беем. Однако правительство Турции категорически отвергло советское предложение и «оговорка о Персии» замедлило заключение дополнительного договора. Вместо этого, правительство Турции предложило советской стороне два варианта: подписать дополнительный договор без оговорки о Персии, и при подписании дополнительного договора в отдельном протоколе выразить и подписать взаимные обязательства СССР и Турции предложить Персии заключить гарантийные пакты между Турцией и Персией, и СССР и Персией; или же сначала подписать советско-персидский и турецко-персидский гарантийные договоры, и уже после этого заключить советско-турецкий дополнительный договор. В этот период Советское правительство не хотело подписывать договора без оговорки о Персии, и оно приступило к выяснению позиции правительства Персии по этому вопросу. «Из этих предложений, – писал Чичерин членам коллегии НКИД СССР, – для нас вытекает роль примирителя между Турцией и Персией. Эта роль вполне соответствующая принципам нашей политики. В противоположность Англии, подзадоривающей каждое восточное государство против другого восточного государства, мы будем выступать как сила, примиряющая их между собой» [1, с. 473]. Между тем, в Анкаре все связанное с заключением пакта между СССР и Турцией о благожелательном нейтралитете в случае военных действий с третьей державой остановилось. В результате встреч полномочного представителя СССР в Персии К.К. Юренева с Реза-ханом в июле 1925 года выяснилась позиция правительства Персии, которое считало, что надо подождать два месяца для предварительного создания благоприятной почвы путем решения ряда старых вопросов [2, с. 448]. Правительство Персии также учитывало возможную реакцию со стороны Англии, которая держалась в Персии теории равновесия между английским и советским влиянием, и что заключение нового договора о дружбе между Персией и СССР будет понято как нарушение этого равновесия» [3, с. 7]. 22 августа 1925 года министр иностранных дел Турции Тефвик Рюштю Бей выехал во главе турецкой делегации в Женеву на сессию Лиги наций. В конце сентября Г.В. Чичерин также выехал в Западную Европу на лечение. После этого переговоры о дополнительном соглашении прервались [2, с. 676]. В результате работы конференции в Локарно 16 октября 1925 года представителями Германии, Бельгии, Великобритании, Франции, Италии, Польши и Чехословакии было согласовано ряд договоров. Турция считало, что соглашения в Локарно дадут возможность Англии, Франции и особенно Италии свободно действовать за пределами Западной Европы [5, s. 116]. В ноябре 1925 года, правительство Турции также с настороженностью наблюдало новую активизацию английской политики в Персии, в арабских странах и на Балканах. Такая международная ситуация вновь обострила прежние тревоги правительства Турции. В этих условиях оно намеревалось проводить с Советским правительством совместную активную политику [2, с. 667]. 21 ноября 1925 года, заместитель народного комиссара иностранных дел СССР М. Литвинов во время встречи с послом Турции в СССР Зекяи Беем также отметил о желании Советского правительства усилить дружбу со странами Востока и в первую очередь с Турцией [2, с. 675]. В результате достигнутых ранее договоренностей, 17 декабря 1925 года состоялось встреча Тефвик Рюштю Бея с Г.В. Чичериным в Париже [6, p. 408]. Во время встречи они продолжили переговоры по заключении договора и пришли к соглашению обменяться письмами о том, что искренняя дружба между Турцией и СССР останется нерушимой и послужит основанием для их отношений и в случае войны одной из договаривающихся сторон с третьей державой [2, с. 809]. Так как, ранее правительства Турции и Персии сделали заявление о желании заключить между собой гарантийный пакт [1, с. 184], советская сторона, принимая во внимание это заявление, сочла целесообразным не настаивать на своем предложении об оговорке к первой статье договора [1, с. 184]. Переговоры Тефвик Рюштю Бея и Чичерина завершились подписанием 17 декабря 1925 года в Париже «Договора между Союзом ССР и Турцией». Первая статья договора предусматривала, что в случае военного выступления против одной из договаривающихся сторон со стороны одной или нескольких третьих держав, другая договаривающаяся сторона обязуется соблюдать нейтралитет по отношению к первой. В примечании к статье указывалось, что под выражением «военное выступление» не должны пониматься военные маневры ввиду того, что они не наносят ущерба другой стороне. Анализ первой статьи договора говорит о том, что состояние нейтралитета наступает лишь в том случае, когда другая договаривающаяся сторона вовлечена в оборонительную войну, и гарантия нейтралитета теряет свою силу, если одна из договаривающихся сторон попытается совершить акт агрессии против третьей страны. Таким образом, главная цель первой статьи заключалась в поддержании и укреплении мира и нейтралитета между СССР и Турцией. Во второй статье, каждая из договаривающихся сторон обязалась воздерживаться от нападения на другую. В этой статье были закреплены и условия гарантии, так как договаривающиеся стороны обязались не участвовать ни в каком союзе или соглашении политического характера, равно как ни в каком союзе или соглашении с одной или несколькими третьими державами, направленном против военной и морской безопасности другой договаривающейся стороны. Кроме того, каждая из договаривающихся сторон обязалась не участвовать ни в каком враждебном акте одной или нескольких третьих держав, направленном против другой договаривающейся стороны. В третьей статье договора, стороны договорились о том, что договор будет находиться в силе три года, и о механизмах его продления. После этого [2, с. 739–741]. В тот же день Г.В. Чичерин и Тевфик Рюштю Бей подписали три протокола, которые разъясняли и дополняли статьи договора. Протокол №1 устанавливал, что каждая сторона сохраняет полную свободу действий, поскольку то касалось ее отношений всякого рода с третьими державами, вне пределов тех обязательств, условия которых установлены в настоящем договоре. В Протоколе №2 стороны условились о том, что в выражение «политического характера» упомянутое в второй статье договора, должны быть также включены все финансовые или экономические соглашения между державами, направленные против другой договаривающейся стороны. Этот протокол предполагал, что СССР и Турция обязывались не участвовать в финансовых и экономических бойкотах и блокадах, которые могли быть организованы против них третьими державами. Закрепление во второй статье договора обязательства СССР и Турции нашли свое дальнейшее развитие в Протоколе №3. В данном протоколе стороны обязались равным образом предпринять переговоры для установления порядка урегулирования споров, которые могли бы возникнуть между ними и которые не могли бы быть улажены обыкновенным дипломатическим путем» [2, с. 739– 741]. Таким образом, положения данного протокола содержали один из важнейших принципов – мирное разрешение международных споров. При подписании договора Г.В. Чичерин и Тефвик Рюштю Бей также обменялись идентичными по содержанию секретными нотами, в которых пояснили, что в дополнении к договору, подписанного 17 декабря обоими правительствами, они считают необходимым ясно указать, что искренняя дружба, всегда существовавшая между обеими сторонами с момента заключения Московского договора от 16 марта 1921 года, останется нерушимой и послужит основанием для их отношений и в том случае, если бы одна их договаривающихся сторон оказалась бы в состоянии войны с одной или несколькими третьими державами. [2, с. 741–742]. Советско-турецкий договор вступил в силу после его ратификации ЦИК СССР 8 января 1926 года и ВНСТ 11 февраля 1926 года [4, с. 66]. 29 июня 1926 года Я.З Суриц и Тевфик Рюштю Бей подписали в Стамбуле протокол об обмене ратификационными грамотами между СССР и Турцией от 17 декабря 1925 года. Представители двух стран сделали идентичные заявления, которые сводились к следующему: «им поручено правительствами подтвердить, что в момент подписания Парижского договора оба правительства, верные принципам, установленным Московским договором от 16 марта 1921 года, не имели каких-либо международных обязательств и после 17 декабря 1925 года и подтверждают, что в течение всего срока действия названного договора они не примут на себя подобных обязательств. Одновременно оба правительства выражают уверенность в том, что дружественные отношения между СССР и Турцией будут постоянно идти по пути укрепления» [2, с. 329–330]. ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА 1. Агаев С.Л. Иран в период политического кризиса 1920–1925 гг. (Вопросы внешней политики). – М.: Наука, 1970. – 210 с. 2. Документы внешней политики СССР. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1963. – Т. 8. – 862 с. 3. Документы внешней политики СССР. – М.: Издательство политической литературы, 1964. – Т. 9. – 862 с. 4. СССР и Турция. 1917 – 1979 / Н.А. Гасратян, П.П. Моисеев. – М.: Главная редакция восточной литературы, 1981. – 320 с. 5. Kâmuran Gürün, Türk-Sovyet İlişkileri (1920 – 1953) / Ankara: Türk Tarih Kurumu Yayınları, 1991. – 325 s. 6. Lord Kinross. Atatürk. Birth of a Nation. – Nicosia: K. Rustem & Brother. – 1981. – 380 p. В.В. Баданина ВЕСТЕРНИЗАЦИЯ ТУРЦИИ: ПЕРВЫЕ ШАГИ Под термином вестернизация понимается принятие в качестве образца западной традиции и реализация принципов ее развития. С ним тесно связан процесс модернизации, перехода к новому способу производства с использованием достижений науки и техники. XIX в. – век появления индустриального общества в Западной Европе и США – для Османской империи был временем спада во всех сферах жизнедеятельности государства. Общий кризис в Турции начался еще в XVIII в. Историки задаются вопросом, каким образом Османская империя просуществовала еще полтора столетия и сохраняла до последнего контроль над Балканами, а также принимала участие не в одной войне. Ответом может послужить сложившаяся ситуация на международной арене, где ведущие державы Европы (такие, как Англия и Франция) использовали Турцию в решении своих вопросов: экономическая экспансия, новые рынки сбыта, использование турецкой армии и флота против усиления Российской империи, контроль за торговлей на Ближнем и Среднем Востоке. Основными предметами вывоза Англии, Франции, Австрии и других европейских государств из Османской империи были шелк-сырец, шерсть, невыделанные кожи, масличные семена, натуральные красители, оливковое масло, табак в листьях, зерно, орехи, опиум. Среди ввозимых товаров преобладали хлопчато-бумажные и шерстяные ткани, металлы, изделия из металла и стекла, лекарства, готовая одежда и обработанные кожи. Таким образом, Турция была вовлечена в мировые экономические отношения и была зависима от передовых держав Европы, что значительно повлияло на дальнейшее развитие народов империи. Процесс вестернизации начался более 200 лет назад, когда на стыке ХVIII и ХIX столетий в Турции начались реформы, получившие название «Низами Джедид» («Новый порядок») [1, с. 14–19]. К началу XIX в. Османская империя оставалась аграрной страной. Турецкое общество жило по порядкам традиционного уклада, когда сельское хозяйство являлось основной отраслью экономики. Однако кризисные проявления – сокращение производства, обезземеливание крестьян – заставляют правителей принимать решения о реформировании. Осуществляются поиски способов модернизации государства и общества с целью преодоления внутренних и внешних трудностей [2, с. 22–25]. Однако первые реформы вестернизации были направлены отнюдь не на улучшение жизни простого народа, а на усиление личной власти султана. Они были призваны устранить отставание от европейских держав в государственных и особенно в военных делах. Для обеспечения армии современным оружием и обмундированием строились оружейные заводы и мануфактуры. При реорганизации армии и государства использовались европейские труды по военному делу, фортификации, математике и др. однако уже тогда религиозные деятели выступали против реформ, ссылаясь на их несовместимость с установками Корана и шариата, и первый султанреформатор Селим III в 1807 г. был свергнут. Успешнее пошли реформы «Танзимата» («Преобразований») в середине XIX столетия. Под руководством Махмуда II был разработан план новых реформ, призванных укрепить центральную власть, предотвратить развитие национально-освободительного движения на Балканах и ослабить зависимость Порты от европейских держав путем приспособления существующего строя к нормам западноевропейской жизни. Так началась работа по подготовке указа о реформах, который был обнародован в ноябре 1939 г. и носил название «Священный указ» [3]. Отношения Турции с европейскими государствами вышли на новый уровень сотрудничества. Были приняты законы, стимулировавшие развитие промышленности на базе европейской техники. Поощрялся приток иностранного капитала, создавались благоприятные условия для деятельности иностранного капитала, иностранных предпринимателей. Тогда же стали увлекаться европейской роскошью и французской модой. Тем не менее, противодействие духовенства и других традиционалистов вводимым новациям продолжалось, что ограничивало масштабы реформ. Наиболее успешно проведена военная реформа: был упорядочен рекрутский набор и сокращен срок службы в армии. Попытки реформирования налоговой системы ограничились лишь отменой барщины, чрезвычайных налогов и налогов с немусульман. Не удалось создать национальный банк и привести в порядок финансовую систему путем ввода единой денежной системы. В сфере просвещения осуществлены попытки введения светских школ, однако их количество было очень мало, поскольку данная реформа встретила сопротивление мусульманского духовенства – выполнявшего контролирующую функцию в системе образования. В планах проведения реформы системы светского образования стоял пункт – открытие университета. В виду нехватки преподавательских кадров и финансовых средств данная цель не была достигнута. Первый период Танзимата завершился с началом Крымской войны 1853–1856 гг. Несмотря на то, что Османская империя вышла в этой войне в числе стран-победительниц, ее экономическое положение было сильно подорвано. С этого момента, когда открывается второй этап Танзимата и продолжается процесс модернизации Турции, страна впервые использует иностранный кредит на восстановление хозяйства и дальнейшее претворение планов реформирования. Факт, что Османская империя не в состоянии сама обеспечить условия для дальнейшего развития очень важен, так как происходит усиление экономической и политической зависимости Порты от европейских держав. К концу XIX в. Турция имела огромный внешний долг, рост которого начался в ходе еще не закончившейся Крымской войны. Первый займ был предоставлен Англией в 1854 г. Особенностью этого и последующих кредитов явился обременительно высокий процент. Европейские державы выдавали займ, удерживая при этом около 25% от общей суммы. Для ослабленной Порты борьба с внешней задолженностью превратилась в проблему номер один. В результате в начале 80-х гг. XIX в. было создано «Управление Оттоманского публичного дома», в представительстве которого находились крупнейшие европейские банки, крайне заинтересованные в погашении Турцией задолженности [4, с. 302]. Указанное Управление установило контроль над экономической деятельностью Османской империи, следило за движением источников государственных доходов. В сложившихся условиях ведущие державы стремились получить выгодные концессии. Внимание упало на строительство железных дорог на территории Турции. Европейские страны даже конкурировали в этой сфере. Так или иначе, самостоятельно или с помощью других стран в Турции проходил процесс строительства новый железных дорог, вокзалов. Также подконтрольной сферой Европы стала область морских сообщений, портов, морского транспорта. Османская империя предпринимала попытки пересмотра условий предоставляемых займов, а также торговых договоров, дававших широкие права иностранному капиталу. Однако все безуспешно: европейские державы продолжали использовать Порту как аграрно-сырьевой придаток Европы. Новой вехой европеизации явилось принятие 23 декабря 1876 г. султаном Абдул-Хамидом II первой в истории Турции Конституции. Главное внимание уделено в ней тому, что провозглашались равенство и личная свобода перед законом всех без исключения подданных империи. Статьи основного закона содержали принципы безопасности личной собственности и неприкосновенности жилища, свободы печати; право на обязательное начальное образование. Историческое значение заключается в том, что отныне власть султана-халифа, являвшегося одновременно духовным главой всех мусульман, была ограничена действиями парламента. Конституция 1876 г. – есть явление прогрессивное, провозглашение свобод и создание парламента положили начало завершению эры феодальных порядков. Однако молодая буржуазия не в силах была пока подтвердить свое положение, она только начала оформляться. Победа консервативных сил была основана на том, что турецкая национальная буржуазия не искала поддержки у народа. Спустя два года после созыва парламент был распущен – его состав не устроил султана – соответственно приостановилось и действие Конституции. На смену пришел деспотичный режим, названный «зулумом» (деспотия, гнет), замедливший процесс вестернизации. Однако данная политика не критиковалась Европой, ведь иностранный капитал по-прежнему свободно функционировал в турецкой экономике, а ведущие державы получили право собирать налоги. Так, независимо от воли реформаторов, Турция постепенно стала превращаться в фактическую полуколонию Запада. В конституции также нашли отражение идеи османизма. В первой ее статье утверждалось, что Османская империя есть единое и неделимое целое. Все подданные империи объявлялись "османами", государственной религией провозглашался ислам. Благодаря усилиям преемников Мустафы – Мехмеда Эмина Али-паши (1815–1871) и Мехмеда Фуад-паши (1815–1869), а также активности созданного в 1854 г. Высшего совета реформ (вместо Высшего совета юридических установлений) большинство задуманных начинаний было в той или иной степени реализовано [5, с. 17]. Так, процесс модернизации османского общества ускорился. Осуществление танзиматских реформ потребовало значительных ассигнований, прежде всего на содержание многократно выросшего государственного аппарата. К концу 60-х гг. XIX в. обнаружилось, что преобразования зашли намного дальше, чем предполагали их инициаторы. По существу, на протяжении 30 лет осуществлялась своеобразная "революция сверху" с целью модернизации Османской империи. Она далеко не во всем дала положительные результаты, так как во главе ее стояли реформаторы из рядов феодальной бюрократии. Все же реформаторам удалось провести целый ряд нововведений, что позволило сохранить почти в полном объеме целостность империи при ее включении в мировую систему капитализма и достичь известных успехов в деле европеизации османского общества. Однако функционирование государства в рамках этой системы требовало новых шагов по пути модернизации, связанных с кардинальными переменами в аграрных отношениях, ограничением султанского самодержавия и решением национального вопроса. Эти задачи требовали уже других исполнителей. Обстоятельства включения империи в мировую экономическую систему не благоприятствовали быстрому развитию капиталистических отношений и складыванию турецкой национальной буржуазии. Однако к середине века появилась первая социальная группа нового типа – молодая интеллигенция, по своему происхождению феодально-бюрократическая, а по идеологии – уже буржуазная. В июле 1908 г. происходит младотурецкая революция, положившая конец самодержавному режиму Абдул-Хамида. Эта революция устанавливает, по крайней мере в течение первых месяцев, свободу слова, что способствует стремительному взлету прессы и росту количества разного рода ассоциаций и клубов. Соединение этих двух факторов побуждает многих российских тюрков эмигрировать в Стамбул, ибо, по их мнению, там они найдут более благоприятную почву для своей деятельности и распространения своих идей. Революция 1908 г. была первым крупным проявлением политического пробуждения турецкого народа [6, с. 97]. Прежде всего, мы можем отметить, что определенное влияние на это оказали российские тюрки, предложившие культурную модернизацию, глубоко уходящую корнями в исламские традиции. По их мнению, между исламом и современным миром не существует противоречий, откуда и идея адаптации ислама. Другими словами, они являются сторонниками решительных реформ оттоманских медресе, которые были забыты и заброшены со времен Танзимата. Знаменательно, что мы встречаем имена многих тюркских интеллигентов российского происхождения одновременно и в турецких журналах, ратующих за европеизацию, и в изданиях исламского направления [7, с. 37]. В конечном счете, российские тюрки возвращаются практически к основным идеям татарского реформизма, называемого иначе «джадидизмом», и пытаются внедрить его в Оттоманскую империю. С целью освобождения от англо-французского контроля руководители Османского государства сменили внешнеполитические ориентиры и в первой мировой войне выступили на стороне кайзеровской Германии против стран Антанты. Однако Османская империя оказалась в числе стран, потерпевших поражение, ее территория была оккупирована войсками Англии, Франции, а затем и Греции. Страны-победительницы не только отобрали все подвластные туркам территории, но и решили резко ослабить некогда мощнейшую державу мира. Таким образом, с одной стороны, османский этап вестернизации закончился для Турции полным крахом, так как в итоге привлечения иностранного капитала западных держав, Турция была не в состоянии покрывать долги, которые возникли в силу слабости её экономики. Также Турция оказалась в числе государств, проигравших в первой мировой войне и тем самым, потеряв статус мировой державы. Но с другой стороны, были и положительные стороны – иностранный капитал, который привлекался с конца XIX в. и до первой мировой войны, оказал положительное влияние, несмотря на то, что Турция превратилась в государство-должника. Иностранный капитал сформировал предпосылки и условия к дальнейшей модернизации Турции. Стоит отметить, что положительную роль сыграла европеизация общественной жизни Турции [8, с. 18–21]. Все больше жители Турции стали приобщаться к европейской роскоши и моде, многие знатные турки, стали владеть французским, английским языками. На турецкий язык переводились произведения английских, французских, немецких писателей. По образцам Запада стали строить дворцы. В страну стали приглашать европейские специалисты, которые занимались совершенствованием государственного аппарата и реорганизации армии. Борясь за развитие народного образования, выступая против феодальноабсолютистского строя и закабаления страны иностранным капиталом, турецкая интеллигенция способствовала пробуждению политического сознания в турецком обществе. Отсталость деревни оказывала сильное влияние и на развитие всего общества. Узость внутреннего рынка, как и неэффективное использование иностранного капитала, тормозила создание национальной промышленности, сковывала активность местных предпринимателей [9, с. 21]. В Турции ни местный, ни иностранный капитал, ни государство не смогли создать сколько-нибудь заметный сектор крупного фабрично-заводского производства [10, с. 145–146]. Деревня была не в состоянии создать необходимую базу для перекачки материальных и финансовых ресурсов в города. Характерной особенностью османской аграрной системы второй половины XIX – начала XX вв. являлось абсолютное преобладание мелкого и среднего землевладения и землепользования с низким выходом товарной продукции и небольшими возможностями для налогообложения. Государство не могло осуществлять крупные инвестиции в промышленность, поскольку приоритетными для него оставались затраты на содержание армии и бюрократического аппарата. Значительные средства уходили также на погашение внешней задолженности империи. В XIX – начале XX вв. Турция все более открывалась миру, все глубже втягивалась в потоки мировой истории, мировой политики и в систему международных экономических отношений. В поздней Османской империи формировался тот общеисторический климат, который был необходим для последующего массового перехода этнических турок к новому типу социальной и экономической активности. Без этой предварительной подготовки становление гражданского общества в республиканской Турции было бы затруднено. ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА 1. Старченков Г.И. Двести лет вестернизации. (Турция) // Азия и Африка сегодня. – 2000. – № 6. 2. Жоржон Ф. Тюркские интеллигенты России в Оттоманской империи и их влияние в эпоху младотурков // Панорама-Форум. - №12. Ислам в татарском мире: история и современность (материалы международного симпозиума, Казань, 9 апреля – 1 мая 1996 г.), 1997. 3. Период Танзимата. Особенности экономического и социаль-ного развития в первой половине XIX в. – URL: http://turkey-info.ru/history/last100_ osmans/tanzimat.html. 4. Турция между Европой и Азией / Сб. статей. – М.: ИВ РАН, 2001. 5. Соли О. Долгий путь в Европу // Internationale Politik. – 2004. – № 6. 6. Иванов С.М. Россия и Турция (общее и особенное в историческом развитии в эпоху средневековья и новое время). – М., 2000. 7. Савельева А. Между Европой и Азией // Народы Азии и Африки Сегодня. – 2003. – № 7. 8. Старченков Г.И. Турция: долгий путь в Евросоюз // Современная Европа. – 2002. – № 4. 9. Моисеев П.П., Старченков Г.И. Стратегии экономического развития Турции // Народы Азии и Африки сегодня. – 2003. – № 7. 10. Иванов С.М. Россия и Турция (общее и особенное в историческом развитии в эпоху средневековья и новое время). – М., 2000. Б.М. Ягудин, Р.Р. Кадыров ПОЛИТИКА ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ КАК ПЕРВЫЙ ОПЫТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ И ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЛИБЕРАЛИЗАЦИИ ТУРЦИИ (1950-Е ГОДЫ) Формирование политических партий в Турции Единственной политической организацией после 1930 г. в Турции была Народно-республиканская партия, она представляла интересы господствующего класса турецкой национально буржуазии и крупных землевладельцев. Именно их права и интересы защищала НРП [1]. В результате этого происходит резкая поляризация турецкого общества, на крупных промышленников, торгово-банковской верхушки и простых трудящихся города, мелких ремесленников, крестьян. Однако экономические требования промышленной буржуазии и крупных землевладельцев, не могли быть, естественно выражены прямолинейно, поскольку это вызвало бы противодействие среди других прослоек буржуазии, и других трудящихся масс. Оппозиционное движение внутри НРН образовалось не сразу, а в течении некоторого времени. Президент республики и генеральный председатель НРП Исмет Инёню, в своем выступлении в меджлисе от 1 ноября 1942 г. признавал о существовании оппозиционного течения, выступавшего за либерализацию торговли и предоставлению экономических свобод в частном секторе экономики. Оппозиционные группы критиковали в начале не политику этатизма, а недостатки в работе государственных экономических организаций – Сумербанка, Этибанка, и других предавали гласности случаи казнокрадства, и финансовых манипуляций, рост инфляции в стране. Парламентская фракция НРП весной 1944 г. выступила с докладом о об эффективности мер предпринятых по борьбе с инфляцией. Комиссия пришла к выводу, что правительство не может остановить рост цен на товары широкого потребления. После постановки вопроса о доверии парламенту, по инициативе премьер министра Шюкрю Сараджоглу, было проведено тайное голосование. В результате голосования 251 депутат выразил доверие правительству и 57 депутатов голосовали против. Впервые за долгие годы, правительству не приходилось встречаться с таким большим количеством недовольных депутатов. Жесткая партийная дисциплина запрещала депутатам меджлиса выступать с запросами без предварительного обсуждения в парламентской фракции. Но оппозиционно настроенные депутаты не ограничивались выступлениями в парламентской фракции, а стали выступать еще и в меджлисе. Так как в меджлисе присутствовали журналисты от крупных турецких газет, то содержание их выступлений попадало в периодическую печать. В печатных изданиях правящей партии стали появляться статьи говорящие о наступлении духовного кризиса в стране. В газете «Ватан» были опубликованы две статьи. В которых говорилось о необходимости создания многопартийной системы, отказаться от системы назначения депутатов, и создания эффективной системы парламентского контроля. Изменения политической структуры в стране в соответствии с западными образцами т.е. установление парламентской буржуазной демократии с двумя или несколькими партиями, представляло для оппозиции идеал, за которыми она продолжала бороться в рядах правящей партии. В мае 1945 г. при обсуждении государственного бюджета, оппозиционные депутаты, не упустили возможность вновь раскритиковать экономическую политику правительства. Хотя бюджет подавляющим большинством был принят (359 депутатов, против было подано 7 голосов депутатов А. Мендереса, Ф. Кепрюлю, Х. Баюра, Э. Сазака, Дж. Баяра, Р. Пекера, Р. Коралтана), pезультаты голосования привели к некоторым кадровым изменениям в составе правительства и руководства партии. Премьер-министр Ш. Сараджоглу заявляет «о существовании оппозиционной группировки в правящей партии». Особо остро стоял Агарный вопрос, к разрешению которого НРП в течении двух десятилетий, своего пребывания у власти так и не смогла провести аграрную реформу. Законопроект о земельной реформе, поступивший в меджлис в конце 1944 г., вызвал длительные дискуссии как в Меджлисе так и в НРП. Особые дебаты велись вокруг статьи № 17, эта статья предусматривала возможность отчуждения частнособственнической земли. Министр сельского хозяйства Джавит Орал, заявил, что законопроект не гарантирует безопасность частной собственности. Помещики депутаты, угрожали правительству, что если они примут статью № 17, законопроекта, то оно может лишиться их доверия. Оппозиционеры в своих речах апеллировали высокими понятиями как «права человека», «гарантии свободы», «сохранение конституционных принципов неделимости общества и др.» Тем не менее, не смотря на долгое обсуждение законопроект был принят подавляющим большинством, однако «закон о наделении крестьян землей» явился причиной продолжительный недовольств среди крупных землевладельцев. Приняв данный законопроект, правительство и НРП, настроила против себя земельную аристократию и крупную буржуазию. Оппозиционная группа выступала под флагом «демократизации государства и общества». Право свободы слова не соблюдалось, общественные организации разгонялись полицией, правительство полностью сосредотачивало все нити управления, как государством, так и обществом. Попыткой превратить оппозиционную группу в политическую организацию, и легализоваться, являлось «заявление четырех» («дертлю такрир»). В заявлении Дж. Баяра, А. Мендереса, Ф. Кепрюлю, и Р. Коралтана, говорилось о необходимости проведения демократических реформ, о предоставлении свобод средствам печати и массовой информации. Авторы заявления для проведения этих реформ, выдвинули следующие требования: 1) контроль меджлиса должен соответствовать конституции 2) предостваить гражданам политические права и свободы, прописанные в Конституции 3) изменить структуру и работу партии в соответствии с указанными требованиями. Парламентская фракция НРП отклонила это предложение оппозиции, заметив что какие либо изменения в уставе партии могут приниматься только на съезде партии. А. Мендерес заявлял: «До тех пор пока будет существовать однопартийная система, наше положение будет ухудшаться. Мы не можем примериться с тем, что в стране существует только одна партия». Продолжая репрессии против демократических преобразований, правительство проводит более гибкую политику по привлечению общества в свою сторону. В июне 1945 г. руководящий совет НРП принял решение не назначать своих кандидатов на предстоявшие дополнительные выборы в меджлис. Избирательная система была одним из главных инструментов управления НРП, регулирования в выборах в удобном направлении для правящей партии. Выборы являлись двухстепенными, выборщиками были члены НРП. Выборщиками второй ступени становились, кандидаты выдвинутые партией, а уже эти выборщики голосовали по директивному распределению из НРП. Кандидатами на 6 дополнительных мест в меджлисе были выставлены кандидаты от НРП, они же и были избраны. Продолжая внутри партийную борьбу, руководство партии начинает чистку своих рядов. 21 сентября 1945 г., по решению партийного совета А. Мендерес, Ф. Кепрюлю, и Р. Каралтан исключаются из партии. Руководство партии мотивировало их исключение, как нарушение устава партии. Немного ранее Ф. Кепрюлю и А. Мендерес, публикуют в газете «Vatan» статью об отсутствии демократических свобод и требовании к переходу много партийной системе [7]. Исключение А. Мендереса и Ф. Кепрюлю, из партии не сняло общей напряженности как в парламентской фракции так и в партии. Неверие в способность лидеров НРП, осуществить преобразования и расширить внутрипартийную демократию все больше охватывало рядовых членов партии. Как отмечали некоторые буржуазные газеты «Режим дисциплинированной свободы», исключал возможность даже критики членами партии существующих в стране порядков. Спустя неделю после исключения из партии сильнейших оппозиционеров, лидер оппозиционной группы Дж. Баяр отказывается от депутатского мандата, и начинает подготовку к созданию новой политической партии. 1 ноября 1946 г. на сессии меджлиса, президент республики И. Инёню, делает заявление, что «в Турции установлен режим свободы и демократии, который дает возможность расширить контроль в меджлисе путем образования второй политической партии, что устранит имевшийся недостаток в политической системе». Образование Демократической партии Демократическая партия была образована 7 января 1946 г. [2, c. 152]. Ёе основателями были члены оппозиционной группы – Джеляль Баяр, Аднан Мендерес, Рефик Коралтан, Фуад Кепрюлю. Все они были хорошими политиками, и представляли они интересы крупной буржуазии. К верхушке, которой и сами относились. В программе ДП, утверждалось, что цель партии заключалась в «широком осуществлении демократии». Лидеры ДП в своих первых выступлениях заявляли о верности конституции и основным принципам кемализма. В программных положениях ДП, утвержденной на первой I съезде в 1947 г. в основном эти положения отражали интересы крупной буржуазии и земельной аристократии. Новая политическая партия стояла на тех же идеологических принципах, что и принципы НРП. Прежде всего, это были принципы: национализма, республиканизма, этатизма, и лаицизма. Предвыборная программа обещала предоставить каждому гражданину всех личных и социальных прав и свобод. ДП, так же пытается заручиться поддержкой среди трудящихся масс городов. Для их привлечения им было обещано, ликвидировать безработицу, в случаях болезни и инвалидности, полученных на производстве, то им должна была оказываться материальная поддержка. Программа так же говорила о предоставлении профессиональным организациям, права на создание профсоюзов, и проведение забастовок. Демократическая партия, рассчитывала в будущем использовать неполитические организации для усиления своего влияния среди различных классов и групп населения. Но эти организации не должны были заниматься политикой, партия стремилась иметь своих людей в профсоюзах рабочих и студентов, женских организациях, через которых в той или иной степени обеспечивали себе поддержку особенно в предвыборные кампаниях. Одним из главных политических требований, ДП партии, было положение о прямых выборов при тайном голосовании, и предоставлении равных прав всем политическим партиям. ДП основывалась на принципе национализма, политика тюркизма заключалось на отрицании прав национальных меньшинств, проживающих на территории Турции (все граждане Турции, несмотря на расовую принадлежность и вероисповедание – турки). Нужно отметить, что на территории Турции компактно проживают: курды, лазы, арабы, армяне, евреи. ДП выступала против использования религии в политических целях, однако это положение было грубо нарушено самой ДП, в ходе партийной борьбы. В экономической области программа ДП отражала требования крупной буржуазии и земельной аристократии. Государство должно было не только осуществлять экономическую политику, но и добиваться скорейшего развития частновладельческого капитала, путем оказания экономического поощрения и всевозможной помощи. Программа ДП утверждала, что только политика развития частновладельческого капитала, сможет вывести страну из глубочайшего экономического кризиса. В программе требовалось, чтобы государство не вмешивалось в рыночные отношения, а в сельском хозяйстве сокращала экономические вложения в государственные фермы. ДП так же выдвигала план диэтизации, передачи частному капиталу государственных предприятий, и требовала гарантий как местному, так и иностранному капиталу от возможностей национализации их предприятий и собственности. Новая партия уже с начала своего возникновения получила полную поддержку со стороны правящей партии НРП и торговобанковского капитала, и промышленных кругов Турции. В феврале 1950 г. был принят новый избирательный закон, в котором была внесена специальная статья о наблюдении и контроле судей за работой избирательных комиссий во время выборов [8]. Избирательный закон основанный на мажоритарной системе был составлен в интересах крупных партий, получивших ряд преимуществ при проведении предвыборной компании. Образование национальной партии После принятия июльской декларации 1947 г. «о нейтральности президента и государственного аппарата», межпартийные отношения развиваются по пути смягчения отношений с НРП. Однако этот шаг привел к тому, что члены ДП, в основном депутаты меджлиса, начали выступать с критикой в адрес лидеров Демократической партии. В начале 1948 г. несколько членов парламентской фракции ДП вышли из партии. Причиной их выхода послужили разногласия с правлением ДП, которое они обвиняли в намерении создать внутри партии «атмосферу диктатуры» Лидеры ДП, пытаясь избежать раскола стали запугивать членов партии «внешней опасностью» поскольку эти меры не помогли, руководство ДП, провела чистку собственных рядов, в результате из партии были исключены 6 человек. В течение короткого времени из 58 депутатов ДП, были исключены 15 человек. Разногласия, выявившиеся после соглашения с НРП, означали известную потерю влияния оппозиционной партии в народе, чему способствовали выступления исключенных и вышедших из ДП членов руководящей верхушки. Они разоблачали руководителей ДП как политических спекулянтов, стремившихся использовать недовольство народа существующим режимом. Часть руководящей верхушки, исключенная и вышедшая из ДП, собрав вокруг себя недовольных лиц, основала в июле 1948 г. Национальную Партию [1, c. 172]. Национальная партия стала третьей по величине и влиянию буржуазной политической партией. Председателем партии был избран маршал Чакмак. В состав правления вошли генерал Садык Алдоган, Осман Нури, Кенан Онер, Хикмет Баюр, Мустафа Кентли, Осман Бёлюкбаши. В июле 1949 г. к НП присоединилась группа «независимых» вышедшая из ДП, а так же группа «Подлинных демократов» Перед майскими выборами в 1950 г. НП имела в меджлисе 23 депутата. По своему социальному статусу Национальная партия не отличалась от НРП и ДП. В ее программе говорилось, что она является сторонницей демократии западного типа. Религиозном вопросе НП, требовала «полной свободы» религиозным общинам, признания права читать молитвы на своем языке, передача имущества (вакуфов) религиозным организациям. В экономической области политика НП, провозглашала политику «умеренного либерализма», эта политика заключалась в ограничении государственного капитализма. В вопросах внешней политики НП, поддерживала внешнеполитический курс НРП. В своей деятельности национальная партия старалась показать себя более оппозиционной и реакционной, чем ДП, которую они обвиняли в сговоре с правящей НРП. Политические программы и смена правящей партии Политические программы правящей и оппозиционных партий «были путанными и противоречивыми». «Ни у одной из этих трех партий (НРП, ДП, и НП) не существует положительной программы, которую они могли объявить народу» – писал прогрессивный журнал «Барыш» [3, c. 101–102]. Турецкая пресса писала, о тактике лидеров ДП, «не желающих уточнять свою политическую линию, чтобы не рисковать внести разногласия в большую массу недовольных во всех социальных группах, которые ее поддерживают. В своих предвыборных выступлениях лидеры стремились обращаться к отдельным слоям населения, используя при этом для критики позицию правящей партии в определенной области. Несмотря на возросшие требования рабочих предоставить им право, правящая партия не только не рассмотрела этот вопрос, но и даже запретила рабочим проводить митинги и собрания, под предлогом, что они могут приобрести политическую окраску. Во время предвыборной компании лидер НРП И. Иненю заявил, что «вопрос предоставления рабочим права на забастовки несвоевременен» [3, c. 104–106]. В противовес правящей партии лидеры ДП в своих выступлениях постоянно утверждали что, «рабочие вопросы могут быть полностью разрешены после прихода Демократической партии к власти… Рабочий вопрос мы рассматриваем как важную социальную и экономическую проблему». Правящая НРП прибегала к различным политическим маневрам, чтобы посеять сомнения в отношении других партий. Некоторые деятели НРП утверждали, что смена власти может плохо повлиять на дальнейшие развитие турецко-американских отношений. НРП пыталась столкнуть между собой оппозиционные партии. Через меджлис лишались депутатской неприкосновенности неугодные правительству и НРП наиболее ярые критики правящей партии. Смена партий у власти не затронула и не могла затронуть экономического и политического господства турецкой буржуазии и помещиков. Многопартийная система в Турции, сущность которой заключалась в разрешении существования лишь множества партий, стоящих на позициях крупного финансового капитала. Противоречия демократии В выборах 14 мая 1950 г. приняло участие 88% избирателей. НРП потерпела поражение. Был забаллотирован почти весь состав кабинета. Места в меджлисе распределились след образом: ДП – 408% (53,6% голосов), НРП – 69 (39,9%), НП – 1 (0,72%) «независимые» – 8 (5,78%) [3, c. 102–104]. Народно-республиканская партия потерпела поражение, так как оказалась не в состоянии найти выход того кризисного положения, в которое страна попала в результате ее политики. Экономический застой и, увеличивающаяся политическая, финансовая и экономическая зависимость от США, нищета трудящихся и обогащение правящих классов, политическая реакция внутри страны и подавление элементарных демократических свобод привели к тому, что большинство электората просто отвернулись от этой партии. Политика Демократической партии В течении первых четырех лет пребывания у власти ДП ее отношения с другими буржуазными партиями развивались без каких либо серьезных осложнений. Со стороны НРП правящая ДП получила заверения о полной лояльности и поддержке. Вынужденные примериться с поражением лидеры, НРП прелагали все усилия, чтобы не допустить распада партии. И. Инёню заявил: «Мы будем оказывать посильную помощь и поддержку избранной на четыре года демократической партии в ее политике, идущей на пользу стране и народу… в качестве оппозиционной партии мы будем действовать против различных политических течений и правящей партии в соответствии с нашим долгом, не признавая препятствий» [2, c. 177] Политическое руководство НРП осталось в руках прежних лидеров, стоявших на платформе социального и политического консерватизма. Поражение партии на выборах они объясняли лишь желанием перемен и «демократическим характером» установленного в Турции режима. В июле 1950 г. были внесены изменения в «закон о печати», согласно законопроекту пресса ставилась под судебный контроль, уменьшались меры наказания за нарушение закона, снималась ответственность в владельцев либеральных изданий, более облегченные требования для занятия журналистикой. В этом же году была проведена частичная амнистия, освобождение Назым Хикмета, выдающегося турецкого поэта и коммуниста, и видного деятеля международного рабочего движения Шефик Хюсню Деймера. В июле 1950 г., было закрыто Общество сторонников мира, выступавшие против посылки турецкого контингента в Корею. Его лидеры Аднан Джемгиль, Вахдеттин Барут и Бехидже Боран, были арестованы. В декабре 1951 г., правительство А. Мендереса провело через меджлис закон об изменении статей 141 и 142 уголовного кодекса, предусматривающих увеличение наказания «за деятельность направленную к установлению господства одного класса над другим...», в пределах от 8 до 15 лет тюремного заключения и смертную казнь «для руководителей обществ, преследующих подобные цели». Обсуждение законопроекта об изменении статьи 141 уголовного кодекса происходило в ускоренном варианте, под арестом уже находилось 167 человек. Судебный процесс начался в стамбульском военном суде, через два года в октябре 1953 г. Среди обвиняемых было 156 мужчин и 11 женщин, в том числе 34 студента, 43 рабочих, 3 врача, 35 чиновников, 7 артистов, 6 преподавателей, 1 ремесленник, 3 переводчика, 8 безработных, 2 военных, 2 предпринимателя, 1 купец, 2 адвоката и д.р. Всем арестованным и прежде всего Шефику Хюсню Дегмеру, Михри Белли, Ахмету Фарынджы, Мехмету Бозышку, Зеки Баштымару, и д.р. было предъявлено обвинение в том, что после роспуска в 1946 г. Социалистической партии трудящихся и крестьян Турции они возобновили в мае 1949 г, коммунистическую деятельность, и стали создавать ячейки и комитеты. Было начато активное наступление на компартию Турции. Используя различные средства пропаганды, средства массовой информации проводя антикоммунистические манифестации, ДП одновременно стремилась показать некоторые негативные стороны правления НРП [3, c. 92]. В толковании принципов, на которых была основана многопартийная система, все больше проявлялась разница между правящей и оппозиционной партиями. Демократическая партия считала, что поскольку она является партией большинства, то она выражает волю. И поэтому все принятые ею законы отвечают интересам избирателей. Экономическая либерализация Проникновение иностранного капитала в экономику Турции посредством создания смешанных обществ с участием турецкого капитала – наиболее удобная форма, обеспечивающая иностранному капиталу максимальные гарантии от национализации. В то же время такая форма объединения с иностранным капиталом позволяет национальной буржуазии расширять и укреплять свои, позиции в экономике страны. Укрепление связей с турецким частным капиталом облегчало также осуществление США в Турции своих военно-политических планов. Турецко-американский Банк промышленного развития (основан в 1950 г. с участием американского капитала на кредиты МБРР, девяти турецких и пяти иностранных банков, действующих в Турции, и нескольких турецких обществ) является кредитной организацией, которая осуществляет на практике поощрение развития частного турецкого капитала в соответствии с американскими принципами развития экономики слаборазвитых стран. Банк, согласно уставу, должен: оказывать помощь в создании в Турции новой частной промышленности и модернизации существующей; содействовать участию иностранного и местного частного капитала в создании в Турции промышленности; помогать развитию рынка промышленных акций и бумаг. На банк, по замыслу его основателей, возлагались функции связующего звена между местным и иностранным капиталам. Нетрудно видеть, что цели банка направлены на подрыв политики этатизма. Подавляющая часть капитала банка принадлежит американским вкладчикам, что обеспечивает им полный контроль над распределением кредитов. Банку выделена специальная часть из «эквивалентного фонда», составляющая приблизительно половину всем его денежных средств. В правление банка входят турецкие банковские деятели Экин, Джабир Салек и др. До сентября 1959 года Банк промышленного развития выдал кредиты 394 турецким фирмам на сумму 249,4 млн. лир. Банк промышленного развития весьма неохотно выдает кредиты для отраслей металлургической и машиностроительной промышленности. Более всего он кредитует крупных турецких капиталистов, берущих кредиты свыше 1 млн. лир. На их долю приходиться около 70% всех выданных банком кредитов. Крупные бизнесмены могут получать банковские ссуды в долларах для приобретения за границей оборудования и материалов. В марте 1954 гола меджлис принял закон о нефти, разработанный американским специалистом по нефтяным вопросам Максой Боллом. Новым законом правительство отменило государственную монополию на разведку и эксплуатацию нефтяных месторождений, которая была установлена в I926 году. Иностранные нефтяные компании получили право наравне с турецкими компаниями разведывать и добывать нефть, привлекать на работу технический персонал из-за границы, а также экспортировать из Турции добываемую нефть, вывозить капитал и полученную прибыль. Им предоставлены также налоговые льготы. Отчисления от доли прибылей иностранных компаний турецкому правительству установлены в размере 50%. Показательно и то, что в случае возникновения споров по нефтяным вопросам турецкие суды лишены возможности выносить окончательные решения. В 1959 году нефтеразведку в Турции вела 21 компания, в том числе только две – турецкие, остальные американские, английская «Бритиш петролеум, англо-голландская «Ройял датч-Шелл». По мере ухудшения экономического и финансового положения Турции «американский» монополистический капитал уже не удовлетворяется прежними гарантиями и законами, принятыми турецким правительством для привлечения иностранного капитала. Под давлением правительства США турецкое правительство провело через меджлис в январе 1959 года соглашение о гарантиях против возможной конфискации американского имущества, согласно которому истцом будет выступать не отдельное юридическое лицо, а правительство США, и всякие споры имущественного характера в случае разногласий будут разрешаться Международным Судом. Соглашение носит бессрочный характер. В июне 1959 года были подписаны ряд соглашений по оказанию экономической помощи Турции, и предоставлению монопольных гарантий и экономических привилегий бизнесменам из ФРГ. Внутриполитическая обстановка в Турции значительно обострилась после парламентских выборов 1954 года [3, c. 95]. Победа демократической партии на выборах была использована ее лидерами для ограничения деятельности народно-республиканской партии. Несмотря на настойчивые протесты оппозиции, правительство вскоре после выборов 1954 года провело через меджлис ряд законов, которые были направлены на ограничение буржуазных свобод. В закон о печати, принятый в мае 1954 года, были внесены изменения, усиливавшие наказание за его нарушения. Судебные органы по новому закону имели право привлекать к судебной ответственности органы печати за любые публикации, которые могли быть сочтены как «направленные против официальных лиц, или затрагивающие политический и финансовый престиж государства, или же могущие вызвать нарушение общественного порядка». При этом судебные власти не принимали во внимание, никаких документов или материалов, подтверждавших правильность опубликованной информации или статьи. В 1956 году эти положения закона о печати были дополнены и распространены на радио. Для надзора за прессой было образовано специальное министерство прессы, публикаций и туризма. Обострение экономических и финансовых трудностей Турции, несмотря на увеличивавшуюся американскую «помощь», поставило вопросы экономики и финансов в центре внимания общественности. Правительство оказалось неспособным приостановить быстрое усиление инфляционного процесса, ударившего по широким слоям трудящихся. Демагогия лидеров правящей партии, обещавших посредством американской «помощи» превратить Турцию и «маленькую Америку» [3, c. 101] на Ближнем Востоке, находила все меньший отклик среди населения. Демократическая партия во время предвыборной кампании применила целый арсенал средств давления на оппозиционные партии – от принятия выгодных ей законов до прямого административного и полицейского вмешательства в деятельность оппозиции. Опираясь, на большинство в меджлисе, правительство внесло в избирательный закон изменения, согласно которым политческим партиям запрещалось выступать на выборах единым списком. Это решение было направлено на срыв предвыборной коалиции оппозиционных партий. Лидеры ДП согласились лишь перед выборами 1954 г. внести изменения в избирательный закон, согласно которым 1) Был создан избирательный суд для проверки спорных мандатов 2) Политическим партиям до начала голосования разрешалось проверять списки избирателей. Этим законом исчерпывалась преобразовательная деятельность ДП по «улучшению» установленного в Турции механизма многопартийной системы. Выборы 1954 г. еще раз подтвердили падение влияния НРП, которая смогла победить лишь в вилайете Малатья. Ее материальная база накануне выборов была сильно подорвана конфискацией имущества в 1953–1954 гг., проведенной по решении меджлиса. Партия лишилась своей газеты «Ulus» с конца 1953 г. временным печатным изданием НРП стала газета «Халкчы». Поражения на выборах 1954 г., НРП привело к тому, что многие ее видные деятели покинули партию. Лидеры НРП объясняли свое поражение несовершенством избирательной системы, и отсутствием экономической доктрины партии. Распределение голосов на выборах 2 мая 1954 г. Число голосов Демократическая партия Народно-республиканская партия Крестьянская партия Независимые Республика-национальная партия 5313659 3193471 50935 56935 480249 Процентное соотношение полученных партиями 58,22 36,34 5,44 Число мест 503 31 2 5 К середине 1954 г. межпартийные отношения вступили в новый период, характеризующийся обострением борьбы между оппозиционной и правящей партией. Причиной ухудшения межпартийных отношений были меры, которые ДП принимала в ущерб влиянию других партий. В течении двух лет через меджлис было проведено шесть законов, ограничивавших буржуазные конституционные свободы. Была ограничена автономия университетов, пересмотрен законно о прессе, закон об упразднении вилайета Кыршехир и д.р. В июне 1956 г. «закон о прессе» был распространен на радио и публичные выступления. Изменился «закон о митингах и собраниях», фактически запрещавшие политические собрания. Были введены ограничения в продолжительности избирательной компании, которая могла быть начата, за 45 дней до выборов. Полиция получила право стрелять в народ «при незаконных политических собраниях». На основании этого закона судебные и полицейские власти стали преследовать представителей оппозиционных партий, выезжавших для встречи с избирателями. Был усилен полицейский контроль над профсоюзами и другими организациями неполитического характера. Ограничение демократических свобод, в защиту которых так выступала ДП, и право критики правящей партии, а затем и судебные преследования журналистов – сторонников оппозиционной НРП и «независимой прессы» ухудшили отношения ДП с другими партиями. Оппозиционные партии в качестве ответной меры на давящую политику ДП отказались от участия в муниципальных выборах. В ноябре 1954 г. в Стамбуле в выборах приняло участие 10% избирателей. Внутри правящей партии были установлены порядки обеспечивающие господство руководящей верхушки. жесткая партийная дисциплина обеспечивала поддержку решений, принимавшихся лидерами партии. На IV съезде ДП в парламентской фракции назревает оппозиционная группировка, критиковавшая антиконституционные акты ДП, прежде всего «Закон о печати» и дополнения к нему. Дисциплинарным судом были рассмотрены дела 19 депутатов, по приговору суда они были исключены из партии. Другие депутаты – члены оппозиционной группы сами подали в отставку. На съезде ДП, который был для нее последним, А. Мендересу и руководящей верхушке удалось добиться одобрения деятельности партийного совета. Однако в парламентской фракции партии, где в отличие от съездов обсуждались социально-политические вопросы, разногласия не были устранены. Они проявились и во время выдвижения кандидатуры председателя меджлиса, когда в противовес Р. Коралтану, одному из основателей ДП, была выдвинута кандидатура генерала Фахри Белена, получившего во время баллотировки 147 голосов против 190, поданных за кандидата совета. В конце ноября 1955 г. заседания парламентской фракции вылились в форму критики многих сторон деятельности партии. Депутаты меджлиса говорили о потере партией влияния, политическом беспокойстве в стране, которое вызвано ущемлениями свобод, судебными преследованиями. Они замечали, что «многие вопросы не разрешены, хотя много кричат о демократии». Депутаты выражали недовольство авторитарными методами председателя партии А. Мендереса, вызывавшими среди членов партии, депутатов меджлиса опасения за последствия критических выступлений. Внутри парламентской фракции была группа сторонников смягчения межпартийных отношений, партийный совет применив санкции исключил их из партии. В течение короткого времени из партии было исключено, и сами подали в отставку несколько сот человек. Будучи неуверенной, в исходе предстоявших в 1958 г. выборов, ДП решила провести их досрочно. К этому ее толкало, прежде всего, ухудшавшееся с каждым днем экономическое положение, надежд, на улучшение которых не было. В сентябре 1957 г. после принятия парламентской фракцией ДП решения о досрочных выборах в избирательный закон были внесены изменения, предусматривающие обязательное индивидуальное участие в выборах политических партий во всех округах, где имелись их организации, с выдвижением такого числа кандидатов в депутаты, которое соответствовало бы числу мандатов от данного округа [2, c. 124]. Партии, нарушившие это положение избирательного закона, теряли право участвовать на выборах. Воспрещалось выдвигать в качестве лиц, вышедших из партии после принятия решения о проведении новых выборов. Новый избирательный закон расстроил предвыборную позицию коалицию, которая складывалась между НРП, РПН и Партией свободы. Руководство ДП до начала избирательной компании провела тщательный отбор кандидатов в депутаты, устранив из прежних списков тех лиц, которые проявляли колебания и недостаточно активно поддерживали в меджлисе и парламентской фракции общую линию партии. Всего было исключено из прежних списков 124 депутата. А. Мендерес сам назначал кандидатов в депутаты, чтобы обеспечить в парламентской фракции послушный руководству партии состав партии. Избирательна компания 1957 г. отличалась острыми столкновениями между ДП и другими оппозиционными партиями. В совместном заявлении оппозиционных партий опубликованном до изменения нового избирательного закона, говорилось, чтобы помешать принятию законов, противоречащих конституции, гарантировать независимость судебных органов, учредить в меджлисе вторую палату в качестве элемента равновесия, внести изменения в конституцию с целью разделения границ между законодательной и исполнительной властью. На выборах в Октябре 1957 г. правящая ДП мобилизует все свои силы по воздействию на избирателей, и обеспечению себе необходимого количества голосов. Во многих местах фальсифицировались списки избирателей и избирательных бюллетеней, в ряде крупных городов в ходе выборов происходили столкновения между сторонниками НРП и ДП. Жалобы оппозиционных партий на фальсификацию выборов отклонялись вилайетскими избирательными комиссиями, которые полностью подчинялись ДП. руководство НРП обжаловало результаты выборов по шести вилайетам, где ДП имела разницу всего в несколько сот голосов. В некоторых городах напряжение на выборах дошло до такой степени, что улицы городов патрулировали танки. Демократическая партия одержала победу ценой больших усилий. Она получила 47,91% голосов, это почти на 10% меньше чем на предыдущих выборах 1954 г., оппозиционные партии и независимые получили – 52, 09% [3, c. 128]. Тем не менее, победу одержала ДП. Она получила 424 места в меджлисе одержав победу в 45 вилайетах, главная оппозиционная партия – НРП получила 178 мест в меджлисе, взяв вверх над ДП в 18 вилайетах. Выборы свидетельствовали об отходе от ДП мелких городских слоев, и даже крестьянства. Показательны и географические показатели голосов. Больше всего голосов ДП получила в экономически развитых западных районов – Стамбульском и Эгейском – главных центрах деятельности этой партии. Народно-республиканская партия усиливала свое влияние на в Юго-Восточной Анатолии, восточных вилайетах, и частично в Мраморном, Черноморском и Средиземном районах, экономически менее развитых, где ее предвыборная компания, критика беспорядочных капиталовложений ДП в западных районах находили большую поддержку. Увеличение количества депутатов от оппозиционных партий создавало новую расстановку сил в меджлисе. Шаги, предпринимаемые ДП к примирению и присоединению к ней малых оппозиционных, партий Партии Свободы и Республиканско-национальной партии, не имели успеха. Отсутствие расхождений в основных программных установках попозиционных партий, создало условия для их объединения. Крестьянская партия присоединилась к Республикансконациональной партии, и новая партия стала называться Республиканской крестьянско-национальной партией (РКНП). Её председателем был избран Осман Белюкбашы. В ноябре 1958 г. состоялось объединение Партии свободы и НРП. В меджлисе продолжались острые столкновения между депутатами правящей и оппозиционных партий. Весной 1959 г. на рассмотрении меджлиса находились дела о лишении депутатской неприкосновенности 111 депутатов, из которых 68 были дел членами НРП и 43 – ДП [9]. Подавляющее большинство дел касалось политических преступлений, (нарушение закона о прессе) совершенных депутатами оппозиционной партии, в то время как дела на депутатов правящей партии рассматривались как «обычные преступления» – чаще всего злоупотребление свом служебным положением. Активную роль в пресечении всех попыток нормализировать межпартийные отношения играл Дж. Баяр. 18 апреля 1960 г. по предложению парламентской фракции ДП большинством голосов было принято решение о парламентском расследовании «тайной подрывной деятельности НРП» и образовании для этой цели специальной комиссии в составе 15 человек. Вторым законом комиссии по расследованию во главе с Ахмедом Санджаром наделялись чрезвычайными полномочиями в регулировании политической жизни и деятельности партий, введение цензуры над прессой. Ей было предоставлено право конфисковать печатные издания, закрывать типографии, передавать суду за нарушение принятых решений. Новые антиконституционные акты ДП явились причиной начавшихся 28 апреля 1960 г. студенческих политических демонстраций в Стамбуле, затем в Анкаре, Измире, Бурсе. Тесные взаимосвязи, установленные НРП со студенческими организациями, позволяют предположить, что выступления учащейся молодежи координировалось местными подразделениями НРП. Однако оппозиционная партия стремилась ограничить политическую активность городского населения только студенческими выступлениями. Лишь в ряде случае к демонстрациям студентов и молодежи примыкали мелкие торговцы, ремесленники и адвокаты. Правительство ДП было вынуждено ввести военное положение в Анкаре и Стамбуле. Но тем не менее, в Турции не было революционной ситуации. Крестьяне и рабочие нет принимали активное участие в выступлениях политического характера. Все буржуазные партии, правящая и оппозиционные боролись между собой за власть, стремились не допустить в эту борьбу широки слои населения. Демократическая партия лишь на последнем этапе борьбы стала раздавать оружие, которое распределялось, которое распределялось меду ее местными организациями среди сторонников партии. Политика национализма и религиозная идеология Установки съезда были развиты правительством. Премьерминистр Реджеб Пекер, выступая в 1947 г. в Стамбульском университете, заявил, что все граждане, составляющие единое национальное целое, обладают безусловным равенством прав. В то же время надо покончить с исламским пониманием национализма, ставящим в неравное положение христиан. Необходимо добиться равноправия всех граждан, независимо от их вероисповедания, национальности не только формально, но и реально, в повседневной жизни. Премьер-министр призвал, с одной стороны, решительно осудить коммунизм и расизм, а с другой, – «с любовью прижать к груди наших граждан, говорящих по-курдски» [2, c.193]. До 1950 г. правительство действительно приняло ряд мер, направленных на расширение прав национальных меньшинств, на либерализацию кемалистского толкования национализма. Демократическая партия (ДП), составившая среди множества вновь созданных партий основную силу, оппозиционную НРП, также включила в свои программные установки национализм как один из основополагающих принципов. Борясь за свой электорат, она также обещала расширение прав христиан (особенно в Стамбуле), чем заслужила их полную поддержку, расширение культурных прав национальных меньшинств. Последние поддержали “умеренный” национализм ДП. Однако ДП внесла свое понимание в национализм. Дело в том, что описанный выше кемалистский национализм находил поддержку сравнительно узкого слоя кемалистов-интеллигентов. Широкие массы, хотя и следовали этому официальному национализму, в душе не могли принять его лаицистского, почти атеистического характера. Эта сторона вызывала у них латентный протест. Таким образом, параллельно как бы сосуществовали два национализма – кемалистский лаицистский рациональный и народный, неразрывно связанный с религиозными чувствами. Вот это обстоятельство и учли руководители ДП. Они культивировали и поддерживали новую трактовку национализма, который черпает свою силу в исторических и религиозных ценностях. Большой вклад в разработку этой трактовки внес турецкий общественный и политический деятель Хамдуллах Супхи Танрыовер. Будучи в 20–30-е годы членом НРП, он поддерживал “безбожный рационалистически-материалистический” национализм, однако позже вступил в ДП и стал выступать за “духовный” национализм, утверждая, что его нельзя отделить от истории Османской империи и ислама. Такой национализм, утверждал Х.С. Танрыовер, будет эффективнее бороться с коммунизмом Придя в результате выборов в 1950 г. к власти, ДП частично восстановила позиции ислама, чем вызвала одобрение значительной части населения, особенно сельского. Тем не менее, принцип национализма не стал лишь уделом различных партийных толкований. Не забудем, что он был зафиксирован в Конституции страны. Правящая элита, допуская различные толкования, установила, однако, их пределы. Все политические партии обязаны были признавать национализм как одну из идеологических основ. Но если интерпретация его заходила слишком далеко влево или вправо от центра, такие партии запрещались. Так, были запрещены как крайне правые Партия защиты ислама (создана в 1946 г.), Исламская демократическая партия (создана в 1951 г.). С другой стороны, запрещены как крайне левые Социалистическая рабочая партия (создана в 1946 г.) и Партия рабочих и крестьян. Несмотря на реверансы НРП и ДП в 40е годы в сторону национальных меньшинств, закон запретил создание партий, выступавших за какие-либо национальные автономии (пусть только культурные) в рамках государства. Общественно-политическая демократизация 40-х годов не привела к существенной демократизации турецкого национализма. Либеральная атмосфера в этой области не была создана. Попытки приблизиться к западным стандартам демократии наталкивались на сопротивление консервативных толкователей национализма, интерпретировавших такие попытки как “подрывную деятельность против государства”. Религия вместе с национализмом становится в 50-е годы важным идеологическим средством воздействия на массы. Все без исключения буржуазные политические партии прибегали к религии, использовали религиозные чувства населения для обеспечения своего влияния. Все возникавшие политические партии в той или иной степени учитывали влияние религиозной идеологии, что отражалось в их программах. Возрождение религии в Турции, превращение её в орудие острой политической борьбы связано, прежде всего с деятельностью ДП. Это не означает, что другие политические партии прилагали для этого меньше усилий. Неравенство «вклада» объясняется тем, что ДП была правящей партией и имела в своём распоряжении государственный аппарат, более значительные материальные и пропагандистские средства воздействия, чем какие-либо другие политические партии. Отношение ДП к религии определилось в конце 40-х годов, ещё до её прихода к власти. Однако лидеры партии не могли тогда полностью раскрыть свои взгляды, поскольку такая позиция могла бы вызвать отход от неё некоторых городских слоёв – прежде всего интеллигенции, и она могла бы лишиться поддержки прессы. Став правящей партией, ДП значительно смелее использовала государственную власть для привлечения на свою сторону религиозных элементов. Прежде всего, были разрешены чтение азана на арабском языке и передача Корана по радио. В 1951 г. меджлис утвердил ассигнование 250 тыс. лир для поощрения публикаций религиозного характера. Введенное ещё во время пребывания у власти НРП факультативное преподавание религии в начальных школах стало обязательным. Демократическая партия по мере ослабления своей социальной базы всё больше делала ставку на мусульманское духовенство. Она поощряла строительство мечетей, которых за девять лет (1951–1959) было построено 25 тыс. Лидеры партии – А. Мендерс, Р. Коралтан и другие жертвовали для этих целей крупные суммы, которые, как выяснилось после военного переворота, брались из государственной казны. Была расширена подготовка мусульманских священнослужителей различного ранга. Наряду со школами имамов и хатибов, которые были открыты ещё во время пребывания у власти НРП, по требованию религиозных деятелей в 1959 г. в Стамбуле был учреждён Исламский институт, куда принимались окончившие школы имамов и хатибов. Демократическая партия способствовала, таким образом, утверждению наряду со светской системой также и религиозной системы образования. Используя религию в качестве идеологического орудия, ДП в политической жизни создавала условия для ещё большего ограничения тех буржуазных свобод, которые были установлены в стране после 1945 г. Благодаря поддержке ДП религия превращалась в силу, а мусульманское духовенство – в мощную «группу давления», с которой вынуждены были считаться все другие буржуазные политические партии. Буржуазная интеллигенция, воспитанная в республиканский период в традициях лаицизма. Была обеспокоена всё усиливающимся влиянием религиозного исламского течения. Религиозная реакция в стране, всемерно поддерживаемая лидерами ДП, проявлялись и в меджлисе, где депутаты требовали провозглашения Турции «светским исламским государством». Борьба буржуазных партий вокруг религии, использование её в политических целях служили в известной степени средством для отвлечения трудящихся масс от борьбы за свои экономические, социальные и политические права. Демократическая партия воссоздала проблему религии в Турции, тесно связанную с общей экономической отсталость, живучестью в общественном сознании полуфеодальных пережитков. Возобновилась деятельность старых религиозных сект и появились новые – тиджанн, бахай, нурджу. Поощряемые правящей партией, клерикальные элементы вес больше активизировались и стали открыто выступать против реформ времен Ататюрка. Под влиянием требования общественного мнения, особенно интеллигенции, правительство вынуждено было провести в 1951 году закон об уголовной ответственности за разрушение статуй Ататюрка религиозными фанатиками, однако фактически своими уступками оно всемерно поощряло религиозную реакцию. Показателен, например, такой факт, что за десять лет пребывания у власти демократической партии мечетей было сооружено в четыре раза больше, чем школ. Некоторые депутаты меджлиса от правящей партии стали требовать упразднения ил конституции принципа лаицизма и объявления Турции исламским государством. Неудивительно поэтому, что члены религиозных сект в своих проповедях открыто призывали к восстановлению халифата. Влияние духовенства сказалось также на возвращении к затворничеству женщин, против которого велась борьба в первые годы существования республики. Активизация религиозных элементов вызывала большое недовольство в кругах интеллигенции, среди профессуры университетов и студенчества, однако власти препятствовали организации каких-либо выступлений. В начале января 1960 года в Стамбуле полиция разогнала демонстрацию студентов, протестовавших против враждебной деятельности клерикальных элементов. Литературный журнал «Варлык», характеризуя рост религиозной реакции в стране, отмечал: «Мы переживаем моральный кризис». Признания прессы свидетельствовали о глубине недовольства в народе, в первую очередь среди интеллигенции, размахом и деятельностью наиболее реакционных правых элементов в правящей партии, стремившихся во имя достижения своих политических целей использовать влияние духовенства на отсталые крестьянские массы для завоевания на выборах их голосов. Выступления оппозиционных деятелен не были в целом направлены против усиления деятельности клерикальных элементов, а главным образом против использования их правящей партии в ущерб влиянию оппозиции. Именно это обстоятельство явилось главным во внутриполитической борьбе. Стремясь дискредитировать народно-республиканскую партию, лидеры правящей партии обвиняли оппозицию в антирелигиозных взглядах, что привело к резким столкновениям в меджлисе между депутатами правящей и оппозиционных партий. Однако непосредственно после выборов 1950 года борьба между правящей демократической партией и оппозицией не носила острого характера и не выходила за рамки меджлиса. Народнореспубликан-ская партия выражала готовность оказывать правящей партии поддержку в проведении ее внутренней политики [2, c. 214]. Внешняя политика Турецкой республики 11 марта 1953 г. во время протокольной беседы В.М. Молотова с официальной правительственной делегацией Турции, прибывшей на похороны Сталина, советская сторона выразила надежду на улучшение советско-турецких отношений. В определенной степени подобный ход был рассчитан на смягчение позиции тех приграничных с СССР стран, которые видели в нем угрозу своей национальной безопасности. Новое советское руководство все более обращало внимание на «колониальные народы» в Африке и Азии, оценивая их как своих потенциальных союзников в двухполюсном противостоянии. К их числу Кремль относил и Турцию, рассматривая ее как зависимое от Запада и, прежде всего от США, государство. В мае 1953 г. послу Турции в СССР советским министром иностранных дел было заявлено о желании Москвы улучшить отношения с Анкарой. При этом советское партийно-государственное руководство решило отказаться от обсуждения территориальных проблем и вопроса Проливов. Об этом 19 мая было сделано официальное сообщение в партийном органе – газете «Правда» [10]. Спустя десять дней ТАСС передал заявление Советского правительства, в соответствии с которым Москва давала понять, что отказывается от прежних территориальных требований к Анкаре. 18 июля турецкое правительство выступило с заявлением, в котором приветствовалось решение Кремля. Однако предпринятые Москвой шаги были не в состоянии сорвать планы по созданию военнополитического блока в Балканском регионе. В январе 1954 г. по приглашению американского президента Д. Эйзенхауэра ведущие турецкие деятели – президент Дж. Баяр и премьер-министр А. Мендерес – посетили с официальным визитом США. Эта поездка являлась тем более важной для руководства страны, так как символизировала усиление взаимодействия Турции с Западным блоком и его ведущей державой – Соединенными Штатами. Учитывая место и роль США во внешнеполитической деятельности турецкой дипломатии, а также американское экономическое и финансовое участие в жизни Турции, лидеры Демпартии – Баяр и Мендерес использовали визит и в интересах достижения внутриполитических целей. США в данной ситуации вовлекались во внутреннюю политику Турции как один из ее активных участников. В свою очередь оппозиция, и прежде всего народно-республиканская партия, стала активно использовать в своей предвыборной пропаганде тезис зависимости Демпартии от американских финансовых вливаний в турецкую экономику. Парадокс складывавшейся ситуации заключался в том, что финансовая и техническая помощь США в проведении реформ в армии, ее переоснащении и формировании слоя кадровых военных в современном понимании этого слова реализовывалась с большими трудностями. Победа на выборах была использована руководством демократической партии и для реализаций ее внешнеполитического курса. В июне 1954 г. турецкий премьер-министр А. Мендерес вновь посетил США с официальным визитом. Здесь, используя успех ДП как аргумент в беседах с американскими официальными представителями, включая и президента Д. Эйзенхауэра, он настаивал на увеличении американской помощи Турции и расширении кредитной линии Анкаре. Американцы достаточно прагматично рассматривали взаимоотношения со своими партнерами по НАТО и не собирались резко менять тактику экономической и организационной поддержки союзникам. Они обещали турецкому руководству предоставить 1/4 часть помощи, предусматривавшейся четырехлетней программой частичного реформирования турецкой армии в соответствии с организационными принципами и стандартами вооружений США. Как полагали американские военно-политические круги, это обещание давало вполне очевидную надежду, что США гарантируют продолжение финансовой помощи Турции общим объемом в 800 млн. долларов [5, c. 108]. Однако содействие со стороны США обусловливалось и еще одним фактором, а именно прозрачностью использования американских финансовых средств и эффективностью их привлечения в конкретные сферы экономики и хозяйства. В то же время американцы (как, впрочем, и турки) были заинтересованы в расширении военного сотрудничества в рамках Североатлантического альянса. Подписание в июне 1954 г. договора о статусе вооруженных сил и военных объектов США в Турции имело поэтому большое значение для обеих сторон. Параллельно Анкара интенсифицировала дипломатическую работу и на балканском направлении, а именно по созданию военно-политического блока с государствами региона – Грецией и Югославией. 9 августа 1954 г. в югославском городе Блед между Грецией, Турцией и Югославией наконец было подписано соглашение о создании военно-политического союза. При этом все участницы заявили о приверженности принципам Организации Объединенных Наций, а две из них – Греция и Турция – еще и североатлантической солидарности. В соответствии с подписанными документами создавался Постоянный совет министров иностранных дел, а также Консультативный комитет, состоящий из равного числа представителей парламентов каждой из участниц договора и занимавшийся экономическими, торговыми и частично военными проблемами. Одновременно предусматривалось, что генеральные штабы трех государств будут заниматься координацией военной и оборонной политики. Уже вскоре Балканский пакт, как отныне стал называться военно-политический союз Греции, Турции и Югославии, начал испыты-ваться на прочность со стороны СССР. Послесталинский период советской дипломатии продемонстрировал уже на первых этапах своей реализации очевидное стремление новых руководителей в Кремле провести некоторую «редакцию» методов проведения внешнеполитических акций. Это выразилось, в частности, в попытках СССР изменить характер отношений с Югославией, постаравшись отказаться от прежней откровенной конфронтационности, но при этом «сохранить лицо». Белграду было дано понять, что улучшение советско-югославских отношений будет во многом зависеть от участия Югославии в Балканском пакте. Однако И. Броз Тито не собирался отказываться от достигнутых огромными усилиями и в крайне затруднительных обстоятельствах результатов, позволивших обеспечить югославам гарантии их национальной безопасности. К началу 1955 г. Турция добилась на международной арене достаточно серьезных результатов: она уже стала участником НАТО и являлась, таким образом, членом западного блока в широком смысле этого слова; одновременно страна вошла в региональный Балканский пакт, в котором играла далеко не последнюю роль. Значительных результатов Анкара достигла и на азиатском направлении, чему в немалой степени способствовала заинтересованность в этом ее западных союзников. После долгих консультаций хотя и не была реализована идея создания «Животворного полумесяца», с которой выступал в конце 1940-х годов иорданский король Абдалла, но все же был согласован близкий по сути план военно-политического союза государств «Северного пояса». Еще в апреле 1954 г. Турция и Пакистан подписали договор о создании военно-политического союза. Реакция на него со стороны ряда государств, включая как арабские и мусульманские, так и Индию, не говоря об СССР, являлась крайне негативной. Это было обусловлено их опасениями относительно перспектив усиления позиций США и НАТО среди государств «третьего мира» [4, c. 98– 110]. Однако Анкара продолжила свой курс в этом направлении. Премьер-министр Турции А. Мендерес совершил в начале 1955 г. поездку по арабским странам, где попытался смягчить недовольство формированием военно-политического блока на Среднем Востоке. С этой целью он предложил расширить его за счет включения арабских государств. Однако этот шаг оказался не совсем удачным из-за нежелания последних видеть Турцию ключевым элементом такого союза. Только Ирак согласился принять участие в нем. 2 февраля 1955 г. Турция, Иран, Ирак, Пакистан и Великобритания подписали в Багдаде договор о создании военно-политического альянса, названного впоследствии Багдадским пактом. Вскоре Анкара при поддержке со стороны американских и британских союзников попыталась оказать давление на Сирию, с тем, чтобы получить ее согласие на вступление в Багдадский пакт Высказанные советским партийно-государственным руководством в декабре 1955 г. признания неправомерности предыдущих требований в отношении Турции вскоре были сопровождены публикациями в советских официозах – газетах «Правда» и «Известия», посвященными главной теме: необходимости улучшения советско-турецких отношений в различных сферах, включая экономическую. Накануне 35-летней годовщины подписания советско-турецкого мирного договора (16 марта 1921 г.) Председатель Президиума Верховного Совета К.Е. Ворошилов направил специальную поздравительную телеграмму президенту Дж. Баяру. Все очевидней становилась попытка Кремля склонить турецкое руководство к улучшению отношений между двумя странами. Советские официальные представители в Турции активизировали деятельность в этом направлении. В январе 1956 г. советский консул В. Корнев обратился к генеральному директору по экономическим вопросам турецкого МИДа М. Эсенбелю с предложением более тесного экономического сотрудничества с СССР. Спустя месяц, в начале февраля того же года, советский посол Б. Подцероб встретился с турецким министром иностранных дел Ф. Кёпрюлю и заявил своему собеседнику о желании советской стороны улучшить отношения с Анкарой и при этом сослался на возможность оказания экономической и финансовой помощи Турции со стороны СССР. Вскоре В. Корнев обратился с аналогичными предложениями к генеральному секретарю турецкого МИДа Н. Бирги. Однако позиция турок была достаточно жесткой: они подчеркивали, что за нынешнее состояние турецкосоветских отношений несет ответственность прежде всего СССР [3, c. 215–218]. В своих сообщениях в Москву советские представители информировали о состоявшихся беседах и сделанных ими предложениях, отметив, что во многом позиция руководства Турции определяется его зависимостью от мнения США и даже определенными опасениями в этом отношении. Все контакты советских дипломатических представителей и турецких официальных лиц внимательно отслеживались американцами. Их тайным информатором выступал генеральный секретарь турецкого МИДа Н. Бирги, докладывавший лично консулу США в Анкаре Дж. Гудайеру все подробности происходящего. Однако цель высокопоставленного турецкого чиновника была не только и не столько в информировании американских друзей. Судя по манере подачи материала своему собеседнику, он преследовал более прагматическую цель: возбудить беспокойство американцев возможными последствиями советскотурецкого сближения. Аналогичную информацию, в которой доминировала решимость Анкары не идти на одностороннее улучшение отношений с Москвой без улучшения общих отношений между Западом и Востоком, турки предоставляли и англичанам. Все это давало основания полагать: Анкара начинает свою игру. Советская пропаганда настойчиво твердила, что «в Турции все шире распространяется мнение о том, что вряд ли разумно поступает правительство, связывая судьбу с агрессивными замкнутыми военными блоками – НАТО и Багдадским, – отказываясь от установления дружественных отношений с Советским Союзом». В конце марта 1956 г. американские дипломаты выяснили через свою агентуру в турецком министерстве иностранных дел, что прежнее заявление А. Мендереса о том, что на проходивших в Карачи празднествах по случаю очередной годовщины создания Пакистана ни он, ни Ф. Кёпрюлю не вели никаких переговоров с представителями советского партийно-государственного руководства и, в частности, А.И. Микояном, не соответствуют действительности. Судя по всему, секретность, которой окружили турки эту встречу, была рассчитана на создание у американцев мнения, что помощь Турции со стороны США должна быть возобновлена, так как Анкара, с одной стороны, вынуждена иметь дело с Москвой, а с другой – она хотела бы оставаться в Западном блоке, являясь его важным элементом. Информатор посольства США в Турции заявил своему собеседнику, что «в то время как Мендерес остается непреклонным, он чувствует себя ослабленным из-за заигрываний западных союзников с Советами и начинает очень беспокоиться взрывоопасным влиянием советского воздействия на турецкую прессу и общественное мнение, а также «прекрасной» пропагандой, сопровождающей их». К апрелю 1956 г. уже и американские дипломаты в Анкаре стали понимать, что турецкое правительство использует «советскую карту» в своей игре с Вашингтоном [4, c. 98–110]. Так, в частности, с одной стороны, они получали сведения о том, что СССР предлагает Турции техническую и экономическую помощь на условиях, более выгодных, чем Индии, Бирме или Афганистану, а с другой – что «при нынешних экономических трудностях увеличивающаяся часть турецкого общественного мнения может приветствовать принятие советской помощи...» Внешнеполитические маневры греческих и турецких правящих кругов сочетались с определенными шагами, предпринимаемыми ими в своих странах во внутренней политике. К середине 1950-х годов все отчетливее начала просматриваться тенденция создания в этих странах двухпартийной системы. В противостоянии Запада и Востока имели значение как внешне, так и внутриполитические аспекты. Поэтому в Москве и Вашингтоне обращали особое внимание на происходящие в политической жизни Турции события. В США достаточно серьезно изучали перспективы американского участия в разрешении турецких внутренних проблем, имея в виду американские национальные интересы в глобальном и региональном масштабах. Поведение Анкары, стремившейся сыграть на своей верности атлантизму, важности стратегических позиций Турции в регионе и усилении советского «мирного наступления», частично способствовало смягчению американского отношения к турецким экономическим проблемам. В марте 1956 г. в Вашингтоне не исключали возможность продолжения экономической помощи ряду государств, включая Турцию, имея в виду «достижение стабильности и роста, поддерживая при этом необходимый уровень вооруженных сил». Одновременно во всех секретных документах, так или иначе связанных с проблемами национальной безопасности США, подчеркивалась необходимость выработки новых подходов к складывавшейся обстановке. Объявление Москвой 14 мая 1956 г. о сокращении обычных видов вооружений и вооруженных сил на 1 млн. 200 тыс. человек требовало, по мнению американских политиков, причастных к выработке внешнеполитических решений, серьезного пересмотра оборонной доктрины США. Проходившее 17 мая 1956 г. заседание СНБ США со всей очевидностью свидетельствовало о стремлении американского руководства, несмотря на дискуссионный характер заседания и нередко резкие оценки перспектив американской помощи иностранным государствам, найти подходящие форму и масштаб помощи турецкому союзнику. В специальном пункте повестки заседания СНБ, сформулированном как «Политика Соединенных Штатов в отношении Турции», фиксировалось, что «была отмечена и обсуждалась ссылка аналитического доклада Комитета по координации действий, с особым акцентом на экономическую нагрузку, возложенную на Турцию нынешними планами относительно турецких вооруженных сил». В немалой степени на окончательное решение «турецкого вопроса» повлияли позиции президента Д. Эйзенхауэра и директора ЦРУ А. Даллеса. Последний в концентрированном виде определил смысл новой внешнеполитической тактики США: «Старая политика, которой мы следовали, была, очевидно, справедливой, когда это касалось вопроса пять лет назад в свете советских агрессивных намерений против Греции, Ирана, Турции, Югославии и еще где-либо. Сейчас, однако, пришло время изменить эту политику. Программа военной помощи, которую мы сейчас предусматриваем, затруднит в высшей степени развитие экономики таких стран, как Турция» [2, c. 214]. Однако проблема существовала в конкретном механизме реализации этого плана, о чем и заявил Д. Эйзенхауэр. Анкара требовала роста своих вооруженных сил, которые Турция и так с трудом содержала. Особенность складывавшейся ситуации, и это уже было очевидно, заключалась в том, что в продолжении конфронтации с советским блоком в ее прежней форме оказывалась заинтересована малая страна – союзница США и «периферийный», но значимый в глобальном противостоянии между Западом и Востоком член НАТО. Анкара во многом надеялась на расширение полицейских функций турецкой армии, в то время как Вашингтон и НАТО, где США выступали основной силой, делали ставку на турецкие вооруженные силы в целях отражения внешней агрессии. Именно это обстоятельство и заставляло американское руководство, несмотря на исключительно осторожное отношение к финансовоэкономической помощи зарубежным государствам, обращать внимание на то, что «США могут найти целесообразным продолжение экономической помощи определенным европейским странам, таким, как Испания, Югославия и Турция, с тем чтобы достичь стабильности и роста при поддержании необходимых военных сил». В конце мая 1957 г. министром обороны США Ч. Уилсоном был представлен в СНБ США доклад о политике США в отношении Турции. Судя по отдельным материалам СНБ, большая часть которых продолжает оставаться секретной, основное внимание американцы сконцентрировали «на силе и ценности, а также слабости нашего [США] союзника, Турции» [2, c. 218]. Решение президента на этот счет не оставляло сомнений и звучало как требование: «Турции должно быть отчетливо дано понять, что вся программа американской помощи ей основывалась на убеждении, что Турция предпримет действия, направленные на достижение экономической стабилизации и введение реалистического обменного курса [валюты]». Американцы оказывались осведомлены во многих хитросплетениях турецкой внешнеполитической тактики благодаря техническим и оперативным возможностям по перехвату и дешифровке дипломатической переписки представительств Турции за рубежом. Советская сторона также была знакома с некоторыми происходящими трансформациями международной позиции Турции, так как, помимо всего прочего, советские спецслужбы смогли получить доступ к исключительно «чувствительным» внешнеполитическим документам турецкого МИДа. Москва развернула активную пропагандистскую кампанию против политики США, направленной на усиление своих союзников по НАТО путем размещения в ряде стран баз с ракетным и ядерным оружием. На уровне официальной пропаганды все время подчеркивалась необходимость улучшения советско-турецких отношений и готовность Кремля к конкретным шагам. Жесткость формулировок не оставляла сомнений относительно решительности Кремля пригрозить государствам, пошедшим на договор с Соединенными Штатами, о создании подобных баз, а в отношении Турции делался призыв «посмотреть на вещи так, как они есть». Оценка американскими аналитиками сложившейся ситуации включала констатацию двух тезисов: Турция стремится получить от союзников возможно большую помощь и одновременно расширяет взаимоотношения со всеми странами, способными обеспечить ее финансово-экономические нужды. Тем временем Вашингтон все более ощутимо сталкивался со стремлением Анкары проводить политику, способную гарантировать правительству А. Мендереса выход из тяжелой экономической ситуации. Посол США в Турции Ф. Воррен постарался прояснить вопрос. Он специально встретился с министром обороны Э. Мендересом для того, чтобы определить не только и не столько советские действия в отношении Турции, сколько узнать об их оценке турецким руководством. Их суть сводилась к следующему. По мнению министра, высказывавшего точку зрения правительства на ситуацию, СССР пытался «прощупать турок, предлагая то одно, то другое или спрашивая, чем могут быть полезны Советы». Турецкая сторона постаралась прибегнуть к ряду маневров, с тем чтобы успокоить своих американских союзников. Министр заявил в разговоре с послом о том, что Турция с большой осторожностью относится к маневрам СССР, так как турки знают, «сколь мало можно доверять России», а также то, что «турки верны союзу с США, Германией, Западом» и не собираются отказываться от него. К началу 1950-х гг. обе страны начинают приобретать собственный внешнеполитический ресурс и на протяжении 1950– 1955 гг. они превращаются из объекта влияния внешнего фактора в достаточно сильный элемент западного военно-политического блока, образуя своего рода его «балканское звено». Особенности внутриполитического развития Греции и Турции, несмотря на сильную национальную специфику, свидетельствовали об общности главного направления. Оно заключалось в создании новой системы распределения центров силы, создании новых социальных слоев и их вовлечении в активную политическую жизнь, усилении роли военных [6, c. 15–17]. Экономическая и политическая модернизация, проходившая в условиях традиционного балканского общества, порождала противоречивость большинства процессов, что способствовало существованию постоянной угрозы использования силы при решении социально-политических проблем и межпартийных конфликтов. В то же время в области внешней политики как Греция, так и Турция (с разной степенью успеха) начинают играть особую роль в межблоковом противостоянии Запада и Востока. Несмотря на однозначную стратегическую ориентацию Афин и Анкары на своих американо-европейских союзников, они в то же время использовали особое геостратегическое положение двух государств для получения исключительной поддержки со стороны союзников по НАТО в своих национальных интересах. Механизм давления, задействованный ими, был довольно прост – у ведущих государств западного блока (прежде всего США) создавалось впечатление, что возможны улучшение двусторонних отношений с СССР и отказ от отдельных, стратегически важных для Запада решений. Парадокс складывавшейся ситуации заключался в том, что советские внешнеполитические маневры, охарактеризованные самим Кремлем и его западными противниками как «мирное наступление», способствовали появлению опасений у союзников Афин и Анкары относительно планов последних. Более того, внешнеполитический фактор, являясь атрибутом внутриполитической жизни, превратился в инструмент политической борьбы и пропаганды «для внутреннего потребления». Это нашло, например, свое выражение в использовании отдельными политиками Греции своих связей с Вашингтоном и Москвой исключительно в интересах внутриполитической борьбы. Аналогично поступали и представители правящих кругов Турции, используя свои открытые и полусекретные связи с Москвой для оказания давления на Вашингтон и Запад в целом, в моменты «наибольшей необходимости». Таким образом, как на Западе, так и Востоке создавалось представление о Турции и Греции как «слабом звене» западного военно-политического блока. Объективный процесс становления этих двух государств как малых региональных держав определил в целом модель взаимоотношения подобных стран с «великими державами»: отныне уже они начинали влиять в той или иной степени на действия последних. Более того, внутриполитические силы в этих государствах начинают использовать иностранный фактор в целях межпартийной борьбы, заставляя считаться внешнеполитических партнеров со своими интересами. С середины 50-х и вплоть до начала 60-х гг. в Греции и Турции обострилась внутриполитическая ситуация, что являлось последствием интенсивного процесса модернизации. Кризис социально-политической системы и слабость, а в большинстве случаев – отсутствие адаптационных политических и экономических механизмов, усиливали влияние социально-ориентированных и идеологизированных концепций в общественной жизни. Противоречия между двумя странами на международной арене, прежде всего по так называемому кипрскому вопросу, превращали и Грецию, и Турцию в объект внешнеполитической экспансии ведущей силы восточного блока – Советского Союза. Одновременно со стороны союзников двух государств по Североатлантическому блоку все больше проявлялось опасений относительно возможного ослабления южного фланга союза и соответствующего усиления противостоящего восточного блока. Внутриполитическая борьба в Турции обусловленная специфическими чертами проходящих в обществе способствовала структуризации партийно-политической системы, основой которой становились политические силы правоцентристского и левоцентристского толков. Именно между ними существовали основные противоречия, влиявшие на ситуацию внутри двух стран и на их позиции на международной арене как части западного блока и его «слабого звена». К началу 1960-х годов оба государства окончательно обрели статус малых региональных держав со своими специфическими национальными интересами, нередко противоречащими национальным интересам ведущих стран – союзниц по блоку. Государственный переворот 27 мая 1960 г. В мае 1960 г. меджлис превратился в арену постоянных стычек между депутатами правящей и оппозиционных партий. В парламентской фракции ДП А. Мендерес отверг предложения группы депутатов, потребовавших распустить «комиссию по расследованию» и изменить состав правительства. Оппозиционная НРП, используя сложившиеся условия для усиления своей популярности среди различных слоев населения, в косвенной форме предпринимала попытки побудить правительство США оказать воздействие на правящую ДП. В начале мая 1960 г. И. Инёню в беседе с западными журналистами заявил, что оппозиция подвергается незаконным преследованиям и лучшей помощью было бы не вмешательство США, а отказ в помощи правительству ДП. Правительство США заняло выжидательную позицию, с сущности официально правящие круги США полностью поддерживали политику ДП. Страна находилась на грани национальной катастрофы, нет единой политической цели ни у НРП, ни правящей партии, так же не было единства правительства А. Мендереса. Политической атмосфере пахло грозой. В ночь на 27 мая находившиеся в руках заговорщиков войска овладели ключевыми постами а Анкаре и Стамбуле [2, c. 147]. На рассвете 27 мая анкарское и стамбульское радио сообщило, что власть перешла в руки начальников военных гарнизонов. 27 мая 1960 г., армия берет власть в свои руки, арестованы президент, члены правительства, так же аресту подверглись множество депутатов меджлиса и высших должностных лиц. Переворот прошел быстро, и тихо не вызвав значительного сопротивления. Власть ДП пала. С 27 мая по все стране передавались приказы и распоряжения от имени КНЕ (Комитет Национального Единства). Под руководством Дж. Гюрселя. КНЕ провозглашает своими основными политическими целями: отмена антидемократических законов и вывод страны из состояния экономического кризиса, охрану всех конституционных прав и свобод граждан, установление демократических порядков и решение наиболее важных экономика-социальных задач. Свержению офицерами гражданской власти предшествовала ожесточенная борьба за власть между двумя ведущими партиями – Народно-республиканской (НРП) – партией основателя республики Кемаля Ататюрка, и Демократической (ДП). Ликвидировав многолетнюю политическую монополию НРП в результате победы на выборах 1954 г., ДП во главе с Мендересом, ставшим премьерминистром, немало сделала для крупного бизнеса, но не оправдала ожиданий масс, в первую очередь мелких сельских предпринимателей, благодаря голосам которых она главным образом и пришла к власти. Росли экономические трудности, росло и недовольство общественности, на которое власти отвечали репрессиями, ограничениями свободы печати. Это, в свою очередь, вызывало возмущение интеллигенции, студентов, офицеров. Среди последних выделялись мелкобуржуазные радикалы, фактически подготовившие и осуществившие переворот 27 мая. Знаток этого периода турецкой истории В. Данилов писал, что сначала патриотически настроенные офицеры-кемалисты выступили против политики НРП и поддержали вновь созданную Демократическую партию, связывая с ней определенные надежды [2, c. 184]. Однако потом их недовольство вызвала и политика ДП. Пристальное наблюдение за межпартийной борьбой, за многопартийной системой повлекло за собой отрицательное отношение к этой системе в целом. Поэтому у офицеров-радикалов созрело убеждение, что многопартийной системе, буржуазной демократии необходимо противопоставить военную диктатуру мелкобуржуазного характера. Готовясь к перевороту, они намеревались осуществить ряд социально-экономических мероприятий в интересах трудящихся, в основном городской и сельской мелкой буржуазии, укрепить государственное планирование и госсектор как средство проведения такой политики, ограничить крупное капиталистическое предпринимательство. Наряду с этими; молодыми радикалами; в заговоре участвовали старшие офицеры и генералы совершенно иных взглядов: это были консерваторы, встревоженные тем, что недовольство масс приближается к опасной, критической отметке. Ближайшие цели обеих групп совпадали, но уже вскоре после переворота, запрещения Демократической партии, суда и казни ее лидера Мендереса их пути разошлись. Консерваторы оказались в одном лагере с НРП, ставшей опять доминирующей политической силой (на состоявшихся вскоре выборах она, естественно, поскольку ДП уже не существовала – одержала победу). В Комитете национального единства – органе временной военной диктатуры, образованном после переворота, – правые взяли верх, и уже в ноябре 1960 г. 14 молодых офицеров-радикалов были арестованы, выведены из состава Комитета, уволены из армии и затем отправлены на дипломатическую работу за границу. Итак, на выборах 1961 г. НРП победила, но за то, что военные разрешили ей вернуться к власти, партии пришлось уплатить политическую цену: президентом Турции стал Лидер военной хунты генерал Джемаль Гюрсель. ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА 1. Программа Республиканской народной партии Турции. Материалы по национально-колониальным проблемам. – М., 1932. 2. Данилов В.И. Политическая борьба в Турции в 50-е-нач. 80-х гг. – М., 1962. 3. Вдовиченко Д.И. Борьба политических партий в Турции (1944–1965 гг.). – М., 1967. 4. Поцхверия Б.М. Внешняя политика Турции в 60-х-начале 80-х годов ХХ в. – М.: Наука, 1986. 5. Розалиев Ю.Н. Особенности развития капитализма в Турции. 1923–1960. – М.: Изд-во вост. лит., 1962. 6. Старченков Г.И. Роль армии в общественно-политической системе // Азия и Африка сегодня. – 1984. – № 7. 7. Vatan, 12.VI.1946. 8. Cumhurıeyt, 6.II.1950. 9. Ulus, 5.V.1959. 10. «Правда», 19.05.1953. А.А. Исаев ТУРЦИЯ: ПОПЫТКИ ОРИЕНТАЦИИ В ГЕОКУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ Растущая глобализация обусловила повышение интереса во многих странах к поиску своих культурных корней, своей этнокультурной индивидуальности, “самости”. В Турции, где эта тематика продолжает оставаться актуальной на протяжении многих десятилетий в силу специфики ее геополитического положения, исторического пути ее народа и господствующей идеологии, такие поиски стали неотъемлимой составляющей историко-философской и общественной мысли. По признанию турецкого историка Танера Тимура, “Наше общество переживает кризис, который можно назвать культурным кризисом, проблемой самоидентификации. Мы не смогли определить в удовлетворившей бы нас самих степени свое место в мировой истории и свою цивилизационную принадлежность. Мы постоянно обращаем взоры к истории и стараемся разобраться в ней.”[1, c. 15] На протяжении последних полутора веков “попытки осмысления культурной принадлежности предпринимались то в форме реформизма, то османизма, то освободительного движения, то тюркизма, то анатолизма, то революционности, то модернизации, то республиканизма, то туранизма, то демократизма, то прогрессизма, то национального согласия, то вестернизации, то исламизма, то лаицизма...”– отмечает культуролог Бозкурт Гювенч [2, c. 15]. Всякий раз смена вектора исследований влияет и на политику Турецкой республики, во многом обусловливая ее одновременное тяготение сегодня к таким разноплановым международным организациям как НАТО, ЕС, Организация «Исламская конференция», Организация черноморского сотрудничества и др. Для понимания сегодняшних процессов следует обратиться к полуторавековой истории вопроса. Дореспубликанский период В Средние века на мусульманском Востоке национальность индивидуума с точки зрения его социо-культурного самоопределения не имела существенного значения. Некоторое пренебрежение этнической принадлежностью существовало тогда и в Европе, ибо в христианстве в идеале тоже “нет эллина и нет иудея”, но все-таки вычленение этнических общностей из общехристианского массива там началось несравненно раньше. Уже в XI веке за Гроб Господень с достаточно безликими “сарацинами” сражались английские, французские или немецкие рыцари, осознававшие себя именно таковыми, но для своих противников остававшиеся аморфной массой “франков”. Всемирная мусульманская умма противопоставляла себя всему остальному населению ойкумены, как “людям книги”, так и язычникам, и рассматривала их прежде всего как объект газавата. Последователи Мухаммеда на протяжении всего средневековья, а во многом – и нового времени, продолжали считать себя некой единой общиной, деление внутри которой проходило по принципу никак не этнической, а государственной принадлежности, то есть, применительно к тем условиям, – подданства той или иной династии. Подтверждением тому служат сами названия как правило, полиэтничных мусульманских средневековых государств, образованные либо от династийных имен правителей, либо от тотемных символов, либо от географических названий. В то же время большинство стран средневековой Европы уже называлось по своим титульным нациям. Мехмет Фатих, захвативший в середине XV века Константинополь и поставивший целью сплотить государство на новом, теперь уже имперском уровне, принял сразу титулы “кагана тюрок”, “султана ислама” и “цезаря ромеев”. Тем не менее, немусульмане, чьим “цезарем” султан именовался, явно выпадали из государственной структуры империи, они по существу были “внутренними иностранцами” в Османском государстве, связанными с последним, как правило, только фискальными узами. Немусульмане, за редкими исключениями, не могли поступить на государственную службу, не могли служить в армии, тяжбы между ними не слушались в государственных (шариатских) судах. Государство по сути своей было теократическим, и его иноконфессиональные подданные оказывались в другой системе координат, имевшей немного точек соприкосновения с властными структурами. Интересно, что после установления более или менее постоянных связей с христианской Европой, юридический статус попадавших на земли империи подданных европейских государств основывался на принципе экстерриториальности, что, по существу, уравнивало иностранцевхристиан с внутренними, “своими” немусульманами. Сплочению мусульманского населения Османского государства именно как “братьев по вере”, способствовало и его пограничное положение, заставлявшее вести бесконечный газават с христианской Европой, и то обстоятельство, что иноверцы составляли значительную часть подданных султана, а в некоторых районах – и большинство. Итак, для предков современных турок критерием самоидентификации являлась принадлежность к последователям Мухаммеда, во-первых, и к сообществу подданных дома Османов, во-вторых. На протяжении столетий на территориях, вошедших затем в состав Турции, слово “мусульманин”, если и не имело этнообразующего смысла, то, как минимум, было антонимом слова “иностранец”. Таким образом, осознание антитезы “мы – они”, которое и является квинтэссенцией этнической самоидентификации, проходило по конфессиональному признаку. Принималась эта парадигма отчасти и соседями: в тот период греческая пресса, например, использовала термин “туркоалбанцы” для обозначения албанцев-мусульман [3, c. 52], а прилагательное “турецкий” зачастую означало в европейской литературе того времени “мусульманский”. При этом, еще с середины позапрошлого века Османская империя в сфере внешнеполитической всеми силами стремилась занять место в “европейском оркестре”, отодвинув дилемму крестполумесяц на второй план. Испытывая явную антипатию в отношении “гяурской” Европы, империя все же пыталась ей подражать, признавая за ней лидерство в военно-политической и технической областях. С целью погасить огоньки национального сепаратизма и пресечь попытки европейских Держав установить протекторат над немусульманскими подданными империи и в то же время достойно выглядеть в глазах «просвещенной» Европы, в 1839 году султан объявил о введении правового равенства всех подданных и принципа единой нации – государственной, то есть отказался от принципа конфессионального размежевания населения. Все это во многом осталось на уровне деклараций: “щит и меч ислама” не мог на деле приравнять немусульман к мусульманам, это немедленно привело бы к падению дома Османов. Так или иначе, перед нами – первое проявление государственной политики в национальном вопросе. Провозглашение принципа равенства подданных перед законом сразу же вошло в противоречие с практикой. Иноконфессиональные меньшинства властям не поверили. Стремительно терявшая контроль над подвластными народами Высокая Порта бросилась в другую крайность и сделала ставку на новый принцип консолидации – исламизм, фактически узаконив свое отношение к немусульманскому населению страны как к внутренним иностранцам и провозгласив большую заинтересованность в делах иностранных мусульман, нежели собственных иноконфессиональных подданных. Ответом на такой поворот событий могло быть и стало только усиление центробежных процессов на христианских окраинах государства. Между тем и арабские провинции (Египет, Ливан, Магриб) начинали тяготиться властью Стамбула. Теперь Османов отвергали уже их собственные подданные – единоверцы. Явная неспособность монархии остановить развал государства заставила радикальную партию младотурок взять развитие ситуации под свой контроль. Стоявшие по началу на позициях османизма младотурки сделали в результате стержнем своей политики тюркский национализм – “тюркизм”, как его называют в Турции. Остановимся вкратце на возникновении этой идеологии. С середины XIX в. в среде османской интеллигенции пробуждается интерес уже к собственно тюркской составляющей населения империи. Сферой интересов Ибрагима Шинаси, Намыка Кемаля, Али Суави и других «новых османов» стали среднеазиатские тюрки, тюрки Османской империи; предпринимались попытки очистить османский язык от иностранных заимствований, максимально “отюркизировать” его словарный состав и грамматический строй. К концу века в среде интеллигенции вызревало понятие уже собственно этнической принадлежности. Второе поколение националистов к началу следующего века по провозглашенным приоритетам разделилось на два течения: первое, возглавляемое Юсуфом Акчурой и Ахмедом Агаоглу и объединявшее в основном тюркоязычных выходцев из России, выступало за создание политического союза между тюрками всего мира, второе, во главе с Зия Гекальпом, проповедовало создание культурного единства среди тюрок планеты. Гекальпа следует признать наиболее видным мыслителем раннего периода формирования националистической доктрины. На первом этапе своих изысканий он стоял на позициях османизма. А вот в 1917 г. уже мог заявить: “Моя страна – Турция, моя нация – тюркская”. Накануне кемалистской революции по крайней мере часть интеллигенции уже пришла к пониманию своей национальной принадлежности – скорее, нетурецкой еще, а общетюркской. Водораздел с остальными “соплеменниками” для З. Гекальпа и его последователей пролегал по гражданскому признаку. “Отдельные тюркские общества стараются развивать отдельные от анатолийских тюрок язык и культуру. Например, некоторые молодые люди из северных тюрок пытаются утвердить татарский язык, татарскую культуру. В результате получится, что тюрки и татары – разные народы. ... и тогда их будет трудно включить в рамки культуры турецких тюрок.” – речь, как видим, идет о создании мирового этнокультурного союза под эгидой и на основе тюркоязычного населения империи, называться который должен “Туран”. В стороне от всех этих умозаключений оставался собственно народ: “Хвала Аллаху, мы не тюрки, мы мусульмане”. – говорили европейским путешественникам анатолийские крестьяне в начале прошлого века [4, c. 244]. Младотурки приняли идеи националистов, причем тех, кто выступал за идею политического объединения тюркоязычных народов. Не исключено, что в обстановке приближавшейся мировой войны, в которую Османское государство вступило на стороне Германии и Австро-Венгрии, этот поворот был во многом инициирован политиками держав “Оси”, старавшимися найти в империи “естественного” союзника в борьбе с Россией, на территории которой проживало большинство тюркоязычного населения планеты. В результате первой мировой войны империя рухнула, идея политического пантюркизма провалилась. Оккупация османской территории войсками Антанты привела к подъему освободительного движения. Идеологической основой его стал тюркизм, только теперь из идеи, распространенной среди части интеллигенции, в интересах сохранения страны необходимо было “привить его в массы”. От империи к республике Кемализм – комплекс политических и идеологических установок, разработанных или санкционированных основателем республики Мустафой Кемалем-пашой (Ататюрком) – остается “священной коровой” официальной идеологии и сегодня, и в этой связи имеет смысл несколько более подробно остановиться на рассмотрении периода образования новой Турции и разработки идеологических установок, определивших весь дальнейший ход общественно-политической мысли, точнее официального ее пласта. Основным содержанием этого периода на срезе интересующей нас тематики является коренная трансформация этнической самоидентификации населения, выразившаяся, во-первых, в становлении самого понятия “нация Турции” и, во-вторых, – в распространении национального самосознания как по вертикали – от интеллигенции к самым широким слоям народа, так и по горизонтали – на всю территорию страны. На момент окончания первой мировой войны термин “тюрок” для основной части жителей (кроме очень узкого слоя интеллигенции) был равнозначен понятиям “деревенщина”, “мужлан”. Сами подданные империи предпочитали именовать и, соответственно, чувствовать себя “османцами” (в основном в городах) или “мусульманами” (в деревне). Основная задача, стоявшая перед прагматичными лидерами начавшегося в Анатолии освободительного движения, сводилась к достижению реальной независимости максимально большей части территории империи – Мустафа Кемаль и его сподвижники отдавали себе отчет в невозможности сохранения территориального status quo. Целый ряд причин заставлял такой территорией считать Анатолию как колыбель государства и европейский район Стамбула как его столицы. На тот момент это был единственно правильный выбор – не случайно османский парламент в 1920 г. в знаменитом «Национальном Обете» таким же образом определил границы будущей Турции. К решению политической задачи следовало “подтянуть” и соответствующую идеологию. Порвав с османским прошлым, кемалисты создали в общественном сознании значительный культурно-исторический вакуум, который предстояло теперь заполнить. Под какими лозунгами воевать? Поначалу была предпринята попытка начертать их на зеленом знамени ислама (это был единственный цвет, положительно воспринимавшийся тогда большинством населения), впрочем, вскоре от нее пришлось отказаться: султан-халиф не только занял явно коллаборационистскую позицию, но и предал анафеме Мустафу Кемаля сотоварищи. Да и бороться пришлось бы за весь Ближний Восток заодно с Магрибом – задача явно невыполнимая. Делать ставку на чисто анатолийские лозунги (какое-то время среди кемалистов даже дебатировался вопрос о введении для населения новой страны этнонима “анадолулу” – анатолиец) тоже было нельзя: в границы будущего государства планировалось включить Восточную Фракию, район Мосула и Александреттский санджак. Район, вокруг которого предстояло сломать столько копий, располагал преимущественно тюркоязычным населением – нельзя было не воспользоваться идеологическим багажом политических предшественников – младотурок. Принимать на вооружение пантюркизм предыдущего режима, однако, кемалисты не сочли возможным: слишком явно просматривались в его положениях имперские начала. Это вопервых, не могло не оттолкнуть единственного в тот период их союзника – большевистскую Россию, а во-вторых, сильно затруднило бы и отодвинуло на неопределенный срок установление нормальных отношений с Европой, которая уже тогда рассматривалась в качестве основного вектора внешнеполитической ориентации новой Турции. Вчитаемся в определения нации по Ататюрку: “Социальнополитическое сообщество граждан, объединенных общностью языка, культуры и идеала, называется нацией”... “Нацией называется сообщество людей, связанных общей культурой” [5, c. 46]. Таким образом, национальная принадлежность определялась им через призму общей культуры и образа жизни. Скорая трансформация этой идеологической парадигмы привела к тому, что статья 88 конституции 1924 года, гласила: “Жители Турции, вне зависимости от вероисповедания и расы, являются турками по гражданству”. Относительно представителей других этнических общностей там же сказано: “В случае добровольного выбора турецкой национальности и законного принятия в нее, они считаются турками” [6, c. 115]. Другими словами, здесь знак равенства уже ставится между национальной и гражданской принадлежностью. На Лозаннской конференции, закрепившей статус новой страны de jure, были оговорены права всего трех конфессиональных (и одновременно национальных) меньшинств Турции: армянского, греческого и иудаистского – Европа по инерции продолжала рассматривать новое государственное образование прежде всего как часть исламского мира и считать себя защитницей местных немусульман. Таким образом, кемалистам пришлось отказаться от включения этих трех наций в новый этнос, ограничившись тюркоязычным населением страны, несколькими миллионами курдов, да несколькими сотнями тысяч черкесов, туркмен, арабов. Легкость “подключения” огромной массы иноязычнях мусульман объясняется тем, что к тому времени они в большинстве своем находились на такой стадии развития, когда значение родоплеменной принадлежности превалировало над значением принадлежности национальной. Сами турки на момент объявления их таковыми были далеки от национальной консолидации: отсутствовал этноним – его ввели законодательным путем, не было общего для всех языка – его разрабатывали во многом искусственно, очищая староосманский от арабских и персидских заимствований, наконец, не было самого главного – этнического самосознания и, соответственно принципа национальной принадлежности – его заменил принцип гражданскоконфессиональ-ной принадлежности, унаследованный от османской государственной традиции. Таким образом, использовалась смесь двух старых рецептов: в члены новой нации были зачислены мусульмане, живущие внутри границ государства. Декларирование выхода на историческую арену новой нации заставило идеологов того периода обратиться к поискам ее исторических корней. Поскольку акцентирование общетюркского аспекта “нации Республики Турция” не могло не вызвать негативной реакции Запада, а тем более – сталинистской России, которую турки стали в 30-е годы уже побаиваться, заставило более пристально всмотреться в историю территории страны, с одной стороны, и историю ее населения – с другой. Вскоре во множестве были опубликованы труды о неких “прототюрках”, якобы населявших Анатолию за многие тысячи лет до н.э., в потомки которых были зачислены хетты, троянцы (и этруски) и многие другие анатолийские народы. Проведение этих изысканий было бы, конечно, невозможно без поощрения самого “Отца турок”. Выступая на праздновании годовщины победы над войсками Антанты под Афьоном, он с гордостью заявил, по свидетельству очевидцев: “В Думлупынаре мы отомстили за поражение троянцев” [7]. Дальше – больше. Появились теории, согласно которым цивилизация и государственность как таковые были принесены в Северную и Южную Азию, Анатолию, Европу, Африку и Америку древними тюрками, превратившимися в кочевников в результате высыхания гипотетического моря где-то в недрах Центральной Азии, на берегах которого они некогда создали древнейшую оседлую цивилизацию мира. Считается, что эту идею высказал сам Ататюрк во время лекции на педагогическом факультете одной из анкарских высших школ [8, c. 78]. Не отставали от “веления времени” и лингвисты. В 1936 году в “научный” обиход вошла так называемая “солнечная теория”, объявившая «тюркский» язык основой всех языков мира. В результате всему населению страны (в меньшей степени членам трех упомянутых выше конфессиональных меньшинств) было предложено считать себя нацией “турецких тюрок”, имеющей не вполне четко сформулированные, но кровные и тесные связи с великой и древней тюркской общностью. Потомков этой же общности, живущих вне пределов государственных границ, стали тоже называть тюрками, только “внешними”. Республиканский период Основные полюса этноцивилизационного притяжения сегодняшней Турции это – цивилизация Запада, мусульманский мир, общетюркская и, наконец, собственно турецкая (гражданская) общность. “Вот уже 200 лет Турция рвется на Запад... С тех пор, с определенными колебаниями это – основная ось турецкой внешней политики” [9]. И, добавим, на протяжении всего республиканского периода истории – основное направление государственной пропаганды, как направленной на обработку собственного населения, так и мирового сообщества. Желание показать себя “Европой”, выглядеть “как Европа” в глазах всего мира, да и в своих собственных – неистребимо среди турецкого истеблишмента. Курс на интеграцию в европейские структуры остается доминантой во внешней политике и официальной идеологии правящих кругов, сверхзадачей, поставленной еще Ататюрком. “Так или иначе, за последние 20–25 лет вопрос, который так и не смогла в теории разрешить турецкая интеллигенция, на практике разрешило время, и теперь мы считаем (как считают и на Западе), что Турция является неотъемлимой частью Западной цивилизации,”[1, c. 177] – пишет историк Танер Тимур. Но это явно – стремление выдать желаемое за действительное. Запад по-прежнему не считает Турцию “своей” и дистанцируется от нее, что наглядно демонстрирует занимаемая Евросоюзом позиция на переговорах с Анкарой по вопросу о вступлении Турции в ЕС, которая регулярно вызывает бурю негодования в турецких СМИ и в общественном мнении страны. Громко звучат утверждения о том, что многолетний флирт Запада с Анкарой обусловлен в основном уникальностью геополитического положения Турции и преследует цель заставить ее держать “щит меж двух враждебных рас” – СССР/Россией и Европой. После исчезновения “большевистской угрозы” Турция в глазах Запада получила новую роль – проводника западного влияния на молодые тюркские государства Средней Азии и Закавказья, элита которых если и не ориентирована на Анкару, то хотя бы прислушивается к ней. Другими словами, Запад опять предложил туркам выполнять определенную миссию в своих интересах. На обыденном уровне турки прекрасно понимают, что они и Европа – вещи совсем не однозначные. Да и официоз подтверждает именно такое положение вещей: официальные лица страны самого высокого ранга неоднократно перефразировали первое такого рода заявление, сделанное министром иностранных дел Исмаилом Джемом после «провальной» для Турции сессии Европарламента в 1997 году: “ЕС – вовсе не единственная альтернатива для Турции и Турция не нуждается в ЕС” [9]. Тем не менее, закрепленная в сознании пропагандистской машиной за длительное время установка: “Наш дом – Европа” продолжает работать, питая положительные эмоции, периодически прерываемые вспышками раздражения в отношении объекта безответной любви. В таких случаях все большее число турок обращаться то к националистическим, то к религиозным идеям. Обращение к исламу чаще имеет место не в чистом виде, а в связке с националистическими идеями. На волне непринятия Западом военного переворота 1980 г. и последовавших за ним политических репрессий генералы, остававшиеся у власти три года, попытались внедрить в массовое сознание такую политическую парадигму, которая помогла бы Турции переориентироваться в цивилизационном пространстве. С этой целью на вооружение был взят идеологический гибрид под названием “тюркско-исламский синтез”, защищавший идею неразрывной связи «тюркских» и исламских ценностей. Затем, в правление Тургута Озала, чьей основной внешнеполитической задачей стал возврат страны на «европейские рельсы», эти идея эксплуатировалась с целью приобрести авторитет на мусульманском Ближнем Востоке и, таким образом, повысить привлекательность Турции для Запада. Основные принципы “синтеза” были систематизированы в начале 80-х годов в двух документах: докладе “Методы и ответственность, используемые при разработке культурных принципов и политики в области культуры”, представленном Высшему совету по культуре, лингвистике и истории им. Ататюрка, в заседании которого тогда приняли участие президент, премьер-министр, представители генералитета и правительства, а также в “Плане национальной культуры” Государственного института планирования. Необходимость разработки новой идеологии объяснялась тогда тем, что “Турция подвергается нападкам внутренних и внешних врагов. Западный империализм старается уничтожить нашу культуру. Ее упадок и привел к перевороту 1980 года. Восстанавливать ее надо планомерно, под государственным контролем.” Далее сообщалось: “Основы нашей культуры – ценности, принесенные нами из Центральной Азии и ислам. Ислам – религия, в наибольшей степени отвечающая природе и духу тюрок. Все попытки тюрок принять другие религии закончились неудачей, потерей самобытности... Дунайские болгары приняли христианство и поэтому растворились среди славян. Волжские болгары, напротив, приняли мусульманство и сохранили свою личностность” [10, c. 24]. Довольно невнятными, правда, всегда были и остаются формулировки того, что же представляют собой “ценности, принесенные из Центральной Азии”. В большинстве случаев они сводятся к перечислению тех “национальных” черт, которые хотели бы видеть те или иные авторы у своего народа и себя лично: “Я – тюрок! Я – самый смелый, самый умный, самый способный, самый предприимчивый, самый чистый, самый справедливый и правильный человек во всем мире. Самая благородная кровь – моя. Я – сильнее всех других людей мира. Все это свойственно только мне. Самый благородный на свете – тоже я. Я заставлю мир безоговорочно принять это.”[11, c. 90] Причем, нововведения эти, как и любые идеологические установки в Турции, проводились в жизнь под жестким государственно-пропагандистским прессом, когда в сознании людей, как правило, закрепляются не только постулаты, но и формулировки. В результате, например, в научно-популярном фильме, показанном по турецкому телевидению 8 января 1988 года, об уйгурах говорилось: “До принятия ислама, они были тюркамимусульманами, исповедующими буддизм”. “Теория тюркско-исламского синтеза лишила нас анатолийского наследия,” – справедливо замечает современный историк культуры Бозкурт Гювенч [2, c. 47]. А это наследие обыгрывается довольно активно. Объявив родиной турок территорию в пределах сегодняшних политических границ, кемалисты пробудили интерес к прошлому Анатолии. С тем, чтобы доказать всему миру легитимность своего пребывания на завоеванных землях – ведь греки вторглись тоже в “свои” малоазийские земли – пришлось искать и, естественно, найти неразрывную связь с чередой местных анатолийских цивилизаций. К местным “предкам”, правда, подходят избирательно. Про родственную связь с Византией, оказавшей огромное влияние и на Сельджукское и на Османское государства, но завоеванной с прозаической целью отнятия территорий, предпочитают чаще всего просто не вспоминать, а ионийские и эолийские греки объявляются и не греками вовсе. Зато в предки современных турок зачисляются хетты, лидийцы, фригийцы, карийцы и еще многие народы, населявшие Малую Азию в древности и не имеющие «прямых» потомков. До сих пор не произошло полного отказа от теорий, рассказывающих, что на заре цивилизации некие “прототюрки” пришли на земли Анатолии и основали все эти государства. Так что следующая – сельджукская волна переселения – это всего лишь возвращение на прародину. “Почвенническое” направление существенного влияния на умы, правда, никогда не имело. Турки внутренне никак не соглашаются считать “своими” античные руины и хеттские клинописные таблички. Поддерживается жизнь в этих идеях, скорее, с целью предстать перед Западом в качестве общества, не только имеющего с Европой общие культурно-исторические корни, но и оказавшего огромное влияние на становление европейской культуры и научной мысли через наследие хеттов, ионийцев и этрусков. В итоге это идеологическое направление работает на “западное”. На сегодняшний день официальным постулатом этнического определения остается принцип гражданской нации. Нынешняя конституция страны, принятая генералами в 1982 году, повторяя своих предшественниц 1924 и 1961 годов, гласит: “Турецкое государство, с точки зрения страны и нации, – неделимое целое” [12, c. 5]. Таким образом, получается, что, кроме турок, в стране никого больше и нет. Поскольку неделимость и унитарность – стержень государственной пропаганды, здесь практически ничего не меняется со времен кемалистской революции, когда в Лозанне оговорили статус греков, армян и евреев. Религиозно-гражданский принцип национальной консолидации – в действии. Оживлению националистических настроений в начале 90-х годов как нельзя лучше способствовала геополитическая ситуация. После распада СССР на Востоке образовалась целая группа ставших независимыми тюркских республик, которые сразу стали рассматриваться в качестве объекта приложения цивилизаторских усилий. По признанию вдовы Тургута Озала Семры Озал, ее супруг, будучи президентом Турции, вынашивал план объединения всех тюркских республик в одном государстве “по типу США” при главенстве Турции [13]. Активную политику в этом направлении проводил и следующий турецкий президент Сулейман Демирель. Отказ политических элит постсоветских тюркоязычных государств признать нового «старшего брата» вскоре охладил надежды на успех «тюркского» вектора в политике. Сейчас на официальном, государственном уровне “общетюркское” направление остается запасным и обыгрывается больше с тем, чтобы повысить значимость Турции в глазах западных партнеров и, таким образом, получить возможность занять более самостоятельную позицию на переговорах с ними. Турции присущи черты “пограничного” района, причем, района, оказавшегося на перекрестке сразу нескольких культурноисторических зон. Это предопределило способность турок к легкому усвоению материальных и духовных элементов чужих культур, настолько прочно вошедших в их собственные культуру и быт, что заимствования рассматриваются в качестве имманентных их собственной культурной традиции. В результате сегодня большинство населения мечтает совершить хадж, гордясь при этом светским характером своего государства, считает абсолютно естественным участие своей страны в музыкальном конкурсе Евровидения и розыгрыше футбольного Еврокубка, негодует по поводу непринятия ее в ЕС, дружно критикуя при этом “Западный империализм” или “западные ценности” – кому что ближе, гордится своей древнетюркской историей и одновременно своим вестернизированным образом жизни. При этом азиатские черты в культурном комплексе под влиянием многолетних установок “сверху” во всем следовать европейским образцам, подспудно признаются «непрестижными», достойной стыда “азиатчиной”. В то же время европейская культура не вошла “в плоть и кровь” нации, ее атрибуты остаются во многом внешним показателем приверженности прогрессу и лояльности современной государственности. Когда рамазан приходится на 1 января, Новый год не празднуют. При всей двойственности термина «türk» для самих турок понятие “турок” – не в языке, а в сознании, безусловно, существует. На официальном уровне оно означает лишь гражданина Республики Турция, говорящего на турецком языке и вычленяющего себя из общетюркского этнического массива только по гражданскому признаку. Такова официальная точка зрения и одновременно точка зрения националистов. Но сами турки безусловно ощущают себя нацией и никогда не спутают турецкого турка с болгарским или турком-месхетинцем, а тем более – с узбеком или якутом, например. Не случайно балканские турки, приехавшие на «историческую родину» даже в 70-е годы, испытывают значительные трудности с адаптацией и предпочитают селиться по соседству с такими же эмигрантами и общаться по преимуществу с ними. Сегодня и Запад, и восточные соседи Турции не принимают ее “в свои ряды”. Для Запада она слишком “азиатская”, для Востока – чересчур “западная”. Ощущая свою историческую изолированность, турки стремятся найти поддержку то у “единокровных туранцев”, то у мусульманских братьев, то у малоазиатских пращуров, то у западных демократов. На волне очередной вспышки недовольства «деструктивной» с точки зрения Турции позицией Европейского Союза в декабре 1995 года к власти пришла исламистская Партия благоденствия [14], через три года закрытая Конституционным судом под давлением генералитета. Вышедшее из нее реформаторское крыло вскоре образовало Партию справедливости и развития, последние семь лет стоящую у власти. Ее прагматически настроенные лидеры, понимая необходимость апеллировать прежде всего к религиозным чувствам избирателей (уже потому, что иначе общественное мнение сочтет их ренегатами), ставят перед собой идеологически нейтральную, вполне конкретную и амбициозную задачу превратить Турцию в политическую сверхдержаву регионального уровня: программа партии в качестве главного приоритета в «многовекторной» внешней политике предусматривает уравновешивание «европейского» и «атлантического» направления «евразийским». Эту задачу на повестку дня выдвинул еще в конце 90-х годов тогдашний министр иностранных дел Турции Исмаил Джем, провозгласивший: “... мы должны продемонстрировать всему миру умение быть и европейцами и азиатами одновременно, способность не замыкается в себе, выбирая только один из векторов... Турция не умещается в рамки понятия “страны на задворках Европы”... Наша цель – стать центром Евразии, страной, определяющей развитие Евразии, в которой Запад и Восток пересеклись бы географически, экономически, социально и политически...” [15]. Эта установка ждет теперь адекватного идеологического обрамления и, вероятно, – на почве османского наследия, по образцу «Британского содружества»; во всяком случае, риторика об общности исторических судеб с балканскими, ближневосточными и кавказскими народами звучит в выступлениях турецких государственных лидеров все чаще. Причем, все чаще перемежаются они с заявлениями вроде такого: «Миссия установления порядка в регионе лежит на Турции, так как она значительно превосходит почти всех своих соседей по территории, военной и экономической мощи», как заявил, комментирую внешнеполитическую доктрину Турции нынешний глава ее МИД Ахмед Давутоглу [16]. ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА 1. Taner Timur. Osmanlı kimliği. Ankara, 1998. 2. Bozkurt Güveç. Türk kimliği. İst.1996. 3. Marina Sakali Lady Marks. Osmanlı-Rum basınında Türk/müslüman imajı. В кн.: Tarih eğitimi ve tarihte “öteki” sorunu. İst., 1998. 4. Ali Engin Oba. Türk milliyetçiliğinin doğuşu. Ankara, 1995. 5. Цит. по: Turhan Feyzioğlu. Atatürk ve milliyetçilik. Ankara, 1996. 6. Цит. по: Nuri Bilgin. Kimlik arayışı olarak resmi tarih. В кн.: Tarih öğretimi ve ders kitapları. İst., 1995. 7. Hürriyet 09.02.1997. 8. См. Nuri Yazıcı. Tarihte Türkler ve Türk devletleri. Konya, 1997. 9. Aksiyon. 20-26.12.1997. 10. Anadolu liseleri ve kolejlere hazırlık. Sosyal bilgiler 4-5. Ist. 1996. 11. Abduükadir Duru. Türk kimdir. İst., 1995. 12. Anayasa, İst., 1996. 13. Milliyet 18.04.98. 14. Истинные причины успеха исламистов, безусловно, гораздо более глубоки; их рассмотрение не входит в нашу задачу. 15. Sabah. 06.09.1998. 16. Cumhuriyet. 02.09.2009. М.А. Галимзянова ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЕ МЕСТО ЕВРАЗИИ В ПРОГРАММАХ ИСЛАМИСТСКИХ ОРГАНИЗАЦИЙ В СОВРЕМЕННОЙ ТУРЕЦКОЙ РЕСПУБЛИКЕ В свете особого интереса к исламу в современном обществе Турецкая Республика и ее опыт представляют огромный интерес и непочатый край для изучения. На данный момент в Турции существует много проиламистких организаций, это в основном тарикаты (суфийские школы), джамааты (общества), политические, экономические и финансовые союзы, молодежные организации, есть и экстримисткие организации. У всех у них есть свои сферы влияния как на родине, так и за границей. У всех у них существуют свои цели и есть программы достижения этих целей. В данной статье речь пойдет пожалуй о самой известной и нашумевшей как ее называют секте – джамаате нурджи. Джамаат нурджи возник на основе идей и книг Саида Нурси, богослова жившего в Турции (1876–1960). Сейчас последователей идей Б. Саида Нурси возглавляется одним из лидеров нурджи ходжой Фетхуллахом Гюленом. В свое время он вынужден был уехать в США под угрозой смертной казни со стороны военных. Сейчас ему больше 70 лет и живет он в Пенсильвании. В 1971 г. будучи проповедником в одной из мечетей Измира, Фетхулла Гюлен был осужден на 3 года за деятельность, направленную на создание в Турции государства, основывающегося на религии. Во времена же премьер-министра Тургута Озала Гюлен получал поддержку от правительства, тогда же приступил к созданию сети религиозных учебных заведений в Турции и других государствах, в том числе в тюркоязычных республиках бывшего Советского Союза [1]. 13 сентября 1980 г. была предпринята попытка вновь его арестовать, но ему удалось скрыться из Измира в Эрзурум. Он также был упомянут в списке разыскиваемых, опубликованном позже, уже в феврале 1985 г. В 1986г. Ф. Гюлен был задержан силами безопасности, но по инициативе высших должностных лиц был освобожден [2, с. 93]. Не раз поднимался на заседаниях Совета национальной безопасности вопрос о Гюлене после образования в 1997 году в рамках генштаба так называемой Западной рабочей группы (ЗРБ). В ее докладах, как сообщает печать, отмечалось, что 30 из 80 губернаторов Турции являются сторонниками Гюлена [3]. Сторонники Фетхуллаха Гюлена при содействии турецких политиков (Чиллер), активно осуществляли в Турции, Средней Азии, включая Россию, так называемый тюрко-исламский синтез, который предусматривал объединение под исламскими и националистическими знаменами тюркских народов в различных вариантах – от культурного до государственно-политического. К работе в тюркских республиках активно привлекаются из Турции и неплохо оплачиваются кадры преподавателей, священнослужителей, учреждаются на местах турецкие СМИ. Нурджи активно действует не только в самой Турции, она распространяет свои издания в Болгарии, где, как известно, проживает весьма значительное турецко-мусульманское меньшинство. В Софии начал выходить на турецком языке ежемесячник «Умит» (Надежда), в котором также целые страницы посвящаются религиозной и благотворительной деятельности Ф. Гюлена и в Турции, и вне нее [4, c. 4–12, 36]. Так же нурджи установили очень хорошие отношения с правительством США, которое их поддерживает, хоть и не делает этого открыто. Свое отношение к Фетхулле Гюллену переменило и правительство Турции. Он с помощью американцев открывает в США. Ведется преподавание на английском языке, но изучается турецкий язык и культивируются турецкие идеи [5]. Писательница Сара Гюль Туран в своей работе «Религиозный террор в Турции» пишет о нурджи следующее: «Эта структура далека от радикализма, исповедует лозунг «родина, нация, победа» и постоянно получает поддержку от правящего режима. Режим в целом рассматривает сообщество нурджистов как инструмент безопасности власти. Будучи антикоммунистами, они оказались в рядах сторонников США и НАТО, что с излишней очевидностью проявилось во время войны в Заливе, налицо ныне союз Hyp – НАТО» [6, c. 216]. Есть и другая работа, это книга Эрбиля Тушальпа «В ожидании шариата». В ней автор книги приводит статью из журнала «Тараф», опубликованную в мартовском номере за 1991 г.: «Как только началась война в Заливе, Фетхуллах Гюлен, находившийся на лечении в США, был отправлен ЦРУ в Турцию». В книге отмечается, что и в это время сохранялась среди сторонников умеренного ислама идея тюркско-исламского синтеза [7, c. 119, 122– 260]. В турецкой газете «Джумхуриет» высказано мнение и о том, что «школы Фетхуллаха за границей стали причиной ухудшения отношений Турции особенно с Узбекистаном; правительство этой страны закрыло все школы, открытые как Ираном, так и Ф. Гюленом. Турецкий атташе по образованию выслан из этой страны, узбекские студенты отозваны из Турции». Отмечается также, что и религиозные кадры в школах Гюлена, и преподаватели религии от Минпроса преподносят Ататюрка как атеиста. В 13 официальных школах, открытых Турцией в тюркских республиках пропагандируются идеи Гюлена. В библиотеках этих школ содержатся книги осуждающие светскость и Ататюрка, а также работы Гюлена по исламу. С оговоркой на досье по джамаату нурджи говорится, что Гюлен уделяя главное внимание республикам Центральной Азии, «стремится расширить там зону влияния США; после распада СССР его община стала влиятельной и организованной силой» [8]. Объявление группы Ф. Гюлена «самой опасной реакционной организацией” вызвало отклик в МИДе. Министр Исмаил Джем заявил, что проблема школ за границей не относится к компетенции МИД, это – сфера интересов других ведомств; вместе с тем в газетной информации напоминается, что на недавней встрече 22–23 июня И.Джема с турецкими послами в странах Центральной Азии и Кавказа состоялся обмен мнениями о том, что “распространение и утверждение турецкого имиджа с его качествами высшего образования полезно» [8]. Упомянутые меры турецких судебных инстанций в отношении Ф. Гюлена не остались незамеченными в США. В одной из своих постоянных рубрик «Джумхуриет» сообщила, что в ежегодном докладе «Свобода религии – 2000», представленном от госдепартамента Мадлен Олбрайт, упоминаются и Н. Эрбакан, и Ф. Гюлен, и другие. О Фетхуллахе Гюлене в докладе сказано, что он является «исламским лидером» и сейчас продолжает лечение в США, что обвинения в его адрес должны быть доказаны, министр юстиции не основывается на доказательствах… [9] Проблемы «школ Гюлена» коснулися и бывшего президента Турции Ахмет Неждет Сезера, когда рассказывал о своей недавней поездке по тюркским республикам. Он напомнил о кризисе между Турцией и Узбекистаном из-за этих школ, сообщив, что предложил «вместо действующих сейчас там школ открыть школы от имени турецкого государства. Такое предложение встречено положительно» [9]. Из документов Заподной Рабочей Группы, структура организации Гюлена следующая: совещательная группа при нем состоит из 7 человек. Община Гюлена представлена 13 звеньями, каждое из которых по нисходящей также возглавляют «имамы»: «религиозные» (Средней Азии, Дальнего Востока, Европы, Кавказа); «имамы стран» (России, Китая, Германии, Великобритании, Азербайджана и др.); «имамы провинций» (уездов, городов, микрорайонов, домов). В структуре общины действуют и «имамы», отвечающие за процесс обучения, кадровую политику и т.д. [1] В одном из докладов ЗРГ говорится, что финансирование общины Гюлена осуществляется из пяти основных источников: «образовательных, профессиональных, финансовых организаций, СМИ и коммерческих структур». К последним, в частности, относятся около 200 фондов и столько же компаний, в том числе такие хорошо известные в Турции и за рубежом, как «Улькер», «Мудурну», «Асья финанс», «Эль Барка». Ордену принадлежат журналы «Сызынты», «Ени эмид», «Аксион», «Кобри» газета «Ени Азья», телевизионный канал «Саман палу», радиостанции «Мурал ФМ» и «Бурж» [1]. Россия тоже не осталась в стороне в вопросе легальной деятельности нурджи. В Москве 26 января 2005 г. была проведена экспертиза по учению нурджи, так как в и России очень много последователей идей Саида Нурси. Была проведена государственная религиоведческая экспертиза при Министерстве юстиции РФ, на основании запроса адвоката Адвокатского бюро «Славянский правовой центр» [10]. На экспертизу представлены следующие тексты книг, изданные на русском языке с фрагментами на арабском: «Великое знамение», «Вера и человек», «Трактат о природе», «Плоды веры», «Краткие слова», «Двенадцатое Слово». Перед экспертами поставлен вопрос: имеется ли в представленной литературе информация, способная возбудить ненависть либо вражду, а также унизить человека либо группу лиц по признакам отношения к религии, национальности и другим признакам? Анализ содержания названных книг и рукописи позволил сделать вывод о том, что их автор Саид Нурси является типичным представителем исламского фундаментализма. Нужно заметить, однако, что эта характеристика не несет в себе однозначно отрицательного заряда [15]. Не обошлось без неприятных инцидентов и в Татарстане, на почве легальности книг Саида Нурси. Татарстанские приверженцы учения Саида Нурси обратилась к председателю Госсовета республики Фариту Мухаметшину с просьбой «обратить пристальное внимание на происходящее с мусульманами" и помочь им вернуть книги турецкого богослова Саида Нурси, изъятые в июле 2005 г. во время обыска в квартирах Марата Тамимдарова, Эльдара Тимошева и Ленара Сабирова. Авторы обращения утверждают, что при обыске сотрудники правоохранительных органов "взламывали двери, проникали в квартиры без ведома хозяев, заявляли, что в квартире находится бомба, допрашивали и проверяли на детекторе лжи, запугивали граждан и малолетних детей»; свои действия они мотивировали тем, что книги С. Нурси являются экстремистской литературой. Мусульмане опасаются провокаций «со стороны введенных в заблуждение организаторов этой акции» [11]. Между тем, как передает Ислам.Ру, авторы письма отмечают, что произведения всемирно известного ученого-богослова Бадиуззамана Саида Нурси (1873–1960) официально и свободно издаются и читаются во всем мире, не запрещены ни одной инстанцией. Историками, юристами, политологами, исламоведами были проведены многочисленные экспертизы, которые дали положительную оценку книгам. Однако 21 мая 2007 г. уже Коптевский суд Москвы на закрытом заседании книги Саида Нурси были признаны экстремисткой литературой и в соответствии со ст. 13 Федерального закона «О противодействии экстремисткой деятельности» издание и распространение данной книги на территории России будет запрещено [12]. В самой Турции турецкое руководство, на протяжении всего периода существования ордена нурджи неоднократно меняло свою оценку по отношению к его деятельности. Джамаат сумело не только выжить, но и укрепил свою власть в политических кругах страны. Кстати под воздействием идей гюленизма происходят изменения: Управление по делам религии в Турецкой Республике начало заниматься межрелигиозным диалогом, что до Ф. Гюлена кемалистской элите не приходило в голову. В условиях, когда Турция стучится в дверь Европейского союза, без такого диалога, без адаптации турецкого ислама к новым политическим реалиям, о чем постоянно говорит Ф. Гюлен, вряд ли турецкое общество может двигаться дальше. ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА 1. Новрузоглу Р. Турецкий генералитет против исламистов [электронный ресурс] // Зеркало. – Режим доступа: i-r-p.ru/page/ stream-event/index-12817.html 2. Киреев Н.Г. Светкость или шариат: раскол в Турецком обществе на пороге ХХI века // Ближний Восток и современность. Вып. 6 / отв. ред. В.А. Исаев, А.О. Филоник. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 1999. 3. Новрузоглу Р. Турецкий генералитет против исламистов [электронный ресурс] // Зеркало. – Режим доступа: i-r-p.ru/page/ stream-event/index-12817.html 4. Umit.Sofya. –1997. – № 12. 5. Д. Кицикис: интервью [Электронный ресурс] /Юрий Плешаков // – режим доступа: portal-credo.ru - Проверено: 3.12.06. 6. Turan S.G. Türkiye’de din terörü / S.G. Turan. – İzmir, 1996. 7. Erbil Tusalp. Seriat beklerken./ Tusalp Е. – Istamnbul, Papirus yayinlari, - 1996. 8. Cumhuriyet. – 3.09.2000. 9. Cumhuriyet. – 8.09.2000. 10. Учение Саида Нурси [Электронный ресурс] / Славянский правовой центр // «Религия и право». – 2005. – № 1. – Режим доступа: http://risaleinur.narod.ru/fan1.html. – Проверено:3.92.06 11. Татарстанские приверженцы учения [Электронный ресурc] // Режим доступа: http://www.islam.ru/press/rus/2005-12-23/#10491 – Проверено: 3.02.06 12. Суд Москвы признал книги Саида Нурси экстремистскими [Электронный ресурс]. – Режим доступа: httр:// www.annews.ru/ news\detail. php?ID=99023 Р.Р. Сулейманов ТУРЕЦКО-ИЗРАИЛЬСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В ПЕРВЫЙ СРОК ПРАВЛЕНИЯ Т. ЭРДОГАНА (2002 – 2007) Отношения между Турцией и Израилем на сегодняшний момент переживают не самые лучшие времена. Несмотря на то, что Турция является первым мусульманским государством, которое признало Израиль еще в 1949 году [7, c. 179–182], отношения между странами при нынешней геополитической ситуации на Ближнем Востоке можно считать натянутыми. Основной причиной в «охлаждении» отношений в начале ХХI века служит изменение внешнего курса Анкары после прихода к власти в 2002 году Партии справедливости и развития, чей лидер Тайип Реджеп Эрдоган возглавил турецкое правительство. Хотя правящая партия позиционирует себя как умеренно-исламистская, во внешней политике Эрдоган все больше проводит курс на активное сближение страны с остальным исламским миром, что в свою очередь предопределило изменение политики по отношению к Израилю, особенно в свете последних событий на Ближнем Востоке. Действия Израиля в ходе второй ливанской войны 2006 года были восприняты в Турции крайне отрицательно. 3 августа 2006 года Комиссия по правам человека парламента Турции охарактеризовала боевые действия Израиля в Ливане как «государственный терроризм и геноцид». Глава этой комиссии Мехмет Элькатмыш заявил, что Израиль «превращает Ближний Восток в море крови». Более того, все депутаты от правящей Партии справедливости и развития вышли в знак осуждения политики Израиля в Ливане из межпарламентской группы дружбы с Израилем. Их решению последовали и депутаты из оппозиционной Народно-республиканской партии. Надо сказать, что и раньше в Турции болезненно воспринимали любые антитеррористические операции Израиля. Например, ликвидация лидеров ХАМАСа шейха Ахмада Ясина и Абдельазиза эль-Рантиси в 2004 году была названа турецким премьер-министром проявлением «государственного терроризма», а спикер турецкого парламента Бюлент Арынч заявил тогда, что из Анкары будут смотреть на действия Израиля «с пристрастием», что, похоже, и произошло в августе прошлого года. Израиль, крайне незаинтересованный в смене вектора внешней политики Турции, стремится максимально «поправить» испортившиеся отношения между странами, чтобы вернуть их к прежнему уровню, так как любое ухудшение отношений с Турцией приведет к изоляции еврейского государства на Ближнем Востоке, и похоже, что это прекрасно понимают в Израиле. Еще первый премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион поставил задачу максимального сближения с мусульманскими неарабскими странами на Ближнем Востоке, играя на противоречиях между арабскими и неарабскими государствами в регионе для того, чтобы Израиль не испытывал давления всех стран исламского мира [6, c. 182–183]. Такая стратегия позволяла Израилю установить тесные, главным образом в военной сфере, отношения с Анкарой, выгоду от которых получала и получает турецкая армия. Стремясь к дальнейшему сохранению дружественных отношений с Турцией, израильское руководство идет даже на то, что до сих пор не признает геноцид армян в годы Первой мировой войны, что у многих, в том числе и у израильской общественности, вызывает возмущение, если учитывать тот факт, что еврейский народ сам подвергся геноциду в годы Второй мировой войны. Прошедший 15 февраля 2007 года визит израильского премьер-министра Эхуда Ольмерта в Анкару как раз и выполнял необходимую внешнеполитическую задачу, в первую очередь для Израиля, восстановить и укрепить охладившиеся после второй ливанской войны отношения между двумя государствами. Первоначально визит главы израильского правительства планировался еще на 24–26 августа 2006 года, однако из-за войны и дальнейшего урегулирования связанных с ней последствий визит в эту мусульманскую страну пришлось отложить. Надо сказать, что Эхуд Ольмерт уже бывал в Анкаре в бытность свою министром промышленности и торговли в правительстве Ариэля Шарона. Однако прежний визит был полностью провальным. Намеченный на апрель 2004 года, он был отложен первоначально на неопределенный срок. Поводом к этому послужила «чрезвычайная занятость» турецкого правительства кипрскими делами, что, правда, не помешало премьер-министру Турции Тайипу Реджепу Эрдогану в те же дни принять в Анкаре саудовского министра иностранных дел Сауда аль-Фейсала. Однако визит Ольмерта все же состоялся в середине июля 2004 года, но и в этот раз, как и в прошлый, Эрдоган отказался с ним встретиться, сославшись на свой отпуск. Но опять же это не помешало главе турецкого правительства провести встречу с сирийским премьер-министром Наджи Атари, посетившим Турцию примерно в это же время. Такое демонстративное поведение главы турецкого правительства, с одной стороны, свидетельствует о желании Анкары изменить свою политику в отношении остального исламского мира, в котором она все больше желает играть не последнюю роль, а с другой стороны – показать Израилю, что военно-стратегическое партнерство с ним еще не означает, что Турция готова ради этого «жертвовать» своими связями с мусульманскими странами, что в свою очередь встречает поддержку у последних. Не стоит также забывать, что и турецкая общественность настроена на проведение ревизии отношений с еврейским государством. И в Израиле это прекрасно понимают. Так что если трудно завоевать симпатии на уровне турецкой общественности, то это необходимо сделать хотя бы среди правящей элиты. Одним из таких жестов со стороны Израиля, который должен был польстить турецкому истеблишменту, является предложение Эхуда Ольмерта позволить турецким экспертам присутствовать и, соответственно, инспектировать археологические и ремонтнострои-тельные работы, выполняемые в районе Храмовой горы в Иерусалиме. В течение несколько веков Иерусалим, как и вся Палестина, была составной частью Османской империи. Поэтому данное предложение израильского премьер-министра стоит воспринимать как попытку завоевать расположение правящей элиты, «усладив» ее великодержавные амбиции таким своеобразным «возвращением» в Иерусалим, ведь такого почета, как надзор за Храмовой горой, Турция не знала со времен Османской империи. С другой стороны, это может служить средством для снятия болезненной реакции мусульманского общества, в первую очередь в самой Турции. Надо сказать, что Эрдоган воспринял этот предложение сдержанно, что не позволяет говорить о том, что Ольмерт добился предполагаемой цели. На предоставленные многочисленные фотографии ситуации на Храмовой горе турецкий премьер-министр сказал, что этого недостаточно, чтобы развеять опасения мусульман по поводу характера работ в районе комплекса мечети Аль-Акса. Ольмерту ничего не оставалось, как упрекнуть арабские СМИ в том, что они неверно и тенденциозно освещают работы на Храмовой горе, а также подчеркнуть: «Нам нечего скрывать, мы будем только рады показать ситуацию на Храмовой горе и сотрудничать с любой страной. Но само строительство ведется за пределами Храмовой горы, и к мусульманским святыням никакого отношения не имеет». Добавим, что до встречи с Ольмертом Эрдоган достаточно жестко отозвался о ситуации вокруг ремонтностроительных работ на Храмовой горе: «Иерусалим считается священным местом для трех религий. Применительно к нему действует целый ряд соглашений, которые необходимо неукоснительно выполнять, и нельзя руководствоваться логикой «это сделал я». Каждый шаг, совершаемый в регионе, должен осуществляться с согласия всех сторон. Хочу выразить нашу обеспокоенность проводимыми израильской стороной работами в условиях, когда возник новый шанс на обеспечение согласия в Палестине» [11]. На сегодняшний день отношения между странами, помимо военно-стратегического партнерства, строятся еще в трех сферах: двусторонние экономические связи, ситуация на Ближнем Востоке вокруг урегулирования палестино-израильского конфликта и ядерная программа Ирана. Одним из крупных совместных проектов Турции и Израиля является строительство трубопроводной магистрали, которая пройдет по направлению «Черное море – Красное море» через территорию обеих стран. Это позволит поставлять нефть из Азербайджана и Казахстана, природный газ из России и питьевую воду и электричество из Турции в Израиль, в чем последний сильно нуждается. По сведениям газеты «Маарив», данный проект оценивается в 2 млрд. долларов, а строительство трубопровода займет от шести до восьми месяцев. Участие в строительстве трубопровода, или как его еще называют, энергетического коридора, примет турецкая кампания «Calik Group». Так что выгоду от данной сделки получают обе стороны. Соглашение об этом проекте было принято еще в декабре 2006 года министром энергетики Турции Хильми Гюлером и министром национальной инфраструктуры Израиля Биньямином Бен-Элиэзером, и визит Ольмерта служит подтверждением ранее проведенных переговоров на уровне министров. Объем торгового оборота между странами еще в 2005 году достиг 2 млрд. долларов и имеет тенденцию к росту; объем израильского экспорта составил 1,466 млрд. долларов (и это помимо военных поставок). Из всех стран Ближнего Востока Турция гораздо чаще выбирается израильтянами в качестве места для отдыха: в последнее время эту страну ежегодно посещают до 400 тыс. израильских туристов [9, c. 90–93]. В турецко-израильских отношениях все больше играет роль палестинская проблема, поскольку у Турции в этом вопросе есть свои интересы. С одной стороны, это возможность инвестирования средств в строительство объектов на палестинских территориях. Здесь речь идет в первую очередь о желании и готовности турецких бизнесменов построить в промышленной зоне «Эрез» в секторе Газы фабрично-заводской комплекс, что, правда, затруднительно из-за периодически возникающих военных действий в этом регионе. Но помимо чисто экономической заинтересованности в урегулировании конфликта, Турция в последнее время стремится выступать как региональная держава на Ближнем Востоке, в том числе на палестинском и ливанском направлениях. После второй ливанской войны Турция отправила в Ливан свой воинский контингент для участия в UNIFIL, что стало уже 14й международной миссией страны со времени ее участия в войне в Корее в 1950 году. Это встретило решительный протест оппозиции как в лице Народно-республиканской партии, упрекающей правительство в том, что вместо отправки солдат в курдские районы Турции Эрдоган посылает их в Ливан, так и со стороны турецких исламистов в лице наиболее активной ассоциации «Мазлум Дер», считающей вооруженные действия против мусульман, пусть и шиитов, которые могут возникнуть в случае столкновений между боевиками «Хизбаллы» и турецкими солдатами, «греховными». Правда, сам Эрдоган обещал вывести турецкие войска немедленно, если от них потребуют разоружить «Хизбаллу». 3 января 2007 года Эрдоган встретился с премьер-министром Ливана Фуадом Синьорой и с представителями «Хизбаллы» в Бейруте, где попытался примирить враждующие ливанские политические группировки. Для Израиля важно то, что турецкий премьер-министр коснулся вопроса о судьбе «ферм Шебаа». Анкара поддерживает итальянскую инициативу о передачи этой спорной территории под контроль миротворческих сил. В то же время Эрдоган подчеркнул, что «данное решение должен принять Израиль». Такое двусмысленное высказывание стоит воспринимать как стремление Турции балансировать между Ливаном и Израилем, играя на их интересах. На палестинском направлении Турция официально продолжает настаивать на необходимости следовать плану «Дорожная карта» и резолюциям ООН по вопросам, касающимся разрешения конфликтной ситуации в регионе. Турция остается сторонницей идеи создания двух независимых государств. Во время встречи с Эхудом Ольмертом глава турецкого правительства объявил ему, что собирается пригласить в Анкару палестинское правительство национального единства, чтобы обсудить пути развития политического процесса на Ближнем Востоке. Тайип Эрдоган попросил своего израильского коллегу признать это правительство, чтобы укрепить позиции Махмуда Аббаса. Сам премьер-министр Турции возлагал большие надежды на Мекканское соглашение, считая, что оно поможет придти к примирению противоборствующих сторон на палестинских территориях и позволит палестинскому правительству вернуться в дипломатическое русло. Эхуд Ольмерт был менее оптимистичен; он заявил, что израильское правительство ожидает от палестинской стороны «конкретных обязательств, а не туманных намеков, четкого и однозначного обязательства (признать Израиль. – Р.С.)». Принципиальная позиция израильского премьер-министра в этом вопросе не нашла понимания со стороны Анкары, что явно не способствует «потеплению» отношений между государствами. Еще один вопрос, обсуждавшийся в Анкаре, касался сирийского направления. Перед своим вылетом в Турцию премьерминистр Израиля встретился с Надей Коэн, вдовой израильского разведчика Эли Коэна, казненного в Сирии в 1965 году, и пообещал ей обратиться к турецким властям с просьбой помочь вернуть на родину останки ее мужа. Сдержал свое слово израильский премьерминистр или нет, остается неизвестным, но на совместной прессконференции после встречи «за закрытыми дверями» глава турецкого правительства согласился стать посредником между Сирией и Израилем, сказав, что передаст в Дамаск послание своего израильского коллеги о возможности возобновления контактов с Сирией. Но ключевой проблемой, которая в последнее время больше всего беспокоит Израиль, остается иранская ядерная программа [10, c. 130–136]. Израиль жизненно заинтересован в том, чтобы на Ближнем Востоке было как можно больше противников ядерных амбиций Тегерана. Опасения Израиля относительно позиции Турции по этой проблеме имеют под собой основания. Еще в конце декабря 2006 года израильский журналист Амит Коэн в газете «Маарив» писал «о возможности появления общих интересов у Турции, Ирана и Сирии, что приведет к укреплению взаимоотношений между этими государствами ценой утраты взаимопонимания между Израилем и Турцией». Причем эти общие интересы касаются опасений вокруг возможного вывода США своего военного контингента из Ирака. Казалось бы, уход США из этой страны должен приветствоваться в Дамаске и Тегеране. Однако последствия этого возможного шага со стороны Вашингтона приведут к и без того полной дестабилизации в Ираке, что в свою очередь станет толчком к усилению позиций национальных меньшинств, а конкретно, курдского населения. В Анкаре опасаются возможного образования Курдского государства на севере Ирака. Эти опасения есть и у Ирана и Сирии, которых явно не обрадует новое геополитическое образование на Ближнем Востоке. По поводу ядерной программы Ирана Эрдоган заявил, что Анкара «очень неодобрительно относится к тому, чтобы Иран стал военной ядерной державой», но в то же время дал понять, что у Турции «нет никаких проблем с мирной ядерной энергетикой Ирана, поскольку и мы хотим развивать атомную энергетику в мирных целях». Этот ответ не убедил израильскую сторону и не прояснил конкретную позицию Анкары по иранскому вопросу. Но, похоже, что последнюю не очень волнует, что думает Израиль, поскольку Турция все больше стремится вести самостоятельную политику на Ближнем Востоке без постоянной оглядки на чье-то мнение, и в первую очередь Вашингтона. А уж мнение Израиля ее должно беспокоить еще меньше. Турецкая «улица», к которой вынуждено прислушиваться правительство, не испытывает симпатий к Израилю. Особенно остро свою позицию она продемонстрировала летом 2006 года в ходе крупных массовых манифестаций, прокатившихся по всей стране, в поддержку Ливана и, соответственно, против Израиля. Не обошлось без этого и в ходе прошедшего визита Эхуда Ольмерта: в Анкаре прошла демонстрация протеста против его приезда. На сегодняшний момент в Турции проживают около 26 тыс. евреев, большинство из которых живут в Стамбуле (в котором насчитывается 16 синагог), а также есть общины в Измире, Анкаре, Бурсе, Искендеруне и других городах. 96% турецких евреев – сефарды, есть небольшое число ашкеназов и грузинских евреев, а также караимов, в общину которых входят не более ста человек. С 1953 года в Турции существует официально признаваемая властями должность хахам-баши («главный мудрец») – он возглавляет еврейский Религиозный совет. С 1961 года и по сей день должность хахам-баши занимает раввин Давид Ассео. Таким образом, турецко-израильские отношения, по нашему мнению, на данном этапе переживают не самые лучшие времена по сравнению с активным периодом 1990-х годов [1, c. 89–152; 2, c. 204–218; 3; 4, c. 65–78; 5, c. 122–136; 8, c. 205–208]. Причина здесь, как уже было сказано выше, в новом правительстве Турции, во главе которого стоят умеренные исламисты из Партии справедливости и развития во главе с Тайипом Эрдоганом. Военностратегическое сотрудничество, выражающееся главным образом в военных поставках Израиля в Турцию, не гарантирует поддержку израильской политики на Ближнем Востоке со стороны Анкары. Явным подтверждением этого служит позиция Турции относительно действий Израиля в Ливане летом 2006 года. Израилю остается только чаще привлекать Турцию к участию в урегулировании арабоизраильских противоречий, тем самым, давая последней чувствовать себя активным игроком на Ближнем Востоке. Насколько это будет выгодно Израилю, покажет время. Ведь никто не может гарантировать того, что когда это будет выгодно для ее геополитических интересов, Анкара не займет арабскую сторону. ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА 1. Киреев Н.Г. Турция и Израиль – стратегические союзники на Ближнем Востоке (хроника военно-политического сотрудничества в 1994–1997 гг.) // Ближний Восток и современность. Вып. 5 / отв. ред. В.А. Исаев, А.О. Филоник. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 1998. 2. Ульченко Н.Ю. Торгово-экономические связи Турции и Израиля: современное состояние и перспективы // Ближний Восток и современность. Вып. 6 / отв. ред. В.А. Исаев, А.О. Филоник. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 1998. 3. Иванова И.И. Турецко-израильские отношения и проблемы региональной безопасности // Ближний Восток: проблемы региональной безопасности. Сборник статей. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2000. 4. Конович Ф.Е. Турецко-израильские отношения в 90-е годы (военно-политический аспект) // Востоковедный сборник. Вып.4 / отв. ред. А.В. Федорченко, А.О. Филоник. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2002. 5. Иванова И.И. Позиция Турции по вопросам ближневосточного урегулирования // Ближний Восток и современность. Вып. 26 / отв. ред. А.О. Филоник. – М.: Институт Ближнего Востока, 2005. 6. Корнилов А.А. Меч и плуг Давида Бен-Гуриона: Монография. – Нижний Новгород: ННГУ, 1996. 7. Рыжов И.В. Внешняя политика Государства Израиль: основные направления и приоритеты (1948–2000 г.). Монография. – Нижний Новгород: ИСИ ННГУ; Вектор ТиС, 2008. 8. Сорокин А.С. Стратегическое значение израильскотурецкого союза для поддержания региональной стабильности на Ближнем Востоке // Региональные аспекты международных отношений: история и современность. Монографический сборник научных статей / под ред. О.А. Колобова. – Нижний Новгород – Саров: ЧП Кораблев А.Е., 2009. 9. Сорокин А.С. Стратегическое сотрудничество Государства Израиль и Турецкой республики: экономические аспекты // Нижегородский журнал международных исследований. – 2006. – осень. 10. Сорокин А.С. Турецко-израильский союз в свете ядерной программы Ирана // Нижегородский журнал международных исследований. – 2007. – весна-лето. 11. Haaretz. – 15.02.2007. Р.А. Нигаматзянов ТОРГОВО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ ТАТАРСТАНОМ И ТУРЦИЕЙ НА РУБЕЖЕ ХХ–XXI ВВ. «После долгого советского периода мы заново познаем друг друга, между Татарстаном и Турцией строятся новые мосты, укрепляются сотрудничество и партнерство», – эти слова принадлежат президенту Турецкой Республики Абдуллу Гюлю во время его визита в Казань в феврале 2009 года. Турецкая республика сегодня является одним из динамично развивающихся государств Ближнего Востока. Обладая многоукладной экономикой, Турция проводит многовекторную политику по развитию торгово-экономических отношений со странами Евразии. В целом за более чем 80-летний период республиканского режима Турция прошла трудный и сложный путь социально-экономического развития, и сейчас в ХХI веке она переживает свой наибольший экономический подъем, что удалось достичь, в том числе за счет расширения связей со странами бывшего СССР, а также их регионами. Среди стран СНГ самый большой торгово-экономический оборот Турция имеет с Российской Федерацией, что позволяет исследователям говорить о том, что Россия стала вторым по важности партнером для Турции (Турция в то же самое время входит в пятерку ведущих партнеров России из числа стран дальнего зарубежья). Если в 2003 году объем торговли составлял 6,5 млрд. долларов [1, с. 6], то уже в 2006 году товарооборот между странами достиг отметки 20,9 млрд. долларов США [2, с. 310]. И это притом, что в 1991 году он составлял всего лишь 751 млн. долларов США [3, с. 267]. Стоит отметить, что при характеристике российско-турецких отношений обычно специалисты апеллируют к официальным данным торгово-экономи-ческих отношений. Дипломаты же отмечают, что без учета остается так называемая «челночная» торговля, популярная в 1990-е годы [4, с. 219]. Ее объем, по российским данным, составляет до 4 млрд. долларов США в год – и практически полностью представляет собой экспорт из Турции в Россию [5, с. 366]. В исследованиях российско-турецких отношений отмечается, что 1990-е годы были периодом неравномерного по характеру товаров обмена в экономической сфере, когда Россия экспортировала лишь сырье, а Турция – товары широкого потребления (преимущественно, одежду) [6, с. 113]. При этом в отношениях Анкары и Москвы уже в 1990-е годы был намечен сдвиг в сторону интенсификации отношений по поводу расширения перечня товаров международной торговли [7, с. 154–155]. Турецкие бизнесмены в 1990-е годы рассматривали Россию как огромный незаполненный резервуар для легкой промышленности и строительной отрасли [8, с. 81–85]. В 2000-е годы Россия благодаря своему сырьевому потенциалу сумела выбиться в одни из главных партнеров Турции [9, с. 337–338]. На фоне развития российско-турецких отношений отдельно стоит выделить татарстано-турецкие отношения. Исследователи, изучавшие ре-гиональное экономическое сотрудничество Анкары и Москвы, отмечали его политическую составляющую [10, с. 386–387]. Причина этой политической составляющей виделась в тюркоцентризме политических процессов, имевших место быть в ряде тюркских республик России в начале 1990-х годов, в том числе и в Татарстане. В 1992 и 1993 годах лидеры тюркских общественных организаций СНГ и России приняли участие в работе II и III Всемирных тюркских конференций в США. Спонсорами этих мероприятий стали как американские, так и турецкие неправительственные фонды и организации. На одной из этих конференций представители Татарстана направили обращение к конгрессу и президенту США с просьбой помочь в обеспечении признания Татарстана в качестве суверенного государства. Перечень подобного рода примеров можно было бы продолжить. Справедливо рассматривая такие мероприятия как провоцирующие сепаратистские настроения в России и дестабилизирующие ситуацию в стране, МИД России неоднократно выражал в связи с этим свою озабоченность. В октябре 1994 года перед открытием в Стамбуле второй встречи глав тюркских государств СНГ и Турции и перед началом приуроченного к этой встрече очередного курултая тюркских народов представитель МИД России заявил, что объединение тюркского мира или создание закрытой группировки под эгидой Анкары нежелательно для России [11, с.326]. Опасения российского руководства были небезосновательны. Так, на проходивший в Анталье в 1993 году I съезде дружбы, братства и сотрудничества тюркских государств и народов президент Академии наук Татарстана Мансур Хасанов выступил с докладом «Общая политическая ситуация в Татарстане и наша борьба за суверенитет», в которой он осветил проблему борьбы за суверенитет в Татарстане перед широкой международной аудиторией. Его речь делегаты сопровождали аплодисментами [12, с. 48]. Естественно, что подобные выступления не могли не вызывать у руководства России опасения в поддержке сепаратистских настроений в Татарстане со стороны Турции. Но, несмотря на имевшие место быть в 1990-е годы пантюркистские настроения в Татарстане, которые имели в определенной степени поддержку и со стороны различных турецких фондов, исследователи объясняют это стремлением Турции расширить свое геополитическое влияние в Евразии, что в свою очередь, приводит к соперничеству с Россией [13, с. 97–98]. Однако развитие отношений одного государства с отдельным территориальным субъектом другого государства не стоит рассматривать однозначно как почву для сепаратизма. Подобное явление называется парадипломатией – прямая международная деятельность субнациональных субъектов (федеративных образований, регионов, городских общин, городов), поддерживающую и дополняющую национально-государственную дипломатию [14, с. 352]. Сегодня право Татарстана вступать в международные отношения понимается как ограниченная правосубъектность. 1990-е годы стоит рассматривать как время выстраивания политических, экономических и культурных отношений между Татарстаном и Турцией [15, с. 280]. В 1991 году было создано совместное татарстано-турецкое предприятие «Татурос», которое монополизировало всю деятельность между республиками. Резкий взлет товарооборота между Казанью и Анкарой в 1993 году объяснялось увеличением экспорта татарстанской нефти через «Татурос». Однако в дальнейшем, предприятие пришло в упадок, в основном, по причине отсутствие каких-либо обязательных выплат со стороны турецкого учредителя. На смену «Татуросу, переставшему практически существовать в 1998 году, пришла совместная турецко-татарстанская компания «Татинтрейд». Однако и она вскоре не оправдала ожидания Татарстана. Причина неудач подобных, созданных усилиями Правительства Татарстана фирм, заключалась в монополизации ими любых крупных торговоэкономических операций между республиками [16, с. 113–114]. Важным документом, обозначившим, веху в татарстанскотурецких отношениях, стоит считать межправительственное Соглашение о торгово-экономическом, научно-техническом и культурном сотрудничестве от 22 мая 1995 года [17, с. 23]. Уже с сентября 1996 года в городе Казани стало действовать Генеральное консульство Турецкой Республики (в 1996–2009 гг. генеральным консулом Турции в Казани был Ахмет Эргин; с 2009 г. эту должность занимает Ахмет Тута), а через год, в сентябре 1997 года в Стамбуле открыто Полномочное представительство Республики Татарстан в Турецкой Республике. Это все заложило основы для стратегического партнерства между республиками [18, с. 12]. Большую роль в развитии отношений между Казанью и Анкарой играют визиты президентов республик. В октябре 1992 года состоялся первый официальный зарубежный визит президента Республики Татарстан М.Ш.Шаймиева в Турецкую Республику. В ходе визита прошли встречи президента Татарстана с президентом Турции Т. Озалом и премьер-министром С. Демирелем. В 1995–2008 гг. президент Татарстана неоднократно посещал Турцию, встречался с президентами Турции С. Демирелем и А.Н. Сезером, премьер-министром Турции Р.Т. Эрдоганом [19]. В феврале 2009 года Казань посетил президент Турции А. Гюль. Подобные встречи, как правило, сопровождались подписанием договоров о продолжении всестороннего сотрудничества между республиками. 2000-е годы в истории российско-турецких отношениях характеризуются как этап подъема и нового развития [20, с. 400]. Это нашло свое отражение и в развитии отношений между Татарстаном и Турцией. Первоначально и отмечалось падение товарооборота между республиками: объем внешней торговли между Турцией и Республикой Татарстан в 2000 году снизился по сравнению с предыдущими годами (1997 г. – 31 млн. долларов) и составил 8,0 млн. долларов, из них экспорт – 5,5 млн. долларов, импорт – 2,5 млн. долларов. Прежде всего, снижение объемов внешней торговли произошло за счет снижения экспорта нефти и нефтепродуктов (в 2000 и 2001 гг.), которое частично объясняется дальнейшей географической диверсификацией экспорта Татарстана и расширением числа стран-партнеров. Также негативное влияние на развитие внешнеэкономических отношений Турции с Татарстаном оказали финансово-экономические кризисы как в Турции (1994 г., 1999 г., 2001 г.), так и в России (1998 г.) [21, с. 180]. Вскоре ситуация выправилась и пошла резко вверх. В 2008 году Турецкая Республика впервые заняла первое место среди внешнеторговых партнеров Татарстана. Взаимный товарооборот составил почти 3 млрд. долларов США (около 8% российско-турецкого оборота). В структуре татарстанского экспорта наибольший удельный вес занимает нефть. Нефтяной отрасли уделяется пристальное внимание со стороны Татарстана. Так, в феврале 2004 г. татарстано-турецким консорциумом Татнефть-Зорлу был выигран тендер на приватизацию 65,7% акций (1,3 млрд. долл.) крупнейшего в Турции нефтеперерабатывающего комплекса Тюпраш [22, с. 337]. Экспортируются также нефтепродукты, каучук синтетический, изделия из пластмассы, органические химические соединения, продукты неорганической химии, синтетические моющие средства, полимерные материалы, изделия из древесины (фанера, лесоматериалы), изделия из черных металлов, фармацевтическая продукция, механическое оборудование, транспортные средства и др. Импорт из Турции представлен транспортными средствами, механическим и электрическим оборудованием, изделиями из черных и недрагоценных металлов, пластмассы, меха, кожи и стекла, мебелью, каучуком, напольными покрытиями, фармацевтической и другой продукцией. В первом полугодии 2009 году торговый оборот с Турцией составил 637 млн. долларов США [23]. Стоит отметить, что более 30% (более 200) совместных предприятий, зарегистрированных на территории нашей республики, образованы с участием турецкого капитала. В основном это строительные и подрядные компании [24, с. 23]. Важное место в татарстано-турецких отношениях занимает туризм. Туристическая индустрия в Турции намного развитее, чем в Татарстане. Исследователи отмечают, что туристы из Татарстана предпочитают Турция как объект экскурсионного, рекреационного, этнического и религиозного туризма [25, с. 27–28]. Таким образом, российское направление во внешней политике Турции занимает лидирующее место [26, с. 4–6]. В период 1990-х годов происходил процесс становления российско-турецких отношений в условиях новой геополитической реальности после распада СССР [27, с. 4]. Это привело к тому, что в контексте российско-турецких связей стал свою внешнеэкономическую политику проводить Татарстан, который одним из своих партнеров выбрал Турцию. За почти два десятилетия отношений Татарстану и Турции удалось приблизить годовой торговый оборот до 1,5 млрд. долларов в год [28, с. 62]. Учитывая, имеющиеся связи (не только социально-экономические, но и культурно-цивилизационные [29]) между Татарстаном и Турцией, можно утверждать о стратегическом партнерстве Казани и Анкары в контексте российско-турецких отношениях. ИСТОЧ НИКИ И ЛИТЕРАТУ РА 1. Зиганшин М.К. Российско-турецкие отношения на современном этапе // Турция в новых геополитических условиях (круглый стол, март 2004 г.) / отв. ред. Н.Ю. Ульченко. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2004. 2. Стародубцев И.И. Турецкая электроэнергетика: история, развитие и потенциальные возможности для России // Ближний Восток и современность. Вып. 35 / отв. ред. А.О. Филоник, М.Р. Арунова. – М.: Институт Ближнего Востока, 2008. 3. Тринич Ф.А. Россия – Турция: состояние торгово-экономического сотрудничества // Ближний Восток и современность. Вып. 19 / отв. ред. М.Р. Арунова. – М.: Институт Ближнего Востока, 2003. 4. Ульченко Н.Ю. Россия и Турция: становление, развитие и перспективы «челночной» торговли // Ближний Восток и современность. Вып. 6 / отв. ред. В.А. Исаев, А.О. Филоник. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 1998. 5. Кунаков В.В. О некоторых проблемах российско-турецких отношений // Ближний Восток и современность. Вып. 16 / отв. ред. М.Р. Арунова. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2002. 6. Ульченко Н.Ю. Экономические отношения республиканской Турции и России: история и современное // Турция: современные проблемы экономики и политики / отв. ред. Е.И. Уразова. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 1997. 7. Киреев Н.Г. Среднесрочные и долгосрочные отношения Турции с Россией // Ближний Восток и современность. Вып. 4 / отв. ред. М.И. Штемпель. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 1997. 8. Киреев Н.Г. Турецкая деловая элита о турецко-российских отношениях // Ближний Восток и современность. Вып. 9 / отв. ред. В.А. Исаев, А.О. Филоник. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2000. 9. Каримов М.К. Современное состояние российско-турецких экономических связей // Ближний Восток и современность. Вып. 16 / отв. ред. А.О. Филоник. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2004. 10. Уразова Е.И. К вопросу о региональном российскотурецком экономическом сотрудничестве // Ближний Восток и современность. Вып. 16 / отв. ред. М.Р. Арунова. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2002. 11. Егоров В.К. Россия-Турция: линия противоречий // Ближний Восток и современность. Вып. 9 / отв. ред. В.А. Исаев, А.О. Филоник. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2000. 12. Мухаметдинов Р.Ф. Идейно-политические течения в постсоветском Татарстане (1991–2006 гг.) (Сопоставление с опытом Турции). – Казань: Издательство «Тамга», 2006. 13. Киреев Н.Г. Турция - экономический партнер и политический соперник России в Евразии // Россия на Ближнем Востоке: цели, задачи, возможности / отв. ред. А.О. Филоник. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2001. 14. Хакимов Р.С. Тернистый путь к свободе (Сочинения. 1989– 2006). – Казань: Татарское книжное издательство, 2007. 15. Ягудин Б.М. О развитии политических, торгово-экономических и культурных отношений Татарстана и Турции в 90-е годы XX века // Российско-турецкие отношения: история, современное состояние и перспективы / отв. ред. Н.Ю. Ульченко, Г. Казган. – М.: Институт востоковедения РАН, 2003. 16. Логунова С.Л. Экономическое сотрудничество Турции с Республикой Татарстан // Востоковедный сборник. Вып. 4 / отв. ред. А.В. Федорченко, А.О. Филоник. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2002. 17. Мир глазами Татарстана = The World as seen by Tatarstan / ред.: Т. Акулов, Р. Хакимов, Э. Хабибуллин. – Казань: Eurasia, 2004. 18. Кадыров Б.Г. Турция и Китай – стратегические партнеры России и Татарстана / Б.Г.Кадыров, Д.Ф.Санлыер. – Казань: Познание, 2007. 19. Между Западом и Востоком. Хронология основных международных визитов и встреч Президента Республики Татарстан М.Ш. Шаймиева. 1992–2006 гг. – Казань, 2007. 20. Коптевский В.Н. Россия – Турция: этапы торговоэкономи-ческого сотрудничества. – М.: Институт востоковедения РАН, 2003. 21. Волкова С.Л. Некоторые аспекты экономического сотрудничества Турции с субъектами Российской Федерации – Северного Кавказа, Поволжья и Урала // Современная Турция: проблемы и решения / отв. ред. Н.Ю. Ульченко, Е.И. Уразова. – М.: Институт Ближнего Востока, 2006 22. Каримов М.К. Современное состояние российско-турецких экономических связей // Ближний Восток и современность. Вып. 24 / отв. ред. А.О. Филоник. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2004. 23. Турция – ведущий внешнеторговый партнер Татарстана [Электронный ресурс] // Департамент внешних связей Республики Татарстан. – URL: http://www.tatar.ru/?node_id=1185&full=3483 24. Ворошилова Е.В. Торгово-экономические связи Татарстана и Турции // Турция-Татарстан: на пути к стратегическому партнерству: материалы Международной научно-практической конференции, 23 ноября 2007 года / науч. ред. В.Г. Тимирясов. – Казань: Познание, 2008. 25. Галиуллин А.М. Особенности туристско-рекреационного комплекса Татарстана и Турции // Турция-Татарстан: на пути к стратегическому партнерству: материалы Международной научнопрактической конференции, 23 ноября 2007 года / науч. ред. В.Г. Тимирясов. – Казань: Познание, 2008. 26. Колобов О.А. Современные турецко-российские отношения. Проблемы сотрудничества и перспективы развития / О.А. Колобов, А.А. Корнилов, Ф. Озбай. – Нижний Новгород – Стамбул: ИСИ ННГУ, 2004. 27. Озбай Ф. Развитие турецко-российских отношений в 90-е годы ХХ века: автореф. дис. … канд. ист. наук: 07.00.15 / Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского. – Нижний Новгород, 2004. 28. Кабирова А.Х. О развитии торгово-экономических связей Татарстана с Турцией // Турция – Татарстан: на пути к стратегическому партнерству: материалы Международной научнопрактической конференции, 23 ноября 2007 года / науч. ред. В.Г. Тимирясов. – Казань: Познание, 2008. 29. Фасхутдинов К.Ф. Экономические и культурные связи Татарстана и Турции. – Казань, 1996.