Он крыло влачит по морю, А другим достиг до неба

1
Он крыло влачит по морю,
А другим достиг до неба
Кто не зачитывался в детстве Робинзоном Крузо?
В захватывающей, увлекательной форме, исподволь в душу читателя проникает целый
катехизис западного человека. Хладнокровно и рассудительно принимай любые повороты
судьбы, не верь в неизбежность рока, а шаг за шагом упорно накапливай состояние и
комфорт – таковы лишь некоторые догматы – уроки Даниэля Дефо.
Иное дело – наши сказки. Емеля или Иван обретают счастье как - бы в награду за
свою дурость, вернее сказать, за ум, за мудрость сердца.
Калевала дает еще один рецепт счастья в этом мире, в мире шумящей природы, то
грозной и холодной, то ласковой и благоуханной. Силы ветра, вод, берез и сосен, камней,
огня, птиц и зверей, облаков переплетены. Иногда они сотрудничают, а то гасят друг друга
во вражде. Из суммы этих сил, в перипетиях непрерывной борьбы и складывается судьба
каждого из героев Калевалы. Следует ли противиться року? Лобовое сопротивление
ни к чему хорошему не приводит, следует проникнуть в душу каждого объекта природы,
узнать его структуру и происхождение, нужно слиться с природой, почувствовать её, тогда,
в конце концов, счастье в виде мельницы Сампо будет обретено. Чудо- мельница Сампо
есть аналог нашей скатерти- самобранки. Элиас Лённрот, собиратель рун Калевалы,
считал, что слово Сампо происходит от русского « сам Бог» (собирал Лённрот руны
преимущественно в Олонецком крае).
Но попробуйте ребенку подбросить для прочтения Калевалу со всей её моралью,
ребенок её читать не станет. Однажды я поделился своими восторгами от чтения Калевалы
с одним жителем Финляндии, притом этническим карелом. Он очень удивился моим
восторгам и признался с чисто финской честностью, как еще в школе его заставляли учить
эти бесконечные руны, как он тосковал и скучал на уроках. Это понятно, во - первых
потому, что добрую треть текста занимают языческие заклинания; и потом, всякий
фольклор предназначен для стариков, умудренных жизнью, да и то не для всех, а для
избранных. Все фольклорные структуры: ладовая, ритмическая, символы и дерзкие
метафоры слишком сложны, уж очень « учены», интеллигентны для молодежи, и я считаю
большой удачей, что мне впервые довелось прочесть Калевалу уже в зрелом возрасте.
Читал и плакал, сам не знаю отчего, как Максим Горький. Но Горький не только
плакал, а и заимствовал из Калевалы.
Вот пример влияния Калевалы на символизм Горького:
«…То крылом волны касаясь,
То стрелой взлетая к тучам,
Он кричит….»
песня о Буревестнике
«…Он крыло влачит по морю,
А другим достиг до неба,
И хвостом метет он волны,
Клювом в скалы ударяет…» руна седьмая Калевалы.
Близ Хельсинки находится вилла- мастерская знаменитого финского художникасимволиста Аксели Галлен- Каллелы. Она мало отличается от современных ей вилл
В. Васнецова или Д. Поленова, тот же модерн в архитектуре, ориентированный на
народность. В этой мастерской я интересовался иллюстрациями Галлена к Калевале,
2
но меня поразила одна фотография Максима Горького, стоящего рядом с Галлен –
Каллелой. Сходство двух великих художников удивительное. Что же это?
Горький – идеальный финн? Или у него в предках кто - нибудь из эрьзи? Но всё гораздо
проще. Любой русский или украинец лишь наполовину славянин. Другая половина
финно-угорская. Вятичи и кривичи пришли на земли русской равнины, уже давно занятые
финскими племенами с такими этимологически родными названиями: Мурома ( Муром),
Эрьзя( Рязань), Весь( вепсы, Весьегонск), Чудь (чудо, чудак, чудной) и смешались с
ними. Вот эту метисность, эту финскую монголоидность и принято приписывать к
демографическому результату монгольских набегов. Вульгарная ошибка.
Монголы не оседали в покорённых княжествах, набеги откатывались подобно морскому
валу, и тюрко-монгольская антропология не просматривается даже у дворян, роднившихся
с ордынцами. Стоит только мельком взглянуть на портрет Феликса Юсупова, кисти
В.Серова, чтобы усомниться, действительно ли предки этого вылощенного,
безукоризненного джентльмена обитали в юртах и кочевали с верблюдами.
Но на пути нашествия жили финские племена Поволжья. Они оказали упорное
сопротивление завоевателям. Мордва несколько раз восставала и сильно сократилась
числом, а камские венгры выбиты все поголовно.
Таким образом, финский элемент в русской крови был во многом утрачен после
ордынского периода нашей истории. Это очень печально, потому что уникальность
метисного характера народа была бы ярче выражена, не будь монгольского нашествия.
Золтан Кодай и Бела Барток очень радовались, откопав в глубинных слоях
венгерского фольклора остатки восточной пентатоники, они услышали напевы, звучавшие
в доисторические времена на берегах Оби, а в нашем фольклоре эта пентатоника лежит на
поверхности, её не нужно искать. Она называется «русской пентатоникой», даром что
финно - угорского происхождения. Реликты языческих культов, несмотря на
христианизацию народа, сохранились и в нашем фольклоре. Самые древние русские песни
трудовые и календарные. Их слова суть настоящие языческие заклинания сил природы,
очень родственные стихам- заклинаниям Калевалы, однако, интонационно, ритмически
и своей мелизматикой они часто напоминают болгарский музыкальный фольклор.
«В поле пашеница перястой стояла.
Маю, маю, маю зелено!
Не могу стояти, колосом махати.
Маю, маю, маю зелено!
Экзотикой звучат родные славянские или угорские интонации для современного уха,
давно уж перевоспитанного венскими классиками, для уха, жаждущего непременного
вводного тона и счастливого консонанса. Трудно воспринимается, почти отвергается
сложный и прихотливый музыкально – поэтический язык своего народа, зато с радостью
мы приглашаем к себе прямолинейно доступные западные схемы.
Детство я провел на самом севере Калининской области среди деревень тверских
карел. Половина класса нашей почти сельской школы состояла из карел, хотя они
старались не афишировать свое происхождение в те времена. Я привык к их юмору, к их
замкнутости, к их восприятию природы и всё это ярко вспомнил, читая Калевалу. Увидев
в хельсинском Атенеуме картину финского символиста Хуго Симберга «Раненый ангел»,
я чуть не закричал на весь зал, узнав в двух мальчиках, несущих на носилках ангела, своих
школьных приятелей из Весьегонска.
Я давно заметил, что среди карел, мордвы и коми очень часто встречаются ведуны,
травники, мудрые прорицатели, то есть те, кого в наше время принято называть
экстрасенсами, а всё потому, что финны очень близки к природе, беседуют с деревьями и
домашней скотиной, любят лес, свою вещую Тапиолу.
Кажется, и Пушкин придерживался того мнения, что среди чухонцев много
чародеев, иначе как объяснить, что Руслана опекал «природный финн», а козни чинила
3
Наина, тоже финка. Полное соответствие старому, мудрому Вяйнямёйнену и Лоухи,
Похьёлы хозяйке.
Но во времена молодости Пушкина всё еще господствовала романтическая эклектика
Макферсона, и конечно юный поэт находился в её власти. Если он превратил героя лубков
Еруслана Лазаревича в Руслана, если трусливый варяг назван Фарлафом, а это подлинное
имя одного из русских посланников Олега в Константинополе, то почему бы ни
воспользоваться именем Финн, а это имя мифического кельтского друида и чародея, имя,
обозначающее знание тайного. Было бы стилистически в духе озорства Пушкина прямо и
назвать волшебника макферсоновским Фингалом, но Пушкин, обозревая « низкие топкие
берега», решил, что чухонец знахарь и ирландский маг Финн почти одно лицо. Вот, может
быть, почему ещё именно чухонец « светлой мыслию постиг тайну страшную природы».
Вяйнямёйнен ловит гигантскую щуку и из челюсти этой щуки делает кантеле, наш
Емеля ловит щуку и катается не печи по щучьему велению, Финн Мак Кумайль съедает
волшебного лосося и становится мудрым. Это не единственный пример совпадений в
мифологии и сказках разных народов.
Добрый волшебник финн, точно как Вяйнямёйнен терпит неудачи в любви, но
упорствует, и всё кончается комически. Надо помнить, что Пушкин писал Руслана в
юношеском возрасте и, понятно, озорничал. Влюбленного в Людмилу величественного
Руслана он сравнивал с петухом, бегущим за курочкой, а эту курочку вдруг уносит
коршун. Впрочем, тема недостижимой, но близкой любви присутствует во всём
творчестве Пушкина.
Вернёмся, однако, к Вяйнямёйнену. Предмет его любви Айно вдруг превращается в
рыбу, Вяйнямёйнен пытается поймать её на удочку, ловит, но вновь упускает. Мрачным
юмором сопровождаются и дальнейшие любовные неудачи славного героя, эти неудачи
преследуют его вовсе не потому, что он стар (старцем он был смолоду, как демиург), а
потому что он чересчур художник и мудрец. Он, как Орфей, умеет пением и игрой на
кантеле заворожить людей, птиц и зверей, восхитить всё, что есть в природе. Он строит
лодку словами заклинаний, и этот чудесный эпизод я проиллюстрировал буквально в
самой первой моей гравюре на темы рун Калевалы. Лодку здесь окружают стилизованные
можжевельники, краса Финляндии и Эстонии, так любимые мною.
Вяйнямёйнен никогда не играл на кантеле для несчастной Айно, во всяком случае нет
руны, в которой бы об этом говорилось, но я дерзнул изобрести такой сюжет, имея в
мыслях не прямое иллюстрирование, а парафраз, создающий дух и настроение печальной
руны. И кантеле у меня напоминает многострунный псалтериум, будто в лодке не Вяйно,
а Давид – псалмопевец.
Злобный характер Лоухи очень многослоен и даже по-своему красив. Она мать многих
северных красавиц, к которым сватаются герои Калевы, притом Лоухи мудро и
расчётливо советует дочерям не отвергать сватовства Вяйнямёйнена; более того, когда
измученного, израненного и плачущего Вяйно прибивает к берегам северной Похьёлы,
Лоухи подбирает его, заботливо выхаживает и лечит. Этот странный и удивительный
эпизод я изобразил с особой любовью. И ведь именно голову злой волшебницы осенила
идея создания Сампо с пестрой крышкой, чудо мельницы, способной накормить целый
народ. Вот вам и злой персонаж.
Обороняя похищенную Сампо, Лоухи принимает вид ужасной птицы и в таком виде
нападает на лодку героев. Тут я не стал подражать Аксели Галлену, а изобразил Лоухи
в виде древнего прафиннского тотема, часто находимого в нашем Коми - пермяцком
округе. Образцы таких фигур звериного стиля хранятся в Пермском и Чердынском
музеях.
Дружбу Вяйнямёйнена с Ильмариненом не омрачало даже соперничество в сватовстве
к девам Похьёлы. Ильмаринен, чудесный кузнец, выковавший небосвод вместе со
звездами и мельницу Сампо. Карело – финский Ильмаринен, удмурдский Инмар (небо),
саамский Ильмаратче суть имена одного из верховных богов пантеона финской
мифологии. Но, подобно богам пантеона греческой мифологии, финские боги заземлены,
4
приближены к людям и наделены всеми людскими слабостями и чудачествами.
Ильмаринен простодушнее Вяйно и потому удачливее в сватовстве. Но не долго он живёт
с северной красавицей , она гибнет от своей элобы. Потеряв жену, он не придумал ничего
лучшего, как выковать себе новую жену из серебра и золота. Новый Пигмалион был очень
опечален, убедившись в холодности серебряной жены, которая отморозила ему бока.
Сюжет прекрасен ,но я не справился с ним. Зато я проиллюстрировал руну, где
повествуется о поимке Ильмариненом и Вяйнямёйненом рыбы, проглотившей огонь.
Космогонизм руны даёт свободу фантазии и изобразительное богатство.
Калевала прекрасный опыт мудрого и деятельного народа и мы непременно должны
им воспользоваться. Меня, например, очень вдохновляет замечательный способ
властвовать над предметами: чтобы заклясть железо, надо узнать, как оно произошло,
чтобы заклясть пиво, надо знать историю пива. История вещи даёт нам знание
конструкции этой вещи, даёт ключ власти над ней. А заключены все эти тайные знания в
слове. Вот вам ещё одна языческая догадка о вечности и драгоценности слова, еще одно
значение, ещё одна расшифровка знаменитого текста Евангелия от Иоанна: « В начале
было Слово…»
Калевала неисчерпаемый источник высокой поэзии и драгоценных слов.
М. Верхоланцев