полный текст книги

© Никитенко А.И., 2007. Все права защищены
Из архива журнала «Литературный Кыргызстан».
Текст передан для размещения на сайте редакцией журнала «Литературный Кыргызстан», с
письменного разрешения автора
Не допускается тиражирование, воспроизведение текста или его фрагментов с целью
коммерческого использования
Александр Никитенко
ПУЛЬСАР
Книга избранного
Стихотворения, палиндромоны
Итоговый сборник стихов замечательного поэта нашей страны. Лирика 1960-х –
2000-х гг.
Публикуется на основе книги: Александр Никитенко. Пульсар. Стихотворения,
палиндромоны. – Б.: Издательство «Просвещение», 2007. – 692 с.
Без указания номера ISBN
* * *
человек
чело и веки
и артерии как реки
не понять его вовек
человек
человек аминокислотная комбинация
своя у Гитлера и у Горация
в ней кульминация добра и зла
назареянин распят не зря
рука не знает правая
что левая творит
но во Вселенной плавая
он разумом горит
какие
над ним
пропасти
три
зияют
звездочки
ему
сияют
из
надежды
ядерных
вера
грибов
и любовь
23 ноября 1988 г.
Александр Никитенко
Пульсар
a man
from darkness delivers
and arteries as rivers
he’s strange misterious humane
it’s a man
a man is aminoacid combination
Horatsi’s own and Hitler’s own
from God and Devil
with culmination of good and evil
the right arm doesn’t know
what the left arm is doing
but drifting in the Universe
he burns with his mind
he
above him
does not want
three
to disappear
little stars
inside
are shining
a
hope
nuclear
faith
mushroom
and love
28 июля 1995 г.
1. ПЕРЕД ЭТОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ СИНЬЮ
***
Проходят надо мною облака –
причудливой фантазии примеры –
неспешно и несметно, как века
минувшие, как будущие эры,
плывут куда-то вдаль издалека.
Уносит их воздушная река
и плещет им в пушистые бока,
и синева речная глубока
и широка, и нет ей равной меры,
как нет её у совести и веры.
И я лежу, гляжу на облака,
под головой – затекшая рука,
но двигаться не хочется, пока
душа летит в заоблачные сферы
и проницает дали и века,
где вместе астронавты и шумеры.
Душа всегда к бессмертию близка!
И если бы не едкий запах серы,
не присное присутствие химеры
2
Александр Никитенко
Пульсар
рогатой, как козлы, - наверняка
она бы, как века и облака,
была всегда, их переняв размеры.
1988, 2007 гг.
***
Если б ты не вырос в черном теле
и душе позволил засвинеть,
то и твоя песня на пределе
не смогла бы в сердце зазвенеть.
3 сентября 2005 г.
***
Быть знаменитым некрасиво.
Б.Пастернак
Красиво быть незнаменитым,
забытым и судьбою битым.
Я счастлив, - я не знаменит!
И слава вслед не семенит.
Незнаменитым быть приятно.
Под локоть не берут приватно
и панибратски на пиру
не приближают ко двору.
Незнаменитым быть красиво.
В моей глуши стоит крапива,
разлапистые лопухи
так лопоухи и тихи!
Стихи мои не знамениты,
но крепко сбиты. И сумей
хотя бы слово замени ты
вот в этой же строфе моей.
Незнаменитым быть – отрада.
Судьба моя – моя награда.
Другим ничем не знаменит.
Звезда моя меня хранит.
Комедия почти финита.
Трагедия в канве судеб.
Жизнь вообще не знаменита.
Как летний дождь. Как честный хлеб.
5 ноября 2006 г.
3
Александр Никитенко
Пульсар
***
А.Крутикову
На фоне солнца листья черные,
черна высокая трава.
Сияют заводи озерные –
в них зеркала и синева.
Рассветный ветер морщит заводи.
Гляди на солнце пред собой
и выше – в высь глаза веди,
в глубокий космос голубой.
Душа тоскует по высокому,
простоволоса и боса.
И, словно бабочка из кокона,
из тела рвется в небеса.
Щемит, зовя туда и сманивая,
где далеко во все края
носилась до существования,
где будет после бытия.
1988 г.
ЗВЕЗДА
Я его достал из горной речки.
Он замерз и двигаться не мог.
Бедные отважные кузнечики!
Скачут в речку прямо из-под ног.
Отогрелся он на жарком камне.
Скрипнул оду Богу своему.
И была звезда моя легка мне
оттого, что я помог ему.
1 сентября 2005 г.
***
Задолго до эпохи иномарок
вся жизнь моя непрожита была,
и чтоб понять, как мир велик и ярок,
хватало мне окраины села.
В авто и кораблях «Аэрофлота»
огромный мир изведал я дотла.
4
Александр Никитенко
Пульсар
Но словно не хватает в нем чего-то
мне без моей окраины села.
28 октября 2006 г.
***
Росой помытые ботинки –
сквозь росы темный след в лесу.
И легкой влажной паутинки
прикосновение к лицу.
Отступит всё, что неизбежно,
и далью вновь судьба полна,
когда коснется сердца нежно
тебя настигшая весна.
26 апреля 2006 г.
***
Спасибо тем, кто строил БЧК!* (*БЧК – Большой Чуйский канал)
Пусть это невеликая река,
не Волга, не Нева и не Ока,
но тоже отражает облака,
издалека идущие по сини.
Пусть плавают тут гуси и гусыни,
а не суда с форштевнями косыми –
но тут мы в детстве бегали босыми.
Спасибо тем, кто строил БЧК
перед войной – лопата да кирка,
да тачка, да упорство мужика –
проверенные средства за века
преображать пустыни да болота.
Да жаркий пот, да тяжкая работа,
да о далеком будущем забота.
Спасибо тем, кто строил БЧК!
Здесь моя Волга и моя Ока,
моя Нева – неважно, что пока
по берегам растительность дика –
нет набережных здесь и парапетов.
Родные реки есть у всех поэтов.
Рабочих мне не надо кабинетов –
здесь нет ни стен, ни книжек, ни портретов
по стенам – лишь вода да облака,
и потому прогулка мне легка,
и силы мне дает моя река.
Спасибо тем, кто строил БЧК!
Им – память.
Мне – звенящая строка.
29 августа 1988 г.
5
Александр Никитенко
Пульсар
***
С грустью душа усекает
возле реки на ходу:
много воды утекает –
больше, чем лет на роду.
21 мая 2004 г.
***
Тополь по имени Жора!
Было немало мажора
в том, кто ножом по судьбе
вырезал имя тебе?
Тополь по имени Жора!
от ножевого ожога
долго горела нога.
В каждом ты видел врага.
Тополь по имени Жора!
Выставлена для обзора
всем посреди бытия
татуировка твоя.
Тополь по имени Жора!
Помнит мельчайшая пора
рваной коры, но живой,
боль от игры ножевой.
Жора, дубина с глазами!
Тополь умылся слезами.
Литеры-шрамы болят.
Тезку забыть не велят.
1989 г.
***
Воцарились в парках нувориши.
Парки (им же зарослей еще б)
стали посквозистей и повыше,
но лишились прелести чащоб.
Страсть у сытых к образцовым зонам!
Между тем у города в тисках,
здесь порой ходил я по газонам –
не везде, в укромных уголках.
6
Александр Никитенко
Пульсар
На манер Америки-Европы
всё картинно-чопорно, как бред.
А мои излюбленные тропы
сквозь сирени – наискось? Их нет!
Думают, умаслили подарком.
Только я щетинюсь прямиком:
«Надо бы побережнее с парком –
этим милым сердцу уголком…».
В новых много есть от брудершафта:
беспардонен пьющий и нелеп.
Европеизация ландшафта
и стандартизация судеб.
25 мая 1999 г.
ПРЫЖОК
В.Пирогову
Боб Бимон взял… 8.90???!!!
Блеск!
Рекорд!
У олимпийцев – шок.
Тер-Ованесян опешил просто:
крест на нем
поставил
тот
прыжок.
Все уходят поздно или рано.
В этом диалектика как раз:
не было бы Тер-Ованесяна
и Бимон бы мира не потряс.
В вечность
прыгнул
римлянин Овидий,
долетев
ко мне
в двадцатый
век,
и меня на старте он увидел,
и наполнил мощью мой разбег.
Все поэты
чуточку спортсмены.
Жажда состязания остра!
7
Александр Никитенко
Пульсар
Из толпы
талантливой литсмены
дерзко я ворвался в мастера!
Не достать, литсверстники, теперь вам
до меня – сырые пороха!
Приземляюсь
в веке
тридцать
первом –
олимпиец русского стиха.
5 марта 1989, 2006, 2007 гг.
***
Перед этой классической синью,
опьяняющей вроде винца,
нам нельзя предаваться унынью
от того, что ей нету конца.
Мы ведь знаем откуда мы родом –
из стоящей за каждым окном,
за околицей, за поворотом
млечной вечности с синим вином.
Мы давно заодно с небесами
по наитью сошлись и срослись.
Потому-то от века и сами
бесконечны, как даль или высь.
23 ноября 2005 г.
МАЙ
Дождя косматая завеса,
и гром внезапно простучал,
и по густым кустам белесым
сквозняк стремительный промчал.
Вокруг стихия говорила!
И принимал он средь тревог
власть бытия и ярость мира,
и в сердце вещий холодок.
Охвачен схваткою мгновенной,
сквозь мрак летел он наяву,
как стая птиц сквозь свет нетленный –
вечерний свет и синеву.
8
Александр Никитенко
Пульсар
И полон был он ликованья,
как темный куст, как влажный лист.
Единство неба и сознанья
владело им под рев и свист.
С жестоким миром зла и скверны
он связь порочную расторг.
И молний огненные нервы
его пронзали, как восторг.
И хмарь полей, и шаткий мостик
над речкой,
и село во мгле
вошли в него, как зыбкий оттиск
любви и жизни на земле.
15 мая 1980, 2007 г.
***
Одиссей был родом из Итаки
и сумел бессмертье обрести.
Надо жить на острие атаки,
чтобы плотью мифов обрасти!
19 июля 2003 г.
РЯД
эсхил
софокл
еврипид
античка
атипичка
СПИД
17 июля 2003 г.
9
Александр Никитенко
Пульсар
***
Я поэт – рабочий вол и пахарь,
а не робкий хахаль томных муз.
Оттого и жизнь моя не сахар.
Ломовая. Горькая на вкус.
У меня тяжелая работа,
но забота тайная моя –
на земле однажды дальний кто-то
станет лучше чуточку, чем я.
28 декабря 2004 г.
***
Возьмусь за тему. Тему и идею
вдруг обозначу. Тема – это я.
Какой глобальной темой я владею!
В том, что я есть, идея не моя.
Тут колдовала мудрая Природа,
мне придала привычный лад и вид.
И в свой черед для продолженья рода
сгодился я, невечный индивид.
Как пленник общепринятой системы
играл и я в высокие слова.
Однако вот трава растет без темы
и без идеи светит синева.
Не так же ль закодированы все мы?
Цель просто жизни – только жизнь сама.
Но без идеи или же без темы
не мыслим мы нормального ума.
Нормальный ум выдумывает тему –
как плод его ему она под стать.
И вот уже всю нервную систему
сибирских рек вольны мы расшатать.
Нормальный ум растит свою идею
грозить ракетно-ядерным щитом.
И я от представления седею,
что жизни нет на шарике пустом.
Сейчас такое бешеное время
у мировых толкается ворот,
что чья-нибудь идея или тема
глобальный принимает оборот.
10
Александр Никитенко
Пульсар
Распят из-за идеи в Иудее
Иисус Христос. Но счет теперь иной.
Есть я, есть жизнь – без темы и идеи –
в ежесекундной хрупкости земной.
1988 г.
***
Всё это правда, но и только.
А где в грядущее прорыв?
Есть толк, но маловато толка
в стихах, правдивых, как нарыв.
Поэзия – чуть-чуть неправда.
Поэзия – чуть-чуть обман.
Она заманивает в завтра,
в сверхгалактический туман.
Её не купишь на потребу
как уникальный бриллиант.
Она подвластна только небу,
где Бог, и вечность, и талант.
1998 г.
***
Меня окружали великие люди.
Но всё ж до конца не смогли окружить.
Мне формулу жизни являли на блюде.
А я предпочел не по формуле жить!
30 марта 2004 г.
Я БЫЛ КУМИРОМ УЛИЧНЫМ
Ивану Мезенцеву
Дворовая эстетика –
живи – лови момент!
Стилета и кастетика
весомый аргумент.
Побаловавшись красненьким,
«про жисть» наверняка
со мной, десятиклассником,
калякали зэка.
11
Александр Никитенко
Пульсар
Тут к ним не подкопаешься:
шел разговор крутой
ну прямо с подкупающей
душевной широтой.
А дома – всё дидактика.
А в школе – всё муштра.
Бывалая их тактика
была, как мир, стара.
Хотелось сердцу острого!
Всё пресное вокруг.
И вот меня как взрослого
они признали вдруг.
Не знали мама с папою,
храня меня в быту,
какой я тихой сапою
на улице расту.
Меня растила улица.
Закон её суров.
Легко пропасть и скурвиться
среди бичей, воров.
Стал чемпионом города
по боксу я тогда.
И их вниманье дорого
мне было в те года.
Потом была республика –
я победил в три дня.
Блатная эта публика
болела за меня!
Они все были старшими –
в пределах сорока.
Дела их были страшными
и длинными срока.
Измотанные судьбами,
держались наравне,
всё то, что в них погублено,
во мне ценя вдвойне.
В любые переулочки
нырял я, не боясь, меня все знали урочки,
со мной искали связь.
12
Александр Никитенко
Пульсар
От них козлы парашные
не раз кидались в вой…
А так они не страшные,
когда ты им как свой.
Я был кумиром уличным
и не был трепачом.
Не дешевил, не умничал
и знал я, что почем.
Я знал: за слово подлое,
оброненное зря,
отместка выйдет полная
по праву финкаря.
И не болтал я лишнего.
И выходил я в ринг,
для среднего и ближнего
имел прямой и свинг.
Соперника улещивал,
рубил его под дых –
для них, моих болельщиков,
ценителей моих.
Давно уже отпетою
была у них стезя.
И по всему по этому
я ведал: так нельзя.
Дворов вердикты строгие!
Ни разу я не влип.
Меня они не трогали.
Хотя они могли б!
Семья и школа бедная!
Всё было без вранья.
Звезда моя победная
и улица моя!
1988 г.
***
Тебе за сто веков.
Ну что ты всё бунтуешь?
Ну что ты всё не спишь,
как тыщу лет назад?
Ну что ты всё судьбу крутую испытуешь,
ну что ты всё паришь,
седея от надсад?
13
Александр Никитенко
Пульсар
Давно пора остыть
и слыть милейшим в мире –
таким, каким тебя
приветствуют и ждут!
А ты,
как юниор
в посттриумфальном мыле,
взрываешь то,
что все
веками
создают.
Уют тебе не мил,
ты жаждешь неуюта,
хотя его с лихвой
на твой хватило век.
И жизнь твоя –
твоя
бенгальская минута –
вот-вот уже сгорит
во тьме вселенских рек.
Безвестная судьба
тебя сожгла по воле
весенних ранних звезд.
В узду тебя взяла!
И сам ты полон весь
невысказанной боли,
и рвешься напролом,
кромсая удила.
И привкус на зубах
и крови, и железа.
И кровянит Луна
зубчатый черный лес.
И от тебя все ждут
привычно
полонеза.
А ты
приходишь
весь
в морозе марсельез!
8 января 1999 г.
ДОБРО
С завода шел, решил проветриться.
Устал на смене, брел, бескрыл…
14
Александр Никитенко
Пульсар
Водитель синего троллейбуса
мне тормознул и дверь открыл.
Я сел, я вжался в спинку ребрами.
Вздохнул я легче оттого,
что есть на свете люди добрые.
Хотя не все до одного.
Жизнь наша в мире так заверчивается,
как нам самим и по плечу.
Кому-нибудь из человечества
добром я тоже отплачу.
1988 г.
ГАЛАКТИКА
Л.Ш.
Накинь свой цветастый халатик
и тихо присядь у окна –
одна из наземных галактик,
подруга моя и жена.
Не надо ни жестов галантных
ни стершихся слов про любовь –
я рядом с тобою талантлив,
как был бы талантлив любой.
Помыта на кухне посуда,
уснул наш ребенок в тепле.
Красиво и просто, как чудо,
присутствуешь ты на земле.
Забыты друзья и дороги,
заботы и радости дня,
когда ты в любви и тревоге
поднимешь глаза на меня.
За окнами сумерки мая.
Мы снова с тобою вдвоем.
И снова, светя и сияя,
восходишь ты в небе моем.
Предстанет глазам астрономов,
обживших космический куст,
как редкая вспышка сверхновой –
энергия вспыхнувших чувств.
И миг этот исповедальный
бесценен на тысячу лет:
15
Александр Никитенко
Пульсар
в тебе как в галактике дальней –
любви излучившийся свет.
Затеряны мы во Вселенной.
Но ты отовсюду видна –
в квартире по улице энной,
со мной у ночного окна.
1988 г.
***
Черный снег да метелки полыни,
да минорные галки вдали.
Я болел и болею поныне
за больные побеги земли.
Смрадным смогом убитое поле!
Чахлых птиц безнадежный полёт!
И вбирает земля мои боли.
И, умножив стократ, отдает.
1988, 2007 гг.
***
Консервативны, косноваты
мы добываем трудный хлеб.
А на орбитах космонавты
уже других вкусили неб.
Иной, космический характер
былая сказка обрела.
В ветвях раскидистых галактик
сидят, как совы, ангела.
Плутаем в жизни, как в трех соснах.
Но камнем ангел упадет,
когда в обжитый черный космос
душа, как мышка, прошмыгнет.
1988 г.
ЛЮБИТЕ ЗМЕЙ
Мальчишки,
изверги,
набили кучу змей –
от ужаса
вздохнуть почти не смей,
16
Александр Никитенко
Пульсар
смотри перед собой,
глазам не веря,
на это дело мыслящего зверя.
Премерзкая, конечно, тварь –
змея!
Когда искусно суть свою тая,
с ландшафтом мимикрирует гадюка,
не тронь её –
она
уйдет
без звука.
Когда орлан,
от зноя изнывая,
когтит змею
и тащит в высоту –
сверкнув с небес,
как молния
живая,
она орлана жалит на лету.
А в солнечной Туркмении Ан-2
едва взлетел –
перед лицом пилота
вдруг
встала
кобра,
спавшая сперва.
Седым он возвратился из полета.
Но вот на флейте
заклинатель змей
блефует –
и приплюснутая кобра
встает
и смотрит
ласково
и добро
в лицо тому,
кто добр и ласков к ней.
Любите змей!
Пригрейте на груди
хотя б одну –
зло в людях,
а не в змеях.
Хотя по жизни,
как тут ни крути,
приходится всегда держать в уме их.
1988 г.
17
Александр Никитенко
Пульсар
***
В этом небесном объеме,
в синих всхолмлениях рощ,
в воздухе, как в водоеме,
скрыта духовная мощь.
Воздуха синяя призма –
родственница родников –
вспоит и ныне и присно,
да и во веки веков.
Ты человечьей породы.
Ты убиваешь свой стресс
слухом великой природы,
духом веков и небес.
1996 г.
РОССИЯНИН В КЫРГЫЗСТАНЕ
Я в Азии моей
забыт страной и веком.
Сквозь суверенитет
тут байство при дворе.
Надену ак-калпак,
пройдусь родным Бишкеком,
как если б по Тверской
прошелся в кепаре.
16 мая 2004 г.
САМОСОЖЖЕНЦЫ
Наивные!
Сгорая с потрохами,
надеются добиться правоты!
Я тыщу раз
сжигал себя
стихами.
Но мир
плевал на это с высоты.
Живой вопящий факел – Блок, Есенин,
Ахматова, Высоцкий, Пастернак.
Но толпы их забыли средь веселий,
предпочитая нал и master card.
18
Александр Никитенко
Пульсар
Они алкают не духовной жажды,
на золоте едят, смердят на нём.
Как спичкой,
рифмой
чиркну я однажды,
осатанев.
Гори оно огнем!
И, может быть, случайная гражданка,
одна крестясь на огненный мой Спас,
прошепчет в полушоке:»Ах как жалко!».
Но это всё не переменит нас.
11 апреля 2004 г.
***
Мои ночные поединки
с бумагой белой и пером!
Как под водой, в рассветной дымке
поля и ветлы за селом.
Я вышел в поле для разминки.
И даль со мной одних кровей –
как будто в технике размывки
исполненная акварель.
Какое ровное сиянье
от солнца в поле и в груди,
какое кровное слиянье
судьбы и дали впереди!
Я ночью был взрывоопасен,
я мыслью мучился взрывной.
Теперь я вечен и прекрасен,
как эта даль передо мной.
Как эта пыльная дорога,
как гиль враждующих идей,
где всё прекрасное – от Бога,
а остальное – от людей.
1988 г.
ДА И НЕТ
Времени нет
оглянуться,
опомниться,
19
Александр Никитенко
Пульсар
выиграть счастливый билет.
Время
летит,
как безумная конница.
Времени нет.
Времени нет
полюбить до безумия
женщину солнечных лет.
Жизнь –
это клип
с изверженья
Везувия –
времени нет!
Времени нет!
Словно Цезарь из Рима я,
жду тебя в сонме планет.
«Да» тебе, милая, неповторимая.
Времени – нет!
18 ноября 2001 г.
МОЙ ГОЛОС
Я Евтушенко, Смеляков, Твардовский,
Есенин, Мандельштам и Маяковский,
Жигулин, Вознесенский и Рубцов,
Некрасов, Баратынский, Фет, Кольцов,
Уитмен, Рильке, Лорка и Неруда!
И фрунзенских поэтов – Аксельруда,
Колесникова – принял я черты,
мой рот орет, когда орут их рты!
Я Заболоцкий, Пастернак, Светлов,
Ахматова и Белла Ахмадулина,
есть даже дух Рыгора Бородулина,
Олжаса Сулейменова во мне,
Абая, Навои и Токтогула…
На мощной поэтической волне
идущей и несущей столько гула,
что слышен он в любой земной стране
средь небоскребов и в тиши аула,
в толпе стоустой и наедине
с любимой, что доверчиво уснула
и тихо улыбается во сне –
родился я и всеми стал вполне,
тем самым став собой среди разгула
застойных послесталинских времен.
Я – синтез поэтических имен,
живой, а не духовная могила.
Моих учителей взрывная сила
20
Александр Никитенко
Пульсар
мне стала кумачом моих знамен.
От них не отступлю я ни на волос
теперь, когда оформился мой голос.
«Нет, я не Байрон, я другой…».
Но я и Байрон, я и Лермонтов
среди «Ура!» орущих нервно ртов
в атаке на передовой.
Так вот откуда эта желчь!
Когда в огонь идет пехота,
поэту просто жить охота,
а не сердца глаголом жечь.
Но страх бессильнее стыда
за этот страх.
И выше жизни
свою любовь к своей отчизне
поэты ставили всегда.
И как бы критик ни кусался,
и как ни портил мне кровей,
я славлю вечный дух гусарства
болеть о родине своей.
Мне слава слуха не ласкала.
И не был я к страданьям глух.
Поэты мира – мой Ла Скала –
мне голос ставили и дух.
Всем, кто во мне выискивает «блох»,
я говорю воинственно: - Я – Блок.
Мои стихи не жалкая невнятца.
Вглядитесь и увидите «Двенадцать»!
И всем, кто настораживает ушки,
морали чтя, пустые, как хлопушки,
я говорю: - Я долгожданный Пушкин.
Его вы ждали? Вот он – видит Бог.
Вдали пора Бориса Годунова.
Отчизна помнит кровь своих сынов.
А зло живет.
И в мир приходит снова
то пиночет, то новый гадунов.
Диктатор в преступленьях не покается.
Скликается на трупы воронье.
«Поэты мира против апокалипсиса» движенье многотрудное мое.
И лира, словно чуткая антеннка,
настроена на боли бытия.
И только потому я Никитенко,
что все поэты мира – это я.
21
Александр Никитенко
Пульсар
Бесценно поэтическое имя.
Меня не соблазняет пьедестал.
И прежде чем собою стать мне –
ими
живыми и бессмертными –
я стал.
Я ими стал. Я им не подражаю.
Их боль – моя.
Болит их каждый стих.
Я во сто крат в цене подорожаю,
когда во мне расслышите вы их.
Ни у кого ни строчки не крадите,
не видя дальше кончика пера!
А я беру от их больших традиций –
желания свободы и добра.
Боитесь эпигонства вы, а сами
всю жизнь поете голосом сырым.
Но голос мой –
их полон голосами.
И этим самым он –
неповторим.
1997 г.
НА СМЕРТЬ БРОДСКОГО
Пагубы мира уродского
не вытравила ни черта
ни кровь Иисуса Христа,
ни боль Иосифа Бродского.
Поэт,
на пророка смахивая,
пел Богу вослед!
Но миром правит мафия,
а не поэт.
Отъязычествовал на лире
нобелевский лауреат.
А они – как рулили,
так и рулят.
Плевать им
с большой
колокольни
на бездуховную рать.
22
Александр Никитенко
Пульсар
Прибыли – монопольны.
Тёмных верней обирать.
Ясь Христова завета,
увы, не про нашу честь?
Горько, что нет поэта.
Гадко, что мафия есть.
Поэт – один – одиозен.
Погибоша аки обры.
Даешь поэтических мафиози
легионам тех,
кто добры!
В требу глобальной битвы
выпекшееся из уст
Слово –
опасней бритвы!
Это знал Иисус.
3 августа 1996 г.
НЕ СЛЫШАТ
Не слышат, хоть убей!
Да что они, оглохли?
Кричи – не докричись,
не слышат, хоть убей.
Проходят по делам,
прямые, как оглобли.
Неужто я горел
для этих вот людей?
Не слышат, хоть убей!
Как будто между нами
стеклянная стена –
видать,
но не слыхать!
Не слышат, хоть убей!
Наверно, лишь цунами
внезапностью своей
их сможет всколыхать.
Не слышат, хоть убей!
Ах, виноват я сам-то:
на выверт и на ферт
не тратил я паров,
в то время как для них
выделывали сальто
ловчилы-рифмачи
и акробаты слов.
23
Александр Никитенко
Пульсар
Не слышат, хоть убей!
Что за метаморфоза?
Когда же дьявол в них
сменил всех голубей?
К чему весь этот лёд
и царственная поза?
Все в профиль
иль спиной…
Не слышат, хоть убей!
Не слышат, хоть убей!
Плебей царям не ровня?
Лица не повернут:
на то ты и плебей.
И сам себе кажусь
я темным, как «дярёвня».
Чем дальше, тем темней…
Не слышат, хоть убей!
«Мне холодно, кричу, мне голодно,
мне плохо!
Послушайте, кричу, я сир, как воробей!..».
Такие вот дела.
Такая вот эпоха.
Такая вот стена.
Не слышат, хоть убей!
1988 г.
УСЛЫШАЛИ
Услышали!
Ура!
Услышали!!!
Вот первый
чуть повернул лицо
и смотрит на меня,
и открывает рот,
как рыба
(это нервы!),
но слов не разберешь –
стеклянная стена.
«Послушайте!» кричу.
Прикладывает ухо,
24
Александр Никитенко
Пульсар
в досаде морщит лоб:
ни звука не дошло.
«Послушайте!» кричу,
но торжествует глухо
меж нами, как фантом,
проклятое стекло.
«Послушайте! –
кричу, минуточку вниманья!».
А он уже ушел.
Другие у стены.
И все обозлены –
стена непониманья
тем толще,
чем плотней
толпа с той стороны.
Услышали меня –
не поняли ни звука.
Услышали меня –
стоят как не родня.
Услышали меня –
вот горькая наука.
Уж лучше бы они
не слышали меня.
1988 г.
***
Отболели вчерашние боли.
Отоснились недавние сны.
Зеленеет озимое поле
под косыми лучами весны.
По закрайкам курчавится иней.
Подросли уже всходы на треть.
Ты пришел со своею гордыней
на зеленое поле смотреть.
Покоритель земли и вселенной,
с побелевшей в пути головой,
остаешься ты малостью бренной
перед этой нетленной травой.
Запевают рассветные птахи.
Не болит эта высь ни о ком!
Солнце вяло ползет по рубахе
золотым полевым пауком.
25
Александр Никитенко
Пульсар
Облака с огоньком перламутра!
Изнывает на зелени взгляд,
проницает целительно-мудро
всё, что дальние дали сулят.
1988 г.
ЩЕНОК
Ушел отец.
И, как в дешевой драме,
в тот день под вечер грянула гроза.
Хлестало молний гибельное пламя
и тополя клонились, как лоза.
В глаза мне словно щелочи плеснули.
Обидой жгучей в горле встал комок.
И где-то в переулке, в пыльном гуле
вдруг заскулил испуганный щенок.
Визгливый, как раздерганная скрипка,
его скулеж тоску мне в сердце нес.
И губы мне коверкала улыбка
недобрая, соленая от слез.
1964, 2007 гг.
***
Пусть трубач не трубит нам отбой,
мы еще не остыли от боя.
Мы в далеком походе с тобой
никогда не искали покоя.
И труба всё зовет и зовет,
разливаясь созвучием чистым.
Может, время меня призовет
и я стану зовущим горнистом.
Подыму я трубу высоко,
не отбой протрублю, а тревогу.
И услышат меня далеко.
И коней оседлают в дорогу.
1965, 2006 гг.
26
Александр Никитенко
Пульсар
23 ФЕВРАЛЯ
Девчата книжки нам дарили
на праздник!
В них была война.
Мы их читали
и хранили,
как боевые ордена,
которых мы не получили
в определенный срок и час
лишь потому, по той причине,
что не было на свете нас.
1966 г.
***
На огромном лунном диске –
четкий
контур
камыша…
Тополя,
как обелиски.
Реквием гудит, глуша!
Это снова чья-то память
чье-то сердце бередит.
И опять в ночную замять
кто-то пристально глядит.
В тишине все ждут кого-то
с той войны, ночей не спят.
Вновь тесовые ворота
старой памятью скрипят.
Всё минуло.
Всё неблизко.
Почему же у реки
тополя, как обелиски,
и камыш поднял штыки.
1966, 1981 гг.
***
Поет осенний ветер
в макушках тополей.
И ночи на рассвете
светлей, светлей, светлей.
27
Александр Никитенко
Пульсар
Темнеют птичьи гнезда
среди нагих стволов.
Горят в саду, как звезды,
глаза бесшумных сов.
И свежестью
лощины
предутренней полны.
Вывозят хлеб машины
под серебром Луны.
1965 г.
***
От старых вымокших черешен
я шел на свет её окна.
Был без нее я безутешен.
Меня к себе влекла она!
Сквозь черный ливень,
как сквозь бред,
я шел, ничем себя не выдав.
И отвернулся вдруг,
увидев:
она,
нагая,
гасит свет…
И он погас.
Я обернулся!
Но лишь дождем гудела тьма.
Стыд, что я к тайне прикоснулся,
обжег и свел меня с ума.
Ведь я не знал, что выйдет так!
Вблизи нее побыть немножко
я крался тихо под окошко,
не замечая дождь и мрак.
Дождь навевал ей легкий сон.
Она и не подозревала,
что я, такой, каких немало,
тайком давно в нее влюблен.
И я ушел опять во тьму.
Я знал, минуя лужи в пене,
что на нее не подыму
глаза на школьной перемене.
1965, 2004 гг.
28
Александр Никитенко
Пульсар
***
Всю ночь шел дождь.
Я выглянул в окошко.
Сирень, отяжелев,
клонилась
набок.
А проволока – как тысяченожка!
В серебряных дождинках вместо лапок.
Но рассветало.
Горлинка порхнула.
Луна ушла.
Осталось звезд штук десять.
Соседка вышла в сад
белье развесить.
Смахнула сказку,
даже не вздохнула.
1968 г.
В СЕЛЕ
Под вечер выходного дня
зашел хозяин выпить пива,
стоять оставив у плетня
свое зачуханное диво, стоит коняга в стороне,
хвостом нечесаным мотает,
и впрямь как будто понимает,
что истина – она в вине…
Пусть обдирает горло водка,
зато он чувствует потом,
что деревянная колодка
вдруг стала легче под столом.
И он лицо в ладонях прячет
в чаду столовском и в дыму.
Он снова здесь, а это значит
война припомнилась ему.
И встанет он, и, не хромая,
пойдет, в телегу упадет.
Коняга – умница немая –
его сама домой свезет.
12 декабря 1975 г.
29
Александр Никитенко
Пульсар
ГОРОДОК
Я в памяти тот город сохранил,
где улицы улиточные узки
и темноты пугающие сгустки
чернее ученических чернил.
Он, галочьими стаями ограян,
слетавшимися к парку на ночлег,
бывал так тих, когда снижался снег
в безлюдных переулочках окраин.
Там небо было ярче и синей
и накрывало трепетной холстиной
широкий луг с фигурками коней,
куст молочая с пыльной паутиной.
Тот город был подобием села.
Жил в травах, как село, по крайней мере.
И в маленьком провинциальном сквере
там бил фонтан и радуга цвела.
1970, 1978 гг.
НА ВОЕННЫХ СБОРАХ
Мы пот утерли, сдернули пилотки
и закурили.
Был закат бордов.
Усталых птиц разбросанные нотки
чернели на линейках проводов.
Стога стояли,
красноватым светом
озарены.
И в стынущей стерне
делась с нами маленьким секретом
какая-то пичуга в тишине.
Последний луч по ледяным вершинам
далеких гор
скользнул –
и день угас.
Мы в полк вернулись, к танкам и машинам,
беречь Россию, верящую в нас.
1970, 1977 гг.
***
30
Александр Никитенко
Пульсар
Слишком часто кричат о России,
признаются в любви на миру!
Сокровенные чувства простые
облекая порой в мишуру.
Нас Россия, как добрая мать,
как любимая, слушать готова.
О любви ей не надо кричать.
Ей достаточно тихого слова.
22 марта 1977 г.
УТРОМ
С балкона видно мне: за гаражами,
за речкой, в легкой дымке синевы
неясными накрапами,
местами
алеет что-то в зелени травы.
Конечно, это маки средь поляны!
А кажется: как много лет назад,
земли незаживающие раны
кровоточат…
9 мая 1978 г.
ЛИВЕНЬ
Хлынул ливень,
и трава
стала чистой и пахучей.
С треском сталкивались тучи,
как большие жернова.
Опрокидывался гром
в остывающие дали
и сильнее трепетали
листья вишен под дождем.
И каков же был исход?
Крупных луж блестели латки
и прогуливался кот,
осторожно ставя лапки.
Из травы в продрогший сад
поднимались испаренья,
и сирень до одуренья
расточала аромат.
Проглянула вдруг, ясна,
голубая даль за бором.
31
Александр Никитенко
Пульсар
Пахло вымокшим забором
и стояла тишина.
Вновь на лавочке старуха
умостилась.
А вдали
погромыхивало глухо,
будто там идут бои.
21 апреля 1971 г.
***
Зачем играю эту роль
так неумело и без грима?
Зачем кусаю губы в кровь
беззвучно? Точно пантомима!
Зачем смотрю в твои глаза?
Коверкается рот у мима.
Я б что-нибудь тебе сказал,
но – пантомима.
Пантомима!
1967 г.
НА ЗАКАТЕ
Вячеславу Шаповалову
Та река, словно светлое зарево.
В полземли полыхает вода!
А иначе большие глаза его
не нашли бы её никогда.
Но седеет его борода.
Кто-то серый за шторой мерещится.
А вода, заходя в невода,
тяжелеет, ленивее плещется,
и когда с невысоких запруд
тянет ветер, теплея за хатами,
засыпает в обнимку с закатами,
широко расплескав изумруд.
Тишина в этой дальней обители.
И толкутся, с тоски перебрав,
слышно – левобережные жители
с перебранкою у переправ.
А былое еще похороннее.
И теперь не понять в полусне:
32
Александр Никитенко
Пульсар
то село – оно потустороннее
или просто на той стороне…
9 сентября 1970, 1978, 2005 гг.
***
И мне привиделось такое:
кругом пустые пиджаки
толпились морем в непокое,
вздымая к небу кулаки.
Но в том-то всё и было дело –
никто их вовсе не надел,
они хранили форму тела,
уже свободные от тел.
Не кулаки вздымались в небо –
одни пустые рукава.
А из людей, лишенных гнева,
уже давно взошла трава.
За них кричали эти вещи,
сойдясь в тиши к плечу плечом.
И был виденья смысл зловещий
в нейтронной бомбе заключен.
Циничней не было идей:
входи, захватчик, и владей
материальным миром в целом
(живое сгибло под прицелом).
Нейтрон органику убил.
А неорганику оставил.
И мир вещей ожить заставил,
который прежде мертвым был.
И сердце вдруг от этих мистик
зашлось!
И в сердце стыл металл.
А за окошком каждый листик
в защиту жизни трепетал!
1978, 2007 гг.
***
Падал в пропасть во сне то и дело
и не мог долететь до дна.
33
Александр Никитенко
Пульсар
Но на зорьке пичуга запела
и его оторвала от сна.
Он поднялся, оделся и вышел
на крыльцо, в предрассветную тьму.
Пахло сыростью, капало с крыши.
Пела птица ему одному.
Пела птица в предзимье, не зная,
что поет для него одного,
и что песня, как пуля шальная,
на рассвете сразила его.
1975 г.
КАНИКУЛЫ
1
Дрожит над жухлым полем зной сквозной,
на крышах раскалилась черепица.
Широкий пруд сверкает и искрится,
отсвечивает легкой желтизной.
Кудахчут куры.
Нестерпимо жарко.
Сомлели листья липкой конопли.
И воробьи купаются в пыли.
А грозная колхозная овчарка
легла в тени и веки враз смежила,
на обе лапы морду положила
и дремлет, сна не в силах отогнать.
Потом встает, стоит, не зная чем заняться.
Ей попусту невесело слоняться –
такое пекло…
Улеглась опять.
Как крепко пахнет перегретым илом!
Да что торчать на берегу, чудак, пойду сейчас залезу на чердак,
там осники прилеплены к стропилам,
и осы сонные и злые от удушья –
их только тронь – набросятся…
А в доме
прохладно, пусто и – ни звука, кроме
постукиванья ходиков.
Лишь ружья
висят на облупившейся стене.
И знобко
перегревшейся спине,
и можно растянуться на соломе,
растресканные пятки остужая
о земляной порог,
34
Александр Никитенко
Пульсар
воображая
себя с соседским сыном Николаем,
с которым мы по вечерам играем
близ фермы, в коноплянике, в войну…
Я завтра пруд при нем перенырну!
Я полминуты под водой пробуду,
и перловицу крупную добуду,
и тяжеленный плот переверну.
А вечером, когда спадет жара,
мы по траве остывшей откочуем
и на скирде высоком заночуем,
прошепчемся о звездах до утра…
13 марта 1979 г.
2
Синевы океан огневой
блещет, плещет в глаза мне до обморока.
И стоит над лесистой горой
ослепительно белое облако.
И клубится громада его,
постепенно полдня занимая,
будто боль распирает немая
неземное его существо…
Свежий ветер натянут струной,
травы стелются влет, говорливы.
И долина струит предо мной
ярких красок своих переливы.
Вижу парк и проборы аллей.
Крыши вкраплены в зелень полей.
Скирды, точно кирпичики хлеба,
и над ними причудливо воздух дрожит.
На три стороны, до горизонта долина лежит
и за нею кончается небо.
И отчетлив назойливый зуд
насекомых над стайкой ромашек.
И внизу, наподобье букашек,
к перевалу машины ползут.
И почти незаметной полоской стальной
извивается узкая речка.
И маячат вдали на дороге степной
два человечка…
Август 1972 г. Тюп.
3
Из цепких зарослей рванулся, как из плена,
и привалился к стогу, чуть дыша.
35
Александр Никитенко
Пульсар
Приносит ветер пряный запах сена,
шатаются макушки камыша,
а желтые тяжелые цветы
стоят недвижно.
Горные хребты
нахмуренные, с чубчиками леса,
окутала косматая завеса.
Там гром
прокатится
со стуком
многотонным
по перевалам, по ущельям темным –
и в сизом воздухе, насыщенном грозой,
теряются вершины,
бирюзой
светясь, как контуры прозрачного сосуда…
Тревожно мне: несется шум оттуда,
как будто бы камней огромных груда
ворочается с грохотом в горах.
Эскадра туч летит на всех парах!..
Но горы уж светлеют понемногу,
ложатся резче тени на дорогу,
и проступают вновь разлапистые складки,
и скалы громоздятся в беспорядке
над безднами.
И черный редкий лес,
как мелкие железные опилки,
налип, топорщась, на магнит небес.
И, как монета в прорези копилки,
на миг застряло солнце между туч.
И длинный луч
большим пятном упал на крупы круч,
сиять заставил скал клыкастую громаду!
И вот
лицо Земли
в душе,
подобно кладу,
я затаил,
закрыв до времени на ключ.
Август 1972 г. Тюп.
УЧЕНИК
Свет из окошка льется на сугроб.
Блестит снежок рассыпчатый, играя!
Отец уже дорожки в нем прогреб
к колодцу, до ворот, к уборной у сарая.
36
Александр Никитенко
Пульсар
Сквозь полусон я слышал на заре,
как шаркал он грабаркой во дворе.
Зима, казалось, вышла из доверья,
но в ночь снежком сыпнула второпях –
на светлом фоне
в глубине, в садах
отчетливо чернеются деревья.
Еще темно.
Но сумрак голубой
вот-вот заря румянцем первым тронет.
И под большой тускнеющей Луной
вся улица видна, как на ладони.
Отбив кусок от ледяного слитка
сосульки,
я в дорогу поспешил.
Толкнул плечом – и мерзлая калитка
на весь поселок скрипнула в тиши.
1978 г.
МОТИВ
Что ж, приелись отчие края?
Даль воспеть желания нередки?
Но и у простого воробья
есть свои излюбленные ветки.
Выйду в поле,
в ярый первоцвет –
истерзают
запахи и краски!
И отсюда, словно после встряски,
снова белым вижу
белый свет.
Здесь моя надежда и граница.
И куда б меня ни занесло –
бережно
в углу души хранится
край,
где по-особому тепло.
Может быть, и сел бы в поезда
рассекать гудящие пространства,
да суровым светом постоянства
связан
37
Александр Никитенко
Пульсар
с этим краем
навсегда.
1978, 1981 гг.
***
Я видел мир в его истоке,
блуждавшим в зарослях времен.
Он был и добрым, и жестоким,
но равнодушным не был он.
С непостижимой подоплекой
весь мир дышал передо мной –
как трепет молнии далекой,
как лепет бабочки ночной.
Клубилась даль сторожевая.
Прах проницало естество.
И мглилась мысль его живая
в глубинах сердца моего.
21 июня 1981 г.
***
Ослепительна голубизна!
В охре листьев пронзительна просинь.
Так светло, будто скоро весна,
а не хмурая тихая осень.
Так свистят молодые шпаки
на макушках желтеющих вишен,
будто сад еще зелен и пышен,
будто заморозки далеки.
Грусть моя оттого и легка,
что октябрь я путаю с маем,
и беспечно пирующим стаям
для отлета не время пока.
Знаю, скоро расстанусь я на год
с шумным гомоном птичьей семьи…
Черным соком исклеванных ягод
перепачканы губы мои.
27 сентября 1970, 1978 гг.
38
Александр Никитенко
Пульсар
КОСТРЫ
1
Наш костер то затихнет в саду,
то опять веселей загорится,
шумным треском и дымом пахучим
наполнив пустеющий сад.
И густеет вокруг темнота,
озаряются грустные лица,
шевелится огонь,
искры в небо, взвиваясь, летят.
Хорошо у костра!
И быстра красных искр вереница.
Будет дождь –
по-весеннему ночь и темна, и тепла.
Ветки яблонь сырых
будут утром блестеть и клониться.
будет тускло лосниться под ними сырая зола.
2
Горит трава сухая прошлогодняя,
перегорая, валится на лед.
Гляжу в огонь.
А рядом всё свободнее
бубнит ручей – весенний стихоплет.
Горит трава, дымком пахучим дразнится,
и всё на свете просто трын-трава.
И в общем-то ручью какая разница,
на что потратить первые слова.
Но есть еще простые, сокровенные,
пришедшие, как в засуху вода,
мои слова - слова обыкновенные,
тяжелые, как камни, иногда.
Горит трава.
Гляжу в огонь без жалости.
Пусть прут слова, как травы,
сквозь меня!
Ведь им недоставало только малости –
живого первородного огня.
1977 г.
ГРАД ЛЕТОМ
Капусты витые листы
полны потемневшего града.
И холодом тянет из сада,
39
Александр Никитенко
Пульсар
и низко нагнулись цветы…
Сначала нас ветер тревожил,
и тучи бежали, белы.
Кренились деревья,
до дрожи
во мгле напрягая стволы.
Округа ненастьем томилась,
и было дышать тяжело,
и капли лупили в стекло,
и сад уже сдался на милость!
Как вдруг сыпануло, забило,
запрыгало крупно вокруг,
как будто в тупые зубила
ударили тысячи рук.
И мы увидали,
хотя
в окне затуманились стекла,
как зелень валилась и мокла,
под тяжестью белой блестя.
Но кончилась быстро осада.
И градины влуплены в грязь.
Облуплены стены с фасада
и сад остывает, дымясь.
22 января 1971, 1978, 2007 гг.
***
Закат светился за окном
пунцовым плотным полотном.
И стадо медленно домой
тянулось в дымке луговой.
Неслышно ветер там бродил,
вздыхал и душу бередил.
Он за день насвистал сто гамм
высоким клеверным стогам,
он разгадал следы мышей
в глуши шипучих камышей.
Он в привиденья облекал
распластанные облака
и, словно к ночи, приникал
к хрустальной стали родника.
К речушке вырвался, а в ней –
калейдоскопы из камней…
40
Александр Никитенко
Пульсар
Я посмотрел на луг и лес
глазами ветра и небес.
14 октября 1969, 2007 г.
ПОЛДЕНЬ
облака
над притихшей рекой
застоялись до изнеможения
поломаю
свое отражение
и потрогаю небо рукой
1977, 2005 гг.
***
Никто не скажет, навсегда ль
мне суждены под ветром сизым
полей пугающая даль
и сумрак, стелющийся низом
по затихающим полям,
как сквозь полярное зимовье.
И поезд, режущий безмолвье
полоской дыма
пополам.
Деревьев смутное пятно
плывет во мраке несогретом.
Сквозь них
далекое окно
влечет меня дрожащим светом.
И покоряет тишина
простор полей одним набегом,
и над блестящим белым снегом,
сияя,
катится
Луна.
Иду в поля по снежной пыли
и замечаю при Луне:
деревья резче проступили,
а огонек померк в окне.
И больше нет моей печали –
прочь отлетела, отболя,
41
Александр Никитенко
Пульсар
ушла в простуженные дали
и в белоснежные поля.
17 декабря 1972, 1978, 2007 гг.
ЕГО ДУША БЫЛА ДУШОЮ САДА
Когда, нещадно землю опалив,
сморив растений слабенькие тельца,
безумствовало Солнце –
земледельца
ничто не занимало, как полив.
Его душа была душою сада.
Ей становилось легче во сто крат,
когда ночная первая прохлада
спасительно овеивала сад.
Отбив кетмень, он вслушивался в ночь:
спешили люди – яблоням помочь.
И, заглушая голоса и крики,
во тьме сердито рыкали арыки.
Вода неслась, как бешеный состав!
И сотрясались ржавые затворы,
когда она в растресканные створы
лавиной прорывалась, просвистав.
Слепой стихии маленькая часть,
она свой звездный пояс размотала,
запруды разметала вдруг, и всласть
трепала толстый стебель краснотала.
Как существо, с которым нету сладу,
обманчива, коварна и хитра,
она по остывающему саду
лениво разливалась до утра.
И слушали ночные сторожа,
поеживаясь зябко на рассвете,
как тянут влагу,
жадно, будто дети,
деревья,
задыхаясь и дрожа.
27 ноября 1971, 1973 гг.
БЕЛАЯ ТЕНЬ
В прохладные летние ночи,
от кладбища невдалеке,
42
Александр Никитенко
Пульсар
до жутких историй охочи,
шушукались мы в вишняке.
Мальцов отрешенные лица
пестрила Луна сквозь листву.
Про Белую Тень небылица
всплывала, как сон наяву.
…Сначала пролает собака,
заблагоухает сирень,
и вот из кромешного мрака
является Бела Тень.
В удушливом духе сирени
подходит она к мужичку
и, став перед ним на колени,
выпрашивает табачку.
Ни жив и ни мертв, бедолага,
дрожит мужичок, недвижим.
Похрустывает, как бумага,
прозрачная Тень перед ним…
И брел я домой, холодея
от мысли, что из-за плетня
холодные пальцы злодея
внезапно вопьются в меня!
1978 г.
ГРОЗОВАЯ НОЧЬ
Вот ветер, листья шевеля,
набросился, рванулся выше –
и громыхнула жесть на крыше,
шумя, согнулись тополя.
Трепещут молнии, сгорая,
в глаза впечатывая вдруг
и крышу старого сарая,
и тополя, и тьму вокруг.
Пусть свет и тьма играют в прятки
и хлещет дождь через порог –
гляди: как свежие заплатки,
влипают листья в хлябь дорог.
И в этом грохоте и свисте
от скуки и пустых словес
себя безжалостно очисти
и приобщись к огню небес!
1973, 1978, 2007 гг.
43
Александр Никитенко
Пульсар
***
Когда магнитофончик окружала
ватага однокашников моих
и пел проникновенно Окуджава –
я жил тогда, казалось, за двоих.
Запретная дымилась сигарета,
звучали немудрящие слова,
но так бывала песенка пропета,
что от нее кружилась голова.
То взвод в туман уходит на рассвете,
то тишина. А то гремят бои!
И были мне дороже всех на свете
суровые товарищи мои.
1973 г.
***
Вот на лугу пасутся кони.
У них глаза, как на иконе!
А жеребенок близ кобылы
улегся, трепетный и милый.
Его, играя, нежит ветер.
Еще неопытен и дик,
он всех детенышей на свете
напоминает в этот миг.
А конь, торчком поставив уши,
пытливо смотрит на меня.
И словно молит лик коня:
зачем ты наш покой нарушил?
Зачем твой взгляд исполнен муки?
Ты хочешь истину найти
и на листы перенести
вселенной запахи и звуки?
Живую душу не насилуй,
ряды глупцов собой не множь.
Минует, Господи помилуй,
тебя спасительная ложь.
18 ноября 1973, 1978, 2007 гг.
ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕЛЕТ
Старушки с сумками кирзовыми,
с нетающим снежком седин,
44
Александр Никитенко
Пульсар
за впечатлениями новыми
наутро ходят в магазин.
Им вроде бы и делать нечего,
а день-деньской они в бегах!
Не зажигая света, с вечера
ложатся и лежат впотьмах.
Лежат, недугами измучены,
полузабытые детьми.
Они, как дети, не изучены.
Попробуй этаких пойми!
Живет-живет иная, родненькая,
и вдруг спохватится весной,
поеду, говорит, на родину,
там и помру, Господь со мной.
Они, как птицы перелетные.
Их сытным ломтем не унять!
Наденут платья перелатаные
и отбывают… помирать.
Но жизнь и там старух не балует.
Терять их Боже сохрани!
И вот притихшие, усталые
к нам возвращаются они.
И снова старость – стужа лютая –
уснуть старухам не дает.
Пугает их, все карты путая,
суля последний перелет.
Август 1975, 1978 гг.
КОЛОКОЛЬЧИК
Зимний вечер.
Догорает
за деревьями заря.
Отражаясь, замирает
на груди у снегиря.
Всласть дышу дымком прогорклым
на окраине села.
И по снегу, по пригорку
тропка к речке пролегла.
На закатной кромке нежной
выделяются ясней
тёмный стог под шапкой снежной,
плети бронзовых ветвей.
45
Александр Никитенко
Пульсар
Тропка ль, стежка предо мною –
так, цепочка в два следа.
Стынет, стынут,
синевою
наливаются снега.
Пятна алого заката
всё бледнее на снегу…
Ухожу, спешу куда-то,
вечер в сердце берегу.
Оглянулся – вечер кончен,
захолонул, потускнел,
будто тонкий колокольчик
возле сердца отзвенел.
1977 г.
***
Жалею уличных собак.
Они доверчивы, как дети.
Бездомные, на белом свете
век коротают кое-как.
Не то что рьяный пес цепной –
среди людей, валящих валом,
у них у всех как у одной
рычать желание пропало.
Следят, как мы спешим на службу,
в подъезде хлопаем дверьми.
И всё надеются на дружбу,
легко забытую людьми.
1978 г.
***
Старый дом на дрова разбираем,
весь в древесной трухе и в пыли.
Это место зовется «шанхаем»,
здесь дома – на вершок от земли.
И придавлен камнями на крыше
толь, чтоб ветер его не унес.
Городок этот ростом не вышел
и теперь подвернулся под снос.
46
Александр Никитенко
Пульсар
А хозяйка, которая нам
продала эту рухлядь и уголь,
всё подол прижимала к глазам,
покидая насиженный угол.
И чего тут жалеть? Нет, туда ж
убивалась бедняжка старушка,
пока в кузов носили багаж.
Вот такая случилась петрушка.
Что ей делать в панельном раю
этаже где-то этак на пятом?
Завещала соседским ребятам
на прощанье собаку свою.
Из-за пса чуть не вспыхнула драка,
но потом позабыли о нем.
Сиротливо мигает собака,
охраняет покинутый дом.
1977, 2007 гг.
***
Из своего микрорайона
он едет, отложив дела,
туда, где стали и бетона
душа еще не расцвела.
Заходит туча грозовая
и прячет город под крыло.
От нетерпенья изнывая,
спешит он в край, где детство шло.
В автобусе без пересадки
трясется битый час почти,
чтоб там, где встарь играли в прятки,
знакомой улицей пройти.
Одной своей причуды ради
летит он в край, где мирно рос,
вдохнуть у друга в палисаде
вечерний душный запах роз.
С дороги жадно отдышаться,
и на минуту или две
у старых яблонь задержаться,
увидеть яблоки в траве.
А хлынет ливень – полбеды,
пригнувшись, проскочить в беседку,
47
Александр Никитенко
Пульсар
глядеть сквозь водяную сетку
на посвежевшие сады.
Тот край – та сельская больница
с травой, прописанной душе,
в который раз потом приснится
ему на пятом этаже.
В который раз на поводу
причуды, временем избитой,
спешит он в мир полузабытый
за сердцем, брошенным в саду.
1977, 2007 гг.
ДОРОГА ЧЕРЕЗ ПОЛЕ
Полем проходит шоссейка.
Тихо.
Машин ни одной.
Жаворонок-жалейка
вдруг зазвенел надо мной.
Взвился,
в лазури
трепещет,
выше и выше берет.
Голосом редким не блещет –
о сокровенном поет.
Рвет мое сердце на части
в гуще сквозной синевы.
И задохнувшись от счастья,
падает
в зелень
травы…
Родина!
Даль полевая.
Ходит
под ветром
трава.
Так и люблю, понимая,
что не нужны слова.
1977, 2007 гг.
2. БЕРЕГ
***
48
Александр Никитенко
Пульсар
Луна таится, искажаясь
в рябящем зеркале пруда.
Круговороту подчиняясь,
дымит уснувшая вода.
Несокрушим закон природы
и продолжается во мне –
стремятся все земные воды
плыть облаками в вышине.
1965, 1981гг.
ЛЕБЕДИНОВКА
Село
с названьем лебединым,
где и не сыщешь лебедей,
живет во мне неизгладимым
воспоминаньем юных дней.
По вечерам
в саду под вишней
царил таинственный сверчок.
И на ночь,
чтоб чего не вышло,
дверь запирали на крючок.
Вносили лампу-керосинку –
мигал,
метался фитилек.
И на него в пылу инстинкта
в окно
врывался мотылек.
В огонь
бросался он из мрака,
сгорал
и падал у огня.
И два рубиновые зрака
с мольбой
смотрели на меня.
Он затихал,
до света падок.
И трепетать уже не мог.
И у меня промеж лопаток
бежал
внезапный
холодок.
Тянуло мятой с огорода.
49
Александр Никитенко
Пульсар
В углах таилась полумгла.
Прямая связь
с живой природой
была трагична
и светла.
Я полон был догадок смутных.
И свет,
и мрак
меня влекли.
А где-то в небе
первый спутник
уже витал
вокруг
Земли.
Наверное, роптали боги
на небесах.
А здесь,
внизу –
отец усталый
парил ноги
в эмалированном тазу.
Дремал на лавке кот-пройдоха.
А над Землей
и над селом
стояла новая эпоха,
зиял космический разлом.
14 мая 1980, 2005, 2007 гг.
ДРУЗЬЯ
Я не встревал, а больше слушал,
я им сочувствовал всегда,
когда мне открывали душу
друзья в далекие года.
Я был неопытней, моложе,
но их доверие имел,
не спорил и не лез из кожи,
а просто слушать их умел.
Меня глушили их невзгоды!
И я, свидетель их обид,
был состраданием природы,
что всё прощает и молчит.
21 июня 1979, 2007 гг.
50
Александр Никитенко
Пульсар
ОНА
Снег садится на ресницы,
звук шагов по снегу
странный –
будто вспархивают птицы
из-под ног моей желанной.
В черной шубе, в светлой шали,
вся, как слово по секрету.
Только ей немного жаль их –
этих птиц, которых нету.
Скрипнет снег, как вскрикнет птица,
темнота, и неба мглища.
Грустно с вымыслом проститься,
заходя в уют жилища.
Сон погасит наши лица,
и останется одна
птица – сирая синица –
где прошла сейчас она.
4 февраля 1980 г.
КЛОД МОНЕ. ЗАВТРАК НА ТРАВЕ.
Один сидит в небрежной позе;
тот встал; полулежит другой.
И контур сердца на березе,
насквозь пронизанный стрелой.
В траве виднеются бутылки.
И дам прекрасны имена.
И поправляет на затылке
прическу пышную одна.
Пируют с милыми своими –
в лесу, средь светлой тишины.
И ветви летние над ними
косым лучом просквожены.
…Они давно исчезли где-то…
Перед холстом притихли мы,
где кистью, словно вспышкой света,
былое вырвано у тьмы.
2 января 1980 г.
51
Александр Никитенко
Пульсар
***
За столом,
где вино наливается
и где чувств происходит обмен,
я спросил,
как цветок называется,
и ответили мне –
цикламен.
Свет горит,
а поземка всё бесится.
И мороз за окошком жесток.
И в разгаре холодного месяца
светит в сердце чудесный цветок.
В сердце грусть незаметно подвинется,
рядом с грустью
затеплится свет.
И ведет высоко именинница
песню,
лучше которой и нет.
Песня тянется – русская, длинная,
сердцу
глянется в ней что-нибудь.
И моя голова
неповинная
опускается
ниже
на грудь.
Этой песней
с тобой мы повенчаны.
Всё звучит
её крестный рефрен.
И в душе моей
пасмурным вечером
пламенеет
цветок
цикламен.
23 января 1980, 2007 гг.
***
Его во сне тревожила Луна,
отблескивала мертвенно на прясле.
В разливе полнолунья звезды сгасли.
Сияла в сад беленая стена.
52
Александр Никитенко
Пульсар
Он просыпался, как от волшебства,
когда она в лицо ему глядела.
Внизу пестрела темная трава,
зеркальная листва кругом блестела.
Холодный леденящий душу свет.
В саду стояла летняя прохлада.
И от Луны не отрывал он взгляда,
высокой смутной тайною задет.
12 января 1981, 2007 гг.
***
Люблю тебя, река вечерняя!
Приду и тихо загляну
в твое небесное свечение,
в твою сквозную глубину.
Остыл песчаник светлопалевый,
и схлынул паводок толпы.
И облака стоят над далями
легко и мощно, как столпы.
И звездочкой, как звонким гвоздиком,
прибита к небу тишина.
И вышним светом, мерным отзвуком
душа до дна озарена.
18 июля 1981 г.
***
И мы приходим в гости
к друзьям в счастливый дом,
в немногословном тосте
им славу воздаем.
Живем лишь раз на свете.
Мгновеньями живем!
И все мгновенья эти
нам памятны потом.
Бей в голову, настойка!
Пускайтесь, ноги, в пляс!
Живем на свете столько,
покуда помнят нас.
22 марта 1980 г.
53
Александр Никитенко
Пульсар
РАССТАВАНЬЕ
Царят цыганки в ресторане,
по-свойски сдвинув два стола.
К себе внезапное вниманье
картина эта привлекла.
В цветных платках и тонких шалях,
как и во все свои века…
Для них, провидящих и шалых,
на кухне жарят «табака».
Сидит цыганка пожилая
средь молодух, как на кону.
Её глазами пожирая,
зал смотрит в сторону одну.
У них работы было много.
И выпадали с их руки
кому-то – дальняя дорога,
кому-то – в поле васильки.
Смеются смело, ожидая.
Им всё известно наперед!
Официантка молодая
их ни на грош не обберет.
Среди толпы, среди народа
живут они и век, и миг.
И кажется: сама Природа
им свой поверила язык.
Кто знает, свидимся еще ли –
непредсказуем путь земной.
Вот так и жить – на грани боли,
на грани радости одной!
Судьба с цыганскими глазами!
Цыганки в грусти и гульбе
про нас всё ведают,
а сами
так мало знают о себе!
1981 г.
ТРАВЫ
Все дороги пораскисли.
И мелькнуло, будто дым,
что не я, а сами мысли
дышат воздухом хмельным.
54
Александр Никитенко
Пульсар
Там, где тающая льдина
превращается в ручей,
я и льдина – всё едино,
и никто из нас ничей!
Всё живое! И болит.
Души трав под ветром талым что там ветер нашептал им,
что им память повелит?
Помнят ли дымы пожарищ,
над степями стон густой?
Слово русское «товарищ»
только ль звук для них пустой?
Нет, не может быть такого,
я ж на свете искони!
Есть в природе мысль и слово –
мне поверены они.
Мне дала сама природа
путеводную звезду.
Из её жизневорота
вышел я, в него уйду.
1977, 1981, 2007 гг.
МГНОВЕНЬЯ
1
На первом этаже мы ждали пять минут
(была на третьем мамина палата),
когда же нам медсестры принесут
два белых медхалата.
Когда бы знать!
Нам рваться бы наверх,
застать её последние мученья!
Беспечно ожидали мы в теченье
пяти минут, отторгнувших навек
нас
от неё.
Её последних мук
мы не застали.
Ждали мы, судача.
55
Александр Никитенко
Пульсар
Когда ж поднялись, выпала из рук,
по полу глухо стукнув, передача.
21 января 1980 г.
2
Проезжаю я опять
мимо здания больницы,
где с терпеньем ученицы
ты училась умирать.
Миновало восемь лет,
восемь зим и восемь весен,
только память, будто осень,
всё струит прощальный свет.
Не воротишься назад
из такой большой отлучки.
Снова выпью я с получки,
словно горько виноват.
Запах воска и хвои
до сих пор во мне таится.
И свеча оплыть боится
в пальцы белые твои.
1981 г.
3
Мы ехали за мамой в морг
и красный гроб везли ей в кузове.
Друг другу были мы обузою,
и ни один из нас не мог
заплакать.
Мыслей горьких строй
выравнивали мы устало.
Ему она была сестрой.
Мне мамой.
И её не стало.
Терзали душу тормоза,
визжала кузовом трехтонка.
И дядька
мне глядел в глаза
глазами взрослого ребенка.
1981 г.
56
Александр Никитенко
Пульсар
НА ИССЫК-КУЛЕ
Озеро и небо ночью слиты,
равно мне близки и высоки.
Белое копье метеорита
пронизало звездные пески.
Знаю, на прибрежье волны смыли
все мои недавние следы.
Да и сам я в этом вечном мире –
только плеск волны и блеск звезды.
12 августа 1978 г.
В ГОРАХ КИРГИЗСКИХ
Киргизских гор
и белизна,
и синь!
Вам, горы,
я не пасынок,
а сын.
Я это чувство
с детства сохранил,
и выси гор
с бескрайностью равнин
в себе соединил я
без надлома.
В горах киргизских
я повсюду дома.
Мои гостеприимные друзья
мне чашу предлагают –
по края
полным-полна та круговая чаша.
Полна добра
простая дружба наша.
Мы в мир пришли
уже после войны.
Но с ней отцами соединены,
мальчишки,
мы в степи пасли коров.
Дружили там, а не в пыли дворов.
С Толеном мы сминали ковыли,
а горы
нас манили издали,
в полдневный зной сверкая ледниками.
Еще того не ведали мы сами,
что любим их…
У родника со смаком
мы русский хлеб с киргизским баурсаком
чередовали…
57
Александр Никитенко
Пульсар
Много лет спустя
Толен признался, у меня гостя,
с улыбкой,
просветленною, как небо,
что в жизни
не едал
вкуснее
хлеба,
чем тот
послевоенный
сельский
хлеб.
И не был он в любви своей нелеп.
Ему в ответ признаться был я счастлив:
кусочки теста, жаренные в масле,
я больше хлеба русского любил.
И это был не мимолетный пыл,
поскольку хлебом мы делились
с детства,
интуитивно веруя
в наследство
отцов своих,
вернувшихся с войны.
А дети, даже взрослые,
сильны
симпатиями ранними своими,
ведь именно они потом
святыми
становятся для каждого из нас…
И я,
от гор не отрывая глаз,
любуюсь ими –
так они красивы!
И не забыв равнинные края,
я чувствую:
с тобой моя Россия,
как ты со мной,
Киргизия моя!
25 ноября 1980 г.
***
Когда меня целуешь в сенцах,
когда горю и сушь во рту,
благодарю тебя, а сердце,
как птица, тает на лету.
И пусть глаза мои закрыты,
но всюду свет и тишина.
58
Александр Никитенко
Пульсар
И мне, как сон полузабытый,
картина видится одна.
Я вижу даль, и паутинки
над полем скошенным полет.
И мама в будничной косынке
домой счастливая идет.
Темнеет поле, небо чисто,
и хорошо ей оттого,
что, может, любит тракториста,
а может, вовсе не его.
Любимая, огня и света
ты мне так много принесла,
как мать моя, что краем лета
давным-давно когда-то шла.
Прошла и скрылась за осокой,
за камышанником во мгле,
тебе, желанной и высокой,
оставив сердце на земле.
17 ноября 1979 г.
КОЛЕСО
Жил –
мир кружил, года мелькали спицами!
И вдруг – покой со всех сторон,
как будто матч смотрю,
записанный
на видеомагнитофон.
Еще в неистовстве арбитр,
еще в порыве игроки,
а все голы уже забиты
и все записаны очки.
Где страсти!?
Крайний врезал так…
А мне сказали результат.
1979 г.
59
Александр Никитенко
Пульсар
ДЕРЕВЬЯ
изобрел
себе
автобус
комфортабельный
икарус
сел
в него
и мчишься
мимо
в синь
небес
глядишь
сквозь
нас
и вздымая
в небо
руки
с погремушками
грачами
мы
весеннее голубые
брат
приветствуем
тебя
мы
высокие
собратья
человеческого
рода
мы
от боли
встрепенемся
если
больно
вдруг
тебе
бьется
в жилах
наших
тесных
хлорофилловое
сердце
безответны
мы
и немы
но душа
у нас
твоя
20 февраля 1980, 1981 гг.
***
Тишина вокруг густая –
тишиною мир зарос.
Лишь в лесу, не умолкая,
звонко свищет черный дрозд.
Сумасшедше пахнет мята
у обочины во рву.
И багряный луч заката
лег на мокрую траву.
Ярче звуки, звонче краски.
Поднимается парок
со спины худой савраски,
мирно мнущей клеверок.
Молодеем после гроз мы!
Мреет солнце, заходя.
А вдали повисли космы
прошумевшего дождя.
22 марта 1980 г.
60
Александр Никитенко
Пульсар
***
Повеет вечерняя свежесть,
умолкнут в ветвях воробьи.
И я непростительно срежусь,
с обычной сойду колеи.
Запахнет примятая мята…
Бездонную высь пронизав,
широкое пламя заката
смешается с зеленью трав.
Проедут с работы селяне,
осядет багряная пыль.
Души и природы слиянье
запомню как светлую быль.
И вновь до травинки приемлю,
до камня, до мшелого пня,
вечернюю красную землю,
которая примет меня..
22 мая 1980 г.
***
С.С.
Акварели
устарели
перед графикой весны.
На усталом
снеге талом
тени вешние ясны,
где деревья –
вздох доверья
истомившейся земли –
легкой стаей
вырастая
заклубились невдали,
где художник,
сер, как дождик,
позабыл свою печаль
и, колдуя,
в пальцы дуя,
смотрит в холст, а после – в даль.
61
Александр Никитенко
Пульсар
Синевеет,
стынью веет
речки ветреная ширь.
У прибрежий
воздух свежий
в сердце бьет, как нашатырь.
И осокой
невысокой
заневолена душа.
Словно в марте
жизнь на карте –
оттого и хороша!
Век пребудешь –
не избудешь
этой речки,
пьющей синь,
и робелых
тучек
белых,
словно
медленных
гусынь
И случайно,
словно тайна,
жизнь –
стремительный
транзит –
новой болью
и любовью
с острой силою
пронзит.
13 марта 1980 г.
ПОЕДИНОК
Виктору Горошанскому
Противник мой, я знаю, ты не прост,
как говорится, парень – не подарок.
Ты всё со мной решишь одним ударом…
Кто не был бит, не встанет в полный рост!
Я жду тебя!
Ты снился мне всю ночь.
Я о тебе читал в центральной прессе.
Теперь никто не может мне помочь –
свела судьба в одном тяжелом весе.
62
Александр Никитенко
Пульсар
Тяжеловесно наше ремесло!
Не средний вес, не легкий и не «мухи».
Тех, кто крупней, так лупят тяжело,
как будто мы вообще к ударам глухи.
Срази меня!
Срази и уничтожь!
Я дерзок и поклонницам неведом.
Дай мне урок!
И ты еще придешь
не раз рукоплескать моим победам.
20 ноября 1980, 2007 гг.
***
Не надо ни руки, ни взгляда…
Прощай, я ухожу навек.
Когда-то ты была мне рада,
я был желанный человек.
Теперь кривится некрасиво
обидой рот – дрожит щека –
за то, что даже не спросила:
«Куда ты в ночь без пиджака?!».
Таились в сердце грусть и робость…
Теперь лишь в горле жесткий ком.
И не бреду –
качусь
я
в пропасть
кувырком.
1980 г.
ПОСТФАКТУМ
Я впечатленьями был полон,
они, как гром средь бела дня,
как чемоданы
с верхних
полок,
обрушивались
на меня.
Рывки вперед и торможенья
я знал!
И жизнь моя была
63
Александр Никитенко
Пульсар
мгновенье,
только впечатленье,
меня спалившее дотла.
1980, 2007 гг.
ДВОЕ
Словно образы светлых видений,
облака пламенели вдали.
И широкие легкие тени
на зеркальную влагу легли.
И просветы зажглись меж стволами,
будто окна в высоких домах.
Двое, тесно прижавшись, стояли,
принимая и высь, и размах.
В роще было прохладно и сыро,
но звучали и запах, и цвет.
И духовность огромного мира
им сердца пронизала как свет.
С ними мир вечереющий сросся.
И сквозила живая листва
в позднем свете любви и сиротства
на планете вражды и родства.
20 апреля 1980 г.
ОГОНЕК
Лучше прошлое не тронь.
Только вспомню – сердце саднит.
…В георгинах палисадник.
Летний вечер и гармонь.
Лишь трава остыть успеет –
на крылечке паренек
вновь заводит, как умеет,
про бойца и огонек.
Про войну и про разлуку
начинает по складам.
И, водя по кнопкам руку,
клонит голову к ладам.
Чубчика льняная прядка
лоб его пересекла.
И грустит-поет двухрядка
64
Александр Никитенко
Пульсар
в тихих сумерках села.
И движок стучит знакомо,
в клубе окна зажжены.
И боец, конечно, дома –
десять лет, как нет войны.
Если б так оно и было
с тем бойцом – да вот беда,
что гармошка утаила
о судьбе его тогда.
Утаила, умолчала,
не сказала ничего.
И поныне я ночами
всё тревожусь за него.
1977 г.
ОКНО
Что же, дело табак.
Но хороший табак – тоже дело.
По стене к потолку
дым ползет изваяньем плюща.
А в раскрытом окне –
непроглядная темь без предела.
Кто на свет мой придет?
Только нежить летит, трепеща.
И кружит вокруг лампы,
воскрылья свои обжигая.
На пол сыплется с треском,
бьется в белый, как смерть, потолок.
Непонятная мне
жизнь ночная, другая
рвется к свету –
её
я от гибели не уберег.
Это ты мне, судьба,
вдруг шепнула сейчас по секрету,
что когда-то вот так же
достанет и мне самому
лишь единственный раз
прикоснуться к горячему свету
и упасть,
и пропасть,
и вернуться в родимую тьму.
1979 г.
65
Александр Никитенко
Пульсар
ПРОГУЛКА
Искры в сердце пока еще тлели,
но холодными были, не жгли…
Я не слушал вечерние трели,
вековые сминал ковыли.
Вдруг ударил таившийся стрепет
из-под ног, из сплетений куста –
и испуга внезапного трепет
разорвал мне немые уста.
Птица врезалась в небо рывками,
ночь надвинулась, травы черня.
И рябой, точно в оспинах, камень
из травы посмотрел на меня.
Никого! Только камень и птица.
Только ветром и небом дыша,
понимала, во что воплотится
после тесного тела душа.
23 июля 1979 г.
***
Осенний дождь повис во мраке
и веет, словно мокрый прах.
Как шерсть на холке у собаки,
полынь наволгла на холмах.
В полях пустынно и просторно.
Из труб селенья вьется дым.
И жизнь моя – крыла простерла
над всем грядущим и былым.
Стучит на стыках дальний поезд,
горят огни его сквозь мглу.
И длится жизнь моя, как повесть, страничка загнута в углу.
14 июля 1981 г.
***
В горы уходит дорога,
рощею вьется сквозной.
Синего воздуха – много
между горами и мной.
66
Александр Никитенко
Пульсар
Листья шершавы на ощупь,
шаг приглушают, шурша.
Речка петляет за рощей,
и замирает душа.
Может, видна ей примета,
что и она перейдет
в эти мгновения света,
в это струение вод.
1979, 2005 гг.
***
Когда она уйдет –
меж нами свищет вечность
и хаос вслед за ней
клубится за дверьми.
О, некто средь ничто,
верни мою беспечность
влюбляться без тревог,
не будь жесток, верни!
Ах, леденит меня
внезапная тревога,
тревога за неё,
наверно, неспроста.
Прикрою дверь,
к стене
приникну у порога:
какая тишина!
Какая пустота!
И всюду лишь они,
и до небес, и выше,
и в этой пустоте,
и в этой тишине –
шаги её…
шаги…
по лестнице…
всё тише…
И, стихнув навсегда,
звучат еще во мне.
Я – тень у ног её –
щедрот таких не стою.
Как много всё же мне
осталось от веков:
хранить, пока и сам
не слился с пустотою,
67
Александр Никитенко
Пульсар
её усталый взгляд
и звук её шагов.
1980 г.
ГЕРНИКА
не пинайте меня в лицо
его ласкали ее ладони
не стреляйте мне в сердце
вы убьете ее
8 января 1980 г.
ПРИЕЗД
Я рожден на селе
с камышовыми низкими кровами,
где почти в каждом доме
теперь в гараже «Жигули».
Я рожден на селе,
освященном чертами суровыми
незабвенной и ласковой
послевоенной земли.
Мне вовек не сыскать
нашу пыльную длинную улицу,
только память её
невзначай воскресит для меня.
Отчий дом на бугре
постарел и уныло сутулится.
И в знакомом окне
наважденье чужого огня.
Кто здесь помнит меня?
Палых листьев лихая метелица,
да дедок-фронтовик,
да еще тополя у пруда.
А дорога моя
от порога родимого стелется
и уводит вперед,
и как совесть приводит сюда.
Вот и осень опять
сердцу ясную грусть даровала,
как с влюбленным подростком,
ничего не поделаешь с ним.
Листья жгут по садам,
как не раз в этом мире бывало.
68
Александр Никитенко
Пульсар
И плывет над селом
дорогого отечества дым.
29 августа 1979 г.
БЫЛОЕ
Всё
отлагается в душе:
скандал на третьем этаже,
свое
да и чужое
горе.
Душа покрыла всё, как море.
Но если душу всколыхнуть
назло оглядам и запретам,
со дна души
встает не муть,
а жизнь,
пронизанная
светом.
1980 г.
***
Прозрачен воздух, чист до хруста.
И днем тепла еще земля.
А мне невыразимо грустно
смотреть на желтые поля.
Летят в просторы стаи галок.
Редеет в роще полутьма.
Здесь скоро белый полушалок
расстелет ярая зима.
Еще, наверно, могут сбыться
мечты – светлы и высоки,
и красный пар еще клубится
над стылым зеркалом реки.
И мир с рассветом чист и молод,
открыт последнему теплу.
Но тронул сердце первый холод,
как облетевшую ветлу.
15 октября 1981, 2007 гг.
69
Александр Никитенко
Пульсар
***
И когда мой опыт
горьким
перед зрелостью предстал,
я от корки и до корки
книгу лет перелистал.
И смеялся я до колик,
стиснув пальцы у виска!
Оттого, что опыт горек.
Оттого, что жизнь сладка.
24 февраля 1980, 2007 гг.
***
Я иду сквозь поля на рассвете –
на рассвете земля хороша.
Чуть качает предутренний ветер
на прибрежье штыки камыша.
Это – боль и моя, и чужая
застит взгляд всё угрюмей и злей.
И встают камыши, угрожая,
как штыки, пробужденью полей.
Но раздумаюсь, сердцем раздобрясь:
на просторах, где спят ковыли,
этот острый воинственный образ –
лишь смятенная память земли.
И, дорогой сквозь дали влеком,
обнимаю и сердцем приемлю
безмятежно-рассветную землю,
где камыш обернулся штыком.
27 августа 1980, 2007 гг.
УХОДЯ, ГАСИТЕ СВЕТ!
1
Но есть в словах и смысл двойной,
он целит точно, ранит больно.
И вздрогнешь вдруг непроизвольно
перед табличкою стенной.
2
И откроется мне страна незнаемая,
откуда возврата нет.
70
Александр Никитенко
Пульсар
Уходя,
погашу сознание,
как в коридоре свет.
8 мая 1980 г.
***
Всё это было так давно,
что и не вспомнить, где начало…
Стучала ветка мне в окно
и птица сонная кричала.
Пылала полная Луна,
сверчки трещали односложно.
И на полу квадрат окна
сиял.
И было мне тревожно.
Наверно, в этот тайный час
стояла полночь у порога.
И было это в первый раз:
Луна и полночь, и тревога.
И я понять еще не мог,
ночь принимая неумело,
что под Луною одинок,
и что душа во мне прозрела.
А в доме спали крепким сном.
И было в мире всё сначала:
Луна пылала за окном,
душа живая трепетала.
1983, 2007 гг.
СТИХИ ОБ ОТЦЕ
1
Отец!
Печаль моя живая.
Морщины резкие у рта.
И не имеющая края –
безжалостная доброта.
Таких, как он, осталась горстка
во всех краях моей страны.
Он был творцом Магнитогорска
и рядовым большой войны.
71
Александр Никитенко
Пульсар
К нему любовь свою сыновью
я в строчку каждую вдохну.
Он заплатил солдатской кровью
за всенародную весну.
Пиджак неброского суконца,
и на висках – густой снежок…
Он жизнь мне дал, чтоб я от Солнца
о нем стихи свои зажег.
13 февраля 1982 г.
2
Отец
ко мне заходит на работу.
Он проявляет обо мне заботу.
Мы в перерыве курим в тишине.
А у меня давно свои заботы.
И не о нем, спеша домой с работы,
я думаю –
о сыне,
о жене.
Отца собой я больше не неволю.
Из-под крыла я вырвался на волю.
Но почему так грустен мой полет!
И страшно – приземлиться, оглянуться,
щеки отцовской ласково коснуться –
а вдруг меня он правильно поймет.
Он мальчиком рыбачил на Тоболе.
Он жизнь прожил – не перешел, как поле.
Она, как поле, ровной не была.
Война
его пожаром опалила.
Там поле жизни
полем боя было.
Вся голова отцовская бела.
В наш век междупланетных сообщений
мне тяжело без бережных общений.
Сентиментальным – плохо быть в наш век.
Я за судьбу земли своей в ответе.
Но в снах меня тревожит на рассвете
большой ребенок –
старый человек.
30 января 1983, 2007 гг.
72
Александр Никитенко
Пульсар
БЕРЕГ
Присяду у закатного пруда
понаблюдаю как садится Солнце,
меняют цвет вечерние поляны
с зеленого на темно-голубой.
Был у меня сегодня трудный день,
редакционной сутолоки полный.
А вечер я отдам моим раздумьям.
Идут домой с рыбалки рыбаки,
предлинные проносят удилища.
И сельщина теплом мне в сердце веет
с дороги пыльной, с сочных луговин.
А пруд уже налился кумачом
высокого и чистого заката.
И вот уже и ранняя звезда
зажглась в глуби небесности бездонной…
И ночь пришла!
Как дальние огни
больших селений, звезды замерцали,
и между ними, раздвигая космос,
бесшумная ондатра проплыла.
Вскричала потревоженная птица.
Машина просигналила в селе.
И вновь остался я наедине
со звездным небом, слившимся с водою.
И черная звездастая вода
мне прямо в душу рвется мирозданьем.
И ни о чем не думаю я больше,
а только жадно чувствую, горю
мгновеньем этим, этой близкой бездной,
где шепчется камыш на берегу.
30 марта 1983, 2007 гг.
ТРОПИНКА
По вольным травам, светом напоенным,
иду с тобой беспечно и влюблено.
Твоей руки касаюсь невзначай.
Твои глаза полны небесной синькой.
Твой волос пахнет солнцем под косынкой.
Цветут солодка, донник, молочай.
Ты снова юной, ветреною стала.
К твоим ногам пыльца с цветов пристала.
Твой взгляд ловлю и жажду я, и жду –
в твоих глазах бездонных раствориться
и снова в буйных травах повториться,
и ног твоих касаться на ходу.
73
Александр Никитенко
Пульсар
Вот ветерок увлек тебя в объятья –
смущенно ты одергиваешь платье.
Льнут к медоносам осы и шмели.
И мы с тобой полны добра и света.
и через поле – в море первоцвета –
тропинка нас влечет на край земли.
10 апреля 1983 г.
ТВОИ СОНЕТЫ
1
Ищу тебя – тебя всё нет и нет.
Я б заключил черты твои в сонет
и опоясал их чеканной рифмой.
Но ты – фантом, полуреальный миф мой.
Ты, верно, где-то там, близ Божества –
высокий вздох из радости и боли.
Мне о тебе нашептывала в поле
слова любви вселенская трава.
А мир вокруг – из стали и стекла,
где без тебя печально жизнь текла, хранит твое живое отраженье.
И ты летишь в моем воображенье
сквозь травы, города и времена,
со мной незримо соединена.
2
Мне сладко вдруг подумать о тебе.
Зеленой веткой снова машет лето.
Вся – из тепла и ласкового света –
проходишь ты надеждою в судьбе.
Давно уже подруга и жена
с младенцем-сыном на руках – мадонна,
меня тревожишь нежно и бессонно,
как чистый свет высокого окна.
Без роз и соловьев – в быту семьи
люблю глаза усталые твои,
твою улыбку – солнечную гостью.
Мир еще полон ненавистью, злостью.
Но он спасется для иного дня
тем, что живешь ты в сердце у меня.
18 апреля 1983 г.
74
Александр Никитенко
Пульсар
В БЕЛОСНЕЖНЫХ САДАХ
В белоснежных садах
нежно окна вечерние светят.
Вдалеке от дорог
пораскинулось это сельцо.
Сыплет снег лепестков
с первозданно белеющих веток
на тропинку в саду,
на траву,
на резное крыльцо.
Хорошо в этот час
помечтать, постоять у порога.
Легким медом цветочным
снова пахнет ночной ветерок.
Вот и снова тебя
привела непрямая дорога
в этот край, что вдали
тебе снился,
храня от тревог.
Льется свет из окна –
лепестков совершенная лепка
на лопастых ветвях
прямо в сердце врастает из мглы.
Этот вешний салют
подпирают упруго и крепко
растворяясь во мраке,
напоенные соком стволы.
Благодатный покой,
краткий праздник умиротворенья!
Тишина над селом –
только звякнут посудой в дому.
Сердце слышит впотьмах:
наливаются соком деревья,
будто вновь расцвести
удалось и тебе самому.
21 апреля 1984 г.
***
Я стихи написал о любви,
это значит, любовь миновала.
Нет её, словно и не бывало.
Не вернется, зови не зови.
На земле я остался один.
Эта женщина мне незнакома.
75
Александр Никитенко
Пульсар
Нет на свете такого закона,
что б за это её осудил.
Прочь ушла, никого не виня.
И вернуть её – дума пустая.
Но была и осталась – святая.
Только больше не любит меня.
2 ноября 1983 г.
***
Среди предзимних скудных красок
стоит десятка два дворов.
И в джинсах маленький подпасок
посвистывает на коров.
Фуфайка моросью наволгла,
но у мальчишки весел взгляд.
Мне вслед внимательно и долго
буренки мокрые глядят.
Сырой листвы дымится ворох,
и сапоги мои в грязи.
Здесь поездов не видно скорых,
аэропортов нет вблизи.
Дома – я видел и повыше.
Но почему всего милей
мне эти вымокшие крыши
и метлы голых тополей?
В каких вагонах ни качало,
что ни бежало под крыло,
я помнил: здесь мое начало,
и здесь, как в детстве, мне тепло.
Почти с другого края света
спешу – и сходит тень с лица –
под небо пасмурное это,
к ступеням ветхого крыльца.
1983, 2007 гг.
3. ПАРУСА
ПАРУСА
Какие
в нашем крае
паруса –
76
Александр Никитенко
Пульсар
поля
да большаки под слоем пыли.
Но в час, когда легла в полях роса,
я видел их:
они
в просторах
плыли.
Быть может, это были облака,
прозрачные и легкие, как перья.
И я смотрел на них издалека,
исполненный ребячьего доверья.
В полях смеркалось,
ноги жгла роса.
Вечерний холод пронимал до дрожи.
А там, вдали,
летели
паруса,
на давнюю мечту мою похожи.
Где Солнце село, высь была светла.
И на лазури,
словно кистью ломкой,
мечта моя
очерчена была
горящею, как золото, каемкой.
И день угас.
За горы и леса
ушел.
Иссякли голубые реки.
Я многое забыл с тех пор навеки.
Но не забуду:
плыли
паруса!
17 февраля 1983 г.
СОН
и вот она первая в жизни больница
внезапная словно тюрьма и сума
а мне бы тобою как раз плениться
а мне по тебе бы сходить с ума
налево разлука
направо разлука
не воин я в поле
я
77
Александр Никитенко
Пульсар
в поле
один
и мне не помогут ни меч ни кольчуга
мне голову срубит лихой сарацин
дорога моя до родного порога
быльем поросла затерялась в пыли
далекая
боль за тебя и тревога
как верви мне руки грудь оплели
бескрайнее поле
больничная койка
все в памяти накрепко переплелось
сквозь морок лекарств застарелый и стойкий
я слышу запах твоих волос
24 мая 1980 г.
***
…А всё значительно грубей
вокруг,
обыденней и проще.
И в небе стая голубей,
и воронье в сквозящей роще.
Могли бы нас легко убить
война,
разруха,
голодуха,
когда б не злая жажда жить
и молодая ярость духа.
1982 г.
РЕТРОСТИХИ
Порой я полон был азарта,
куда-то мчал, не чуя ног.
Порой откладывал на завтра
то, что сегодня сделать мог.
Бурлила радость, как эпоха.
Порой валила с ног тоска.
Не брал я что лежало плохо,
не рвал у ближнего куска.
Я падал, больно ушибался.
Глушил я боль свою вином.
78
Александр Никитенко
Пульсар
Порой во многом ошибался –
не ошибался я в одном:
от роскоши развратом веет.
К чему творцу сиянье зал?
Богат не тот, кто всё имеет,
а тот, кто лишнего не взял.
Умри, людская злость и псовость!
И пусть восторжествуют вновь
вода и хлеб, и соль, и совесть.
«И жизнь, и слезы, и любовь».
6 мая 1982 г.
***
Стисни зубы, наберись терпенья.
Пусть не увлечет тебя стезя
благодушно-радужного пенья.
Ты запой, когда запеть нельзя.
Разлепи запекшиеся губы
средь сладкоголосых соловьят.
Образ мира
яростный и грубый,
пусть в сердца ударит, как набат.
4 июля 1982 г.
ОБРЯД
…И вот полубегом, в молчанье,
спеша, у вечности в гостях,
прошли мужчины-мусульмане
со скорбной ношей на плечах.
Прошли – ни вздоха, ни стенанья,
и в кузов передали с плеч
без шума – лишнего вниманья
стараясь как бы не привлечь.
Вершили скоро, деловито
они последний путь земной.
И даже речь была забыта
перед великой тишиной.
Машина двинулась и скрылась
за поворотом мостовой.
И вслед за нею опустилась
завеса тайны вековой.
14 декабря 1981 г.
79
Александр Никитенко
Пульсар
***
В очереди к кассе магазина
среди полок хлеба и вина
вдруг меня глазами поразила
женщина безвестная одна.
В зале вентиляторы жужжали,
и в наплывах душной тишины
две земные темные скрижали
были на меня устремлены.
Я стоял с хозяйственной авоськой
и с душою грешной и святой
перед этой редкой и неброской,
и такой желанной красотой.
3 мая 1982 г.
ОСЕНЬ
Все
куда-то спешат и бегут,
запасают мешками картофель.
А меня
всё глаза твои жгут
и зовет исчезающий профиль.
Ты прошла – как тепло с синевой.
И ничем не успел запастись я.
Лишь летят над моей головой
золотые
холодные
листья.
12 октября 1983 г
ТВОРЧЕСТВО
…И утверждаюсь вновь и вновь я,
спугнув строку с черновика:
должно быть что-то и воловье
в летящей сущности стиха.
Летучий вол!
Полет
и тяжесть!
80
Александр Никитенко
Пульсар
Как пух – восторг!
Как камень – мысль!
Чем тяжелее строчка ляжет,
тем легче стих рванется ввысь.
26 октября 1982 г.
ХУДОЖНИК
Внезапный замысел, как бритва
в руке коварной, за углом.
И вот уже удары ритма
ему стучат, как метроном.
Сейчас вожак угрюмо свистнет,
они надвинутся стеной…
Он вдруг врасплох сошелся с мыслью,
как в переулке со шпаной.
Она нахальна и сурова,
она безжалостно вольна.
При сходке с ней уже не слово,
а хватка дерзкая нужна.
Тут компромисса быть не может.
Плечом к плечу шпана стоит.
Или она его приложит,
иль он её приговорит.
О риск, кольнувший сердце сладко!
О жесткий взор: «Ну что ж, держись!».
О эта стычка, эта схватка,
зовущаяся кратко – жизнь!
1980, 2007 г.
МОРЕ
Я видел море:
ширь и даль без края.
Ложились мерно
волны на песок.
И над волнами
красками играя,
пылал закат,
огромен и высок.
Носился влажный ветер на просторе,
с крутой волны срывая пену вдруг.
81
Александр Никитенко
Пульсар
И были в мире двое:
я и море –
большой и сильный,
ласковый мой друг.
И где б я ни был –
с тишиной в раздоре,
приветно гребни пенные креня,
размашисто во мне кипело море
и гулкой далью
полнило меня.
30 октября 1983 г.
ДАВНЕЕ
Совсем недавно кончилась война.
Им председатель выделил участок.
И он, казалось, был впервые счастлив;
малютка-сын и верная жена
стояли рядом.
Дождь прошел слепой,
и теплый пар струился над тропой,
через клеверники бежавшей в поле.
С десяток чьих-то коз паслось на воле
средь зелени, блестевшей от дождя.
И думал он, усадьбу обойдя,
что хватит кочевать по белу свету,
что надо ставить дом
и землю эту –
перекопать под сад и огород.
Он в мыслях забегал уже вперед
и думал только так, и не иначе:
«Нет линии электропередачи?
Поставим дом и сходим в сельсовет,
добудем деревянные опоры.
Я ж фронтовик – какие разговоры,
я и монтер, сказал – и будет свет!».
А между тем смеркалось понемногу.
Жена уже в обратную дорогу
его звала.
Заботилась, как клушка
о выводке своем.
Сгущался вечер.
И он сынишку посадил на плечи,
и двинулись.
А тополя верхушка
еще слегка была освещена
последним солнцем.
И на ветке тонкой
сидел скворец
82
Александр Никитенко
Пульсар
и трелью чистой, звонкой
пророчил золотые времена.
20 февраля 1982 г.
ЗНОЙ
Растрескалась земля,
зверело Солнце злое.
Зной обжигал лицо
каленою волной.
И зыбко, как мираж,
как наважденье зноя,
два дерева в степи
возникли предо мной.
Два дерева в степи
и жгучая остуда
живого родника,
звеневшего у ног.
Два дерева в степи –
как воплощенье чуда.
Два дерева в степи –
и я не одинок.
Два дерева в степи
припомню я однажды
и выжженных небес
растекшуюся медь.
Два дерева в степи,
где утолил я жажду.
Два дерева в степи,
чтоб мог я песню спеть.
И если песня есть
и сложена на счастье
для жителей земли –
мужайся и терпи.
Покуда жив родник
в душе плодоносящей,
как на краю земном –
два дерева в степи.
28 февраля 1983 г.
ЖУЧКА
Отлучили от суки щенка,
а зачем – и не ведали сами.
И о том, как печаль глубока,
она мне говорила глазами.
83
Александр Никитенко
Пульсар
И когда выносил я ведро,
она следом за мной семенила,
потому что, наверно, добро
от фигуры моей исходило.
Вспоминал её каждую ночь.
Всё решал непростую задачу.
И душе моей было невмочь
перенесть эту муку собачью.
26 сентября 1982 г.
***
У судьбы очень едки подарки.
Поутру в декабре городском
заштрихованы темные парки
налетающим колким снежком.
Резкий ветер морозен и звонок.
Сыплет снег на деревья во сне.
Позабудься на миг, как ребенок,
и поддайся его белизне.
Скрасив зимнюю спячку и вялость,
озарит тебя тайна вовек:
жизнь твоя на земле состоялась
откровенно и чисто, как снег.
Слушай, глядя сквозь снежную крупку
на людской и машинный поток,
как в душе твоей нежно и хрупко
пробивается зябкий росток.
29 марта 1983г.
***
Стало небо и светлей и выше.
К листьям тля ползет на сладкий клей.
Целый год я иволгу не слышал,
вот она – поет среди ветвей.
За плечами – век шумит угрюмо.
Запах гари мнится, гул огня.
Золотая иволга средь шума
отдаляет беды от меня.
Моросит под вербой клейким соком –
солнечная сыплется пыльца.
84
Александр Никитенко
Пульсар
В этом мире светлом и высоком
невозможны посвисты свинца.
Вьется муравьиная дорога.
Раздается голос золотой.
И моя огромная тревога
утихает в рощице пустой.
Это чтобы люди не зверели,
чтобы были чище и добрей,
льются птичьи первые свирели,
заглушая грохот батарей.
4 апреля 1982, 2005 гг.
ВЫСЬ
Мелькают бабочки над лугом,
садятся в травы на цветы.
И голова немного кругом
идет от горной высоты.
Географическою картой
внизу раскинулись поля.
Здесь – всё, что долго так искал ты,
о высоте судьбу моля.
Снегами чистыми одеты,
до неба горя поднялись.
Недаром русские поэты
всегда любили эту высь.
Твой дух – не покорен никем он,
высокий мир – в его родне.
И ты, могучий, словно демон,
паришь с веками наравне.
17 августа 1983 г.
УТРО
Равнина тихая, безлесая.
Вдали растекся в ширь полей
туман, как озеро белесое,
размыв гребенку тополей.
И Солнце с золотыми бреднями
выходит из живой воды.
На травах, от росы серебряных,
мои темнеются следы.
85
Александр Никитенко
Пульсар
И ноги жжет роса холодная,
и беспечальна и нова
душа простая и свободная,
как это Солнце и трава.
В поселке спит моя любимая.
Машу сверкающей косой,
курю, прищурившись от дыма я,
по грудь обрызганный росой.
И пахнет сеном свежескошенным.
И, сам не знаю, почему
желаю я всего хорошего
земному дому моему.
17 августа 1983 г.
СНЫ
Под рев машин уснул я на балконе
(стояла автобаза во дворе).
И мне приснились огненные кони,
летящие по маковой заре.
Давным-давно я спал на сеновале,
и вдаль летел на огненном коне.
Тогда мне всё покоя не давали
и снились по ночам машины мне.
18 августа 1983 г.
***
Опять иду с тобой
в луга,
в цветы заречные.
И нам ромашки встречные
кивают головой.
Кругом такой покой!
И поле – белоснежное.
И ты такая нежная
вечернею порой.
Горит
звезда полей
высокая,
красивая
любовью негасимою
и нежностью твоей.
86
Александр Никитенко
Пульсар
Вдвоем мы на Земле.
Дрожит в губах травиночка.
И узкая тропиночка
теряется
во мгле.
30 июля 1983 г.
ОШИБКА
Я подарил ей желтые цветы.
Она устало уронила руки
и прошептала, как из пустоты,
что желтые цветы – цветы разлуки.
А мир живой кипел у наших ног:
цветы цвели и небеса сияли
и знать не знали о её печали.
Но я остался в мире одинок.
Она ушла и бросила венок,
где были одуванчик и вьюнок.
Растаяла, как дым, в пространстве летнем.
Порою ошибешься только раз –
и у любимой свет в глазах погас.
Весь век потом об этом сожалеть нам.
28 июля 1983 г.
***
Теплый вечер золотится над долиной.
И в кольчуге белоснежной до бровей
встало облако, как Муромец былинный,
над глубокими просторами полей.
Над долиной – еще небо голубое.
Я хочу, идя дорогой полевой,
чтобы не было ты, поле, полем боя,
чтобы пахло только солнцем и травой.
Полынок твой так горчит – не сыщешь горше.
Твоя слава вечной памятью тяжка.
Я хочу, чтоб в мирный вечер плавный коршун
не спеша снимался с красного стожка.
Поле, поле, я всё думаю о сыне.
Дай мне сил, чтоб злая память о войне
87
Александр Никитенко
Пульсар
под большим крылом бездонной этой сини
отболела и закончилась на мне.
Веет свежестью прохлада полевая.
Мнится, верится, что это навсегда.
Что же в небе, словно рана пулевая,
заалела огнестрельная звезда?
12 августа 1983, 2007 гг.
***
Рассвет,
камыш,
болотце в тине,
со дна всплывают пузыри.
Как холст сквозь краски на картине –
сквозь ветви – паводок зари.
И первый жаворонок в сини
сквозную трель свою зажег.
И вышли важные гусыни
на затравевший бережок.
По взгорку катится подвода.
Росинки капают с куста.
И, как умытая природа,
еще душа твоя чиста.
30 ноября 1986 г.
***
Обыденности противостоять –
провидеть высь
сквозь потолок тумана,
предчувствовать, что поздно или рано
вернется Солнце ласково сиять.
Обыденности противостоять –
лезть на рожон среди благоразумий
чужих!
Медоточивых льстивых мумий
не брать в расчет, всерьез не принимать!
Обыденности противостоять –
не есть, не спать, вставать не по режиму,
когда стихами сердце одержимо,
готовыми на солнце засверкать.
88
Александр Никитенко
Пульсар
Обыденности противостоять –
отринуть быт
и ввысь рвануться разом,
живя бессрочным собственным указом:
обыденности –
противостоять!
20 августа 1985 г.
ТРОЙКА
Поют на пятом этаже,
а мы-то спать легли уже.
Попробуй тут глаза закрой-ка
и сном свою усталость смой,
когда раздольно мчится тройка
«По Волге-матушке зимой».
Для раздраженья есть причина
опять в квартире городской.
«Какая на сердце кручина?».
Да нет кручины никакой!
Так что ж я встал?
И сигарету
размял, и в ночь, в окно – смотрю,
и про себя всё песню эту
веду
и горестно курю.
И сквозь меня летят живые
и не уходят на покой
все наши тройки удалые
и колокольцы под дугой.
1 апреля 1987, 2007 гг.
НАСЛЕДСТВО
На этажерке две-три книжки.
Визжит в свинарнике свинья.
Кричат на улице мальчишки.
Так начиналась жизнь моя.
Летали совы над садами.
Отец пришел с большой войны.
Я помню мать с её трудами,
с зазимком первой седины.
89
Александр Никитенко
Пульсар
А с фотографий, не мигая,
смотрела прямо на меня
её семья – совсем другая –
войной убитая родня.
Я рос, весной скакал по лужам.
По вечерам листал альбом,
где мать с детьми и первым мужем
сидели дружно вчетвером.
И сквозь раздольный праздник детства
меня догадкой смутной жгло,
какое трудное наследство
ко мне от мамы перешло.
15 февраля 1987 г.
СМЕЛОСТЬ
…А как была нам смелость
беспечная нужна!
Зубов немало съелось,
пока пришла она.
Слетали по крылечку,
едва растает лед:
кто первым нашу речку,
смельчак, переплывет?
Желание имелось
безумию под стать
свою проверить смелость
и волю испытать.
Легко быть просто смелым,
а тут один к ней путь:
своим цыплячьим телом
себе её добудь.
О папе и о маме
забыть пора пришла.
Дрожишь перед друзьями
в чем мама родила.
Но страха посильнее
горячий риск шальной.
А губы посинели
в купели ледяной!
90
Александр Никитенко
Пульсар
Пред целым светом белым,
схватив свои штаны,
приплясываешь –
смелым,
трясясь от новизны!
2 апреля 1987, 2007 гг.
БЫТИЕ
Я существую –
значит, мыслю.
По существу, я начат мыслью
что должен я существовать –
когда отец влюбился в мать.
Но существуют ведь без мысли
земная твердь,
сквозная высь ли!..
Иль это тоже чья-то мысль –
земная твердь,
сквозная
высь?
6 июня 1983 г.
ЖУРАВЛИ
Весна, мотор трепещет тяжко,
сияет Солнце с высоты
и, перевернутые вспашкой,
блестят зеркальные пласты.
По полю трактор ходит кругом,
простор на борозды кроя.
Взлетая, вьется вслед за плугом
густая стая воронья.
Земля! Любви своей глубины
от тракториста не таи.
Он высунулся из кабины,
глядит на борозды свои.
Он грезит славой урожая,
один, среди пластов парных,
на разворотах обнажая
экраны лемехов стальных
91
Александр Никитенко
Пульсар
Мечта о будущем светла в нем,
он слышит зов своей земли.
И, возвращаясь к дальним плавням,
над ним курлычут журавли.
19 марта 1987 г.
АРАШАН
Нагорные снега я вижу из долины –
сияюще чисты нагорные снега.
Над ними облака седые, как былины,
и голубых небес резные берега.
Здесь воздух поутру горчит дымком прогорклым.
Предзимним холодком предгорье занялось.
И яблоки апорт в пластмассовых ведерках
хозяйки продают, прозябшие насквозь.
По берегу реки ярится облепиха.
Вдоль русла возлежат литые валуны.
Гремучая река – теперь струится тихо,
все камешки теперь на дне её видны.
О вечном под Луной здесь думается снова.
Основа бытия проста и дорога.
И светят в сердце мне свидетели былого,
сообщники веков – нагорные снега.
29 октября 1984, 2007 гг.
ВЕЧНАЯ ТЕМА
И все-таки, поэзия, я твой,
еще я не ушел с передовой.
Всю боль,
всю соль земли
с тобой я знаю.
Когда горит холодная заря
и дышит осень, листьями соря,
я ни на что тебя не променяю.
Ты есть во мне!
Когда ты есть во мне,
то не страшны сомненья в глубине
да и не важен самый выбор темы.
Я вижу, как в укор земному злу
старуха предлагает на углу
подбитые морозцем хризантемы.
92
Александр Никитенко
Пульсар
Старуха дарит взгляд из-под платка.
Я молча выбираю
три цветка
в жестяной банке
братской фирмы «Глобус».
Ненастным утром в сонной тишине
я хризантемы отдаю жене,
чтоб весь свой век
она жила, не злобясь.
Поэзия – синонимом добра
хотя бы для двоих побудь с утра!
Два человека –
это две вселенных.
А вот и тема:
в мир добра и зла
любовь моя доверчиво вошла
младенцем
на крылах твоих нетленных.
Всё в этом мире – только для двоих.
Любовь моя,
вот омут глаз твоих.
Любви, добра
хотим и ищем все мы.
И потому послушаем, мой друг,
как остро веют горечью разлук
и вечностью
три
белых
хризантемы.
27 июля 1983 г.
***
Встать и уйти из дома
куда глядят глаза.
Рассветная истома,
несметная роса.
В груди от боли клинит.
А ты покой отринь,
от затхлых поликлиник
укройся в зелень, в синь.
Желанья оживи-ка,
дремоту отряси.
Синеет ежевика,
седая от росы.
93
Александр Никитенко
Пульсар
Твой путь по свету долог…
Взяв боль твою, жива –
твой анестезиолог –
зеленая трава.
Невзгоды наживая,
страдаешь сахарком.
Но свежесть ножевая
спасает от сарком.
Еще труды любые
оставишь за спиной!
Эстетотерапия
поэзией земной.
26 марта 1987 г.
У ДЕДА
На лежанку забрался с ногами,
лег и глянул еще за окно:
яркий месяц стоит над снегами,
и светло, будто гонят кино.
За садами и дальше, до края
голубая искристая мга.
Тень легла через двор – от сарая,
а за нею – сияют снега!
Телевизорами не задета
эта древняя дрема села.
И уютная горница деда
от вселенского света светла.
Пахнет ветхим теплом штукатурка..
Вспрыгнув, мягко прокралась в ночи,
улеглась и мурлыкает Мурка
колыбельную мне на печи.
6 декабря 1986, 2005 гг.
***
Эх, азиатская глубинка,
часть детства в солнечной дали!
Петляла речка Душанбинка,
и мы по галечнику шли.
94
Александр Никитенко
Пульсар
Всё это было ли когда-то?
Перепроверить – не судьба.
Я вижу маленького брата,
и рядом – маленьким – себя.
Там даль командовала нами
под небом – синего синей.
Хотелось в дом вернуться к маме,
хотелось в даль – еще сильней.
Каким был тот приезд, отъезд мой?
Воспоминаний свет ослаб.
И только помнится – над бездной
дорога страшная в Куляб.
Не оттого ль, что с небом рядом
проехал, но остался цел,
я долго в снах то в бездну падал,
то в высь опасную летел.
29 ноября 1986 г.
ПОЛЕТ
В поле за речкой
мы уходили тропками детства.
Послевоенные,
мы, непоседы,
были худы и малы.
И, накупавшись,
навзничь на травы
падали греться –
в небе
над нами
в теплых потоках
вольно
парили
орлы.
Жмурясь на Солнце,
мы наблюдали из-под ладони,
как они кружат дружно и плавно,
крыльями не шевеля.
Руки раскинув,
словно в полете,
к выси бездонной,
мерно качаясь,
мы улетали –
нас поднимала
земля.
95
Александр Никитенко
Пульсар
Доброй была её неодолимая,
крепкая сила.
Были нам домом
ширь полевая,
неба сияющий свод.
И необъятностью
родина в нас тихо входила,
нам,
своим детям,
крылья давала
и доверяла –
полет.
15 июня 1984 г.
КУМИР
…И вот он в положенье глупом!
Лежит, поверженный, в пыли.
Над ним – небес бесстрастный купол,
с которых пал он до земли.
Вот только что судьба, казалось,
была в зенит вознесена
и слава ног его касалась,
как накатившая волна.
Лежит, и жаль отбитых почек,
моля: лежачего не бьют!
А люди мстительно хохочут
и вновь кумиров создают.
25 июня 1979, 6 июня 1983 гг.
МИГ
Оглядись.
Оглянись.
Охолонь.
Миг такой выдается не часто.
За рекой
раздается
гармонь,
облака
над закатом лучатся.
Эту даль
не опишешь пером.
И волнует она без причины.
96
Александр Никитенко
Пульсар
Через красную реку паром
перевозит
людей
и машины.
Этой встречей ты грезил и жил.
Ты бы корни свои перерезал,
если б землю свою позабыл,
что калена огнем и железом.
Без неё –
и судьба не судьба.
Без неё –
как Антей, ты ранимый.
Её волю
ты принял в себя
перед этой широкой равниной.
Было!
Многие тут полегли.
Эта боль
никогда не проходит.
И исходит из сердца земли
твоя память
и в небо уходит.
6 ноября 1983, 3 января 1985 гг.
ЭТЮД
С недобрым блеском, Солнце смотрит слепо,
полнеба в тучах, меркнет синева.
Свинцово-фиолетовое небо
и яркая зеленая трава.
И стайками
мелькают
низко
птицы.
Уже проселки дальние пылят.
И волны
вызревающей
пшеницы
у ног моих задумчиво шумят.
9 марта 1987 г.
КОМУЗЧИ
Вскочи в седло и по степи вечерней
вслед Солнцу убывающему мчи.
97
Александр Никитенко
Пульсар
И где-нибудь у дальнего кочевья
тебя в ночи приветит комузчи.
Кивнет слегка, глаза в улыбке сузив,
но не прервет печальный свой мотив,
к степной Луне, как к прихотливой музе,
точеное лицо поворотив.
Заслушаешься и опять вспомянешь
метельные снега в своей судьбе.
И оттого добрее сердцем станешь,
что это он поет и о тебе.
А на огонь, повиснув на треноге,
плюется чайник крепким кипятком.
И лижет гор подлунные отроги
костер вселенским хлестким языком.
18 марта 1984, 31 января 1986 гг.
ПУТЬ
Отцу
Теперь этот мир
принимаю острее и резче.
Скупее все жесты,
щедрее простые слова.
Мне вновь открываются
обыкновенные вещи –
такие как небо,
вода
и трава.
По синему небу
пускал я бумажного змея.
От неба во мне
это чувство судьбы и крыла.
Родимого неба
постигнуть еще не умея,
я чувствовал с детства:
меня высота позвала.
Моя высота
доставала до самого неба!
И вышел я в мир,
и прошел я немало дорог.
И помню я соль
ежедневного честного хлеба
и горечь обид,
словно первый суровый урок.
98
Александр Никитенко
Пульсар
Спасибо за всё!
А когда от бессилья страдая,
я складывал крылья
и думал: «Прощай, синева!» со мной говорила
степная трава вековая,
и веяла былью
её вековая молва.
И все, кто когда-то
по травам земным кочевали,
и все, кто когда-то
под синее небо придут,
мне ожесточиться,
о них позабыть не давали.
Для них я и жил.
И они в моем сердце живут.
Без них я не знаю,
зачем это небо над нами,
зачем в этих травах –
тропинка,
росинка,
звезда.
Склоняю колени –
холодное чистое пламя
воды родниковой
с веками роднит
навсегда.
20 января 1987 г.
МОРОК
Присяду на пенек.
Денек сегодня редкий.
Подую в рукава, чтоб руки отогреть.
Ворона,
как пророк,
нахохлилась на ветке,
косится на меня,
не тщится улететь.
Я ёжусь и тулуп запахиваю туже
в предчувствии плохих вещуньиных вестей.
Библейский глаз её
сквозь дуновенье стужи
мне душу леденит,
пронзает до костей.
99
Александр Никитенко
Пульсар
Над миром тишина
плывет и тычет слеги
по омутам глухим.
А в ночь была метель –
и манят на покой
для забытья и неги
крахмальные снега,
как свежая постель.
И сигарету «Кент»
я достаю из пачки,
заблудшую судьбу
сажаю под замок.
Склоняюсь к огоньку –
средь белизны и спячки
решительно плывет
мой
голубой
дымок.
Скентуемся, зима!
По городам шумящим
я тоже пошумел,
но славы не имел.
Был предан без ума
друзьям.
Но настоящим
стал другом для меня
твой морок, тих и бел.
И он меня с собой
влечет во время оно,
где я во тьме слепой
стою перед судьбой.
Но я машу рукой –
срывается ворона
и стужу черных чар
уносит за собой.
24 января 1987, 2007 гг.
***
Покой и тишина, как в чистом храме.
Безмолвье рощ. Беспамятство полян.
А вдоль реки косматыми клоками
ползет густой предутренний туман.
На дамбу лег обильный белый иней.
Трава у ног курчавится под ним.
100
Александр Никитенко
Пульсар
И нет береговых привычных линий –
всё облаком укрыто низовым.
В мистическом оптическом обмане
слились с водой сквозные берега.
Навстречу стадо движется в тумане –
видны лишь холки, уши и рога.
На крепких ножках, свежих полн силенок,
из белой ваты прямо на меня
вдруг звездолобый вынырнул теленок
и стал в испуге…
Красного коня
в живую синеву большое утро
выводит за собой на поводу!
И я, как Бог, приветливо и мудро
по облаку клубящему иду.
30 января 1987, 2005 гг.
***
Эти двое в любую погоду
вдоль канала гуляют с утра.
И глядят на бегущую воду –
на цветущий поток серебра.
Пожилые, всегда они рядом.
Их в округе не помнит никто.
Он – в болоньевой куртке с подкладом.
И она – в затрапезном пальто.
За машиной несется машина
по шоссе, не спугнув их мирка.
Он – высокого роста детина,
и она – как подросток, мелка.
Им обоим прогулка желанна!
Он ей кинет по ходу словцо –
и она всё косится жеманно
на его роковое лицо.
Что свело их на склоне осеннем
краткой жизни – никто не постиг.
Одиночеством и запустеньем
веет в сердце от этих двоих.
Не до выбора, видно, теперь им.
Им утешиться время пришло
101
Александр Никитенко
Пульсар
отчужденьем, мирским недоверьем –
за последнее в жизни тепло.
10 марта 1987 г.
***
Рвануть в поля,
вдохнуть свежинки,
глотнуть холодной кутерьмы.
Роятся
белые
снежинки,
круглятся
древние
холмы.
Душа в прозренье правит телом.
В пруду курится полынья.
И над простором белым-белым –
библейский покрик воронья.
Туда,
туда ты поле месишь,
где над мазаром мергенчи
взошел
железный
полумесяц,
где – стой и слушай,
и молчи.
Где веет судеб отзвук скудный
подспудной горечью утрат.
И где снежинки,
как секунды,
в тебя
из вечности
летят.
7 февраля 1987 г.
***
Тихо гасли вечерние краски,
когда я проходил сквозь село.
Лаял пес на меня для острастки
вымещая хозяйское зло.
И визжала вовсю циркулярка
там, где были сараи и сад.
102
Александр Никитенко
Пульсар
И в окошках по-летнему жарко
золотился заречный закат.
У штакетника бабы стояли,
толковали о чем-то ладком.
Как знакомому мне покивали,
хоть и не был я с ними знаком.
И умчался я в город просторный
постигать, вырастая вдали,
что мои животворные корни
в эту сельскую землю вросли.
5 февраля 1987, 2007 гг.
***
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые.
Ф.Тютчев
Мы художники нового типа.
Кто-то пули для нас еще льет.
Мы в бреду не сгорали от тифа,
не вмерзали мы в Ладожский лед.
Нам минут роковых не досталось!
Мы отцовские раны сочли.
И такая на сердце усталость
оттого, что мы поздно пришли.
17 января 1987 г.
САД
Вырвался к другу я снова.
Тронул калитку – и в сад.
В белом саду у Дуброва
хмурые совы сидят.
Сразу поведал о многом
сад, неприветлив и тих.
Срезал холодным итогом
долгих предчувствий моих.
Хватит, судьба, без наколок!
Слышишь, наломано дров.
Лечит Дуброва нарколог.
Запил смертельно Дубров.
103
Александр Никитенко
Пульсар
Друг мой пропащий, старинный,
с сердцем для вечных расплат!
Снег нестерпимо стерильный,
словно больничный халат.
16 января 1987 г.
АЛЕКСАНДРОВНА
Целый день
то стираешь, то варишь.
А когда зажигается свет,
Александровна,
ты мне товарищ,
хоть и старше на сорок лет.
Пред тобою я строен, как принц,
ты – приземиста, подслеповата,
и глядишь на меня виновато
из-за выпуклых толстых линз.
Жизнь проходит,
тебе поаукав,
предоставив на кратком пути
мыть, варить,
да обстирывать внуков,
да со мною беседу вести.
Перекурим с тобой на скамье,
когда вечер накроет округу.
О себе,
о судьбе,
о семье
в сотый раз перескажем друг другу.
Что ты знаешь, рабыня детей,
что ты видишь, богиня уюта?
На три жизни – печали своей,
так зачем разделила мою-то?
Но душевно чинарик горит
и тебя утешает исправно.
Обо мне
твое сердце болит.
А мое –
о тебе.
Ну и славно.
8 января 1987 г
104
Александр Никитенко
Пульсар
СВОБОДА
Что жизнь,
что смерть ему? Детали!
Затылка даже не поскреб.
Миф
об Икаре и Дедале
его поднял на небоскреб.
«Ты попадешь, коль тут не сгинешь,
в сенсейшн ньюс и уорлд рипорт.
Ведь сам почтенный мистер Гиннесс
во сне не видел твой рекорд!..».
Летит соленых пара шуток
в глубокий каменный мешок.
И в бездну
вместе с парашютом
он жуткий делает прыжок.
Порхает купола тряпица,
минуя офисов броню.
Он был свободен,
словно птица,
и сел на шумной авеню.
2 апреля 1987 г.
ЗАМЕТКИ ФЕНОЛОГА
Пойду понаблюдаю за природой.
В полях темно – в поля полег туман.
Нет далей. Непроглядное безмолвье.
Не различишь, где небо, где земля.
Лишь кое-где чернеются деревья,
белесые от инея густого.
За оттепелью вновь пришла зима.
И на дороге черви дождевые
мороженые, скрючившись, лежат.
Как грустно от несовершенства мира!
Ты – царь природы – что изменишь тут?..
А там, куда ведет меня дорога,
за самотканым пологом тумана,
в пустых садах, обугленных морозом,
живет мое знакомое село.
Пускает дым труба над кочегаркой,
тепло дающей школе и детсаду…
105
Александр Никитенко
Пульсар
Тропа курится, скрытая туманом.
Промозглый ветер, и опустошенность
в душе, уставшей в сумерках блуждать.
И нету «ни огня, ни черной хаты»,
ни молодых огней микрорайонов,
и еле-еле теплится надежда
что друг как раз дежурит в кочегарке
(некстати позабылся чертов график!) –
зайду к нему, и всё пойдет на лад…
Лишь мерзость в сердце, как вокруг в природе.
Природа хороша, когда тепло!
Сидел бы дома, деланый фенолог,
филолог, психопат и просто олух,
одетый для весеннего тепла.
Пускай тебе наука будет впрок.
А если друга встретишь в кочегарке,
пометь, чтоб не гадать, когда придется:
дежурил он в четверг, 7 марта,
когда померзли черви дождевые
и ты в полях чуть не отдал концы.
Через два дня дежурит он на третий.
Жизнь в наши планы вносит коррективы.
И в каждой дате – воля и судьба.
7 марта 1987 г.
***
Когда огонь в душе погас,
парить – напрасные усилья.
Остались небеса и крылья,
но стал раскормленным Пегас.
1986 г.
4. МУЗЫКА
***
Повезло тебе, змея,
потому что ехал – я.
106
Александр Никитенко
Пульсар
Я вильнул –
и ты успела
уползти из-под колес.
А другой бы твое тело
с песней вдребезги разнес.
Знаю,
оба мы нейтрону
одинаково под стать.
Но ползущего не трону,
если сам рожден летать.
30 января 1987 г
***
А что еще надо поэту?
Лишь были бы хлеб и вода.
А если и этого нету –
спасают судьба и звезда.
И даже когда уже нету
и тени его самого,
звезда еще светит поэту,
судьба еще метит его.
26 марта 1984 г.
***
Ах, белая зима,
укрой мои печали.
Помчали ликовать по их сырым следам!
Ах, белая зима,
в твоей холодной шали
тепло моим полям,
светло моим садам.
Нет тише – тишины
и нет светлее – света.
Твоя кошачья стать
и поступь в тишине –
для белого стиха,
для зрелого поэта.
Без рифм они родней
в звучащей белизне.
Ах, белая зима,
печалиться не надо.
107
Александр Никитенко
Пульсар
В глаза своей судьбе
смотрю без суеты
сквозь белые цветы
ночного снегопада –
космических полей
пушистые
цветы.
20 января 1987 г.
***
Ну что в этой роще сквозящей,
летящей и бьющей под дых,
от жизни твоей преходящей,
от дум и сомнений твоих?
Казалось бы, всё уже ясно:
ты в жизнь, словно в поезд, не влез.
Но как эта роща прекрасна
на фоне рассветных небес!
И ты, навсегда нелюдимый,
глядишь сквозь листву напролет,
как будто бы берег родимый
вот-вот за ветвями мелькнет.
29 января 1987 г.
***
Дождь промчался и шумно, и быстро,
и опять я смотрел в синеву.
И дождем освеженные листья
тихо капли роняли в траву.
По полям и густым перелескам
Солнце кинуло звонкую сеть.
И наполнилось трепетным блеском
всё, что в силах сиять и блестеть, словно я не вкусил ещё правил
вековых – о добре и о зле –
и ликующей душу оставил
на еще не страдавшей земле.
14 июня 1986 г.
108
Александр Никитенко
Пульсар
СТАРИК
Голуби кружили над поселком,
опереньем шелковым блестя.
Языком восторженно пощелкал
и заулыбался, как дитя.
Даже ноша жизненная сверзлась
с плеч сутулых – так была близка
кротость голубиная и дерзость
их неукротимого броска.
И душа, что с каждым мигом тает,
чуя место в небе грозовом,
если уж от тела отлетает,
хорошо бы – вольным сизарем.
Посвистел воздушным акробатам,
о бессмертье зная наперед,
потому что с детства был крылатым,
потому что верил в свой полет.
15 апреля 1987 г.
***
Русские поэты
в солнечной Киргизии –
зрелые коллизии,
судьбы
в нервах строк.
Вы просторы вольные
к высоте приблизили.
Высь
у вас просторна,
а простор
высок.
Хоть на вас и мода
нынче не повальная,
хоть в обоймах массовых
вы не на счету,
вас еще оценит
критика летальная
сразу
как осилит
вашу высоту.
Высью созидания
вы недаром грезили.
Принимаю бережно
109
Александр Никитенко
Пульсар
ваш простой завет.
Где она провинция?
Нет её в поэзии.
Сердце мироздания –
там, где жив поэт.
24 марта 1987, 2007 гг.
***
Синего неба теплынь.
Кроны напитаны синью.
Овцы прошли сквозь полынь –
резко запахло полынью.
Хрупают овцы траву.
Дремлет пастух на припеке.
С шумом вплетаясь в листву,
ветер проходит высокий.
Молча былинку сорви,
ведая всюду отныне,
как растворились в крови
солнце да горечь полыни.
11 июня 1987 г.
ПОСЕЛОК
Серебро напорной башни,
над котельною труба,
и по краю черной пашни
непросохшая тропа.
Свет в крови и радость в нервах,
дух в груди, как на пиру.
Ходит ветер в голых вербах,
розоватых поутру.
По реке в разводах синих
зяби быстрые бегут.
С треском крутит красный спиннинг
рыболов на берегу.
Блеск в его глазах веселых,
руки крепкие красны.
И известкой стен
поселок
светит празднику весны.
И такая даль сквозная –
сколько сердцем ни глотай
110
Александр Никитенко
Пульсар
эту даль,
она без края.
Наживись и улетай!
10 января 1987, 2007 гг.
***
Лишь глаза я скошу из кабины,
как летят, пронимая до слез,
эти красные гроздья рябины,
эти желтые листья берез.
Отзвенело короткое лето.
Дождь сечет ветровое стекло.
И осеннего грустного света
много в сердце мое затекло.
И горят у шоссе, как рубины,
обжигают меня, как невроз,
эти красные гроздья рябины,
эти желтые листья берез.
30 сентября 1987 г.
***
Цвел апокалиптический мираж
за полем, пламеневшим диким маком.
Я знал, что там ангары и гараж,
но не было их в воздухе двояком.
Весна во все звенела голоса!
Но там, где были улица с домами,
горячая, как маки, полоса
всё заняла в оптическом обмане.
Как адский жар, как пар небытия,
пылал мираж мучительно и зыбко.
И губ моих обугленных края
трагическая трогала улыбка.
11 декабря 1988 г.
МУЗЫКА
Шла безмузыкальная эпоха,
душу леденила, тяжела.
Музыка, как зябнущая кроха,
отогрелась в сердце, ожила.
111
Александр Никитенко
Пульсар
Ветер выл и глухо дождь долдонил.
Разомлев от света и огня,
музыка, как птица из ладони,
вырвалась на волю из меня.
Ветер выл, шумела мгла ночная.
Понял я: по-птичьему вольна,
музыка не может быть ручная,
потому и музыка она.
Как её ни угревай, ни мучай
пленом человечьего тепла –
улетела, парочку созвучий
обронив, как птица из крыла.
Без неё мне мир и пуст, и узок!
А она, растаяв за окном,
стаю гордых непокорных музык
настигала в космосе ночном…
22 февраля 1989 г.
***
Я помню манию парадов,
венчавших видимость побед,
при треске киноаппаратов
и блеске радужном газет.
В самом центральном аппарате
в чести немалой был парад.
Он был всегда, как на параде,
центральный этот аппарат.
И под парадность аппарата,
под крики громкие «ура!
жрецы коррупции и блата
творили темные дела.
Вошли в традицию парады.
Ты любишь землю и народ?
Но если не кричишь «ура» ты,
то, значит, ты не патриот.
И на постах, как на престолах,
святыни ставились на торг.
«Ура!» и главный идеолог
страшней, чем царский Бенкендорф.
О родина! Седые пряди
112
Александр Никитенко
Пульсар
покрыл, как снег, твой строгий плат.
Мы были долго на параде.
Теперь пришла пора расплат.
23 февраля 1989, 2007 гг.
***
Померла жена, а сын запился.
Съехала сноха, забрав детей.
Он запил, и в угол свой забился,
и завел кота, и с ним забылся
от житейских стрессов и страстей.
Вместо прежней жизни наступили
тишина и тягостный покой.
Вместо тех, кто в доме жили-были,
по полу, бесцветному от пыли,
ходит котик, ласковый такой.
Котик моет лапкой ротик алый –
намывает в горницу гостей.
Но хозяин, старый и бывалый,
знает, что не будет их, пожалуй,
ни гостей, ни радостных вестей.
Он разогревает поздний ужин,
ест и пьет, один глядит во тьму
за окном.
С ним только котик дружен…
Одинок и сед он, и не нужен
он теперь на свете никому.
Ветер, в дымоходе завывая,
не сулит от жизни ничего.
И хозяин спать идет, зевая.
И мурлычет кот – душа живая
рядом с одиночеством его.
3 марта 1989 г.
СМЕРТЬ ВОРОНА
В глухом лесу чернел он на снегах.
По веткам висли снежные охапки.
Я подошел – и у меня в ногах
лежал он, вскинув скрюченные лапки.
Он долго жил в чащобах, где темно,
где прыщут белки и где рыщут волки.
113
Александр Никитенко
Пульсар
Но смерть его настигла все равно
и навзничь повалила с мрачной елки.
Впечаталась в снега его спина –
для птицы неестественная поза.
Таилась по чащобам тишина.
Потрескивали елки от мороза.
Есть свой конец на свете для всего.
И о себе подумал я устало:
раз в пять мой век короче, чем его.
Но вот я жив, а ворона не стало.
Лесную глушь и скудный зимний свет
он отражал остекленевшим взглядом.
Эпическое время – 300 лет –
остановилось и стояло рядом.
Таинственно и жутко было тут.
И черный ворон был черней печали.
И звери обходили этот кут,
и птицы это место облетали.
13 января 1989 г.
***
Поманили травы у дороги.
Съехал с трассы –
в даль
издалека
проплывали легкие, как боги,
серые сырые облака.
Дождь прошел недавно над полями –
быстро прошумел и был таков.
Солнце, притаясь за облаками,
пригревало из-за облаков.
Мир был полон свежих чистых красок,
стлался ветер, травы шевеля.
И на белой лошади подпасок
ехал сквозь зеленые поля.
Веяло теплом широким – скоро
снова собирался дождь парной.
И, как поле
полное простора,
жизнь моя вставала предо мной.
21 июня 1987 г.
114
Александр Никитенко
Пульсар
У ЧАЙНОЙ
Ветер! Снег летит во мраке.
Я иду по январю.
Выбежали две собаки –
кинул им по сухарю.
Застыдясь, хвосты поджали,
придержали ломкий лай.
И обратно убежали –
с сухарями – за сарай.
Сжег мороз меня до дрожи.
Снег несется во всю прыть.
Хорошо и мне бы тоже
чаю где-нибудь попить.
Только чайная закрыта.
Я напрасно снег топчу.
И заморское финита
ля комедия шепчу.
4 января 1989 г.
СПИТАК
спасатели
сбились с ног
тебя
нигде
нет
сынок
спи так
11 января 1989 г.
ОПАЛА
Я был в тени тогда,
в опале.
Опала
студит пылкий лоб.
И если вы в нее попали,
под вас копается подкоп.
Мир, измельчавший, как клоповник,
меня преследовал во сне.
Одетый в штатское полковник
115
Александр Никитенко
Пульсар
входил в доверие ко мне.
А у меня жена и дочка –
мой неразменный капитал.
И взять меня, как голубочка,
полковник –
тепленьким –
мечтал.
«Не бойтесь, вам никто не страшен.
В известность ставьте, кто о чем
меж вас толкует, будьте нашим…»
Я огрызнулся: «Стукачом?».
Полковника перекосило
(мой выпад точен был и быстр),
но он очухался красиво –
как крепкий опытный службист.
Меня
оставил он
в опале,
как червя жалкого в пыли.
Но под меня как ни копали,
а докопаться не могли.
Я долго был еще опален.
Но оттого не обречен,
что кто-то тоже – честный парень –
не оказался стукачом.
27 февраля 1989 г.
БАРАКИ
Я жил в бараках. Жили вы в бараках?
Я – жил. Я вам свидетельствую: жил.
И славу несдающегося в драках
я в драках кулаками заслужил.
Жизнь скрежеща катилась, как на траках:
раздоры, ссоры пьяные в бараках,
от водки
злой, отчаявшийся люд.
Я стервенел, и в драках был я лют.
Я не терпел униженности, хамства
от жизни, протекавшей, как в бреду.
Я чувствовал, что если ей поддамся,
она меня раздавит на ходу.
116
Александр Никитенко
Пульсар
Под гром кастрюль и копоть керосина,
под вой детей и кухонную вонь
я жил в бараках грязных.
Жить красиво
мечтал, и даже в руки брал гармонь.
О будущем
щемило сердце сладко.
И я тянул меха, глядел во тьму.
Но выводила русская двухрядка
мне песни про тюрьму и Колыму.
С сознанием погибшего таланта
я упивался болью горьких строк,
где были Магадан или Таганка,
или другой какой-нибудь острог.
Не уставал барачный мой оракул
судьбою мрачной душу мне мозжить.
И вся земля казалась мне бараком,
где жить нельзя,
но надо как-то жить.
26 февраля 1989 г.
***
Чистописаньем руки не марай.
Чистописанье – это чистоплюйство,
рутина, добровольное холуйство,
взирающее робко на мораль.
Чистописаньем руки не марай.
Кто чисто пишет, часто мыслит грязно.
Его не гложет совесть, будто язва.
Он не творец – холуй или малай.
Чистописаньем руки не марай.
Пускай не соблазнят тебя ни слава,
ни почести, ни зависти отрава,
ни даже с маслом пухлый каравай.
Чистописаньем руки не марай.
Поэзия тебе не ремеслуха,
руки не набивай, ловя со слуха
кросивости про ад, да и про рай.
Чистописаньем руки не марай
и будь свободен от чистописанья.
И над бумагой, до соприкасанья,
над каждым словом трудно умирай.
117
Александр Никитенко
Пульсар
И даже если впрямь подступит край,
не бойся, в ненаписанном ты – гений.
Не множь пустых постылых откровений.
Чистописаньем руки не марай!
21 февраля 1989 г.
ТОММИ КОНО
То сбываясь,
а то не сбываясь,
сны проходят –
я ими томим…
Томми Коно,
Железный гаваец,
был когда-то кумиром моим.
Не какая-нибудь там икона,
а почти запрещенный прием:
я молился тогда
Томми Коно,
я вставал
и ложился при нем.
Над моим потрясающим другом
не светился божественный нимб.
Был он в детстве изломан недугом,
но взошел на спортивный Олимп!
Подбоченясь,
с журнального фото
на меня
он смотрел со стены,
развернув, как крыла для полета,
широчайшие мышцы спины…
Не до шмоток и модных ботинок,
я мужал, обиходил семью,
эту жизнь как один поединок
переламывал в пользу свою.
Кровью, потом победы давались.
Академиков нет по родным.
Томми Коно, Железный гаваец,
был когда-то кумиром моим.
Так кипи, житие – не житуха,
так являй в передряге любой
118
Александр Никитенко
Пульсар
высоту человечьего духа,
силу воли и власть над судьбой.
26 мая 1988 г.
***
Был вечер – глух?
Простор – безведрен? –
в том приснопамятном году,
когда из электрички
Кедрин
был выброшен
на всем ходу.
«Его убийца хладнокровно
Навел удар… Спасенья нет…»?
Кривилась харя уголовно,
когда в висок мозжил кастет?
Покрыта тайной
смерть поэта.
Эпоха мрачная прошла,
а мне все кажется, что это
ублюдков сталинских дела.
Когда поэта убивают,
убийцы более всего
на смерть поэта уповают
как на забвение его.
Кого-то властного задело
строкой, убийственной до слёз?
И вот безжизненное тело
летит в потемки под откос.
Его земная песня спета.
Ему не надо ничего.
Но в смерти каждого поэта
грядет бессмертие его.
Убиты
Лермонтов и Лорка.
Убиты
Пушкин и Рубцов.
Убийцам – тлен и небыль морга.
Певцам – бессмертие певцов!
29 ноября 1988 г.
119
Александр Никитенко
Пульсар
***
Замело, запуржило, заснежило,
замережило даль впереди.
От мороза и воздуха свежего
мглисто в поле и чисто в груди.
Ветер, мерзлой полынью названивая,
завывает, сбивает с пути.
Что-то сгибнувшее без названия
померещилось в снежной сети.
Что-то давнее-давнее, раннее,
что ты помнил до первых шагов,
до рождения, до умирания,
до веков, как до белых снегов.
Что-то кроткое, как богородица,
как исход от печалей и бед.
Снег летит, на ветру хороводится,
за тобой заметает след.
Снег скрипит, под кирзою пиликая,
мглится даль, поминально бела.
И судьба, как равнина великая,
широко, далеко пролегла.
28 февраля 1989 г.
ПАРАД
На трибуне Сталин в белом кителе.
Рядом Жуков, Берия видны.
А внизу ликуют победители
отгремевшей мировой войны.
Площадь перед Сталиным запружена.
Принял он Россию от сохи,
а оставит с атомным оружием.
Но дела у Сталина плохи.
Царственная мания величия.
Никому надежды никакой.
И не забывает он обычая –
свысока помахивать рукой.
Полон Сталин к массам недоверия.
Он суров и сдержан, хоть беги.
Гордый Жуков и сверхскрытный Берия –
все! – потенциальные враги.
120
Александр Никитенко
Пульсар
Вождь еще одернет властным окриком,
тех, кого приветствует народ.
Жукова командующим округом
он сошлет и глазом не моргнет.
Он коварен, холоден и бдителен.
Чуть усмешка трогает уста.
Он еще поставит победителей
на свои забытые места!
Прошлых лет живая кинохроника
с промельком на стершихся местах…
Как мы любим у любого троника
проходить в колоннах и цветах!
3 августа 1988, 2007 гг.
ПОЛЕ
Как боль земную вспомнил снова,
заречной свежестью дыша,
что среди шума городского
ожесточается душа.
Иду вечернею тропою.
Колосья клонятся к меже.
Чем шире поле пред судьбою,
тем глубже дума на душе.
И остываю я от боли,
и забываю на ходу,
что жизнь мою, как это поле,
когда-нибудь я перейду.
3 июня 1988 г.
В СУМЕРКАХ
Хрустнул веткой – ворона взлетела
(притаилась, следила за мной).
Унесла свое темное тело,
будто сгусток печали земной.
И вздохнул я свободней немного,
забывая эпический грай,
будто вся моя боль и тревога
вместе с ней улетела за край.
1988 г.
121
Александр Никитенко
Пульсар
ЧЕЛОВЕК РАЗУМНЫЙ
Цель жизни – только жизнь.
Не надо фраз красивых
о гениях в америках, россиях,
о лжепророках и о лжемессиях.
Мы выводков мышиных и крысиных
Природе не дороже. Род и вид,
который и живуч, и плодовит,
способен к продолженью рода, вида.
Толпа – опроверженье индивида.
Любуемся мы статуей Давида,
губя за родом род, за видом вид!
Нам сладок разум, но и ядовит.
Страшимся мы подземного Аида,
в сами на земле творим Аид.
А после жжет нас совесть и обида.
Но у Природы нет на нас обид,
она мудра и терпелива, ибо
цель жизни – только жизнь.
Наш вид и род
прервет
однажды
этот
ход
природ?
9 февраля1989 г.
ПРОДУКТЫ МОРЯ
(антиреклама)
- Сегодня
ядерное лето!
Вето:
не ешь креветок
на о.Эниветок,
не рыбачь на о.Муруроа –
мурово.
Есть еще люди
в Москве и Пекине,
но их уже нет
122
Александр Никитенко
Пульсар
на атолле Бикини.
Силенчеловечищеэтакаяглыба,
но сильней
радиоактивная рыба –
опасайтесь не сигареты,
опасайтесь сигуатеры!
Ты копишь нежность или акции,
но рыба накопитель радиации.
Покойник съел тунца – и рад.
А в нем – 2500 рад!
Участники похоронных процессий,
не забывайте про литий, про цезий!
Продукты моря –
индукты горя.
Богатство мирового океана –
окаянно!
Лишь те, кто терпеливо
возьмутся за умы,
доживут счастливо
до «ядерной зимы».
1 ноября 1988 г.
СТЕПЬ
Сердце иссушает ветер жгучий.
На зубах поскрипывает пыль.
Смерч,
как джинн,
высокий
и могучий,
взвился
и пошел
через ковыль.
Здесь бы уместилось пол-Европы!
Упиваясь маревом сквозным,
суслики
стоят,
как перископы
тех, кому мы противостоим.
123
Александр Никитенко
Пульсар
Здесь, где правят слух и обонянье,
зоркий глаз и принцип силовой,
потрясает
противостоянье
разума
и жизни остальной.
13 мая 1987 г.
***
И опять над сияньем залива
ветер пел, напоен синевой
и ему отзывались счастливо
тополя, озаряясь листвой.
Потому-то весь вечер без цели
и брожу, словно сам я не свой,
что свежо и привольно шумели
тополя над моей головой.
Оттого-то и полон я шума
нескудеющей жизни земной,
что её беспредельная дума,
словно ветер, прошла надо мной.
Этой тайне я верен навеки,
ничего для себя не моля.
И во мне, как вселенские реки,
всё шумят и шумят тополя.
11 июня 1987 г.
ПРОВИНЦИЯ
Грязь. Распутица. Тоскливо.
Ветер крутится, гудя.
Как обугленная,
ива
почернела от дождя.
Хлюпким хлябям нет предела.
Глинозем разбух, размяк.
И свистя остервенело
голый клонится лозняк.
Небо куксится, насупясь.
Черных туч летят слои.
Грузовик увяз до ступиц
в жирной жиже колеи.
124
Александр Никитенко
Пульсар
Сбил водитель набок шапку,
сплюнул, чешет у виска.
Всё расхристанно и шатко.
И тоска, тоска, тоска…
21 декабря 1988 г.
***
Я вдруг сорвался с места: «Журавли!».
И кликнул сына и других мальчонок:
- Сюда, скорей! – показывая в небо.
Они веселой стайкой подбежали
и окружили, стихшие, меня
и головы задрали в синеву,
где над большим двором микрорайона
на Юг
летели
клином
журавли,
курлыкали прощально и протяжно –
нас оставляли зиму зимовать,
а сами улетали.
Тихим светом
был полон день осенний золотой,
и сын мой – мой печальный журавленок –
махал им вслед и жмурился на солнце…
5 сентября 1987 г.
***
Эта женщина – вещая птица –
всё зовет за собою, паря,
и не хочет никак опуститься
на мои золотые поля.
Ей моя приземленность противна,
ей своя окрыленность мила.
Всё меня окликает призывно,
испытать предлагает крыла.
И не зная ни сна, ни покоя,
всё я зов этот дальний ловлю,
всё в небо смотрю грозовое,
всё я женщину эту люблю.
30 сентября 1987, 2005 гг.
125
Александр Никитенко
Пульсар
ЖЕНА ОВИДИЯ
В интригах за наследника престола
Октавиан запутался кругом…
Нет в мире средства более простого,
чем гнев сорвать на ком-нибудь другом.
Овидий был любимец муз и граций,
был публикой взыскательной любим.
Великий и божественный Гораций,
Тибулл бессмертный – в дружбе были с ним.
Изгнать его – немало в том резона
отвлечь вниманье римлян от интриг.
Вот почему в пенатах у Назона
плач и мольба, и стон, и вопль, и крик!..
Дочь в Ливии, а муж отплыл в изгнанье
к неласковым сарматским берегам.
Одна, как перст, жена свои стенанья
шлет день и ночь безжалостным богам.
С ним разделив страдания и муку,
от горя и тоски полужива,
оплакивает лютую разлуку
его полувдова-полужена.
Её мольбы спасут его в дороге.
И «Письма с Понта» к римлянам придут.
Её мольбами тронутые боги
изгнаннику бессмертие дадут.
Родной женой, стихиями овытый,
в далеких Томах, в диких племенах,
состарившись, скончается Овидий.
Но станет жить в грядущих временах!
23 декабря 1988 г.
5. ПОЭТ – СТЕЧЕНЬЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ
***
Овсюг, осот, пырей –
мои родные травы.
Вся улица была
заросшая травой.
Но у других времен
126
Александр Никитенко
Пульсар
совсем другие нравы:
покрыл её асфальт
и стала мостовой.
Как долго я живу,
как будто не одну я
жизнь прожил на Земле,
а память всё жива:
бывало лишь свернешь
на улицу ночную –
и холодом обдаст
росистая трава.
По россыпям росы
и по холодной пыли
сквозь улицу пройдешь –
озябнешь перед сном!
На улице такой
однажды жили-были
мы на Земле былой
в селении одном.
На шелковой траве,
едва скопив силенки,
резвились мы, мальцы,
и не было затей
достойнее у нас,
и травяной зеленки
бывало не отмыть
с коленок и локтей.
И сами, как трава,
естественно и просто
мы жили и росли.
Везде была трава:
на улице, в саду,
и у крестов погоста –
над прахами расти
имела все права.
Трава росла везде.
И это означало,
что мы облечены
всем ходом естества:
трава встречает нас
у самого начала,
но и в конце всего –
повальная трава.
Нет улицы моей!
Я долго жив на свете.
Когда-нибудь в свой срок –
127
Александр Никитенко
Пульсар
чем дальше, тем скорей –
взойдут и надо мной
простые травы эти:
пырей, осот, овсюг,
осот, овсюг, пырей…
Взойдут и надо мной,
до неба доставая,
овсюг, пырей, осот,
мой долгий сон храня.
И лягут времена,
как эта мостовая
на травы давних лет –
на давнего меня.
24 декабря 1988 г.
***
Я из палатки выполз: тьма и холод.
И инеем покрытая трава.
я глянул ввысь, где, звездами исколот,
клубился черный космос естества.
Какая бездна звезд! И ночь, и холод.
Вселенная распахнута до дна!
И зарево вдали – там свет, там город,
а здесь мороз! Трава бела, бледна.
От космоса вовеки не отвлечь нас!
Глядел я вверх, к мирам летел иным.
И звездами заполненная вечность
текла мне в кровь дыханьем ледяным.
Текла мне в кровь – так иней лезет в щели
палатки посреди ночных степей.
И звезды, как молекулы, кишели
в крови космогонической моей.
15 февраля 1988, 2005 гг.
В ПОЛЯХ
Мне
все мои метания
простятся –
мечусь я,
обо всем живом боля.
Творящую
энергию
пространства
128
Александр Никитенко
Пульсар
хранят в себе
широкие поля.
В полях
есть только видимая голость
и мнимая таится тишина.
Но эта тишина – тот самый голос,
которым вся вселенная полна.
И слышу я
гудящую над полем
вдруг правдой обернувшуюся ложь:
…ты
смертен потому
что жизни полон
но ты
бессмертен тем
что ты умрешь
испытываясь космосом безмерным
не надо локтя близкого кусать
ты
до рожденья
был уже
бессмертным
но жизнь нужна
чтоб это доказать
пусть смерть
тебя
пугает
словно плаха
за так я ничего не отдаю
не унывай
все принимай как благо
и даже смерть грядущую свою…
Простых цветов здесь трогательна скромность:
солодка,
иван-чай
и молочай.
Отсюда
начинается
огромность
души,
ступившей
в космос
невзначай.
О, как нужна сейчас мне сила воли,
когда кипит эпическая мгла!
129
Александр Никитенко
Пульсар
О жизнь моя!
Как силовое поле
работай,
чтоб не стало в мире зла.
В комплоте гравитаций и мутаций
тряси меня, энергия эпох,
чтоб я,
уставший драться и метаться,
подзарядился вечностью,
как Бог!
Ну что с того, что плоть досталась бренной!
О всем земном
до края отболя,
я не умру,
а в мегаболь вселенной
уйду,
как в беспредельные
поля.
21 февраля 1989 г.
ДОН КИХОТ
Родной народ
прибит, как скот,
скорбит от рыцарских экспансий.
И тут приходит
Дон Кихот
с оруженосцем Санчо Пансой.
Тут не расчет,
не тонкий ход,
не предсказание пасьянса –
за идеалы
Дон Кихот
восстал!
С ним верный Санчо Панса.
Жестокий век!
Лишь на себя
все в мире тянут одеяло.
А он
выходит в путь,
любя
лишь зыбкий образ
идеала!
Он терпит всё:
злорадный смех,
130
Александр Никитенко
Пульсар
побои в качестве аванса
за то, что вышел против всех
один!
Чтоб больше не совался!
Но он
сражался против зла –
сам полководец и пехота.
Молва недобрая ползла
об убежденьях Дон Кихота.
Смотрели все – и короли! –
не дальше собственного носа.
А он
пошел на край земли
за Дульсинеей из Тобоса.
Чтоб ветер добрых перемен
в сердца людские дул сильнее,
обрел презренье он взамен
своей прекрасной Дульсинеи.
С тех пор
кочует по векам
звезда наивного испанца.
Дал бой он грозным ветрякам
один!
С ним вечный Санчо Панса.
Не хата с краю, не уход
в себя –
а славная работа!
И пусть порою Дон Кихот
нелеп –
я славлю Дон Кихота!
Встань, Дон Кихот!
Иди вперед!
Вот – идеал.
Вот – Санчо Панса. –
Чтоб кто-то снова в свой черед
на вашу удочку попался.
Сердца глухие растревожь,
свой идеал всей кровью нянчи,
чтоб кто-то дальний
стал похож
на Дон Кихота из Ламанчи!
8 ноября 1988 г.
131
Александр Никитенко
Пульсар
ПЕСЕНКА
Мир жаждет
масла
и маргарина
для ежедневных своих хлебов.
Но страждет
Мастер
и Маргарита,
храня,
спасая свою любовь.
Есть солнце Юга и дольче вита –
ешь ананасы и пей ситро.
Но там, где Мастер и Маргарита,
бессильны злато и серебро.
Всё мирозданье
любви открыто.
Брось о богатстве свою тщету.
Богаты Мастер и Маргарита,
хоть ни гроша у них на счету.
Есть в каждом
микро- и макроритм.
Приблизь миндалевые свои!
По мастерам и по Маргаритам
мы все тоскуем, прося любви.
Планета
лесом ракет покрыта.
И пандемией гуляет СПИД.
Но любят –
Мастер и Маргарита.
И мир на этом пока стоит!
17 марта 1988 г.
***
Юоновская синь
в колоннах тополиных.
Морозная полынь.
Метелки камышей.
И шорохи мышей
в скирдах полубылинных
в заснеженных полях
на родине моей.
Юоновская синь
в следу глубоком конном –
132
Александр Никитенко
Пульсар
след полон голубым
на мерзлой белизне.
Юоновская синь
в искомом и исконном –
юоновская синь
в природе и во мне.
Юоновская синь –
сквозящие одежды
для розовых телес
богов да и богинь.
Юоновская синь,
таящая надежды
в эпоху без надежд.
Юоновская синь.
Все корни бытия
подрыли мы, как свиньи.
Вернусь в свои поля,
как после похорон –
пронзит меня простор
юоновскою синью.
И всюду грай ворон.
И всюду он –
Юон.
Ю – юность,
о – объем,
н – неизвестность, небыль
как в Байроновской «Тьме».
Юоновская синь!
Уйдет она из неба –
тепла и доброты
убудет на земле.
Юоновская синь,
ООНовская осень.
Наступит ли «зима»
и ядерная стынь?
Когда мы этот страх,
как камень,
с сердца
сбросим?
Юоновская синь,
юоновская синь.
Юоновская синь,
«предзимних», предконечных
лет мало за спиной.
Так много в сердце сил!
133
Александр Никитенко
Пульсар
Ни на путях земных,
ни на небесных Млечных
нас только не покинь,
юоновская синь!
8 декабря 1988 г.
ПРЕДТЕЧА
Кружила птица над полями.
Она вершила свой полет,
почти не шевеля крылами.
И жив был ею небосвод.
И тот, кого втравила в небо,
кого та птица потрясла,
всё ввысь смотрел и думал: «Мне бы
такие вольные крыла!».
17 октября 1987 г.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ – 87
Вся душа окровавлена, сбита
на жестоких витках бытия.
Началась эпидемия СПИДа –
сообщает «Спидола» моя.
В «Литгазете» твердит Вознесенский
всем о том, о чем чаще молчат.
Возле старой скамьи возле сельской
не видать ни парней, ни девчат.
И меня посещает обида,
сам себе я сегодня постыл,
из-за этого самого СПИДа
я к любимой своей поостыл.
Дорогая, мы взрослые люди,
как же будем себя мы беречь,
если даже о чистой посуде
заходила по радио речь.
И не место слезам и обидам
в этом мире, где столько стряслось.
Апокалипсис вылился СПИДом?
Спи одна, и да с нами Христос.
21 октября 1987 г.
134
Александр Никитенко
Пульсар
ГИТАРА
Пой и жги,
зноби,
звени, гитара,
горькими аккордами сочась!
Это всё ведь в воздухе витало,
вот и стало музыкой сейчас.
Пой и жги!
Придвинемся к костру мы,
ощутив с примятого сенца,
как твои эпические струны
прорастают в бренные сердца.
Для доктрины первого удара
есть ответный ядерный удар.
Пой
и жги,
зноби,
звени, гитара!
Сердцем
цель
в угрозу,
как радар.
Нации воинственны, как гунны.
Ярость распоясавшихся орд,
как нарыв,
капроновые струны
вырывают с кровью из аорт.
Перевода музыке не надо!
То, о чем ты горестно звенишь,
понимают Дели и Гранада,
Понимают Лондон и Париж.
Женщина,
бунтарки и дикарка,
стоп, гитара!
Хватит, помолчи –
сердцу разгоревшемуся жарко
в апокалиптической ночи!
Полон мир распада и разлада.
Он, как сфинкс, задумчиво притих,
не сводя трагического взгляда
с бедер полированных твоих.
12 декабря 1988, 2005 г.
135
Александр Никитенко
Пульсар
В САДУ
Сгибла ягода крушина.
Всюду белый пух снежин.
Из трубы, как из кувшина,
вышел длинный дымный джинн.
День, как розовый младенец,
с млечным медом на губах.
Задубелых полотенец
пятна ярки на снегах.
Ветви тяжкие провисли –
много снега намело.
Человеческие мысли
у деревьев про тепло.
Под стрехой сосулек груда.
Хоть кого сведет с ума
эта зрелая остуда,
эта белая зима.
Полусвет, и стынь, и снежность.
Полусущность, полусон.
Человеческая нежность
к тем, кто снегом занесен.
29 октября 1987 г.
СПОРТ-ПРОГНОЗ – ХХI
В ринге –
железные свинги.
А Вася роботу
как даст по хоботу –
зашатался тот на негнущихся.
Ввиду явного преимущества!
Не было у робота
мастерства и опыта.
Принимает, юн и хрупок,
Вася
межпланетный кубок.
А у дисплеев ропоты:
«Уже и в боксе роботы!».
31 октября 1987, 2005 гг.
136
Александр Никитенко
Пульсар
***
Робот – хром, ванадий, провод.
Вот вернулся он домой.
Робот сын. Супруга робот.
Паучок в углу живой.
- видно – надо – будет – сыну –
- как-то – дать – под зад – пинка –
- чтоб – повымел – паутину –
- и – прищучил – паучка –
9 декабря 2005 г.
СНЕГОПАД
Тополей заснеженная охра,
липких хлопьев маревный полет.
И ворона – встрепанная рохля –
снегопаду кланяясь, орет.
Снеговей и головокруженье,
не видать ни кустика вдали.
Тополей ракетное движенье
в рыхлое пространство от земли.
С тягой в небо никакого сладу!
Небеса земному по плечу.
Я и сам навстречу снегопаду
невесомо в сумраке лечу.
29 октября 1987 г.
***
Говорит машина мне:
- я – люблю – горю – в огне –
- я – твоя – ты – мой – мужчина –
Я люблю тебя, машина!
Для амурных кибернетик
есть недурный кабинетик.
Я – Адам. Ты – моя Ева.
Погляди же поскорей,
как с компьютерного древа
электронный манит змей.
137
Александр Никитенко
Пульсар
Оттого, что ты прекрасна,
возрождая и губя,
красным яблочком соблазна
искушает он тебя.
Не погладит по головке
нас за это Бог-отец
(он как раз в командировке
на созвездии Скопец).
Раскрывай свои объятья,
падай в киберы цветов.
И за это пострадать я,
как Адам в раю, готов.
3 ноября 1987 г.
ЭВОЛЮЦИЯ
Вода
в условиях невесомости
обретает
форму шара.
А мы на 70%
состоим из воды.
А что если
кругловековое бытие на орбитах,
вне гравитации,
устранит человеческие
асимметрии
и какая-то часть человечества
примет оптимальные пропорции –
круглые и совершенные?
Сохранится ли зависть
круглых дураков
круглым отличникам,
покоряющим вселенную
не ради круглых сумм
и круглого удовольствия?..
И смогут ли
круглые дураки
стать
еще более круглыми?
3 ноября 1987 г.
138
Александр Никитенко
Пульсар
СИНИЙ МЕД
Спят под снегом пыреи, осоты.
Ожерелья горят и колье.
От протекторов четкие соты
в подмороженной колее.
Молодея, пылаешь соблазном
прилепиться, рассыпавшись в прах,
к ослепительным вспышкам алмазным
на рассветных несметных снегах.
Светят синего неба высоты.
Синий лес индевеет, как дым.
От протекторов хрупкие соты
под ногами полны неземным.
И поэтому – слава восходу!
И поэтому полон ты сил,
что к рассветному синему меду
огневые уста приложил.
23 января 1988 г.
«ПОСЛЕДНИЕ ПЕСНИ»
В Карабихе, у Некрасова.
Бахилы и тишина.
Зачем ты глаза накрасила?
И тушь теперь солона.
Сентиментальная барынька.
Литературовед.
Со стороны забавненько
выглядит твой привет.
Люд подобрался знающий.
Грамотный, крепкий люд
Смотрят на нас извиняюще,
нервно плечами жмут.
Всё свое стародавнее
выплачешь вдруг дотла
здесь, где среди страдания
муза его цвела.
Перед последними песнями
вспомнятся мне вдали
слезоньки твои честные,
вспухлые веки твои.
10 ноября 1987 г.
139
Александр Никитенко
Пульсар
***
Сумерки пахнут сиренью.
Ею набит палисад.
Космы спуская к селенью,
тучи вдали парусят.
Всюду от листьев, от стенок
мокрых, но светлых вполне,
отсвет небесный, оттенок
слабый, но видимый мне.
Дождь этот майский! Светло с ним
встретить вечернюю тень.
Чем-то вовсю кончаловским
ломится в окна сирень.
До мятежа, до мигрени
сумрак по комнатам густ
женственным смехом сирени
и холодком её уст.
12 ноября 1987 г.
***
Вороний ор и тишина, и дымка.
Трава и листья в дождевой пыли.
И горы, как на негативе снимка,
застыли черно-белые вдали.
Шуршу листвой грибного перелеска.
Желанны тишь и свежесть, и роса.
И сапоги, наволгшие до блеска,
сияют, отражая небеса.
Стелю ракет из полиэтилена,
сажусь курить под хмурою сосной
и слушать среди сырости и тлена,
как времена проходят надо мной.
15 ноября 1987 г.
***
Звездами пылкими
небо горит вечерком.
Топят опилками –
пахнет смолистым дымком.
140
Александр Никитенко
Пульсар
Крыши с антеннами.
Теплые в окнах огни.
Люди за стенами –
как продолженье родни.
Лаями звонкими
псины стращают врага.
Плотными пленками
крыты в подворьях стога.
За огородами –
космос с мерцаньем седым.
Улицы родины.
Сладкий отечества дым.
17 ноября 1987 г.
***
Мазаи-дедушки
спят, носом клюнув.
Бал правят денежки,
нам в святцы плюнув.
Цивилизация
зубами щелк –
исчезли зайцы?
За вами – волк.
Волков почище мы
в седом лесу,
когда ручищами
гребем красу.
Орехи-ягоды…
Жаль лысых Альп.
От нашей пагубы
Земля, как скальп.
Не пункт приказа,
а просто логика:
храни бекаса
и толстолобика.
По свету рыпаясь,
не множь скорбей.
Пусть будут рыба язь,
жук-скарабей.
141
Александр Никитенко
Пульсар
Без флоры-фауны
в душевном голоде,
мы, как профаны
слепые в городе.
Нальешь аквариум,
идешь ли с псом –
и разговариваешь
с ним обо всем.
А силой мериться
правишь в Исеть.
Во время нереста
ставишь сеть.
Но угрожающе
ведут следы
из окружающей
тебя среды
в медовый месяц,
где ты – нагой,
трезубцем метясь,
грядет изгой
всех дряблых пашен
и грязных вод.
И будет страшен его приход!
Отмстит жестоко!
И не спасут.
Око за око.
Зуб за зуб.
Смог посварганили
из снов зари!
Но мы свергаемы
как цари.
Из Красной книги
в интимном лепете
сигайте, сиги,
линяйте, лебеди.
Спасите Ладогу
от целлюлоз.
Храните радугу
в крылах стрекоз.
Летите, голуби!
По всем краям
сносите головы
земцарям.
142
Александр Никитенко
Пульсар
Вернитесь, туры
эхорогие,
в век экологии
как диктатуры.
2 декабря 1987, 2005 гг.
ЭКСПРОМТ ПРЕСТИЖНЫЙ
В окошко пялюсь я с дивана:
стоит в космической дали
Луна – по-старому Диана,
а проще – спутница Земли.
Ночь и не думает смеркаться –
блестит, как новый медный таз,
Луна, где два американца
прошли по грунту в первый раз.
На не и кратеры, и горки
видны отчетливо вполне.
И рифмы с пылу, как иголки,
я подбираю при Луне.
Они хотя и островаты,
я к месту их тотчас вверну:
жаль, что не наши астронавты
тогда ступили на Луну.
Луна плевала на престижи.
А людям дорог их престиж.
Блести же, дивная, блести же
на всех одна, как мне блестишь!
4 декабря 1987 г.
***
Поэт –
стеченье обстоятельств,
порой трагических. И тут
коль не сумеешь отстреляться,
нашатырем не ототрут.
Поэт
убийствами не грешен
и тем потешен для убийц.
Он выйдет с пригоршней черешен
один,
143
Александр Никитенко
Пульсар
как прежде,
и – убит.
Поэт
с фатальною Натальей
пошлет к чертям холодный свет.
И чем талантливей – тотальней
он грудью ищет пистолет.
4 декабря 1987 г.
***
Дерево с птицами
над черепицами
утренних крыш.
Речка с протоками,
берег с осоками.
Зябкая тишь.
Речка зеленая –
вся просветленная,
словно сестра.
И над глубинами
с ультрамаринами
солнца игра.
И с колокольчиком –
перед погонщиком
гурт у моста.
Жизни полно еще
в сердце не ноющем.
Даль и мечта!
Росные тополи,
голуби в штопоре,
небо в огне –
всё это в городе
с вечностью в сговоре
чудится мне.
Не забывается –
вновь открывается
всё, что прошло.
Бережно холится!
Как за околицей,
в сердце светло.
6 декабря 1987 г.
144
Александр Никитенко
Пульсар
БЫЛЬ
Земля,
гордись сынами!
Сквозь пламя, лед и тьму
прошли мы, как цунами,
по лону твоему.
Твои большие дали
печали и поля!
Мы милостей не ждали,
мы взяли их, земля.
Космическая эра.
Магическая новь.
В тебе всё те же – вера,
надежда и любовь.
В иллюминатор светишь,
за нас самих боясь.
Ты, словно мать от детищ,
от нас не отреклась.
Мы плюнули в колодец.
Но ты простила нас.
Тебя еще колотит
той былью и сейчас.
11 декабря 1987 г.
***
В роще, грустя, отдыхаю…
Что там темнеет?
Беда…
Словно сюда от Дахау
тянется след сквозь года.
Нож достаю перочинный,
режу капроновый шнур.
Следствие страшной причины –
глаз этих мертвый прищур!
Измордовать бы салагу!
На душу малый не чист.
Тот, кто повесил собаку,
потенциальный нацист.
145
Александр Никитенко
Пульсар
Пуще любого микроба,
эпидемично хитра,
в душу въедается злоба
при дефиците добра.
От бесноватых матанек
эти юнцы-стервецы.
Роща – болит, как Майданек.
Спрятаны в воду концы.
Были остры ощущенья?!
Бился в конвульсиях пес?
Стражду
и жажду отмщенья
сердцем, отвыкшим от слез.
11 декабря 1987 г.
СПРАВКА
Живу в квартире однокомнатной
с моей тоскою-анакондой.
24 октября 1987 г.
***
Зимы лиловые последки.
И ветер вдаль несет ворон –
они цепляются за ветки
пустых качающихся крон.
Они планируют и схода
стремглав несутся по низам
туда, где золото восхода
за так завещано глазам.
Шумит по залежам угрюмым
большого воздуха струя.
Его сквозным широким шумом
опять ты полон по края.
Душа вся в праздничном и светлом,
и у бессмертья на краю,
как стая птиц, играя с ветром,
летит и внемлет бытию.
25 декабря 1987 г.
146
Александр Никитенко
Пульсар
УЗЫ
1
Все эти чудеса,
все эти узнаванья,
все эти голоса,
ликующий враз,
который в некий час
в пустыне мирозданья
не будет после нас,
как не было до нас!
Открой себя во мне!
Тебя в себе открою,
хотя уже вовне
во всем тебя открыл.
Я брат твоей родне.
А ты в моей – сестрою.
Ты – крылья в вышине.
Я – воздух, полный крыл.
Ах, эта синева
и это поднебесье!
Кружится голова.
Сквозь нас взойдет трава.
В реку небытия
перетеку не весь я –
расплещутся в траве
любви моей слова.
2
Что хочется тебе?
А хочется простого
простора и его
пророчеств и глубин.
Вросла уже в тебя
его первооснова –
даль голубых небес –
как в кровь гемоглобин.
Течет в тебе теперь
воздушно-голубая
живица всех времен –
небесная струя.
И ранку на руке
однажды колупая,
ты истечешь, смеясь,
всей кровью бытия.
13 декабря 1987 г.
147
Александр Никитенко
Пульсар
6. ПУЛЬСАР
ПУЛЬСАР
В мирозданьи –
рожденья
и смерти.
Век живем,
а приходим на час.
Вы часы свои с вечностью сверьте –
каждый миг уже вечен для нас.
Гаснут звезды,
а свет
сквозь
потемки
к нам
идет
еще
тысячи
лет!
Вам, сверхдальние наши потомки,
я
стихи
излучаю
как свет.
13 декабря 1987 г.
***
Свежесть в чувства поналей,
стой, глазей вокруг и слушай.
Хлещет снег из фонарей,
как вода из гнутых душей.
Света
конусы
стоят
над сугробами дороги.
Вероломный, как пират,
снег дымы убрал и смоги.
Звоны, тонны серебра,
и ветвей усталых сон, и
там, где парк темнел с утра –
белых взрывов мегатонны!
148
Александр Никитенко
Пульсар
Муза, музыка, мороз,
изваяния из ваты.
И в огне метаморфоз
помыслы чисты и святы.
Как усталость в душевой,
смыты разом все печали.
С белоснежною душой
мир прекрасен, как вначале.
Белизна и чистота.
Снег налип на «адидасы».
Из-за каждого куста
ржут серебряно Пегасы.
13 января 1988 г.
ИЗБА
Обстоятельств ли стечение
или сам я виноват,
но во мне ожесточение,
словно время воевать.
Даль моя исповедальная!
Небесам я попенял.
На пути изба недальняя.
Город принял поселян?
Про удобства телебенькали?
Про уют и унитаз?
Отмирает с деревеньками
что-то главное и в нас.
Что-то присное, от Пришвина,
от живых лесов и вод.
На меня, внезапно пришлого,
из дверей шипит удод.
Камышовое покрытие,
стен коптелый известняк
о фатальности наития
запустеньем известят.
Головни срамные – чомбами
и мобутами в углу.
Отопляли тут по-черному,
и обутыми, копчеными
спать валились на полу.
Кипятком миряне завтракали
149
Александр Никитенко
Пульсар
и хиляли в трактора.
Тут в страду механизаторы
расслаблялись до утра.
Треть судьбы микрорайонная –
сельских ванек эпатаж,
только сердца ни микрона я
не оставил в этажах.
Во-он мышастой перфокартою
домы застят горизонт.
Мрачно я над пеплом каркаю –
Феникса беру на понт.
Возрождайся, деревенщина!
Дуну, плюну, разотру.
Мне вослед изба, как женщина,
долго машет на юру.
18 декабря 1987 г.
БОГ
С соломой в бороде,
со взглядом родниковым,
встает
он
при звезде,
по-юношески прям.
На маковой заре
сенца дает коровам
и злаков золотых –
пичугам по полям.
Все эти существа,
все эти божьи твари
хвалу
ему
поют
светло и горячо.
Он
скромно внемлет им,
лукав и лучезарен.
И алый голубок
порхает на плечо.
150
Александр Никитенко
Пульсар
Все птицы в синеве,
все заводи речные,
все рыбы в глубине,
все черви бытия –
послушные ему
как истины ручные
летят,
текут,
плывут,
ползут во все края.
Довольный,
молоко
он пьет парное козье.
Играет ветерок
лазоревым плащом.
А воздух над землей,
как крылышко стрекозье,
прозрачен и огнист
и солнцем позлащен.
Он
знает:
доброта –
всему первооснова.
Как голубь на плече,
он
прост и ласков сам.
И Солнца яркий шар,
как золотое слово,
по тверди голубой
идут к мирским сердцам.
19 декабря 1987 г.
***
Был Бунин строг, Есенин весел,
всесилен Пушкин, словно Бог.
И звуки их нетленных песен
мне направляли лад и слог.
ХХ век зловонный смог
по небесам моим развесил,
по городам земным и весям,
и по артериям дорог.
С почти есенинской улыбкой
соединяю связью зыбкой
с былым и милым – наш прогресс.
151
Александр Никитенко
Пульсар
Не сберегли, а ведь могли же!
И Бунин старится в Париже.
И целит в Пушкина – Дантес…
15 декабря 1988 г.
***
Преображая мир,
нарушь-ка
пласт, весь в прожилках муравы –
зайдется в страхе мышь-норушка
и озвереют муравьи.
Дочерни
черви дождевые
земле.
Сыновны
пни опят.
Сановны мы!
И нам, живые,
они о милости вопят.
В глуши природ гнездятся гниды
на «жигуле» и «Шевроле».
И вот уже
из Красной книги
мы узнаем о журавле.
О царь земли,
уйми свой гонор,
скриви, краснея, кисло рот.
Не гонор,
а духовный донор
необходим, как кислород.
(Мы о гуманности бухтели…
Через поля идешь пешком –
и гибнут сонмища бактерий
под заграничным башмаком).
Мой взгляд раздумьем отуманен,
я сух, как справка БТИ:
быть может, я антигуманен
уж тем, что есть я в бытии?
О человек,
идя по миру
и чуя вечность впереди,
хотя бы тварь его
помилуй,
152
Александр Никитенко
Пульсар
хотя бы кроху
пощади.
19 февраля 1988 г.
СКАЗ
Нет грибов – поганки да свинушки.
Выхожу к районному мосту.
Мужики толпятся у пивнушки –
очередь с посудой за версту.
А над ними – глубина и дали,
роковая неба синева.
От земной заботы и печали
пухнет удалая голова.
Самому мне, что ли, выпить пива?
Все- таки не город, а село ж!
Только поэтического пыла
этим пенным зельем не зальешь.
Надо жить свободно, как природа,
быть скупым в желаниях своих.
Есть еще соблазны у народа.
Есть свобода – уходить от них.
Как поэт я сам прошел всё это.
Кто мне в мой стакан ни подливал!
И во мне не видели поэта
ни один из верных подлипал.
Есть в соблазнах много от порока!
И, зажав презренную деньгу,
прохожу с улыбкою пророка
мимо корешей на берегу.
У меня другие интересы
прежним собутыльникам назло.
Из карманов руки выньте, бесы,
в спину мне грозите тяжело!
Я с народом, но теперь не с этим.
Я прозрел, а прежде был слепой:
надоело быть вторым и третьим.
Я свободен быть самим собой.
7 декабря 1987 г.
153
Александр Никитенко
Пульсар
***
В чистом поле конь пасется.
Зелен сочный травостой.
Может,
этой
мир
спасется
красотой и чистотой?
Может, лезвийцем осотца,
что свисает с конских губ,
этот мир еще спасется,
алчен, яростен и груб?
Может, стрекотом кузнечьим?
Миру, полному тщеты
защищаться больше нечем,
кроме хрупкой красоты.
Может, коршун, взяв повыше,
воспаряя вдалеке,
зорко видит
мир,
повисший
от беды на волоске.
К роднику склонясь, попей – и
отшатнись:
в его стекле –
как последний день Помпеи,
день последний на земле.
Эти травы, эти воды
возвращают нам самим
как глаза живой природы
всё, что в мире мы творим.
Время ядерных Везувьев,
темных мест и черных дыр.
Мир, охваченный безумьем.
Красота как новый мир.
4 января 1988, 2007 гг.
ТАЙНА
В утренней дымке сиреневой,
в доле летающих стай,
154
Александр Никитенко
Пульсар
в поле за дальним селением –
кроется тайна из тайн.
Названо – сиречь искусственно.
Но самородны, как свет,
предощущенья, предчувствия,
предначертания, пред…
Каждый – охотник до тайного.
Мир возрождался не раз
от устремленья тотального
к тайному в каждом из нас.
С явного, вместе и тайного
первого крика в века
и до исхода летального –
тайна темна, как река.
Вечность – угрюмая хищница –
тайно предвидит черед.
Всё, что не найдено – ищется.
Всё, что не названо – ждет.
7 января 1988 г.
АВТООДА
Самодовольный и розовый!
Катишь по роще березовой!
Давишь цветы! бактерии!
Прешь! по живой! материи!
За теплое место цапаясь!
Выжил ты! гомо сапиенс!
Рядом! в кабине! девочка!
Наипикантная темочка!
Давишь акселератор!
Осоловелый каратель!
В землю сойдешь, как в омут!
Черви! тебя! не тронут!
Малым покажут деткам:
«Ехал по нашим предкам!».
27 декабря 1987 г.
155
Александр Никитенко
Пульсар
МИРОВАЯ ВОРОНУ
Черный ворон –
до сих пор он
черный,
мрачный,
теневой.
«Ты не вейся,
черный
ворон,
над моею головой».
В чистом поле
черный атом
испарит,
спалит сердца.
Черный ворон,
черта с два там
расклюешь ты
мертвеца!
Враждовать резона нет нам.
Будет мир разъят,
распят.
Да и сам ты станешь пеплом,
излучающим распад.
27 декабря 1987, 2007 гг.
ПРОРАБ
Виктору Казакову
Над рекой стоит над быстрой
твой строительный вагон.
Инвентарный №300 –
белой краской меж окон.
Раскаленная «буржуйка»,
раскладной велосипед.
Сядь и хлебушка пожуй-ка
в перерыве на обед.
Наша дружба не забыта.
У тебя весь век свое
неприютное, без быта,
кочевое бытие.
Всё ты рыскаешь по свету,
156
Александр Никитенко
Пульсар
депутат, передовик.
Всё подписываешь смету
новостроек рядовых.
Отдохнуть давно пора бы.
В хлябях пишешь кренделя.
«Если крутятся прорабы,
значит, вертится Земля».
Седина пробила патлы.
Ниткой схвачены очки.
Не дают покоя, падлы,
парни-передовички!
Не соскучишься с такими.
Время – деньги на дворе
и в Нарыне, и Надыме,
и в любой другой дыре.
У тебя, как у поэта,
нету легкого пути.
Все четыре части света
ты давно успел пройти.
Север, Юг, Восток и Запад –
ветры всех твоих фортун.
У тебя простая заповедь:
«Делай дело, не халтурь».
Ты давно к одеколону
вместо вермута привык.
Но родную мехколонну
тянешь вверх, как ломовик.
У «буржуйки» чуть погрелся
и глядишь на белый свет
показателем прогресса,
знаменателем побед.
28 декабря 1987, 2007 гг.
***
Привет, деревья!
Что вы тут стоите
с дрожаньем веток,
с тяжестью в ногах?
157
Александр Никитенко
Пульсар
А ваши птицы
где-то на Таити
в вечнозеленых свищут лозняках.
Нет в небесах ласкающей криницы –
невзрачен,
мрачен стылый небосвод.
И воронья крикливые станицы
ликуют в предвкушенье непогод.
Средь белоснежной утренней страницы
вы углем веток
застите зарю.
Звенят лимонногрудые синицы –
подруги ваши по календарю.
Тоскуете
по меду медуницы,
по славке,
по дрозду
и соловью.
И кто-то свыше,
из небесной Ниццы,
жалеет вас в заснеженном краю.
Теперь таких на свете единицы,
кто,
не стыдясь сочувствующих глаз,
нежнее приснопамятной зеницы
вас
бережет
и думает
о вас.
30 декабря 1987 г.
***
Входим в вечность, словно в кинозал мы,
смотрим, вопрошая невпопад,
отчего исчезли динозавры
миллионы лет тому назад?
Через миллион тысячелетий,
может, кто-то спросит бытие,
отчего исчезли на планете
люди, населявшие её.
5 января 1988 г.
158
Александр Никитенко
Пульсар
ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ
ПЛЮС-МИНУС ПЯТЬ
Дом, работа –
тяжела
вся рабочая неделя.
Губы алым подвела.
Платье новое надела.
Наказала сыну спать.
Загадала: чет и нечет.
Назывался в клубе вечер
«Тридцать пять плюс-минус пять».
За столом три мужика
со щеками, как при флюсе.
У нее года все в плюсе.
Счастье в минусе пока.
От намеков чуть не рвет.
В дом вошла, укрыла сына.
Свет на кухне погасила
и ревет, ревет, ревет.
6 января1988 г.
***
Пииты! Мы должны воздать вам в жизни дань.
Г.Державин
Вот –
без оваций и госпремий,
устало отложив перо,
непризнанный
гуляет
гений,
сакраментальный,
как Пьеро.
Удел поэтов одинаков:
хулы –
года.
Хвалы –
момент.
А после жизни,
словно на кол,
сажают их на постамент.
159
Александр Никитенко
Пульсар
Ярлык бессмертного
пришили
тому,
кто прежде был гоним…
При жизни, граждане, при жизни
мы все признания хотим!
Ко мне лицо свое притисни,
подруга, спутница, жена.
Молю:
люби
меня
при жизни!
А после жизни –
будь вольна!
Цена признанья – свет прозренья
и волшебство как естество.
Признайте хоть стихотворенье
из литсобранья моего!
У правды
памятников нету –
она и так всегда жива.
Не ставьте памятник поэту!
Признайте бренного сперва.
17 января 1988 г.
ДАЛЬ
Закурю и пойду вдоль канала,
где вода от небес зелена.
Эта даль и меня доконала.
Хоть кого доконает она.
Эта даль меня гонит из дома.
Как любимая женщина, ждет.
Не проходит на сердце истома
и уже никогда не пройдет.
Одиночество – это награда
за былую всеобщность мою.
И теперь никого мне не надо,
кроме дали в безлюдном краю.
Откричали мои пароходы.
Отстучали мои поезда.
Всё изведано, кроме охоты
полюбить эту даль навсегда.
160
Александр Никитенко
Пульсар
И когда насовсем в эти шири
я уйду, как земная печаль,
ничего не останется в мире
от меня – только дальняя даль.
8 января 1988 г.
***
Вся природа улыбнулась,
Как высокая тюрьма.
Н.Заболоцкий
Смотрит
маленький
злой человечек
на зеркальные плоскости речек,
на сквозные объемы лесов,
задвигая железный засов.
Человечек –
хозяин природы.
Он
присвоил
пресветлые воды,
своды
синих
высоких
небес
и росою сверкающий лес.
Сил полны
это небо и речка,
лес,
гудящий прибоем времен.
Но боятся они
человечка –
он
хоть мал,
но хитер и умен.
Шкуру спустит –
строптивый хозяйчик.
Всё вокруг –
для него одного.
Ни один –
даже солнечный –
зайчик
не уйдет
из владений его.
161
Александр Никитенко
Пульсар
Насыщается
стронцием глина.
Ощущается
ропот немой
как тоска
журавлиного
клина
над высокой
и мрачной
тюрьмой.
10 января 1988 г.
***
Как им она тогда вертела!
Вы с ней отбросили коньки б.
А он любил тогда Вольтера,
был простодушен, как Кандид.
Была начитанной и дерзкой,
и угловатой, как пострел.
И на нее с улыбкой детской
он зачарованно смотрел.
Она, как ветер, вдруг влетала,
и шло всё прахом и золой.
Как сквозняком, его сметало
её порывистостью злой.
Он ждал её, совсем не зная,
что терпелив, и потому
она – такая продувная –
всю душу выстудит ему.
За много лет и километров
от той поры, пустой, как дым,
он до сих пор продут, как ветром,
воспоминанием сквозным.
11 января 1988 г.
АДАМ
И обустроил свой Эдем он.
Хлопочет Ева. Дни летят.
И стал ему являться демон6
«Твой рай для Евы – сущий ад!
162
Александр Никитенко
Пульсар
Взгляни, как подурнела Ева.
Она в мечтах совсем не тут.
С тех пор, как плод вкусила с древа,
её сомнения гнетут.
Когда тебе дарила пламя
она от Господа тайком,
с искусанными в кровь губами –
уже мечтала о другом.
Ты веришь ей легко и смело
и делишь с ней твою любовь.
Измена, милый мой, измена
в основе верности любой…».
Лежал Адам под сенью древа.
Текли века за слоем слой.
И там, где сердце билось слева,
лишь боль клубилась над золой.
14 января 1988 г.
ЭСКИЗ
Стиральная доска речной парящей ряби,
метелки камыша, сквозной объем леска.
И ты издалека шагаешь через хляби,
и над тобой века плывут, как облака.
Весна уже близка! Летят её пичуги,
свистят её шмели, как пули у виска.
Звенят её ручьи, пьянят её причуды
от почвы под тобой – до звездного песка.
И все от ветерка чуть-чуть уже с приветом.
И вялый снулый гнус за ворот поналез.
Над паром золотым, над берегом прогретым
толкачики, толпясь, танцуют полонез.
И всё ж твоя тоска пока что не проходит.
Не тает в глубине на сердце давний лед.
И, ежась, смотришь ты, как зябкий пароходик
в простудном плеске вод отважно правит ход.
18 января 1988, 2005 гг.
РЫБАЦКОЕ
Природа, ты не виновата!
163
Александр Никитенко
Пульсар
Ты месть свою явила вдруг –
и от болезни «минамато»
японцы мерли вроде мух.
На дне залива Минамато
ртуть из отходов комбината
накапливалась много лет.
Не рыбки лакомой, по сути,
а метилированной ртути
наелись те, кого уж нет.
Ловя серебряную рыбку
в пруду, привычные к труду,
не повторяем ли ошибку,
не вылетаем ли в трубу?
А вдруг за все ошибки века,
завещанные и сынам,
экологическое эхо
ударит гибельно
по нам?
21 января 1988 г.
ПОЭТ КОНЦА ДВАДЦАТОГО СТОЛЕТЬЯ
Лег черный снег
на пыльную траву,
на радужную пленку нефтяную.
Всласть
в легкие
озона не втяну я,
в бездымную
не гляну синеву.
Я ничего поделать тут не смог –
рос как поэт я медленно и долго.
В моих стихотвореньях мало толка,
когда царит
повсюду
смрадный
смог.
Осталось мне лишь подвести итог.
Свидетельствую:
шансы наши плохи.
Материя! В ней живы только крохи.
Наш век экологически жесток.
Мы написали много Красных книг.
Мы искромсали нашу биосферу,
164
Александр Никитенко
Пульсар
свинец,
азот,
двуокисную серу
выбрасывая
в небо
напрямик.
Мы были
безоглядны
и горды.
И вот теперь
при всем честном народе
идет
круговорот
беды
в природе,
как шел
круговорот
её воды.
Она на всех давно имеет виды
и разрушает без обиняков
защитный слой над царством Антарктиды,
несметные
сокровища веков.
И горько мне,
как будто воду в ступе
я радиоактивную толку.
В грядущее
с природой мертвой вкупе
я не дойду,
как Слово о полку…
С необщим выражением лица
об этом
вновь и вновь
рискую петь я.
Поэт
конца двадцатого столетья –
быть может, вообще
поэт конца.
21 января 1988, 2007 гг.
ЗИМНЯЯ РАДУГА
Пар валил из открытого хлева,
было в низком проеме темно.
Солнце справа алело,
165
Александр Никитенко
Пульсар
а слева
в небе явственным было пятно.
Стыл снегов перламутровый глянец.
Просыпался серебряный лес.
Фиолетово-рдяный румянец
цвел на склоне студеных небес.
И хозяйка, надежно одета,
всё стояла с охапкой сенца,
в эту интерференцию света
запрокинувшись маком лица.
23 января 1988 г.
РИСК
Стихотворение – поверхность
морская,
а под ней должна
вдруг неизведанным
повергнуть
поэзия как глубина.
Ревут шторма и стонут судна
вдали!
Их стережет одна,
катастрофически подспудна,
вся
мировая
глубина.
Нетленна мысль,
бесценно слово,
когда их полнят по края
вся трагедийная основа
и риск
земного бытия.
Стихи стихиями любимы.
Стихией жив и сам поэт.
Там, где берут его глубины,
на зыбях памятников нет.
Поэзия –
пустяк –
без риска.
Разверзни
верхнюю
волну!
166
Александр Никитенко
Пульсар
И знай:
не будет обелиска
там,
где ушел ты
в глубину.
23 января 1988, 2007 гг.
***
Мать-земля, ветра твои прогоркли
сыростью весенней и тоской.
Я стою на солнечном пригорке
вдалеке от тщетности мирской.
Маета и суетность людская,
вековечный холод пустоты!
Ветерок, лицо мое лаская,
треплет худосочные цветы.
Мне под ветровыми небесами,
мать-земля, спасая и храня,
тихо светишь синими глазами
тех, кто жил на свете до меня.
С бледным стеблем, как они отважны!
И над ними космос ледяной.
Может, я когда-нибудь однажды
так же гляну в вечность надо мной.
24 января 1988 г.
ПРОРОК
Далеко ушел ты от порога.
Дальше века сердцем забеги!
Бьет в подошвы мерзлая дорога.
Стукают по глине сапоги.
И змеится белая поземка
вдоль корявой ржавой колеи.
Ни села, ни малого поселка
не содержат пустоши твои.
Заслоняясь от ветра на секунду,
чиркнешь спичкой в сигаретный чад.
И опять по вымерзшему грунту
мерзло сапоги твои стучат.
167
Александр Никитенко
Пульсар
Нет в своем отечестве пророка,
как сердца глаголами ни жги.
Бьет в подошвы мерзлая дорога,
стукают по глине сапоги.
Не достало малого – уменья
созерцать бесстрастно белый свет.
Прямо в сердце бьют тебя каменья,
в озвереньи брошенные вслед..
26 января 1988 г.
***
Раздолье да деревьев
туманные верхи.
За полем на деревне
горланят петухи.
Не жизнь с утра – малина!
Малиновый восход.
И синь ультрамарина
в тени домов, ворот.
Малиновы березки.
Малиновы снега.
И дым от папироски
малиновый слегка.
С былинами, с веками
спаявшийся уют.
И звоны над снегами
малиновые бьют.
28 января 1988 г.
***
Познается судьба по контрасту
кратких дней с бесконечностью лет.
И от Солнца сиянье по насту –
только свет на одной из планет.
Ты затерян в глобальности мира.
Но нацелясь в скопления эр,
как антенна, двурогая лира
чутко слушает музыку сфер.
168
Александр Никитенко
Пульсар
Все минорные черные дыры,
все мажорные зори небес
как органы звучат и клавиры
и тебя обступают, как лес.
Беспредельны пространство и время,
теснота бытию не с руки.
И в его безымянной поэме
есть напев о тебе в полстроки.
Так ликуй, каждый миг погибая
и рождаясь в цепи бытия!
Поле белое. Даль вековая.
И эпический грай воронья.
30 января 1988, 2005 гг.
У ОЗЕРА
В борьбе с судьбой сторонник сдач я,
её приемлю, не дрожа.
На рейд
от пристани Рыбачье
ушла тяжелая баржа.
Вода
слилась с лиловым небом,
все дали смутные смежив.
Я в мире жив
не только хлебом –
я этим небом
тоже – жив.
Я волю дал
небесным зернам –
пусть прорастут они в свой срок
здесь, где на космосе озерном
баржи мигает огонек.
1 февраля 1988 г.
МИСТИКА
Пять мертвых воронов.
С десяток гильз картонных.
Утоптан наст,
весь в пятнах кровяных.
169
Александр Никитенко
Пульсар
Что тут поделаешь?
Мне жалко птиц гортанных.
Их
души
певчие
теперь
в мирах
иных.
Семейство врановых
пяти лишилось особей.
Притихла рощица,
пустая от ворон.
Пять мертвых воронов –
трофей, конечно, бросовый,
презренно счисленный
бессмысленный урон.
Судьба всемирная – всевидящая бестия.
Свой
путь
мирской
проходим мы под ней.
За зло творимое
она воздаст возмездие.
Чем скрытней зло,
тем месть её сильней.
Стрелки сопливые!
Сынки
с разбойным норовом!
Когда покинете
родной земной приют –
злорадно каркая,
пять лютых черных воронов
на вас
спикируют
и в клочья
расклюют!
8 февраля 1988 г.
***
Забрал он сына из детсада.
«К потомкам с детства жизнь строга», сказал и плюнул он с досады
в канцерогенные снега.
7 февраля 1988 г.
170
Александр Никитенко
Пульсар
СЫНУ
Мой
кареглазый мальчик,
влажные окна в зрачках.
Смех твой,
как солнечный зайчик
в серебряных
ручейках.
Сын,
моя малая крохотка,
вырасти хочешь скорей.
Дай не узнать тебе грохота
бабахающих батарей!
Ты –
мое
дальнее
эхо.
Будешь
после меня.
Мой
колокольчик смеха
в трагические времена.
11 февраля 1988 г.
СПАС
Стадность – с нею поспокойней
всем, кто вырос на вожжах.
Но какой всеобщей бойне
их врасплох предаст вожак?
На рожон, срываясь, лезьте,
если топчут в вас стада
чувство совести и чести,
чувство долга и стыда.
Спас – не стадо. Ибо в Спасе
уникальности черты.
А без этой ипостаси
мы не люди, а скоты.
14 февраля 1988 г.
171
Александр Никитенко
Пульсар
ДАРЫ
Природа, без твоих даров
мы жить и выжить не смогли бы!
На Балатоне
комаров
свели на нет –
не стало рыбы.
Что комары!
Антимиры
на нас самих имеют виды.
И хлещет космос из дыры
в районе белой Антарктиды.
Дорога
за витком
виток
ведет на ядерный Везувий.
Цивилизации итог
уже давно непредсказуем.
Всё,
всё,
что мы на нет свели,
нам возвратить – тщета пустая.
И сами
бьемся мы в пыли,
как рыбы,
вечность ртом хватая!
16 января 1988 г.
РАЗРЫВ
Радио вдали играет Баха.
Фатум догорает, как свеча.
Убегает от меня собака,
раненую лапу волоча.
На груди болтается ошейник.
След трехлапый страшен на снегу.
Я и сам – бродяга и отшельник –
от толпы в поля мои бегу.
Всё живое в мире – только эхо
боли, что пьяняща с тупа.
Как собаку кто-то переехал,
так по мне проехалась толпа.
172
Александр Никитенко
Пульсар
Перед болью я срываю шляпу!
Принимаю боль, как анашу.
Как собака раненую лапу,
раненую душу уношу.
14 февраля 1988 г.
***
Рамису
Я поэт возлеесенинский.
Тем властней влекут сейчас
Маяковский, Вознесенский –
непохожие на нас.
Солнце рыщешь в непогожесть.
В солнце – ищешь тень как раз.
Конструктивна непохожесть,
продуктивна как контраст!
От тебя мороз по коже.
А ведь я тебя люблю.
На злодейство непохоже.
А ведь я тебя гублю.
Я бы в поле был полезен –
предки-пахари в роду.
По сквозным садам поэзий
непохожий я иду.
На ветвях генеалогий,
как продукт чужих кровей,
сердце, полное мелодий –
с неба схожий соловей.
Обожаю всех горластых!
Потому что сам я тих?
Отрицать мы все горазды.
Прорицать – сыщи таких.
Нет в отечестве пророка?
Есть пророки, был бы слух.
С непохожими – морока.
Мир встает для оплеух.
«Непохожему – по роже!».
Целит в грудь неодантес.
Как всё это непохоже
на божественный прогресс.
173
Александр Никитенко
Пульсар
Нет поэта – нет прогресса.
Без поэзии хана.
Я в садах её погрелся.
Не сломаюсь ни хрена.
Имена – родных дороже –
вас свищу и мщу за вас.
Всем давателям по роже,
упреждая, бью меж глаз.
Как подкошены, иуды
вверх тормашками летят.
Непохоже, что забудут.
Непохоже, что простят.
Я поэт, но я не агнец.
В свой черед без всяких лаж
в моего дантеса ахнет
горький пушкинский «лепаж»!
14 февраля 1988 г.
***
Мой дух, огранись!
Друг голодает.
Его организм
белковую массу свою глодает.
«Мой друг, оглянись
на:
1) безвольные жертвы переедания –
нужно голодание!
2) толпы инертные, лишенные чистого духа –
нужна голодуха!».
Он считает:
еду –
эту оргию давеча –
вспомянем мы скоро в аду.
Он читает
Григория Савича Сковороду.
Не ест,
но пьет.
Он – есть,
он – поет:
«Дух худ? Дух чистим.
Лечебное голодание –
волшебное обладание
областью истин.
174
Александр Никитенко
Пульсар
Душа, голодая,
всегда молодая.
Да здравствует дух
голодух!».
С душой, застолбленном на чем-то высоком,
он восстановится яблочным соком.
А я,
когда истиной
обладаю,
от голода обалдеваю.
Съедаю:
во-первых, 2 первых;
во-вторых, 2 вторых;
в-третьих, 3 третьих –
блюда прекрасные.
Мы люди – разные.
18 февраля 1998 г.
***
Пахнет промороженной полынью.
Падают снежинки в полынью.
Узнаю, зима, тебя по инею,
белым простыням и воронью.
Жаждал большака, а не стези я!
Мне подножки ставило хамье.
Белая твоя анестезия,
черное, как память, воронье.
Посреди беснующихся гарпий
не терял я к драке аппетит.
Но остыл.
И твой холодный скальпель
в полусне пугающе блестит.
На губах – вкус детства и молозив.
Тихим светом быль озарена.
Забываюсь, душу отморозив,
и болит,
болит,
болит
она.
19 февраля 1988 г.
175
Александр Никитенко
Пульсар
ПОСЛЕДНИЙ РАУНД
И вечный бой! Покой нам только снится…
А.Блок
Хемингуэй и Эзра Паунд,
и Л.Толстой, и А.Дюма…
Но жизнь твоя – последний раунд –
не беллетристики тома.
В литературу все вникают.
Ты бой веди, пока живой!
А край подступит, как нокаут, на полку том поставят твой.
Читатель твой в грядущем где-то!
И сквозь летящие века
пусть будет книга ввысь воздета,
как победителя рука!
14 января 1988 г.
***
мы не можем ждать милостей от природы
мы не можем ждать милостей
мы не можем ждать
мы не можем
мы
м
м?
1988 г.
В ПОРТУ
Сейнеры, вернувшиеся с лова,
дремлют в люльке ласковой волны.
Облака, как лебеди Рылова,
пластики распластанной полны.
Море, как бугор, стоит покато.
Кормятся рыбешки на мели.
Полоса от красного заката
по воде доходит до земли.
Плещет, словно быль и небылицы,
на песчаник мелкая волна.
И рыбешки блещут, словно блицы,
176
Александр Никитенко
Пульсар
под водой, просвеченной до дна.
К морю прикасающийся, к сини,
диск светила плотен и бордов.
От форштевней длинные косые
и густые тени вдоль бортов.
1988 г.
АЛА-ТОО
Гор заснеженных короны,
синева воздушных ям.
Скирды, как микрорайоны,
у предгорий по полям.
Ветрового полон свиста
вечный купол бытия.
Светят холодно и чисто
ледяные острия.
В сердце сгладились углы бы,
если б не были видны
эти колотые глыбы
рафинадной белизны.
Эти вздыбленные круто,
запредельные почти
отрицатели уюта,
проторенного пути.
К облакам нежнее пуха
горы ластятся в веках.
Красота и гордость духа
в их сияющих снегах.
Не отводишь взор от гор ты,
и встают они в тебе,
словно мощные аккорды
непокорству и борьбе.
Эту высь и это пламя
принимаешь ты, храня,
всеми острыми углами
сердца, полного огня.
1988 г.
***
177
Александр Никитенко
Пульсар
Облако белобоко.
Белый объем боков.
Вкралось и в нас глубоко
что-то от облаков.
Что-то от этой сини,
от облаков благих,
словно плывем мы с ними
до берегов других.
Облюбовали боги
и облекли в века
синие эти дороги,
белые облака.
1988 г.
***
Опять всё то же: даль да неба
огонь спиртово-голубой,
да вызревающего хлеба
на межи плещущий прибой.
Кругом на много километров
даль глубока и голуба.
И пахнет теплым хлебным ветром,
волной идущим сквозь хлеба.
Горит небес сквозное пламя.
И на просторы бытия
летит, как ветер над полями,
душа бессмертная твоя.
1988 г.
***
И шестикрылый серафим
На перепутьи мне явился.
А.Пушкин
Потому-то сердцами и стынем,
что печемся о бренной нужде.
Растерял я себя по пустыням –
серафима не встретил нигде.
На земле серафимов забыли.
Не желали о вестниках знать
178
Александр Никитенко
Пульсар
ничего! Только ели и пили,
и ложились, отужинав, спать.
Был я полон вселенского духа!
Но надолго к земному приник.
И в гортани коробится сухо
мой иссушенный зноем язык.
Мне глаголы дадутся едва ли –
в них теперь уж до самого дна
лишь времен беспредельные дали
да пески через все времена.
Не разбудишь возвышенным слогом –
хоть распни себя как иудей –
эту землю, забытую Богом,
этих небо проспавших людей.
1988 г.
ВОСКРЕСНОЕ УТРО
Тьма, мрак, нависающий низко.
А эта усадьба полна
звенящего хрипа и визга –
там режут ножом кабана.
Наверно, никак не заколют
(а кровь, запекаясь, кипит)
и ужаса полный соколик
вопит
и вопит,
и вопит!
И лают,
и воют собаки,
нутро надрывая вытьем,
присутствие смерти во мраке
почуяв звериным чутьем.
1988 г.
ПЧЕЛА
Я плыл по озеру вчера.
Тонула в озере пчела.
Я спас её и снес в траву.
Живи, пчела, раз я живу.
10 июня 1997 г.
179
Александр Никитенко
Пульсар
***
Это лето с тополиным пухом,
с иволгами-флейтами в листве!
Весь я взорван зрением и слухом,
утопая взглядом в синеве.
Пух влетает в синь – я как нетрезвый,
пух клубится – кругом голова.
И, сквозь пух вздымая зелень лезвий,
побелела хищная трава.
Забелели травяные склоны.
Забраны глубокой синевой
тополей тенистые колонны
и шумят зеркальною листвой.
Пух покрыл весь пруд до побережий.
Всё-таки на снег он не похож,
потому что ветреный и свежий
этот день так звонок и погож!
Потому что я с огня и света
захмелел, как будто молодой.
Потому что я влетаю в лето
с тополиным пухом над водой.
1996 г.
***
Сыро. Земля не просохла.
Сердце изводят на нет
берега ржавая охра,
стылой воды фиолет.
Что так влекут эти воды
с тайным мерцаньем густым,
эти картины природы
с ветром по рощам пустым?
Что ты всё бродишь по свету,
полному вечной молвы,
слушая музыку эту
ветра, воды и травы?
Всё принимай без печали,
чтобы уже навсегда
влиться, врасти в эти дали,
словно трава и звезда.
13 декабря 1987 г.
180
Александр Никитенко
Пульсар
ПОСЛЕДНИЙ СНЕГ
В саду так чисто и бело,
так много снега намело,
что на душе светлее тоже.
Деревья пялят в снежный мир
свои побеги врастопыр,
окоченевшие до дрожи.
Мне всё дороже этот снег,
поскольку мой измерян век
огнем снегов, цветеньем весен.
Я всё достойно перенес:
и хохот вьюг, и грохот гроз.
И лишь последний снег – несносен.
29 января 1998 г.
***
Лишь слегка отвернулся кузнечик
от моей многотонной ступни.
Житель трав по излучинам речек –
раздавить его Бог сохрани!
В этом космосе эр и созвездий,
перед кем-то всевышним равны,
мы живем ощущеньем возмездий,
мы живем всепрощеньем вины.
Может, кто-то такой же разумный,
но еще посердечней, чем я,
сохранит меня в сутолке шумной,
пощадит посреди бытия.
23 августа 1998 г.
***
М.Давыдову
Аллергия к грохоту и треску.
Городов я не переношу.
Пошуршу листвой по перелеску,
воздухом горчащим подышу.
Горько пахнет листьями сухими.
И, огонь свой стрессовый туша,
в самоотречении и схиме
пребывает вещая душа.
181
Александр Никитенко
Пульсар
Не зияет черная дыра в ней.
Не томясь тщетой и суетой,
стала вновь она простой и равной
с этой далью,
с этой высотой.
Недотрога, вечная химичка!
И её, остывшую в лесах,
в города уносит электричка –
с тишью,
отстоявшейся в глазах.
1988 г.
ПЕТУХИ
Бессонница.
Пустые мысли, скучные.
Беззвучный дождь.
Беззвездны небеса.
К глазам часы приблизил я наручные –
хор петухов!
И ровно 3 часа.
Вершат свой ход планеты аккуратненько,
в ночи шаги у времени тихи.
Но в 3 часа
из темного курятника
кричат, как заводные,
петухи!!!
Рассвета не проспят они в беспечности –
сквозь дождь и тучи,
сквозь осенний мрак,
из космоса,
из черной бесконечности
они вскричать улавливают знак.
Ах, петухи!
Вселенной испытаемся!
Безмерно время млечных поясов.
И всюду тьма,
и жизнь хрупка как таинство.
Тем слаще мне от ваших голосов!
Спасибо вам за то, что по наитию
вы подключились в вечность за окном,
и мне –
вполне космическому жителю –
кричите вы о бремени земном.
1988 г.
182
Александр Никитенко
Пульсар
***
Страна рабов, страна господ…
М.Лермонтов
Дикий Запад с диким капиталом
с дикостью родимой заодно!
Тех, кто были сыты, напитал он.
Тех, кто голодал – пустил на дно.
Боль не устает за сердце цапать.
Происходит тихая война.
Дикий капитал и дикий Запад.
Дикий люд.
И дикая страна.
25 марта 1997 г.
***
Лишь июльские ветры заплещут
в струнах утренних солнечных лес –
и зеркальные листья трепещут
на холсте ярко-синих небес.
Этот шумный объем вертикальный
в плотной бездне густой синевы!
Этот тополь, как замок зеркальный,
в мотыльках заискрившей листвы!
Это таинство цвета и света,
это равенство воль, как в раю,
посреди азиатского лета,
в мирозданье, на самом краю!
И пока эти листья сверкают,
и пока в них кипит ветерок,
мои боги меня не пускают
за порог запредельных дорог.
15 августа 1999 г.
***
Улетели соловьи и скворки.
И поют метели за окном.
Прикурю от газовой конфорки –
хрустнет чуб, прихваченный огнем.
183
Александр Никитенко
Пульсар
Чайник, словно Соловей-разбойник,
всё свистит и крышкой дребезжит.
И в душе, как в комнате покойник,
юность отшумевшая лежит.
1988 г.
***
Я сел и съел краюху хлеба,
впрок полкраюхи отложив…
Я в те года забыл про небо.
Единым хлебом был я жив.
29 сентября 1995 г.
КОМЕТА
Полоса рассеяного света
в темном небе, видно, неспроста.
Говорят, такая же комета
стала провозвестницей Христа.
Вещий знак?
Да ты в своем уме-то!
Что же это? Справиться мне где б:
Божья или дьявольская мета
мировых запутанных судеб?
Что же нам грядущее подарит?
Кто во тьме нацелился на люд
и включил кармический фонарик?
Тот, кто добр? А может, тот, кто лют?
7 апреля 1997 г.
СТИХИ ЯСМИНЕ
Ясмина,
индийские йоги
как боги!
Но с ними не всем по дороге.
А суть уяснима.
Ясмина,
есть люди,
в причуде,
приходят то к Шиве,
то к Будде.
184
Александр Никитенко
Пульсар
Я с ними.
Ясмине,
тебе
говорю
и хитрю:
мы вшивы,
еще далеко нам до Шивы.
Выстони:
Христа
мы не сняли с креста
в наважденьи наживы.
Мы лживы.
Но ложь – это кокон
для будущей бабочки истины.
Логос – глубок он.
Ясмина,
жасмина и яси
полно в твоем имени божьем,
тревожь им!
А я – восвояси.
Твой инглиш так нежен по-сербски.
Замучена родина зверски.
Меж сном и меж явью:
- I love you!
23 мая 1996 г.
САМАШКИ
Асламбеку Вахаеву
Фашистские эти замашки
черта не народа – властей.
Прости нас, селенье Самашки,
за смерть стариков и детей.
Я в детстве дружил с Асламбеком.
И были мы с ним как родня.
Теперь он, затравленный веком,
при встрече пристрелит меня.
Толпа, за живое задета,
бросается мстить и карать.
И внук мой в отместку за деда
185
Александр Никитенко
Пульсар
пойдет Асламбека убрать.
Межнациональные страсти!
Все больно, и всякий орет.
Творят беззаконие – власти.
А кровушкой платит – народ.
Мы ею весь путь оросили.
Рви горло и череп крои?
Имперская слава России
стоит на слезах и крови.
23 июля 1996 г.
ПОСЛЕ ДОЖДЯ
Отсвет небес на тропинке сквозь сад.
Свежесть и сырость, и листья блестят.
Вышел мужик и прошел до калитки.
И раздавил он четыре улитки,
пару червей,
пять сырых муравьев.
Сердце
их болью
полно до краев.
Думаю, Бог нам воздаст еще пыток,
чтоб не давили мы впредь
ни улиток,
ни муравьев,
ни червей дождевых.
Чтоб не царили средь прочих живых!
17 мая 1997 г.
***
Человек добреет понемногу.
Много от него в природе бед!..
Через муравьиную дорогу
перенес он свой велосипед.
В мурашах душа на месте с телом.
Человек
поехал
по тропе,
186
Александр Никитенко
Пульсар
оттого, что зла он им не сделал,
тихо улыбаясь сам себе.
1997 г.
***
Из лирики последних лет:
последний сон. Последний свет.
Последний день. Последний час.
Последний взгляд в последний раз.
15 мая 1997 г.
***
Город Фрунзе –
вполне современный
промышленный
город:
дым
из тэцовских
труб
накрывает его тяжело.
А вдали –
на горах –
ледников очистительный холод,
и над ними стоят
небеса высоко и светло.
Я отъехал в поля.
Из объемной трубы шлакосброса
грязный
шумный
поток
низвергается
в зольный
карьер.
И за эти дела
ни с кого не доищешься спроса:
неизбежен прогресс
в становленьи космических эр.
Здесь мальчишками мы
промышляли форель и османа,
здесь маринка водилась
в хрустальной струе ледяной.
А теперь здесь плывут
ядовитые клочья тумана,
и мертвы небеса,
187
Александр Никитенко
Пульсар
отраженные мертвой водой.
Я и сам за прогресс.
Не хочу я с историей спора.
Не рождается новь
без жестоких издержек и мук.
Но когда средь полей
вижу мертвые эти озера,
мое сердце болит
за плоды человеческих рук.
Мы достигли вершин,
возвели города и заводы,
саркофаг на АЭС
из бетона и толщи свинца.
И на каждом шагу
преступления против природы
мы вершим и вершим,
и свершеньям не видно конца!
Нашу плату за свет
и за необходимые блага,
за тепло и уют
коммунальных стандартных квартир
в этот ядерный век
принимает земля-бедолага,
превращенная нами
в сплошной рукотворный сортир.
Кто ответит за всё?
И за дым в том небе высоком,
затмевающий свет
ледниковой граненой гряды,
и за бремя беды,
за убитый промышленным стоком
уникальный исток
родниковой грунтовой воды.
Я – в ответе за всё.
Разве даром мне сердце поэта
ты, Природа, дала,
запалила огнем болевым?
Я в ответе за всё.
Я давно отвечаю за это –
аллергией у дочки,
застарелым бронхитом своим.
Город Фрунзе вдали.
Перед дымной его панорамой
я стою в тишине.
Из трубы
188
Александр Никитенко
Пульсар
низвергается
шлак.
И на лучшие дни
не хватает мне веры упрямой.
И с прогрессом таким
не смиряется сердце никак.
1988 г.
***
Наши шансы призрачны и шатки.
Постою в раздумье на мосту –
щебетуньи ласточки-касатки
задевают воду на лету.
Вот и отгорело наше лето.
Ласточки влетают налегке
в отблески далекого рассвета
на зеркально-огненной реке.
Вскоре улетят они за море.
Отразились в водном серебре
свечи тополей на косогоре –
ярко-золотые на заре.
Ласточки планируют искусно
молниями темного пера.
В сердце тихо-тихо, грустно-грустно
вкралась нашей осени пора.
1988 г.
***
Утром сумрак и дождик осенний,
влажный отблеск асфальта и крыш,
когда ты после всех потрясений
обнаженно-притихший стоишь.
Улетают последние птицы,
тяжелея намокшим пером,
до крупицы, до малой частицы
искушаясь заморским теплом.
Освещенье с графитным отливом,
в лужах отсвет холодных высот.
Широко по шоссейным извивам
ветер золото листьев несет.
189
Александр Никитенко
Пульсар
Шумно мчится листва золотая,
по сырому асфальту шурша.
И сквозная, как роща пустая,
отстрадавшая стынет душа.
1987 г.
***
Осень, и пьют на деревне,
вроде и не с чего пить.
Этот обычай наш древний –
пить и свободу любить!
В гости заехал я к другу –
пьют и живут налегке.
Я приложился – по кругу –
к зелью в бездонном бачке.
С детства знакомые лица –
только седые виски.
Сколько бы зелью ни литься,
а не уйти от тоски.
Где они – сны о царевне?
Где он – предел бытию?
Осень, и пьют на деревне –
в Богом забытом краю.
Друг мой, хмелеющий кореш!..
Листья сжигает сосед –
дым над садами как горечь
дум отгоревших и лет.
1987 г.
***
Зрелой осени детали:
мокнет жухлое жнивье.
Там, где ласточки летали –
пролетает воронье.
Моросящий дождь, и дали
из-за хмари не видать.
Листья все поувядали
перед тем как опадать.
Перед тем как снегу выпасть,
лечь небесно и бело
190
Александр Никитенко
Пульсар
на пустой отгонный выпас,
на просторное село…
1988 г.
***
Этот ребус с серебряным ливнем!
С этим блеском и плеском, и мы в нем,
в этом блеске и плеске стеной,
в амальгаме его водяной!
Ни зонта,
ни черта,
ни навеса –
вертикального ливня завеса,
летний гнев громовержца Зевеса,
мы подмяты, раздавлены вдрызг
мегатоннами мчащихся брызг.
А в кармане билеты на Баха.
Плотно влита в лопатки рубаха,
привкус неба на бренных губах,
и басами бабахает – Бах!
Как бахилы, разбухшие туфли,
но глаза у тебя не потухли –
облегло тебя платье по телу,
ты хохочешь совсем не по делу,
на тебя снизошла благодать
хохотать!
Хохотать!!
Хохотать!!!
Ты
хохочешь,
а Бах
всё играет –
посочнее аккорд выбирает.
Зычно, сочно звучат небеса.
Ты
хохочешь,
проста и боса!
Краем глаза – школяр, сумасброд –
я ловлю
твой хохочущий рот,
отблеск летних небес по лицу,
на губах световую пыльцу…
Это было похоже на счастье.
Лёд зубов, как фарфор снеговой.
Если счастье – то даже в ненастье
на цветной от небес мостовой.
1988 г.
191
Александр Никитенко
Пульсар
7. НЕКТО Я
***
Наши шубы ладно сшиты.
В мире снежная пора.
А у птицы нет защиты
кроме пуха и пера.
Только высуну в фрамугу
горсть, набитую зерном –
подлетают через вьюгу
на кормушку за окном.
Ряд сосулек, как из плекса!
Не стесняются почти
откровенного рефлекса
на зерно в моей горсти –
зёрна им, пичугам, любы!
За стеклом передо мной,
как капель, колотят клювы
в подоконник ледяной.
Ешьте, милые пичуги.
Пусть приснится вам потом
некто я в пару фрамуги
с горстью, полною зерном.
1988 г.
***
Мой пыл остыл. Рука моя устала
класть строки непосильного устава
моих догадок.
Горького состава
их сопряжений мне не превозмочь:
в них редкий свет, а всюду ночь и ночь.
Я всех простил! Мой пыл остыл. Рука
неметь устала, вспоминал пока
когда и кто и чем меня печалил.
Как будто в тихой гавани причалил –
ни памяти, ни ветра, ни гудка.
О, таинство беспамятства и штиля!
Как красота и совершенство стиля,
боль дисгармоний в сердце пересиля,
192
Александр Никитенко
Пульсар
гармонией повеет на листы –
так сердце очаровываешь ты.
Но штиль отраден – после потрясений.
Я в тихих бухтах не искал спасений.
Тому, кому блеснет однажды гений –
всё хаос! Всё зола! Всё трын-трава!
Но в хаосе гармония жива.
Прощаю, новый век, твое уродство,
прощаю, что предела нет у роста
зла твоего и твоего сиротства,
и у твоих повальных пандемий.
Прости меня, и мирно подымим.
С прогрессом зла растет его антоним.
Его мы, как сквозь строй, нередко гоним,
а после, как убийцы, смертно стонем,
что кара в наш является развал.
Но это я предвидел и назвал!
Меня сама Вселенная простила,
меня простили все её светила
и звездочка, что в детстве мне светила,
простила мне. И я её простил.
И непростую явь я упростил.
Прощаю – проще некуда на свете,
я всё простил, я прост и чист, как дети,
я вас в свои заманиваю сети:
простите мне, простите всем, всему!
Простите свет рождающую тьму.
Злой демон, он же дьявол, посетивший
меня,
меня посулами прельстивший,
почти отстал. Прощенный и простивший,
я точно знаю, где добро и зло.
Но у меня отнял он ремесло.
Ко мне его могучие астралы
явились, прихватив свои анналы.
У них прямые медиаканалы
вселенской связи. У меня – слова.
Мой пыл остыл. Рука моя мертва.
Ни слова больше. Ни строки. Ни звука…
И тут сама космическая мука
как свет, как наставленье, как наука
дошла до снежно-белого листа! –
Другой поэт всё ставил на места.
193
Александр Никитенко
Пульсар
«Гармония прощенья как прошенье
прощенья у всего, у всех – прощенье
как очищенье, то есть укрощенье
слепого зла лишь тем, что ты простил».
Вращенье всепрощающих светил…
1988 г.
АВТОПОРТРЕТ
В быту я прост.
В общеньи сдержан.
Во мне сидит упрямый стержень.
Я одинок – весь мир мой дом.
И одиноко с ней вдвоем.
Но если жизненная вьюга
на огонек забросит друга –
я парень-хват и хлебосол!
Наутро мрачно пью рассол.
Я натощак курю и бреюсь –
Бог весть какая в этом прелесть,
но всё ж куренье и бритье
мне скрашивают бытие.
В плену у пагубной привычки,
я по карманам шарю спички,
забыв, что их держу в руке –
дела не ладятся в строке!
И в каждом творческом загоне
я страшен, точно вор в законе –
вдруг бесит даже комплимент!
Вполне отпетый элемент.
Когда б сквозь ярость голос Бога
не объявлялся вдруг во мне,
второе ухо у Ван Гога
я откусить бы мог вполне.
На фотокарточках я скован.
При дураках – я образован.
При академиках – профан.
При пьяных – трезв.
При трезвых – пьян.
Врагам – за дрянь,
жене – за мужа
себя я выдал с головой.
194
Александр Никитенко
Пульсар
И только ветреная муза
портрет
имеет
верный
мой.
1988 г.
ДЖАЛАЛ-АБАД
Витинаю
Нас привезли на хлопок.
На рассвете
мы вышли из вагонов.
На вокзале
встречали нас.
В толпе
бил
бойко
бубен,
играла на дутарах молодежь
в расшитых ярким шелком тюбетеях.
Ей помогали длинные карнаи –
из раструбов, расширенных вверху,
отрывистые зычные зигзаги
мелодий андижанских вылетали.
В узорных платьях девушки-узбечки,
ритмично, то ступая на носок,
а то на пятку, двигаясь по кругу,
все в водопаде тоненьких косичек,
для нас творили танец, улыбаясь,
как будто собирая виноград:
их ловкие вертлявые ладошки
взлетали к лицам, словно осевую
обозначая вдоль живого тела,
и головы то вправо отклонялись,
то влево от условной осевой…
И мы, студенты университета,
мы, городские жители столицы,
уставшие от песен и бессонниц
в быту вагонном, от высоких тем,
курили и смотрели, как танцуют
в узорных платьях девушки-узбечки,
и слушали, как бубен бьет,
дутары
звенят,
карнаи зычные трубят…
Потом всё стихло.
195
Александр Никитенко
Пульсар
В синеве рассвета
с приездом нас поздравил башкарма…
Потом нас разместили на кирмане
в тени зеленых тутовых деревьев.
Мы ели плов с айвою – по-узбекски,
смотрели в снежно-белые поля
и слушали седого бригадира
в видавших виды пыльных сапогах…
1988 г.
ВСТРЕЧА
Бабы на подмогу меня взяли.
Тут и разглядел я Нинку в зале
(«Боже, ты откуда тут взялась?!») –
только как знакомому кивнула,
только ниже голову нагнула,
только строже делом занялась.
Рис перебирали на поминки.
Темен был мне свет. Как маргинал
за столом сидел я возле Нинки,
отделял рисинку от рисинки,
сор ладонью в сторону сдвигал.
В детстве Нинка бегала за мною.
Разошлись дороги наши вкось.
Стал Ника чьей-то там женою.
На поминках встретиться пришлось.
Мало было времени у Бога.
На кутью понадобилось много
риса. Мы старались за столом.
Словно в глаз попала мне соринка,
жгло мне веки. Рядом была Нинка,
но с лицом печальным, как псалом.
У икон поблескивали свечи.
Горькая стояла тишина.
Не было ни до, ни после – встречи,
только эта выпала одна.
1988 г.
БЕТОН
Бетон – стотонный, монотонный,
давящий душу, как питон.
196
Александр Никитенко
Пульсар
Я весь, как железобетонный,
и в мышцы плотно влит бетон.
Сбив кепку к самому затылку,
я в перекур, под птичий свист,
с водицей подымал бутылку
к сухим губам – как горн горнист.
Я пил,
и было мало,
мало,
я жаждал нового глотка
и в небеса глядел устало,
и видел высь и облака.
И снова шел бетон – до боли
в затылке,
в области виска.
Воспоминанием о воле
мне были высь и облака.
Мне боль ломала поясницу
и пот глаза мне забивал.
Но неба синего частицу
как волю я не забывал.
1997 г.
***
Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы, С раскосыми и жадными глазами!
А.Блок
Муза, муза, туман отстелился.
Проницая века без цепей,
я не спился и не застрелился,
и живу по скрижалям степей.
Уцелев при развале Союза,
как в полынной степи истукан,
моя добрая старая муза,
за тебя подымаю стакан.
Всё и вся, и везде развалилось!
Разъярилось ворье и хамье.
Половина страны разорилась.
Не забыла ты сердце мое.
Потому что - какие тут споры –
звездопевной вселенной звеня,
197
Александр Никитенко
Пульсар
не для этой вот бешеной своры
ты плескал мне в сердце огня.
Казино, кабаре и канканы
с золотым отупелым тельцом –
гибнет всё!
Но стоят истуканы
с понимающим вечность лицом.
Говорю, что под стать истуканам,
обернувшись лицом на зарю,
я встаю и стою со стаканом,
в честь тебя я стою, говорю.
Воскреплюсь этой благостной крепью,
восхвалю этот пламенный яд
и над скифской недреманной степью
устремлю крепкокаменный взгляд.
Применяясь к шакальему вою,
я во мраке кляну этот вой:
я по пояс уже под травою,
но по пояс еще над травой.
Свищет ветер в степи, как тетивка.
Ковыли!
Облака как столпы.
Муза, муза, степнянка и скифка,
отняла ты меня от толпы –
подняла над толпой – истукана
без руля, без рубля, без цепей.
И я пью за тебя из стакана
всю ковыльную горечь степей.
11 марта 1995, 2007 гг.
***
Весь день работал я для хлеба.
Настигла ночь меня в саду.
Я глянул в небо – и от неба
глаза никак не отведу.
Тьма.
Звезды.
Вечность –
перед нею
берет внезапная тоска:
198
Александр Никитенко
Пульсар
что значу я с судьбой моею
и добыванием куска?
И почему среди Вселенной
с мерцаньем звездного огня
сознанье тленности мгновенной
пронзает холодом меня.
6 ноября 1995 г.
СТАНОВЛЕНЬЕ
Я по первому снегу бреду,
В сердце ландыши вспыхнувших сил.
С.Есенин
Жми судьба,
презирай ковыляние,
с маху
прямо в простор
выноси!
Я
любил
попадать под влияние
знаменитых поэтов Руси.
Не годилось
в святоши рядиться.
и меня
начинала
лепить
поэтическая традиция –
пить до дна!
И свободу любить.
Без свободы
тянулись пустыми
дни мои.
Это было давно.
За свободу
я в гаме и дыме
пил до дна
и ложился
на дно.
Инфантильность сопутствует честным.
Я искал возмужанья в вине.
Это было, наверно, протестом
против свинства в великой стране.
199
Александр Никитенко
Пульсар
А когда нашумевшийся, вспухший,
унимал я похмельную дрожь,
Александр Сергеевич Пушкин
был всесилен, как спирт, и хорош.
Демонически желчно и ревностно,
у презрения на краю,
двадцатисемилетний Лермонтов
мучил нежную совесть мою.
Пил я крепко и каялся крепко.
А свобода имелась ввиду!
Только всё же духовная лепка
проходила не в пьяном бреду.
Этот чад меня вовсе не красил.
Оседала лишь горечь в крови.
И российская совесть – Некрасов
ставил ненависть мне на любви.
Наши классики – наши мессии.
Захотелось другого огня.
И новейшая муза России,
как нарколог, спасала меня.
О свободе почти позабыли
в дни срамцов и державных глупцов.
Но пьянили меня и любили
Евтушенко, Глазков и Рубцов.
Как прозрела ценой покаяния
и свободна – кого ни спроси –
вся земля в результате влияния
знаменитых поэтов Руси!
Дух свободы мне в сердце посеян
русской музой.
Его берегу.
Мой Кольцов и весенний Есенин –
мои ландыши в чистом снегу.
Путь поэта –
ступанье по лезвию.
Позади
становленье мое.
К черту водку!
Я
пьян от поэзии.
А свобода – синоним её.
1995 г.
200
Александр Никитенко
Пульсар
НА ПРИВАЛЕ
На привале
хохмы,
трали-вали.
Травля анекдотца с «бородой».
Мы на время с городом порвали,
у костра колдуем над едой.
Нам ветра могучие певали!
Позади
остался
перевал.
Парни спят, как на лесоповале –
сладок кратковременный привал.
Мы на все печали наплевали.
От костра,
бульонной булькотни
хищно пахнет пищей на привале,
как в доисторические дни.
Вечность впереди
накуковали
нам кукушки майские в цвету.
Мы недаром нынче на привале –
мы взошли на эту высоту!
Мы теперь вне времени,
в провале
всех былых
и будущих
эпох.
Наша жизнь – побывка на привале.
Впереди – лишь вечность или Бог.
1995 г.
***
Земли полночная юдоль.
Судьба.
Опала.
За край,
за веток зимних голь
звезда
упала.
Летела
мимо
чья-то
боль,
201
Александр Никитенко
Пульсар
в меня попала.
Мы пленники вселенских воль.
Звезда
упала.
18 ноября 1995 г.
АСТРОЛИРИКА
В огонь мне подливали масла,
и я, горя,
сгорел дотла.
Там, где звезда души погасла,
зияет черная дыра.
1997 г.
***
И когда земная будет спета
песня –
объявлюсь я издали
в светлом следе от велосипеда
на прибитой дождиком пыли.
В облике безоблачного лета,
в родниковых россыпях росы.
В ласточках над полем, полным света.
В свежем шуме лесополосы.
Вся природа, устали не зная,
травами и птицами звеня,
существует, словно кладовая
всех, кто был на свете до меня.
От земли, где тело обретает,
где коренья режутся сквозь прах,
никуда
душа
не отлетает –
обитает в травах и цветах.
Не нарушить этого порядка.
Не избыть пронзительную синь.
Оттого так горько и так сладко
пахнет придорожная полынь.
1998 г.
202
Александр Никитенко
Пульсар
ЛЁНЯ
В начальную школу мальчонкой
ходил я в селе по траве.
Там Лёня под ветхой шапчонкой
сидел без царя в голове.
На солнышке нежился жмурко.
Посадка немножко бочком.
Нельзя же в селе без придурка.
Вот Лёня и был дурачком.
Всегда он в улыбке, в привете,
мужик, а как мы, малыши.
И мы ему странности эти
прощали от детской души.
Теперь там ни школы, ни Лёни.
Там рынок кипит, как река.
И тьма хитроумных в районе.
Но нет одного – дурачка.
И холодом всех оковало
таким, что и страшно сказать.
А с Лёней теплее бывало,
поскольку ну что с него взять.
16 ноября 1999 г.
***
Выпьем с горя; где же кружка?
А.Пушкин
Спасибо, няня,
выпил я из кружки.
Меня обходит горе стороной.
На лавках,
на столах –
высокие подушки
из сахарных снегов,
блестящих под Луной.
Холодный снег в саду.
И силуэт избушкин
чернеет в полумгле
подлунной ледяной.
И я один в ночи,
как Александр Пушкин,
пью с горя по одной
и снова по одной.
203
Александр Никитенко
Пульсар
И греет алкоголь
(больное сердце раня)
подобие души,
лишенное оков.
И дарит мне тепло
опять старушка-няня,
и Пушкин видит нас
из глубины веков.
Есть в космосе родство
по духу! Плюс при этом –
стремление уйти
за звездный перевал.
Тот, кто не пил вина,
не может быть поэтом.
А тот, кто мало пил,
тот много горевал.
30 ноября 2000 г.
СТАНСЫ
засветив молодую улыбку
президент принимает хвалу
а меня государство как липку
обдирает на каждом углу
ползарплаты инфляция съела
ползарплаты ушло в госналог
и семья окончательно села
у меня на голодный паек
я не верю в гуманное царство
добрый царь вековая трепня
вор в законе мое государство
обобрало до нитки меня
есть еще минимальные шансы
кое-как не пропасть на плаву
и пишу я печальные стансы
и назло государству живу
ни одной я не нужен собаке
и когда я пишу в закутке
даже сил не хватает на знаки
препинанья в опальной строке
17 февраля 2000 г.
204
Александр Никитенко
Пульсар
СТАНСЫ – II
В пивнушке пиво пили массы,
стучали воблами об стол.
Цвела там пальма из пластмассы
и был заплеван грязный пол.
Я там бывал среди народа.
И забывал свои дела.
И долгожданная свобода
в душе расслабленной цвела.
Клубился дым по все пивнушке.
В углу алкаш сидел с тоской.
Я с горя пил из крупной кружки,
сраженный пушкинской строкой.
Средь крутизны и всякой рвани
я рвался к светлому во мгле.
И не хватало только няни –
меня утешить на земле.
9 июня 1998 г.
***
Еле уловимый запах тленья
в нашем облетающем саду.
Я уйду с Земли без сожаленья
на другую дальнюю звезду.
Но и там, в потустороннем свисте
звезд, комет, сгорающих пыля,
буду помнить запах прелых листьев
на планете с именем Земля.
1 ноября 1999 г.
АВГУСТ
К осени, холод подметывающей,
на проводах, у воды,
ласточки кормят подлетышей,
в клювах приносят еды.
Элитная птичья касточка,
парящая высоко!
205
Александр Никитенко
Пульсар
Ешь хорошенько, ласточка,
лететь
тебе
далеко.
16 августа 1999 г.
***
Вскинешь взгляд, не отягченный мыслью,
в небо – на секунду или две –
ласточки, обласканные высью,
утопают в теплой синеве.
Небо, где так вольно им живется,
и земля, где края не видать,
емко и приветливо зовется
богословским словом: благодать.
И душа, небесная по платью,
в свой черед, назначенный всему,
тоже станет этой благодатью,
возвратясь к истоку своему.
21 июля 1998 г.
***
На склоне лет
люблю её одну,
как любит старый князь
свою княжну,
как любит старый царь
свою царицу,
как любит лев седеющую львицу.
Жена – как мать.
Я мальчик перед ней.
В ней всё,
что недодали нам подружки,
рыдавшие в бездушные подушки
вослед ночам безумным без огней.
Есть в женщине
прекрасная пора,
когда, не молода и не стара,
она в мужчине ценит
лишь мужчину.
И я, не вопреки земному чину,
люблю её с заката до утра.
206
Александр Никитенко
Пульсар
Чуть свет лечу и делаю дела,
любя весь мир и им слегка любимый,
одной подспудной жаждой одержимый:
чтоб ночь пришла
и женщина –
ждала.
14 декабря 1998 г.
***
Пахнет зелеными травами.
В каждой росинке – звезда.
Все-таки были неправы мы,
переселяясь в города.
Все-таки выросли в поле мы
в обществе далей и рос,
в сговоре с вольными волями,
с шумом апрельских берез.
Как просчитались жестоко мы!
И под мерцанье ТВ
тянет сродниться с истоками
и раствориться в траве.
30 апреля 1999 г.
***
На пыль колеи, на сухие растенья
дохнула осенняя сонь запустенья.
Под солнцем закатным красны и красивы
такие большие лесные массивы.
В кустарнике ветер поет, как валторна.
В природе и в сердце просторно-просторно.
31 августа 1998 г.
***
Цветет цикорий на поляне.
В то лето, в солнечные дни,
о как мне сердце наполняли
его лазурные огни!
207
Александр Никитенко
Пульсар
Я приезжал на пруд купаться
часам к семи или к восьми.
И в неудачах покопаться
мне было медом не корми.
Вся жизнь моя казалась мрачной,
пустячной, хоть ложись костьми,
какой-то сумрачно-барачной
и неудачной, черт возьми.
Казалось, что не будет сроду
просвета в бедственной канве.
И я всё рвался на природу,
как зверь к целительной траве.
Я уставал от аллегорий!
И вдруг увидел в тот рассвет
как на поляне цвел цикорий,
пробитый солнцем напросвет.
Цвел широко, на всю поляну,
в лазурном солнечном огне.
И заслонял он всю подляну,
судьбой подкинутую мне.
От черных дыр и приворота,
от наваждения и зла,
как мать, спасла меня природа,
простым цветком своим спасла.
16 июля 1997 г.
***
Русский поэт – всегда хулиган.
В Божий мир, как в цветной балаган,
вышел он голым, нищим.
За пазухой у него – наган.
Ножик – за голенищем.
Башкой привычно не дорожа,
знает он:
яд куплета
действует поострей ножа
и побыстрей пистолета.
Поэтому многим он поперек.
Живот свой кладет на этом.
А если б он себя поберег –
208
Александр Никитенко
Пульсар
не был бы он
поэтом.
16 мая 1997 г.
***
Снег шуршит по веткам черных вишен,
первый снег, сыпучая крупа.
Шорох снега явственно мне слышен.
Ночь темна. Вселенная слепа.
Спать пойду на теплую перину.
Клонит в сон ненастная пора.
На рассвете двери в сад отрину –
не узнаю белого двора.
3 декабря 1997 г.
***
мороз-бомжатник вышел на охоту…
4 декабря 1997 г.
***
Старые русские – это мои старики,
ждущие пенсий, задержанных новыми русскими.
Новые русские – мордовороты, быки,
где-то в Майами на виллах
жирующие с маруськами.
Старые русские – это эпоха, война,
боль за погибших, со временем не убывающая.
Новые русские – полублатная волна,
страждущим старцам
глотки песком забивающая.
Старые русские – Родина, звук не пустой,
всё ей простившие, жившие честно и лапотно.
Новые русские – пасынки Родины той,
исцеловавшие жирную задницу Запада.
Новые –
русские, чукчи, калмыки, украинцы,
ненцы, киргизы, казахи, грузины, армяне –
грязные их капиталы стабильно утраиваются,
тем, кто обобран, суля только фигу в кармане.
209
Александр Никитенко
Пульсар
Старые русские –
утирают глаза заслезившиеся,
хлебушек, соль доставая с пустующей полочки.
Старые русские – лишь нищету заслужившие.
Новое время – новые интерсволочи!
15 февраля 1997 г.
НА ЗАПАД
Я работал в английской газете
и читал её даже в клозете,
хоть хватало и русских газет.
Предпочел я английский в клозет!
4 июня 1998 г.
***
Я люблю тебя, Жизнь…
К.Ваншенкин
Я тебя не люблю.
Ты меня затравила, как волка.
Пригвоздила к рублю.
И я знаю, что это надолго.
Нет на чай и на хлеб.
И сижу я без чая, без хлеба.
Я, конечно, нелеп.
Но и ты, извиняюсь, нелепа.
В звоне каждого дня
я завидую мытым и сытым.
Внуки есть у меня.
Их гнетет дистрофия с рахитом.
Я работать мастак.
Но меня ты убрала со сцены.
Я смотрю натощак
на твои баснословные цены.
Всё нули да нули.
В сердце ком наподобие клина.
Всюду вес обрели
бандюки, воровская малина.
Злые взгляды я шлю
на твои «Мерседесы» да бенцы.
210
Александр Никитенко
Пульсар
Я тебя не люблю.
Удавился бы на полотенце.
1995 г.
***
Ты с детства был не с теми,
кто нынче у руля.
И нет тебе в системе
ни места, ни рубля.
И тот, кто правит балом –
в чести и при звезде.
А ты живешь на малом –
на хлебе и воде.
И не скорбишь по кушу
или большим долгам.
Ведь ты не продал душу
ни власти, ни деньгам.
22 января 1996 г.
МОЛИТВА БОМЖА
я безбомжник
бомжусь тебе
бомжественный Бомженька
обомжаю
обомжествляю тебя
сделай бомжески
от убомжества
спаси и помилуй меня
Господи мой Бомже
14 декабря 1996 г.
ПОРТРЕТ
Долгие проводы – лишние слезы.
Так говорит многоверстная Русь.
Дым за составом, как черные розы.
Ты уезжаешь, а я остаюсь.
Ты говорила – не внял я ни звука.
Глухонемая в закрытом окне.
Глаз твоих влажных глобальная мука
с горечью дыма осела во мне.
211
Александр Никитенко
Пульсар
Копоть нагара на листьях березы.
Шпалы пропахли тоской и судьбой.
Ты мне оставила лишние слезы.
А остальные увозишь с собой.
Стуки на стыках – по стынущим нервам.
Вижу, глотая удушливый ком,
как сквозь пространство
щемящим шедевром
лик твой печальный летит за стеклом.
1998 г.
***
Валерию Жернакову
Были желтые травы по пояс.
Уходя далеко за черту,
человек обернулся на поезд –
поезд гулко стучал по мосту.
В каждом мимо мелькавшем оконце
было видно высокую даль.
И сияло осеннее солнце –
на вагонах сверкала эмаль.
Человека замучила совесть.
Он сгорел, стал холодной золой.
И теперь обернулся на поезд
как на повесть о жизни былой.
И, окутанный горечью дыма,
от себя и от жизни устав,
жадно смотрит на мчащийся мимо
весь сверкающий солнцем состав.
1988 г.
8. КАЛИТКА
***
Скотину гонят к выгону.
Вороний слышен карк.
Поеду к Леше цыгану
в Аламединский парк.
212
Александр Никитенко
Пульсар
Пустует парк по осени.
Летит с дерев листва.
Молчком по папиросине
мы выкурим сперва.
К словам не обращаемся –
к чему они, слова?
Мы взглядами общаемся –
душа в глазах жива.
Глаза я вижу Лёшины,
и говорит их взор,
что мы людьми хорошими
остались до сих пор.
Что грусть пришла осенняя
в районный парк пустой.
Что нет сердцам спасения
от грусти золотой.
Что сроки неизвестные
нам жить, не умерев.
И, как сердца древесные,
листы летят с дерев.
1988 г.
ПТИЦЫ
Господь
нас в космосе нашел
и дал
нам кров,
чтоб мы проспались.
Я дверь закрыл
и в дом зашел.
А птицы
на снегу
остались.
19 марта 2001 г.
ВЕТЕР
листьев
свистящих
эквилибристика
213
Александр Никитенко
Пульсар
или
баллистика
каждого
листика
2 августа 2003 г.
***
Песням своим
наступаю на глотки.
Лирика,
ты никому не нужна!
Может,
попасть в криминальные сводки?
Чтоб обо мне говорила страна!
5 ноября 2002 г.
СИНИЙ ТРОЛЛЕЙБУС
Живешь
и подспудно имеешь ввиду
свернуть
с суверенной дорожки.
Я в синий троллейбус
сажусь на ходу.
Троллейбус –
как после бомбежки.
Его пассажиры –
матросы его –
«совки», застарелые лохи
страну поднимали,
не взяв ничего
взамен от ушедшей эпохи.
Есть пропасть в сердцах
в лихолетье разрух:
кто – нищ,
кто – по-новому крепок.
И те,
что на смену нагрянули вдруг,
не ездят в троллейбусах-склепах.
Товарищи-братья
(теперь «господа»),
214
Александр Никитенко
Пульсар
забытые отчей державой.
Их
синий троллейбус
везет
в никуда,
воспетый самим Окуджавой.
21 сентября 2004 г.
ПОД БОГОМ
Вот – навороченный «Хаммер».
К храму
подъехал толстяк.
На колокольню с крестами
крестится истово так!
Новый ли русский?
Бандит ли?
Непроницаемый лик.
Многие,
видно, погибли.
Грех
на душе превелик.
Мне-то другая дорога.
Бог мой во мне и со мной.
Мало надежды на Бога
тем, кто ведом сатаной.
7 сентября 2004 г.
***
И дерзко бросить им в глаза железный стих…
М.Лермонтов
А что воспевать?
Эту гнусь суверенную?
Нахапавших власти и всяческих благ?
А может быть, эту, как послевоенную,
мою паутину в промозглых углах?
А может быть, грязных бомжей, расплодившихся
в подвалах, на мусорках, у костерков?
А может, младенцев, еще не родившихся,
но СПИД подхвативших в утробе? Каков
резон обращать им на это внимание –
всем тем, кто пришли и рулят без руля?
215
Александр Никитенко
Пульсар
Их царствие тут означает вминание
меня и других в твои хляби, земля.
Нам дали свободу – не дали нам выбора.
Что выберем мы, если выбора нет?
Земля, ты страданьями нашими выболела.
Но нету конца наступлению бед.
Прости мне, земля, мою слабость нервозную.
Я в позднюю ночь пред тобой не солгу:
былую державу, большую и грозную,
я этим вот новым простить не могу.
Расселись на тронах похабно-стриптизово
орлы-короли, да голы чересчур.
И я, как перчатку в знак дерзкого вызова
бросаю стихи им в бандитский прищур.
10 ноября 2004 г.
***
Но раз поэтов не убивают,
значит, некого убивать.
А.Вознесенский
Вознесенский в кадре с Горбачевым.
Мэтр
и первый русский президент.
Всё же не подставлю я плечо вам
в этот исторический момент.
Дешево разыгрывают пьеску
Горби и парнасский старожил.
А вот Николае Чаушеску
за идею голову сложил.
Первым не сдавал он партбилета.
Кредо своего не предавал.
Горби сдал державу. И за это
не был сослан на лесоповал.
В креслах держат важную асану.
Но ведь есть извечных правил свод:
если уж ты царь – взойди по сану
первым на костер и эшафот!
Старый мастер, жаждавший от пули
умереть как истинный поэт,
жив под самодержцами. Ему ли
пули нет?
216
Александр Никитенко
Пульсар
А пули всё же нет.
Горше пули – единенье с Горби,
кто, как Бог, еще иже еси
на обломках всенародной скорби
по достойной жизни на Руси.
Горбачев нас предал у штурвала.
Вен себе за Русь не отворил.
Я ему – живому – верю мало.
Павшего б за нас – боготворил.
30 ноября 2000 г.
СЕЛЬСКИЕ ПОТЕМКИ
…Те времена давно уж миновали,
когда в объятьях крепнущей страны
мы днем пахали,
ночью крепко спали.
И оставались, в сущности, равны.
Шашлычные, кафе, автозаправки,
развратно-яркий свет ночных комков
здесь, где когда-то бегал я по травке
и воду пил из чистых родников.
В комках табак и пойло для народа.
Ночная жизнь в деревне расцвела.
И я с нутром морального урода
купил вина и вмазал из горла.
О, сельский люд! От бед изнемогая,
впрягаешься ты в мутные дела.
И по ночам бутылочка-другая
тебе, глядишь, от стресса помогла.
И вот, глядишь, смеешься ты до колик,
опустошив свой нищенский карман.
И вот уже, глядишь, ты алкоголик.
И вот ужу, глядишь, ты наркоман.
…Погост сровняли
с истеченьем срока
захоронений.
Стройку здесь ведут.
И принесла мне на хвосте сорока,
что черепа под ковш попали тут,
когда траншеи мощные копали
под основанья новых теремов.
217
Александр Никитенко
Пульсар
И столько всюду злости и печали,
что напиши хоть тысячу томов
на тему небреженья к праху предков –
не вздрогнет ни единая душа,
пока в помойках в поисках объедков
копаются бомжата-кореша –
мальчишки беспризорные – потомки
районных наркоманов-алкашей.
Вот почему
всё дальше прочь
в потемки
я из села гоню себя взашей.
Ведь не забыть,
как бегал я по травке,
пил воду здесь из чистых родников.
Угар шашлычен.
Вонь автозаправки.
А дым Отечества был вовсе не таков.
30 декабря 1999 г.
ТЕНЬ
Держись в тени.
Не суйся с инициативой.
Жизнь – укрощение строптивой.
Держись в тени.
Прикид смени.
Доход, походку и молодку.
Напоминай собой подлодку.
Держись в тени.
Не гомони.
Горластым ставят укороты.
Солнцелюбивы – идиоты.
Держись в тени.
Тяни века,
как зэки тянут срок на нарах.
Тебя заметят на Канарах –
теневика.
Живот втяни.
Играй на кортах с президентом,
счастливым пользуйся моментом –
держись в тени.
218
Александр Никитенко
Пульсар
А в злые дни,
когда его уж не подымешь,
забудь о нем. Смени свой имидж.
И тень смени.
Настанет день,
воспрянешь ты с другим кумиром.
Сегодня тени правят миром.
Ты – эта тень.
31 октября 2001 г.
***
Куда ни кинешь – масскультура!
Похабный блеск продажных ню.
Но это всё
твоя натура
не принимает на корню.
Культура
все-таки в другом.
Толпа о ней и знать не знала.
Чем больше мерзости кругом,
тем жарче жажда идеала!
11 февраля 1996 г.
***
Я убит подо Ржевом.
А.Твардовский
Вы убиваете меня
копьем на поле Куликовом.
До Хиросимы далеко вам.
Вы убиваете меня.
Вы
убиваете
меня.
Я пал на поле Куликовом.
Но с каждым днем и веком новым
вы убиваете меня.
Вы
убиваете
219
Александр Никитенко
Пульсар
меня.
И в каждом узнике застенка
есть Александр Никитенко.
Меня казните, их казня.
Вы
убиваете
меня.
Жив мой Дантес и мой Мартынов.
Всё мало Золотой орды вам?
Вы убиваете меня.
Вы
убиваете
меня.
И упиваетесь убийством.
И улыбаетесь убийцам.
Вы убиваете меня.
Свобода,
родина –
судьба,
одна дорога столбовая.
Меня всё время убивая,
вы
убиваете
себя.
Смердите тленом неспроста.
И вашей памяти стыдится
в веках
распластанная
птица
Христа,
не снятого
с креста.
1996 г.
***
Может, вести настигли лихие
бедолагу на бедной земле?
Налегли мировые стихии
на сутулые плечи во мгле.
Беззащитный, беспомощный, жалкий
он стоит у свинцовой воды.
Рвутся по ветру темные галки
как предвестники скорой беды.
220
Александр Никитенко
Пульсар
Это гиблое всё и плохое
в угасающих сумерках дня
подошло и лишило покоя,
в беспредельность бесцельно гоня.
Он ушел из удобной квартиры,
чтоб собой не томить никого.
И вселенские черные дыры
через сердце проходят его.
В том, как курит он снова и снова,
как дичится галчиной игры,
много смутного есть, рокового,
непонятного нам до поры.
12 февраля 1996 г.
ГЛАГОЛЫ
Зык торговцев, крик торговок.
И кругом из края в край
мафиозных группировок
автоматный перелай.
Говорилось. Предлагалось.
Не созрело. Не взошло.
Не дошло. Не полагалось.
Вот по швам и поползло.
Всё распалось и разъялось,
развалилось, прервалось,
предалось, разворовалось,
оказалось и стряслось.
Лопнуло, развоплотилось,
развинтилось, разошлось,
сорвалось и покатилось,
и пошло, и понеслось!
Разлетелось, что есть мочи,
раскатилось под уклон,
как ослепший среди ночи
сумасшедший эшелон.
Стало гнило всё и ржаво.
И летит со всех колес,
как слепой колосс, держава
в гибель, в небыль, под откос.
1 декабря 1995 г.
221
Александр Никитенко
Пульсар
ПРО КОЛОС И ГОЛОС
Во дворцах
идет голосование.
А в полях
идет колосование.
Не убудет колоса
без голоса.
Но не будет голоса –
без колоса.
1995 г.
***
Где Родина? Всё призрачно и шатко.
Земля порой уходит из-под ног.
Пасется в поле тощая лошадка.
И жмется к ней пугливый стригунок.
Там, вдалеке, витийствуют витии.
Там утвердиться дьяволы смогли.
А тут места пустые и святые.
И нет родней и горестней земли.
25 января 1996 г.
ОЗЕРО
озеро
озарение озона
озираюсь
ознакамливаюсь
о взрывная взволнованность зоркого взора
о зелень и золото лоз
озвонченность отзвуков
о зов азов
озеркаленной ознобности
озолоченный оазис аэрозолей
о забвение озабоченности
озадаченности
озлобленности
оплот окрыленных
область облегающей общности
222
Александр Никитенко
Пульсар
обаяние объема
обладание ладом рулад
о зимородки
о золотые сазаны
осязаемые сквозные Сезанны
осока
осокори
огари
о гори
ограниченная огромность
освежающее освещение
освящение освоенной свободы
о закон
обязательной округлости
окончательной оконечности
околичности
около
о
1988 г.
***
Омыты и очищены
трава и дерева.
И солнце бьет лучищами
сквозь тучи-терема.
Намокший коршун кружится
над синью тишины.
Все лужи и все лужицы
небесного полны.
Счастливыми и мокрыми
стоят трава и лес
под голубыми окнами
сияющих небес.
В исход парного дождика
божественно в глуши.
И сам ты здесь как тождество
природы и души.
1988 г.
***
Ни такси, ни электрички.
Парень в бричке прет, как Бог.
Вслед трусит, отстав от брички,
крупный рыжий кабыздох.
223
Александр Никитенко
Пульсар
В серой заячьей ушанке
парень – удаль и краса.
По весне сменил он санки
на четыре колеса.
По весне свежи все краски!
Хвост крючком у кобеля.
Что-то есть от русской сказки
в этой ездке сквозь поля.
В этой слитности единой
всех с природой вековой,
в этой силе лошадиной,
хоть одной, зато живой.
В том, как конь летит ретиво,
как бежит собака вслед,
много сельского наива
в век космических побед.
Даль туманна и белёса.
Ставь на быструю езду!
Конь несет, поют колеса
на резиновом ходу.
1988 г.
***
Белоснежные в небе высоком
облака парусят на ветру.
И сазан по прозрачным протокам
отметал золотую икру.
Наклонилась ленивая ива
и грустит над водой в тишине.
И сверкают на сини залива
вспышки солнца, дробясь по волне.
И от свежего ветра и сини
травы молоды, росы – седы.
И плывут облака, как гусыни,
двойников окликая с воды.
Ветер сочно звенит по осокам.
Блещет солнце и плещет в глаза.
Брызжет ивушка солнечным соком,
Слайдом крыльев трещит стрекоза.
И душа, этот мир обнимая,
принимая свободу до дна,
224
Александр Никитенко
Пульсар
огневого зеленого мая,
как хваленого рая, полна.
1988 г.
***
Река Тишина.
Л.Мартынов
После поездов и пароходов,
после самолетов и машин
почему-то тяга не проходит
к тишине – тишайшей из тишин.
Слышно здесь,
как кровь шуршит по венам.
Тишина колышет камыши.
О высоком, необыкновенном
думы в эту пору хороши.
Круглое малиновое Солнце
льется, неопасное для глаз.
На траву ложится и на сосны
свет его – малиновый сейчас.
Слаще всех дорожных потрясений
почему-то сердцу в этот миг
длинные малиновые тени –
от меня и сосен вековых.
Мчал на крыльях я и на колесах.
Видел новь и помнил старину.
После всех дорог многоголосых
как в реку вступаю в тишину.
1988 г.
МЕТАМОРФОЗЫ
Сельская элегия –
шпарю на телеге я.
А когда на «мерсе» я –
городская версия.
19 февраля 2000 г.
225
Александр Никитенко
Пульсар
У МОНУМЕНТА
вот так и я забуду ваши лица
встречая вечность в пекло и в пургу
и мне на темя тоже сядет птица
и отогнать ее я не смогу
26 июня 2002, 2007 гг.
ПРЕДЗИМЬЕ
Течет река – все камешки видны.
И это поздней осени примета.
В ней нет теперь опасной глубины,
которая была в разгаре лета.
Меня моя былая глубина
пьянила риском, удержу не зная.
И вот теперь иссякла и она.
И тишина в душе моей сквозная.
3 ноября 2004 г.
***
Жил хорошо я или плохо,
но в сердце не гасил огня.
Я врос в тебя, моя эпоха,
как ты сама вросла в меня.
Я снова ставлю ногу в стремя,
взлетаю в шаткое седло,
в котором врос в родное время,
как время в плоть мою вросло.
Бьет ветер в лоб, звенят копыта
по самой хрупкой из орбит.
И жизнь моя в эпоху вбита,
как гвоздь по шляпку крепко вбит.
14 ноября 2004 г.
***
Калитка с колечком.
Кибитка с крылечком.
Сирень у окна.
Меж рамами вата.
226
Александр Никитенко
Пульсар
Жила здесь когда-то
девчонка одна.
Давно это было.
Меня позабыла
теперь и она.
Калитка с колечком.
Кибитка с крылечком.
Времен глубина.
1988 г.
***
Дочке-лапочке
Московский муравей с Арбата,
пел Окуджава в палисад.
А мать внесла ведро обрата
и напоила поросят.
Крутилась черная пластинка,
светилась первая звезда,
сушилась чистая простынка –
всё было в мире как всегда.
Лицо прохлада остужала.
Был быт налажен и уют.
Пел у окошка Окуджава –
так только близкие поют.
Как светит радуга на диске,
как струны медные звенят
под эти хрюканья и визги
ушастых маленьких свинят!
И, окруженный сельским бытом,
где поросята у ведра,
тянулся я к полузабытым
крестам гражданства и добра.
1988 г.
СЭКОНД-ХЭНД
Сэконд-хэнд – вторые руки.
Он почти что ни за что
оторвал крутые брюки
и фартовое пальто.
227
Александр Никитенко
Пульсар
В сэконд-хэнде он, как денди,
обаятелен и нов.
Не хватает только бренди,
чтобы сбрендить от обнов.
Он готов для уик-эндов
и для будней трудовых.
После этих сэконд-хэндов
есть остаток годовых.
Для работы и для спорта
есть трусы и пара брюк.
Удалец второго сорта,
образец непервых рук.
Без зарплат и дивидендов,
в лапах займов и тщеты,
завсегдатай сэконд-хэндов,
соглядатай нищеты.
К переменам неготовый
плод разрухи и тревог,
постсоветский, беспонтовый
независимый «совок».
28 июля 1999 г.
***
Так планиду и не отыскал ты!
Не блефуй,
отыскивай скорей.
Шлепаются
листья,
словно карты –
осень ходит с крупных козырей.
8 ноября 2001 г.
ОДИН
Среди сада-огорода
отдыхаю от народа.
Забодал меня народ.
Уж ты сад мой, огород.
228
Александр Никитенко
Пульсар
Ввек я больше не прошел бы,
огород ты мой и сад,
в эти алчущие толпы –
хлеба, зрелищ и услад!
16 августа 1995 г.
***
Дорожи лирическим моментом!
С детства ты к поэзии привык.
Едет полем с кузовом под тентом
голубой веселый грузовик.
Славно быть поэтом, наблюдая,
как, трясясь, фырчит автомобиль,
и как следом вьется, оседая,
золотая утренняя пыль.
Как объемны воздуха глубины
над зеленым озером овса,
как в стекле облупленной кабины
солнечные блещут небеса!
1988 г.
***
Мужицкий древний лик –
образчик безобразья.
Прокурены усы.
Их кончики –
висят.
Разбитость по утрам,
набрякшие подглазья –
вот признаки того,
что вам за пятьдесят.
Все страсти бытия,
победы, передряги –
все подвиги пути
всех истинных мужчин
явились на лице
пожившего бедняги,
скопились наконец
в глубоких рвах морщин.
Являет поутру
бесстрастно амальгама
полупотухший взгляд
и дряблость вислых щек.
229
Александр Никитенко
Пульсар
Хотя в душе еще
нет старости ни грамма.
В душе вы мальчуган.
Курнос и босоног.
Зеркальный ваш двойник
вам чужд и неприятен.
Он раздражает вас
и давит на мозги
как факт, что мир вокруг
давно не необъятен.
Истоптан он дотла.
Изведан он до зги.
И всё же с двойником
приходится мириться.
От этого никак
вам не уйти, хоть плачь.
Поскольку никогда
для вас не повторится
прекрасная пора
цветенья и удач.
В то время и один –
порой – был воин в поле!
Но удали былой
теперь пропал и след.
И не хватает вам
ни мужества, ни воли
загадывать вперед
хотя б на пару лет.
Читается
лица
бульварная
газета.
Шатается судьба
по мировым углам.
И чашу бытия
пред зеркалом клозета
вы пьете до конца с печалью пополам.
30 января 2001 г.
ТОВАР – ДЕНЬГИ
Я забыл давно
вкус коньяка и сосисок.
Потому что «вышел строить и месть».
А у этой товар –
230
Александр Никитенко
Пульсар
пара шикарных сисек.
И коньяк и сосиски у нее есть.
2001 г.
КОМУ СКАЗАТЬ
Наверное, напьюсь я скоро водки
и алкоголь мне темя размозжит.
Яишница шкворчит на сковородке.
Солененький огурчик возлежит.
Забудусь ли
от стрессов
и падений?
Успею ли
я раны зализать?
Сказал же Северянин нам: «Я гений…».
Я тоже гений.
Но кому сказать?
11 апреля 1998 г.
ЛУНА
До оскомины это знакомо:
летний вечер,
в саду тишина.
И над кровлей соседнего дома,
распаляясь,
восходит Луна.
Знаю, лишь догорит сигарета,
и, как много столетий назад,
неземного холодного света
будет полон таинственный сад.
Снова зарево плещет на ветки,
и отчетливо видится мне
даже марка моей сигаретки
в бледных пальцах при полной Луне.
И опять она знает, собака,
что душою я к ней полечу,
как летят из кромешного мрака
мотыльки на ночную свечу.
12 сентября 2000 г.
231
Александр Никитенко
Пульсар
***
Боготворил я девочку одну.
Мы с ней гуляли, глядя на Луну.
Окраиной села бродили поздно.
Роса мерцала. Небо было звездно.
Всё то же небо в звездах над селом.
Они горят, накала не снижая.
А девочка осталась лишь в былом.
Она давным-давно жена чужая.
29 ноября 1998 г.
ЗЕЛЕНАЯ ТРАВА
Сыну
Зеленая трава,
пронизанная светом,
твой охристый бальзам
целителен глазам,
когда в пустых полях
стою с велосипедом
и, вдоволь надышась,
ударю
«по газам».
Прощай,
прощай, трава,
и синева,
и дали –
я вырвался сюда
едва на полчаса.
Дорогой полевой
я жму во все педали!
И в никеле руля
играют небеса.
Краса моей земли
нетленна в мирозданье.
Она, как талисман,
хранит меня от бед.
С зеленою травой
слетал я на свиданье.
И сквозь поля
меня
несет
велосипед.
232
Александр Никитенко
Пульсар
Как вольно
в тишине
мне мчаться по дороге!
И никого вокруг.
И не нужны слова.
И сладко помнить мне:
покроет всё в итоге
зеленая трава,
зеленая трава.
1987 г.
***
Душа – не успокоишься нигде ты.
Привычные к делам, а не к словам,
романтики – матросы и поэты –
уходят к неоткрытым островам.
Прощай, прощай, медвежий теплый угол!
И здравствуй даль и ветер, и штурвал!
И пусть гремят
навстречу
друг за другом
и первый,
и девятый
грозный вал.
Романтик, одержимый, как фанатик,
взойдет на горы и на полюса.
Романтика – вне возрастных понятий,
поскольку это вера в чудеса.
Всегда в душе мы где-то капитаны,
и звезды нас ведут сквозь времена.
А наша жизнь, как зебра из саванны,
в полоску – то светла, а то темна.
Но светлая настала полоса –
душа вольна, как парус, и крылата.
И нам опять, как в юности когда-то
попутный ветер свищет в паруса!
1995 г.
***
Пусть новый век
нас изнахратил,
тонка кишка,
233
Александр Никитенко
Пульсар
пуста мошна.
Но на обломках демократий
напишут
наши имена.
22 сентября 2002 г.
ОСА
Залетела в форточку оса.
Стала рваться сквозь стекло
на волю.
Так и ты несешь земную долю.
Но за грань стремишься.
В небеса.
5 мая 2004 г.
ЗВЕЗДА ПАДУЧАЯ
на сон
грядущий
закуривая
и теша
нетленную
плоть
где-то
возле
Меркурия
чиркнул
спичкой
Господь
28 октября 2005 г.
РЫНОК
Ускользнул я от удавки –
от залоговой петли.
Покурю в саду на лавке,
благо, вишни расцвели.
Благо, вечер разгорелся
замечательный такой.
Благо, горькой разогрелся
я в борении с тоской.
Благо, жив еще курилка
на воспрянувшей земле.
234
Александр Никитенко
Пульсар
Благо, добрая горилка
запотела на столе.
Благо, в ходе поединка
верх беру я над тоской.
Благо, что в стихии рынка
не накрылся я доской.
11 февраля 2000 г.
НЕ СМОГ БЫ
Я бы не смог продавать конфетки
деткам.
Не вынес бы этих пыток.
Если б к лотку
подошли
эти детки,
всё бы отдал им,
себе в убыток.
18 июля 2005 г.
КУКУШКА
Я шел по шпалам. Куковала
кукушка в рощице густой.
Даль мне просторы открывала,
распахиваясь высотой.
Вдоль полотна цвела сурепка,
сзывая знойной желтизной
жужжащих пчел. И пахло крепко
цветочным медом и весной.
Невдалеке косцы косили.
Даль била в сердце, глубока.
На горизонте в яркой сини,
как снег, блистали облака.
Бока им солнце освещало.
Они стояли как гряда.
И мне кукушка обещала
такие долгие года.
20 мая 2005 г.
235
Александр Никитенко
Пульсар
ПОДСНЕЖНИК
В солнечных накрапах
ветра по челу
потаенный запах
разбудил пчелу.
Среди пятен снега
в марте у села
на подснежник села
зяблая пчела.
Белый, с желтым рыльцем,
в сырости с ледцой
по пчелиным крыльцам
он мазнул пыльцой.
Хоботку подставил
глубь, где суть вкусна.
Снег еще не стаял,
а уже – весна!
В стужу дел поспешных
дали мне тепла
звездочка-подснежник
и его пчела.
5 марта 2005 г.
ЛОХОТРОН
Догорают пожухлые листья.
Это осень пришла и за мной.
И у жизни
ухмылочка лисья:
обманула,
прошла
стороной.
Без оглядки
сжигал каждый день я –
жизнь втянула меня в лохотрон.
А теперь
сберегаю мгновенья.
Каждый миг –
как последний патрон.
Всё отдам без оглядки. Не жалко!
Дым с горчиночкой, как искони.
236
Александр Никитенко
Пульсар
И листва догорает нежарко,
как мои облетевшие дни.
30 декабря 2005 г.
***
Талант не может быть зарытым.
Он, как трава за пласт земной,
за жизнь цепляется, за ритм
вселенной, взорванной весной.
Трава повальная: овсюги,
осоты, злаки-сорняки.
Но как талантливы повсюду
их зябкой зелени мазки!
Весна! В заброде дух, в зароде –
прищурен взор и ястребин.
Неистребим талант в природе.
В тебе талант – неистребим.
Скудна и аскетична почва,
где трудно смог он прорасти
и так в нее вцепиться прочно,
что в ней его не извести.
Не отнесись к нему халатно,
а смутно чувствуй и боли:
слепые щупальца таланта
как корни, в плоть тебе вросли.
Пьянит весна его, как брага,
и бродит сок в его корнях.
Он всходит даже в горстке праха,
всесущ и цепок, как сорняк.
И как гордыней ум ни пичкай,
но под Творцом стезя твоя:
был, есть и будешь лишь частичкой
таланта – то есть бытия.
Тебе вселенная галантно
распахивается в века,
где дух нетленного таланта
фатально веет у виска.
1998 г.
237
Александр Никитенко
Пульсар
ПРЕДЕЛЫ
Зерном небесным
сердце
кормится.
Лежать, не размыкая век.
На лоджии воркует горлица.
Который час?
Который век?
Еще, как ноша непосильная,
всё тело, замкнутое сном.
А сердце
видит
небо
синее
и слышит
птицу
за окном.
Какая тайна покрывала
тебя?
Куда
ты был влеком?
Встать, небеса, как покрывало,
откинув! В явь войти рывком.
1988 г.
***
Сырые и шумные
речкины речи –
вода ледниковая
в русле
течет.
Апрельское солнышко
греет мне плечи –
ласкает, сияя,
еще не печет.
Нудист на безлюдьи,
цепляюсь за камень,
ступаю в водицу –
прозрачна до дна –
и тело свое
в обжигающий пламень
струи ледяной
погружаю.
238
Александр Никитенко
Пульсар
Хана!..
И пулей
выметываюсь наружу!
В крылатой пыльце
ледяного дождя
свою
под водой
отлетевшую душу
ликующей
снова на месте найдя.
15 апреля 2005 г.
ПАУЧОК
Солнце пышет жаркой топкой
из глубокой синевы.
Паучок с зеленой попкой
вьет тенета средь травы.
То подтянется к травинке,
ликвидируя провис,
то стремглав по паутинке
пролетает вверх и вниз.
Вот завис, собрался с ядом
и ушел под листик в тень.
Солнце жжет. Добыча рядом.
Лето. Вечность. Долгий день.
20 июля 2005 г.
ОТБРОСЫ
Мешки б/у, пакеты – словно в селях,
в отбросах всё кругом. Попала в плен
Земля в меридианах-параллелях,
завернутая в полиэтилен.
Какие к людям могут быть вопросы?
И говорю я, далей этих фан:
нас погребают наши же отбросы –
стекло, пластмасса, пластик, целлофан.
Бал правит нал и звонкая монета.
Весь шар земной отбросами оброс.
Вся голубая некогда планета –
один сплошной кармический отброс.
7 апреля 2005 г.
239
Александр Никитенко
Пульсар
БЕРЕГ – II
Шаткий мосток-переходка.
Кто-то перила срубил.
Чий, молочай и солодка.
Здесь я мечтал и любил.
Бабочки льнут на цикорий.
Плещет по сваям вода.
Век наш, на росстани скорый,
нас разлучил на года.
Я заявился обратно,
тих. Под глазами круги.
Так же сплавляет ондатра
зелень прибрежной куги.
Так же овсюжные ости
трудно несут муравьи.
Так же на тихом погосте
спят одногодки мои.
Жизнь меня в дали прогнала,
шел я другой стороной.
Берег и свежесть канала –
всё, что осталось со мной.
Вот и стою у водицы.
Много её утекло.
Годы мои, словно птицы,
стаей легли на крыло.
19 июня 2005 г.
КРУТО
Минувшее меня объемлет живо.
А.Пушкин
Минувшее не веет легкой тенью,
А под землей, как труп, лежит оно.
Ф.Тютчев
Всё чужое в этом переулке.
Милых сердцу нет нигде примет.
Выбили какие-то придурки
стекла в хате, где хозяев нет.
Фонарей вечернее свеченье,
окна, звезды, глупая Луна –
240
Александр Никитенко
Пульсар
всё имело тайное значенье,
потому что здесь жила она.
Там, где мы мечтали у калитки,
и в сердцах у нас царил Творец,
супердомовиты, как улитки,
новые поставили дворец.
Онемев от блеска их и лоска,
я не передвинул из угла
в угол рта окурок – папироска
дотлевая, губы обожгла.
«Тьфу ты ссука! – сплюнул я окурок
и в сердцах растер его ногой. –
Был тут мой заветный переулок!
Он теперь под новыми другой.
Аппетитов их не укоротишь.
Под себя сгребают всё подряд.
Так что зря ты тут понты колотишь,
как теперь крутые говорят.
Круто всё, однако обернулось.
Много в новых наглой правоты.
Да и в них ли дело? Не вернулось
ничего, хотя вернулся ты.
Грезил ты своею недотрогой,
вышло очень грустное кино:
ты давно ушел своей дорогой,
недотрога замужем давно.
Память воскресила всё случайно» сердце отстучало на ходу.
В переулок, где зарыта тайна,
никогда я больше не пойду.
24 октября 2005 г.
МИНУС ЖИЗНЬ
Черный день и скорбный вынос.
Боль друзей и горе близких.
Жизнь людская – только минус
между дат на обелисках.
Вспомним всех – своих и прочих.
Сколько их в земле зарыто!
Между датами – лишь прочерк,
будто штрих метеорита.
241
Александр Никитенко
Пульсар
Кто летел? Куда? Откуда?
Вечный путь из тьмы во тьму.
Много вымершего люда.
Много вслед идет ему.
Спят, забвеньем обрастая.
И под святостью креста
только черточка простая –
минус, прочерк, пустота…
26 июня 2005 г.
***
Охраняют, как молитвы в храме,
от разгула рыночных годин –
золотое небо над горами,
влажный шум реки Аламедин.
Отмели песчаника и карста,
где, кипя, гремит по валунам
с ледников студеное лекарство,
душу обезболивая нам.
10 апреля 2005 г.
ЭКО
Там,
где ветер
гуляет
по воле
и надрывает воем свои кишки,
катятся
не перекатиполе,
а полиэтиленовые
мешки.
20 августа 2005 г.
242
Александр Никитенко
Пульсар
***
С кладбища шел я тропой у предгорий.
Спал мой отец под могильным холмом.
Вечный покой, череда аллегорий
правили сердцем моим и умом.
Чувствовал всюду я волюшку Божью.
И, крутолобые, словно слоны,
горные склоны скруглялись к подножью,
вечным покоем напоены.
Эти округлые всхолмья предгорий
мне довершали картину конца
там, где покрыли пырей и цикорий
холмик могильный над прахом отца.
Всё пребывало в конце и в начале.
И непостижными были почти
вечные эти холмы и печали
и быстротечные наши пути.
22 сентября 2005 г.
***
Итожу, чего добились
в постэсэсэровские декады:
девочки
заголились,
парни
ушли в бригады.
Пенсионеров
переморили
и победителей ВОВ
падальщики из камарильи
престольных Борей и Вов.
Мрем
от иглы и водки,
с будущим не в мастях.
И криминальные сводки –
главное в новостях.
Каждый себе Конфуций –
как обобрать народ.
«В терновом венце революций
грядет шестнадцатый год»?
243
Александр Никитенко
Пульсар
Революционный Киев.
Революционный Бишкек.
Надежды на что и какие
с урчаньем в пустой кишке?
Этого
не разумеют
олигархи и бандюки.
Враждебные вихри –
веют.
Зреют
бунтовщики.
29 июля 2005 г.
***
Свет от Солнца льется косо,
Солнце виснет над леском.
Пахнет травами с покоса –
мятой, кашкой, полынком.
В свете нежном и нерезком
даль видна во все концы.
Стадо движется подлеском –
на хребтах сидят скворцы.
Тихий загородный вечер
полон милых пустяков.
И блестят нагие плечи
загорелых пастухов.
15 июня 2005 г.
***
По TV о грядущих размахах
президент говорит как полпред.
А за окнами в мусорных баках
два бомжа добывают обед.
И на фоне замызганных сумок
этих нищих, не евших два дня,
перспектива державных задумок
как кощунство звучит для меня.
Боже мой, да какие тут планы
и посулы добра наперед,
244
Александр Никитенко
Пульсар
если всюду преступные кланы
обобрали до нитки народ!
Если сам я сижу без зарплаты
и заботы не сходят со лба.
Мне сулят золотые палаты,
до которых дожить – не судьба.
Президента, что мне неугоден,
я нажатием кнопки убрал.
А бомжи за окном не уходят.
Черт принес их и черт бы побрал!
Ковыряют чужие отбросы
наподобие грязных свиней.
И мои болевые вопросы
обжигают меня всё сильней.
20 августа 1999 г.
***
После водки, пельменей и пиццы
вышел в белый заснеженный сад
посмотреть, как последние птицы
на ночлег
запоздало
летят.
Отдыхало усталое тело,
погружаясь в наркоз полутьмы.
А душа вслед за стаей летела
по холодному
небу
зимы.
1 декабря 2000 г.
ЦИКАДА
К сонной тайне прохладного сада
после жаркого летнего дня
подключилась ночная цикада,
в лунном сумраке звонко звеня.
И была она явно в ударе!
Спали горлица, майна и дрозд.
Только зуммер космической твари
разливался в сиянии звезд.
245
Александр Никитенко
Пульсар
Наступала пора звездопада.
Звезды
в бездну
срывались,
дымясь.
И держала шальная цикада
меж веками
летящими
связь.
10 июня 2001 г.
ИЗ ЭТОЙ ЖИЗНИ
Гремит река,
ворочает
каменья,
зенит зияет сварочной дугой.
Есть мир распада,
тленья
и забвенья…
Но я из этой жизни –
ни ногой.
Покуда Солнце
катится
по сини
и обдает полынною жарой.
Покуда
речка
прыгает
в теснине
и по камням
грохочет
под горой.
28 июля 2004 г.
НИКТО НЕ ВЛАСТЕН
Добро
в ответ приносит зло вам.
Зло
на добро встает стеной.
И этот сплав
исправить словом
никто
246
Александр Никитенко
Пульсар
не властен
под Луной.
Но всё же я
творю добро,
пинки хватая
под ребро.
Мы часто
платим ребрами
за то,
что слыли добрыми.
9 февраля 2004, 24 декабря 2005 гг.
СЕМЬЯ
Баяну
Мои друзья –
Рамис, Акбар Рыскуловы,
киргизского народа сыновья.
И как кому ни воротило скулы бы –
я говорю:
они
мои друзья.
Я друга выбираю не по нации,
простым и добрым людям сам родня.
В надежнейшей сердечной депонации
простые чувства дружбы у меня.
У нас в селе жила семья киргизская,
еду приготовляла на огне.
И боорсоки, жарким маслом прыская,
шкворчали в раскаленном казане.
Я с детства рос под звездами высокими,
доверчивости к людям не тая.
Конечно же, не только боорсоками
влекла меня киргизская семья.
Да что еда! Голодными мы не были –
пришли пятидесятые года.
Но то, что в этом доме нету мебели,
я помню, потрясло меня тогда.
Я научился ноги класть калачиком,
пристраиваясь с краю на кошму.
Никто гвоздя там даже не вколачивал
ни в стол, ни в стул, не нужный никому!
247
Александр Никитенко
Пульсар
Они в том доме были б даже лишними.
И мы садились прямо на полу
или в саду под яблонями, вишнями
и чай мы пили, дуя в пиалу.
Глава семьи врачом был или фельдшером –
я в детстве их не очень отличал.
И был он очень ласковым, доверчивым,
среди своих теплом меня встречал.
Беря комуз, глазами глядя грустными,
он пел для всех, но как для одного.
И не были киргизами и русскими –
мы были просто дети для него.
И перестал я обращать внимание
на то, чем не был полон этот дом.
В нем жили доброта и понимание,
уют в нем был – заботой и теплом.
Тогда в селе все семьи были равными –
лишь десять лет как кончилась война.
И не были ковры и стенки главными –
совсем не этим жизнь была полна.
Вздохнули люди, столько отмытарствовав,
жизнь, медленно налаживаясь, шла.
Мои обноски мать в семью татарскую
донашивать, отштопав, отнесла.
Я тоже френч вельветовый донашивал
с соседского чеченского плеча.
И всё ж еще куда беднее нашего
жила семья киргизского врача.
Но не было в соседях злости, вредности,
хотя и не хватало трудодней.
И не были мы черствыми от бедности,
и помогали тем, кто победней.
Позднее, шмотки модные разыскивая
и деньги перехватывая в долг,
не раз я вспоминал семью киргизскую –
была бедна, но в дружбе знала толк.
Я по две смены у станка отматывал.
А детство всё звало издалека,
и я читал киргизского Айтматова
как своего родного земляка.
248
Александр Никитенко
Пульсар
Тряхнуло нас алмаатинским шабашем.
Мы столько лишних благ приобрели,
но опоздали, как к разбору шапошному,
к самим себе, оставшимся вдали.
И вот, когда отдельные детсадики
для русской и киргизской ребятни
устроили ответственные дяденьки,
я вижу, как забывчивы они.
Не раз я в жизни на излом испытывался,
я не хочу, как дяденьки грозят,
чтобы отдельно мой сынок воспитывался
от черноглазых шустрых киргизят.
Нельзя детей с мечтами одинаковыми
лишать насильно общего двора –
им не в национальном узком вакууме
придется жить, когда придет пора.
Нельзя нам забывать уроки давние,
уроки единения, родства.
Ведь дружба нерушима лишь когда она
в плоть межнациональную вросла.
И пусть об элитарности поскуливают
любители красивого вранья.
По-прежнему мы все – одна семья.
Мои друзья –
Рамис, Акбар Рыскуловы –
киргизского народа сыновья.
1987 г.
СОНЕТ
На пять минут вниманием стола
я завладел – рука была воздета!
И я стихи любимого поэта
прочел! Тот пил, а та уже спала.
Была хмельная публика задета
моим порывом! Но, как явь, трезва,
она тотчас забыла и поэта,
и с ним меня за шумом торжества.
Изысканными формами сонета
воспользуюсь для верного совета:
поэзия – чужачка за столом.
249
Александр Никитенко
Пульсар
Когда полно вина и винегрета,
то вовсе не поэзией согрета
толпа, а винегретом и вином.
1989 г.
***
Прощай!
Расстались тяжело мы.
Всё разлетелось в пух и прах.
Тюки прессованной соломы
лежат на скошенных полях.
Прикрыл я плотно в тамбур дверку.
Смотрю в поля, где воздух сиз.
А провода взлетают кверху
и снова опадают вниз.
Всё стало зыбким и неверным.
И отступаю я на шаг,
когда за стеклами – по нервам! –
грохочет встречный товарняк.
Из дали в даль, не успокоясь,
на стыках стукая стальных,
меня уносит скорый поезд
от глаз обугленных твоих.
8 июля 1988 г.
СОЛОВЬИ
1
В росистых кущах щелкал соловей.
Свет золотой струился меж ветвей
и на осотах росы высыхали.
Мы соловья лет двадцать не слыхали,
и вот теперь, от города вдали,
мы в восхищенье дух перевели:
рассвет вставал, трава была росиста
и рощице отчетливо и чисто
он зазнобил на разные лады,
огнем небес, хрустальностью воды
сквозное прополаскивая горло,
изящные серебряные свёрла
пьянящих трелей всверливая в свет.
Казалось: нас на свете больше нет,
250
Александр Никитенко
Пульсар
а есть лишь эти звуки, эти трюки,
на все земные радости и муки
дающие чарующий ответ.
2
О соловей!
Осоловей от свиста,
трава уже прохладна и росиста,
и в воздухе отчетливо и чисто
сквозь сумерки ночные соло вей,
о соловей!
О, всё левее музыка наркоза –
и вот из сердца улетела проза,
и вот оно, прекрасное, как роза,
тебе послушно, баловень ветвей,
о соловей!
У сыновей природы только эта
работа песнопевца и поэта.
И под Луной на песни нет запрета,
и от Луны светло в тиши полей,
о соловей!
3
Пришел я к праху матери своей.
На все мои печали и рыданья
бездушно-голосистое созданье –
плевал с ветвей залетный соловей!
И постигал я соль небытия.
И подправлял я мамину могилу.
А соловей являл такую силу,
что соловья возненавидел я.
И подвернись мне под руку ружье,
я б расстрелял пернатого урода
за то, что в нем великая природа
являла мне бесстрастие свое.
А я её обожествлял, Природу!
Обида в сердце маялась моем:
погребена здесь уймища народу,
а жизнь идет, бряцая соловьем.
Но было мне давно не двадцать лет.
Сквозь ненависть я вслушивался в трели.
А с обелисков на меня смотрели
все те, кого давно уж с нами нет.
Их было много – город неживой.
Их соловьи не избежали тлена.
251
Александр Никитенко
Пульсар
А этот всё откалывал колена
над бедною моею головой.
Меня пронзал кладбищенский покой.
Водил я кистью, горько спину сгорбив.
А соловей витийствовал – такой
невыносимый среди тихой скорби.
Был ход природы вечен и не лжив.
И ненависть моя во мне слабела.
И я опоминался то и дело:
я жив еще, и соловей мой жив.
И одного я у звезды своей
просил, о вечном думая покое:
пусть обо мне мой дальний соловей
хоть помолчит – ведь место там такое.
4
Нет не чудится мне по запарке –
соловей!
Среди города в парке.
Хорошо, что заводы стоят.
Соловей наплодит соловьят.
Безработного много народа.
Но от нас отдыхает природа.
Там, откуда уходит народ,
воцаряется дикость природ.
Небо чисто и ТЭЦ не дымит.
Соловей мое сердце томит.
Запустенье в столице моей.
И разбойно свистит соловей.
Но страшит соловьиный прогресс
здесь, где стало прогресса в обрез.
4 января 2006 г.
***
Александру Зайцеву
Над полями дымка голубая.
Жадно воздух мартовский втяни!
Рыхлый снег, томясь и погибая,
252
Александр Никитенко
Пульсар
кое-где лежит еще в тени.
Небеса унылы и белёсы
над поляной талою лесной.
Но уже пятнистые березы
пахнут горьковатою весной.
Прозелень и просинь купороса
в спиртовой настырной синеве.
И росы серебряное просо
по сырой просыпано траве.
Узнаю,
весна,
твои повадки,
прятки
и ауканья
в лесу!
Тихо светят капли,
как лампадки,
на ветвях,
свисающих
к лицу.
1988 г.
***
…чувства добрые я лирой пробуждал.
А.Пушкин
Искусство слова –
не из чувства злого!
Когда художник
с болью говорит
о всех пороках общества больного –
он
помыслами
добрыми
горит.
Но вовсе не ласкает слух
его речь,
в ней русская традиция жива:
всю боль свою,
любовь свою
и горечь
он
переплавил
в главные слова!
253
Александр Никитенко
Пульсар
И – не прощает общество
поэта,
и гонит в ссылку,
в «зону»
и в дурдом,
шлет пулю в лоб и налагает вето
на всё, что он добыл с таким трудом, не надо правды,
надо мяса,
кваса,
да чтоб плотней желудок был набит!..
Но кто-то
для решающего часа
его стихи
хранит,
как динамит.
Настанет час! –
и как ни тяжело бы
давили бездуховности пласты –
вдрызг
разнесет
оплоты
лжи
и злобы
сама
взрывная сила
доброты.
2 марта 1988 г.
ГОСТЬ
Поел он молодой картошки,
поулыбался детворе.
Потом играл он на гармошке
на вечереющем дворе.
Играл «Прощание славянки».
Густели тени на траве.
И после выпитой сливянки
слегка шумело в голове.
Он переборами увлекся
со всей серьезностью творца.
Неуловимо пахли флоксы
из палисада у крыльца.
Ползла по скатерти козявка.
254
Александр Никитенко
Пульсар
Ждала дорога впереди.
И полнолицая хозяйка
скрестила руки на груди.
Она смотрела вдаль куда-то.
Цвел воздух в золотой пыльце.
И красноватый свет заката
лежал на вспыхнувшем лице.
Ушли забота и работа,
и на хозяйку у стола
нашло возвышенное что-то.
И это музыка была.
Синь над подворьями густела.
На краткий миг отрешена,
хозяйка в даль свою летела,
внезапной музыки полна.
26 июля 1988 г.
СЕЛЬСКИЙ ВИД
Мир, заводи речные
и голая ветла!
Дымки стоят печные
над кровлями села.
В разновысоком стиле
тут всё для глаз милей.
О, вымахи, как шпили,
сквозящих тополей!
Садов округлый ярус
я в сельский вид внесу –
с капелью, как стеклярус,
дрожащей на весу.
Тут нет стандартных линий,
пространство тут кривей.
На ветках тает иней
и капает с ветвей.
Под солнцем от мороза
оттаяла кора.
И эверест навоза
курится у двора.
Из шифера и жести
тут крыши хороши.
И жгут в укромном месте
костерчик алкаши.
255
Александр Никитенко
Пульсар
Над пашнями, над синью
тут вьется воронье.
Мороженной полынью
горчит тут бытие.
Тут всё как встарь. И свыше
ложится свет небес
на стаявшие крыши
и на капель с древес.
Душа видала виды
из стали и стекла –
в ней нет теперь обиды,
что тут себя нашла.
17 ноября 1988 г.
ТАНКА
Идет с поклажей муравей.
И я ступаю чуть правей.
Дорога
каждому своя –
не наступлю на муравья.
1989 г.
***
Грусть-тоску свою умаль.
Пахнет кущами цветущими.
И над кущами, над пущами –
неба синего эмаль.
Синий воздух льется во поле.
И шумят над головой
исполинистые тополи
лакированной листвой.
Долгим взглядом в дали, ввысь теки!
Блещет лесополоса:
в каждом новом клейком листике
отразились небеса.
От листвы идет сияние.
И, как медом золотым,
ты налит огнем слияния
с этим миром молодым.
1989 г.
256
Александр Никитенко
Пульсар
***
Учительница, девственница, мать,
Ты не богиня, да и мы не боги.
Но все-таки как сладко понимать
Твои бессвязные и смутные уроки.
Н.Заболоцкий
О мир подлунный! Не найти в нем
реликвий мглистых, чистых рек.
С кислотным,
радиоактивным
дождем
прошел ХХ век.
Твоя, природа, карта бита –
полой сокровища сметем!
Синдром иммунодефицита
давно тобой приобретен.
Была ты девственницей – глухо
запахивала рысий мех.
Теперь ты, жалкая, как шлюха,
подачек ищешь и утех.
Бич технологий, рынков сбыта,
тебя, постыдную, как ню,
повальной пандемией СПИДа
глобально косит на корню.
Твои уроки нам не впрок.
Самолюбивы и жестоки,
тебе даем свои уроки
и выставляем за порог.
Порок – синонимом пароля
для входа черного в прогресс.
Мы вышли вдруг из-под контроля,
как все ректоры АЭС!..
257
Александр Никитенко
Пульсар
ма
ма
как
хорошо
что
ты
умерла
смутно
помню
твое
лицо
ты
больше
не болишь
и мне
не
долго
мучиться
осталось
1989, 2005 гг.
РОК
Маг на полную катушку.
В небе первая звезда.
Будет баня – и в кадушку
наливается вода.
Будет всем увеселенье.
Шланг змеится по двору.
По вечернему селенью
бабы кличут детвору.
Мир без мага сир и пресен!
И гремит тяжелый рок.
На кадушке мох и плесень.
Ветром книзу мнет дымок.
На сиренях взбухли почки.
Чужд и странен над селом
неживой на русской почве
заграничный модный гром.
1999, 2006 гг.
***
258
Александр Никитенко
Пульсар
Какой-нибудь брильянтик на былинке
горит в снегу, белеющем в саду.
И мне – вполне космической пылинке –
напоминает вечность и звезду.
Перед всеобщим краем и ночлегом –
ничто былые детские мечты.
Жаль, что во мне в сравнении со снегом
теперь всё меньше прежней чистоты.
Когда по мне вы справите поминки –
подумайте без грусти обо мне,
что я блеснул подобием снежинки,
растаявшей под солнцем по весне.
21 января 1998 г.
ПОТЕРЯ
Нам в тягость – ум,
а чувство нам – не в радость.
Врубаясь в заповедные пласты,
в природу беззащитную внедряясь,
бедны – умом мы, чувствами – пусты.
Мы над её загадками потели.
И вот теперь приходится сынам
прикидывать всеобщие потери,
находками казавшиеся нам.
Природа – не бездушная тетеря,
хотя и в ней есть место для тетерь.
И вот её глобальная потеря
по нам самим ударила теперь.
Мы – поколенья рвенья, покоренья,
боренья против косности и тьмы,
природу обкорнали по коренья,
забывшись, что коренья эти – мы.
Все эти дыры в нежной атмосфере,
все пятна нефтяные на морях
не об экологической потере –
нам о своей потере говорят.
Мы все накрыты гибельною тенью.
И у разбитых топчемся корыт.
Природа нетерпима к повторенью –
нас больше никогда не повторит.
7 января 1998 г.
259
Александр Никитенко
Пульсар
***
Не шепот робкий, не броженье
когда Луна и соловей!
Пою
в высоком напряженье
эпохи ядерной
моей.
Руками алчными не трогать!
Душой заденьте за края –
и вас, как оголенный провод,
тряхнет поэзия моя.
1999 г.
***
Холодом тянет и снегом,
сыплющим колкой крупой.
Поле сливается с небом
чуть впереди над тропой.
Даль неясна и туманна.
Стылый темнеется лес.
Сыплет небесная манна
с низких свинцовых небес.
Вкось забеленный суглинок.
Словно текучий, покров.
Ветер крупинки снежинок
с лысых сдувает бугров.
В белых и черных узорах
мерзлая вьется тропа.
Шум приглушенный и шорох –
прыгая, сыплет крупа.
Свет вроде серой ограды –
нет ни низов, ни высот.
Лишь снеговые заряды
ветер над пашней несет.
Здесь, где встречал и весну я,
в поле темно и бело.
Книжку мою записную
хлесткой крупой иссекло.
260
Александр Никитенко
Пульсар
Добрый российский обычай –
зиму встречать по пути.
Голову круто набычив,
навстречь фортуне идти.
Мир этот зыбок и хрупок!
Сладко парить без конца,
от обжигающих крупок
не закрывая лица.
1988 г.
***
прощай земная несвобода
милейшая из несвобод
в тебя вошел я с небосвода
и возвращаюсь в небосвод
29 октября 2004 г.
***
Шел по снежной целине.
И рассыпчатый, алмазный,
сахарный, пылеобразный
белый снег сиял в огне.
Блёстки брызгали порой
на пуховости перинной
изумрудной и карминной,
фиолетовой искрой.
Без единого следа
широко пылало поле.
И по этой чистой воле
шел и сам не знал куда.
31 декабря 2005 г.
***
Тихо так в мире, что кажется: умер ты.
Ультрамарином пробита листва.
Но неизбежно сгущаются сумерки
и насыщаются мглой естества.
Запоминай,
ничего не записывай,
261
Александр Никитенко
Пульсар
не зарисовывай контуром строк
гаснущих сумерек сок барбарисовый,
летнего вечера вечный урок.
Красок не хватит
и слов не накопится
запечатлеть, как при ранней звезде
берегом речки тропинка торопится,
как дотлевает закат на воде.
Как эти выси
и дали
и отзвуки,
и камыши,
и сквозной водоем
не растворяются в гаснущем воздухе,
а сохраняются
в сердце твоем.
Ибо и ты
сохранишься,
останешься
в шелесте ветра среди камыша
после того как другое пристанище
в вечности где-то
отыщет
душа.
Это ведь только казалось в беспечности:
с вечностью слиться –
пустые мечты.
А оказалось –
ты плоть этой вечности.
Ты есть она
и она –
это ты.
6 августа 2005 г.
***
Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб.
Игорь Северянин
Моя страна оплеванной осталась.
Но живы в сердце, как ни тяжело,
её полотнищ солнечная алость,
её людей сердечное тепло.
262
Александр Никитенко
Пульсар
Она меня как сына воспитала.
Поставила на крепкие крыла.
Но новые хлюсты от капитала
мою страну разграбили дотла.
Прибрали всё, что нашим было прежде,
вражду и злобу в душах воскресив.
Они меня спихнули в зарубежье,
меня об этом даже не спросив.
Но жгучие вопросы нет ответов.
Но всё ж Россия-мать себе верна:
изгоев по судьбе – своих поэтов
лишь мертвых принимает вновь она.
У этих новых новые уставы.
А к той моей стране не сыщешь троп.
И мне через кордоны и заставы
моя страна не бросит розы в гроб.
1 октября 2005 г.
9. ДО СНЕГОВ
***
Я научился складывать слова
одно к другому, слева и направо,
и суть их замечательно нова.
Жива и совершенна их оправа.
Они по праву давнего родства
мучительно со мной росли, как дети,
и вышли в люди в силу естества.
Они мои, и за них в ответе.
Но и они в ответе за меня,
они на помощь мне не опоздают,
когда по строчкам рифмами звеня,
они вам в сердце крепко западают.
Моя анкета вся в моих словах.
Они со мною схожи, как две капли.
Вот, скажем, я не проживал на Капри –
и слова нет о том в моих стихах.
Вначале было Слово. Но давно
оно забыло, где его начало.
263
Александр Никитенко
Пульсар
И чтоб душа без слова не дичала,
я звал его, и мне пришло оно.
День изо дня огонь его граня,
я словом стал, и слово стало мною.
И если вы обидите меня,
оно на вас поднимется войною.
22 октября 2006 г.
***
Кину рюкзачок простой за плечи
и пойду туда, где светят в даль
тополей оранжевые свечи,
озаряя лиственную паль.
Где просторно, ветрено и пусто,
где листва, как сполохи огня.
Где и я свободен от искусства
и оно свободно от меня.
Где в тиши и вовсе слов не надо,
где сквозь охру синь горит, как грусть.
В ливне проливного листопада
затеряюсь я и не найдусь.
14 октября 2006 г.
***
Спи. Работай. Ешь. Опять работай,
спи, работай, ешь, работай, спи.
Ты не первый, даже не стосотый
в этой нескончаемой цепи.
Не стремись в грядущее в надежде.
Там одно и то же. Испокон
мириады тех, кто были прежде,
соблюдали этот же закон:
делали работу. Ели. Спали.
Вот и ты работай. Ешь. И спи.
Завтра всё изменится едва ли.
Ешь. Работай. Спи. Терпи. Корпи.
2 декабря 2006 г.
264
Александр Никитенко
Пульсар
***
Деревья в инее. Их белоснежные свечки
врезаны изразцово в ультрамариновый небосвод.
Я выхожу из прозрачной калейдоскопной речки,
ставлю ступни босые на изумрудный прибрежный лед.
Морозное солнце заигрывает с летучим радужным паром,
подобно облаку, окутывающим меня.
А всё мое тело полыхает свежим пожаром
и обретает румянец языческого огня.
Я в январе обожаю ожигающее купание.
Кровь горит на морозе! И я опять молодой.
Всякие там хандра и самокопание
унесены ледниковой водой.
Рафинадными гранями сияют на солнце горы.
Там начинается речка, подарившая мне новизну.
Искрометной свежести полны промороженные просторы,
белыми откровениями впаянные в ослепительную голубизну.
14 января 2007 г.
***
Я видел начало зимы.
Она забелила холмы,
потом полегла на дорогу
и в город пошла понемногу.
А я возвращался с полей.
Кругом становилось белей.
Я шел, и зима наступала,
на куртку мою налипала.
Она мои планы сломала.
Не всё до снегов я успел.
И снег наподобье крахмала
под шагом сдвигался, скрипел.
Наверное, краем ума
и я ожидал этой встречи.
Но всё ж так желанно на плечи
легла своим белым зима.
Всё лучшее чудилось рядом.
Мне в сердце его размели
даль, скрытая снежным зарядом,
и небо темнее земли.
31 декабря 2006 г.
265
Александр Никитенко
Пульсар
РОМАНС
Как ни бодрись и ни румянься,
и ни жеманься при шелках,
но грусть старинного романса
лишит румянца на щеках.
Глаза защиплет, как от дыма,
и станет больно от тоски,
что жизнь твоя промчалась мимо
и уместилась в две строки.
Нет сил снести своих утрат нам!
И ты с судьбой твоей вдвоем
рыдаешь вдруг о невозвратном
и о несбывшемся своем.
11 декабря 2006 г.
СТЕПНОЕ
На штырях провода проложили
над макушкой электростолба.
В небе соколы парой кружили.
Одного искусила судьба.
В страхе прянули малые птахи,
когда он – это видела степь –
на макушку спустился в размахе
и замкнул многовольтную цепь.
Обгорели, обуглились крылья.
Он затих. И развеялся дым.
И подруга в печали бессилья
еще долго кружила над ним.
Вновь и вновь заходя с разворота,
отгадать всё пыталась она,
отчего его поза полета
неподвижна и этим страшна.
29 ноября 2006 г.
***
266
Александр Никитенко
Пульсар
Садись, мой миленький, в автобус
И с населеньем поезжай.
Михаил Светлов. 1957 г.
Боль мозжит в висок, не утихая.
Потрясенья в памяти свежи.
Аура в автобусе плохая –
старики, старухи да бомжи.
В шокотерапии и разрухе
уцелели рынку вопреки
эти смертеликие старухи,
эти чуть живые старики.
Словно из Иеронима Босха,
с фантасмагорических картин
эти лица мертвеннее воска,
тусклый свет нечесаных седин.
Оценив такую обстановку
в тряском громыхающем гробу,
я, едва проехав остановку,
обреченно к выходу гребу.
Культ антинародных заварушек
множит нашу горечь и печаль.
Жаль мне стариков и жаль старушек,
и себя стареющего жаль.
Кто боролся, устали не зная,
с населеньем, мыкающим век?
Широка страна моя родная.
Много в ней чем гнусен человек.
3 ноября 2006 г.
ДО СНЕГОВ
Сел, курю.
Ворона,
каркая,
пролетает
над
двором.
Воронью погода жаркая
ломит кости под пером.
В голых ветках два воробушка.
Осень
листьев
намела.
267
Александр Никитенко
Пульсар
Голова
моя
головушка
до снегов еще
бела.
4 ноября 2006 г.
СОНЕТ
Все лета ждут – я по зиме тоскую.
Рискую быть непонятым. Из всех
лишь я зову в просторы белый снег
и не приемлю лета ни в какую.
В глуши кукую. Сыплет с тополей
не снег, а белый пух. И всюду вьется.
И это означает: остается
смириться. Дальше будет всё теплей.
А о былых снегах не сожалей!
Минувшего отрадней – перспектива.
Неведомое нам всего милей.
Все лета ждут – я зиму жду строптиво.
Мне белый снег – что на сердце елей
в морозный день среди пустых полей.
30 мая 2006 г.
ИВЫ
Пришел я к проливным плакучим ивам –
к их двум холмам в косицах на лугу.
«Я не могу всё время жить с надрывом!
Тужить, как над обрывом, не могу!».
Мне дали тень в узорах листьев – ивы,
сквозь их шатер светила синью высь.
И отступили все мои обрывы
и все мои надрывы посрослись.
Плакучим ивам впрок пришлась плакучесть
моей живой приникшей к ним души.
Они мою былую злую участь
в себя вобрали в луговой тиши.
Я жаворонка слушал переливы,
объятый совершенством бытия,
268
Александр Никитенко
Пульсар
с которым заодно сплотились ивы,
а может, Бог, а может быть, и я.
8 января 2006 г.
ДЕТИ НЕ ЗНАЮТ
Дети не знают, что жизнь – скоротечная,
словно пустая пробирка аптечная.
А у меня под разборки, придирки
жизнь
утекла,
как вода
из пробирки.
26 июля 2006 г.
***
Спят собаки средь города шумного,
делового и в чем-то безумного.
На газоне лежат, как убитые,
горожанами позабытые.
Ночь настанет – затихнет движение.
Жизнь собачья найдет продолжение,
неприкаянная, черт возьми,
неприласканная людьми.
Я собачусь, как в годы ранние:
подобрее нам быть пора!
Но не стали мы ни гуманнее,
ни отзывчивей, чем вчера.
30 июня 2006 г.
***
Травой зарастают родные могилы.
Здесь всякий стихает, как ни был бы рьян.
Мы тоже не вечны. Но есть еще силы
подправить оградку и вырвать бурьян.
Что кануло в вечность – всё в памяти близко,
жива в ней моя неживая родня.
Когда-то я тоже взгляну с обелиска
на тех, кто придет помянуть и меня.
Кругом облака да высокое небо.
269
Александр Никитенко
Пульсар
Кресты да надгробья. Полынь да ковыль.
Здесь царствует вечная тихая небыль.
И с ней заодно скоротечная быль.
3 июля 2006 г.
***
В горной речке утопаю лежа.
А, настынув, выйду на жару –
шелковая делается кожа
на горячем солнечном ветру.
Речкино стремленье ледяное.
С перевала ветер бьет в висок.
Камни, раскаленные на зное.
Жаром обжигающий песок.
Ледниковый
сквозняковый холод,
на котором я помолодел,
и ментальный
моментальный голод –
жечь
мосты,
ступая
за предел!
23 августа 2006 г.
АЛА-АРЧА
Как хрустальная,
по перепадам
ледниковая
речка
текла
и сияла,
сливаясь
каскадом,
чистотой листового стекла.
Я спускался к протоке прозрачной,
погружался в огонь ледяной
и спасался от участи мрачной
и от черной дыры надо мной.
18 марта 2006 г.
270
Александр Никитенко
Пульсар
БОЛИД
Звезда
сгорела.
Чья судьба?
Болид.
Мой мир
всё жив.
С какой
звездой
сгорит?
9 августа 2006 г.
***
Я живу, былого не позоря
да и в новых днях не ротозей,
потому что мыкал много горя
средь моих товарищей-друзей.
Все они ушли. Там нет предела
горю их! И не с кем горевать.
Но оно во мне не отболело
и со мной ложится на кровать.
Леденит в тисках своих ледовых,
хоть на спину прянь, хоть на живот.
Я – юдоль товарищей бедовых.
Боль со мной осталась и живет.
22 октября 2006 г.
РУБИЩЕ
Объявлюсь босиком и в рубище.
Не одежкой красен поэт.
А в меня ты в такого влюбишься,
если в рубище я одет?
Это бунт мой!
Моя квази-мода.
Кто в отрепьях?
Нарцисс?
Квазимодо?
271
Александр Никитенко
Пульсар
Обожаю грубые рубища!
Если влюбишься – сердцем врубишься.
Ты одна мой полет и крах.
Мой удел у тебя в руках.
27 августа 2006 г.
ИЮНЬ
лазурь цикория и нежный снег ромашек
29 июня 2006 г.
***
Не верю в мрачные прогнозы
насчет поэзии моей,
покуда у прекрасной розы
есть вдохновенный соловей.
Он гений с ней! И хоть умри, хоть
вновь восстань – день ото дня
вперед строку ведет не прихоть,
а сердце, полное огня.
Когда фортуна ставит прочерк
в надеждах жителей земных,
кого-то греет пара строчек
неугасаемых моих.
21 октября 2006 г.
***
Когда уже надежды нет
да и желанья драться нету,
бывает черен белый свет,
хотя глаза открыты свету.
Мои духовные лучи
во мне самом колдуют где-то.
Глаза закрою я в ночи –
светло от внутреннего света.
5 апреля 2006 г.
272
Александр Никитенко
Пульсар
ВРАТА
Солнце
клонится
всё круче
за зеленые луга.
На востоке, там, где тучи –
звонкой радуги дуга.
Тучи сочным фиолетом
оттеняют тишину.
Золотистым чистым светом
даль пробита в глубину.
И душа опять крылата.
Безмятежна и проста,
рвется к радуге куда-то,
словно в райские врата.
Льется солнце, догорая,
и густеет синий цвет.
И просторам нету края.
И конца у жизни нет.
10 июля 2006 г.
***
В гнетущее время застоя
как ясь благодатного дня
наивная вера в святое
хранит и спасает меня.
И дело-то, в общем, простое
не дать замутить бытию
ни солнце твое золотое,
ни чистую в сердце струю.
Душа вся из света. Но мути
навстречу выносит полно.
И ей, светоносной по сути,
до жути бывает темно.
Всё гнусно кругом и противно.
И кажется: кончен полет.
Но вера чиста и наивна.
Как в детстве, пропасть не дает.
30 сентября 2006 г.
273
Александр Никитенко
Пульсар
БЕРЕЗЫ. ОСЕНЬ
Березы, осень. Желтая листва
и осознанье давнего родства
с нелучшими своими временами,
когда повелевает осень нами.
Весна у нас и лето позади
в снегу черемух, в птичьем ликованье.
Холодные и скучные дожди,
и осень, и очей очарованье.
Она листвы под ноги намела.
Она пригнала тучи к непогоде.
Она судьбу венчает на исходе
и у поэта Болдинской была.
Она царит, пришла без опозданья.
Безжалостно точны её часы.
И мы – недолговечные созданья –
во власти этой гибельной красы.
Она прекрасна и полна печали.
А вечер жизни грянет, как мороз.
И в память лет, которые промчали,
пылают свечи стынущих берез.
24 октября 2006 г.
***
Надо трезво на вещи смотреть.
Предназначено так с сотворения:
твой огонь перестанет гореть,
но вселенский не сбавит горения.
Как бы ни был Овидий далек,
трепетал огонек у Овидия.
И душа эту искру увидела
и пришла, как ночной мотылек.
И сама занялась, ожила,
сокровенно таясь в мироздании.
И кого-то к огню на свидание
в свой черед, трепеща, позвала.
Ничего, что кромешная ночь!
В ней и зиждется света субстанция.
Между ними ничтожна дистанция.
Друг без друга им просто невмочь.
274
Александр Никитенко
Пульсар
А когда воссияет заря,
мы сольемся с её колоссальностью.
Для неё мы за дальнею дальностью
как предтечи горели не зря.
5 ноября 2006 г.
***
Мальчики-проповедники
переступили порог.
Пальчиком тычут, бедненькие,
в то, что изрек пророк.
Братом зовут друг друга
во Христе.
Знают они, как туго
ему
на кресте?
Отсутствие космоса, возгласа,
сфер, где миры висят.
Это у них от возраста.
Вырастут – возгласят!
Засяду ночью за Библию.
Чистка нужна нутру.
В судорогах
выблюю
как шлаки,
грехи
к утру…
Евангелие от Марка
и от Луки,
спаси от духовного мрака
и отвлеки!
«Плейбой» и порножурнальчики –
для мальчиков-дьяволят.
Но есть и от Бога мальчики.
Ко мне они благоволят.
22 ноября 1995 г.
***
Фортуна капризная дама.
А время к расплате идет.
Я видел: казнили Саддама.
275
Александр Никитенко
Пульсар
И казни Милошевич ждет.
Христос не имел бодигардов.
И не восседал, как орел.
Он пал за удел миллиардов
и в душах обрел ореол.
А эти садятся на троны,
забыв, что расплата близка.
У них «калаши» и патроны,
у них палаши и войска.
Встают на отца и на брата,
толкают народ на народ.
А время идет, и расплата
с петлей или пулей грядет.
Фортуна кровавого вкуса
как суд этот страшный стара.
Снимите с креста Иисуса!
Где кровь, там не ждите добра.
1 января 2007 г.
***
Не пишется – не значит нет бумаги
и «Паркера», компьютера, отваги
слова чеканить крепкою строкой.
Суть вовсе не в механике такой.
Не пишется – совсем другая штука:
изводит – нет, не звук – частица звука,
крупица света. Знанья еще нет,
но есть какой-то звук, какой-то свет,
мотивчик незвестный самобытный.
Еще Пегас наш четверокопытный
не бьет копытом воздух, как винтом,
не правит крыл, спасибо и на том.
Он знает, седоков носивший многих,
что копия – удел писцов убогих.
Неведомое манит и страшит,
подспудный поиск смыслом не прошит.
Ведь зачастую смысл – синоним копий.
Копировальщик не ломает копий
о тайное, туманное. Ему
письма с лихвой хватает самому.
Не пишется – другим, а потому
он пишет много, каждый день. А мне
не пишется. Я где-то там, вовне
привычных звуков, артистичных трюков,
я вроде здесь, и нет меня. Дышу
276
Александр Никитенко
Пульсар
нездешним чем-то, дальним. Не спешу
всё осознать, в слова облечь. Мне слышится
такое, отчего и впрямь не пишется.
Не пишется! Да слышится. Молчу.
Но для Пегаса я припас камчу.
Пусть хорошо подумает о том,
чтоб явью не огруз его фантом.
Ведь нас без тайной веры в чудеса
не примут дальней эры небеса.
29 ноября 2006 г.
***
Вышел из белоснежного сада
и внезапно в насущное вник:
то, что прожил, итожить не надо.
Ценен только сегодняшний миг.
И свою многолетнюю ношу
отряхнул с распрямившихся плеч,
как январскую эту порошу,
ненадолго пришедшую лечь.
20 января 2007 г.
***
Поле с голубой рассветной рожью,
с огненными маками в меже!
Я к тебе пришел по бездорожью
ранью, солнцем тронутой уже.
Я к тебе вернулся из вселенной,
из холодной дали неземной,
чтобы широко и откровенно
ты, как жизнь, легло передо мной.
Мы живем мгновение, не доле.
Потому и впрямь в конце пути
жизни не хватает, чтобы поле
по своей же воле перейти.
26 мая 1988 г.
***
Мир меня ловил и не поймал.
Эпитафия на могиле
Григория Сковороды
277
Александр Никитенко
Пульсар
Ящерка, сама себя спасая,
хвост отдаст и юркнет меж камней.
Сколько раз, из пепла воскресая,
я и сам уподоблялся ей!
Есть такой закон на свете белом:
если срок приходит выбирать –
частностью пожертвовать, но в целом
главного в себе не потерять.
Оставлял я алчущему миру,
что, как хищный зверь, меня стерег,
всё, во что он впился.
Только лиру
не отдал
и душу уберег.
31 марта 2007 г.
ЗАКАТ
В лазури
облака горели.
И пламень вплавился, бордов,
в две огневые параллели
забликовавших проводов.
Народ гулял в лесопосадке.
А там, вдали,
где мрак густел,
холмы,
как синие
косатки,
взгибали гребни длинных тел.
Во всю округу
тьма летела,
крепясь у каждого куста.
И только там,
где Солнце
село,
еще светилась высота.
10 апреля 2004 г.
***
когда я под плитой из камня
в земле сырой рассыплюсь в прах
278
Александр Никитенко
Пульсар
мои духовные исканья
нетленны будут в небесах
7 апреля 2007 г.
10. ПО-ОСЕННЕМУ ПТИЦЫ КРИЧАЛИ
***
Стихи бывают хороши,
свежи, как песенка пастушья.
Но не от сложности души –
от чистоты и простодушья.
1988 г.
***
Барашки облаков пасутся над горами
в глубокой синеве, как в шелковой траве,
и воздух чист и густ, и напоен парами
цветущих трав, и даль сквозит в его канве.
Стрекочущий Ан-2 заходит для посадки
совсем невдалеке, за чистым полем ржи,
и сел, и побежал, и ласточки-касатки
над птицею стальной снижают виражи.
Сложи в твоей душе единый образ мира:
поля и самолет, барашки облаков –
и отзвук даст она, как солнечная лира
касанию ветров, сказанию веков.
1988 г.
***
Есть поэты – оторваться лень им
от экранной внешности своей.
Соловей
не блещет опереньем –
звонкой песней
блещет соловей!
Надо брать не внешностью,
а песней.
279
Александр Никитенко
Пульсар
Пусть другим мерцают зеркала.
Внешностью не вышел –
ну и пень с ней,
лишь бы песня
звонкою была.
Лишь бы был богат и интересен
мир твой,
на другие не похож.
Ты не для оваций,
а для песен
на земле внимающей живешь.
У тебя
великие примеры:
был Бетховен
глух,
Гомер был
слеп.
Пой,
когда
не ждут
твоей премьеры!
То есть пой
за риск,
а не за хлеб.
1987 г.
***
Вижу синюю-синюю высь я.
Льется воздуха теплый настой.
И бронзовки
зеленые листья
выгрызают на иве густой.
У бронзовок небесны надкрылья
и усы, как антенны, темны.
Им сладки и желанны усилья
прочных челюстей в звоне весны.
В фиолете и отблесках бронзы –
отсвет синей пустыни небес.
Восседают бронзовки, как бонзы,
на листве обновленных древес.
Вот одна из хронических истин:
гибель жизней одних для других.
И зазубрены лезвийца листьев
на свисающих ветках тугих.
280
Александр Никитенко
Пульсар
Получил я в зеленом конверте
от природы суровую весть:
жизнь, чтоб длиться, нуждается в смерти.
В этом тайна бессмертья и есть.
1988 г.
НЕБЕСА
Обсыхают гуси на заплоте
посреди росистой лебеды.
Ласточки на бреющем полете
пух снимают с утренней воды.
Меж деревьев – шиферные крыши.
Утопает в зелени село
чистое, тенистое – а выше
в небесах пустующих светло.
Где-то по америкам, европам
в городах грохочет синема.
Тонко пахнет мятой и укропом
по садам густая синева.
Здесь село соседствует задами
с широтой распахнутых полей.
И зовется небо над садами
синим небом родины твоей.
Здесь пастух на выгон гонит стадо,
звонко длинным щелкает кнутом.
Здесь тебе других небес не надо
кроме этой выси над прудом.
8 июня 1988 г.
***
Был я в школе начальной ударник.
Я смотрел на уроке в окно,
где стоял островерхий татарник,
до ворсинки знакомый давно.
За окном было жарко и ярко.
Был я первой любовью томим.
И с бантами девчонка Тамарка
детским сердцем владела моим.
281
Александр Никитенко
Пульсар
И стремглав половецкие кони
вслед за нами неслись по пятам.
И её на седле от погони
уносил я по жарким степям…
На неё я косился украдкой.
Стук копыт раздавался, как гром –
застывала над чистой тетрадкой
деревянная ручка с пером.
Как давно это всё-таки было!
Словно в веке минувшем побыл.
А она не меня полюбила,
да и я не её полюбил.
Лишь примечу колючий татарник –
вспомню школу, девчонку с бантом.
Был я в школе начальной ударник.
Это мне пригодилось потом.
29 июня 1988 г.
***
Светло, тепло необычайно.
Высок небесный синий кров.
Скворец афганский – птица майна
садится на хребты коров.
У майны есть отличный повод
добычу легкую найти:
обильный гнус и жирный овод
даются даром ей почти.
Пастух, чернявый, точно цыган,
покуривает на коне.
Пустующий колхозный выгон
вдали остался, в стороне.
Коровы движутся картинно,
им докучает мошкара.
Выгуливается скотина
на поле, скошенном вчера.
Настой целительных растений
щекочет нюх ей до нутра.
Ложатся ласковые тени
на травы, росные с утра.
Я, потерявший счет обидам,
и обижавший сам не раз,
282
Александр Никитенко
Пульсар
утешен мирным сельским видом
прекрасным в этот ясный час.
Залита зелень теплым светом.
Идут буренки чередой.
У них, по всем моим приметам,
отменный выдастся удой.
Они хвостами бьют по ребрам,
тропу обходят стороной,
где я стою простым и добрым
перед идиллией земной.
7 июля 1988 г.
***
Река, где на берег присел я разутым,
у ног моих радужным плещет мазутом.
Арбуз я разрезал – и морщусь сердито:
арбуз – не арбуз, а сплошная селитра.
И солнце июля какое-то злое,
наверное, дыры в озоновом слое, его рукотворные губят фреоны.
Мы с нашей природой преступно фривольны!
Не позагорал,
не поел я арбуза,
войти не рискнул
в нефтяную
реку.
И плюнул в сердцах,
и, сутулясь кургузо,
я музу свою
удавил на суку.
20 июля 1988 г.
***
По-осеннему птицы кричали
и порывистый ветер крепчал,
когда полный последней печали
он пришел постоять на причал.
Ничего ему тут не светило.
283
Александр Никитенко
Пульсар
Бил наотмашь сквозняк по лицу,
нёс на влажные доски настила,
как росу, ледяную пыльцу.
Волны в днище настила стучали.
Не найдя ни концов, ни начал,
ни к кому
не пошел он
в печали.
Он пришел постоять на причал.
И глаза поднимал он сухие,
обернувшись всем камнем лица
к разгулявшейся этой стихии,
понимавшей его до конца.
12 августа 1988 г.
***
Вот строки балладного лада:
покой, тишина и прохлада
в залитом луною краю,
а может быть, где-то в раю.
Поехал рыбак на рыбалку,
в реке он увидел русалку.
Русалка была молодой
и лунной играла водой.
Рыбак, не мечтавший о чуде,
увидел округлые груди,
зеленые волосы, хвост
среди отражавшихся звезд.
Средь белых кувшинок и лилий
увидел он женственных линий
серебряную игру,
рукой отводя мошкару.
И стаскивать стал он рубаху,
штаны, сапоги, и без страху
пошел он навстречу беде –
к русалке, игравшей в воде.
И ласковый голос он слышал.
На берег он больше не вышел.
Лишь там, где он канул в реке,
одежда лежит на песке.
284
Александр Никитенко
Пульсар
Искать его вовсе не надо –
тут не детектив, а баллада.
А тот, кто одежду подымет –
надежду на чудо отымет.
20 августа 1988 г.
ОСЛИК
Смирная оказия,
мягкий стук копыт.
Солнечная Азия.
Южный колорит.
Мило всё и простенько:
транспорт – первый класс.
С мужичка и ослика
не свожу я глаз.
От киванья частого
и смиренных век
ослика мышастого –
грустно мне навек.
Этим – всё кончается:
о душе – молчок,
ослик – приручается,
правит – мужичок.
Я пошел, безропотный,
голову клоня,
будто кто-то опытный
приручил меня.
27 августа 1988 г.
***
Вот картина за оконной рамой:
небо цвета выцветшего ситца,
и на фоне неба – голый тополь,
полуоблетевший карагач,
а вернее, только их верхушки –
это всё, что видно мне сегодня
с лоджии второго этажа,
если смотришь, лежа на спине,
с трижды опостылевшей постели,
с гриппом, подкосившим в ноябре…
Да, - еще осенняя фактура:
285
Александр Никитенко
Пульсар
оголенный дикий виноградник,
вьющийся по лоджии стекленой,
кое-где видны остатки ягод,
так и недоклеванных дроздами,
да сухие сморщенные листья
кое-где на веточках шуршат,
как машинописные копирки,
когда ветер тронет их осенний.
И в хитросплетении лозы
в общем пафосе демаскировки,
общей оголенности к зиме
(надо бы, напротив, утепляться!),
виснет воробьиное гнездо
из сухих соломинок, травинок,
но теперь, конечно же, пустое.
А совсем недавно – лишь каких-то
семь иль восемь месяцев назад –
всю весну, да и потом все лето
в нем жило семейство воробьев.
Солнечный ликующий «чилив!»
по утрам будил меня, а после
верещали малые птенцы –
тем сильнее, чем ближе папа с мамой,
то есть воробьиха с воробьем.
Это всё я слышал, но не видел –
так замаскировано искусно
было воробьиное гнездо
в зелени, в тени ветвей и листьев.
А теперь так просто всё и грустно:
грубая фактура голых веток
и обитель птичьего интима,
грубо обнаженная для глаз.
Выросли птенцы и улетели.
Воробьи оставили гнездовье,
никому не нужное теперь.
Незаметно осень наступила.
Раньше было некогда особо
у окна задерживаться – вечно
я спешил куда-то и бежал.
А теперь я болен, и не надо
никуда спешить, и можно долго
за окно смотреть и думать: «Сколько
времени земного миновало!
А я всё живу,
живу,
живу…».
4 ноября 1988 г.
286
Александр Никитенко
Пульсар
НАБРОСОК
Ни машин, ни дыма, ни народу.
Солнце густо впуталось в кугу.
Поудить и посмотреть на воду
сел я на зеленом берегу.
Жизнь свою с начала вспоминаю.
А вода сияет, как стекло.
Сколько утекло её – не знаю,
но смекаю: много утекло.
Голубые солнечные воды
льются, неподвижные почти.
Молодые гоночные годы!
Дважды в вас, как в реку, не войти.
В глубину моя уходит донка.
Над село мелькают сизари.
Из воды, как мячики пинг-понга,
радужно всплывают пузыри.
Вышел мужичок на физзарядку –
алые полоски по трусам.
Тянет жгут резиновый вприсядку,
вскидывая руки к небесам.
Как спросонья, душу протерев, я
полнюсь чистотой и глубиной.
В воду опрокинуты деревья
и змеятся в зыби водяной.
По стволам корявым ходят блики
от текучей блещущей воды.
Проводки упругой повилики
вьются средь мучнистой лебеды.
Всюду много света, много солнца.
Равный правом травам, я живу,
где воды зеркальные оконца
смотрят в вековую синеву.
1988 г.
К ПОЭТУ
Человека
от умысла злого
не спасут
посреди бытия
ни твое изощренное слово,
287
Александр Никитенко
Пульсар
ни лощеная бодрость твоя.
Сыпь
на раны болящие –
соли!
И, с тобой оставаясь вдвоем,
он поверит
лишь в подлинность боли
в сострадающем сердце твоем.
1988 г.
***
Душа реки – в серебряном тумане,
светло перетекающем в лога
средь гулкой тишины и зябкой рани.
Над лесом – синева и облака.
Еще ничья нога тут не ступала.
И лишь мой след темнеет на росе.
Земля, на вдохновенье не скупая,
передо мной во всей своей красе.
Храня в душе черты её простые,
в тумане, высью грезящем, тону.
А иволги, как флейты золотые,
ликуя, оглашают тишину.
1988 г.
***
Когда меня возьмет природа снова,
утешит вам прощальную печаль
гармонией наполненное слово,
как синевой наполненная даль.
1988 г.
***
Зима в пуховом полушалке.
Небес магический объем.
Как хлопья сажи, вьются галки
там, где восход горит огнем.
288
Александр Никитенко
Пульсар
В нём быль и вымах небылицы,
и краски красных мятежей.
И нестерпимо, точно блицы,
блистают стекла этажей.
И как бы время ни бежало –
влит в суть небесных заковык
цвет жаркой крови и пожара,
и пепел судеб роковых.
1988 г.
***
Роща, принимая голубое,
отошла, как после похорон.
Здесь после ружейного разбоя
две недели не было ворон.
Били из двадцатого калибра.
Стороной, надеясь на чутье,
словно в роще Сцилла и Харибда,
облетало рощу воронье.
А теперь иду по полю, краем,
подбиваю бабки бытия.
И меня встречает громким граем
воронья крикливая семья.
Пять матерых воронов погибло.
Позабыт, как шок, былой урон.
Бытию конца и впрямь не видно,
несть числа обилию ворон.
Воронье, гортанное и злое,
налетело в рощу пировать.
Не дано хранить ему былое,
горевать и поздно прозревать.
1988 г.
***
Его умчал авиалайнер.
Простилась с ним накоротке
голубка, Любка Виролайнен
в провинциальном городке.
Он был монтажник – «Вира! Майна!».
Десятиклассницей – она.
289
Александр Никитенко
Пульсар
С живьем
из сердца
вырываньем
была разлука им дана.
Как неотвязный, ирреальный
сон
видел он, себя грызя,
голубку, Любку Виролайнен.
Болели в нем её глаза.
Он, как пацан, набедокурил.
И, самолет, как крест, неся,
глазами финки белокурой
его судили небеса.
1988 г.
ЛЕСА
В этот край пришли мы как паломники.
В синеву глядим из-под руки.
Чайки, словно белые половники,
Плавают по пламени реки.
Муравьи шныряют обозленные
По литым болотным сапогам.
И леса!
Леса стоят зеленые
В синеве густой по берегам.
За былые годы за победные
Столько покорили мы природ!
Тут места такие заповедные,
Что невольно оторопь берет.
Отключаем радиоприемники –
Ощущаем действие чудес.
Чайки, словно белые половники,
Голубой под синими небом лес.
Вот она – в созданье поворотная
Доброго начала полоса!
Тишина и тайна первородная,
И леса,
Леса,
леса,
леса.
1988 г.
290
Александр Никитенко
Пульсар
***
И всяк, кто только не поэт,
Морфею сладко предавался.
А.Пушкин
Не спят поэты по ночам
за всех счастливых и обиженных,
за падших и судьбой возвышенных
и в главном и по мелочам.
Не спят поэты по ночам.
Их болью – тьма времен просвечивается.
Судьба и память человечества
приходят властно к их очам.
Не спят поэты по ночам.
Сожгло сердца им – сострадание.
Уснут они –
и мироздание
развалится
по кирпичам!
1983 г.
КЛЁН
Перед твоим огнем прощальным,
о, черный клен,
стою притихшим и печальным,
тобой спален.
Холодный ветер в душу веет,
её студя.
Твоя листва, как пламя, рдеет
сквозь хмарь дождя.
Звенит озябшая синица
в твоем огне.
Пусть что-нибудь тебе приснится
и обо мне.
Спи,
сны ветвей своих высоких
предав огню –
его в снегах моих жестоких
я сохраню.
1985 г.
291
Александр Никитенко
Пульсар
***
Горит рубином и агатом
высь над равниной водяной.
Здесь любовался я закатом
когда-то с девочкой одной.
Как стая птиц, промчались годы.
Туда мне снова – ни ногой.
Всё та же высь, всё те же воды.
Но только мир совсем другой.
В нём больше прозы и печали.
А там, где шум и голоса,
другой мальчишка на причале
с девчонкой смотрит в небеса.
1988 г.
УРОК ИСТОРИИ
Машут кулаками после драки.
Поминают прошлое без глаз.
Тут горели танковые траки.
Он на праздник взял сюда весь класс.
Это всё касается и нас ведь!
Тут зверел огонь, пеклась броня,
тут тогда стояли наши насмерть
ради счастья нынешнего дня.
Горбятся седые ветераны.
Звякают медали, как звонки.
И самой Истории ветрами
полнятся его ученики.
Он стоит с глазницами пустыми –
занемели пальцы в кулаках –
мстится сердцем в мировой пустыне
с ворогом, развеянным во прах.
1988 г.
***
Полыни ржавые метелки.
Тропинка влажная пестра.
И, как зеркальные осколки,
блестит опавшая листва.
292
Александр Никитенко
Пульсар
Всего-то и пройдешь по роще,
сбежав от рвений и сует.
А выйдешь праведней и проще,
как из чистилища, на свет.
Она листвой, сырой и ветхой
сияет солнечно, рябя.
И каждым деревом и веткой
вбирает боль твою в себя.
Не раз припомнишь ты в разлуке
захолоделую ветлу
и человеческие муки
в ветвях, свистящих на ветру.
1988 г.
***
Стихи – в них сладкий мед и горький яд,
гармонией наполненное слово.
И если есть в стихах моих разлад,
то это от разлада мирового.
1988 г.
КОРАБЛИ
Отсюда,
из полей покровских
и лебединовских полей,
мир зрим –
от кораблей петровских
до межпланетных кораблей.
И от полей немало проку
мне, как от моря – кораблю.
Ия
своё
окно
в Европу
в полях азийских
прорублю!
1988 г.
***
293
Александр Никитенко
Пульсар
Совсем не то хотел я написать.
Но написалось то, что написалось.
Оно не намечалось мной в печать
да и в глаза сначала не бросалось.
Но от него судьба моих поэм,
как медсестра в ночи, не отходила.
Оно считалось многими
не тем.
Как воздух, стало им необходимо.
17 февраля 1989 г.
***
Дали, полные синего света,
зрелых трав проливные шелка.
Надо мной в упоении лета
всё плывут и плывут облака.
Привыкаю к зеленому шуму,
приручаю земную печаль.
Всё я думаю долгую думу,
всё смотрю в эту дальнюю даль.
1989 г.
11. И ЧУДИТ ИДУЧИ (ЗОНА ПАЛИНДРОМОНА)
ОТ АВТОРА
Палиндромон («рачий», наоборотный стих, перевертень) известен еще со времен
Древнего Рима. Но до сих пор остается уделом избранных, наделенных способностью
улавливать причудливые и прихотливые переливы речи или печатного текста. В
русской классической поэзии к этому жанру обращались, например, Гаврила Державин
(«Я иду с мечем судия»), Афанасий Фет («А роза упала на лапу Азора»), Велимир
Хлебников, Семен Кирсанов, Андрей Вознесенский и др. Я в своей четвертой
поэтической книге «Высь» (1988 год) опубликовал мой «Перевертень Велимиру».
За сорок лет моей «игры в слова» сложился ряд поэм (как я их называю),
написанных «рачьим» стихом. В 2006 году в Бишкеке я выпустил в свет свою книгу
палиндромонов «Переворачиваю мир» объемом 14,5 печ. л., куда включил помимо
прочего 22 такие поэмы, около трех сотен наиболее ярких «рачьих» фраз и свыше двух
с половиной тысяч «домашних заготовок», читающихся слева направо и наоборот и
ждущих своего часа войти в состав новых поэм. В нашей русскоязычной поэзии моя
книга палиндромонов - факт совершенно уникальный. Стихия русского языка
благодарно распахнула свои глубины и дала возможность явить миру ряд неологизмов
и других лексических смысловых новаций, которые не могли родиться ни в каком ином
«письме».
294
Александр Никитенко
Пульсар
ПЕРЕВЕРТЕНЬ ВЕЛИМИРУ
Он музе безумно
и
лире верил,
учил кличу:
залазь
в омут умов
и разом озари!
О, пел лепо:
«Молод, долом
иди
и дуди!
Вол около колоколов.
Цените детинец!
Я, и над – зори мироздания…».
А лира царила,
а лира парила.
Лирил
массам:
Велимир им и лев.
Ему в уме
шире веришь.
Умер и мир ему.
1987 г.
КИТИК
Аквалавка:
киту бутик,
манеру муренам,
акуле лука.
Моржу уж ром
и лерка макрели.
Киту моха на хомутик.
А
китик
вопил: «Клипов!».
И киты нытики
и китики.
2000, 2006 г.
295
Александр Никитенко
Пульсар
УХАБ БАХУ
На гром орган
навил Иван,
но лад дал он.
Лад ал!
Ало! Колокол около колокола,
о, локон около!
Вол около колоколов.
Я рад ударя:
но как он
нов, звон!
Ворох хоров,
минор уроним.
- Баха б
лабал?
- Угу. Фугу!
- А был глыба!
Иду – гуди,
иду – чуди,
иду – буди,
иду – суди
беду судеб,
необоен!
1988 г.
А НОРОВ ВОРОНА
Норовит и ворон.
Норов ворон.
А норов ворона?
А летит на антитела.
А сел у леса.
А лес у села.
А липа пила.
А леди сидела:
диво – вид!
А леди видела:
акал Бог: облака!
А нам Бог обмана
дал клад.
296
Александр Никитенко
Пульсар
Норовя, ворон
летит и тел
ищет у тещи.
Я и храпел: епархия!
22 марта 2007 г.
МОРОЗ УЗОРОМ
Мороз взором
дед как дед
взял язв
мором.
Лил
баб,
лепил и пел:
«Анна, Ира, Марианна,
Анна, на банан, на!».
Летел,
лед ел –
адова вода!
А дебела лебеда
молода за долом.
А де еда?
Молоко колом.
Весной он сев,
сел в лес,
в резерв
зело полез,
яро оря:
«Я рад не лаку календаря!».
1987 г.
А МОДА НА ДОМА
Хана, мрак в карманах,
коли филок
и
тени нет.
И сурово во Руси.
Вот сила типа капиталистов.
Не дом моден,
а мода на дома.
297
Александр Никитенко
Пульсар
Оголим милого!
Я, Савин и Вася
и Казак
жили ж
или шабашили.
Шабашим и шабаш!
Казак
бородач чадороб.
Во русак, а суров.
Во род здоров!
Морда кадром.
Мудр. Дум
туг жгут:
«Не воруй уровень!
И бур вруби.
А напор пропана?
Заглянем: менял газ?».
Жара. Газ за гараж!
Украв сварку,
мишуру рушим.
О видок! Эко диво!
1996 г.
АНАРХИЯ ИХ РАНА
Или пули лупили?
Тень России – и ссор нет.
Но, конь.
Риск сир:
или – или!
Тет-а-тет!
Он хам – Махно,
махист-с и хам.
Король Лорок.
Нагл, оболган.
И в речи черви.
Но нам атаман он.
Но сам масон.
Муж ум.
Пуп.
Нежил и жен.
Нежа, важен.
298
Александр Никитенко
Пульсар
Он в аду давно.
А вел Лева,
юн, как ню.
Тирадой одарит:
«Ужаса насажу!».
Во! Да, Задов!
Вели, Лев!
Но он
не лез, зелен, теперь трепет.
Ропот как топор.
А боль, злоба?
Топор в ропот.
В
луга гул –
плоть толп,
гонг ног.
Ага!..
Ого!..
Ыгы!..
Ига шаги.
А-та-та-та-та!
Шанс наш.
Атака заката.
Укатал атаку.
А хила ли сила лиха?
А худа ли сила духа?
Полк – клоп.
Дави и в ад.
А роту хутора
и в аду удави.
Удавил ли в аду?
Я иду. Ров, орудия.
Мрут. Штурм.
Рок скор!
Жарим в мираж,
яро оря.
А покой окопа?
Не окоп покоен,
а
трем смерть.
299
Александр Никитенко
Пульсар
Мир им.
Ужели я и лежу?
Урод, ору.
Тело колет,
болит и лоб,
и…и нога в агонии.
Не жуть, но контужен.
Муки, кум.
Леша нашел
меня, а я нем.
Скоро сорок-с.
Дух худ.
Умереть в терему?
Я вижу, живя,
дел след,
беду судеб:
анархия их рана.
Живи ж!
И мир псов восприми.
И позови, и возопи:
Отче – Нечто!
Молим о милом:
я и ты будем в меду бытия.
1969, 1987, 2006 гг.
ВОИН ИОВ
Воин Иов
на Кавказе заквакан.
Кремль мерк:
нет суда, ад у стен.
Молоть толом!
Не дал неба бен Ладен.
Заверни мин, Реваз.
И пулями имя лупи.
Коси в висок.
Навис Иван:
«Резо позер,
не чечен!».
300
Александр Никитенко
Пульсар
Щамиль и Маш
либо бил,
либо добил.
А фига Вагифа?
Он резан на зерно.
Не черкес, а засекречен.
Заверь, Реваз.
Игле не лги.
Или пили
У Реваза за веру
Саид и Диас?
Мин они синоним.
«Савур у вас?
Мина за ним».
И маним минами.
«Сало кинь, Николас,
и на сечу чесани.
Там от вас автомат
укатал атаку.
Тит,
на пол рог, горлопан!».
«…Я ли Маша Шамиля?».
«Тита в хунте нет, ну хватит!».
«Я славен, Мося. Сомневался?».
«Капут, тупак!».
2004 г.
ЗОЛОТО ЛОЗ
На такси искатан,
город дорог.
Лезу на санузел,
и рано фонари.
Но он
лишил
ребер
меня, я нем!
А баба
молодила валидолом.
301
Александр Никитенко
Пульсар
Лето попотел
и…
Дорога за город.
Село. Лес.
Молод, долом
иди
и дуди:
зорь, как роз,
колок
роз узор,
нежен.
Золото лоз.
И маки рано фонариками.
И космосом с Оки!..
Удить иду.
Ужу.
Абы рыба,
на кукан,
а
кита на канатик.
И наваг в гавани!
Тина бредень не дербанит.
…Ах, уха!..
1988, 2006 гг.
ИГО ЙОГИ
И дни хинди
в
РСФСР!
И леди Дели
и шорохи хороши.
Их и Рерихи
и лепо пели!
Не лети, вид удивителен!
Магия и гам:
не бубен,
гобой – о, Бог!
Маски – Иксам!
302
Александр Никитенко
Пульсар
А тарах, бах, а «Махабхарата»?
Уж и вижу
не Шиву у вишен:
на Машу шаман,
лапа, напал.
Нов звон
малинов, звони лам!
Нарпит; и пран
ели филе
или пили.
Попил ли поп?
О ламе немало
манн нам.
Мало лам.
Лама мал.
Ах, и мала ламиха!
Или ламу умалили?
Или хаус суахили?
И, лирокопы, покорили
мы вон и ламу малиновым.
А попа
морим миром
и йогой. И
иго йоги!
Ах, и попиха
тут как тут.
А ты поп, опыта
дал в лад?
А
поп
ладана дал.
И течем в мечети.
И месса с семи.
И сура Руси:
мир им,
магам!
А наври: нирвана.
1988 г.
303
Александр Никитенко
Пульсар
ОНИ КТО? ВОТ КИНО!
Рожам мажор.
А Жорж – рожа,
а нос репой, о персона,
аки аз, заика.
А нос ли Уилсона,
Сони нос?
Нос мадам Адамсон,
но не мисс Сименон.
Кси-писк:
Он не мил им? Мил? Именно!
Олесе весело.
А киса у папуасика,
и кису аз за усики.
Киске кексик.
Киса, лапа, на паласик
какал. А как?
А Гала салага.
Ах, юна Танюха!
Ах, юла Валюха!
Ах, Ира, во повариха!
Азиза:
я аки дикая.
А Вера рева.
Рев Вер.
Ан, Вера – царевна.
Сник ли Уилкинс?
Вот упили лилипутов!
А Кусто – вот сука
кита на канатик.
Китик
типово вопит.
Козин низок.
Резо позер.
Нилин.
Вот А.Папанов.
Вот А.В.Иванов.
Вот урка Крутов,
вор Бобров
(вор бобров).
Вот сир Аристов
или вша Гогашвили.
Вот и Титов,
304
Александр Никитенко
Пульсар
Моня с Яном.
Ян дитявед. С девяти дня.
Негр Юрген,
Пилип,
Боб.
Тит пока коптит,
волокущий и щуколов.
Не лох – холен.
Отто.
Вакула лукав.
Киндер вредник.
Лису кум укусил.
Вот и раба габаритов
мала каска аксакалам.
Наскок Оксан:
и кто кокотки?
И кто идиотки?
Афалина у Ани. Лафа.
Амалия и лама.
Лиха Рахиль.
А вон Алка Бакланова.
Алкин зов. Возникла:
- Уронили Нору
или били
они Нино.
Их семь Месхи
и Том и Тимоти.
Бил-то Готлиб,
но Жора на рожон
зело полез.
а смяли Уильямса
и мят Коля локтями.
А Лида гадила
и Лиду судили.
Или Зину унизили?
До ран народ
чохом охоч.
И на воле Геловани:
- А налим, Зин, из Милана
и нарзан, Зин, из Назрани,
и ирисы Сирии.
И сура Маруси:
мука в вас, Аввакум.
Нем и Пимен,
305
Александр Никитенко
Пульсар
но нем и Сименон.
Ниц лев Ельцин.
И мы во Руси суровыми.
«Лад и венок? О, не видал!».
2004 г.
СОРОС
С тети не реву – суверенитет-с.
Не, не реву, суверенен,
я не реву, уверен я,
а нищ, бо община
как
SOS!
Голод – вина нив – долог.
Дороден недород,
аки путы тупика.
А кара арака?
А казус Сузака?
Кавак
умер и мир ему.
Нахапал, а, пахан?
Город дорог,
аил ли, а?
И гор-то отроги.
Мак по сопкам.
Ах, а за кадром морда казаха.
А мамаша наша мама.
Мала каска аксакалам.
Конец оценок
и из Азии
не вид дивен.
Тут
Сорос,
гомо, помог
и нам мани
дал в лад.
Сорос!
2004 г.
306
Александр Никитенко
Пульсар
УВЁЗ ЗЁВУ
Туркмения. Я и нем, крут.
Не чумаз, а замучен.
Зрю гюрз.
Я ем змея.
А тру каракурта.
Я ем зобы рыбозмея!
Я рад, рыся: Сыр-Дарья!
А то худо: духота.
Уф, фу!
Жара ж.
Жар аж.
И, кыз, бзыки
(а кусач, у, сука!),
во, кыз, бзыков
ловит и вол.
Лови, вол!
И вола – лови!
И табун у бати.
А мама
гнала фаланг.
Ишаны наши
имамами.
А дети милы. Лимит – еда.
И те дети
тащи, пищат,
ищи пищи.
И щи ищи.
А де еда?
То рис сирот.
И рты вытри.
Ты сыт?
А ты сыта?
Ты мыт?
А ты мыта?
Вода – сила палисадов.
Убрал арбу,
воз убрал арбузов.
Их и
я ем умея.
Да, сила палисад.
307
Александр Никитенко
Пульсар
Сиз, а , оазис?
Чу, уч
кудук!
…Закир. Приказ:
дар гони – виноград,
да гони вино, гад!
И овса на свои
и на юани
купи пук.
И сена неси.
И сена нанеси!..
Мирово говорим:
да, Бах. Ша, Ашхабад?
И древен не Верди.
А возя и Ниязова,
увёз зёву.
Сердар адрес
не Бен
Ладену не дал.
Бар. Адрес сердара б.
Его род в дороге.
2004 г.
ЖАР АЖ
Жара ж
уже прет, а терпежу
и
тени нет.
Жар аж.
И чад у дачи
(чад удач?).
Тентов вот нет.
Ил. Сену унесли.
А Лимпопо, поп, мила,
а на
Лимпопо поп мил.
А намути тумана!
А намутил ли тумана?
А карму сумрака?
А то худо: духота.
308
Александр Никитенко
Пульсар
Ад же да надежда.
Боб
балакал: «Лакала б
Анна!
Ела на канале!».
Вопит Аня на типов:
«Девы мы ведь!
Давид, иди в ад,
Ингу пугни
и дуру шуруди.
И Махе не хами!
Изе воду довези
и матами
Ингу шугни.
Ингу ругни.
И Жаку укажи,
и Жака накажи
и пультом отлупи».
Их ахи,
их охи
их ухи!
Тамилке не климат.
Кома самок.
Лада падал
и лады рыдали.
А Лада гадала:
«Миража нажарим?
О, да, надо
нам реку, Цукерман!».
Моня с Яном:
«Река, хакер!
Хакер в реках.
Потоп, мадам, потоп!
Попух? У, поп!
Пить, тип!».
Попил ли поп?
А поп попа,
лапу, купал…
Хакер в реках!
А Луна как скаканула
и не трогала гор тени.
Потонул лунотоп.
309
Александр Никитенко
Пульсар
Сна вам аванс.
2004 г.
ЗАКАЗ
Кабак.
И мы туда надутыми.
Тих хит.
Голод долог.
- Стол, Отс!
- Нил, блин,
заказ:
мант нам.
- Нам, Гала, лагман,
пара каш и «шакарап».
Салат «Талас».
Суп «Опус».
Бозо б
(арабу у бара,
а негру пургена).
- А кучу чучука?
- Акыл, шашлыка!
- Арак, ара!
- Кок,
и нем лепи пельмени
(или пели и лепили?
И допили, поди?
Адова вода…).
- Ну, на канун!
(А кир у Шурика).
А дама тамада.
Ада рада:
во бобов!
А то борщ робота.
То Боря робот.
Лез робот, оборзел.
А те щи – нищета,
а не пена.
Ане Лена:
«Ищи щи!».
Лев ел
и манил блинами.
Лео поел.
310
Александр Никитенко
Пульсар
Лаки икал.
- Жуй уж.
- Жую уж.
- Ворам омаров!
(Икру, урки,
мечем).
- Ах, уха!
- А жижа?
- Абы рыба.
- Язи, Изя!
- А налим, Зин, из Милана.
Мил Ане налим.
- И мал сом с мослами.
Оглодан надолго.
Ели филе.
Жор рож.
- Анна, на банан, на,
на, на банан.
На заказ заказан.
- Мандарин и рад нам!
- Но мил лимон.
(Но мил и Филимон).
- Да, но мил и лимонад!
- «Липтон»? (Отпил).
Лакал.
- Кал хавай, а, вахлак?
О, трататуй у татар-то!
2004 г.
ДЕД КАК ДЕД
Дед, а, дед,
иди
к
бабам. А баб
311
Александр Никитенко
Пульсар
чужих и жучь.
Ев, баб, м… из Зимбабве
себе, бес,
и дев веди.
Аду на, зануда,
худолом молодух.
Худо? Ломи молодух.
(Худо. Ломил и молодух).
Увел Еву.
Тет-а-тет.
А ведь Ева –
аве, дева!
И на бабу у бабани
зело лез.
А баба:
- Я Анна, лежу желанная.
2004, 2006 гг.
МИФ ИМ
- Дедал, а, дед?
ИЛа дали
Икару дураки –
лети, житель,
лети, чар рачитель,
лети, о, воитель,
лети тихо, похититель,
мотни винтом!
Икар: «Враки,
телополет,
учел, по плечу!
То ли пилот?
О, лечу, чучело!
Ох и лихо!
Уж и вижу
мак по сопкам,
мяту по путям.
Мир. Тихо. Хитрим.
Летим и тел
и
тени нет».
И летели.
312
Александр Никитенко
Пульсар
Лепо пел
мотор о том.
Но зол озон.
Топит и пот,
воск. А баксов
не дали. Ладен,
упал. Лапу,
лидер, во повредил.
Лада падал,
а лег на храм архангела.
Живи ж
не летя. А Бог обаятелен.
А сел у леса.
А лес у села.
Анна – панна,
а лапу щупала:
отменно он нем-то?
(Он нем-то отменно).
А мрак и карма?
Миф им!
Кода: год догадок.
И чудит идучи.
А вдали ИЛа два.
ИЛы были.
ИЛы ныли.
ИЛы выли.
ИЛы ли?
Кто ОТК?
А нам – сила талисмана,
воз азов.
Миров-то сотворим!
Миров – ого! Поговорим?
Мир прим.
2005 г.
АДАМ АДА
Мазай азам
дал лад.
313
Александр Никитенко
Пульсар
Утро во рту.
Лавр рвал
у Нила малину:
вон и мати витаминов!
Себе небес,
лето хотел.
А карма мрака?
А карму сумрака?
Я с леди. Бог обиделся.
Тут
ига шаги:
зола лоз.
Лог гол.
И с урана на Руси
дух худ.
«Аврор» прорва.
Жар аж!
Огонь – лоб больного.
Я Анне: лес, вселенная…
Но зол озон!
Атом мота
лиру мхом охмурил.
А лира туго гутарила.
Лире, во пень, не поверил.
Лиру ты вытурил.
Лрил:
я
Адам ада,
а рыдал: а, дыра!
И лады рыдали!
Мор тут утром.
Сон ос.
Вот сов остов.
А Веллингтон отгнил, Лева!
Навоз, и Лара парализован.
А лада дала
лапу, но он упал.
На вас саван!
А дорогу у города
ледок одел.
314
Александр Никитенко
Пульсар
Али дуб заря разбудила?
Онкоокно.
Водила вниз инвалидов.
А нега гена?
То хор ген, не грохот.
Мимы, дымим.
Худ зов: «Воздух!».
SOS! SOS! SOS!
Или в аду давили,
или тумана намутили,
или черепу перечили.
- Я с лун гость (согнулся
и щипал лапищи), О, и цари рацио?!
Или жили,
ценив свинец,
тело и фарт лун – ультрафиолет?
Кому умок?
Нате метан
в
рот фтор.
Я раб и бария.
Липово вопил.
На в лоб, болван!
Зло пополз:
«Чуя меня, не мяучь!».
Тут ртуть!
И лавр оборвали.
А роль хлора?
А мор брома?
А кара рака?
А боль, злоба?!
А кашель лешака?
Давид, иди в ад.
Кинь луга, багульник.
И позови, и возопи:
Отче – Нечто.
315
Александр Никитенко
Пульсар
Ау, Гана, Манагуа!
А гробы Выборга?
А мор у Мурома?
А полклопа?
ЮАР в раю.
Кома самок.
Комы дымок.
Мы да дым.
Кармин и мрак.
Вопит Аня на типов.
Ленив сом, освинел.
Ем лоха на холме.
Туес сует.
Жуй уж
ухо лоху.
Икру, урки,
мечем.
Игле не лги!
Ужаса насажу.
А вот у мха Пахмутова.
Будда рад, дуб.
Дроф нет, Стенфорд!
Крой в Йорк!
Вороти, Зив, и к ним инквизиторов.
Срам, Марс!
Гомо мог
петь степь,
а взял, язва,
он реванш, наверно.
Лунотоп потонул.
А Луна-то мотанула.
Бензин из неб!
Адова вода!
Низ неба на бензин –
не мал пламень!
Да, ад
мамам,
макам,
магам,
макакам,
Макару да дуракам.
316
Александр Никитенко
Пульсар
И киты – нытики.
А та вон ива виновата?
Ара,
ирод, ори
на весь Севан.
Уж ежу:
- Ужель лежу?
Ужу рано наружу.
Да и там мат и ад,
дик Ир прикид.
Пеленг нелеп.
Я Ире: там материя,
космос, ом, сок.
Знобит и бонз.
Бонз озноб:
водородов
и
тени нет –
течет
к
тузам мазут!
Их вину нивхи
и леди видели.
Зоб, мор, тромбоз.
Ад ал, лада.
Давай, а, в ад?
Ад, жар, вражда.
А крот у хуторка
пел, слеп,
бенц неб.
Цыц!
Ценит негра аргентинец.
Ценит села палестинец
Не дал неба бен Ладен.
Век Ев,
иди
и жри биржи
мором!
Аз – за!
Ил. Сену унесли.
317
Александр Никитенко
Пульсар
Хилял я, лих.
Ахал: плаха!
И ныл о полыни.
Сено. Поле. Пелопоннес.
А киса у папуасика.
Воз азов.
Лес. Тени нет. Сел.
Миры зырим
и Луны сынули.
Кеша, море ромашек
и из нетерпежа даже претензии.
Иду с Сарой. О, рассуди!
И мы-то лозы золотыми
и лавры рвали.
Я Анне: о, военная!
Я на Селигере. Береги лес, Аня.
А муза разума:
ума дам Адаму
и
Еве.
1988, 2004 гг.
УГОЛ СЛОГУ
А дорог нет, Суворов у стен города.
А хила ли сила лиха?
А худа ли сила духа?
А мрак и карма?
А та вон ива виновата?
Анархия их рана.
Ах, и нежу жениха!
Алису кума там укусила.
А вот у мха Пахмутова.
Ахал: плаха!
318
Александр Никитенко
Пульсар
А намутил ли тумана?
А киса у папуасика.
Афалина у Ани. Лафа!
А холим и лоха.
Атака заката.
Ад и Бог – обида.
Бабе кебаб.
Бородач чадороб.
Бузит и зуб.
Вол около колоколов (скороговорка).
Водила вниз инвалидов.
Вакула лукав.
Вокал злаков.
Вот сила типа капиталистов.
Вода – сила палисадов.
Вол хохлов.
Воры сыров.
Ворам омаров!
Вопит Аня на типов.
Гордо дрог.
Город дорог.
Громи морг!
319
Александр Никитенко
Пульсар
Ген нег.
Гоним миног.
Дорога за город.
Да, во каков ад.
Давай, а, в ад?
Дорог же межгород!
Дроля, я лорд.
Да, вижу: жив ад.
Да занят я. Назад!
Ели филе.
Его род в дороге.
Едим в МИДе.
Ева на канаве.
Ехал пан на плахе.
Жарим в мираж!
Жара. Газ за гараж.
Ждет тока коттедж.
Заглянем: менял газ?
Заверни мин, Реваз.
Знобит и бонз.
Зрю гюрз.
Золото лоз.
320
Александр Никитенко
Пульсар
И киты нытики
и китики.
И кроха махорки.
Или пока не накопили?
И луны сынули.
И чудит идучи.
И мир псов восприми.
И город у дороги.
И мигал благими.
И из нетерпежа даже претензии.
И нарзан, Зин, из Назрани.
И кису аз за усики.
И лавра нарвали.
И махорка крохами.
И мы-то лозы золотыми
и лавры рвали.
И лады дали
им реп в Перми.
Ищи и щи.
Или жили,
или же не жили.
Или зубы выбузили!
И гони кур – в руки ноги!
И сентенция: яиц нет, неси.
И течем в мечети,
и месса с семи.
И маки с усиками.
Иру день не дури.
321
Александр Никитенко
Пульсар
Игле не лги
и вен, ген не гневи.
И кит этики.
И романс нам ори,
и напой о пани!
Кому умок?
Кич: на, на бананчик!
Кит на море романтик.
Колера тарелок.
Кошу поле. Лопушок.
Кома самок.
Киса, раки и карасик.
Кармин и мрак.
Конец сценок.
Кочобань на бочок!
Кинь роз, озорник!
Лазер резал.
Лазер бок обрезал.
Лезу на санузел.
Лидер Ване навредил.
Лир тихо хитрил.
Лерой – орел.
Лад и венок? О, не видал.
Лег на храм архангел.
Лез робот. Оборзел!
322
Александр Никитенко
Пульсар
Лиру ты вытурил.
Мордодром.
Моретип с Питером.
Мороз узором.
Манил Бог к гоблинам.
Мода, но мила: за лимонадом.
Мирим: мир им.
Мала каска аксакалам.
Миров-то сотворим!
Малы бока кобылам.
Муров кворум.
Меч яр, прячем.
Миров – ого! Поговорим?
Мода задом.
Мотну унтом.
Мир. Тихо. Хитрим.
Море вил, луг с Гулливером.
Молодила валидолом.
Медея, едем!
Мини-чуб учиним.
Мок черт утречком.
Мыло – голым!
Мало кос соколам.
Миража нажарим.
Мина за ним.
323
Александр Никитенко
Пульсар
Мука в вас, Аввакум.
Морда кадром.
Мир зрим!
Мак по сопкам
Меч потопчем.
Меч ал. Плачем.
Меч яр. Прячем.
Мари – мука кумирам.
Молодой одолом.
Мор тут утром.
Не грел лап аллерген.
Не лоб цел, а палец болен.
Наг, упит типуган.
Не Зорге грозен.
Негру – пурген.
Не сур у стен.
На воле цен я не целован.
Нарбут убран.
Не лети, вид удивителен.
Не дорог, ал, благороден.
Но городу дорог он.
На, лови волан!
Нутро фортун.
На, молодь, доломан!
На пол рога, горлопан!
324
Александр Никитенко
Пульсар
Нахапал, а, пахан?
Нагой Йоган.
Нет суда, ад у стен.
Нет сил, тени. Нет ли стен?
Нежу жен.
Но зол озон.
Но нам атаман он.
Несун гнусен.
На вас саван.
Ну как скакун?
Нем и Пимен,
но нем и Сименон.
Не женат, а нежен.
На в лоб, болван!
Но драп, пардон,
не дома моден.
Нема замен.
Не видно: он дивен?
Но сам масон.
О, Лаокоон, но око ало!
Он хам, Махно.
Они кто? Вот кино!
Он в аду давно.
Ода? Не надо!
О, вид диво!
Он не мил им? Мил? Именно!
325
Александр Никитенко
Пульсар
Оголим милого!
О видок, эко диво!
Олимп? Мило!
Откуда? В аду кто?
Отнеси Висенто.
Отдал клад-то?
Откуль лук-то?
Ох и лихо!
Одно рондо.
Олесе весело.
Ох, эхо!
Потоп, мадам, потоп.
Попил ли поп?
Попух? У, поп.
Пеленг нелеп.
Пущу щуп.
Поп нежен? Поп.
Путч туп.
Попик и поп.
Рожам мажор.
Рембо обмер.
Ропот как топор.
Рожа мафии и фа-мажор.
Решу как акушер.
326
Александр Никитенко
Пульсар
Резо позер.
Рикша башкир.
Робы, Ваня, на выбор.
Рёв ёр.
Ревю вер.
Сир и кара: харакири-с.
Сна вам аванс.
Сила джаза! Заждались!
Сосо вор, кровосос.
Соли силос.
Сел в лес.
Сник ли Уилкинс?
Савур у вас?
Сексот в тоске-с.
Сон ос.
Туркмен нем, крут.
Тина манит.
Тянет речь чертенят.
Транзит из нарт.
Тит пока коптит.
Токи икот.
Так ал плакат!
Тита в хунте нет. Ну хватит!
Тирадой одарит.
327
Александр Никитенко
Пульсар
Теребя берет.
Тамилке не климат.
Теза газет.
Тентов вот нет.
Турбо-Брут.
Торт с кофе. Фокстрот.
Тина бредень не дербанит.
Тина меня не манит.
Туп и лилипут.
Театр тает.
Тибул убит.
Туз, а разут.
Тела жен не жалеть!
Тела: валет.
Так ваш Шавкат
тенор? О нет!
Уж и боен не обижу.
У татя тату.
У бара марабу
убила малибу.
Укроп в порку.
Укати в Итаку.
Уши пса распишу.
Уверяя, я реву.
Урод, ору.
Ухал пан на плаху.
328
Александр Никитенко
Пульсар
Умер и мир ему.
Узор с розу.
Утроба на борту.
Ужо рожу!
У китов и животик! У!
У Яны дыня, у!
Учил заре? Не различу.
Утоп в поту.
Ума дам Адаму.
Украду сударку.
Учубучу!
Укос в соку.
Училку кличу.
Уголок экологу.
Утрата Тарту.
Убор пану на пробу.
У дуба буду.
Укор року.
Ужу рано наружу.
Харон в норах.
Хулим милух.
Хилач, а лих.
Хап! А зубы рыбу за пах.
Ход сдох.
Хана, мрак в карманах.
329
Александр Никитенко
Пульсар
Худолом молодух.
Хит утих.
Холоп, сполох!
Холен не лох.
Хилял я лих.
Цените детинец.
Ценит негра аргентинец.
Ценен ненец.
Цезарь бог, образец.
Ценю, юнец!
Ценим, сэр, эсминец.
Цел, а, малец?
Цел Елец.
Цел и жилец
Чередом о моде речь.
Чуя меня, не мяучь!
Чубучь!
Честен? Нет? Сечь!
Шанс наш.
Шабашим и шабаш.
Шут Этуш.
Это Котэ.
330
Александр Никитенко
Пульсар
ЮАР в раю.
Юлу? Дулю!
Юн как ню.
Юн, ору: уроню!
Юлю!
Юре верю.
Я следом оделся.
Я славы рано нарывался.
Я бесил и себя.
Я и на Рите? Тирания!
Я сел, Олеся.
Я и Нила линия.
Я инок Чкония.
Я с лун гость (согнулся).
Я на Селигере. Береги лес, Аня.
Я и нет Сар. Вена. Неврастения.
Я рад не лаку календаря.
Я и ты будем в меду бытия.
Я лорд, дроля.
Я рог горя.
Яиц нет. О потенция!
Я не моден, не до меня.
«Я с лун». «Хе, рехнулся».
Яйца снесу – сенсация.
331
Александр Никитенко
Пульсар
Я уж рубил и буржуя.
Я славен, Мося. Сомневался?
Я иду. Ров. Орудия.
Ян дитявед с девяти дня.
Я ига магия.
Я с леди. Бог обиделся.
Я и фар голография.
Я и закон? Оказия.
Я леди Фиделя.
Я рос, оря.
ФФУФФ!
22 марта 2007 г.,
г.Бишкек.
© Никитенко А.И., 2007. Все права защищены
Из архива журнала «Литературный Кыргызстан».
332