УДК 821.161.1(091) М. В. Ветрова Гражданской войны в творчестве Б.К. Зайцева.
реклама
УДК 821.161.1(091) М. В. Ветрова Осмысление причин русской трагедии в литературе эмиграции Аннотация: В статье исследуется осмысление причин революции и Гражданской войны в творчестве Б.К. Зайцева. Ключевые слова: литература эмиграции, Серебряный век, русское зарубежье. Анотація: У статті досліджено осмислення причин революції та Громадянської війни у творчості Б.К. Зайцева. Ключові слова: література еміграції, Срібний вік, російське зарубіжжя. Summary: In the present work understanding the causes of revolution and Civil war in the prose of B. Zaytsev is investigated. Key words: russian emigre literature, Silver age. Осмысление трагедии революции и Гражданской войны, стремление постигнуть не только военно-политические, но и духовные их причины становится одной из магистральных тем литературы русского зарубежья. Перечень как художественных, так и публицистических произведений о революции, созданных в 20-е – 30-е годы крупнейшими писателямиэмигрантами достаточно внушителен. Это «Солнце мертвых» И. Шмелева, «Купол св. Исаакия Далматского» А.Куприна, «Золотой узор» Б. Зайцева, «Сивцев вражек» М. Осоргина, «Зверь из бездны» Е. Чирикова, «Взвихренная Русь» А. Ремизова, трилогия М.Алданова «Ключ», «Бегство», «Пещера», «Окаянные дни» И. Бунина, «Черные тетради» З. Гиппиус и др. Выявление и анализ всего спектра точек зрения писателей зарубежья на причины и следствия произошедшей с Россией катастрофы должны стать предметом специального обстоятельного исследования. Целью статьи является определение позиции по данному вопросу одного из наиболее значительных прозаиков эмиграции – Бориса Константиновича Зайцева. Как и большинство представителей русской интеллигенции, Зайцев в молодости придерживался «передовых» взглядов, участвовал в студенческих забастовках и приветствовал революцию 1905 года. Однако уже начало Первой мировой войны стало своего рода рубежом в эволюции мировоззрения Зайцева. Характерно восприятие писателем этого события, как и других, последовавших за ним, не столько в военно-политическом, сколько в духовном плане: «это – борьба с антихристом, во всяком случае, – с началом мирового зла» [1, т. 10, с. 128]. Осмысление событий мировой истории с точки зрения вечности, стремление вскрыть их духовные причины – основа зайцевского историзма, нашедшего отражение во многих произведениях автора. Размышляя над истоками Первой мировой, писатель признается: «Все без исключения (курсив Зайцева. – М. В.) ответственны за эту войну. Я тоже ответственен. Мне – это тоже напоминание – о неправедной жизни» [1, т. 10, с. 131]. Такая позиция, не имевшая популярности в кругу интеллигенции, свидетельствует о сущности духовной эволюции Зайцева. Новые беды, обрушившиеся на Россию, – революция, голод, террор, а также личная трагедия (в числе жертв революции были племянник и пасынок писателя), лишь укрепляют в нем чувство покаяния. Крушение всей прежней жизни и пережитые страдания не смогли озлобить Зайцева, поколебать его веру в Промысел Божий. В 1918-22 годах писатель создает цикл лирических эссе: «Уединение», «Улица св. Николая», «Белый свет», «Душа», в которых раскрывает свое видение событий. Если сравнить зайцевские эссе с «Окаянными днями» Бунина или с «Черными тетрадями» Гиппиус – контраст будет поразительный. В произведениях Зайцева нет озлобления и ненависти, но он ни в коем случае не оправдывает убийц и преступников, захвативших власть в стране. Как отмечает А. М. Любомудров, «кротость» писателя – «не мягкая и аморфная <…>: за ней 2 стоит твердость и строгость – в отстаивании Истины, спокойная решимость на всякую скорбь и даже смерть» [3, с. 265]. В июне 1922 года Зайцев навсегда покинул родину. Первые произведения, созданные им в эмиграции, были связаны с недавними событиями в России. Это агиобиография «Преподобный Сергий Радонежский» и роман «Золотой узор». Само обращение писателя к личности Сергия Радонежского было обусловлено, прежде всего, теми событиями, которые произошли в России начала ХХ века. Казалось бы, выбранная автором тема уводила его от действительности, никак не соприкасалась с ней. Однако это не так. Сходство исторических событий XIV и ХХ столетий было замечено многими. Власть большевиков воспринималась как новое татаро-монгольское иго. Именно поэтому в среде русской православной эмиграции особенно почитался преподобный Сергий, благословивший Дмитрия Донского на битву с ордой, и олицетворяющий собой силу, способную противостоять ужасам войн и революций. И на события XIV века, и на явления настоящего времени Зайцев смотрит как на борьбу Божественного и дьявольского начал. Примечательно, что, по мнению писателя, помочь одержать победу в этой борьбе может именно преподобный Сергий не воин и не князь, а «скромный монах», основными свойствами которого являются кротость и смирение. Именно эти качества, по глубокому убеждению Зайцева, единственное оружие, которым можно победить врага духовного. И все же Сергий благословляет Дмитрия Донского на битву, на пролитие крови, потому что против физического врага нужно бороться еще и мечом. Таким образом, писатель во всяком историческом событии видит действие Божьего Промысла. Хотя в произведении Зайцева и присутствуют элементы историографии, это историография особого рода, вскрывающая в событиях материального мира их духовный смысл. В 1925 году Зайцев пишет роман «Золотой узор». В заметке «О себе» писатель так определил «религиозно-философскую подоплеку» романа: «некий 3 суд и над революцией и над тем складом жизни, теми людьми, кто от нее пострадал. Это одновременно и осуждение и покаяние – признание вины» [1, т. 4, с. 590]. На страницах «Золотого узора» воссоздается жизнь русской интеллигенции начала ХХ века – жизнь, по мысли автора, слишком легкая, праздная, безответственная, послужившая одной из причин свершившихся катастроф. Пройдя через мытарства военных и революционных лет и оказавшись в эмиграции, Зайцев обращается в своем романе к русской трагедии, пытаясь постигнуть ее смысл. При этом писателя интересуют не политические или социальные, а духовные причины революции. Собственно историческим событиям в романе отводится совсем не большая роль, они – лишь фон, на котором разворачивается история души главной героини и ее близких. Осмысление судьбы своего поколения и людей своего круга приводит автора к убеждению, что интеллигенция во многом ответственна за случившееся с Россией. Поэтому определяющим в романе становится мотив покаяния, признания своей вины. Осознавая себя неотъемлемой частью богемы начала века, Зайцев вносит в роман элемент автобиографичности: многие события, происходящие с героями, являются фактами биографии самого писателя. О. Г. Князева считает, что тема покаяния стала «основной темой литературы эмиграции» [2, с. 18]. Позволим себе не согласиться с этим утверждением. Хотя многие писатели признавали ответственность интеллигенции за свершившуюся трагедию, определяющим в эмигрантских произведениях, посвященных революции и ее причинам, был обличительный настрой. Свою вину видели немногие. Зайцев стал скорее исключением из общего правила. Сам по себе выбор темы и героев «Золотого узора» не является для Зайцева принципиально новым. Персонажи романа продолжают собой галерею образов интеллигентов, созданных писателем в его дореволюционных рассказах, романе «Дальний край», повести «Голубая звезда». Иным, однако, становится взгляд автора на людей и события предреволюционных лет. Тот образ жизни, те идеалы, которые прежде восхищали писателя, теперь 4 разоблачаются им. По словам М. В. Михайловой, «задумавшись о типе героя, столь дорогом ему ранее, – мечтателе, созерцателе, прекраснодушном наблюдателе, он пришел к выводу, что именно некая отрешенность русской интеллигенции от реальности привела к тому, то Россию постигло возмездие в виде революции, забвения духовных ценностей, отрицания всей прошлой культуры. Поэтому, делая носительницей авторского идеала в романе "Золотой узор" Наташу, которая понимает, что необходимо участвовать в мирской жизни, неся Свет Божий, автор противопоставляет ее людям, остающимся в рамках старой системы "уклонения"» [4]. Если бездумная жизнь персонажа «Дальнего края» заканчивается трагической гибелью, то героиня «Золотого узора», пройдя через выпавшие ей на долю испытания, находит истинный смысл жизни – в служении Богу и ближним. Наталья осознает, что именно праздность и эгоистичность образа жизни богемы начала века явились одной из причин крушения России: «И годы наши шли легко <…> мы, в молодости, в поглощенности самими нами, мало в жизнь чужую всматривались, в жизнь страны и мира, легкою, нарядной пеною которого мы были» [1, т. 3, с. 29]. Вообще, эпитеты «легкий», «летучий», имевшие в раннем творчестве Зайцева исключительно положительную коннотацию (например, в образе Лисички в «Мифе»: она «легкая», движется «полулетя», похожа на «золотистое облако»), в «Золотом узоре» приобретают отрицательную окраску. «Легкость», с которой Наталья «летит» по жизни, оборачивается горем для ее близких. Маркел, муж героини, открывает ей на это глаза: «Ты такая легкая, все вот… летишь, и тебе все равно, людей-то ты… ну, ты людей по легкости своей не замечаешь… Муж ли, сын ли» [1, т. 3, с. 87]. Во втором романе Зайцева импрессионистского культа движения, находит отражение и отказ от которому писатель отдал дань в дореволюционных произведениях. Если раньше динамичность внутреннего мира человека и непрерывное движение в природе вызывали восхищение автора, то теперь неустойчивость, изменчивость становятся отрицательными 5 характеристиками. Так, возвратившись домой после измены мужу, Наталья замечает в своем лице «блуждание, текучесть»: «огонь нервный трепетал в глазах, все влек куда-то. Я не могла и на диване усидеть, встала, закурила, зашагала из угла в угол» [1, т. 3, с. 53]. Зыбкость, подвижность теперь осмысливается как негативная особенность и в поведении героев, и в жизни страны в целом. Крушение прежних устоев, начало революции передается автором через яркий образ: «поплыла Россия», «все колеблется, Русь тронулась» [1, т. 3, с. 120, 123]. В «Золотом узоре» впервые наполняются духовным, христианским содержанием и занимают важное место в композиции произведения образы храма и креста, играющие в доэмигрантских произведениях Зайцева исключительно эстетическую роль, нередко являющиеся элементом сельского или городского пейзажа. Именно в храме, во время пения Символа веры в героине совершается духовный перелом: она ощущает греховность, неистинность своей прежней жизни. В страшные пореволюционные дни храм становится последним прибежищем для «измученных и обездоленных»: «Лишь в пении, в словах молитв и стройном, облегченном ритме службы чувствовали мы себя свободнее, здесь мы дышали, тут был воздух, свет» [1, т. 3, с. 183]. Кульминацией романа становится эпизод несения героями креста на могилу их убитого большевиками сына: «Но крест мне показался даже легок. Было ощущенье – пусть еще потяжелей, пусть я иду, сгибаюсь, падаю под ним, так ведь и надо, и пора, давно пора мне взять на плечи слишком беззаботные сей крест» [1, т. 3, с. 184]. Крест здесь понимается уже согласно христианской традиции, как символ страдания и искупления. Тема вины и покаяния продолжает звучать и в других произведениях Зайцева. Так, в очерке «Молодость – Россия» автор вновь указывает на «утомление, распущенность и маловерие как на верхах, так и в средней интеллигенции» как на одну из причин трагедии: «Тяжело вспоминать. Дорого мы заплатили, но уж, значит, достаточно набрались грехов. Революция – всегда 6 расплата. Прежнюю Россию упрекать нечего: лучше на себя оборотиться. Какие мы были граждане, какие сыны России, Родины?» [1, т. 9, с.]. Мотив покаяния становится определяющим и для очерка – «Около св. Серафима» (К столетию его кончины) (1933). В данном случае писатель приносит покаяние от лица «тогдашней интеллигенции», оторвавшейся от Церкви и духовно слепой. Автор ничем не оправдывает себя и свое окружение: «Мы жили рядом, можно сказать, под боком с Саровом – и что знали о нем!» [1, т. 7, с. 364]. Зайцев подчеркивает огромную духовную дистанцию между образованным обществом и преподобным Серафимом. Эту дистанцию ощущает даже «увалень-мишка», бегущий «таких людей, как мы, в ком чувствует недругов. От Серафима не бежал бы» [1, т. 7, с. 365]. Говоря о равнодушии и неверии интеллигенции, писатель противопоставляет ей простых, необразованных людей, почитающих преподобного Серафима и живущих в Церкви: «Но кухарки наши правильней чувствовали. В некоем отношении были много нас выше» [1, т. 7, с. 366]. Иногда чувство покаяния раскрывается с помощью резкого противопоставления, сближающего очерк Зайцева с некоторыми образцами церковной литературы (выражение покаяния в псалмах): «Шли мимо – и не видели. Ехали на рессорных линейках своих – и ничего не слышали» [1, т. 7, с. 365]. Таким образом, в своих эмигрантских произведениях Зайцев раскрывает важнейшую на его взгляд причину революции – неправедный, эгоистический образ жизни русской интеллигенции начала ХХ века и, что важно, выражает не столько осуждение, сколько покаяние, признание и своей вины за случившееся. Точку зрения Зайцева необходимо сопоставить с мнениями по этому поводу других писателей-эмигрантов, что является задачей наших дальнейших исследований. Список использованных источников 1. Зайцев Б. К. Собр. соч.: В 11 т. / Б. К. Зайцев. – М.: Русская книга, 1999 – 2001. 7 2. Князева О. Г. Религиозно-философские основы художественного творчества Б. К. Зайцева: автореф. дис. на соискание уч. степени канд. филол. наук: спец. 10.01.01 «Русская литература» / О. Г. Князева. – Орел, 2007. – 24 с. 3. Любомудров А. М. Духовный реализм в литературе русского зарубежья: Б. К. Зайцев, И. С. Шмелев / А. М. Любомудров. – СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. – 272 с. 4. Михайлова М. В. Творчество Б. К. Зайцева периода эмиграции / М. В. Михайлова. – http://www.portal-slovo.ru/philology/37262.php 8
