Форма 4а

Кирута А.Я.
(Центр социально-экономических измерений РАН и Росстата)
ИНСТИТУЦИОНАЛЬНАЯ ОБОЛОЧКА РЫНКА И СОЦИАЛЬНОЭКОНОМИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ ГОСУДАРСТВА
Фундаментальная проблема реформирования экономики и социального сектора в
России состоит в том, в каких пропорциях политика государства должна распределяться
между прямыми действиями государственных институтов и косвенными действиями
посредством создания и поддержки "правил игры", в рамках которых происходит
самоорганизация экономических и социальных функций. Существующая экономическая
теория
не
дает
удовлетворительного
решения
этой
проблемы.
В
наиболее
распространенных представлениях экономической теории, оказывающих доминирующее
влияние на общественно-политические представления о реформах, упускается из виду то
обстоятельство, что рынок эффективен только тогда, когда он поддерживается
нерыночной институциональной инфраструктурой — институциональной оболочкой
рынка, — формирование и функционирование которой обеспечивается государством.
Нерыночные институты (в том числе, в социальной сфере) производят особый тип
продуктов — функциональные продукты, которые формируют, поддерживают и
расширяют функциональные способности и возможности людей, используемые в
рыночной экономике и повышающие ее продуктивность. Хотя такие продукты могут
производиться и, отчасти, производятся в рамках рыночных отношений, нерыночные
институты делают это более эффективно и с меньшими общественными издержками.
Производство
и
потребление
этих
функциональных
продуктов
отличается
от
производства и потребления обычных рыночных товаров и услуг ничуть не менее чем
производство и потребление интеллектуальных продуктов. Но, в отличие от последних,
производство и потребление функциональных продуктов социальной сферы подчиняется
не рыночным, а специфическим институциональным механизмам, которые до сих пор не
были исследованы. Образование, наука, здравоохранение, культура и искусство являются
самоорганизующимися
институтами,
со
своей
внутренней
институциональной
мотивацией продуктивного поведения, которая принципиально отличается от рыночной
мотивации и разрушается, когда вмешательство рынка в эти сферы становится
чрезмерным. Можно говорить об определенной симметрии между негативными
эффектами вмешательства государства в экономику и вмешательства рынка в социальную
сферу. Но и бюрократическое вмешательство в деятельность этих институтов в рамках
2
доктрины "бюджетирования по результату" тоже может быть не менее пагубным.
Издержки общества на науку, образование, культуру и искусство, здравоохранение и
социальное обеспечение окупаются тем, что они мультиплицируют продуктивность
экономики. Эти издержки должны определяться согласно принципу функциональной
достаточности для эффективной внутренней самоорганизации этих институтов, а не по
бюрократическим критериям эффективности расходов.
1. Неоинституциональная модель
Экономическая теория общественного сектора и институциональная теория
государства претерпевают период поиска фундаментальных концепций и моделей, причем
в отрыве друг от друга. Постановка задачи об объединении этих теорий на основе новой
концепции функциональных благ принципиально отличается и от теорий общественных,
коллективных
или
мериторных
благ,
и
от
неоинституциональной
теории,
сфокусированной на правах собственности, трансакционных издержках и связях между
экономическими и политическими институтами. В новой постановке задачи социальноэкономические функции государства рассматриваются в рамках расширенной теории
экономического оптимума, в которой неоклассическая теория рынка дополняется
ограничениями на функциональные способности людей, которые снимаются за счет
трудовых и капитальных затрат, а налоги естественно возникают как двойственные
оценки этих функциональных ограничений.
Неоклассическая модель рыночной экономики может быть представлена в стиле
книги Эрроу-Хана [1] в виде
U(x)  max,
(1)
x  Y + ,
(2)
U(x) = max{  iui(xi)  xi  x }
(3)
где
– функция общественной полезности, Y – технологическое множество, а  – суммарный
начальный запас. Кроме того в этой модели зафиксированы доли, в которых прибыль
распределяется между агентами, а цены p устанавливаются одновременно с весами {i }
так, чтобы выполнялось бюджетное ограничение каждого агента и соблюдался
материальный баланс.
Неоинституциональная модель – это расширение неоклассической модели, в
котором добавлены функциональные продукты z, являющиеся результатом деятельности
непроизводственных институтов. Рыночная технология зависит от этих функциональных
переменных и должна быть теперь представлена в виде множества "длинных векторов"
3
Y = {(o, z, 1)},
(4)
где o – выпуск, а 1 – вектор затрачиваемых ресурсов. При заданном векторе
функциональных продуктов z может быть задан "срез" этой обобщенной технологии,
который является технологией в обычном смысле:
Y(z) = {y = o – 1  (o, z, 1)  Y}.
(5)
Отличие (5) от (2) состоит не только в зависимости от z, но и в том, что выражение y + 
осмысленно только в том случае, когда при заданном функциональном обеспечении
вектор ресурсов  действительно доступен для использования в производстве. Сами
функциональные продукты производятся с помощью технологии
Z = {(d, z, 2)},
(6)
в которой для создания z используются вектор произведенных материальных ресурсов d и
вектор
начальных
запасов
2.
Таким
образом,
неоинституциональная
модель
представляется в виде
U(x)  max,
(7)
x  Y(z) + 1 – d,
(8)
z  { z  (d, z, 2)  Z},
(9)
1 + 2   .
(10)
С некоторой натяжкой агрегированной форме этой модели может быть дана сугубо
рыночная интерпретация, которая, однако, отличается от интерпретации модели (1)-(3) и
требует условий выпуклости, оправданность которых может быть поставлена под
сомнение. В самом деле, ограничениям (8), (9) соответствуют два набора цен: p – цены на
обычные продукты и q– цены на функциональные продукты. Общественная полезность
максимизируется
в
этих
ценах,
но
взаимодействие
между
рыночным
и
институциональным секторами приводит к тому, что прибыли в них максимизируются в
других ценах:
1 = p*y  max, y  Y(z) ,
(11)
2 = q*z – p(d + 2)  max, (d, z, 2)  Z.
(12)
Цены p* отличаются от p на выплаты институциональному сектору за
функциональные блага, а цены q* отличаются от q на аналогичные выплаты внутри
институционального сектора. Чтобы сделать это понятным, рассмотрим случай, когда
имеется один потребительский товар (c), один вид труда (l) с суммарным запасом
свободного времени (L), и три вида функциональных благ: "здравоохранение" (h),
"образование" (e) и государственные услуги бизнесу (s). Баланс спроса и предложения в
этом случае описывается уравнением для (транспонированных) "длинных векторов"
4
( c, L – l, 0,
0, 0) =
= ( f, – l1, – l, – , – f) +
+ (– d, – l2,
h,
e, s) +
+ ( 0, L,
0,
0, 0).
(13)
Во второй строке в (13) f = f(l1, ) – производственная функция, зависящая от труда
в первом секторе l1 и от уровня знаний , l = l1 + l2, где l2 – труд во втором секторе.
Услуги "здравоохранения" h и "образования" e нормированы так, что определяют верхние
границы совокупного количества труда и знаний, которые могут быть использованы в
экономике. Ограничение f + s = 0 требует особого пояснения. В институциональной
модели Финдлея и Уилсона [2, 3] выпуск продукции рыночным сектором задается в виде
произведения f(l1)g(l2), где множитель g(l2) описывает эффект "общественного порядка"
(услуг, предоставляемых системой прав собственности). Чтобы воспроизвести эту модель
в (13), следовало бы во второй строке заменить f на gf , а – f заменить на – g. Мой выбор
ограничения в виде f  s имеет несколько иной смысл: он подразумевает, что
функциональная инфраструктура, создаваемая государством, определяет верхнюю
границу объема продукции, который рынок способен реализовать. Этот выбор
ограничения имеет иные налоговые последствия, чем эффект, рассмотренный Финдлеем и
Уилсоном. Формуле (13) соответствуют векторы рыночных цен
p = (p, w), q = (qh, qe, qs).
(14)
Но за счет "переплетения" производственных и институциональных факторов в
(13) рыночная прибыль максимизируется в виде
1 = (p – qs)f(l1, ) – (w + qh)l1 – qe  max,
(15)
то есть в ценах
p* = (p*, w*) = (p – qs, w + qh).
(16)
При этом знания (услуги образования), как фактор производства, оплачиваются
производственным сектором из прибыли. В институциональном секторе прибыль будет
иметь вид
2 = qhh +qee +qss – (w + qh)l2 – pd.
(17)
Всё сказанное приобретает гораздо более естественную форму, если ввести налоги.
Сначала я опишу формальную схему, а затем скажу, почему она лучше, чем рыночная
реализация функциональных благ.
Соотношение между ценами p, p* в (14), (16) может быть представлено в виде
p = (1+ AV) p*,
AV = qs /p*,
(18)
где AV – ставка налога на добавленную стоимость (НДС). А соотношение между w, w* в
(14), (16) может быть представлено в виде
5
w* = (1+ S) w,
S = qh /w,
(19)
где S – ставка социального налога (её можно интерпретировать как ЕСН). Таким образом,
в рассматриваемой модели услуги институционального сектора полностью оплачиваются
за счет НДС, ЕСН и налогом на прибыль, который покрывает те виды институциональных
услуг (в нашем случае это "образование"), которые не покрываются первыми двумя
видами налогов.
Возвращаясь к общей модели (7)-(10), мы приходим к её интерпретации в форме
"рыночно-государственного" равновесия, в котором рынок платит налоги, государство
использует их для оплаты производства функциональных благ в нерыночном
институциональном секторе (это не перераспределение доходов, а именно оплата
функциональных издержек).
Мы имеем два обобщенных вида налогов. Первый – это налог, за счет которого
"снимаются" функциональные ограничения:
T1 = (p – p*)y.
(20)
Второй – это налог на рыночную прибыль, за счет которого оплачиваются издержки
производства функциональных благ, играющих роль факторов производства, и прочие
издержки институционального сектора:
T2 = p(2 + d) – T1 = p*y – p(y – 2 – d).
(21)
Вспоминая, что x = y + 1 – d, получим, что
p(x – ) = p*y – T2,
(22)
то есть T2 – это налог на рыночную прибыль в "основных" ценах, а рыночная стоимость
выигрыша потребителей – это прибыль в "основных ценах" за вычетом налога на
прибыль. Тем самым, неоинституциональная модель объясняет, каким образом в
общественном оптимуме возникают основные виды налогов, которые повсеместно
используются, но невозможны в неоклассической модели без утраты оптимальности по
Парето.
Важно подчеркнуть, что в рыночно-государственном равновесии с налогами рынок
платит за функциональные блага меньше, чем при реализации этих благ по рыночным
ценам q, на величину, равную прибыли (12). Если бы функциональные блага были
частными, то их производство и потребление могло бы быть децентрализовано как в
обычной рыночной модели. Но они входят в технологии рыночных фирм подобно тому,
как общественные блага входят в индивидуальные функции полезности:
Y(z) =  Yj(z).
(23)
Это означает, что классические аргументы Самуэльсона [4] о невозможности
рыночной децентрализации общественных благ могут быть преобразованы в аргументы о
6
невозможности децентрализации функциональных благ. К этому следует добавить два
важных замечания. Во-первых, существование функциональных благ типа (23) создает
проблему фрирайдерства бизнеса по отношению к нерыночным институтам, аналогичную
проблеме фрирайдерства потребителей общественных благ. Во-вторых, в условиях
фрирайдерства бизнеса возникает иллюзия эффективности рынка: завышенная оценка
продуктивности и прибыльности рыночных структур, обусловленная недооценкой
функциональных благ, которыми они пользуются. В одно-продуктовой модели кривая
общественного производства с учетом затрат труда в институциональном секторе лежит
ниже кривой рыночного производства, в которой такие затраты не учитываются.
Стандартное возражение против "рыночно-государственного" подхода состоит в
том, что назначение налогов как правило субоптимально. Хотя оптимум в модели (7)-(10)
может быть обеспечен при подходящем подборе налоговых ставок, государство почти
наверное в этом ошибется. А, кроме того, оно не может изменять налоговую систему с
такой же гибкостью, с какой изменяются рыночные цены. Ответ состоит в том, что
оптимальность по Парето – это совсем не то, чего добиваются экономики в реальном
мире, и чем оценивается их эффективность и конкурентоспособность. ВВП в модели (7)(10) может быть представлен в виде
GDP = pc + q'z,
(24)
где c – положительная часть вектора x – , а q'z – оценка услуг институционального
сектора в системе национальных счетов. Максимизировать ВВП, не налагая никаких
условий на общественную полезность U(x), вообще говоря, нельзя. Однако ВВП можно
максимизировать при условии U(x)  U(x0), и тогда в субоптимальных состояниях ВВП
будет выше, чем в оптимуме по критерию (7). Фактически, оценка успеха той или иной
страны в международных сопоставлениях не имеет никакого отношения к оптимальности
по Парето, и государство выигрывает в международной конкуренции, если оно может
повысить продуктивность экономики за счет стимулирования большего напряжения сил,
чем это возможно при максимизации взвешенной суммы индивидуальных полезностей.
В модели рыночно-государственного равновесия может быть два принципиально
различных вида субоптимальности. Первый, – когда налоги недостаточны, т.е.
обеспечивают меньше поступлений в институциональный сектор, чем в оптимуме (7)-(10).
Второй, – когда налоги избыточны, т.е. создают более высокие поступления в
институциональный сектор, чем в этом оптимуме. В первом случае ВВП будет, вообще
говоря, ниже, а во втором случае выше, чем в оптимуме (7)-(10). Второй вариант
субоптимальности означает, что налоги вынуждают людей к большему напряжению сил и
более высокой производительности, чем в оптимуме по Парето. Это утверждение можно
7
проиллюстрировать с помощью простого имитационного расчета в одно-продуктовой
модели (13) с налогами, в которой оставлен только один вид функциональных благ –
"знания", производство которых оплачивается за счет налога на прибыль.
Табл. 1. Характеристики субоптимальных по Парето рыночно-государственных
равновесий в сопоставлении с рыночным оптимумом (первая строка) в зависимости
от ставки налога на прибыль
Налог на
прибыль,
%
Полезнос
ть, %
Материал
ьное
потребле
ние, %
ВВП, %
Производ
ительност
ь труда,
%
Занятость по секторам
Рыночны
й
Нерыночн
ый
Всего
Оптимум
(15,0)
100,0
100,0
100,0
100,0
31,5
11,6
43,0
16,5
100,0
101,0
102,7
103,1
30,8
13,3
44,2
19,0
99,9
101,9
105,3
106,1
30,2
15,1
45,3
21,5
99,7
102,7
107,8
109,1
29,6
16,7
46,3
24,0
99,4
103,5
110,3
112,0
29,1
18,3
47,4
26,5
99,2
104,1
112,7
114,9
28,5
19,8
48,3
29,0
98,8
104,8
115,1
117,7
28,0
21,3
49,3
31,5
98,4
105,3
117,4
120,5
27,5
22,7
50,2
34,0
98,0
105,8
119,7
123,3
27,0
24,1
51,1
36,5
97,6
106,3
122,0
126,0
26,5
25,4
51,9
39,0
97,1
106,7
124,2
128,7
26,1
26,7
52,8
41,5
96,7
107,1
126,4
131,4
25,6
27,9
53,6
44,0
96,2
107,4
128,6
134,0
25,2
29,1
54,3
46,5
95,6
107,7
130,7
136,6
24,8
30,3
55,1
49,0
95,1
108,0
132,8
139,2
24,4
31,4
55,8
51,5
94,6
108,2
134,9
141,7
24,0
32,5
56,5
54,0
94,0
108,5
137,0
144,3
23,7
33,5
57,2
С увеличением налога на прибыль по сравнению с рыночным оптимумом
общественная полезность (в форме Кобба-Дугласа) убывает за счет того, что суммарное
количество труда (крайний правый столбец при суммарном ресурсе времени = 100)
возрастает быстрее, чем растет потребление (третий столбец слева). Тем не менее,
потребление заметно растет, а ВВП в субоптимальных равновесиях растет с ростом налога
на прибыль с темпом, примерно в 4 раза опережающим темп роста потребления.
Напомню, что налог на прибыль рыночного сектора в этой модели целиком расходуется
на оплату труда по производству знаний в нерыночном секторе. Рост знаний влечет за
собой рост производительности труда в рыночном секторе, опережающий рост ВВП. При
этом зарплата (в данной модели равная для всех) быстро растет за счет вытеснения
рентных доходов доходами в форме оплаты труда, опережающего рост потребления. Рост
8
государственных расходов на производство знаний влечет за собой значительные
структурные сдвиги в занятости: с ростом производительности труда занятость в
рыночном секторе существенно убывает, тогда как занятость в нерыночном секторе,
производящем знания, быстро растет. Подобные структурные сдвиги на самом деле
реализуются в развитых странах мира. Например, по данным Р. Флориды [5] с 1970 по
1999 гг. доля рабочих на рынке труда США понизилась от 36% до 26%, тогда как доля
"креативного класса" возросла от 19.8% до 30.1%.
Разумеется, цифры, приведенные в табл. 1, зависят от конкретной спецификации
модели, которую я не буду описывать из-за ограниченности места. Я проводил
компьютерные эксперименты с разными вариантами спецификации модели и могу
определенно утверждать, что зависимость, показанная в табл. 1, типична и устойчива.
Работа с динамическими моделями находится пока в зачаточном состоянии. Но общая
идея состоит в том, что, когда государство устанавливает налоги, которые обеспечивают
больший приток ресурсов в институциональный сектор, чем это происходило бы при
использовании
только
рыночных
стимулов,
экономический
рост
в
рыночно-
государственной модели опережает рост в модели, движимой одними только рыночными
факторами. Принцип функциональной достаточности государственных расходов в том и
состоит, что их уровень должен быть несколько выше уровня расходов, который может
поддерживаться рыночными стимулами. Он должен быть таким, чтобы, не ограничивая
возможностей
собственного
роста
рыночного
сектора,
обеспечивать
достаточно
интенсивный поток функциональных благ, который повышает продуктивность всех
секторов экономики. Если добавить к рассмотренной модели трансакционные издержки,
то оказывается, что и частные функциональные блага за счет государственных налогов
можно произвести с меньшими издержками, чем в случае децентрализации. Подводя итог,
можно сказать, что государственное управление способно произвести больше знаний и
инноваций,
чем
чисто
рыночные
стимулы,
ограничиваемые
прибыльностью
и
рентабельностью проектов.
2. Функции государства: модернизация или стратегия прогресса?
Попробуем применить теорию, изложенную выше к анализу российских проблем.
Табл. 2 показывает, что, несмотря на экономический рост, российская экономика остается
слишком низко продуктивной по отношению к уровню цен. Это и не мудрено, когда
каждый пятый рубль в российском ВВП – это добавленная стоимость торговли.
Международные сопоставления позволяют сделать вывод, что добавленная стоимость
торговли в России по отношению к продуктивности промышленности завышена примерно
9
двукратно. Торговля, строительство и операции с недвижимостью – это черные дыры
российской экономики, суммарная добавленная стоимость в которых перекрывает всю
выручку от сырьевого экспорта. Концентрация доходов рентного типа в специфических
отраслях российской экономики влечет за собой избыточную поляризацию доходов
населения и бедность.
Табл. 2. ВВП и располагаемый национальный доход на душу населения,
среднедушевые денежные доходы и зарплата в среднем за месяц в отношении к
величине прожиточного минимума
ВВП на душу в
месяц
Рублей
Годы
Располагаемый
ВНД на душу в
месяц
К
прожито
чному
минимум
у, раз
Рублей
К
прожито
чному
минимум
у, раз
Среднедушевой
денежный доход
Рублей
Средняя
начисленная
заработная плата
К
прожито
чному
минимум
у, раз
Рублей
К
прожито
чному
минимум
у, раз
1998
1492
3,03
1268
2,57
1013
2,05
1051
1,89
1999
2747
3,03
2335
2,57
1664
1,83
1523
1,52
2000
4183
3,46
3555
2,94
2290
1,89
2223
1,68
2001
5149
3,43
4376
2,92
3078
2,05
3240
1,99
2002
6327
3,50
5378
2,97
3972
2,20
4360
2,22
2003
7658
3,63
6509
3,08
5162
2,44
5499
2,39
2004
9829
4,14
8355
3,52
6337
2,67
6831
2,64
2005
12532
4,65
10652
3,95
7763
2,88
8530
2,91
2006
14548
4,92
12365
4,19
9316
3,15
10236
3,18
Источник: расчеты и прогноз автора по данным Росстата
При
относительной
слабости
российской
экономики,
решение
проблем
экономического роста кроется в развитии институционального сектора, производящего
знания
и
инновации,
за
счет
прогрессивных
государственных
налогов
на
непропорциональные доходы рыночного сектора. Модернизация – это воспроизведение
того, что уже известно и апробировано другими, это все та же имитация и
трансплантация. Типичные для России взгляды на роль государства на этапе
модернизации хороши в мире, в котором не может произойти ничего принципиально
нового. Но Япония сейчас расходует на НИОКР 2.3% ВВП. А Дж. Буш недавно
предложил
программу
повышения
конкурентоспособности
США,
на
которую
предполагается выделить 180 млрд. долларов. Помимо того, что инновационные расходы
в России слишком низки, по данным Росстата из всей совокупности этих расходов только
10
7% используются на собственные исследования и
разработки. В перспективе
преимущества стран, которые будут владеть новыми технологиями, будут очень велики, и
разрыв между экономиками этих стран и остальным миром возрастет многократно. И если
Россия не включится в процесс интенсивного создания инноваций, её позиции на мировой
арене будут ослабляться.
Теория, изложенная выше, говорит о том, что государственные расходы на
укрепление и развитие институциональной оболочки рынка – системы нерыночных
институтов, производящих функциональные блага, – это путь развития инноваций и
повышения темпов экономического роста. Когда речь идет об осуществлении
долговременных интересов, нерыночные институты и соответствующие организационные
механизмы более эффективны, чем рыночные инструменты. Они, во-первых, менее
затратны, а во-вторых, более адекватно приспособлены к неопределенности будущего,
поскольку, в отличие от рыночных инструментов, они не "рационируют" преимущества,
которые могут быть достигнуты в будущем, под выгоды, видимые сейчас. Создание
механизмов и инструментов совершенствования институциональной и социальной
структуры общества — это одно из ключевых направлений созидательного развития
экономики и решения социальных проблем в России.
Важно понимать, что государственное — не перераспределение, как это обычно
трактуют, — а государственные налоги, которые идут на оплату труда в функциональных
сферах, — в образовании, науке, а также в здравоохранении и культуре, — фактически не
могут
быть
замещены
деятельностью
частной
собственности
ввиду
именно
неопределенности будущего, во-первых. И, во-вторых, что трансакционные издержки в
перечисленных сферах в том случае, когда их осуществляет государство, меньше, чем
трансакционные издержки, когда их осуществляют частные инвесторы. России
необходима государственная стратегия научно-технического развития и социального
прогресса, ключевую роль в которой должно сыграть развитие нерыночных институтов.
Литература
1. K.J. Arrow, F.H. Hahn. General competitive analysis. Edinburgh: Oliver and Boyd,
1971
2. R. Findlay, J.D. Wilson. The political economy of the Leviathan. Stockholm: Institute
for International Economic Studies, Seminar paper No 285, 1984
3. Т. Эггертсон. Экономическое поведение и институты. М.: АНХ при
Правительстве РФ, Изд-во "Дело", 2001
11
4. P.A. Samuelson. The pure theory of public expenditure. Review of Economics and
Statistics, 1954, 36, 387-389
5. Р. Флорида. Креативный класс: люди, которые меняют будущее. М.: Классика
- XXI, 2005