О структуре экономики после мирового кризиса
реклама
М.Хазин, Е.Ижицкая. Рассуждения о последствиях кризиса. Введение. О неизбежности кризиса. 1.1.Краткий анализ прогнозов кризиса. Проблема описания структуры мировой экономики на долгосрочную перспективу представляется крайне сложной, причем носит она двоякий характер. Футурологические прогнозы Ж.Верна или Г.Уэллса могли существенно отличаться от реальности в части тех достижений науки и техники, которых они не знали, и придумать не могли. Но общий процесс технологического развития, научно-технического прогресса они предсказали качественно и грамотно. Аналогичная сложность есть и сегодня – даже 25 лет тому назад предсказать «бум» сотовой телефонии было достаточно сложно, значит, сегодня мы точно не поймем что-то, что будет играть аналогичную роль через 25 лет. Эта проблема, в общем, более или менее понятна, но на сегодня, по нашему мнению, к ней добавилась новая, принципиально, можно даже сказать радикально изменившая ситуацию с долгосрочным прогнозом. Связана она с тем кризисом мировой экономики, наличие которого, правда, совсем недавно, стало общепринятым фактом. Продолжительность этого кризиса, его развитие и связанные с ним процессы делают крайне вероятным те гипотезы о его причинах и механизмах, которые описаны в работах О.Григорьева, А.Кобякова и М.Хазина. Но из этих работ однозначно следует, что острота начавшегося кризиса и, главное, сложности выхода из него связаны с тем, что тот механизм, который обеспечивал научно-технический прогресс на протяжение нескольких веков, и который мы опишем ниже, остановился и больше работать не может. При этом альтернативных механизмов, в общем, на сегодня не видно. Как следствие, проблема описания экономики будущего, после практически неизбежного разрушения нынешней финансово-экономической парадигмы, становится не финансовой или экономической, а, скорее, философско-исторической. О кризисе современной цивилизации написано достаточно много трудов, непосредственно кризис современной научно-технической парадигмы будет кратко описан ниже, но при попытке сделать шаг за горизонт острого кризиса, момент которого уже остаточно близок, мы неминуемо наталкиваемся на то, что практически невозможно сказать, какие из действующих на сегодня экономических механизмов будут доминировать. Тем более, невозможно сказать, какие механизмы будут выводить мировую экономику из кризиса, мы даже не понимаем, на какой базе они будут построены (как предыдущий был построен на ссудном проценте). Все это достаточно жестко ограничивает исследователя и практически исключает разработку и применение более или менее точных моделей. 1.2.Современное состояние мировой экономики. Зато аналогии могут быть использованы достаточно широко. Дело в том, что одним из основных механизмов, имманентно свойственных финансовоэкономической модели научно-технического прогресса, начавшегося с конца XVI века, является процесс расширения рынков сбыта. Современный кризис, как мы увидим, тоже является кризисом ограничения рынков – для которых уже мало нашей планеты. Но в процессе их консолидации достаточно много крупных независимых центров технологического развития развалилось – и этот процесс, в том или ином ракурсе, должен иметь аналогии в ближайшем будущем. В частности, страшная битва СССР и США была связана как раз с тем, что каждой из сторон жизненно важно было расширить контролируемые ими рынки. Иными словами, механизмы, которые будут действовать завтра во всем мире, во многом действовали в России в 90-е годы. Разумеется, эту аналогию нужно оценивать критически, поскольку в случае России был внешний центр силы, который развивался и захватывал ее рынки одни за другим, а в новой ситуации такого внешнего фактора не будет. Но попытаться использовать эту аналогию можно. Повторим еще раз: в соответствии с нашим анализом, главным посткризисным механизмом, определяющим процессы распада нынешней финансово-экономической системы, будут проблемы, связанные с недостатком рынков для окупаемости научно-технического прогресса. Как следствие, структура экономики будет существенно упрощаться. При этом в отличие от ситуации 90-х годов, когда бывшие страны СЭВ и отдельные республики СССР просто встраивались в новую систему разделения труда (отметим, что во всех из них произошло существенное упрощение структуры экономики), в новых условиях никакого «внешнего» центра не будет, что создаст новые дополнительные проблемы, прежде всего, управленческие. Если говорить о чисто финансовых механизмах, то они, судя по всему, пойдут по направлению от нарастающей инфляции (с возможным выходом на гиперинфляционный сценарий) к дефляционному шоку (то есть быстрому падению совокупного спроса). Отметим, что аналогичные кризисы, хотя и меньшие по масштабу, происходили в ХХ веке по крайней мере трижды: США 1929-39 гг., Япония и Россия начала 90-х. Примеры эти также ограничены, о чем будет сказано ниже, но некоторые аналогии провести будет можно. Теоретически, рано или поздно этот процесс распада должен будет смениться волной роста, однако когда это произойдет и на чем она будет основана – задачи, решение которых выходит за пределы настоящей работы. 2. Революция XVI века и современная парадигма развития. 2.1 Средневековая Европа Ключевым моментом появления современной парадигмы научнотехнического прогресса является XVI век. До этого периода вся экономическая модель Средневековья, почти 1500 лет, была построена на практически натуральном хозяйстве, с незначительной долей торговли. Доходность этой деятельности была не слишком велика, но и не так уж и мала, поскольку давала возможность (интегральную) выплачивать церковную десятину (то есть 10% от натурального урожая) и аналогичный по масштабу налог феодалу. Торговля, хотя и обеспечивала значительно более высокие доходы, тем не менее, была существенно ограничена в своих объемах, так как обеспечивала, в основном, феодалов, то есть занималась перераспределением примерно 10-15% годового ВВП. Принципиальным элементом экономики этого (раннехристианского) периода было ограничение ссудного процента. Запрет на него не был абсолютным, однако публичные ростовщики (напомним, что банки как институты, отделенные от своих собственников, появились значительно позже, в этот период финансовые операции были персонифицированы) были жестко ограничены в рамках своего общественного статуса и не могли претендовать на многие позиции в рамках социума. Более или менее развитая система ссудного процента была только в торговых республиках юга Европы (Венеция, Генуя) и Ганзейского союза на ее севере, но нужно учесть, что там ссудный процент играл весьма специфическую роль. Поскольку любое передвижение в те времена было связано с колоссальными рисками, то этот процент играл, скорее, роль страховых платежей, обеспечивающих компенсации в случае гибели части торговых агентов. Производство во всех этих странах и союзах было цеховое, либо натуральное, такое же, как во всей остальной Европе. На последнем, впрочем, стоит остановиться подробнее, поскольку это место демонстрирует основной вектор последующего развития. 2.2 Мировое разделение труда и укрупнение рынков сбыта. Проиллюстрируем ситуацию на примере. В ранние Средние века независимым государством могло стать владение практически любого феодала. Сам он сидел в своем замке на холме, вокруг которой было три деревни. Добавочного продукта этих трех деревень хватало на то, чтобы наш феодал мог кормить небольшую дружину, с которой совершал набеги на соседнего, отбирая у того пару серебряных подсвечников, которые его отец отобрал у отца нашего лет за двадцать до того. И на то, чтобы монахи соседнего монастыря прилежно молились за жизнь и здоровье обитателей этого мини-государства. Если вдруг случался неурожай, то феодал шел в монастырь и закладывал там свои подсвечники, чтобы накормить своих подданных. Или брал из подвала некоторое количество золотых монет и покупал на них еду. Если их не хватало или он не мог отдать долг (а монастыри часто вели себя как ростовщики, хотя и не любили об этом говорить публично), то его деревеньки переходили или к этому монастырю или завоевывались соседними феодалами, которые все равно через несколько лет отдавали их своим сыновьям, и жизнь продолжалась. Представим теперь, что в каждой деревне этого феодала было по одному мастеру, который делал по 4 телеги в год – одну телегу за три месяца. И этого количества как раз хватало для удовлетворения потребностей всех жителей «государства», принадлежащего нашему феодалу. Так продолжалось из года в год, из десятилетия в десятилетие, пока в какой-то момент, три наших тележных мастера не встретились случайно в церкви и не решили разделить обязанности – один будет делать колеса, другой – кузов, а третий – передок (в который лошадь впрягают). И после такого разделения они все вместе стали за три месяца делать не три, а целых четыре телеги! И что с этой четвертой телегой делать? Населению нашего «государства» из трех деревень она, по большому счету, не нужна. Можно, конечно, ее комунибудь подарить, но как компенсировать затраченные материалы? Можно попытаться оставить «про запас», но куда складывать эти телеги, когда их станет достаточно много? Можно, наконец, ее просто не делать, а в свободное время отдыхать или молиться. Но это противоречит основному принципу, что люди должны работать, потому что ничего так не расхолаживает остальных, как безделье соседа. Есть и еще одна проблема. Кто-то из феодалов мог все-таки свою «лишнюю» телегу куда-то за пределы своего «государства» продать (например, какому-нибудь герцогу, который как раз собрался на войну), а на вырученные деньги его мастера купили железо и научились делать металлические рессоры – из-за чего их телеги стали куда более популярными. В этой ситуации наш феодал просто вынужден готовить свою дружину к походу – но не ради того, чтобы бессмысленно тешить удаль молодецкую, а для того, чтобы «впарить» свою лишнюю телегу подданным своего соседа, чье «государство» в результате этого процесса становится уже не совсем «независимым». Поскольку собственное производство телег в нем становится нерентабельным и соответствующую отрасль его «экономика» теряет. Иными словами, он начинает не просто войну, а войну за рынки сбыта. Если описать приведенную выше романтическую историю с экономической точки зрения, то можно отметить следующее. Во-первых, тот сговор, который осуществили наши тележные мастера, называется разделение труда. Процесс, углубление которого обычно (хотя и не всегда) приводит к повышению производительности труда. Во-вторых, это повышение автоматически требует увеличения объемов рынков сбыта. На примере тех же телег: если мастера делают телеги целиком, то в каждой деревне нужен свой мастер, его рынок сбыта – деревня. Отметим, что если в деревне появятся два мастера, то один из них разорится, поскольку для того, чтобы обеспечить самоокупаемость, ему нужно сделать, скажем, три телеги в год, а в случае, если потребность в них – всего четыре, то оба они выходят за грань рентабельности. Теоретически, можно поднять цены на телеги, пользуясь эксклюзивностью товара (больше никто в деревне телеги делать просто не умеет), даже если они оплачиваются бартером (то есть увеличить количество зерна, кур или поросят, которые выплачивает покупатель), но здесь можно столкнуться с ограничением платежеспособного спроса, поскольку рентабельность производства в Средние века была низкой. Кроме того, существовала традиция («никто и никогда не платил за телегу больше 5 поросят!») и твердая рука феодала и церкви. Первый мог просто прогнать наглого производителя или выпороть его на конюшне, второй – наложить епитимью. В общем, шансов на то, что в деревне будет два производителя телег в таких условиях практически не было, хотя мастер всегда держал при себе ученика, который работал «за еду» и мог быстро его заменить в крайнем случае (тяжелая болезнь, смерть). А вот если один человек делает только колеса, то ситуация меняется. Каждое колесо «стоит» меньше телеги, в том числе и по стоимости. Выражаясь современным языком, добавленная стоимость за всю телегу распределяется по всем ее частям, не только колесам, а наш мастер принципиально отличается от предыдущего еще и тем, что он не выходит непосредственно на рынок конечного потребителя, он продает свой товар другому производителю. Значит, он должен производить их больше, чем на 4 телеги. Иными словами, рынок его сбыта должен быть выше, чем у исходного производителя телег, причем не исключено, что не на одну деревню, как мы описали выше, а, скажем, на все владение местного барона, сюзерена нашего феодала, у которого таких вассалов 3-4, то есть порядка 10-12 деревень. Если двигаться дальше, то можно предположить, что появятся и изготовители спиц для тележных колес. У таких мастеров потребителями будут производители колес, которые, в свою очередь, будут продавать свою продукцию производителям собственно телег, которые только и смогут «выходить» на конечного потребителя. Только рынок у него должен уже быть не в масштабе владений одного барона, а существенно больше, скажем, в масштабе графства. И еще один производитель спиц в этом графстве просто не уживется – окупить такое производство будет невозможно. Отметим, что производственная цепочка в этом случае еще более удлинится (с двух до трех звеньев), и ее станет достаточно сложно воспроизводить в рамках бартерных операций. Иными словами, появится серьезный спрос на деньги, как всеобщий эквивалент, без них цепочки начнут разрушаться, вместе с производством. Есть еще и, в-третьих. Потеря своих рынков ведет к быстрой утрате независимости того феодала, на территории которого продают телеги «чужие» мастера. Связано это с рядом причин. «Чужим» значительно легче повышать цены на свою продукцию и, тем самым, снижать налоговую базу для феодала. Невозможно контролировать качество и «чужие» мастера могут использовать некачественные материалы, чтобы потребность в телегах увеличилась. Наконец, отсутствие тележных мастеров в твоей деревне может привести и к некачественной подготовке других необходимых изделий – потому что телеги были, конечно, главным, но не единственным делом этих мастеров. Но и чистое уклонение от процессов разделения труда (консерватизм) может привести к неприятностям, поскольку разделение труда позволяет увеличить производительность, а значит – прибыльность, часть из которой может быть направлена на техническое переусовершенствование. Иными словами, попытки продолжить консервативную политику неминуемо приведут к техническому отставанию. 2.3 Цеховое производство, «малый ледниковый период» и «золотой кризис» XVI века. Перечисленные проблемы до XVI века решались достаточно просто. Церковь и государство тщательно следили за тем, чтобы скорость технического прогресса не была «слишком» высокой. Кроме того, избыточный продукт активно уничтожался в войнах, а производство в городах осуществлялось по «цеховому» принципу, в рамках которого сами цеха и их руководство тщательно следили за соблюдением традиционных технологий и ограничивали конкуренцию и количество производителей. Поскольку запрет на ростовщичество носил единый характер для всего христианского (да и исламского) мира, то отдельные попытки применить ссудный процент для ускорения производства, в общем, достаточно успешно останавливались. Детали этого процесса не входят в сферу интересов настоящего доклада, но, тем не менее, необходимо отметить, научно-технический прогресс все-таки осуществлялся. В связи с чем постоянно (хотя и медленно) росла та часть экономики, которая обслуживалась деньгами, хотя они и исполняли, в первую очередь, функцию накопления, а не оборота. В частности, благодаря тому, что были золотые и, меньше, серебряные. Так продолжалось до начала XVI века, когда в Европе произошли сразу два важнейших события. Первым из них стало серьезное похолодание, достигшее максимума на границе XVI и XVII веков. Мы его хорошо знаем по историческим хроникам времен Бориса Годунова (1598-1605 гг.), но уже к середине XVI века урожаи, особенно на севере Европы, существенно упали. Это резко увеличило нагрузку на накопленные запасы, поскольку выжить без них в рамках натурального хозяйств стало невозможно. Кроме того, существенно упал текущий спрос на многие виды промышленной (то есть не сельскохозяйственной) продукции, поскольку выросли сбережения – не было никакой гарантии, что в следующий год вообще будет хоть какой-нибудь урожай. Как следствие, резко упал уровень жизни и зависимость населения от устойчивости денежного обращения – сделанные осенью запасы золотых или серебряных монет не должны были обесцениваться к весне. Вторым событием стал резкий приток в Европу золота и серебра из открытой в самом конце XV века (1492 г.) Америки. В результате, впервые за почти 1000 лет начались девальвационные процессы по золоту (за сто лет оно упало в цене почти в два раза). Фактически, система денежного обращения оказалась разрушенной. Как следствие, перед населением, прежде всего, северной части Европы, встали два принципиальных вопроса, отказ от решения которых был равносилен голодной смерти: во-первых, как изменить экономическую модель, чтобы обеспечить выживание и, во-вторых, за счет каких ресурсов выжить и совершить переход к этой новой парадигме. 2.4 Возникновение современной экономической парадигмы, 15-16 вв. Мы не будем в этом докладе вдаваться в детали возникновения новой экономической парадигмы, возникшей в результате описанных выше причин. Отметим только некоторые обстоятельства. Во-первых, практически единственным ресурсом, который мог быть использован на севере Европы для выживания и экономической реформы, были богатства, накопленные католическими монастырями за прошедшие с момента христианизации более 10 веков. Но для того, чтобы их взять, нужно было иметь серьезный повод. Именно необходимость в таком проводе и создала почву для того, чтобы одна из христианских ересей, регулярно возникающих все это время в Европе, приобрела значительный масштаб и стала системообразующим фактором. Начался процесс Реформации. Во-вторых, новую экономическую модель нельзя было строить на сельском хозяйстве – для принципиальных изменений в этой отрасли время еще не пришло. Значит, нужно было интенсифицировать производство, увеличить в нем скорость обращения денег, валовую прибыль и за счет нее выходить из кризиса. Но как можно было ускорить процесс производства и сделать его более прибыльным? В качестве механизма такого ускорения был использован ссудный процент, кредит. А для того, чтобы снять проблемы с христианской доктриной, был использован процесс Реформации – формально не убранный запрет на ростовщичество в рамках протестантизма был, де факто, ликвидирован. С этого момента один из самых глухих и бедных уголков Евразии стал стремительно выходить на передовые позиции в мире, поскольку использование ссудного процента резко ускорило темпы промышленного роста и научнотехнического прогресса уже в рамках не феодального, а капиталистического производства. И сегодня практически любой учебник по макроэкономике начинается со сравнительного анализа темпов роста двух первоначально одинаковых предприятий, одно из которых развивается за счет прибыли, а другое – за счет кредита. Но, как следствие, описанные выше последствия роста углубления разделения труда стали доминирующими на мировом экономическом пространстве. Реально увидеть их, так сказать, в историческом масштабе стало возможно где-то к концу XIX века, когда прошло примерно 50 относительно мирных лет. Именно в этот период стало понятно, что масштаб по настоящему независимых государств все время растет. Из приведенных выше объяснений это становится достаточно понятно – независимое (или, более точно, технологически независимое) государство должно обеспечивать себе полный спектр передового (или почти передового) производства. Но для этого ему необходимо, чтобы это производство было окупаемым, то есть, чтобы у соответствующего производителя были адекватные рынки сбыта. Разумеется, нужно учитывать и спрос со стороны государства, на военную технику, в первую очередь, но при этом следует понимать, что этот спрос все равно рождается из сбора налогов, который также зависит от численности населения и его богатства. Каждый конкретный вид продукции требует своего объема рынка сбыта, обеспечивающий ему окупаемость. Если их суммировать по всем жизненно важным технологическим продуктам, то можно попытаться оценить минимальный необходимый суммарный объем рынка, обеспечивающий самодостаточность, а там, зная средний жизненный уровень населения страны, можно оценить и минимально необходимую его численность. Если обратиться к реальной истории, то к концу ХIХ века в Европе осталось только 5-6 реально независимых, имеющих самодостаточную экономику, государств. Российская империя, Германская, Австро-Венгрия, Франция, Великобритания и, возможно, Испания. Которая, впрочем, стремительно теряла свои рынки. Это выглядело разительным контрастом с ситуацией двухсотлетней давности, когда в той же Европе было на порядок больше реально независимых государств. Повторим еще раз, что все остальные страны Европы к концу XIX века не были независимыми в том смысле, что для обеспечения своим гражданам нормального и адекватного мировым лидерам потребления они неизбежно должны были присоединиться в качестве сателлитов или «младших» партнеров к объединениям, возглавляемым одной из перечисленных стран. Исходя из параметров этих стран, можно предположить, что минимально необходимая для независимости численность населения (емкость рынка) на тот момент должна была быть не менее 50 миллионов человек при среднем уровне потребления. Если она была меньше (как, например, у русского крестьянства), то, соответственно, должна была увеличиться численность населения. К середине ХХ века объем рынков, который было необходимо контролировать стране для обеспечения самодостаточной и развивающейся экономики, достиг, по всей видимости, величины порядка 500 миллионов человек. В этот момент по настоящему независимыми и лидерами крупных межстрановых объединений, могли быть не более 2 государства. Их и было два: СССР и США. Отметим, что Китай и Индия на тот момент можно было не принимать во внимание – они не были потребительскими рынками в современном понимании этого слова, их экономики во многом носила натуральный характер. Дальнейшее развитие событий, которое, естественно, свелось к борьбе двух сверхдержав за рынки сбыта, подробно будет описано в п.4. 3. Проблемы современной финансовой системы Современная финансовая система была сформирована в 1944 году в рамках Бреттон-Вудских соглашений и сводилась, в общем, к принятию одного базового принципа и созданию нескольких международных институтов. Принцип состоял в том, что единственной валютой, привязанной к золоту, становился доллар США, все остальные валюты имели плавающие курсы и котировались к золоту через доллар. Если быть точнее, то в самих соглашениях такой же статус получил и британский фунт, однако в силу тяжелого состояния финансов Британской империи после II Мировой войны, ее руководство быстро от такого статуса отказалось. Два созданных института – это Мировой банк и Международный валютный фонд, а также ГАТТ – преемник нынешнего ВТО. Отметим, что вопреки названию, Мировой банк (World Bank) - это, скорее, международное агентство по развитию, а МВФ – как раз банк, который обслуживает правительства стран – его участников. Именно эти институты регулировали вывоз капитала в развивающиеся страны, именно они жестко следили за тем, чтобы эти страны не позволяли себе независимую эмиссионную политику. Именно в рамках МВФ родилась идея «currency board», которая запрещала странам, участникам программ МВФ эмитировать национальной валюты больше, чем имелось у них обеспечения в виде долларов. Также этим странам было запрещено проводить самостоятельную денежно-кредитную политику и результатом политики МВФ, например, для России стал катастрофический кризис ликвидности (именуемый иногда «кризис неплатежей») и дефолт 1998 года. Доминирование США в период разработки и принятия Бреттон-Вудских соглашений выразилось как в том, что доллар приобрел статус «золотой» валюты, так и в том, что именно США доминировали в МВФ и МБ. Это позволило им обеспечить для себя такой масштаб вывоза капитала, при котором периодические кризисы перепроизводства, циклические кризисы, не то, чтобы прекратились, но на достаточно длительный период стали значительно более «мягкими». Денежная эмиссия, монополию на которую США активно закрепляли за собой путем расширения сферы применения доллара и БреттонВудских соглашений, использовалась по нескольким основным направлениям. Первое – чисто коммерческое, для повышения конкурентоспособности американских компаний на мировых рынках. Именно это обстоятельство позволило американским по происхождению компаниям получить доминирующие позиции на большинстве мировых рынках, именно они стали базовыми для большинства транснациональных компаний (ТНК). Второе – эмиссионные механизмы использовались банковским сообществом для усиления своих позиций в рамках капиталистических элит. Даже очень сильные промышленные элиты Германии были вынуждены уступить доминирование в своей стране элитам финансовым – поскольку дешевые инвестиционные деньги (которые владельцам центробанков не стоили вообще ничего) позволили создать избыточные производственные мощности, и в этих условиях рентабельность производства начала практически полностью зависеть от доступа к дешевому кредиту. Третье направление использования эмиссии было связано с необходимостью существенно поднять жизненный уровень всего населения базовых стран капитализма в условиях жесткого противодействия мировой системе социализма. Для этого было два принципиальных пути. Один – уменьшить уровень эксплуатации, более равномерно перераспределять созданную прибавочную стоимость. По этому пути пошли, в первую очередь, страны Европы, которые в рамках Бреттон-Вудских соглашений были сильно ограничены в части вывоза капитала и эмиссии собственных валют. Особенно преуспели на этом пути страны Северной Европы – Швеция, Норвегия, ФРГ, для которых были характерны высокие налоги и активная социальная политика. Другой – повышение уровня потребления за счет увеличения кредитного бремени на домохозяйства и увеличения эксплуатации граждан других стран. По этому пути пошли страны с англо-саксонской системой: Великобритания, США, Канада, Австралия, Новая Зеландия и некоторые другие. Рост кредитования обеспечивался, в частности, за счет эмиссии, а усиление эксплуатации обеспечивалось не только чисто колониальными механизмами, но и за счет трансфертного ценообразования в рамках ТНК. Принятие Бреттон-Вудских соглашений принципиально изменило внутренние отношения империализма, в частности, ограничив внутрикапиталистическую конкуренцию. Однако его база – вывоз капитала, как механизм компенсации основного противоречия капитализма, ускоренного роста капитала, осталась прежней. По этой причине рассматривать период 1944-1971 год как новый этап развития капитализма будет, скорее всего, неправильно – скорее, можно говорить о реформированном, «институционализированном» империализме. Первое время перечисленные инструменты обеспечивали более или менее нормальное развитие мировой финансовой системы, чему во многом помогло разрушение экономики по итогам II Мировой войны. Однако базовое противоречие капитализма никуда деться не могло и, по мере послевоенного восстановления, поддерживать стабильность финансовой системы, в частности, золотое обеспечение американского доллара становилось все труднее. Ярким свидетельством этого стало то, что в 1968 году США впервые девальвировали золотое содержание доллара, а в 1971 году (17 августа, ровно в день объявления российского дефолта 27 лет спустя) вообще объявили дефолт, отменив «золотой стандарт». Достаточно долго, почти 10 лет, никаких реальных альтернатив БреттонВудской системе не предлагалось, в результате чего мировая капиталистическая система пребывала в перманентном кризисе, причем в ней проявились тенденции, до того не известные. В частности, именно в это время на фоне рецессии, стагнации, сопровождающейся ранее, в период циклических кризисов, дефляционными процессами, начался рост цен. Соответствующее явление получило название «стагфляции», а с точки зрения настоящей работы оно интересно тем, что показывает, что даже в условиях кризисов остановить эмиссионную машину стало невозможно. Детали ситуации 70-х годов будут описаны ниже, однако принципиально важным является то, то, что главной причиной такого явления стала необходимость любой ценой поддерживать высокий уровень жизни – то есть даже в условиях острого экономического кризиса (максимум реальной заработной платы в США был достигнут в предкризисном 1968 году, см. рис. 1) остановить эмиссию было невозможно. Рис.1. Относительная динамика ВВП, корпоративных прибылей и оплаты труда в США в 1947-1997 гг.в номинальных ценах. Почти десять лет непрерывного кризиса, в течение которых были испытаны самые разные варианты действующих экономических механизмов показали, что для устойчивого изменения к лучшему экономической ситуации необходимо было радикально пересмотреть не отдельные ее элементы, а базовую модель борьбы с избытком капитала. Соответствующая модель была разработана и реализована в период руководства США администрацией президента Р.Рейгана. Тактические особенности модели, разработанной «командой Рейгана», состояли в том, что, во-первых, для остановки инфляционных процессов была резко увеличена стоимость кредита. Монетарную политику ужесточили до предела, учетную ставку подняли до самых высоких в истории значений (см. рис 3), в пике достигших 18%. Задача была решена, хотя именно в это время в США начался серьезный долговой кризис. Рис.2. Учетная ставка в США и доходность 10-летних гособлигаций в 1954-2005 гг,, % годовых. Во-вторых, началось стимулирование новых отраслей экономики (получивших чуть позже название «новой» или информационной экономики), целью которого было запустить новую «технологическую волну», обеспечивающую устойчивый рост. Для реализации этой задачи использовались как методы финансового стимулирования, так и механизмы бюджетного финансирования. Третьим элементом стало резкое увеличение предложения кредита для домохозяйств, который должен был компенсировать падение реально располагаемых доходов населения в условиях кризиса, что хорошо видно на Рис 3, на графике выданных. Рис 3. Объем кредитов, выданных банковской системой США в 1976-2007 гг. Остановить конкретный инфляционный «вал», связанный с девальвацией (достигшей масштаба локального дефолта) доллара и резким ростом нефтяных цен (см. Рис.4) удалось, но какая логика лежала в основании этих действий? Рис. 4. Нефтяные цены с 1970 г. по октябрь 2007 г. Такая логика, естественно, была и, скорее всего, заключалась в том, чтобы за счет мощного развития информационных технологий добиться существенного роста производительности труда. Это позволило бы либо повысить обеспечение уже созданных финансовых активов за счет роста активов материальных, либо же обеспечить ускоренный возврат долгов и остановку роста пирамиды финансовых активов. Отметим, что рост производительности труда, как итог внедрения информационных технологий, был одной из главной экономических тем, которые активно обсуждались в широкой прессе в 90-е годы прошлого века с привлечением самого широкого круга экспертов. При этом до обвала фондового рынка весной 2000 г. практически никто не сомневался, что искомый рост производительности труда достигнут на практике. Но вот до того, как рост производительности труда начал бы давать реальные результаты (чего в действительности не произошло), был фактически, предложен третий в истории капитализма способ борьбы с избыточным предложением капитала. Суть его состояла в том, что избыточный капитал должен был «сжигаться» в рамках инфляционных процедур, которые рассматривались значительно более широко, чем раньше. Речь шла о принципиальном изменении подхода к старым финансовым рынкам, точнее, оценке «правильной» стоимости их активов, к возникновению новых финансовых рынков, которые должны были «оттягивать» на себя значительные финансовые ресурсы (прежде всего, связанные с новыми, информационными отраслями), механизмах глобального движения финансов и изменении в системе мирового разделения труда и мировой торговле. Фактически, речь уже шла об управлении системой «финансовых пузырей», в рамках надувания и сдувания которых и происходила ликвидация негативных последствий избыточного роста капитала. По сравнению с традиционной экономикой, этот рост выглядит еще более впечатляющим. Отметим, что такая ситуация создала и серьезные проблемы при сравнительной оценке современной экономической статистики со статистикой прошлых лет: сейчас доля услуг в составе ВВП США, среди которых значительная часть услуг информационных и финансовых, составляет более 70%, соответственно доля производства – не более 20%. А еще в 70-е годы ситуация была принципиально иной – производство составляло более 60%. Кроме того, появились новые финансовые инструменты, различные деривативы (производные финансовые инструменты), масштабы которых сравнимы, а то и превосходят рынки традиционных товаров. Цены на последние также стали во многом определяться на финансовых рынках за счет использования фьючерсов. Такое резкое изменение структуры экономики и механизмов ценообразования требовало радикального пересмотра статистических методов и создания специальных моделей для сравнения статистических данных, однако этого сделано не было. И сегодня качество американской экономической статистики крайне низкое, даже такие фундаментальные показатели, как объем ВВП завышены как минимум на 20%. Исторически наивысший уровень учетной ставки позволил создать и достаточно долгосрочный механизм стимулирования экономического развития США. Связан он был с именем Алана Гринспена, руководителя ФРС с 1987 по 2005 год, который начал использовать для достижения этой цели процесс постоянного удешевления кредита. Разумеется, ставка снижалась не совсем монотонно (см. Рис.2), однако в целом хорошо видно, что каждый следующий максимум соответствующей кривой за последние 20 лет ниже предыдущего, такая же картина для минимумов. К сожалению, у этого метода оказались как минимум два серьезных недостатка: принципиальная ограниченность по времени и отсутствие отраслевой селективности. Уже сегодня в западной печати появляются критические замечания в адрес А.Гринспена, который еще недавно был непререкаемым «гуру» финансовых рынков, связанные с тем, что он слишком сильно занизил ставку в 2003-2005 годах, когда она равнялась 1%, что было ниже реального уровня инфляции и, тем самым, активно способствовал созданию финансовых пузырей. Да и дешевые кредиты, которые должны были стимулировать всю экономику США, шли, по большей части, в ее финансовый сектор или в инвестиции за пределами страны (в Юго-Восточную Азию, в первую очередь). Отметим, что претензии эти, во многом, следует отнести не лично к А.Гринспену, а к той модели, в рамках которой он руководил мировыми финансовыми рынками. Описанная модель управления финансовыми рынками была «отработана» в 80-е годы и позволила, в частности, за счет перераспределения ликвидности между различными их сегментами, в конце этого периода, серьезно снизить мировые нефтяные цены. Это привело к острому экономическому кризису в рамках мировой социалистической экономике, а затем и распаду мировой социалистической системы и СССР. Необходимо отметить, впрочем, что распад этот был вызван в первую очередь, отказом руководства СССР от формирования конфронтации с «западом» в 70-е годы, то есть, фактически, отказом от базовых принципов социализма, попыткой сохранить status quo. Расширение мировой капиталистической системы на бывшую территорию социализма шло уже именно в рамках новой системы управления мировой экономики и позволило на некоторое время «микшировать» проблемы ускоренного роста финансовых активов в связи с резким расширением территории, на которой использовался доллар. Отметим, что поскольку в условиях избытка капитала, за последние 35 лет общее количество производственных мощностей, созданных в мире, носило явно избыточный характер (только в Китае, например, по ряду отраслей построены мощности, которые могут полностью удовлетворить сегодняшний мировой спрос), главным источником прибыли стал доступ к дешевому кредиту. Собственно говоря, финансовый капитализм в этом смысле стал естественным продолжением развития мировой экономики под руководством банковской олигархии, которая активно стремилась к монополии на создание богатства. А поскольку создавать она может только кредит, то и система, к которой она стремилась, построена на кредите. Основу ее составляют инвестиционные банки, которые обеспечивают инвестиционный процесс, слияния и поглощения. Самые крупные из них и являются реальными и формальными владельцами ФРС США и базируются на Уолл-стрите, хотя их отделения есть почти во всех крупных города мира. Это Голдман Сакс, Меррил Линч, Морган Стэнли и некоторые другие. Для того чтобы придать внешнюю объективность их действиям, в том числе и стратегическим, типа инвестиционного накачивания одних отраслей в ущерб другим, существует мощная аналитическая отрасль, которая венчается рейтинговыми агентствами, самые крупные и которых, типа Мoody’s или S&P, аффилированными с теми же самыми банками Уолл-стрита. Для обеспечения единообразия решений и управления капиталом существуют международные аудиторские фирмы, типа PriceWaterhouseCoopers, а для того, чтобы объяснять бизнесменам «правильную» (то есть соответствующую интересам мировой финансовой элиты) политику, у них до недавнего времени были консалтинговые подразделения. После знаменитого скандала «Enron – Arthur Andersen» стало понятно, что конфликт интересов консультантов и аудиторов в рамках одной компании слишком велик и аудиторские и консалтинговые фирмы разделились, однако существующая система, разумеется, осталась. И на сегодня она достаточно эффективно обеспечивает монополию современной элиты на управления мировыми финансами. Другое дело, что сама по себе эта монополия уже не может обеспечить стабильность системы, которая пребывает в состоянии острого кризиса. Теоретически, не исключено, что описанные инфляционные методы изначально носили чисто тактический характер и должны были использоваться исключительно в переходный период к новой, информационной модели развития. Да и появление их, с точки зрения стороннего наблюдателя, носило во многом случайный характер, явилось следствием вполне субъективного фактора – действий администрации Рейгана. Но, как мы увидим ниже, роста производительности труда от внедрения информационных технологий не последовало, и временные методы вынуждены были стать постоянными. Кроме того, никакого другого метода борьбы с избытком капитала, кроме реализованной «командой» Рейгана так никто и не предложил, так что долю субъективности в этой политике не следует слишком преувеличивать. А поскольку, в отличие от предыдущих реформ, переход к «рейганомике» принципиально изменил базовый механизм борьбы с негативными последствиями ускоренного роста капитала, то, фактически, произошел принципиальный переход в рамках истории всего капитализма, переход к новому методу компенсации избыточного капитала, который мы в дальнейшем будем называть финансовым капитализмом. Второй особенностью финансового капитализма является быстрый рост совокупного долга: общий его объем для домохозяйств, корпораций и государства составил к концу 2007 года астрономическую сумму в 50 триллионов долларов (около 400% номинального ВВП и почти 500% от реального). Впрочем, на доходах, расходах и долгах американцев следует остановиться чуть подробнее. Долги домохозяйств в США велики - к концу II квартала 2007 года они составляли почти 13,3 трлн. долларов, то есть в среднем примерно по 100 тыс. долларов на семью. Сам по себе этот факт, впрочем, не говорит о чем-то определенном - важна не сумма долга, а тяжесть бремени его обслуживания. Простейший способ оценить эту тяжесть - соотнести сумму долга с текущими доходами американцев. На Рис.5 изображен график отношения долгов американских домохозяйств к реально располагаемым доходам американцев (Disposable Income), то есть тем деньгам, которые остаются у них на руках после уплаты налогов. Красная же кривая показывает динамику нормы сбережений, то есть величины, показывающей, какую часть своего дохода американцы направляют на сбережения. Рис.5. Соотношение частных долгов американцев к их реальным располагаемым доходам и норма сбережений. Легко видеть, что с конца 1960-х до середины 1980-х годов оба эти показателя почти не менялись. Но переход к финансовому капитализму открыл ящик Пандоры: американцы с упоением принялись занимать деньги и тратить их, не оставляя про запас почти ничего. Если в первой половине представленного периода американцы сберегали примерно 10% своего дохода, а величина их долга держалась около уровня 70% от текущего дохода, то после 1984 года ситуация резко изменилась. Уже в начале 1990-х годов долг сравнялся с текущим доходом, а к началу 2002 года он достиг 120% от дохода. Напротив, норма сбережений круто ушла вниз, достигнув к октябрю 2001 году минимальной величины 0.3%. После этого, однако, наступило некоторое отрезвление, так что к концу 2002 - началу 2003 года жители США стали сберегать 3-4% от своего дохода, но ненадолго. Последние три года норма сбережений в США устойчиво зашла в отрицательную область. Интересно, что сколько-нибудь драматического изменения стоимости обслуживания долга не произошло. К концу 2002 года на выплаты по долгам средний американец тратил около 14% от своего дохода - что не страшно. Опасность таится совсем в другом месте. Согласно данным отставленного в конце 2002 года советника президента США по экономике Лоренса Линдси, чистые сбережения американцев в 2000 году составили -7% номинального ВВП именно минус 7%, то есть жители США потратили примерно на 700 млрд. долларов больше, чем заработали, финансируя недостачу посредством новых долгов. Но если американцы вернутся к нормальной модели расходовсбережений, а это рано или поздно произойдет наверняка, то получается следующая картина. В прежнее время «нормальная» норма сбережений составляла 10% от дохода. Если совокупный частный доход равен примерно 6070% ВВП, то эти 10% составляют 6-7% ВВП. То есть, с одной стороны, в 2000 году расходы американцев превысили доходы на 700 млрд. долларов, с другой - при нормализации положения расходы, напротив, будут меньше доходов на 600-700 млрд. долларов. Таким образом, только стабилизация уровня текущих расходов требует их снижения на 1.3-1.4 трлн. долларов. «Перебить» такое уменьшение частных расходов госбюджет не в состоянии: все доходы федерального бюджета составляют около 2.0 трлн. долларов, так что для исправления ситуации его расходы пришлось бы чуть ли не удвоить - что немедленно обрушило бы всякую финансовую стабильность. Еще одной особенностью финансового капитализма является проблема стимулирования экономики. Высокие доходности в финансовом секторе делают нерентабельными инвестиции в реальный сектор, который, тем самым, находится в состоянии постоянной стагнации. Кроме того, сама модель кредитной подпитки финансовых рынков и вовлечения в этот процесс частных инвесторов требует снижения для них стоимости кредита – в противном случае, слишком велика становится вероятность отказа от рискованных операций, требующих существенного увеличение долга домохозяйств. По мере приспособления экономики США к высоким ценам на энергоносители ставки снижались, так что в период большого бума 1990-х годов они колебались на уровнях около 5-6%. Во время развития последнего кризиса ставки резко пошли вниз: ФРС снижала их 13 раз, в итоге к середине 2003 года уменьшив базовую ставку с 6.50% до 1.00%, то есть в 6.5 раз. Но главным структурным феноменом современной американской экономики является глубокая диспропорция между новыми, в том числе информационными, и традиционными секторами экономики. Такие разрывы появлялись и раньше, когда новые технологии занимали полностью пустующую нишу чисто экстенсивными методами. Однако даже на переходе от экстенсивного пути к интенсивному, то есть в момент резкого уменьшения нормы прибыли, общий объем новых отраслей был настолько меньше объемов экономики в целом, что завышенная норма прибыли не оказывала влияния на общеэкономическую конъюнктуру. Сейчас ситуация другая: капитализация "новой экономики" настолько велика, что она не просто "оказывает влияние" на общеэкономическую конъюнктуру — напротив, это влияние становится доминирующим. Принципиальное отличие ситуации последних 15 лет от всех бывших ранее случаев быстрого роста отдельных секторов состоит в чудовищно гипертрофированном удельном весе "новой экономики" по сравнению с ее реальным вкладом в экономический рост и благосостояние населения. Уже в силу этого, вопреки распространенному мнению, ее развитие произвело не просто подавляющий, а угнетающий эффект на остальные отрасли экономики, которые безуспешно пытались конкурировать с ней за ресурсы. И первый миф о "новой экономики" состоял в том, что относительный объем "новой экономики" по сравнению со всей экономикой США в целом не повлечет за собой негативных последствий, в частности, даже, снижения скорости ее роста. Разумеется, все понимали, что традиционная экономика не может расти с той скоростью, которая была характерна для "новой экономики" 90-х годов, но предполагалось, что доля этой, традиционной части в общем объеме экономики будет все время падать, и рост всей экономики в целом, то есть рост ВВП, за счет повышения производительности труда будет подтягиваться к «новой», а не наоборот. Кое-какие успехи на этом пути были достигнуты. Доля услуг (прежде всего, информационных и финансовых, либо связанных с ними) в ВВП США выросла с 30% до 70%, и было даже объявлено о построении нового, "постиндустриального" общества. Однако более или менее убедительного доказательства дальнейшего уменьшения роли индустриального сектора предъявлено, в общем, не было и, более того, рост ВВП в целом не ускорился, а начал замедляться. При этом то, что относительный объем "новой экономики" достиг небывалого в истории размера для секторов такого высокого роста, никто, в общем, не отрицал. Однако точно оценить масштабы "новой экономики" достаточно сложно. Условно ее можно разделить на две части. Первая - это собственно компании "новой экономики", не занимающиеся никакой другой деятельностью, например, интернет-компании. Большая их часть погибла за годдругой после марта 2000 года, но в период расцвета, в 1988-1999 гг. они играли существенную роль в экономике, но некоторые, в большинстве своем, монопольно захватившие крупные сектора «новой» экономики, такие, как Microsoft, продолжают процветать. Вторая часть - это те подразделения и дочерние компании крупных корпораций традиционной экономики, которые специализируются на направлениях экономики "новой". Именно эта часть чрезвычайно трудно поддается оценке. Трансфертные цены и внутреннее перекрестное субсидирование, перераспределение финансовых потоков и многие другие обстоятельства делают возможным лишь приблизительную оценку того масштаба, которого достигла "новая экономика" в рамках классических компаний. К этому следует добавить, что описанные выше действия менеджеров, направленные на повышение капитализации их компаний, приводили к максимальному "затушевыванию" реальной информации о деятельности подразделений, связанных с "новой экономикой". Истории с компаниями Enron и WorldCom показали это в полной мере. Одно можно сказать точно: доля "новой экономики" в период ее расцвета наверняка превышала 20% ВВП. Иными словами, "новая экономика" производила и продавала примерно одну пятую общего объема производства товаров и услуг американской экономики. Но в самом конце 1990-х годов прошлого века обнаружилось, что продолжать увеличивать долю продаж "новой экономики" не получается. Более того, как станет видно в дальнейшем, даже для сохранения того "веса" в общем объеме экономики, который был достигнут к концу XX века, "новая экономика" все более и более нуждалась во внешней поддержке. И стало понятно, что рост ее неминуемо останавливается. И таким образом, стало окончательно ясно, что информационные сектора не в состоянии стать «локомотивом» роста ВВП, что их влияние на экономику в целом существенно ограничено. Вторым мифом, связанным с «новой» экономикой, стали надежды на то, что ее внедрение в традиционную экономическую деятельность приведет к резкому увеличению производительности труда. Собственно говоря, эта надежда, после крушения первого мифа, стала главным и, фактически, единственным вариантом решения системных проблем капитализма. И действительно, в соответствии с официальной статистикой в последние несколько лет XX века темпы роста производительности труда в США существенно увеличились. Если в период с 1987 по 1995 год они составляли в среднем 1 4% в год, то в 1995-2000 годы они выросли до 2,5% и более в год (Рис.6). Рис.6. Темпы роста производительности труда в экономике США Одновременно с этим в американской экономике происходил и другой процесс - увеличение темпов роста инвестиций в информационные технологии. Если с 1987 по 1995 год инвестиции в информационные технологии росли со скоростью 11% в год, то в 1995-2000 годах они увеличивались до 20,2% в год, то есть скорость роста выросла почти в два раза (Рис. 7). Рис.7. Рост инвестиций в информационные технологии в экономике США Эти цифры давали серьезные основания для вывода о том, что информационные технологии вызывают рост производительности труда во всей экономике. Синхронность этих процессов оказалась вдвойне интересной потому, что до 1995 года рост производительности оставался на прежнем уровне, в то время как рост инвестиций в информационные технологии увеличивался. Однако только лишь на основе наблюдения синхронности двух процессов некорректно делать вывод об их взаимосвязанности. Вполне возможно, что рост производительности труда был обусловлен другими факторами. По всей видимости, первой серьезной попыткой развенчать эту легенду была статья "Добьются ли США апокалипсиса", опубликованная в 2000 г. в журнале "Эксперт" автором настоящей работы совместно с О. Григорьевым. Главным теоретическим посылом, сделанным в этой работе, было следующее утверждение: "До сих пор не произошло существенного воздействия нового информационного сектора на традиционный, в первую очередь промышленный, в смысле существенного увеличения эффективности последнего, роста в нем производительности труда и нормы прибыли". Это утверждение было сделано на базе предварительных исследований авторов в рамках разрабатываемой ими структурной модели кризисных явлений в американской экономике того времени. Авторами предполагалось, что рост производительности американской экономики частично является статистической ошибкой, частично – есть следствие ускоренной эмиссии, однако в части исследования производительности труда эти исследования так и не были доведены до конца, поскольку в октябре 2001 года научным центром McKinsey Global Institute был издан доклад "Рост производительности труда в США в 19952000". Доклад стал результатом годовой работы, проводившейся при поддержке компании McKinsey и комиссии экспертов, возглавляемой нобелевским лауреатом Робертом Солоу (Массачусетский технологический институт) и, фактически, дал исчерпывающее заключение по вопросу о влиянии информационных технологий на традиционные отрасли экономики. Результаты этих исследований оказались достаточно неожиданными для «западного» экономического истеблишмента и полностью подтвердило выводы российских экономистов. Вопреки распространенному мнению, при более глубоком рассмотрении, а именно при расчетах роста производительности для каждой отрасли, выясняется, что практически всё увеличение скорости роста на уровне экономики в целом на самом деле сконцентрировано всего в шести отраслях: розничная торговля (retail trade), оптовая торговля (wholesale trade), торговля ценными бумагами (securaties), полупроводники (semiconductors), производство компьютеров (computer manufacturing), телекоммуникации (telecom services) (или, если быть более точным, две из трех подотраслей телекоммуникационной отрасли - мобильная телефония и сетевая телефонная связь). В остальных 53 отраслях экономики происходили небольшие увеличения и снижения роста производительности, в целом компенсирующие друг (Рис. 8). Рис.8. Вклад отраслей в прирост среднегодовых производительности труда в США (в процентных пунктах). темпов прироста Все описанные выше эффекты не могли не привести к появлению серьезных структурных перекосов в американской экономике. Поскольку поток инвестиций и кредитов был вполне реален, а доходы оказались далеко не столь велики, как хотелось (в ряде отраслей "новой экономики" - отсутствовали вовсе), то встает вопрос о том, как созданный за последние 15 лет сектор "новой экономики" будет существовать не в тепличных, а реальных экономических условиях. Автором настоящей работы в 2000-2001 годах были проведены соответствующие исследования. Для целей анализа необходимо определить, какие отрасли входят в состав "новой экономики". Мы исходили из того, что в "новую экономику" имеет смысл включать те отрасли, относительный вес которых по потребленным ресурсам в рамках межотраслевого баланса существенно вырос. При этом, правда, в число отраслей "новой экономики" войдут оптовая и розничная торговля, как смежные отрасли, во многом зависящие от собственно "новой экономики" в узком смысле. Появившиеся уже после того, как основная работа в этом направлении была проделана, исследования компания Маккинзи подтвердили рациональность такого решения. Именно по этой причине в настоящей работе преимущественно используется термин "новая экономика", в противовес более узким терминам "информационный" или "высокотехнологический" сектора экономики. Для проведения данного анализа использовались данные межотраслевого баланса экономики США за 1987, 1992, 1997 и 1998 годы, а также ежегодные статистические данные по ВВП, валовому выпуску и инвестициям в основной капитал. Анализ межотраслевого баланса и анализ статистических данных неплохо дополняют друг друга. Данные межотраслевого баланса более адекватно передают интересующую нас информацию, поскольку они точно обозначают, какие ресурсы вложены в каждый вид продукции "новой экономики", каков его объем в ВВП и в валовом выпуске. Данные статистических таблиц из системы национальных счетов отражают необходимую информацию менее адекватно, так как в них приводятся данные по всей отрасли, а не только по интересующей нас продукции, - однако из этих таблиц, в отличие от межотраслевого баланса, можно получить данные за каждый год и таким образом составить более полную картину динамики индикаторов доли "новой экономики". Анализ данных межотраслевого баланса дает весьма интересные результаты. За 1987-1998 годы доля инвестиций в продукцию "новой экономики" увеличилась в 1,68 раза, с 15% до 25% от общего объема государственных и частных инвестиций в основной капитал. В это же время доля аналогичной продукции в ВВП, рассчитанном методом конечного использования, увеличилась незначительно, с 17% в 1987 году до 19% в 1998 году (то есть в 1,11 раза), также как и ее доля в валовом выпуске - с 16% до 18% (в 1,13 раза) (Рис.9). Рис.9. Доля «новой» экономики в инвестициях, ВВП и в валовом выпуске (в процентах). Похожие результаты получились при аналогичной работе с ежегодными статистическими данными по ВВП, валовому выпуску и структуре инвестиций в основной капитал. Расчеты показывают, что с 1987 по 2000 год доля в ВВП отраслей, производящих информационно-технологические продукты и услуги, увеличилась в 1,1 раза - с 26,02% в 1987 году до 28,7% в 2000 году. Подобная же картина - с динамикой доли этих отраслей в валовом выпуске, которая увеличилась в 1,12 раз, с 24,55% в 1987 году до 27,52% в 2000 году. А вот доля инвестиций в информационно-технологическое оборудование и программное обеспечение в частных инвестициях в основной капитал увеличилась в 1,44 раза - в 1987 году она составила 18,81%, а в 2000 году - 27,15%. Как и в анализе межотраслевого баланса, данные расчеты показывают, что изменение веса "новой экономики" происходит за счет программирования и различных компьютерных услуг. Доля в ВВП отрасли "деловые услуги" (куда входят обозначенные продукты) увеличилась в 1,89 раза, доля этой отрасли в валовом выпуске - в 2,08 раза, а доля инвестиций в программное обеспечение - в 2,56 раза. Эти структурные несоответствия неминуемо должны вызвать структурную перестройку американской экономики, сопровождающуюся серьезным падением ВВП. Исходя из приведенных выше цифр, с учетом неэффективности использования информационных технологий в промышленности, можно примерно оценить объем этого падения в 10% ВВП по "новой экономике". Но это только прямые потери, а если учесть «перенос» инвестиций по межотраслевым связям, то ситуация становится еще более тяжелой. Если доля «новой» экономики с учетом наиболее тесно с ней связанных отраслей достигает 30-35%, то можно оценить, какие убытки несет этот сектор в результате исчезновения феномена "опережающего" инвестирования. Исходя из масштабов несоответствия входящих и выходящих потоков, можно предположить, что общий объем закупок "новой экономики" сократится примерно в полтора раза. Это означает, что примерно 30% экономики США станет принципиально убыточной. Если прямо восстанавливать этот утраченный со стороны "новой экономики" поток заказов, то его масштаб можно оценить в 10% ВВП - то есть 1 триллион долларов в год. Более подробно все эти цифры будут обоснованы ниже, но на самом деле они еще больше, поскольку необходимо еще компенсировать дополнительный входящий инвестиционный поток в эти смежные отрасли. Суммарный объем этих отраслей больше, чем всей "новой экономики", но зато и рост их был ниже, поэтому можно считать, что объем этого инвестиционного потока примерно равен потоку заказов со стороны "новой экономики". Итого, получаем 2 триллиона в год - около 200 миллиардов в месяц. Данное исследование касается межотраслевого баланса и возникает естественный вопрос о том, а имеют ли его результаты аналоги в чисто финансовых показателях. Ведь с точки зрения динамики финансовых потоков «новая экономика» выглядит вполне нормально – те инвестиционные средства, которые она тратит, пусть они и «избыточны» с точки зрения межотраслевых балансов, перераспределятся по экономике и, быть может, такая ситуация может длиться как угодно долго. Ответ на это вопрос дает Рис.10. На нем в логарифмическом по вертикале масштабе дана динамика основных финансовых показателей американской экономики. Хорошо видно, что до начала 80-х годов они росли практически одинаково, как это и должно быть в сбалансированной экономике. ВВП Совокуп. долг Част. доходы M3 Денеж. поток S&P-500 Долг домохоз. 2,000 1,800 1,600 1,400 1,200 1,000 0,800 0,600 0,400 0,200 0,000 2005 2003 2001 1999 1997 1995 1993 1991 1989 1987 1985 1983 1981 1979 1977 1975 1973 1971 1969 1967 1965 1963 1961 1959 -0,200 Рис.10. Динамика основных финансовых показателей экономики США в 1959-2006 гг. Однако в начале 80-х годов темпы роста совокупного долга и долга домохозяйств разделились с основными показателями – именно этот момент и нужно считать началом перехода к финансовому капитализму. А в конце 90-х годов произошло еще одно разделение: агрегат денежной массы М3 (который примерно соответствует нашему М2 и показывает объем денег в экономике с учетом кредитного мультипликатора) и денежные потоки стали расти существенно быстрее, чем частные доходы и ВВП. Отметим, что последний год США вообще перестали публиковать данные по М3, что показывает, что этот показатель ведет себе достаточно нестандартно. Если аппроксимировать его поведение с учетом последних известных данных, то можно предположить, что он крайне быстро растет, отражая ускоренную монетизацию американской экономики. Но в любом случае, стабильное существование экономики, в которой различные финансовые показатели растут с экспоненциальными скоростями с разными показателями (напомню, что на графике используется логарифмическая шкала) просто невозможно. Это хорошо видно по графику внешнеторгового баланса товаров и услуг для США. Рис.11. Внешнеторговый баланс товаров и услуг для США, 1960-2007 гг. При этом разумеется, возникла новая проблема – колоссальный рост дефицита внешнеторгового баланса. В совокупности с дефицитом бюджета США (который, как мы понимаем, является следствием той модели, которая была положена в основу финансового капитализма), это создало проблему устойчивости доллара, как мировой валюты. Эта проблема много обсуждалась в 90-е годы, и было принято решение, что доллар необходимо несколько ослабить относительно ведущих мировых валют. 4. Экономические кризисы ХХ века. 4.1 «Великая» депрессия Главными предпосылками Великой депрессии стали создание частного эмиссионного банка – Федеральной резервной системы США в 1913 году и последствия I Мировой войны, в которых США не пострадали, но зато резко услили свою экономику и финансовую систему. В начале 1920-х в Америке случилась первая после I мировой войны рецессия, однако она была непродолжительной и легко преодолимой. После этого власть сторонников консервативных экономических взглядов привела к бурному росту в США в середине 1920-х годов. Прибыли, полученные от вывоза капитала, привели к быстрому росту в экономике, продолжительность которого была существенно больше, чем средний промежуток между циклическими кризисами, равный в XIX веке примерно 8-10 годам. Именно в этот период впервые появились в американской экономической науке работы о наступлении «бескризисной» эры. Кроме того, хотя американская статистика того времени не определяла показатели сбережений граждан, но косвенными методами оценки показали, что норма сбережений в этот период была отрицательной – так же, как и в последние, 2005-2007 годы. Иными словами, граждане США в этот период тратили больше, чем зарабатывали, увеличивая свое потребление за счет увеличения долгов. Как следствие, активно раздувались на американских рынках финансовые пузыри. Однако, начиная с середины 1926 года, начали появляться первые признаки разворота тенденции. Сначала принялся сокращаться объем жилищного строительства - как обычно, рынок недвижимости в период роста взлетел и достаточно быстро насытился. Затем, по той же причине, стали падать объемы продаж автомобилей. Наконец, с конца 1926 года начали сокращаться уже и производственные инвестиции. После этого экономика вступила в обычную для такого развития событий фазу «болтанки», которая не обещала ничего особо драматичного – обычное начало циклического кризиса. Тут же финансовые власти США, как и следовало ожидать, начали предпринимать стандартные меры по противостоянию рецессии. Контроль над денежной политикой государства уже принадлежал крупным частным банкирам, которые сильно не любят фискально-бюджетные меры стимулирования экономики, поскольку такие меры ослабляют их контроль на ней. Их «конек» - денежно-кредитные манипуляции, которыми и занялась в 1927 году Федеральная резервная система США, предприняв мощный накат кредитной эмиссии на экономику. Меры эти спровоцировали неорганизованные колебания в течение примерно полутора лет, по прошествии которых в начале 1929 года был зафиксирован достаточно заметный рост потребительского спроса. Львиная доля дополнительных денег ушла на фондовый рынок, который с конца лета 1928 года полетел наверх со страшной силой. На бирже играли огромные массы народа: к осени 1929 года акциями владели около четверти американских семей (сейчас – более половины), а полтора миллиона человек непрерывно спекулировали акциями через посредство брокерских компаний (население США тогда составляло 120 миллионов человек). Росли цены на все акции без разбору - на реальные финансовые результаты и показатели платежеспособности компаний никто не обращал внимания. Особенно популярны были крупные инвестиционные фонды, которые привлекали деньги населения и скупали на них акции самых разных компаний. Причем некоторые из таких фондов добивались за счет этих действий участия в управлении фирмами - и использовали эту привилегию как возможность заставить правление компании «действовать в интересах акционеров», то есть всячески способствовать дальнейшему росту курсов акций. В целом по разным участникам экономического процесса в США происходил колоссальный рост задолженности - все, кто мог, брали кредиты для игры на бирже. Такое развитие событий убедило денежные власти США в том, что ситуация выправляется и новая волна роста уже не за горами. В августе 1929 года ФРС начала политику ограничения безумно раздутой денежной массы. Осенью, однако, стало ясно, что денежные власти попросту обманули рынок: «сжатие» кредита случилось на фоне не улучшения, а скрытого ухудшения финансового состояния многих должников. Американские банки оказались в крайне сложной ситуации: в 1926-1929 годах они с трудом справлялись с резким увеличением вала невозвратных кредитов, а тут еще и процентные ставки подпрыгнули. Часть должников не могла немедленно вернуть взятые кредиты, но могла их рефинансировать - то есть брать новый кредит и из него расплачиваться по старому. Теперь же из-за подскочивших процентных ставок они не смогли сделать это, вследствие чего немалая их часть просто прекратила выплаты по ранее взятым займам. Особенно много таких неудачливых должников было среди компаний финансового сектора, которые до этого бездумно залезали в долги, уповая на бешеный рост цен на акции. Крупнейшие банкиры США отреагировали соответственно: они вывели все свои деньги с фондового рынка, переложив их в золото, после чего 24 октября 1929 года вообще перестали выдавать финансовым компаниям какиелибо кредиты со сроком погашения более одного дня. Наступил мгновенный паралич финансово-кредитной системы, ответом на который стал катастрофический обвал фондовый биржи Нью-Йорка, произошедший 28 и 29 октября 1929 года. Такое развитие событий положило конец иллюзиям насчет окончания кризиса - увы, слишком дорогой ценой. Впрочем, как это и следовало ожидать, крупнейшие банкиры того времени (Ротшильды, Рокфеллеры, Морганы, Кеннеди, Барухи и т. д.) существенно увеличили свои капиталы например, состояние Джозефа Кеннеди с 1929 по 1935 год выросло в 25 раз. Однако и они полагали, что отчасти спровоцированный ими обвал фондового рынка останется лишь приятным для них эпизодом, за которым все вернется на круги своя. Не тут-то было. Огромные сбережения людей вмиг обратились в пыль, а за этим с полугодовой задержкой случился крах всей кредитной пирамиды - отдавать-то занятые деньги стало нечем теперь уже почти всем. Понятно, что последовали массовые разорения банков, которым никто не мог возвратить кредиты. Президент Герберт Гувер после короткого шока принялся проводить энергичные попытки государственного стимулирования экономического роста - вопреки общепринятому мнению, которое почему-то считает, что Гувер не принимал никаких реальных действий для выправления ситуации. Когда стало окончательно ясно, что кредитная политика ФРС потерпела крах, власти снизили налоги, увеличили государственные расходы, не останавливаясь перед созданием самого большого за всю предшествующую историю США дефицита бюджета мирного времени. Более того: когда и это не помогло, по инициативе президента Конгресс принял программы помощи фермерам, общественных (прежде всего строительных) работ, потребительских займов - то есть все то, что впоследствии принесло Рузвельту репутацию спасителя нации. Но все было бесполезно, ибо политика властей США в 1920-е годы сделала невозможным успешное вмешательство государства в ход развития кризиса. Причин тут несколько - и главные из них следующие. Прежде всего, как уже говорилось выше, для преодоления кризиса нужно, чтобы масштабы спровоцированных государством дополнительных расходов были выше, чем величина естественного падения расходов частных. Но вот этото как раз и было невозможно: политика неоконсерваторов и неолибералов означает минимизацию функций государства и одновременно стимулирует быстрый рост производства и общественного дохода. В результате к концу 1920х годов частные расходы настолько превосходили государственные, что никакое увеличение последних не могло и близко сравниться с потерями от снижения первых. И только в 1933 году, когда физические масштабы экономики США сжались до двух третей предкризисного уровня (а в текущих ценах даже до половины), массивные государственные вливания наконец-то стали заметны - и привели к изменению ситуации. Да и то случилось это далеко не сразу, несмотря на брутально социалистические мероприятия президента Ф.Рузвельта (принудительное замораживание цен, доходов и объемов производства). Но «слабое государство» было далеко не единственной причиной тяжелого развития событий. Усугубило снижение частных расходов социальное расслоение: более 40% населения США еще до великой депрессии жило ниже уровня бедности - а такое положение дел способствует существенному снижению совокупного спроса. Наконец, вот едва ли не главная причина, по которой в 1928-1929 годах не случилось разворота ситуации в сторону роста. Реальная основа выхода из кризиса после нескольких лет энергичного вмешательства государства - это реализация отложенного спроса, который накопился за время кризиса. Но вот его-то и не было: бурный взлет потребительских затрат в 1924-1926 годах позволил всем, у кого были деньги, купить себе и дом, и автомобиль - в результате весь спрос на эти ценности был удовлетворен. А существенно поднять жизненный уровень бедной части населения было невозможно. Именно поэтому даже беспрецедентная накачка экономики деньгами была бесполезна: ну купили американцы немного колбасы и много акций, а толку-то? Раздуванием неустойчивого спроса на повседневные товары экономику не вылечишь - и тем паче это не может сделать всеобщее сумасшествие на почве биржевой игры, которое к тому же происходит взаймы. Можно отметить еще и странную политику ФРС США, которая до 1933 года безучастно наблюдала за обвалом национальной экономики, не пытаясь даже вернуться к политике денежной накачки как раз тогда, когда для этого были хоть какие-то резоны впрочем, это вряд ли бы существенно изменило ситуацию. Итак, обычный циклический кризис разросся до масштабов национального бедствия потому, что механизмы стандартного воздействия на процесс со стороны государства не работали: расходы властей были слишком малы из-за «слабого государства», а отложенный спрос был уничтожен отчасти гипертрофированным экономическим ростом середины 1920-х годов, а отчасти бездумной кредитной эмиссией ФРС. Последствия хорошо известны: «спираль сжатия» закрутилась так, как никогда ранее: ВВП упал в полтора раза, цены - на столько же, большинство людей находилось на грани физического выживания. Что касается экономики в целом, то вот некоторые показатели. В великую депрессию производство в тяжелой промышленности - от сталелитейной до автомобильной отрасли - сократилось в 4-5 раз. Урожай основных зерновых культур (пшеницы и кукурузы) снизился в 1.5-2 раза. Разорилось около 5500 банков и примерно 1 млн. ферм. Около 25% трудоспособного населения были безработными, а ведь было еще несколько миллионов «почти безработных». Если учитывать членов их семей, то к 1933 году безработные составляли около половины населения США. Люди готовы были делать все, что угодно, и за любые деньги, лишь бы хватило на пропитание и кров. Впрочем, с кровом было плохо: многих людей выселили из свежекупленных домов из-за того, что они не смогли выплатить кредит - кроме всего прочего, дефляция (снижение цен) наносит страшный удар по должникам, поскольку номинально они платят столь же, но в реальности каждый доллар стоит со временем все дороже и дороже. Катастрофическое снижение частных доходов привело к массовому голоду, от которого только в одном Нью-Йорке умерло от 5 до 10 тыс. человек. Акции протеста нарастали быстро и агрессивно: в 1933 году в забастовках участвовало более 1 млн. человек, обычным делом стали массовые «голодные марши на Вашингтон». Выход из депрессии потребовал колоссальных расходов - и это несмотря на изрядное сжатие масштабов экономики. В течение первых двух лет антидепрессивных мероприятий только сверхнормативные государственные затраты на специальные программы составляли около 8% ВВП. Были созданы особые молодежные трудовые лагеря, через которые всего за 2 года прошло около 3 млн. человек в возрасте от 18 до 25 лет - они получали спецодежду и 1 доллар в день на руки (по покупательной способности эквивалентен 8-10 долларам нынешним). Занимались отчасти дорожным строительством, но в большей степени освоением земель. А по программе общественных работ уже в начале 1934 года было занято около 5 млн. человек. Напомню, что к началу кризиса население США составляло примерно 120 млн. человек. Наконец, в результате великой депрессии власть крупных корпораций была несколько урезана: стали активно организовываться профсоюзы, появлялись социальные льготы и т. д. 4.2 Кризис 70-х годов. Прежде чем переходить к описанию дальнейшей истории современной экономики нужно сказать несколько слов об экономике «Западной» и социалистической. На уровне ценностного базиса они отличались принципиально, поскольку ссудный процент в странах социализма был жестко ограничен государством, но не в части тотального запрета, как в исламских странах, а по механизму его использования. Грубо говоря, было запрещено частное использование ссудного процента. А вот технологическая парадигма была и там, и там одна и та же. Это хорошо был видно по ряду «гонок»: сначала за атомным оружием, потом – за термоядерным, потом – за выход в космос, потом – за полеты на Луну. И победы в этой гонке чередовались. Отметим, что перераспределение ресурсов в рамках экономии осуществлялось по разному: в рамках «Западной» модели путем управления кредитом и спросом (см. ниже), а социалистической – путем централизованного перераспределения ресурсов (но в рамках денежного счета). Но и там, и там масштабы и возможности НТП определялись объемами рынка. К началу 70-х годов уже был профинансирован очередной этап научнотехнического развития и стало понятно, что обеим странам категорически требуется расширение рынков сбыта, в противном случае окупить сделанные затраты не удаться и следующий виток НТП придется отложить. Поскольку расширяться дальше было некуда, в Китае и Индии, где были сосредоточены основные мировые резервы спроса, рост потребления еще не начался, в обеих сверхдержавах начался экономический кризис, который в СССР принял формы «застоя», резкого сокращения темпов экономического роста. В США проблемы оказались серьезнее. В 1971 году они были вынуждены признать дефолт по доллару, отказаться от принятого еще в 1944 году на Бреттон-Вудской конференции золотого его содержания, в 1973 год случился «нефтяной шок», острый кризис, вызванный ростом цен на нефть. Существует достаточно обоснованное мнение, что в этот момент СССР выиграл «холодную» войну и мог форсировать разрушение сначала экономической, а затем и политической системы «западного» блока, но Политбюро ЦК КПСС отказалось это делать, испугавшись прогрессирующего в мире хаоса и усиления Китая, с которым оно был не готово оказаться один на один. Теоретически, понятно, почему в рамках логики тогдашнего, технократического, а не политического руководства СССР, последствия форсирования и оформления выигрыша у «западного» проекта были опаснее и страшнее, чем сохранение status quo. Беда была только в том, что описанный выше процесс расширения рынков как обязательный, имманентный фактор развития они не учитывали, а конкуренция с «Западом» делала невозможным остановку НТП. Отметим, что сам «Запад», не имея возможности в 70-е-80-е годы расширять рынки, начал форсировать возможности рынков имеющихся в рамках «рейганомики» (см. ниже) и все-таки продолжил свое развитие, в отличие от СССР. Поскольку остановить объективные экономические процессы невозможно, к середине 80-х годов через 10 лет после кризиса 70-х в симметричной позиции оказалось руководство США, и оно немедленно форсировало события и разрушило сначала социалистический лагерь, а потом и собственно СССР. Отметим, что проблемы, с которыми сегодня столкнулись США, ровно те же, которые 35 лет тому назад остановили руководство СССР – нарастающий хаос и противодействие Китая. Но для дальнейшего это не принципиально, а принципиально то, что один из двух блоков все-таки распался, причем основной причиной его распада стала недостаточность рынков для продолжения научно-технического прогресса. 4.3 Кризис 90-х годов в России. Специфика кризиса 90-х годов в России состояла в следующих обстоятельствах. Во-первых, это был кризис передовой индустриальной экономики, которой резко и радикально сократили совокупный спрос. Вовторых, это был этап экспансии экономики «западной» за счет резко выросшего объема доступных рынков сбыта. В-третьих, это было начало резкого роста экономик Китая и Индии, которые на время избавились от пресса двух сверхдержав. Важность этого кризиса объясняется еще одним обстоятельством. Дело в том, что поскольку парадигма технологического развития никуда не делась и деться не могла, то сегодня «запад» и вся его финансовая (долларовая) система оказался в той же ситуации, что и в середине 70-х – для обеспечения следующей технологической волны, ему необходимо расширить свои рынки сбыта. Но они уже сегодня составляют практически весь мир (с учетом его возможностей потреблять), более того, форсирование спроса, начиная с 80-х годов прошлого века, привело к серьезным проблемам в финансовой системе США, а значит, через доллар, и всего мира. Чуть ниже это будет подробно описано, сейчас же принципиально важно следующее: во-первых, мировая финансовая система находится на грани острого кризиса, как в связи с накопленными проблемами, так и в связи с необходимостью продолжать форсирование существующих рынков сбыта. Во-вторых, та система развития, парадигма научно-технического прогресса, которая была создана в XVI-XVII веках и активно действовала до нашего времени, остановилась и не может быть источником выхода из кризиса. Это означает, в частности, что надвигающийся мировой финансово- экономический кризис будет, во-многом, проходить по сценариям кризиса в России в 90-е годы, хотя есть и серьезные отличия, состоящие в том, что кризис в России происходил на фоне развития внешнего рынка, который обеспечивал спрос на сырьевые товары и диктовал своим правила. В предстоящем кризисе такого не будет – масштаб его во многом будет связан с тем, что альтернативной системы пока не существует даже в зародыше. Спецификой ее кризиса было три основные процесса (некоторые из них позже частично были компенсированы, но это уже выходит за границы нашего интереса). Во-первых, в связи с утратой рынков сбыта начали угасать современные производства. Классический пример – самолетостроение. Теоретически, сегодня Россия может построить современный самолет. Можно даже предположить, что будет построен современный двигатель, так, что весь он будет сделано в России. Но окупить соответствующие разработки невозможно – если в начале 80-х до 40% самолетов в мире были сделаны в СССР, то сегодня все рынки заняты «Боингами» и «Эйрбасами», и отобрать эти рынки назад невозможно. Таким образом, поддерживать передовое самолетостроение теоретически, какое-то время, можно, но смысла в этом, в рамках действующей парадигмы, просто нет. Абсолютно аналогичная ситуация сложилась практически во всех отраслях промышленности и науки. Второй процесс – разрушение институциональной структуры социализма. Классическим примером является, в некотором смысле, типовая история с одним заводом в одном из провинциальных городов, который производил холодильники, причем до 60% его производства шло на экспорт (за пределы СССР). Но в 1992 году он обнаружил, что продать что-то может только в масштабах своей области, где он всех знает лично – вся сеть сбыта распалась. Аналогичная проблема ждет и весь мир после кризиса, вопрос только в том, что будет вместо нее. В России и б. СССР было понятно, что и как строить в рамках перехода к капитализму, после нынешнего кризиса никаких прописей не будет. Для США это будет особенно опасно, поскольку в этой стране в некоторых отраслях чрезвычайно сложная институциональная структура финансирования, производства и продажи. Третий процесс, который происходил (и происходит в России до сих пор) – это разрушение суверенной валютной системы. Теоретически, кредитнофинансовая система – это часть институциональной системы, однако есть и отличия. Дело в том, что кредитно-денежная система должна защищать суверенную экономическую систему от внешних угроз. Отказ от суверенной денежной системы и разрешение действовать на своей территории денежных систем других государств (ситуация России 90-х) существенно снизил управляемость экономической системы. В случае предстоящего кризиса аналогичные по содержанию процессы будут серьезно влиять на ситуацию в мире. 5. Распад современной мировой финансовой системы. Приведенные в разделе 3 данные, а также аналогии с основными кризисами ХХ века, краткое описание которых дано выше, позволяют сделать ряд принципиальных выводов о развитии мировой финансовой системы в ближайшем годы. - удержать долларовую систему от краха невозможно. Дело даже не столько в масштабах проблем, сколько в том, что несовместима с жизнью стала сама внутренняя финансово-экономическая структура американской экономики. Рис. 10 показывает, что различные ее сектора развиваются экспоненциально, но с различными показателями – то есть они расходятся с экспоненциальной скоростью. Это говорит и о том, что для сохранения status quo в американской экономике необходим постоянный экспоненциальный рост эмиссии (он и имеет место, см. рост долгов), и о том, что равномерного перераспределения денег между различными ее секторами не происходит. - ввод денег в экономику происходит как за счет постоянной дотации потребительского спроса, так и за счет прямой поддержки отдельных финансовых рынков. Таким образом, США постоянно стимулируют спрос, как потребительский, таки инвестиционный, по сравнению с некоторым «равновесным» состоянием своей экономики. Точно оценить масштаб таких дотаций достаточно сложно, поскольку к ним относится и прямые кредиты, и завышение зарплат в ряде отраслей, и завышение зарплат менеджменту, и снижение налогов и т.д., и т.п. Косвенным признаком масштаба таких дотаций может служить общая оценка потребления США по отношению к мировому ВВП по паритету покупательной способности, которая рядом экспертов оценивается в 35-40% от мирового ВВП, при производстве около 20% мирового ВВП. Разумеется, эта цифра достаточно приблизительная, но масштаб дотаций она показывает вполне адекватно. - Попытки более или менее жестко остановить эмиссию и совершить структурную реформу в США будут достаточно жестко пресекаться на политическом уровне. Мгновенное падение потребления почти в два раза вызовет мощнейшие социальные волнения, которые почти наверняка потрясут политическую систему страны. Кроме того, снижение потребления США в два раза вызовет и острый мировой кризис, который радикально снизит степень влияния американской («западной») элиты во всем мире. По этой причине принять целенаправленной решение на резкое снижение дотаций на потребление в США не приходится, американские власти будут продолжать поддерживать потребление за счет эмиссии даже ценой перехода к гиперинфляции. - Как показывает опыт России 90-х годов, в случае перехода экономики к инфляционной модели, даже в случае выплат непосредственно населению, его совокупные доходы в реальном выражении в целом снижаются. При этом возникает огромное количество финансовых пузырей, что неминуемо ведет дело к ситуации дефляционного шока, то есть резкого падения совокупного спроса. В ХХ веке такого рода сценарии в большом масштабе реализовывались как минимум трижды: в США в 1929-30 гг, в России – в начале 90-х годов, в Японии – примерно в это же время. По этой причине мы считаем, что именно последствия дефляционного шока будут определять развитие мировой экономики в посткризисные (читай – после мирового дефляционного шока) времена. - Спецификой современной мировой экономики являются два обстоятельства. Первое состоит в том, что практически вся мировая элита имеет доступ к источнику эмиссии – долларовому печатному станку. Либо непосредственно, поскольку через принадлежащие ей банки эта эмиссия и вбрасывается в экономику (в первую очередь, это финансовая элита США и Великобритании), либо опосредованно, через стимулированный за счет этой эмиссии спрос (в первую очередь – Евросоюз, Китая и вся Юго-Восточная Азия, страны – экспортеры сырья). Второе заключается в том, что именно эмиссия используется для поддержки разработки и производства современной высокотехнологической продукции. И непосредственно: банки, на счета которых ФРС кладет эмитированные деньги, активно поддерживают высокотехнологические сектора экономики и курсы ценных бумаг соответствующих компаний. И опосредованно: потребительские кредиты рекламируются преимущественно именно на товары соответствующих компаний, да и условия по таким кредитам даются более льготные. Отказаться от этих двух инструментов современные элиты не готовы, ни при каком развитии событий. В связи с этим можно достаточно четко прописать сценарий распада единой долларовой системы. - Единое долларовое пространство после острой стадии кризиса должно распасться на несколько т.н. «валютных зон». Внутри каждая из них будет устроена как нынешняя долларовая зона «в миниатюре». В них будет одна главная, «зональная» валюта, и неограниченное количество вторичных валют. При этом вторичные валюты будут привязаны к зональной соглашениям типа МВФ или принципами «валютного управления». Зональная валюта является эмиссионной, то есть эмиссионный центр в случае необходимости ее эмитирует для решения своих задач. Является ли этот центр частным (как в США) или государственным (как, например, в Китае) непринципиально. Взаимодействие между зонами будет осуществляться через официально устанавливаемые специальными конференциями (или фиксированными рыночным процедурами) обменные курсы, однако в реальности, скорее всего, будет использоваться золотой стандарт. В связи с этим, практически все зоны будут стремиться к максимальной экономической самодостаточности и минимизировать импорт из других зон. Теоретически, к золотому стандарту могла бы перейти сразу нынешняя долларовая зона, хотя бы в рамках восстановления бреттон-вудской привязки доллара к золоту, однако наличие финансовых рынков делает такой сценарий невозможным – золота просто не хватит. Эту проблему хорошо решает система валютных зон. Отметим, что, как следствие, межзональных финансовых рынков не будет! В каждой из зон будут свои финансовые рынки, выйти на которые представителям других зон будет достаточно сложно, в силе серьезных ограничений на переток капитала. - Количество и состав зон определить можно только с некоторыми оговорками. Некоторые их зачатки уже появились (например, зона свободной торговли стран АСЕАН, для которой даже объявлена своя валюта, ACU, которая, впрочем, пока не введена), но некоторые регионы мира находятся в сложном положении. Исходя из оценок масштаба рынков, приведенный в начале работы, можно твердо сказать, что, с учетом некоторого «отката» в технологическом развитии, объем таких зон не должен быть меньше, чем 800 млн – 1 млрд человек. Таким образом получаем: 1) зона ЮВА, включая Китай и Японию – как минимум 1.5 миллиарда человек. Валюта – АCU. 2) Зона евро. Включает в себя Евросоюз и, возможно, некоторые другие страны. Идеалом для ЕС является включение в эту зону стран Северной Африки с их запасами углеводородов. Соответственно, США приложат колоссальные усилия для того, чтобы этот регион в зону евро не вошел. Не исключено, впрочем, что в результате экономического кризиса ЕС распадется, и тогда в зону евро не войдут страны Восточной Европы. Численность рынков – 500 миллионов человек, но в случае распада ЕС речь может идти в лучшем случае о 300 миллионах. В этом случае объединение с США становится жизненно необходимым. В случае присоединения стран Северной Африки и ряда стран Ближнего Востока зона евро может достичь и необходимых 800 миллионов потребителей, однако шансов на это мало. 3) Зона доллара США. В нее точно входят сами США, Канада, Австралия и Новая Зеландия, Великобритания (в случае распада ЕС). Но даже и в этом случае эта зона не дотягивает до 800 миллионов человек. Именно по этой причине США активно пытались реализовать программу создания «Атлантического единства» сначала зоны свободной торговли, а затем и единой валютной зоны на базе объединения США и ЕС. Однако, судя по всему, шансов на реализацию этого плана практически нет, по этой причине США должны искать новые страны для присоединения к своей зоне. Это могут быть Мексика и страны центральной Америки, Саудовская Аравия и часть монархий Персидского залива, ряд стран Африки (Нигерия, ЮАР и так далее). В этом месте США могут пойти на соглашение с ЕС по разделу арабского мира на две зоны – доллара и евро. В случае распада ЕС создание Атлантического единства становится возможным, в первую очередь благодаря тому, что с ЕС снимается колоссальное бремя финансирования бедных стран юга и востока этого объединения, которое сегодня осуществляется за счет экспорта в США наиболее развитых его стран, то есть, фактически, за счет эмиссии доллара. Прекращение этой эмиссии делает достаточно вероятным сценарий распада ЕС и резко увеличивает вероятность создания единой «Атлантической зоны» с некоторой «новой» валютой. Отметим, что о потенциальной возможности создания такой единой валюты как-то в начале своего правления оговорилась канцлер Германии А.Меркель, однако затем она категорически замолчала на эту тему. 4) Гипотетическая зона «золотого динара», включающая в себя страны, исповедующие ислам суннитского образца. Создание этой зоны сегодня крайне маловероятно, поскольку самые крупные в индустриальном плане и по количеству населения страны Ислама, такие, как Индонезия и Малайзия явно тяготеют к Юго-Восточной Азии, особенно если учесть, что значительная часть промышленности и финансов этих стан контролируются этническими китайцами. Что касается Пакистана, то ситуация в нем настолько неустойчивая, что делать на его счет какие-то прогнозы представляется сложным. Кроме того, самая сильная страна региона, единственная промышленно развитая держава, Иран, исповедует ислам шиитского образца. 5) Зона Латинской Америки. Теоретически, может возникнуть, особенно если учесть активность ряда стран региона в направлении развития единой валюты. Почти наверняка против такого сценария будут выступать США, однако если у них будет получаться создать систему «Атлантического единства», то эта активность будет ограничена. Если работа в восточном направлении не будет получаться, то США примут колоссальные усилия для создания единой американской зоны, для чего им нужно решить только одну задачу – перетянуть в рамки своей зоны местную «сверхдержаву» - Бразилию. Потенциальная емкость – 800 миллионов человек. 6) Индия и ряд сопредельных стран. Теоретически, Индия, с населением свыше миллиарда человек, является самодостаточной валютной зоной. Но совершенно очевидно, что она предпримет ряд действий направленных на то, чтобы увеличить сферу своего влияния. Некоторые из сопредельных стран в этом смысле вполне интересны (население Бангладеш сравнимо с населением России), но есть и страны из других регионов, который могут войти в индийскую валютную зону. В частности, ряд стран юга Африки, например, ЮАР, которая уже объявляла пару лет назад о создании зоны свободной торговли с Индией и Бразилией. Потенциальная емкость зоны – 1 миллиард 200 миллионов – 1.5 миллиарда человек. 7) Россия… Позиция России крайне слаба. Даже в случае восстановления в рамках рублевой валютной зоны территории б. СССР мы существенно не дотягиваем до минимально необходимых масштабов 800 миллионов человек больше, чем в два раза. Если ЕС распадается, то у нас есть шанс расшириться на бывшую зону влияния СССР, причем у России есть как ресурс, за счет которого это можно сделать (нефть и газ), так и сильный негатив – откровенно русофобские местные элиты. Теоретически, такой результат может быть достигнут, но для этого нужен поистине катастрофический по масштабу кризис в Европе – доходящий до физического голода в ряде регионов, что, по всей видимости, маловероятно в ближайшие годы. Хотя опыт США начала 30-х годов показывает, что такая ситуация теоретически вполне возможна. Потенциальная зона рубля может быть дополнена еще некоторыми странами, в частности, Турцией (которую в зону евро почти точно не возьмут), Ираном (который уже изъявлял желание торговать нефтью за рубли), Сирией и рядом других, однако поскольку никакой работы в этом направлении не ведется, скорее всего, на первом этапе создания валютных зон рублевая сформирована не будет. - Распад единой долларовой зоны и конкуренция зональных экономик уменьшит объем рынков практически для любого производителя. Отметим, что для любого, даже самого высокотехнологического производителя, объем рынка потребления не превышает 800 миллионов потребителей и в этом смысле он может быть сохранен. Однако полный спектр высокотехнологического производства в одной зоне при распаде единого рынка сохранен быть не может, особенно если учесть, что по итогам дефляционного шока резко упадет совокупный спрос. В частности, для современных США это падение может быть оценено разными способами. Один – за счет оценки избыточных ресурсов, привлекаемых американской экономикой, то есть порядка 20% от сегодняшнего уровня мирового производства или порядка 50% от нынешнего совокупного спроса США. Другой – за счет оценки роста долгов домохозяйств, который на сегодня составляет более 13 триллионов долларов и растет со скоростью около 10% в год. То есть его прирост составляет около 1.3 триллионов в год. Если сюда еще добавить совокупные сбережения, которые сегодня меньше нуля, а исторически в США всегда составляли около 10%, то получается, что избыточный спрос составляет не менее 2 триллионов долларов в год (не учтены завышенные зарплаты и сверхдоходы менеджмента). Отметим, что 20% от мирового ВВП (около 60 триллионов долларов по паритету покупательной способности) – это порядка 12 триллионов долларов, то есть примерно в 4 раза больше, чем завышенный спрос в США. Разница вроде бы велика, но пересчет по ППС может ее существенно сократить, в частности, например, именно в 4 раза занижен курс юаня относительно доллара. Иными словами, две оценки, сделанные разными способами, дают вполне сопоставимые результаты и они показывают, что объем (в ценовом выражении) рынков, доступных для американских производителей, существенно сократиться, что неминуемо вызовет упрощение общей структуры производства. - Еще одним принципиальным фактором, оказывающим влияние на развитие кризиса, станет принципиальное изменение структуры цен. В частности, увеличение роли золото приведет к существенному падению цен на товары и услуги, выраженных в золотом эквиваленте. Масштаб такого изменения может быть очень велик, особенно если учесть, что в начале ХХ века стоимость основных товаров и услуг, выраженная в золоте, составляла примерно в 10 раз меньше, то есть относительная стоимость золота за сто лет уменьшилась на порядок. Соответственно, тем странам, которые смогут себе позволить перейти на золотой стандарт, будет значительно легче поддерживать высокий стандарт уровня жизни. Но не исключено, что в разных валютных зонах структура цен будет серьезно различаться друг от друга (как это было в СССР и США), что еще более усложнит межзональные отношения и экономическое, и бизнес прогнозирование. 6. Ситуация в отдельных отраслях. Изучить ситуацию для узких отраслей не представляется возможным, поскольку слишком велик спектр возможных событий и отсутствуют более или менее сравнимые с предстоящей ситуацией примеры. Наиболее адекватным аналогом представляется ситуация России начала 90-х годов, однако она дополнена двумя важными факторами. Первый из них – наличие устойчивого внешнего рынка, который обеспечивал спрос на ряд продуктов, производимых российской экономикой и гарантировал некий уровень институциональных услуг. Второе – отказ тогдашнего руководства страны от поддержки собственной экономики, ситуация, практически невозможная для большинства стран мира. Кроме того, аналогия затрудняется еще одним фактором – скоростью происходящих процессов. В России упрощение структуры экономики (практически, с гибелью некоторых ее секторов, например, станкостроения) произошло очень быстро, в тех же США в 30-е годы, например, аналогичный процесс шел очень медленно, в связи с наличием внешнего спроса. Базой для оценки является приведенная ниже таблица, показывающая структуру российской экономики до и после кризиса начала 90-х. При этом мы ввели дополнительный столбец, показывающую структуру российской экономики 1913 года. Связано это со следующим обстоятельством. Теоретически, для каждой валютной зоны будут действовать те же механизмы, которые вызвали нынешние кризисные процессы в единой мировой финансовой системе, построенной на долларе. Это значит, что процессы упрощения структуры экономики и распада единых экономических пространств будут продолжаться, хотя некоторые из них, например, Китай и Индия, дальше распадаться, скорее всего, не будут. В связи с этим не исключено, что в некоторых регионах «возврат» к более ранним экономическим моделям будет достаточно далеким. Причем чем сильнее зональные элиты будут пытаться сохранить «сложную», то есть передовую на сегодняшний момент, структуру экономики и производства, тем быстрее эти процессы распада будут себя проявлять. Отрасли экономики (I) Сельское хозяйство, охота, лесоводство, рыболовство; 1913 (Расчет Струмилина) 54.0 1985 (СССР) 1995 1995 (РФ) (РФ) (Госко мстат) (стат Го истика ООН) 15.81 7.06 24.75 0.25 36.34 26.48 31.75 9.85 8.49 8.28 Торговля, материальнотехническое снабжение, заготовки и другие отрасли 19.76 17.61 11.58 9.65 4.31 10.12 (IX) Государственное управление и оборона; обязательное социальное обеспечение; 4.52 4.65 (X) Образование; здравоохранение и социальные услуги; 6.94 8.27 (XI) Жилищное и 4.02 (II) Добыча Промышлен полезных ископаемых; ность и строительство 5.90 28.7 (III) Производство (обрабатывающая промышленность); (IV) Производство и распределение электроэнергии, газа и воды; (V) Строительство; (VI) Оптовая и розничная торговля; ремонт автомобилей и бытовых изделий; 8.46 (VII) Транспорт и 8.9 4.77 связь; (VIII) Финансовая деятельность; операции с недвижимым имуществом, аренда; Торговля 8.4 А) Сельское хозяйство. Основными тенденциями, которые определяли развитие сельского хозяйства последние десятилетия, являлись: повышение энергоемкости и увеличение масштаба с/х производства, существенное повышение урожайности за счет применения генетических методов и внесения различных удобрений, расширение рынков сбыта, сокращение численности работающих, переход к биржевому ценообразованию на все большее количество продуктов, существенное усложнение институциональной структуры обеспечения отрасли. После начала дефляционного шока сельское хозяйство столкнется с рядом серьезных ограничений. Во-первых, для ряда регионов сократится сфера сбыта, поскольку будет нарушена структура мировой торговли. Во-вторых, резко упростится институциональная структура обеспечения отрасли, поскольку ее стоимость будет слишком велика в условиях резкого падения совокупного спроса. В-третьих, резко упроститься структура потребления – многие, например, экологически чистые, то есть дорогие, продукты просто станет нерентабельно производить во сколько-нибудь серьезных масштабах. В-четвертых, появление большого количества безработных сделает рентабельным использование очень дешевого труда в ряде сельхозотраслей, в которых сейчас используется машинное производство. Серьезной проблемой станет использование удобрений, поскольку их производство крайне энергоемко, а относительная стоимость электричества в условиях кризиса будет расти. Радикально будет изменена структура ценообразования в сельском хозяйстве. В силу необходимости поддерживать население, на ряд продуктов будут вводиться регулируемые цены, соответственно, государство будет очень жестко регулировать их производство. Значительное количество фермерских хозяйств, например, в США, разориться, но государство будет сохранять их структуру, более того выкупать пустующие земли и расселять на них безработное население (и в США, и в Латинской Америке). Скорее всего, в силу существенной фрагментации рынков, биржевое ценообразование на ряд продуктов исчезнет, цены будут определяться или на локальных рынках (в условиях избытка продукции) или контролироваться государством. Пример России, где в начале 90-х годов господдержка сельского хозяйства практически прекратилась, в данном случае не типичен. Если сегодня в Европе доля поддержки составляет почти 40%, в США – 18% (на единицу цены продукции), то в России – от силы 1-2%. После кризиса, скорее всего, в большинстве стран эта цифра приблизится к европейской по ряду продуктов, наиболее чувствительных для населения, а для других – резко уменьшится. Межзональный переток с/х продукции, скорее всего, будет жестко ограничен, соответственно, импортные продукты станут предметами роскоши. Резко сократятся исследования о разработке новых видов продукции, поскольку затраты на них и требования к использованию (количество удобрений) сделают их нерентабельными, соответственно, эти отрасли придут в серьезный упадок. Резко упростится структура всей отрасли, ее доля в структуре экономики различных зон вырастет, но, главным образом, за счет того, что другие упадут сильнее и за счет роста господдержки. Б) Добыча полезных ископаемых Отрасль последние десятилетия характеризуется быстрым ростом, и физическим, и инновационным, и институциональным. Именно в этой отрасли был сосредоточен максимальный рост мировых цен последнее десятилетие, по некоторым видам полезных ископаемых, таких, как нефть, появились опасения о появлении реальных физических ограничений объемов добычи. Рост этой отрасли в 90-е годы в России связан исключительно с внешним спросом и не является типичным явлением. Рост цен на ресурсы, и, соответственно, колоссальные средства, вкладываемые в разработку новых методов добычи, обогащения и переработки полезных ископаемых, институциональную структуру отрасли был связан исключительно с повышенным спросом и эмиссией доллара. Особенно сильно цены росли для тех ископаемых, которые торгуются на биржах, поскольку соответствующие ценные бумаги могут быть использованы как активы, связывающие избыток ликвидности. Как следствие, сразу после дефляционного шока произойдет стремительное падение цен на практически все полезные ископаемые с одновременным падением физического спроса на них (за исключением некоторых отдельных позиций, например, драгметаллов и урана). Межзональная торговля полезными ископаемыми будет практически исключена, в этом смысле валютные зоны станут практически полностью самодостаточными. Единственное возможное исключение – зона евро, которая будет вынуждена покупать российский газ в том случае, если не получит Северную Африку. Эксплуатация значительного количества месторождений будет закрыта или ограничена, резко сократятся соответствующие научные разработки. Большая их часть будет сосредоточена на увеличении качества извлечения ископаемых и более высокой эффективности их использования. Биржевое ценообразование для значительной части продукции сохранится, однако в связи с тем, что институциональная структура отраслей и структура экономики в разных валютных зонах будет отличаться, не исключено, что стоимость различных ресурсов в разных зонах будет существенно отличаться, что будет стимулировать локальные процессы, направленные на устранение этих диспропорций. Научные разработки будут, в основном, сосредоточены на решении задач максимальной экономии ресурсов несмотря на резкое падение цен на них. Доля отрасли в структуре экономики будет падать. В) Производство (обрабатывающая промышленность) Крайне сложно оценить единые тенденции во всей промышленности, поскольку она включает в себя колоссальное количество отраслей. Можно отметить только три наиболее важных процесса, характерных для последних десятилетий. Во-первых, существенное падение доли промышленности в экономиках развитых стран, превращение их в экономику услуг. Однако физическое падение промышленности при этом не происходило (с учетом некоторых замечаний, см. ниже), падение доли этого сектора экономики происходило за счет ускоренного роста сферы услуг. Но услуги, финансовые, в первую очередь, как за счет ускоренного роста эмиссии, так и из-за того, что в этой сфере рост цен, и, соответственно, прибыли, был намного выше, чем в промышленности. Во-вторых, снижение прибыли в промышленности в развитых странах приводило в выводу основных мощностей в страны с более дешевой рабочей силой. Поскольку никакого единого плана этой работы не было, то практически во всех отраслях объем мощностей существенно превышает потребительские возможности. Это создал ситуацию, при которой массовые промышленные технологии рентабельны только в случае сочетания двух факторов: дешевая рабочая сила и дешевый кредит. Еще одним важным фактором являются технологии, распределение которых по странам и компаниям определяется крайне сложным законодательством. В-третьих, промышленные мощности крайне неравномерно распределены по странам мира и управляются из крайне незначительного количества центров. Как следствие, в результате кризиса ситуацию в промышленности будут определять несколько главных факторов. Первый – разделение транснациональных компаний, поскольку управление будет переходить с отраслевых на региональные центры управления. Грубо говоря, руководство государств не будет позволять в условиях острого социального кризиса закрывать производства и выкидывать на улицу рабочих, а также использовать трансфертные цены из-за нехватки поступлений в бюджеты. Второй: формирующиеся валютные зоны начнут прилагать усилия для восстановления критически необходимых промышленных производств, даже если они нерентабельны в рамках текущих финансовых процессов. Это резко увеличит долю государственных расходов (как вариант – централизованного перераспределения) в общем объеме экономики и долю государственных инвестиций в промышленном производстве. Третий: резко сократятся вложения в инновационные проекты, начнется существенное упрощение производства. Кроме того, в тех отраслях, где была реальная конкуренция, она существенно уменьшится, поскольку выживание в условиях кризиса без господдержки будет достаточно сложным. В этом смысле многие процессы будут напоминать ситуацию в российской авиационной отрасли последние 15 лет. В-четвертых, принципиально изменится структура получения прибыли. Если в XIX веке она была, в основном, в производстве, затем в торговле и финансах, то после кризиса ситуация вернется назад, в сторону XIX века, поскольку при низком спросе наценки на себестоимость будут минимальными. В-пятых, структура промышленности существенно упростится. Скорость смены моделей во всех отраслях существенно замедлится, соответствующие структуры или полностью исчезнут, или резко сократятся в размерах. Финансирование инноваций будет активно происходить только в случае поддержки государства. Многие современные отрасли практически полностью исчезнут, будет происходить только дублирование существующих моделей с незначительным изменением дизайна. Доля промышленности в структуре экономики существенно вырастет, главным образом за счет падения сектора услуг, кроме того, ее роль в экономике будет расти за счет увеличения количества работающих по мере падения уровня жизни и заработной платы. Г) Производство и распределение электроэнергии, газа и воды; Инфраструктурные отрасли последние десятилетия активно реформировались в сторону превращения в чисто финансовые структуры по выкачиванию денег из потребителей. В условиях резкого падения уровня жизни населения их придется жестко перестраивать, в том числе, путем централизации и уменьшения издержек на управляющий персонал – то есть в направлении, противоположном нынешнему реформированию РАО «ЕЭС России». С учетом того, что поддержание инфраструктуры требует колоссальных средств, получить которые за счет тарифа будет в условиях кризиса достаточно сложно, можно предположить, что эти отрасли будут частично или полностью переходить под госконтроль или управление, причем тут широко будут использоваться практически труд безработных. Главной проблемой отрасли станет принципиальное изменение процедуры управления и финансирования. С учетом нехватки средств в условиях кризиса это создаст очень много сложностей для муниципальных образований. Причем если в энергетике эти проблемы будут компенсироваться некоторым падением спроса в условиях экономического спада, то в других инфраструктурных отраслях этого не произойдет. В целом, доля отрасли в экономике упадет, но ее социальная роль и перераспределение бюджетных денег будет привлекать к ней большое внимание инвесторов. Д) Строительство. Основными тенденциями в строительстве за последние десятилетия, были, во-первых, существенное удорожание материалов, в том числе и за счет все более и более жесткого подхода к экологии, а, во-вторых, резкое усиление финансовой надстройки над собственно строительным бизнесом. Себестоимость строительства и продажная цена строений, как коммерческих, так и частных, занимала все меньшую долю от продажной (арендной) стоимости, все большую часть брали на себя финансовые услуги, в том числе по управлению недвижимостью. Во многих странах мира в результате образовался пузырь недвижимости, который уже почти лопнул в Казахстане, приостановил свой рост в США (а в случае коммерческой недвижимости даже еще и не начал спадать), и активно продолжает развиваться во многих странах, в том числе в России Отметим, что критическая ситуация сложилась, скорее, в странах с англосаксонской системой земельного законодательства и законодательство о недвижимости, в Германии например, или странах северной Европы таких острых проблем нет. Пример США показывает, что хотя само строительство занимает достаточно ограниченную долю в экономике, связанные с ним производные активы играют чрезвычайно важную роль в современной экономике. Это естественно, поскольку постоянная и все время ускоряющаяся эмиссия делает самым важным вопрос о размещении денег. И самым главным реальным активом является в этой ситуации недвижимость, которая все время должна расти в цене, причем даже ускоренными по сравнению с общим уровнем инфляции темпами. Отметим, что поскольку этот сектор экономики растет в ценовом выражении очень быстро, то создаются многочисленные механизмы перераспределения сверхприбыли, с ним связанные. К ним относится и рост цен на инфраструктурные составляющие, и административная рента, и сервисные службы, и многое другое. Иными словами, строительство на сегодня является одной из важнейших отраслей в части мультипликации финансовых потоков по всей экономики, одним из важнейших структурных элементов современной экономической модели. В условиях кризиса, собственно строительство может и не пострадать особо сильно, хотя опыт России показывает, что оно все-таки несколько «проседает». Но вот вся выстроенная над ней «надстройка» окажется в критической ситуации. Более того, не исключено, что ее вообще придется радикальным образом ликвидировать. В частности, не очевидно, что смогут существовать чисто коммерческие управляющие структуры, не аффилированные с муниципальными властями (поскольку доля средств, которые они смогут получать от потребителей резко упадет в связи с уменьшением доходов последних), что государство не перейдет на немецкую систему налогообложения, которая резко усиливает налоги на жилье, в котором сам собственник не живет, что не будут введены жесткие ограничения на использование земли строительству). (например, в случае невыполнения планов по Поскольку доходы населения резко упадут, а стоимость жилья будет падать медленнее, хотя бы потому, что собственники будут сопротивляться продавать свои объекты дешевле себестоимости, которая была сформирована в условиях «бума» недвижимости, резко обострится жилищная проблема. Как следствие, все государства начнут жестко вмешиваться в строительную политику, стимулируя производство дешевого жилья. Что касается жилья «элитного», то этот сектор надолго попадет в жесточайший застой. Норма прибыли в отрасли резко упадет, но зато практически вся она будет попадать в руки собственно строителей, финансовая надстройка резко сократится. Как следствие, принципиально изменится структура цен и финансовых потоков, связанных с отраслью. Делать здесь какие-либо прогнозы почти невозможно, поскольку новая структура будет связана и со стихийно развивающимися процессами и тем законодательством, которое будут принимать отдельные страны в соответствии с текущими политическими и экономическими процессами, однако можно отметить, что собственно строительство по прежнему сохранит свою роль в структуре экономики, поскольку сжатие сервисной части будет компенсировано общим падением объема ВВП. Е) Оптовая и розничная торговля; ремонт автомобилей и бытовых изделий. Пример отрасли, для которой российский опыт 90-х годов совершенно неприемлем, поскольку торговля и ремонт в СССР занимали крайне заниженное положение, так что доля отрасли резко выросла в условиях кризиса. Отметим, что картина могла бы быть несколько другая, если бы статистика СССР учитывала бы взятки и другие виды неформальных отношений, которые устойчиво складывались в 70-е-80-е годы в условиях дефицита. Торговля и сервисное обслуживание (ремонт) играет принципиальную роль в перераспределении эмиссионных и межстрановых финансовых потоков в современной экономике. Например, рост китайского импорта в США, как бы это странно не выглядело, увеличивает американский ВВП. Связано это с тем, что курсовая разница между юанем и долларом перераспределяется между китайским производителем и американским посредником, причем часто последний получает большую часть. Таким образом, по мере образования валютных зон и сокращения межзонального товарооборота (а также восстановления в зоне доллара ряда производств) рот прибыли в торговле будет резко падать, соответственно, ее доля в экономике будет сокращаться. Отметим, что торговля, и оптовая, и розничная, была включена в «новую» экономику в рамках изучения межотраслевого баланса, приведенного в п.3 настоящего доклада. Иными словами, она в последние пару десятилетий получала значительно большую часть инвестиций и кредитов, чем могла претендовать в рамках ее текущего состояния и структуры экономики. Как следствие, после кризиса вся торговая и сервисная структура окажется в крайне сложном положении, в частности, не исключено, что государство станет жестко следить за объемом торговой наценки. Дополнительным фактором, крайне негативно отражающимся на торговле станет то, что она в последние десятилетия перестроилась на собирание монопольной ренты с производителей, которым требуются большие масштаба продаж и которые не могут себе позволить создание собственных сетей сбыта необходимого объема. Резкое снижение спроса, его концентрация в самом низком ценовом сегменте радикально изменит отношения между производителем и покупателем, сделает потенциальную маржу торговли настолько низкой, что современные логистические и торговые центры могут стать принципиально нерентабельными. В любом случае, доля торговли и розничных сервисов в структуре экономики резко сократится, доля инвестиций в этот сектор сократится, причем достаточно длительное время они, скорее всего, станут ниже, чем текущая доля сектора в структуре экономики. Иными словами, инвестиции в него будут падать быстрее, чем сам сектор. Ж) Транспорт и связь Развитие этой группы отраслей последние десятилетия определялось рядом глобальных факторов. Расширение рынков и системы международной торговли после 1991 года, «бум» на рынке сотовой связи и развитие информационных технологий, высокий, целенаправленно формируемый, спрос на продукцию соответствующих отраслей. Если говорить о связи и связанной с ней всей группой информационных отраслей, то можно смело сказать, что созданная за последние годы инфраструктура рассчитана на постоянный рост потребления услуг этих отраслей, а их финансирование, во многом, велось за счет денег, полученных от рекламы. То есть, также связанных с потребительским спросом. Резкое сокращение спроса и начало длительных депрессионных процессов неминуемо не просто сократит инвестиции в отрасль связи, но и, как и в случае с торговлей, практически гарантирует их ускоренный, по сравнению с падением самой отрасли, спад. Как следствие, кризис в ней будет очень глубоким и затяжным. Кроме того, практически вся научно-исследовательская инфраструктура отрасли потеряет финансирование на долгие годы, что равносильно ее значительному сокращению. Фактически, на плаву смогут остаться только те исследовательские структуры, которые будут связаны с бюджетным финансированием, в основном, по военной тематике. Сама отрасль будет выживать за счет тарифных платежей по уже существующим услугам, причем объем их продаж резко сократится, и в количественном отношении, и в отношении на одного потребителя. То есть изменится структура услуг – подавляющая часть населения перейдет на самые дешевые их формы. Некоторым аналогом может стать отношение к сотовой связи в России в 1998-99 годах. Роль отрасли в структуре экономики резко сократится. Что касается транспорта, то здесь будут происходить сложные процессы. Сокращение мирового спроса и распад мира на валютные зоны резко сократят международные транспортные связи. Что касается внутризональных и внутри страновых, то они могут относительно вырасти (в натуральном выражении спад, конечно, будет). Кроме того, государства могут начать стимулировать развитие отдельных транспортных потоков как с целью занять безработное населения, так и обеспечить экономическую активность. Особое место это отрасль может занять в России, где развитие транспортной сети может оказать важное влияние на экономические процессы. В целом, скорее всего, доля международного транспорта существенно сократится в новой структуре экономики, а внутри валютных зон – останется близко к текущему. З) Финансовая деятельность; операции с недвижимым имуществом, аренда. Рост финансовой инфраструктуры в условиях постоянной эмиссии намного превышал темпы роста и ВВП, и эмиссии. Это хорошо видно на рис.10. Как следствие, эта сфера экономики понесет самый жестокий урон по итогам кризиса. Будет практически полностью разрушена система мировых инвестбанков, поскольк каждая валютная зона сформирует свою аналогичную систему. Такой же ревизии будет подвергнута система рейтинговых, консалтинговых и аудиторский компаний. Более того, не исключено, что произойдет принципиальное изменение единой структуры мировых цен и восстановится ситуация середины ХХ века, когда в долларовой и рублевой зоне ценовые пропорции принципиально различались. Банковская система существенно сократится, причем есть все основания считать, что государства приложат все усилия для сохранения локальных, региональных банковских институтов, а крупные, глобальные, специализирующиеся на перераспределении эмиссионных потоков, в большинстве своем прекратят свое существование. Кроме того, принципиально изменятся акценты в рамках финансовой деятельности: если сейчас основные потоки связаны с ипотечным и потребительским кредитованием, управлением активами и сделками по слияниям/поглощениям, то после кризиса все эти направления резко сократятся (не только в натуральном, но и в относительном выражении), а основным станет кредитование реального сектора экономики, оборотных средств и инвестиционных. Резко вырастет доля финансовых операций, связанных с обслуживанием государства (как в России в 90-е годы, где практически все крупные состояния сделаны за счет «приватизации» государственных финансовых потоков). Прибыльность финансовых операций резко сократится, что создаст колоссальные проблемы для практически всех финансовых институтов, квалификация персонала которых крайне низка, поскольку они не привыкли работать в условиях жестких ограничений ресурсов. Иными словами, гибель наиболее крупных финансовых институтов будет связана не только с объективными процессами, но и с субъективными – слабостью менеджмента. Попытки же взять на работу специалистов из мелких банков также не дадут результата, поскольку последние привыкли к непосредственному управлению процессами. Реально, максимальный прогресс будет у некоторых мелких и средних банков, которые смогут быстро пройти все стадии роста. Аналогичная ситуация, впрочем, будет и у других финансовых компаний. Крайне тяжелая ситуация сложится в тех финансовых институтах, которые «наросли» на «первичных», не только финансовых, но и, например, на реальных активах. В части управления недвижимости мы это уже частично описали это в разделе, касающемся строительства, но аналогичная ситуация будет и в других секторах. В частности, очень тяжелая ситуация ждет все аналитическую отрасль, особенно если учесть ее невероятную профессиональную слабость. Фактически, современные аналитики не являются специалистами ни в экономике, ни в финансах, они лишь изучили несколько методов, которые работают исключительно в условиях более или менее стабильного развития в модели последних десятилетий. Любой отход от этих моделей вызовет колоссальный вал неверных прогнозов (это хорошо видно на примере обвала на фондовом рынке весны 2000 г., августа-сентября 2007 годов и ряда более мелких). Более того, поскольку подавляющее большинство научных, исследовательских и образовательных институтов, центров и структур так или иначе «сели» на соответствующие финансовые потоки, сколько-нибудь адекватного представления реальности от финансовых институтов в ближайшее время ожидать не приходится. Иными словами, количество желающих воспользоваться их услугами будет резко сокращаться, большинство из них столкнется с серьезными финансовыми проблемами. Особое опасение вызывает то, что под обломками их управления рухнут и пенсионные накопления граждан во многих странах мира, что вызовет серьезные социальные проблемы, которые приведут к резкому ужесточению финансового законодательства. Напомним, что многие ограничения на финансовые операции, введенные еще в 30-е годы прошлого века Рузвельтом, были сняты в самом начале нынешнего века, например, ограничение на совмещение фондовой деятельности, банковской и страховой деятельности в рамках единых компаний. Не исключено, что эти ограничения будут возвращены, причем в сильно более жесткой редакции. Не исключено, также, что в некоторых валютных зонах будут введены даже более сильные ограничения, типа «налога Тобина», то есть оборотных налогов на любые чисто финансовые операции. Тем не менее, фондовые рынки и некоторые другие финансовые рынки, например, гособлигаций, номинированных в зональных валютах, безусловно, сохранятся, хотя их масштаб резко сократится. Еще более сократится рынок деривативов, который по итогам кризиса подвергнется наиболее жесткому регулированию. Но самым сильным ударом по финансовым рынкам станет, пусть на первом этапе после острой стадии дефляционного кризиса и частичное, возвращение «золотого стандарта». Это резко сократит возможности финансового сектора экономики по перераспределению прибыли в свою пользу по сравнению с реальным производством, и, с учетом резкого падения уровня жизни населения и социальными проблемами, эта тенденция будет поддержана государством и общественными институтами. А по мере нарастания финансовых проблем и в рамках валютных зон, переход на привязанное к золоту обращение будет еще более ограничивать возможности финансовых рынков по аккумулированию прибыли. И) Государственное управление и оборона; обязательное социальное обеспечение. Спецификой последних десятилетий в мире был процесс приватизации (монетизации) социального обеспечения с его существенным сокращением. Что касается государственного управления и обороны, то расходы на них серьезно росли. Ситуация после кризиса будет развиваться достаточно однозначно: доля расходов на оборону будет расти, особенно с учетом резкого роста локальных конфликтов в мире (которые будут некоторым аналогом мировых войн ХХ века как инструмента передела рынков). Соответственно, произойдет переформирование структуры этих расходов, снижение средств, выделяемых на стратегические вооружение, и, соответственно, расширение на тактическое. Доля государственного управления вырастет, в первую очередь в связи с резким падением всех остальных секторов экономики, причем расходы здесь во многом будут поддерживаться за счет эмиссионных ресурсов. Государство в критических ситуациях будет брать на себя инициативу в управлении кризисными секторами экономики, которые затем, рано или поздно, будет постепенно отдавать в частные руки. При этом система бюджетного управления во многом будет использоваться как инструмент социальной поддержки, то есть численность работающих в ней будет быстро расти, а зарплаты будут минимальными. Что касается системы государственной социальной поддержки, то она будет стремительно расти, вместе с долей населения, ею обслуживаемой. Государству придется взять на себя компенсации пенсионных и других сбережений, исчезнувших в период гиперинфляции и дефляционного шока, финансировать медицинские и другие учреждения, которые будут не в состоянии себя окупить в условиях резкого падения спроса на их услуги, резко увеличить свое участие в системе обеспечения лекарствами и так далее. При этом окупаемость всех этих видов деятельности без участия государства будет под большим вопросом, поскольку спрос на них будет минимальным. Доля этого сектора в экономике сильно вырастет и его влияние во многих отраслях станет доминирующим. Как следствие, резко увеличится не только влияние государства на экономику, но и влияние общества на государственную политику. Существенно увеличится доля государственных служащих и приравненных к ним лиц, а количество людей, жизненный уровень которых будет во многом определяться полученными от государства средствами, станет подавляющим. Все это вызовет принципиальную перестройку соответствующего законодательства во всех без исключения странах мира, но особенно сильным оно будет с странах с англо-саксонским законодательством, в частности, в современной России. Масштаб этих изменений для США будет сравним с реформами Рузвельта в 30-е годы, даже еще более сильным, поскольку кризис того времени не разрушил действующую экономическую модель, в отличие от кризиса предстоящего. К) Оставшиеся строки в таблице мы не будем описывать отдельно, поскольку они уже были частично рассмотрены в предыдущих пунктах. Отметим только, что в связи с резким падением уровня жизни населения, спрос его сконцентрируется в самых настоятельно важных секторах экономики. В качестве примере можно привести резко выросшую в начале 90-х годов смертность населения в России, связанную не только с тяжелым грузом психологических проблем, но и с тем, что в ситуации, когда населению нужно было зачастую чисто физически выживать, обращение к врачам и вообще, контроль за своим здоровьем стали явной роскошью. Таким образом, многочисленные услуги, которые стали доминировать в современной, «постиндустриальной» экономике, вновь утратят свое значение. Если за последние десятилетия, доля услуг в экономике США с 30% выросла до почти 80, то после кризиса процесс пойдет в обратном направлении, причем достаточно быстро. Но оценить масштаб их снижения невозможно, тем более, что в разных валютных зонах процессы будут происходить по разному. 7. Заключение. Приведенные в первых пунктах настоящего доклада данные показывают, во-первых, неизбежность серьезного кризиса, во-вторых, его масштаб. Последний определяется прежде всего тем, что впервые с XVI века человечество столкнулось с ситуацией, когда абсолютно непонятна модель, которая будет определять базовые принципы построения экономической системы после ее кризиса и разрушения модели действующей. Ситуация при этом усугубляется тем, что вся интеллектуальная инфраструктура в последние годы была заточена под доказательство невозможности кризиса и дальнейшего развития существующей системы, что называется, «до бесконца». В то же время, отдельные исследования в сфере развития кризиса и посткризисных явлений существовали, но соответствующей инфраструктуры не существует, более того, не существует и спроса на нее. Более того, соответствующий спрос не появится им в процессе кризиса, поскольку коммерческие структуры будут заняты вопросами выживания, а управленческие элиты до последнего своего дня будут сопротивляться тому, чтобы пустить в свою крайне замкнутую среду чужаков. Таким образом, реальные возможности по изучению кризисных процессов появятся только уже после кризиса, когда окончательно станет ясно, что восстановить старую систему не получится. Как следствие, эти исследования многие годы будут отставать от потребностей реальной жизни, процессы в которой будут определяться конкретными сиюминутными решениями конкретных лиц, с их индивидуальным и, с абстрактной точки зрения, неадекватным описанием реальности. Система валютных зон, которая была предложена одним из авторов настоящего доклада в 2001-2001 годах как раз для смягчения переходного периода от действующей к новой экономической парадигме, выполнит эту задачу лишь частично. Кроме того, как уже отмечалось выше, чем активнее элиты будут пытаться сохранить status quo, тем быстрее пойдет процесс разрушения финансово-экономической системы. В этом случае Россия имеет серьезное преимущество перед другими странами, которое, впрочем, компенсирует в негативную сторону отсутствием суверенной элиты и объективными сложностями создания собственной валютной зоны. Теоретически, разработать варианты новых базисных принципов, на которых могла бы быть построена новая экономическая модель, возможна, одна совершенно непонятно, как вменить эту модель элитам в силу полного отсутствия того, что В.И.Ленин назвал «революционной партией». Однако острый элитный кризис, который будет происходить во всех странах мира, оставляет надежду, что соответствующие группы лиц все-таки прорвутся к власти в некоторых странах, которые и получат в процессе посткризисных «разборок» главное преимущество – адекватное понимание реальных целей и задач. В любом случае, поскольку процесс развития мировой экономики пройдет через точку бифуркации, понимаемой не в буквальном («раздвоение»), а в математическом смысле (смена фазового портрета системы), то построить более или менее адекватную математическую модель происходящих процессов невозможно. Фактически, мы вступаем в зону математического хаоса, когда любая, сколь угодно малая ошибка в расчетах, может за конечное время стать системообразующим фактором. В этих условиях работа по изучению кризисных процессов становится прерогативой не математиков или специалистов по физическому моделированию, а, скорее, философов или историков, желательно, имеющих опыт государственного управления экономикой. Именно в этом направлении имеет смысл продолжать развитие настоящего доклада, поскольку уточнение конкретных экономических процессов невозможно без понимания тех базовых принципов, которые будут определять экономические модели будущего. Список использованных источников 1. Перспективы развертывания народного хозяйства СССР на 1926/271930/31 гг. Под ред. Струмилина С.Г. М., 1927. 2. Народное хозяйство СССР в 1985 г.: Статистический ежегодник 1986. 3. Федеральная служба государственной статистики [http://www.gks.ru/bgd/free/b01_19/IssWWW.exe/Stg/d000/i000331r.htm] 4. United Nations Statistics Division [http://mdgs.un.org/unsd/cdb/cdb_years_on_top.asp?srID=30218&Ct1ID=&crID=6 43&yrID=1995] 5. Кобяков А.Б., Хазин М.Л. Закат империи доллара и конец "Pax Americana". - М.:Вече, 2003. - 368 с. 6. Егишянц С. Сумерки богов. 7. The Federal Reserve Bank of St. Louis [http://stlouisfed.org/default.cfm] 8. Еженедельные обзоры мировых рынков С. Егишянца [http://www.itinvest.ru/analytics/review/world_wide]
