Отец Иоанн. Штрихи к портрету (Лидия Шубина)
advertisement
Отец Иоанн. Штрихи к портрету… 19.11.2015 Сегодня в храме на Роменской отпевают отца Иоанна Сотникова. Я знала, что он болен, но не ожидала его смерти. Всё казалось, он вот-вот придет на будничную службу, удастся поговорить с ним. Он всегда умел сказать что-то реально весомое для меня. И вот – отпевание… Еще у метро замечаю людей с цветами, и сама приобретаю пару белых хризантем. По дороге обгоняю колоритных мужичков средних лет, похожих на хиппи, и ловлю начало фразы «А мы с Иваном…» Художники, ясное дело… Отец Иоанн пришел в священство из митьков, и попрощаться с ним пришли все… «Блаженны плачущие, яко тии утешатся…» Литургия только началась, до отпевания больше часа, но народу в храме удивительно много для будничного дня. Гроб стоит в центре, лицо закрыто. С одной стороны, я хочу его увидеть, с другой – боюсь, что после реанимации трудно будет узнать в нем лицо того отца Иоанна, которого я помню. Цветов уже много – под них заблаговременно поставлены все храмовые вазы и ведра. Я сегодня не пою и в кои-то веки могу давать волю слезам – сейчас это не помешает службе. В кулаке предусмотрительно зажат платок… В храме у многих глаза на мокром месте. Почему отец Иоанн оказался близким мне человеком? Ведь я с ним общалась немного и даже фамилии не спрашивала. Только после его смерти я с удивлением узнала, что вечно взлохмаченный батюшка с неромантичной внешностью носит фамилию немецких баронов с диковинной для России приставкой «фон». Отец Иоанн всегда поражал меня способностью находить главное в моих расплывчатых исповедях и удивительно метко отвечать на это «главное», как будто высвечивая фонариком тьму – всё становилось на свои места. Хотя конечно, не только это меня в нем привлекало. «Иже Херувимы тайно образующе…» Народ прибывает и цветов у гроба всё больше и больше. Молчаливое свидетельство любви и уважения множества разных людей. Любовь, ставшая видимой… Как-то после службы, пробегая мимо класса, откуда раздавался голос отца Иоанна, я из любопытства заглянула. «А, Лидочка, заходи!» - почему-то эта мимолетом брошенная фраза сейчас вспомнилась дословно, будто вчера сказанная. Батюшка настолько приветливо и искренно меня позвал, что я, не имея желания учиться рисовать, послушно засела за парту и вооружилась листом и карандашом. Рисовали мы самого отца Иоанна. Разбор полетов меня развеселил. «Рисунок, конечно, хороший!» - совершенно искренно начинал батюшка. «Но! Где бородища? Где усищи?» - его маленькая дочка упустила из вида такие незначительные детали. И так каждый рисунок. Сперва – похвала, потом – критика. «Волною морскою скрывшаго древле…» На отпевании священнослужителей поется Канон Великой Субботы, как перед Пасхой. Необычно его слышать осенью. Отпевают шестеро священников, еще нескольких я замечаю в храме. Поочередно раздаются то голоса незнакомых батюшек, то уютный голос отца Михаила, то юношеский голос самого молодого иерея. Один раз с клироса я заметила, что кто-то на молебне протягивает отцу Михаилу записку с денежкой. Отец Иоанн стоит ближе и берет записку, но заметив деньги, протягивает ее отцу Михаилу. Тот берет записку, а деньги незаметным жестом возвращает отцу Иоанну. Тихое благородство обоих отцов… «Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего…» Я как-то пригласила отца Иоанна к одному больному, Жене - он к тому моменту семнадцать лет не вставал с кровати. Батюшка пришел, пособоровал его, исповедовал, причастил. Мы посидели, попили чаю, а на прощанье Женя попросил отца Иоанна подойти к нему, взял его руку, поднес к губам и поцеловал. Просто так, в благодарность... Трогательно, но в общем, объяснимо и понятно. Но батюшка, замерев на мгновенье, в ответ поцеловал руку больного! Меня это тогда поразило. Женя умер через две недели, на Радоницу, и отец Иоанн долго поминал его на панихидах. Митьковская простота и приветливость никуда не исчезли в священнике Иоанне, но к моменту, когда я его узнала, в нем была уверенность человека, ощутившего смысл жизни. Он не был святым – он был честным. И смелым… Не у каждого хватит решимости перейти из свободолюбивой касты митьковхудожников в жесткие рамки священнослужителя. Не ради карьеры, денег, традиции, теплого местечка, и не потому что « так папенька велели». Сам, свой волей пошел, поняв для себя что-то главное… Отцу Иоанну можно было верить. «Вечная память…» Народу в храме как на Пасху, только нет праздничного оживления и ярких красок. Чувство потери витает в воздухе. Все в темных тонах. Но только белое облачение священства, белое покрывало гроба и обилие белых цветов невольно говорят – у смерти цвет белый, как символ Вечного Света. Упокой, Господи, раба Твоего иерея Иоанна и прости ему вся прегрешения вольные и невольные и даруй ему Царствие Небесное!
