заметки памяти

Г.И. Борисоглебский
ЗАМЕТКИ ПАМЯТИ
1. На лесной полянке
В осенний теплый день
Над лесной полянкой листья кружились
И с трепетом тихим на землю ложились.
Звонко стрекочет кузнечик в траве
Все жизни просило в природе
И в этот тихий по-осеннему ласковый день
Над солдатом витала
предсмертная тень.
А губы шептали:
„Умираю - за Родину,
за Сталина”
Стало меньше сыном одним,
Но Родина наша осталась жива.
Тому солдату было лишь 18 лет. Погиб он далеко от своей
родины, в лесах Польши, под Сандомиром. А случилось это так.
Под натиском немцев эскадрону пришлось отойти. Связисты,
спешно покинувшие позиции, оставили на нейтральной полосе
катушку с кабелем - военное имущество.
Тот солдат сам, добровольно, вызвался вытянуть кабель с
нейтральной полосы. Второй связист его подстраховывал. Вражеские
пули сразили солдата в грудь. Товарищ выволок его с полосы за наши
поредевшие цепи. Вынес, положил за могучим раскидистым дубом. А
в это время на фоне чистого, безоблачного неба сквозь дубовые ветви
просвечивало яркое солнце, такое же яркое, как в его родной,
солнечной Армении.
Молодой солдат чувствовал, понимал, что жизнь его покидает.
Последние слова солдата были о Родине, о Сталине. Здесь же под
кроной дуба он и был похоронен. И остались в лесу лишь небольшой
холмик, да безымянная звезда, поспешно вырезанная на стволе дуба.
Что это было: мальчишество или героизм - высокая солдатская
ответственность за потерянную катушку телефонного кабеля?!
Порой на войне мы неразумно распоряжались своей жизнью.
Кабель теряли мы, теряли и немцы. При соответствующих
условиях его можно восстановить и пополнить за счет трофеев, что
обычно и делали.
В общем, подвиг солдата прошел мало заметным следом, почти
как обычное солдатское дело. Да и кабель не стоил той цены,
которую отдал за него солдат.
Тем не менее, без таких проявлений, без таких порывов души
рассчитывать на Победу было бы трудно.
2. Кони плачут
Коня в окоп не упрячешь. Если солдат при внезапном обстреле
нырнет в укрытие, прижмется к матушке-земле, то конь остается
открытым, беззащитным.
На маршах, чтобы не демаскировать себя, кавалеристы
придерживались облесенных дорог, на отдых останавливались в
перелесках. Немцы учитывали особенности кавалерии и на нашем
пути усиленно бомбили и обстреливали лесные массивы - иногда
„удачно”, превращая стоянку воинской части в побоище коней.
Впечатление удручающее.
Однажды мы попали в такой лесок, где незадолго перед нами
останавливалась другая кавалерийская часть. Налет авиации попал в
самую точку. Среди развороченной земли валялись разбитые повозки,
побитые кони. Кое-где недобитые, измученные кони еще поднимали
головы, как бы прося защиты у солдат. Одни умирали с тихим
призывным ржанием, у других можно было видеть, как из глаз почеловечески катились слезы. Местами в холодном воздухе над
ноздрями коней поднимался легкий парок.
Безнадежных коней пристреливали.
3. Последняя фронтовая минута
Все обстояло весьма прозаично. Тянул связь из штаба полка в
цепь эскадрона. Слышал быстро нарастающий вой тяжелой мины,
вслед за которым последует близкий взрыв.
Солдатское ухо за долгие дни и месяцы пребывания на фронте
уже привыкло четко и быстро, в доли секунды, реагировать на степень
опасности этих звуков. Чувствовал всей кожей, что взрыв будет
близко, совсем рядом, но - дело было в поселке. Мелькнуло в уме - за
дом ... и не шлепнулся, как обычно делается в таких случаях, на землю.
И вот, на этот раз предохранительное чувство опасности не
сработало - притупилось. Не рассчитал. Мина взорвалась не за стеной
дома, а чуть-чуть ближе - над головой, на углу крыши.
Вот так все и закончилось. Не рассчитал, не лег на землю и
крупный осколок прошил локтевой сустав левой руки.
Вот так: казалось случайность, небольшой просчет и выбыл
солдат из строя. А было это в Карпатах, на границе Венгрии и
Чехословакии, в первый день Нового 1945 года.
Обидно. Уже разгоралась заря близкой победы.
4. Мелодия жизни
При завершении сборника показал его товарищам по совету
ветеранов войны. Меня спросили:
- Почему такое название - „Мелодия жизни”? Ведь в сборнике
речь идет о войне. А война - это кровь, боль, несчастье...
- Да, все так, но случается - среди дыма и огня почудится
мелодия, да еще какая мелодия!..
Вот об этом и пойдет сейчас рассказ, который лег в основу всего
сборника.
Мелодия жизни… Внутренний настрой пересиливает порой
боли и страдания. Синдрома войны, как часто приходится теперь
слышать, мы не испытывали. Такого с нами не было. Иная была
жизнь, иной был настрой. Нет, мы не шли „с песней по жизни”, но
настрой, его мелодия - помогли пересилить невзгоды, выпавшие на
нашу долю.
***
Наступил первый день победного 1945 года.
Карпатские горы, где мы вели бои, покрылись свежевыпавшим
снегом; воздух был чист и прозрачен. Солнце, поднявшееся над
горами, зависло над узкой долиной и залило ее ярким светом. От
солнечных лучей, отражавшихся от снега, рябило в глазах.
Но... солдатам было не до красот - война по-своему
распоряжалась их судьбой.
На следующее утро, в предрассветный час с поля боя доставили
в медсанбат молодого солдата - кавалериста (вывезти возможно было
только ночью, так как единственная горная дорога в дневные часы
простреливалась пулеметными очередями).
Был он слаб, шинель залита кровью, временами впадал в
запамятство. Один из санитаров, перекладывавших его с брички на
носилки, обмолвился: „Этот - не живой солдат”. А солдат приоткрыл
глаза и возразил: „Нет, я еще живой”.
В преддверии осмотра врачом, положили его в парусиновую
палатку на второй - верхний ряд сколоченных нар. Раненых много,
все места заполнены, лежали и сидели вплотную. Сколько пролежал
солдат на нарах - час, два или сутки - неведомо. День смешивался с
ночью - потому и не запомнил. Лежал тихо - ничего ни просил, ни
требовал - порой туман застилал глаза и звуки доходили глухо, иногда
совсем пропадали. При очередном запамятстве дошел до его сознания
голос, очевидно соседа: -„Сестра - раненый упал”. Принесли носилки,
забрали в операционную.
При подготовке к операции сестра неожиданно обнаружила
медаль „За отвагу”, запрятанную в малый карман замызганных
фронтовых брюк. Сквозь туман в голове послышался восторженноудивленный возглас, обращенный к другой сестре: „Ой, медаль”.
Слабо качнув головой, солдат подтвердил: „Да, медаль - забыл, мол,
про нее”.
Далее операционный стол. И первый вопрос к врачу: „Смогу ли
я еще воевать?” Чем был вызван вопрос, сказать трудно - очевидно
желанием узнать, предугадать дальнейшую судьбу. Врач-армянин
наклонился, посмотрел в глаза. Покачал головой... и сказал: „Нет”.
Это был краткий, как выстрел, приговор дальнейшей судьбе.
В душе захолонуло.
Слышится откуда-то голос, очевидно с соседних носилок:
„Неужели тебе еще охота воевать?” „Да, лучше, чем здесь быть”. „Этто конечно”, - послышался умиротворенный голос.
Вот такой состоялся краткий диалог перед операцией.
Провели операцию. Заковали в гипс, как в броню от головы до
пояса. Все бы было хорошо, нормально. Но, вот беда: в медсанбате
раненые не залеживаются. На пятый день стали отправлять в полевой
госпиталь. Подвесили на сетку под потолок автобуса. Загипсованная
рука лишь чуть-чуть не доставала до потолка. В дороге, при каждом
толчке, рука стук да стук об потолок. И настучала... С того дня
поднялась температура и, несмотря на все усилия врачей, не
опускалась...
...Через месяц снова операционный стол.
И чудилось ему во время операции - жаркое летнее солнце,
красивые просторы пейзажа... И запел на столе во весь голос:
„Есть на Волге утес,
Диким мохом оброс,
И стоит сотни лет
Ни нужды и ни горя не зная...”
И затем, когда уже несли в палату, и смутно стали появляться
очертания окон и стен, солдат все еще продолжал распевать песни:
„Ой, да ты
Не стой, не стой
На горе крутой...”
А вообще-то он никогда не пел, даже в солдатском строю, - это
случилось с ним первый раз в жизни.
Очнулся от наркоза в палате... Пустой рукав нательной рубашки
обвисло лежал на койке... Явственно ощущались пальцы - в том,
полусогнутом положении, в котором они находились перед
операцией. Пальцы нестерпимо зудели. Хотелось схватиться за них
другой, неповрежденной рукой. Но... рука натыкалась на пустой рукав.
Прошло несколько дней. Солдат лежал целые дни молча,
уставившись в потолок; ни о чем не спрашивал - лишь при обходе
врачей односложно отвечал на вопросы. Через какое-то время
появились первые, еле заметные признаки улучшения, но все же силы
приходили медленно, очень медленно. Вставать с койки сил не
хватало.
...Но вот, однажды, в госпиталь пришли венгерские музыканты.
Из соседней палаты послышались чудесные звуки скрипок. Внутри
всколыхнулось. Неодолимо потянуло к льющимся мелодиям. И,
преодолев слабость, впервые за полтора месяца поднялся на ноги.
Держась за койки, попытался пройти навстречу льющимся мелодиям.
Дойти не удалось. Через несколько шагов, уже с помощью санитара,
пришлось возвратиться на койку. Скрипач, узнав о стремлении
солдата послушать музыку, вошел в проем двери и заиграл. Заиграл
тихо, нежно. Заиграл лишь для одного-единственного, оставшегося в
палате лежачего солдата... Трудно сказать, сколько он играл, но играл
долго и вдохновенно... Мелодия воспринималась словно сон, но это
был чудесный сон.
Прошло много лет. Довелось побывать в разных театрах и на
концертах, но не слышал чудесней той мелодии, что выводил скрипач
в далеком городе Сольнок для одного-единственного лежачего в
палате солдата... Это была мелодия жизни.
Может быть, прошел кризисный период, а может быть мелодия
влила живительные силы, но с той поры захотелось неодолимо жить,
и организм преодолел слабость. Надежда на жизнь восторжествовала. Угольки жизни, еле теплившиеся полтора месяца,
от услышанной мелодии вспыхнули искрой... и стали постепенно
разгораться; лед в душе растопился.
Через две недели стали отправлять из прифронтового госпиталя
в дальний тыл. Трудно объяснить, но тогда, с навертывающимися на
глаза слезами, просил лечащего врача не отправлять его из госпиталя
в дальний тыл.
Женщина-врач, в ответ на настойчивую и необъяснимую
просьбу, всплеснув руками, с изумлением произнесла: „Влюбился”.
***
Нет. Ни в кого в то время я не влюбился. Было лишь сильное
желание утаить, скрыть на время от родителей горькую правду, что не
стало руки. В голове бродило: остаться в прифронтовом госпитале и...
затем добраться до своего кавалерийского полка, ставшего для меня
родным. Но эту, как тогда казалось, сумасбродную мысль я не смог
высказать вслух.
От отчаяния, от безвыходности, от потери надежды на
воплощение глубоко затаенной мысли, и навернулись на глаза слезы.
Вот так и сочетались разные чувства, навеянные услышанной
мелодией в переломный момент жизни.
***
А мысль-то вернуться в полк и вовсе не была сумасбродной.
Как-то, много лет спустя, я рассказал о пережитых в ту пору
минутах своему другу-фронтовику.
В ответ услышал: „А ведь и у меня после тяжелого ранения были
такие же мысли”.
Примерно через 40 лет после войны, в газете „Правда” я
прочитал, что в сентябре 1943 года под Киевом при форсировании
Днепра связист лишился руки. Впоследствии он стал генералом.
Другой случай. Осенью 1997 года я отдыхал в санатории
Карачарово (Тверская область). Сосед по палате мне рассказал, что
однажды ему довелось увидеть: солдат с ложки кормил генерала, у
которого не было рук.
Трудно поверить!
Но, в книге „Живая память” (т.2., стр. 330), я прочитал
следующее (в моем переизложении):
- при отражении атак на Букринском плацдарме в сентябре 1943
года капитан-артиллерист В.С. Петров был тяжело ранен и затем, в
госпитале, лишился рук. Там же, за подвиг, совершенный в бою, ему
вручили Золотую Звезду Героя Советского Союза.
После лечения он вернулся в свою часть (в декабре 1944г.) и за
умелое руководство боевыми действиями и проявленное мужество
удостоился второй Золотой Звезды, впоследствии стал генералом.
Из других источников я узнал, что он стал генерал-лейтенантом,
заместителем командующего ракетными войсками Одесского
военного округа.
Очевидно, это и есть тот генерал, которого видел мой сосед.
Разговаривая с военным летчиком, Героем Советского Союза
Григорием Григорьевичем Черкашиным узнаю, что летчик Разгулов в
воздушном бою был ранен, лишился левой руки. После лечения в
госпитале вернулся в свой полк. Там ему сделали приспособление на
руку, и он продолжал вылеты на боевые задания.
В книге „Живая память” (т.2. стр.357) нахожу подтверждение:
„...Наводку ИЛов на вражеские батареи вел летчик из 943 полка
старший лейтенант Александр Разгулов, потерявший в бою левую
руку, но прекрасно владевший правой...”
Известен и описан подвиг Маресьева.
Очевидно, были и другие подобные подвиги. И это не
придуманные герои. Они были и есть. Они среди нас. Главное
заключается не в их разовых подвигах, а в дальнейшем жизненном
подвиге. Таким Героям следовало бы дать еще по одной Золотой
Звезде, и не к юбилейным датам, как это было в недавнем прошлом, а
за весь их жизненный подвиг. Но не каждому, у кого есть по две руки
и по две ноги, доступно понять и оценить их жизненный подвиг.
***
В заключение хочу сказать:
Я был солдатом,
прошел войну.
Два ранения имею
и контузию одну.
И порой бывает,
к непогоде,
Замозжат, заноют пальцы,
которых нет
уже полсотни
с лишним лет.
А теперь
стучится в дверь
Слепота и глухота.
Но я по-прежнему солдат
и, как будто,
снова на войне.
А из зала слышится невозмутимый голос: „Ну и что, что такого таких ведь много.”
Вот такова наша действительность.
Да, тяжело досталась победа. Миллионы наших сверстников не
вернулись домой. И еще столько же вернулось недобитых,
покалеченных на распроклятущей той войне.
Но нам осталась дорога наша юность, дороги ее идеалы. Наши
нравственные ценности складывались под воздействием суровых
условий того времени. Все помыслы были направлены на
отстаивание, на защиту нашей Родины. Мы ни о чем не сожалеем. И,
по прошествии полвека, по-прежнему гордимся тем, что были
свидетелями и участниками событий той поры и в то же время
говорим будущему поколению: не дай Бог, чтобы все повторилось
сначала.
Вот в этом и вся наша мелодия жизни - боль перемежается с
гордостью. Да, мы защищали Родину, и испытываем боль за
теперешнюю униженную, растерзанную родину. Чем
теперь мы
можем гордиться?..
5. День Победы
День Победы встретил далеко от фронта, в госпитале
заволжского города Мелекес.
День был солнечный, теплый. Наступила великая радость для
всех людей и для меня. Наконец-то кончилась невиданная, жестокая
война.
Из окошка госпиталя было видно, как ликует улица, как
выплескивается радость на лицах людей. И в то же время, наряду с
радостью, было чуточку грустно. Грустно оттого, что день Победы
пришлось встретить не среди боевых друзей-товарищей, а на
госпитальной койке. Но что поделаешь, пришлось отдать дань войне
- такова судьба солдата.
К тому времени я уже достаточно окреп. Не в силах усидеть в
палате, вышел во двор госпиталя и по пожарной лестнице забрался на
крышу двухэтажного дома. С крыши была видна вся улица. И я,
держась за трубу, все смотрел и смотрел, как на улице ликуют люди,
как радость выступает на их лицах. И вместе с тем вспоминал моих
друзей, которые не дошли, не дожили до этого светлого и радостного
дня. А ведь им, моим сверстникам, было всего лишь 18-20 лет. Мы,
оставшиеся в живых, еще долго-долго их будем вспоминать.
6. Через полсотни с лишним лет
Белые койки, белые койки
Все еще снятся во сне.
Над койкой в белом халате
сестричка склонилась ко мне.
И гладит, и гладит
солдата по влажному лбу.
„Потерпи, не стони, мой родной,
Заживут твои раны
И ты скоро вернешься домой.
Окопная грязь, осколки и вши
Все для тебя позади.
Потерпи, потерпи, потерпи,
Вся жизнь у тебя впереди”.
На военных дорогах
Расстался с тобой,
Ты погибла Я остался живой.
Выросли дети, выросли внуки,
Но снятся, снятся
Нежные руки. Нежные руки,
Что в юные годы
жить помогли.
В ноябре 1999 года я отправился на поезде отдыхать в Сочи.
Вместе со мной в купе вагона был такой же, как я, ветеран войны.
Коротая время, пересказал ему свое сочинение. В конце рассказа,
взглянув на соседа, заметил, как по его щеке покатилась скупая
слеза… И услышал, что и у него в юные годы случилось то же самое.
Вот такова печальная история. И, оказывается, она не
единственная. Прошли годы, но память цепко хранит те далекие
минуты. Они печальные и благодарные.
7. Наташа
Из дальней дали
прошлых лет
звонок раздался.
„Наташа! Здравствуй” - отвечаю,
И словно день вчерашний Увидел Днепр, овраги, перелески.
Наверху у кромки оврага - комбат Угловский и с ним бойцов
десятка полтора... и ты, Наташа. В ту минуту в группе той, как мне
казалось, заключался весь наш третий батальон.
Были затем и другие бои, тяжелые и легкие, может быть еще
более тяжелые, чем тот - первый бой. Полсотни с лишним лет
прошло с тех пор. Но первый бой, как первый поцелуй, запомнился
на всю жизнь, во всех его деталях.
Ночной звонок
встревожил душу.
Из памяти глубокой, до зори до самой, всплывали день за днем,
минута за минутой, берег правый, берег правый за Днепром.
8. Встреча с прошлым
За окном больницы шумит осенний ветер. Стучит синичка в
окно. Полетели первые снежинки, предвестники зимы. Медленно, в
такт погоды, ворочаются в голове раздумья. Далекое прошлое
чередуется с настоящим.
***
Окончилась Великая Отечественная война. Наши сердца
наполнились великой гордостью, гордостью Победы!
С тех пор прошло уже много, много лет. Но жестокий след
войны еще тянется за нами. Нет-нет, да и отзовется нежданнонегаданно с какой-либо стороны живой болью.
***
В конце 70-х - начале 80-х годов мне довелось дважды проходить
курс лечения в санатории „Пржевальское” (летом - в июле и осенью в сентябре), расположенном на Среднерусской возвышенности
(севернее Смоленска).
Тихое, прекрасное место, вдали от шумных магистральных
дорог. Тишина словно повисла над поселком и не колышется.
Корпуса санатория разместились на ровной лужайке невысокого
плато, примыкая к поселку с южной стороны. Из окна комнаты с 7-го
этажа хорошо просматривается панорама местности. Увалы,
покрытые лесом, уходят чередой до самого горизонта, словно волны
разбушевавшегося моря. Сквозь сосновые ветки синевой отсвечивает
в окно ближайшее озеро, протянувшееся вдоль поселка километра на
три.
Всего лишь несколько минут потребовалось, чтобы спуститься
из санатория по лесной тропинке на берег озера. Стройные сосны
темным силуэтом отражались в чистой, прозрачной воде. Берега
окаймлены песчаной кромкой. От всплеска рыб по водной глади
медленно расходились круговые волны. Вдали, посреди озера, в
легкой дымке просматривался залесенный остров.
Тишина, аромат лесов, неброские мягкие краски средней полосы
России - все это создавало особую красоту и уют. В окрестных лесах с
конца июня появляется обилие спелой черники, а затем - грибов и
орехов. В заболоченных местах между увалами в сентябре созревает
клюква. Собрать на прогулках лесные дары не составляло труда.
В погожие дни после полудня по берегам озера то здесь, то там
поднимались вверх дымки - это предприимчивые отдыхающие
варили на кострах грибы или ягоды, собранные в лесу. По окончании
отпуска увозили их в ведрах домой.
Раз в неделю с подмосковного аэродрома Быково прилетал с
пассажирами в поселок небольшой 12 местный самолет АН-12. Во
время стоянки он делал получасовой облет над окружающей
местностью. Желающих провести получасовую воздушную
экскурсию над лесами и озерами было предостаточно. Проводились и
пешеходные экскурсии по окрестным местам и в усадьбу знаменитого
путешественника Пржевальского. А уж он то знал и понимал, где
выбрать место для усадьбы! Проводились также и однодневные
автобусные экскурсии в Смоленск.
Словом, все здесь располагало к активному отдыху, а наличие
местных грязей и минеральной воды - и к благотворному лечению.
Но не всегда в этих местах было тихо и спокойно. В период
военного лихолетья здесь почти на два года застоялся фронт. На
западном берегу озера (в поселке) находились немцы, а на восточном
- по гребню увала проходила линия обороны наших войск. До сих
пор на гребне лесистого увала отчетливо видны следы траншей,
стрелковых ячеек, артиллерийских установок и землянок. Место для
обороны было весьма удобное. Ни один снаряд не мог пробить
гребень. Яблоком раздора был остров посреди озера. Его
попеременно занимали десанты - то с нашей, то с немецкой стороны.
За период двухгодичного противостояния деревья по склонам увалов
были сильно посечены осколками и пулями.
С тех пор прошло уж больше полусотни лет. Затянулись раны
на деревьях, поднялась лесная поросль. Но, как нам рассказали,
разделывать старые деревья на лесопилках оказалось невозможно - от
металла, заросшего в стволах, на пилах летят зубья.
***
В парке над обелиском склонились сосновые ветви. Экскурсовод
просит участников войны стать перед обелиском..... и в наступившей
тишине начинает рассказ о событиях далеких лет, о том, сколько
тысяч бойцов лежат вечным сном на одном из красивейших уголков
нашей земли.
***
В один из погожих осенних дней бродил я по окрестному лесу.
Под кустами то и дело попадались красноголовые подосиновики и
сгрудившиеся в стайки серенькие опята. Вышел на небольшую
зеленую полянку. И ... вдруг перед взором возникла хорошо
ухоженная одинокая могилка, с низкой деревянной оградкой. Посреди
нее лежала зеленая солдатская каска с красной звездой. Никаких
надписей и других знаков на ней не было и ... сразу, как бы вздрогнув,
острой болью в памяти возникла та - одинокая могила, оставленная
нами в лесах Польши, под Сандомиром. И остались там, на такой же
небольшой поляне, лишь небольшой холмик да звезда, поспешно
вырезанная ножом на коре раскидистого дуба. Последние слова того
захороненного солдата были: „Умираю за Родину, за Сталина”. И кто
теперь знает, где его могилка и как ее найти? Затерялась на дорогах
прошедшей войны.
А жизнь на Земле продолжается. Все также ярко светит солнце
на родине того солдата - далекой Армении. Но другой теперь стала
наша, бывшая общей, страна. Росчерком пера распалась она на
отдельные государства - „ближнее зарубежье”, как теперь говорят.
Что и говорить - не веселая картина.
9. К событиям последних лет
Люди, я видела это,
Я думала, что наступил конец света,
Я видела: 1 мая омоновец бил ветерана,
И капала кровь на медали из раны.
Там был один мальчишка
Кудрявенький гамен,
Он шел под красным флагом
И улыбался всем.
Пробили парню голову
Кудрявую его,
И он упал на улице, не видя ничего.
Я видела дубинками били там людей,
Кто-то крикнул маме:
„Уводи детей!”
Но не испугалась мамочка моя,
И над толпой народа меня приподняла,
И сказала звонко: „Ты запомни дочь,
Как над нашей Родиной
Опустилась ночь...”
Нас тогда рассудит история сама.
Это - ночь убийц!
Но русского народа им не покорить!!!
Солнышко проглянет, разойдется тьма,
Это - ночь фашистов!
01.05.1993 г., Даша С., 11 лет
Кровь лилась из раны ветерана. Чьи-то женские руки торопливо
перевязывали его голову. Кровь капала вниз, смачивая боевые медали.
Толпились парни молодые: „Отец, прости нас - недосмотрели. Отец,
прости, недосмотрели...”
Это произошло в столице нашей Родины через полсотни лет со
времени Великой Отечественной войны, с защитником Москвы.
Люди шли, как и прежде, на праздник с цветами, с флагами, с
транспарантами. Вместе со взрослыми были и дети. А впереди заслон
ОМОНа. Заслон из молодых, крепких ребят.
Вместе с мамой там была и одиннадцатилетняя девочка. Под
впечатлением увиденного и родились эти строчки - крик детской
души.
Затем был разгон Верховного Совета, когда пушки почти в упор
били по окнам Белого Дома. С верхних этажей интенсивно отвечали
автоматным огнем. Из окон пробился огонь. Развевающийся над
зданием бело-лазорево-красный российский флаг на фоне голубого
неба заволакивало густым дымом. К полудню все кончилось...
Затем были похороны убитых и гражданская панихида.
Священнослужитель долго перечислял поименно убитых. Среди них
были люди разных возрастов от 16 до 60 с лишним лет. Были и
иностранные корреспонденты. А рядом с местом проведения
панихиды стояли танки.
Пройдет еще полсотни лет. Новое поколение будет писать
историю минувших лет. Может быть, эти строки попадут в их руки и
помогут им по-своему оценить события наших дней. История, как
говорится, нас рассудит.
Наверное, в чем-то мы ошибались, но мы искренно верили в
лучшее будущее. Надеемся, что будущее поколение будет счастливей
нас.