Document 3907361

МУНИЦИПАЛЬНОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ
ДОПОЛНИТЕЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ ДЕТЕЙ
ДОМ ДЕТСКОГО ТВОРЧЕСТВА «СОЗВЕЗДИЕ»
МУНИЦИПАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ Г.КРАСНОДАР
Форум «Создай себя сам» системы образования Краснодарского края
МЕТОДИЧЕСКИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ ПЕДАГОГУ
ДОПОЛНИТЕЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
История Кубанского танца
Материал для теоретической части
образовательной программы
по изучению народного танца
(региональный компонент в хореографическом искусстве)
Краснодар
2014
Участница: ГУБА ЛЮДМИЛА ИЛЬИНИЧНА
РУКОВОДИТЕЛЬ ХОРЕОГРАФИЧЕСКОГО КОЛЛЕКТИВА
«КАЗАЧАТА»
В настоящем пособии изложены материалы для теоретической
части занятия,
по изучению народного
танца в
учреждениях
дополнительного образования.
Пособие будет полезным для преподавателей ритмики и
музыкальных руководителей
дошкольных учреждений, хореографов
студий народного танца и кружков детской художественной
самодеятельности.
ИСТОРИЧЕСКАЯ ОСНОВА ХОРЕОГРАФИЧЕСКОГО
ИСКУССТВА КУБАНИ
Как художественное явление хореография Кубани является результатом
уникального и сложного процесса смешения, взаимовлияния национальных
танцевальных культур русского, украинского и адыгского населения городов и
станиц Краснодарского края. Этот процесс, начавшийся со времени заселения и
колонизации Кубани, протекал стихийно, неравномерно и чрезвычайно медленно.
Хореографию Кубани нельзя считать результатом деятельности только русского
или украинского населения края, или деятельностью переселившихся сюда
казаков, затем оформившихся в Кубанское Войско. Хореография Кубани вобрала в
себя различные национальные элементы, черты и оттенки, пластику, движения,
костюмы русских, украинцев и горцев Северного Кавказа, оказавших влияние на ее
формирование. При этом ассимиляция является основным, важнейшим свойством
процесса формирования художественной культуры (художественного творчества)
и самого казачества и этнически неоднородного населения кубанских станиц и
городов.
ФОРМИРОВАНИЕ НАСЕЛЕНИЯ КУБАНСКИХ СТАНИЦ
После войны с Турцией (1768-1774 гг.) стала создаваться Кавказская линия
укреплений, где располагались регулярные русские войска. А с 1787 года начинает
формироваться Черноморское войско, состоящее в основном из запорожских
казаков. С приходом на Кубань в 1792-93 гг. черноморских казаков и казаков с
Дона (1795-1800 гг.) связано возникновение кубанского казачества.
В течение первой половины XIX века (1802-1849 гг.) царское правительство
на земли Черноморского войска и Старой линии регулярно организовывало
переселения казаков Екатеринославского войска и казаков из малоземельных
губерний - Полтавской, Черниговской, Харьковской. Заметным было и ежегодное
переселение на Кубань "беглых" из различных регионов России. Для большинства
из них, забитых нищетой и произволом помещиков, Кубань, как и Дон,
представлялась вольным краем, где можно получить землю. В условиях
затянувшейся Кавказской войны возникла необходимость пополнения редевших
казачьих отрядов, в том числе и за счет "беглых". Природные богатства края, слухи
о "казачьей вольнице" способствовали интенсивному переселению сюда целыми
семьями донских казаков, крестьян из Курской, Воронежской, Орловской,
Тульской, Тамбовской и других областей России.
В 1825 году хоперские и волжские казаки основывают на Кубани несколько
станиц. А позже по указу царя на Кубань переселяются казаки с Дона, с Терека, а
также крестьяне из Ставропольской губернии. Они расселяются между реками
Кубанью и Лабой, образуя Новую линию. И лишь в 1860 году все казачьи части
объединяются в Кубанское казачье войско.
После присоединения в 1864 году Западного Кавказа к России большая
часть адыгейцев, кабардинцев, ногайцев, черкесов была расселена по левобережью
Кубани и нижнему течению притоков Псекупса, Пшиша, Белой и Лабы. Таким
образом, этнический состав населения края с середины XIX века пополнился
кавказскими горцами. С 60-х годов XIX века усиливается переселение на Кубань из
различных районов России людей вневойскового сословия. Этому способствует
закон 1868 года, разрешавший ''иногородним" приобретение домов, земли с
уплатой Войску "посаженной платы".
Русские и украинцы принесли с собой на Кубань свое национальное
искусство. Казаки - выходцы из украинских и русских губерний - остались верны
традициям, песенно - танцевальному искусству своих отцов и дедов. Так, в
Черноморском войске бытовали запорожские традиции: перечень должностей,
деление на курени, традиционная одежда и т.п.
Со своими традициями пришли на Кубань и казаки с Дона, Волги и Терека.
Постепенно военизированные условия жизни казаков, необходимость
приспособления к новым климатическим и природным условиям вели к
формированию общего социально-бытового уклада. Служба на кордонах, походный образ жизни накладывали отпечаток на обычаи, навыки и обряды
кубанцев. Семейные и бытовые обряды смешивались и видоизменялись.
Природные и климатические условия горного края требовали от казаков
приспособления, иных навыков, привычек, иной одежды. Казаки внимательно
присматривались к жизни черкесов, их земледелию, ремеслам. Постепенно
развивались добрососедские отношения казаков с горцами, устанавливались между
ними постоянные торговые и другие связи. Казаки охотно покупали или
выменивали у горцев оружие, бурки, черкески, а позднее горцы стали
постоянными поставщиками строевых коней и оружия. Одежда горцев была
необычайно удобной в быту и в походной жизни и привлекала к себе внимание
казаков. Благодаря этому введен был форменный казачий костюм, внешне сходный
с костюмом горцев. Костюм обусловил бытовую жестикуляцию, придал
своеобразную архитектонику движениям, манеру держаться в быту и в походе.
Постепенно горцы начинают привыкать к "чужому" языку, селятся в
казачьих станицах, присматриваются к ведению хозяйства кубанцами и многое у
них перенимают. А в конце XIX - начале XX века дети состоятельных черкесов
посещали реальные училища и другие учебные заведения Кубанской области.
Взаимопроникновение и взаимовлияние элементов разных национальных культур
в этот период становится зримым. Заметнее всего это проявляется в быту. Так,
преподаватель Кубанского Александровского училища, предпринявший экскурсию
с учениками в аул Козет, писал: "Следы ассимиляции проступают уже и теперь, но
пока еще очень слабо, ввиду некоторых внешних признаков: постройки сакли по
образцу русских домов, употребление земледельческих и прочих орудий и способы
обработки земли - по образцу русских". Совместное проживание в станицах,
тесные бытовое и хозяйственное общение, климатические и природные условия
края, заимствование ремесел постепенно вели к сближению кубанцев с горцами,
способствовали смешению элементов обрядности, черт быта, изменению традиций.
Все чаще и чаще наблюдались случаи установления дружеских отношений горцев
с казаками. Закубанским горцам разрешено было селиться в Черномории. "Они
принимали русское подданство и причислялись к жителям Черноморского войска
на правах вольных поселенцев, и даже зачислялись в войско, но обязательной
службы наравне с черноморскими казаками не несли". "Однако, нередко по своей
доброй воле черноморские горцы вооружались и становились в ряды против
закубанских черкесов. Так в 1863 году по вызову начальства полусотня таких
казаков - горцев "служила в Адагумском отряде, прикомандированном к кубанским
полкам". Черноморские горцы во время службы, отличавшиеся особенной
храбростью, заводили "кунаков" среди казаков, а также приглашали их на свои
национальные празднества - "курманы". "Закубанские горцы, переселившись в
Черноморию, вели образ жизни тот же, что и за Кубанью. Впоследствии некоторые
из горцев поступили на русскую службу, дослужились до офицерских чинов и дали
образование своим детям в русских учебных заведениях. Эти привилегированные
горцы строили уже себе дома по русскому образцу и заводили у себя мебель и
прочую русскую обстановку... Как черкесы, так татары и ногайцы жили мирно
среди черноморских казаков, занимаясь хлебопашеством и скотоводством... Никто
из казаков не мешал магометанам исполнять все обряды, предписываемые
Кораном и не требовал изменений ни в вере, ни в обычаях...".
Подобные примеры лишь подтверждают интенсивность взаимовлияний во
всех сферах жизнедеятельности различных этнических групп населения края. Этот
процесс влиял и на формирование семейно-бытовой обрядности, внутри которой
шлифовалось, отстаивалось самобытное творчество кубанцев, в том числе и
народная хореографическая культура.
Но все же этническая карта Кубани, составленная в 1913 году Кубанским
областным статистическим комитетом, наглядно представляет количественное
преимущество русского и украинского населения Кубани.
ТАНЕЦ В БЫТУ КУБАНЦЕВ
Смешение национальных элементов культуры русских, украинцев,
кавказских горцев особенно проявилось в семейно-бытовой обрядности.
Разнообразием поэтического, музыкального и хореографического творчества
отличалась кубанская свадьба. Многие черты, структура кубанской свадьбы
сложились на основе украинской и южнорусской свадебной обрядности конца
XVIII - начала XIX века. Свадьбы игрались по строгому порядку, каждому
моменту свадебного обряда соответствовали определенные танцы и песни. Выбор
невесты, запой, зарученье, шитье приданного, перенос приданного невесты в дом
жениха, изготовление каравая, венчание, дары - вот наиболее общая структура кубанской свадьбы.
В станицах с русским населением свадьба имеет русскую основу, хотя часто
песни на свадьбах исполняются на украинском языке. В центре обряда свадебный
хоровод или медленный свадебный танец, главными исполнителями которого
являются жених и невеста. А вот в станицах Ейского отдела на свадьбах распространены были танцы, состоящие из нескольких фигур. Это были своеобразные
свадебные кадрили, где каждая фигура танца торжественно представляла жениха и
невесту, сватов, "дружка", "полудружье" или "старшего боярина". В ейских
свадебных танцах отчетливо прослеживается смешение элементов танцевальной
культуры украинцев, русских, народов Северного Кавказа. Традиции русского
танца в них выразились в форме сдержанных дробных выстукиваний (четкие, но
сдержанные стелющиеся дроби), в танцевальных элементах с платочком. На
структуру, композицию кадрилей оказали влияние кавказские свадебные и
праздничные линейные танцы, где особо выделяется танец жениха и невесты.
Вероятно, поэтому рисунки кубанских кадрилей прямолинейны, угловаты, с
частым использованием диагоналей. Шуточные игровые фигуры сватов в таких
кадрилях - своеобразное влияние украинской культуры. Основа свадьбы во многих
станицах была более или менее одинакова, зато песенно-танцевальная и обрядовая
сторона отличались таким разнообразием, что в каждой станице была своя свадьба.
Количество и характер танцев и песен, поверий и примет, приуроченных к свадьбе,
зависели от подбора свашек и "дружка". В кубанских станицах, как и в русских
деревнях, по свидетельствам старожилов ряда станиц, были своеобразные
инициаторы "бабки-позыватки", свахи. Среди них - нередко были и мужчины. В
станице Прочноокопской, Николаевской, Стародеревянковской, Воронежской,
Расшеватской и других к услугам свах обычно и обращались родители молодого
казака.
Молодой казак выбирает себе невесту на праздничных играх, в хороводах
на "улице", на "посиделках" (вечеринках, "досвитках"), которые в этих станицах
бытовали в конце XIX - начале XX века и проведение их наблюдалось даже в 30-50
годы. Старожилы станиц Прочноокопской, Усть-Лабинской, Воронежской
подтверждают, что "посиделки", вечеринки, "улицы", проводимые изредка и
сейчас в этих станицах, сохранили свой первоначальный строй. О выборе невест на
подобных обычаях свидетельствуют и бытописатели, и очевидцы в дошедших до
нас литературных источниках. "Выбор суженной чаще всего происходит на
"посиделках", так как, проводя там долгие зимние вечера с любимой девушкой,
парень заранее узнает ее достоинства и недостатки, плохие и хорошие черты. Об
этом своем решении жениться он сообщает родителям сам, или старушки, которые
обычно проводят свободное время с молодежью на "посиделках" и наблюдают за
молодыми".
Судьба молодого казака зависела от отца, потому что он мог согласиться на
свадьбу сына, а мог ее и отменить. Обычно казаки не противились решению отца, и
бывало, навсегда отказывались от своей любимой, проклиная в душе весь свет. Но
несогласие родителей и отказ невесты были не часты. Судьба же девушки-казачки
решалась легко. На девушек в семье казаки смотрели как на товар, который нужно
сбыть.
И родители жениха выбирали словоохотливую сваху (в некоторых станицах
старосты) и слали ее к родителям невесты. Сваха приходила в дом невесты и
начинала говорить о замужестве. Ей отвечали, что окончательное решение ей
скажут завтра, и она уходила. В назначенный день для ответа родственники жениха
и его друзья отправлялись к невесте с запасом угощенья. Там они просили
родственников невесты откушать их хлеб-соль, усаживали родителей и всю родню,
невесты за стол и всех обносили чаркой. Потом отвешивали сватам низкие
поклоны и пели песню, содержание которой говорило о начале "запоя". Деловую
часть этого эпизода свадебного обряда составлял "уговор" относительно "кладки".
"Кладкой" называли сумму денег, которую родители жениха передавали родителям
невесты для заготовления "даров". "Дарами" новобрачные после венчания
одаривали обычно всех присутствующих и особенно родственников жениха. К
"дарам" относятся шитые рубашки, платки, "карманы" и другие мелкие предметы.
По окончании "уговора" за стол садились родственники жениха и в таком же
порядке принимали от родителей невесты ответный обед. Передача "кладки"
служила главным мотивом для другого свадебного момента - "с блюдом", но тогда
приезжали отец и мать жениха, и самое ограниченное количество родственников.
Как и при "запое" приносили "блюдо" с угощением. Иногда после "запоя", а иногда
в особо назначенный день совершался третий момент обряда - "двора глядеть".
Родственники жениха сначала угощали сватов в их доме, а потом просили в
"родительский дом". Осмотр имущества составлял здесь главное действие. На
другой день родственники невесты давали ответный обед и здесь совершались
"своды".
На "сводах" невеста и жених в первый раз представали перед лицом массы
родственников с обеих сторон. Родители жениха усаживали сватов (родителей
невесты) за столы, угощали их хлебом-солью. Откушавши, родители невесты
просили показать им главного "купца". Перед столом появлялся жених и обносил
всех чаркой. При этом друзья жениха обычно приплясывали, пели и шутили.
Вслед за этим родственники жениха говорили, что "купец" желает видеть
"товар". Появлялась невеста с подругами. Подруги оставляли невесту позади
себя и, таким образом, закрывали жениху доступ к "товару" а сами пели:
"Соловъюшек прилетел, прилетел,
Чечетушку выкликал, выкликал.
Чечетушка вылети, вылети,
Чисторябая выпорхни, выпорхни!"
Приплясывая, девушки отталкивали жениха в сторону, а в это время
родители невесты кричали из-за стола: "Товару у нас много, просим "купца"
выбрать для себя лучший". И вот тут жених начинал "пляску-перебранку" с
девушками, наконец пробирался к невесте, брал ее за руку и выводил к столу;
оба всем кланялись в пояс.
Тут жених и невеста угощали друг друга чаркой. "Кому несешь?" спрашивали жениха, когда он просил невесту выпить, он называл по имени и
отчеству. "От кого принимаешь?" - спрашивали невесту, она также называла
жениха по имени и отчеству. После чего они уже вместе угощали родных,
которые "золотили" чарку, т.е. бросали в нее звонкую монету. После этого
подруги невесты затевали танец, жених и невеста принимали в нем участие, а
потом вместе с девушками уходили. Родные же до утра пировали в честь
удачной купли дорогого "товара".
После «сводов» невеста проводила время с подругами на «посиделках»
(«девичник»). Девушки – подруги невесты – пели песни, чаще грустные, а
невеста шила сорочку жениху, которую он надевал в день венчания. Случалось,
что инициатором "посиделок" выступал жених. Он приглашал к себе
музыкантов, невесту с подругами, их товарищей и начинались танцы. В танцах
принимали участие все. Танцевали польку, играли в "перебежки" и конечно
играли «В конца». В этом игровом танце намечались и будущие пары молодых
из числа подруг и друзей жениха и невесты. Здесь жених и невеста обменивались
подарками: жених дарил гармошку или шаль, невеста - венчальную сорочку
(рубашку). Такие посиделки являлись самым веселым моментом перед свадьбой,
так как танцы не прекращались ни на минуту, и молодежь здесь являлась
хозяйкой положения.
Накануне венчания пекли "каравай". Ставили квашню, сажали в печь хлеб и
пекли его две пары молодых супругов при частом "подмачивании", пока удавалось
сдвинуть его с лопаты, он несколько раз "пристывал" на пути. Этот предсвадебный
момент имел свои особые песни и танцы. Так, например, когда "каравай" доставали
из печи, вокруг него незамужние девушки пели и танцевали, а потом бежали и
наперебой садились на кадку ("квашню", в которой замешивали "каравай").
Девушка, первая усевшаяся на кадку, вслед за невестой должна была выйти скоро
замуж. Иногда короткие пляски вокруг квашни устраивались и казаками. Пляска
сопровождалась коротенькой песенкой, после которой девушки торопились сесть
на кадку, а молодые казаки, поднимали их, подавая им руки. Второпях девушки
падали, смеялись, казаки спешили им на помощь, и часто получалась свалка, пары
перемешивались, и это тоже было своеобразной приметой будущих свадеб для
молодежи.
В последний вечер перед венчанием невеста у себя дома собирала
"девичник". Все пели, танцевали, веселились, но когда подавали последнее блюдо,
невеста начинала плакать с причитаниями, в которых выражала благодарность
родным, что «вскормили-вспоили» и "милым подружкам", что не оставили ее в
"тяжкую минуту" одну. Весь следующий день невеста проводила в приготовлениях
к "венцу". В венчальном платье кланялась она отцу, матери и всем родным. Скоро
приезжал жених с "поездом" и все ехали в церковь. Венчали обычно вечером. От
венца "поезд" с "молодым князем" и "княгиней" отправлялся к дому невесты. Здесь
жених "выкупал" стол у девушек-подруг невесты, танцуя с каждой их них. Иногда
жених откупался деньгами перед "дружко" и тогда "дружко" танцевал с
девушками, после чего все садились за стол. После короткого угощения девушки
пели:
"Летели гуси-лебеди
Через сад,
Ударили золотым крылом
О терем,
Пора тебе, Христинушка,
Из терема долой..."
Этой песней обычно девушки давали знать, что к "повиванью" все готово.
Особая свашка начинала невесту "повивать", т.е. из одной ее косы делали две и
покрывали ее платком "по-бабьи", а девушки в это время танцевали вокруг и пели:
"Не трубили трубушки
Рано на заре –
Плакала Христинушка
По русой косе:
Свет ты, моя косушка..."
После "повиванья" снова садились за стол, а после окончания обеда вместе
с приданым невесты на особой подводе ехали к жениху. Поезд с приданым
невесты следовал по самым многолюдным улицам, и сопровождающие его
постоянно пели и танцевали несмотря даже на плохую погоду.
У жениха снимали накануне испеченный "каравай", украшали калиной,
"дружко" резал его на части и по кусочку рил всем, кто поздравлял "молодых", и
принимал от них «дары». По окончании "даров" "молодые" уходили на покой, а
родные пировали до "четвертых петухов". Такой вариант свадьбы был
распространен во многих кубанских станицах. Некоторые эпизоды свадьбы этого
варианта имели много общего, а песенно-танцевальная сторона часто менялась,
однако, танцы сопровождали все моменты свадьбы. Свадьба как обряд явилась
также смешением различных элементов обрядности. Например, выбор невест в
ряде станиц совершался на "посиделках", "досвитках", "вечеринках", которые именно русскую основу. А вот в станицах Расшеватской и Николаевской устраивался
смотр невест на "улицах" и здесь «хоровод девок-невест» является уже
своеобразием кубанской обрядности. Когда-то в городах средней полосы России
(XVI—XVII вв.) проводились "Дивьи смотрины". Вырядив «невестившихся»
дочерей, матери выводили их на площадь или луговину и выстраивали в ряд. По
ряду прохаживались женихи с матерями. И если в русских городах "смотрины
дивьи" устраивались в период свадебного сезона, то "улицы" в кубанских
станицах были своеобразным "клубом" для молодежи, а потому устраивались
почти каждый вечер в течение всего теплого времени года.
Как видно, обычай устраивать смотр девушек-невест имеет русские истоки,
а песенно-танцевальное оформление этого обычая жилось на Кубани. И "Шитье
приданного" — один из важных моментов перед свадьбой, совершался он на
"посиделках", где девушки обычно помогали невесте набивать подушки, стегать
одеяла. Здесь девушки под грустные заунывные песни водили хороводы. Но в ряде
станиц Ейского отдела, а также в станице Бекешевской на "шитье приданого"
приходил жених. Тогда и устраивался "девичник", на котором невеста веселилась.
Жених на "девичнике" дарил невесте гармошку. Обыкновение дарить девушке
гармошку позаимствовано кубанцами у черкесов-адыгов, этот обычай наблюдался
в конце XIX века также у карачаевцев и осетин. Обычай дарить девушкам
гармошку был распространен во многих кубанских станицах. Молодые казачкимузыкантши были уважаемы среди станичников, без них не проводилось ни одно
празднество.
В станицах Ейского отдела и в г. Ейске свадебный обряд имел ту же
структуру, что и по всей Кубани. Но форма некоторых моментов ("запой", "поезд
за приданым", "дары") была иной, хотя назначение, суть моментов оставались
прежними. Более того, свадебный обряд в г. Ейске включал обязательный момент
"обнаружение честности молодой", который в большинстве станиц соблюдался
довольно редко.
В Ейском варианте свадьбы в день "запоя" жених и его родители брали
хлеб-соль и отправлялись в дом невесты. После угощения приводили невесту,
ставили ее рядом с женихом и спрашивали их, желают ли они вступить в брак.
После утвердительного ответа они становились на разостланной шерстью вверх
шубе (а часто — на бурке)- и клали три земных поклона сначала родителям
невесты, потом родителям жениха. Родители наставляли и благословляли их. Этим
обрядом сводили жениха и невесту. Родители невесты в этот день приглашали
родных и близких, а невеста — подруг. Присутствующие делились на две группы:
молодых, которые устраивали игры и танцы (чтобы жених и невеста, увлекшись
игрой, ближе узнали друг друга), и стариков, которые "запивали" начало
предстоящей свадьбы.
Не менее интересен и другой момент свадьбы - "поезд за приданым
невесты". Жених снаряжал "поезд" женщин и мужчин с "дружком" во главе,
которые отправлялись к невесте за приданым. "Дружко" брал с собой много денег,
водки, чтобы обильными подношениями склонить соседей, родственников и
подруг невесты отворить ворота. Участники "поезда" часто вооружались шестами,
палками и старались "пробиться" во двор невесты всем "поездом". Ворота
охранялись толпой, вооруженной хворостинами. Происходила игра-сражение.
"Дружко" откупался деньгами, угощением и получал все приданое, а кровать
выкупалась отдельно за деньги. Такая же игра-сражение имела место на свадьбах
черкесов-адыгов при "поезде" невесты в дом жениха. В станицах Ейского отдела и
в г. Ейске свадебный обряд всегда включал этот момент. Перевоз приданого
всегда сопровождался песнями, танцами и оружейными выстрелами, что также
подтверждает факт влияния обычаев кавказских народов.
Приданое перевозили днем (бедное - ночью). Когда "поезд" въезжал во
двор, сопровождающие его пели:
"Ой, выди ты, матенько, подивись,
Что тебе бояре привезли:
Скрыню, перину и молодую княгиню.
Тебе, мати, не журытися
Тебе, мати, веселитися,
На печи сести, да порядок вести..."
Обычно отец жениха выносил во двор стол, накрытый скатертью и угощением, и
"выкупал" каждую вещь. Такой момент свадьбы имел место и в украинской
обрядности конца XIX века. В кубанских же станицах, где преобладало украинское
население, этот момент свадьбы содержательно изменился: каждая вещь
приданого выкупалась за песни и пляски, т.е. "отплясывалась", но соблюдался
довольно часто.
Интересен и такой момент свадьбы, как "дары". На другой день после
венчания жених нес теще "дары" - красные туфли и надевал их ей под песню
"Чоботы". После этого родня невесты отправлялась в дом жениха. Все гости
занимали место за столом. "Дружко" резал "каравай", калачи. Молодые подносили
каждому по куску, по "шишке" (тоже печеный хлеб) и раздавали родственникам
жениха подарки (платки, серьги, полотенца и т.п.). Гости тут же одаривали
молодых (деньгами, мешок пшеницы, барана). Молодые собирали подарки и после
свадьбы. Свекровь дарила невестке лопату, рогач и кочергу в знак того, что теперь
она вступает в права хозяйки. После "даров" начиналось общее веселье. Такой же
процесс одаривания наблюдался на свадьбах украинских крестьян Харьковской
губернии, на Кубани же присутствие некоторых элементов его - след влияния
украинской обрядности.
Так, например, в станице Уманской после венчания жених дарил теще чоботки,
она приказывала их "обмыть", т.е. держа чоботки в руках, жених и невеста
обходили собравшихся гостей и родственников, которые в чоботки бросали
деньги. После чего жених и невеста подсчитывали: у кого в чоботке больше денег,
тот и "верховодить" должен в молодой семье. Деньги оставались молодым (чаще
всего их забирал жених), а чоботки под дружные поздравления "С обновкой!"
примеряла теща, после чего все под песню "Чоботы" пускались в пляс.
Каждому моменту кубанской свадьбы соответствовали свои песни, пляски и
танцы. Так, на "сводах" в одних станицах исполняли медленный грациозный танец
жениха и невесты (станицы Усть-Лабинского отдела), в других станицах
происходила игра-торг двух сторон - родственников жениха и невесты. В станицах
Ейского отдела исполнялись живые подвижные танцы - кадрили, полька-костырка
и другие. А после венчания в доме жениха молодые танцевали в окружении своих
друзей спокойный танец, состоящий из 2-3 фигур и очень близкий по композиции к
кадрили, имеющей лирический характер. Участвовал в этом танце и «дружко», он
"водил конца" платка жениха и невесты, за которые они держались.
Этот танец-игра нашел место и в варианте свадебного обряда станицы
Бекешевской. Здесь перед венцом жених устраивал у себя в доме ужин и
приглашал молодежь и близких. Когда гости собирались, начинались танцы. Здесь
танцевали и кадрили, и "наурскую", и польки, и "перебежки", и танец "дэла", и
просто пускались в пляски. В конце вечера "дружко" ставил жениха и невесту
рядом, давал им концы одного платка, а сам брал за середину и начиналась
последняя игра "в конца", т.е. лирическая кадриль. На свадьбах заканчивалась она
тем, что после исполнения определенных фигур танца, "дружко" за концы платка
вводил жениха и невесту в дом.
Таким образом, неоднородность этнического состава населения кубанских
станиц в ходе социально-экономического развития обусловила своеобразие
свадебного обряда, вобравшего в себя элементы обрядности русских, украинцев и
народов Северного Кавказа. Кубанская свадьба представляла собой парад песен,
танцев, костюмов и являлась апофеозом народных традиций.
Сильны на Кубани, как и на всей русской земле, боевые, героические
традиции. Они родились и окрепли в глубине веков, шли испытания целыми
столетиями и живы в крови казака простого крестьянина. Эти традиции сложились
ввиду постоянной угрозы русским землям со стороны разноплеменных
завоевателей - татаро-монгольских ханов, немецких псов-рыцарей, шведских
королей, польской шляхты, турецких пашей. Hail России оберегал эти традиции,
умножал их значение и передавал их из поколения в поколение, как самое дорогое
и свято воспевая любовь к родной земле, прославляя сынов Отчизны – героев
сражений за Русь.
Эти традиции принесли с собой на Кубань крестьяне, выходцы из русских
губерний. Однако, на Кубани под влиянием военно-казачьего быта, иных
социально-бытовых условий эти традиции обрели своеобразие, оформились в
новые обряды. Так, обряд "Проводы казаков", зародившийся на Кубани в XIX веке,
получил распространение в ряде станиц: Пластуновской, Медведовской.
Васюринской, Марьянской, Новотитаровской, Динской и других, о чем
свидетельствуют очевидцы.
В станице Кардоникской на площади у станичного правления собиралось
обычно все население, пришедшее проводить своих станичников-пластунов,
отправляющихся в поход. В сотни пластунов зачислялись обычно самые бедные
казаки, которые были не в состоянии "справить себя для кавалерийской службы", а
большинство бедняков-пластунов не в состоянии были даже приобрести
обмундирование пехотинца. На станичной площади звучали песни с прибаутками
и приплясом. И каждый старался оказать посильную помощь уходящим в поход.
После напутствия раздавались узелки, в которых находились носовые платки,
сахар, чай, табак, бумага, спички, мыло. Более бедным дарили теплые рубахи,
башлыки, рукавицы. Здесь у станичного правления девушки-казачки танцевали с
уходящими казаками медленные танцы. В знак верности уходившим и памяти о
себе девушки повязывали казакам платок выше локтя.
После прощального обеда все идущие в поход трогались в путь. В трех
верстах от станицы делали остановку часа на два, где начинались песни и танцы.
Здесь и проходило окончание проводов. Гордо поднимались головы казаков
навстречу неизвестному. Медленно удалялись они, глазами, дыханием, сердцем
прощаясь с родными местами. Проводившая мужа казачка "на миру" превращалась
во вдову.
Такие обряды несли в себе песенно-танцевальное творчество кубанцев. Они,
как бы законсервировав составляющие их элементы, в том числе и танец,
способствовали сохранению многих инициальных форм.
Но не только обряды сохраняли и несли в себе танцевальное творчество
кубанцев. Аналогичные функции выполняли и игры. В праздники, а часто и в
обычные дни по вечерам, станичная молодёжь собиралась на игры. Многие из этих
игр, разнообразных по фирме и содержанию, объединяла одна особенность, все
они строились на танце. Чаще всего это был просто круг, цепочка (играющие, взяв
друг друга за талию, становились один за другим), две линии играющих - одна
против другой - и так далее.
Большинство подвижных игр кубанских станиц исполнялись во время танца хоровода. Такими играми были "Мак" (в станице Старовеличковской), "Ящерица",
"Метелица" (в станицах Новотитаровской, Расшеватской), "Мак" и "Перепелушка"
в станице Кущевской и другие. Эти игры сопровождались песнями, под ко все
участники игры двигались и плясали в такт песни, жестами, движениями,
пластикой изображая ее содержание. Тематика хороводных песен была
разнообразной и в определенной степени отражала различные стороны жизни
кубанцев. Своим содержанием эти игры были посвящены трудовой деятельности,
семейно - бытовому укладу, взаимоотношениям людей, природе.
Хороводные игры принесены на Кубань крестьянами - переселенцами из
Харьковской, Владимирской, Курской, Воронежской, Полтавской и других
областей. И поэтому одни из них имеют русскую, другие - украинскую основу.
Однако, в кубанских станицах, где население не было однородным, в игры,
имеющие явно русскую основу, попадали элементы украинской культуры,
культуры народов Северного Кавказа, а в игры, имеющие украинскую основу элементы русской культуры. В играх кубанских станиц отчетливо проступало
смешение разных национальных элементов танца. Это придавало играм иную
хореографическую жестикуляцию, меняло характер игры. Более всего это заметно
на композиции хороводных игр и особенностях исполнения хоровода. В станицах с
русско-украинским населением одна и та же игра сохраняла название, меняя
композицию, а иногда и содержание. Так, игровой хоровод "Заюшка", популярный
в кубанских станицах Старовеличковской, Казанской, Кущевской и других, имел
явно русскую основу и представлял собой псковский вариант хоровода "Заинька".
В псковском варианте "заинька" пытался выбраться из круга, что должно было
означать желание молодца пожить еще холостой жизнью. Парни в этой игре
изображали "заиньку", а во время самого хороводного действия они были
зрителями. Круг же был основой хоровода и состоял часто из девушек.
Вариант этой игры в станице Кущевской сохранял композицию хоровода, хотя
характер его исполнения был более оживленным. Текст песни, под которую
исполнялся этот хоровод, был украинским, так как в игре принимало участие
украинское население станицы и, естественно, жесты, движения, сопровождающие
эту игру, были насыщены элементами украинского танца.
Из играющих выбирался "заюшка". Он становился посреди участников,
образуя круг, и похаживал в кругу, покачивался, а все остальные двигались в одну
сторону и пели:
"Ишов, ишов заюшка по воду,
Тай вдарився чалом в воду!"
(Здесь следовало ускорение хоровода и темпа песни.)
"Котри були е батюшки,
Котри були в матушки,
На базар ходили
И ножки помыли,
То в ти ворота, то в ти ворота,
А наши ворота позамиканы,
Жовтим писком засыпании"
К концу песни все плясали, в том числе и "заюшка". Но он, в тоже время,
выбирал момент и прорывался сквозь цепь рук, его ловили. Поймавший делался
"зайцем" и игра возобновлялась. Эта же игра в станице Старовеличковской
сохраняла форму, а содержание было несколько иным, иным было и танцевальное
действие. Хоровод пел:
"Заюшка, батюшка,
По пожарни ходила.
Белы ножки томила".
При этих словах изображающий "заюшку" обходил круг и прикасался к
рукам цепи. Круг продолжал петь:
"То в те ворота,
То в те ворота".
При этих словах "заюшка" пролезал под цепь, причем, играющие поднимали
руки (образуя воротца), а круг продолжал:
"А наши ворота позамыкани
Желтым песком позасыпаны".
"Заюшка" плясал, ударяя себя по коленям, то одной рукой, то другой. Круг
пел:
"Заюшка, батюшка не ленись,
А старшей подруге поклонись".
"Заюшка" кланялся подруге, которая входила в круг, и игра продолжалась.
Как видно, русская игра "Заинька" в кубанских станицах обрела подвижность,
танцевальность, но сохранила некоторые особенности русского хоровода.
Традиционно русским осталось и расположение танцующих. И, несмотря на то,
что в танцевальный текст хоровода вплелись элементы и движения украинского
танца, рисунок его сохранился в русском варианте - это "ворота", "хлопушки".
Характер этой хороводной игры изменился под влиянием её участников кубанского населения - выходцев из украинских губерний. Игра обрела
подвижность. И такие русские элементы её, как "хлопушки", исполнялись не на
месте, а в продвижении, что сообщало игре танцевальность, выразительность,
способствуя интенсивному развитию танцевальной лексики.
Примечателен и состав участников игр-хороводов. В кубанских станицах они
исполнялись чаще всего молодежью обоего пола, что является также признаком
влияния русской танцевальной культуры, так как хороводы без мужского участия
не типичны для русского народа.
На рассмотренных вариантах игрового хоровода "Заюшка", бытовавшего в
кубанских станицах, видна не только устойчивость русских композиционных
приемов, но и прослеживается влияние украинской танцевальной культуры,
изменение характера игры во многом зависящее от исполнителей. В игровых
хороводах, любимых кубанскими станичниками и широко распространенными в
Черноморских станицах, а также в станицах Старовеличковской, Кущевской,
Новотитаровской, Воронежской и других, песня, под которую участники хоровода
медленно двигались, чаще всего носила повествовательный характер. Солист же,
изображающий какого-либо персонажа, исполнял свой танец на припев
ускоренного темпа. Круг вторил его движением и общий танец всех участников и
солиста во время припева приближался к пляске. Подобными игровыми
хороводами на Кубани являются: "Заюшка", "В голубей", "Коровы", "Орел и
курица", "Мак", "Ящерица", "Перепелушка", "Утка" и другие.
Для кубанских игровых хороводов характерным является одинаковое значение
музыки, содержания (сюжета) песни и танца. Эти три компонента в кубанских
игровых хороводах представляют единое целое. При этом особое внимание в этих
хороводах уделяется танцу солиста. Действия солиста, с одной стороны,
подчинены замыслу художественного образа, с другой - солист импровизирует
свой танец. И если в 1-й, более медленной, части игры круг, в определенной
степени, содержанием песни диктовал движения солисту, то во 2-й, быстрой, части
(припеве) участники хоровода, глядя на солиста, стремились повторить его танец.
И вот здесь происходило заимствование всеми участниками различных движений,
жестов, положений, танца солиста. А ведь игра длилась до тех пор, пока не
побывает солистом каждый участник. Учитывая этническую неоднородность
кубанских станиц нетрудно представить, что смешение национальных
танцевальных движений и пластических мотивов в игровых хороводах
происходило интенсивно. Вряд ли горцы принимали участие в таких играх. Однако
форменный казачий костюм в определенном смысле влиял на пластику мужских
движений участников этих игр. И еще важный характерный момент:
импровизационный танец солиста вел к развитию движения, разработке его
вариантов, к технически разнообразной хореографической лексике. И, можно
предположить, что танец солиста, явившийся основой для развития сольного танца
(а сольные танцы распространены на Кубани) был благодатной почвой для
ассимиляции элементов разных национальных культур, почвой, где рождались и
накапливались качественно новые элементы танцевальной лексики, где в
украинские "дорижки" вплеталась русская дробь, а русские "хлопушки"
сопровождали украинский "бегунец" и тому подобное.
Традиции украинской и русской танцевальной культуры в кубанских
хороводах смешивались, взаимовлияли и претерпевали самые различные
изменения. Например, традиции украинской танцевальной культуры можно
обнаружить как в игровых хороводах, так и в хороводных танцах. Анализ
собранных бытовавших и некоторых бытующих игр в кубанских станицах выявил
наличие в них художественного образа и драматического действия, в ряде игр диалога-разговора и движения-диалога. Это позволяет среди хороводных игр
кубанцев выделить две группы: 1-я – игровые хороводы, где все участники игры,
двигаясь по кругу, поют песню, а солисты в центре круга "иллюстрируют"
содержание ее; 2-я - хороводные танцы, в которых солист отсутствует и песня
является лишь фоном, содержание ее не отражается в танце. Танец, его
пространственный рисунок, лексика, развивается здесь самостоятельно.
Хороводные танцы, относящиеся ко 2-й группе, выделенной нами, это
"Метелица", "Шум", "Сирый дуб", "Маковичка", "Метель", "Плетень,", "В полотна"
и др. Так, игра "Маковичка", имевшая распространение на Украине и в русских
губерниях, на Кубани обрела иной характер, композицию, в которых все же видна
устойчивость традиций украинской танцевальной культуры.
Хоровод этой игры в кубанских станицах Стародеревянковской, Новоминской,
Каневской состоял из девушек, что характерно для украинского варианта этой
игры.
Девушки становились попарно и брались за руки за спиной таким образом, что
та девушка, которая стояла с левой стороны, закладывала за свою спину руку и
бралась за левую руку той девушки, которая стояла с правой стороны. Девушка,
стоящая с правой стороны, точно таким же образом закладывала за спиной правую
руку и бралась за правую руку девушки своей пары. Такое переплетение рук
танцующих девушек характерно и спереди. Когда пары определялись, каждая из
девушек поворачивалась на месте вправо и влево, потом пары поворачивались
вокруг себя, и бежали по кругу, держась за руки, и пели:
"Ой, на гори мак, мак,
А в долине так, так.
Макивочки, голубочки,
Зайдимося до купочки,
Обернимосъ так, так"
При этом все пары останавливались на месте, поворачивались вокруг себя и
бежали назад. Так продолжали бегать, пока "не очертие".
Строение круга попарно — явно русский элемент, а положение рук участниц
хоровода, повороты их на месте, вправо, влево, не расцепляя рук, движение пар по
кругу "бегом", темп исполнения хоровода, элементы движений (бег) — все это
элементы украинской танцевальной культуры. Подобный вариант этой игры,
записанный автором в станице Каневской, убеждает в устойчивости элементов
украинских игровых танцев. Здесь просматривается и кружевной рисунок
украинских "веснянок" и плавное сплетение рук танцующих, и живость характера
движений, подвижность всей игры. Устойчивость элементов украинского танца в
этой игре обнаруживается даже при использовании русского варианта. В станицах
Старовеличковской, Кущевской, Днепровской и других эта игра бытовала среди
выходцев из Костромской губернии. Украинское население станины также
принимало участие в этой игре. Содержание и назначение хоровода было таким,
как в русском варианте Костромской губернии. В станице Старовеличковской в
игровом хороводе принимали участие одни девушки. Играющие становились в
круг, а одна входила в его центр. Круг быстро двигался под песню:
"Ой, на горе мак,
А в долине так!
Мак мачистый, головастый,
Завивали молодицы,
Молодицы - головицы.
Встаньте все в ряд,
Спросим за мак".
Далее происходил диалог между участниками хоровода и находившейся в
кругу одной из них, изображающей "мак". Хоровод двигался под песню и
последовательно задавал вопросы, находящейся в кругу: всходит ли мак? зацвел ли
мак? поспел ли мак? Во время песни солистка в кругу плясала, а когда ей задавали
вопрос, она останавливалась, приседала, делая вид, что сажает мак, и отвечала на
очередной вопрос, после чего снова поднималась и плясала. Наконец, ей задавался
последний вопрос - поспел ли мак? И когда изображающая "мак" отвечала "поспел"
- хоровод кричал: "Сбирайтесь отряхивать мак!". Изображающая "мак" старалась
убежать из круга, хоровод ее удерживал, хватал и начинал трясти, при чем
поднимали несколько раз вверх и отпускали вниз. Плясали бурно, толкали друг
друга. Место в кругу занимала та, которую солирующая в кругу, поцелует.
А в варианте этой игры станицы Кущевской диалога не было. Круг
участвующих в игре быстро двигался и пел:
"Край долины, край широкий,
Мак мачистый, головчистый,
Головушки - як розушки.
Стань так - буде мак!"
"Во время пения все быстро двигались и плясали в такт песни, а по окончании
ее подхватывали "мак", т.е. стоящую в кругу, и качали ее — "трясли" мак". Ее
место в кругу занимала другая девушка и игра продолжалась.
Примечательно, что игра "Маковичка" в станице Каневской являлась
хороводным танцем, где хореографическое действие, движение не связано с
содержанием песни. Здесь просматривается развитой пространственный рисунок
танца. Вариант же станицы Старовеличковской уже был игровым, и здесь
содержание песни определяло хореографический текст. И, наконец, вариант
станицы Кущевской имел структуру, вобравшую в себя некоторые элементы
вышеуказанных вариантов. Это объясняется тем, что украинское население станиц,
будучи участником хороводных игр, принимало новые варианты, иное содержание
песни, исполняя их, однако, в привычной для себя украинской манере. Если во
время песни в украинском варианте этой игры участники ее в парах бежали по
кругу, то в станице Кущевской они еще и плясали. И, конечно, здесь русские
плясовые элементы "произносились" исполнителями, выходцами из украинских
областей, по-украински. Простые элементы хода, бега были близки в русском и
украинском варианте, но манера исполнения русских плясовых элементов у укра-
инского населения была, конечно, иной. Случалось, что в игре участники иногда
пытались "ввернуть" свое движение, так как не всегда "удавался русский припляс",
как рассказывал Куц И. Е. Изменение игры, структуры ее, вплетение в её действие
других элементов происходило под влиянием различных факторов, в том числе,
прежде всего, под влиянием самих исполнителей. Показательны в этом плане игры
"Метелица" ("Мэтэлиця") в станицах Новотитаровской, Брюховецкой,
Прочноокопской; "Плетень" - в Надеждинской, Успенской; "Шум" - в
Стародеревянковской, Староминской, Убинской, Ясенской и других.
Игра-танец "Метелица" перенесена на Кубань переселенцами из русских
губерний, в частности, из Владимирской. В русском владимирском варианте
хореографические действие игры развивается самостоятельно и не иллюстрирует
содержание песни. На Кубани же встречаются два варианта: иллюстрирующий
содержание песни (станица Новотитаровская) и вариант, где хореографическое
действие развивается самостоятельно (станицы Батуринская, Брюховецкая). В
станице Новотитаровской играющие берутся за руки и образуют круг. Одни
становятся в кругу. Составляющие круг бегут вправо, бегут влево и поют:
Метелица, Метелица!
Чим старий не жениця?
Ой, як ему женитися,
Як не кому журитися!
Под конец песни танцующие поднимают руки и поворачиваются под ними:
кружатся друг с другом. Стоящий в кругу берет одного по своему желанию из круга
и кружится с ним вправо и влево, потом с другим и так со всеми. Когда кончают
"повороты под руки", песня начинается с начала и игра продолжается. Содержание
песни "Метелица" в кубанских станицах изменилось, но, тем не менее, осталось
фоном, а танцевальное действие, хоть и но иному, но развивается самостоятельно.
Темп танца-игры стал оживленнее, появился бег, вращения под руки, чего не было
во Владимирском варианте. Украинское население кубанских станиц вносило в
русские хороводные игры свои элементы. Теплый климат края способствовал
распространению подвижных игр, поэтому живость темпа, замысловатость и
интенсивность пространственных перестроений, вносимые украинским населением
станиц в некоторые хороводные игры, с течением времени становились обычными,
общепринятыми, а главное желанными.
Даже в такие, искони русские танцы-игры как "Плетень", где
хореографическое действие последовательно иллюстрировало содержание песни,
элементы украинского танца так же проникали в танцевальный текст игры. В
станице Надеждинской играющие становились в круг, пели песню. Двое из круга
поднимали руки, под которыми проходили все играющие. Когда шествие
заканчивалось, крайний начинал "заплетание" вокруг другого, стоящего рядом в
связи с остальными, кладя свои руки на левое плечо и держась за левые руки.
Последние вновь поднимали руки и под ними проходят все играющие и
"заплетание" начиналось на этот раз, сплетая руки внизу, крест на крест, при чем
левая рука каждого ложится в левую ладонь другого. Так соединяются и правые
руки, "заплетание" происходит вокруг крайнего. Образовав "плетень", играющие
расплетаются. Бегом, не расцепляя рук, становятся в линию или круг. Один из них
разрывает им руки - вынимает "колья из плетня". После чего все скачут и кружатся.
Потом игра продолжается. Сдержанность "заплетания" характерная для русского
варианта в этой игре в кубанских станицах сменилось подвижным темпом, а
сплетение рук внизу крест на крест, ловкие повороты, бег — свидетельство
влияния участников игры, выходцев из украинских губерний. Именно благодаря
украинскому населению, принимавшему участие в подобных хороводных играх,
наблюдались подобные изменения.
Вот так и попадали украинские танцевальные элементы в русские хороводные
игры и, насыщаясь ими, хоровод постепенно обретал своеобразие, проявляющееся
не только в сочетании танцевальных элементов разных национальностей,
композиции, движения и пластики, но и в формировании и отборе своеобразных
качественно новых движений, которых не было в арсенале выразительных средств
русского и украинского танца. Хороводные игры на Кубани были и медленные ("В
полотна", "Плетень", "Сирый дуб" и др.) и быстрые (плясовые) ("Маковичка",
"Метель", "Шум" и др.). В медленных хороводных играх, как правило, изобилие
различных фигур, просматривающийся пространственный рисунок. Мужское
население станиц с удовольствием принимало участие в этих играх, композиция и
движения которых подчеркивали строгость и романтичность казачьего костюма. В
ряде медленных хороводных танцев, имеющих русско-украинскую основу,
встречаются прямоугольные, диагональные построения участников, угловатые
фигуры линейного характера. Это объясняется тем, что казаки, принимавшие
участие в играх, часто вносили в них строевые элементы (шеренги, линии,
колонны) и т.п. Это уже было влиянием своеобразия военизированного быта
кубанцев. Неслучайно, в дальнейшем торжественные, медленные танцы на Кубани
получают широкое распространение и используют в основном композиции
линейного характера. Конечно, в определенной степени здесь следует сказать и о
влиянии линейных танцев и игр (особенно военных) кавказских горцев.
Быстрые (плясовые) хороводные танцы кубанцев характеризуются более
развитой танцевальной лексикой. Здесь тоже есть пространственная композиция,
но развивается танец в основном за счет движения, разнообразия его вариантов.
Если медленные хороводные танцы по своему характеру и темпу позволяли
развитию и привнесению лишь линейных рисунков, то и быстрые плясовые также
несли в себе эти возможности. Только здесь рисунок был проще.
Анализ вышеприведенных примеров, убеждает, что варианты игр, строящихся
на хороводе, претерпевали самые различные изменения, но нигде эти игры не
оставались в чистом виде - русском или украинском. Форма хоровода во всех
случаях оставалась сомкнутой, что убеждает в устойчивости русских и украинских
танцевальных традиций. Ведение хозяйства, землепашество было вторым занятием
у казаков после военной службы. А бытование подобных игр было довольно
устойчивым в кубанских станицах. Хороводные игры пользовались большой
популярностью и распространены были повсеместно. Они способствовали
появлению лирических, плясовых и игровых танцев. Смешение национальных
элементов украинской и русской танцевальной культуры в этих играх-хороводах
формировало своеобразие движений, композиции, характера, манеры исполнения.
Костюм кубанцев, заимствованный у кавказских горцев, во многом определил
хореографический жест, архитектонику танца. Через костюм в игры - хороводы,
имеющие русскую или украинскую основу, проникали и элементы культуры
кавказских народов.
Особой любовью у казачества пользовались военные игры, они принесены на
Кубань запорожцами. Но на Украине к концу XIX века эти игры вышли из
употребления. На Кубани же формированию и утверждению их способствовал
военный быт казаков. Привлекали внимание казачества и некоторые военные игры,
джигитовка, элементы военной гимнастики народов Северного Кавказа. На
кубанские военные игры оказало влияние и пришлое население из Тульской,
Пензенской, Симбирской, Нижегородской, Вятской, Пермской, Астраханской
губерний, где были распространены игры "Города", "Городок", "Башни",
"Кулачки", "Города брать" и т.п. Примечательно, что основным атрибутом казачьих
игр, как военных, так и спортивных, являются клинок, сабля, кинжал, что не
характерно для русских и украинцев. Копья, шесты в некоторых играх запорожцев
находили применение, но ни на Украине, ни в России не применялись в играх
клинки, сабли, кинжалы. В этом уже заметно отстоявшееся своеобразие игр
кубанских казаков, обнаруживающее также и влияние кавказских военных игр.
Смешение разно-национальных элементов в таких играх можно было наблюдать на
Кубани в конце XIX - начале XX века: "Война крепостная" — в Екатеринодаре,
"Шарлай" - в станицах Ставропольской, Новотитаровской, "Диор", "В Шамиля" - в
станицах Темижбекской, Старовеличковской, Каменнобродской и других.
Бытовали в кубанских станицах и такие игры, которые соединяли в себе элементы
военных черкесских игр, русских "кулачек", в сложной композиции переплетаясь с
хороводом.
В станице Кавказской в лунные вечера рождественских святок и других
зимних праздников молодежь собиралась на углах улиц и там девушки открывали
общий хоровод, продолжавшийся иногда за полночь, а парни - "кулачный бой". Для
боя вся станица делилась на "две стороны", "одну составляли старожилы с новодонцами, а другую - форштадтские и хохловки". Границею служила улица, центром
боя были те же углы, где собирался хоровод. Бой начинался подростками, к
которым, в случае отступления одной из сторон, постепенно присоединялись по 2-3
человека взрослых, а потом и бородатые казаки. В бою устанавливались правила, а
именно; не позволялось бить с тыла, а так же сидячего или лежачего и сводить
счеты по окончанию боя. Структура боя, защита и наступление - след влияния
черкесских военных игр "Диор" и "Кееноба".
"С обеих сторон были с разбитыми носами. Бой шел во все время хоровода, а
как только в хороводе прекращалась песня, парни с той и другой стороны по
одному убывали к хороводу и бой слабел, к полуночи прекращался совсем".
Присутствующие сцены "кулачного боя", хоровод в этой игре — типично русские
элементы.
На другой день вчерашние враги, сошедшись вместе, со смехом передавали,
кто кому и в каком месте сумел "поднесть тютю" (дал хороший удар), смеясь над
неловкостью того или иного участника, часто изображая отдельные элементы
вчерашнего боя. Юмор, шуточные сцены таких "сражений" - своеобразное влияние
украинской культуры. Часто побежденные "откупались", т.е. устраивали угощение
для участников боя с едой и напитками. Так обычно заканчивались и черкесские
военные игры.
Население кубанских станиц восприняло от кавказских горцев боевую
гимнастику, джигитовку. По всей Кубани проводились соревнования по верховой
езде. Войсковое начальство заботилось о регулярном проведении подобных
мероприятий. Во многих станицах устраивались специальные площадки, где
обучали верховой езде и джигитовке подростков. Военные игры и соревнования в
джигитовке, "кулачные бои" ("кулачки"), являющиеся популярным развлечением
станичной молодежи по воскресным и праздничным дням, отражали жизнь и быт
казачества, служили в определенном смысле физическим воспитанием казаков,
готовили к трудностям походов, к службе на кордонах, воспитывали выносливость,
силу, ловкость и лихую удаль кубанцев. Эти игры по своему характеру были
патетичны, необычайно подвижны, насыщены воинскими жестами. И если в них
также явственно просматривался синтез разно-национальных элементов, то
своеобразие их формы, манеры и характера исполнения, дух вольницы, особая
горделивая поступь дают возможность говорить о самобытном облике кубанских
казаков.
Большое количество участников и зрителей привлекали военные игры. По
существу они представляли собой синтетическое действие, в котором были слиты
воедино элементы военной гимнастики, возгласы и пение, рубка, драматические
элементы и танец. Их с полным правом можно назвать своеобразным первичным
"массовым плясом", так как движения, изображающие сцены сражений,
упражнения
с
клинками,
сохранили
экстатическую
стихийность,
импровизационность и играли в этом массовом действии одну из главных ролей.
Несмотря на насыщенность, танцевальными элементами подобных массовых
игр-представлений из них не выделились сколько-нибудь законченных
воинственных танцев и бытование воинственных массовых танцевальных форм до
сих пор обнаружить не удалось. А вот соревнования в верховой езде, в джигитовке,
"рубке" регулярно проводились войсковым начальством для поддержания боевого
духа кубанцев. Особой популярностью пользовались они накануне войсковых
учений, собирая на станичной площади все население. Это были яркие массовые
зрелища, заслуживающие специального внимания, так как в них наиболее
самобытно проявлялось своеобразие боевого духа кубанцев и неуемная стихия
народного танца... Да, танца! Потому что пластикой, выразительными выпадами,
патетикой жеста, четкими подвижными перестроениями отличались эти массовые
соревнования-действа, традиционно заканчивающиеся танцами в честь
победителей.
Хореографическая инкрустация вкраплялась во все сколько-нибудь
радостные события в быту людей.
Чтобы поднять боевой дух кубанцев войсковое начальство пыталось
пропагандировать военные игры. В середине и конце XIX столетия эти игры еще
были популярны. Однако казаки постепенно осваивали плодородные земли Кубани,
стремились к оседлости и военные игры под напором событий 1917 года
постепенно уходили в прошлое. Отдельные элементы военных игр (пеший ход,
боевая гимнастика) еще наблюдались на общественных праздниках в 20-е годы, но
постепенно исчезли совсем и они. Зато соревнования в верховой езде, скачки на
конях и джигитовка до сих пор бытуют в кубанских станицах Пластуновской,
Васюринской, Динской и других, украшая народные празднества.
В советское время многие военные игры получили сценическую
интерпретацию, способствуя формированию танцев военной тематики. В основной
массе таких танцев слышен ритм стука копыт коня. Ведь кубанские казаки
большую часть своей жизни проводили в седле, в трудных переходах по узким
горным тропам, часто подвергая свою жизнь опасности. Такие танцы
воспроизводили сложные сцены военных сражений, скачку на конях, упражнения с
клинками, умение управлять конем. Танцы военной тематики, воспевающие
воинскую доблесть и ратную долю казака по своей форме чаще всего плясы-сюиты,
включающие сцены народных празднеств, соревнований, возвращение казаков из
походов, а также переплясы и просто воинственные бурные танцы,
рассказывающие о жизни и службе кубанцев в походах, о ловкости, смелости и
геройстве, а иногда и гибели их в боях за родную землю. Казачьи (мужские и
смешанные) плясы в сценической форме благодаря профессиональным
балетмейстерам определились в самостоятельный жанр кубанской хореографии.
Формированию танцевального жанра, его выделению, как самостоятельного
организма, из хороводного действа на Кубани способствовал обычай "улицы",
распространенный в станицах и хуторах края.
"Казачья молодежь черноморских станиц под праздники, а в августе каждый
день по вечерам для провождения времени имеет обыкновение собираться на
"улицах". "Улицы" - это своего рода клубы" - так писали Кубанские областные
ведомости в 1880 году.
Вот на этих-то "улицах" в станицах Расшеватской, Прочноокопской,
Николаевской, Каменнобродской и других собиралась молодежь поделиться
впечатлениями минувшего дня, пошутить, потанцевать, поиграть "в конца". Здесь
на станичной площади происходили знакомства парней и девушек с разных концов
станицы, здесь пели хороводные танцы, по сторонам образуя кружки с пищиками и
бубнами - самой распространенной "музыкой". Главный центр "улицы" занят был
хороводом. Участниками его являлись преимущественно девушки и молодые
казаки. "Улица" обычно начиналась хороводом, который состоял из одних девушек,
а парни сновали беспорядочно около них, "ловили" девушек, т.е. выбирали пару.
"Вот два казака в черных бешметах неуклюжим толчком или подергиванием
приглашают одну девушку отделиться от общего круга, она повинуется, и втроем
они уходят в сторону. Тут они шутят, смеются. Постояли парни, поговорили и
опять вертятся у хоровода, приглядываются, расспрашивают и, наконец, "ловят"
другую и опять в сторону, и опять смех, шутки и прочее. А на кругу уже с визгом
"скачут" в "конца". Игра "в конца" - это своеобразное танцевальное действие,
строящееся по фигурам и потому напоминающее по форме кадриль.
Распространение и утверждение как танца кубанские кадрили получили на "улице".
В своей композиции они почти не используют рисунков сомкнутого круга и имеют
фигуры линейного характера. Это объясняется влиянием линейных танцев
кавказских народов. Переплетаясь, композиционные элементы русских, украинских
и кавказских танцев в кубанских кадрилях образуют сложные замысловатые
фигуры, строящиеся на треугольниках, четырехугольниках, двойных диагоналях и
фронтальных линиях. Пластика и движения их при этом так же насыщены
национальными элементами разных народов. Игра "в конца" на кубанских "улицах"
чаще всего начиналась с расположения танцующих пар по сторонам (по углам) или
по кругу. На центр выходила одна, реже две пары танцующих и исполняли
различные движения. Мужчины - "закладки", "присядки", вставали на пальцы,
подворачивая их "под самые пятки", и красовались перед девушками газырями,
лихо закладывая к ним руку. Девушки же обходили их плавным движением, иногда
дробью, руки при этом были особенно пластичны и мягки. Часто пары ловко и
замысловато строили фигуры танца, используя платок, за концы которого
держались. После подобного обыгрывания платка в центре "улицы" пары
возвращались на свои места и их сменяли новые исполнители, которые могли
повторить рисунок их танца или движения, а чаще добавляли что-то свое,
интереснее и замысловатее, чтоб последующим танцорам было еще труднее
"откупиться" танцем или "разгадать", то есть повторить его точь в точь.
В "кружках" в это время гудит и хрипит музыка, не успевая удовлетворять
жаждущих поплясать. С особой удалью казаки исполняли на "улицах" закубанскую
лезгинку, "наурскую" или "танец Шамиля", подражая горцам в повадках, в манере
держаться с женщиной во время танца. Часто "улицы" станичной молодежи
заканчивались танцем "дэла", исполняющимся под напевные короткие песенки.
Здесь, на "улицах", девушки давали волю своей фантазии, ловкости, юмору и
смекалке, соревнуясь друг с другом в песнях и танцах. Здесь изобретали они новые
коленца и движения, новые рисунки и фигуры танцев. Парни, увлекшись танцем, и,
войдя в азарт, демонстрировали ловкость обращения с кинжалом или клинком,
исполняли различные прыжки и повороты с частым подниманием на пальцы, по кавказски закладывая руку то к газырям, то за спину.
Но вот несколько девушек, ближайших подруг, запели: "Ой, все ко двору, все
ко двору...", нетанцевальный мотив резко выделялся из общего гула и вся "улица" в
момент стихает, будто желая удостовериться, действительно ли раздается сигнал
расходиться. В это время песня "Ой, все ко двору" повторяется в нескольких местах
"улицы" и вся она в течение нескольких минут расплывается по всем
направлениям. "То там, то здесь слышатся отдельные крики: "Машка-а! Анюта-а!".
Это собираются девки одного квартала, растерявшиеся на "улице" в общей массе,
чтобы вместе с песнями возвратиться домой".
Обычай собираться на "улицах" был апофеозом веселья кубанской молодежи.
"В нем выражается избыток сил и энергии. Тут молодежь свободна, не чувствует
подавляющего действия старших и от души веселится".
Кубанские "улицы" представляли собой парад всевозможных песен, костюмов,
танцев, самобытность которых заключалась в удивительном сочетании
национальных элементов культуры кавказских горцев, русских и украинцев. Здесь
всегда были широко представлены все виды народного творчества кубанцев: их
мастерство и изобретательность в танцах, находчивость и юмор в песнях,
припевках, красота и строгость костюма, нарядность наборного ремешка - пояса и
кинжала.
"Улицы", бытовавшие в кубанских станицах еще в 30-50 годы XX века, были
популярны и любимы населением. Они способствовали сохранению игровых,
плясовых хороводов, кадрилей, шуточных танцев. Такие танцевальные формы, как
"хоровод невест", "полька-костырка", "полька-ойра", "Полька-Катя", "В карманы",
"Метелица", "Игра в конца", исполняющиеся на "улицах" в ряде станиц в 40-50-е
годы XX столетия, дошли до нас благодаря этому обычаю. В станицах УстьЛабинской, Васюринской, Динской, Кавказской и других этот обычай бытовал в
50-е годы, изредка его можно наблюдать и сейчас в отдельных хуторах Кубани.3
Кубанские казаки были прекрасными наездниками, так как с детства учились
верховой езде, владению клинком, осваивали сложные элементы боевой
гимнастики и джигитовки. Неудивительно поэтому, что многие движения народной
пляски кубанских казаков передают характер езды на лошади, а некоторые
движения танца воспроизводят элементы военной гимнастики и джигитовки. Это
придает танцам кубанских казаков характер мужественности, удали и задора,
боевой дух, воплощает в нем силу, ловкость лихого наездника. В военных танцах
отражена жизнь рядового казачества, а тема их - ратный подвиг.
Пляска, как и песня, она украшает собой часы досуга, бодрит и воодушевляет в
трудном походе, скрашивает однообразие службы на кордонах. Мужские казачьи
плясы изобилуют искрометными движениями, замысловатыми коленцами. Они
поражают строгостью манеры, боевым темпераментом, четкостью и слаженностью
исполнения каждого движения. Но вся красота кубанского танца, его богатство и
разнообразие выразительных средств раскрываются на станичных праздниках, где
в танцах принимают участие девушки, станичная молодежь. Игры, "улицы",
станичные гулянья, свадьбы, осенние и зимние "посиделки" были насыщены
танцевальными элементами и несли в себе их разнообразные формы.
А такой кубанский обычай как "улица" способствовал выделению некоторых
самостоятельных танцевальных форм: игрового хоровода, кадрили, хороводного
танца, пляски, польки и других. С течением времени в начале XX века на
различных общественных празднествах, соревнованиях в джигитовке, в скачках на
конях появляются танцы в честь победителей. Они исполнялись большим
количеством участников, постепенно утверждая форму своеобразного казачьего
пляса с множеством коротеньких сольных танцев. Яркость мужского танца
проявлялась на праздниках, посвященных возвращению казаков. Возвращаются
кубанцы из похода, как на крыльях несут их верные кони в родную станицу.
Радость встречи с женами, невестами выливается в безудержном казачьем плясе.
Стремительно вылетают они друг за другом на круг, чтобы в сложных прыжках,
движениях рассказать о своей ловкости, находчивости, выносливости и
физической закалке в походе, в бою. Но вот раздаются звуки знакомой мелодии это девушки одна за другой выплывают с гармошками. Несколько звонких
переборов и рассыпалась девичья линия, слышны выкрики, хлопки. Начинается
общий пляс, бодрый, крепкий, лихой. А на кругу уже соревнуются казаки в
мастерстве и изобретательности коленец. Не уступают им в искусности танца и
девушки. Кто окажется более ловким и умелым, поразит плясунов и зрителей
замысловатостью и разнообразием движений. В этом безудержном увлекательном
танце - значительность единства боевого духа народа, верность Родине и боевым
традициям, выражающим существо пляски, насыщенной эмоциональной силой.
Формирование своеобразия кубанского танца, его характера и манеры
исполнения проходило в естественной жизненной среде общественно-бытовой
обрядности, разнообразных формах досуга, определялось медленно и не броско
для очевидцев и бытописателей-путешественников. Сведения о календарной
обрядности, художественном народном творчестве кубанцев в основном мы
черпаем из полевых записей историков, естествоиспытателей, путешественников и
из воспоминаний любителей старины. Эти материалы свидетельствуют, что
население кубанских станиц в конце XVIII - середине XIX века водило хороводы,
отплясывало гопак, метелицу и зажигательную лезгинку.
Однако уже в 70-90-е годы XIX века в частных собраниях казачьей верхушки, на
танцевальных вечерах появляются такие танцы, как "Наурская", "Дэла", а также
кадрили и польки. Эти танцы уже в определенной степени несли в себе те
отборные элементы, которые в дальнейшем характеризуют кубанскую
хореографию как своеобразие русского танца юга России.
Смешение разно-национальных танцевальных элементов происходило и в
танцевальных салонах знати кавказских горцев. Ведь "курманы", на которые
черкесы приглашали всю казачью верхушку, кроме угощений и специального
ритуала предполагали еще и развлечения - танцы. И здесь горцы показывали
свою удаль уже в танце, приглашая "сразиться" на кругу и своих "кунаков" гостей, кубанских казаков. Часто кубанцы, выйдя танцевать, не только осваивали
темпераментные танцы черкесов, но и не уступали в ловкости своим соперникам,
лихо, заламывая "носки под самые пятки". Привлекала внимание казаков и
манера горцев держаться по отношению к женщине в танце. Казаки на "курманах"
пытались танцевать с горянками и торжественные кавказские танцы. Интерес к
кавказской танцевальной культуре не ослабевал у казаков никогда. Казачьи
офицеры приглашали на танцевальные вечера молодых черкесов, иногда с их
женами, с целью посмотреть на их танцы. И если подобные мероприятия
способствовали лишь ознакомлению, сближению некоторых элементов
национальных культур при незначительной аудитории, то станичные "посиделкидосвитки", кубанские "улицы" и "вечерки", обычаи, соответствующие кубанским
свадьбам и другим народным обрядам, а также игры, скачки-соревнования по
верховой езде, устраиваемые в дни народных празднеств, явились той благодатной
почвой, на которой формировалась художественная культура кубанцев, в том
числе и танец.