Борис Лукьянчук (Москва-Сингапур) Брукнерхауз Брукнерхауз Барбаре Улучивши момент, свою тему протяжно затянет гобой, Потечет из бутылки струя золотого, хмельного напитка... Белый снег упадет на поля, повлекут за собой Барабаны судьбы и тремоло дрожащая нитка. Это время Адвента настало - четыре свечи зажигать И водить до утра хороводы, свершая веселье, Где крадётся в ночи обезумевший тать, Где дымятся в котлах на огне приворотные зелья. Где стареющий F. - чернокнижник, чернец, чародей Разбирал фолиантов старинную, темную пропись. Нотный стан, как царапиhа в пять заостренных когтей, Проведенных по свитку, где кровью - знакомая подпись. Если писано кровью, то стоимость красок важней полотна. Оттого и подсчитаны капли, ушедшие в эту картину. В полнолунье русалки все также всплывают со дна И влекут, хохоча, заплутавшего мельника в тину. Правда, все это рушится быстро, как дом из песка... И все выше кричит полоумная флейта в зените. Что за странное слово слагает, трясясь, колдовская доска, Что бормочет рояль, о какой там еще Маргарите? Это падает снег, мой дружок, это падает снег На обломки империй, на немок и их фаворитов, 1 Это сладкие слезы из глаз начинают разбег Сожаленья о жизни, что так и была не прожита. Линц, декабрь 1994 г. Неоконченная пьеса для механического пианино Вот цифирки. А вот и стрелки. Вот маятник. А вот куранты. Вот занавес. А это сцена. Там музыка. Там оркестранты. А это дирижер. Он замер, Воздевши руки. Это скрипка. А это “Страсти по Ивану”. Гудочек с улицы (бибибка). А это мрак. В нем лучик. Тело. Тут пальчики. Там черевички. Вот танцовщица догорела, Как будто скрученная спичка. А это автор. “О деревня!” В эпиграфе. А это свечи. Вот улица. А вот деревья. Тут домики. Там человечек. Вот электричка. Надпись “Сходня”. Вот женщина. А вот мужчина. И кто-то говорит: “Сегодня Двадцать седьмая годовщина”. Сингапур, 1 декабря 2000 г. 2