Барыня

Владимир ЗАХАРОВ
БАРЫНЯ
по мотивам
М. Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА
и народных песен
(музыка И. Стравинского «Свадебка»)
Трагикомедия в 2-х действиях
г. МОСКВА
2008 г.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА :
АРИШКА
МАТРЁНКА
НАСТЯ
ТАНЬКА
НАТАШКА
АНИСКА
- девки
МАРИШКА
ПАЛАШКА
ПОЛЬКА
ДУНЯШКА
АННА ПАВЛОВНА
- БАРЫНЯ
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ
- её муж
НАДЕЖДА
ГРИША
- их дети
АКУЛИНА
- ключница
АННУШКА
- богомольная старушка
ПАВЕЛ
- крепостной художник
МАВРУША
- его жена
КИРЮШКА
- столяр
МАРФА
- кухарка
СЕРЁЖКА-фалитур
- беглый солдат
СТРИЖЕНЫЙ Фёдор Платонович
- майор
ФЕДОТ
- староста
АГАШКА
- горничная
ФОКА
- мужичонка
ГУВЕРНАНТКА ЗАТРАПЕЗНЫХ
ЕГОРКА - ЖЕНИХ
1
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Хоровод:
(в луче света)
За девками, из глубины, выходят все, друг за другом, – уходят прочь.
Как за нашим за двором,
Как за нашим за двором,
За-а двором, за двором, за-а двором, за двором,
Шелкова трава росла,
Шелкова трава росла,
Ше-елкова, шелкова, ше-елкова, шелкова.
По той траве пава шла,
По той траве пава шла.
Па-ава, пава шла, па-ава, пава шла.
А за ней-то Барыня,
А за ней-то Барыня,
Ба-арыня, Барыня, Ба-арыня, Барыня.
Вслед за ними девки шли,
Вслед-вослед-то девки шли,
Всё-ё, всё-то видели, всё-ё, всё-то видели.
Пава смотрит и молчит,
Ничего не говорит.
Шепчет Барыня ей вслед: «Ты скажи мне, дай ответ.
О-ох, скажи мне, дай ответ! О-ох, скажи мне, дай ответ.
Пава, пава, ты моя, пава, пава, ты моя,
Ты-ы моя, ты моя, ты-ы моя, ты моя!»
Ну, а пава ей в ответ,
Ну, а пава ей в ответ:
«Не-ет, нет, сударыня! Не-ет, нет, сударыня!
Не твоя, я не твоя,
Не твоя, я не твоя...
ЗТМ
Картина первая
Раннее утро.
Девки вышивают. У входа юркая, как ртуть, Дуняшка.
Недалеко старушка-Аннушка, за маленький рост прозванная "каракатицей",
2
вяжет чулок, тихонько напевает:
«Слава богу, за всё, слава богу, за всё,
Слава богу, за скорбь и за радость.
Слава богу, за всё, слава богу, за всё,
Слава богу, за скорбь и за радость.
Если, может, покажется, крест твой тяжёл,
Не по силам тебе он достался…»
НАСТЯ (красивая, статная). Девки, какое на сегодня распоряжение от
барыни? Никто не слышал?.. Аришка, не знаешь?
АРИШКА (высокая смуглая). Не-а… Хорошо, кабы в лес… за ягодами.
АНИСКА (скуластая). В сад бы… паданцы собирать.
МАТРЁНКА (белокурая, синеглазая). Как же… засадит вот так на целый
день...
НАСТЯ. Да… помирай тогда от духоты!
Некоторое время девки работают молча.
ТАНЬКА (худенькая, веснушчатая). Сказывают, во ржах солдат беглый
притаился. Намеднись, Дашутка с села в лес по грибы ходила, так он как прыснет из
ржей да на неё... Хлеб с ней был, молочка малость –отнял и отпустил.
АНИСКА. Солдат-то, слышь, здешний, из Великановской усадьбы, Серёжка
- фалетур.
МАРИШКА (полненькая, смешливая). А в Лому-то, сказывают, медведь
проявился. Вот, коли, туда пошлют, да он в гости к себе позовёт…
ПОЛЬКА (хроменькая). Ага, позовёт. Меня он тогда в один глоток съест.
(Девки смеются).
МАРИШКА. В Москалёве, говорят, одну бабу… медведь… в берлогу увёл
да целую зиму у себя продержал.
НАСТЯ. Так она в кухарках у него жила. (Девки хохочут).
Как угорелая вбегает Дуняшка.
ДУНЯШКА. Барыня! Барыня идёт!
Говор мгновенно стихает, головы наклоняются к пяльцам, мелькают иглы,
стучат коклюшки.
НАСТЯ. Аришка, давай «Берёзку». Девки, поём…
АРИШКА (начинает, девки подхватывают):
Берёзка белая,
Берёзка стройная,
Куда клонишься,
Поклоняешься?
Веткой дивною
Расстилаешься?
3
Поклоняюсь я, расстилаюсь я.
Всюду тучки летают,
Нас к земле прижимают.
Злые вьюги с небес
Нам мороз приближают…
В дверях барыня, – Анна Павловна, нечёсаная, в засаленном капоте, в шлёпанцах
на босу ногу. Пока девки поют, производит утренний осмотр.
Её сопровождает ключница Акулина, худая, со строгим иконописным лицом,
и горничная Агашка, вертлявая, пронырливая, подхалимка и наушница.
Барыня не спеша проходит между пяльцами, коклюшками, зевает, почёсывает
поясницу, возвращается. Тупо смотрит на одну из девок. Пение прекращается.
БАРЫНЯ. Ну… ну-ну-ну, куда… куда ты тычешь-то, халда? Где твоя игла?
Глаза, что ль, подевала? (Небольшой подзатыльник, подходит к другой.) Пятен-то,
пятен насажала, ой… Учти, ещё увижу, на скотник отправлю. Так и знай. (Немного
попало и этой. Закончив осмотр, обращается к ключнице.) Куда сегодня хамок-то
наряжать? (Держит губами шпильки, укладывает на затылке волосы). Или дома
оставить?
Девки настораживаются.
АКУЛИНА. Малина, сказывают, поспевать начала.
БАРЫНЯ. Ну, так в лес за малиной. Вот в Лисьи Ямы и пошли.
АКУЛИНА. Пообедавши идти?
БАРЫНЯ. Дай им по ломтю хлеба с солью да фунта три толокна на всех, –
будет с них. Ужинать будут, успеют налопаться.
АКУЛИНА (девкам). Идите во двор, берите лукошки. Я сейчас приду.
Девки быстро уходят.
Барыня провожает каждую подозрительным взглядом. Особенно задерживается
на Матрёнке, которая вся съёжилась, проходя мимо барыни.
БАРЫНЯ. Что? Как оказалось-то... тяжела Матрёнка?
АКУЛИНА. Не могу ещё наверно сказать… Должно, быть… по видимости что
так.
БАРЫНЯ. С Васькой связалась опять?
АКУЛИНА (уклончиво). Видели их вместе...
БАРЫНЯ (Агашке). Та-ак, Василёк. Учтём. М-гу… Позвать её. (Агашка
выбегает). Что ж, Матрёшенька... За самого, что ни на есть, нищего отдам.
Вбегает Матрёнка, за ней Агашка. Матрёнка, бледная, ни жива - ни мертва,
кланяется Барыне. Агашка ждёт приказаний.
БАРЫНЯ. Значит, так. Затрапез вывернуть. Наизнанку. М-гу. Это всё на ней
вывернуть. Чтобы всем видно было, а как же? Передничек надо снять. Не надо
прикрываться. Снять. И на скотный. На скотный её!! (Матрёнка зарыдала). Пааскуда… А?!! П-шла прочь…
Матрёнка убегает. За ней Агашка.
4
АКУЛИНА. Сударыня, вчерась беглого солдата во ржах приметили.
БАРЫНЯ (бледнеет). Солдата? Где? Когда?
АКУЛИНА. Да тут недалечко, во ржах. Сельская Дашутка по грибы в Лисьи Ямы
шла, так он её ограбил, хлеб, слышь, отнял. Дашутка-то его признала. Бывший
Великановский Серёжка-фалетур... Помните, ещё старосту ихнего убить грозился.
БАРЫНЯ. Что ж ты, псовка старая, мне не доложила? Кругом беглые солдаты
бродят, все знают, я одна не ведаю.
АКУЛИНА. Что ж мне докладывать? Это Старостино дело. Я и то ему говорила:
доложи, говорю, барыне. А он: что зря барыне докладывать? Стало быть, обеспокоить вас
поопасился.
БАРЫНЯ. Беспокоить? Ох, нежности какие! А ежели солдат усадьбу сожжёт, кто
отвечать будет? Сказать старосте, чтоб непременно его изловить! Чтоб к вечеру же был
представлен! Взять Дашутку и всё поле осмотреть, где она его видела.
АКУЛИНА. Народ на сенокосе, кто же ловить будет?
БАРЫНЯ. Которые на барщине, не трогать, а которые на себя сенокосничают,
пусть уж не прогневаются. Зачем беглых разводят.
Входит Агашка.
АГАШКА. Сударыня, Павел с Маврушой белый хлеб принесли.
БАРЫНЯ. Пусть несут.
Агашка уходит.
Крепостной художник Павел с женой Маврушей вносят, покрытый чистой холстиной, деревянный лоток с белым хлебом, ставят его на ларь и низко кланяются. Павел
– высокий худой, Мавруша – небольшого роста, худенькая, с бледным лицом и большими
грустными глазами.
БАРЫНЯ. Хлебы испекли?
ПАВЕЛ. Так точно, сударыня.
БАРЫНЯ подходит, откидывает холстину, придирчиво
разложенные на лотке румяные пшеничные хлебы и просфоры.
осматривает
Входит барин Василий Петрович, в халате и в тапках на босу ногу. Он тоже подходит к ларю. Павел и Мавруша кланяются.
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Просфоры принесли?
ПАВЕЛ. Так точно, сударь.
Василий Порфирьевич осматривает просфоры, хочет взять одну.
БАРЫНЯ. Погоди. Сейчас Акулька примет по весу. Ступайте.
Павел поднимает лоток. Он, Мавруша и Акулина уходят. Барыня задержалась
недобрым взглядом на идущей сзади Мавруше.
Нечего сказать, нещечко взял за себя Павлушка. Сидят в своей каморке с утра до
вечера, друг дружкой любуются. Он образа малюет, она чулок вяжет. И чулок-то не
5
барский, а свой. И хоть бы раз она догадалась, хоть бы раз пришла: позвольте, мол,
барыня, мне господскую работу поработать. У меня тоже ведь разум есть. Понимаю,
какую ей можно работу дать, а какую нельзя. Молотить бы не заставила. Не знаю, что от
неё дальше будет, а только ежели... Ну, уж не знаю... не знаю.
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Вольная ведь она была до замужества, ещё не
привыкла.
БАРЫНЯ. Ишь ты, не привыкла. Скажите, пожалуйста. Не привыкла, так я приучу.
Недотрога какая выискалась.
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Ну, это ты себе всё говори, мне не надо. Себя вини.
Ты давала Павлу разрешение на вольной девушке жениться, не я. Он работал по оброку в
Торжке, ты довольна была? Довольна, – лишнюю рабу тебе в дом привёл. Чего ж
теперь фырчишь?
БАРЫНЯ. А её что... чёрт за рога тянул за крепостного выходить?! Нет, нет, нет!
По-моему, ежели за крепостного замуж пошла, так должна понимать, что и сама
крепостной сделалась. А то ведь что прокураты делают? Запрутся, да никого и не пускают
к себе. Одна эта блаженная, старушенция… к ним она одна и шастает. Сидят, промежду
себя разговаривают. Он образа пишет, она краски ему трёт, а каракатица эта, Аннушка,
божественные рацеи им разводит. И самовар с собой привезли. Чаи да сахары... Дворяне
какие нашлись! Вот я возьму да самовар отниму.
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Не трогай ты их, ради Христа. Пускай он иконостас
в нашей церкви кончит. Где мы другого художника найдём? Живописец он хороший.
Усерден.
БАРЫНЯ. Иконостас сам по себе, а и она работать должна! Натко! Явилась
господский хлеб есть, пальцем об палец ударить не хочет! Даром-то всякий умеет хлеб
есть.
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. А я тебе говорю, не трогай! Дай ты ему спокойно
работать. Печёт же она хлебы и просфоры.
БАРЫНЯ. Это в неделю-то на три часа и дела всего. И то, - печку муженёк истопит.
Нет, я этого так не оставлю. Этак и другие хамки начнут фордыбачить. Маврушке,
дескать, можно, а почему нас спину гнуть заставляете? Нет, я с этой недотроги спесь
собью.
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ (махнул рукой). Тебе не втолкуешь… (Идёт к двери).
БАРЫНЯ. Иди, иди, ворона старая! Ничего не желает знать. Всё на меня свалил.
Сидит у себя в кабинете, и горюшка ему мало, а я целый день, как в огне горю.
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. И не буду ничего делать! Сама забрала всё в свои
руки, от всего меня отставила, на себя и пеняй!..
Уходит.
БАРЫНЯ. Нашла, с кем бобы разводить. У других муж помога, а у меня только
слава что муж. Сидит, запершись в кабинете, или бродит по коридору, да по ляжкам себя
хлопает. (Продолжает излияния вернувшейся Акулине). Господи, что я за несчастная! Всето в довольстве, в холе... Одна я целый день, как в котле киплю. За всем присмотри, всего
припаси, обо всём подумай. Хамкам, – и тем не в пример вольнее. Убегут в лес и …
Входит Агашка.
АГАШКА. Барыня, садовник вас в ранжерею просит, персики обирать. Сегодня,
говорит, два ведра паданцев набрал.
БАРЫНЯ. Фу ты, пропасть! Вздохнуть не дадут. Ступай. Скажи, сейчас приду...
6
Агашка уходит. Входит гувернантка Марья Андреевна с Гришей, подростком лет
одиннадцати, – субтильный, квёлый, любимец матери, подхалим и наушник…
Гувернантка, – жеманная девица из обрусевших немок, говорит с притворной
слащавостью.
ГУВЕРНАНТКА. С добрым утром, Анна Павловна.
Гриша, на правах любимца, подходит к маменькиной ручке. Барыня чмокает его в
голову.
БАРЫНЯ. Ну, как дети, Марья Андреевна?
ГУВЕРНАНТКА. Я должна вам пожаловаться, Анна Павловна. Степан опять не
слушался и грубил. Я его не взяла с собой, это просто…
БАРЫНЯ. Опять?! Вот балбес?
ГУВЕРНАНТКА. Я ему отказала в чае.
БАРЫНЯ. И хорошо сделала.
ГУВЕРНАНТКА. Назвал меня (стыдливо)... лахудрой, а вас…
БАРЫНЯ. Ах, паршивец! Оставить без обеда!.. А как Гриша?
ГУВЕРНАНТКА. Сегодня мы тоже не можем похвастаться. Из катехизиса слабо, а
из поэзии даже очень.
БАРЫНЯ. Ну, вот видишь, а я иду в ранжерею, тебя хотела взять, но теперь...
И только, было, Гриша в слёзы, как…
ГУВЕРНАНТКА. О, нет, нет, нет! Я надеюсь, мы исправимся. Да? Гриша, ты к
вечеру скажешь мне свой урок из поэзии?
ГРИША (всхлипывая). Скажу...
ГУВЕРНАНТКА. В таком случае можешь отправиться с мамашей.
БАРЫНЯ. Что же, ежели Марья Андреевна... Поцелуй у неё ручку. Скажи: "Мерси,
Марья Андреевна, что вы так милостивы". Вот так... И пойдём... (Уходит с Гришей).
ЗТМ
Картина вторая
Слышно, как в поле сено косят.
На переднем плане Настя и Ариша лежат на соломе, смотрят в
небо, жуют хлеб.
Хоровод: «Сенокос»
(в луче света).
По прокосу, сенокосу мужики-то сено косят,
Ох, любо, любо, любо, мужики-то сено косят!
Мужики-то сено косят, а Матрёшу и не спросят,
Как же так она, дурёха, вот, дурёна, ну, Матрёна,
А Матрёша-то, дурёша, всех уважила картошей,
Накормила, напоила, и скотинку обрядила,
На дворе печь истопила, на муке кисель сварила,
Свиньям брюхо всем забила, про себя лишь позабыла.
Ох, любо, любо, любо, про себя лишь позабыла.
7
Все глаза- то опускали, чувствам воли не давали.
Ой люли, люли, люли, молодцы, что не давали.
Все рядили и зудили, да помочь-то позабыли.
Ой люли, люли, люли, а помочь-то позабыли.
НАСТЯ. Фу… жарища какая, деваться некуда.
АРИША. Ну, и духота.
НАСТЯ. В эту берлогу, хоть, не заходи. Дышать нечем. А, говорят, в лесу малины
пропасть. Сладкая, спелая! Господи… с лешим, что ли, каким встретиться. Там и остаться.
АРИША. С лешим-то зачем?
НАСТЯ. Да чтоб с малинкой пособил… (хохочет).
АРИША. Бесстыжая. Ну, ты совсем, смотрю я, Наська. О-ой…
НАСТЯ. А чё? Маленько так… (хохочет)… погулять…
АРИША. С лешим?
НАСТЯ. С лешим.
АРИША. Вот-вот, нам только с лешими и осталось...
НАСТЯ. А хорошо как, Ариш. Представляешь, леший! Нет, правда.
АРИША. Да, ну, тебя.
НАСТЯ. А чё? Он, хоть и леший да мужик. Ну, скажи… Ариш…
Тормошит, тискает её.
АРИША. Пусти... Да пусти же! Сбесилась, что ль?
НАСТЯ. Небось, кабы вместо меня Тишка-то подвалился, не вырывалась бы.
Скажи. Ну, скажи.
АРИША. Так бы я ему и позволила. Ага.
НАСТЯ. Неужто бы отогнала?
АРИША. А то?..
НАСТЯ. Не жалеешь?
АРИША. Жалею, а глупости не сделаю. Ходи потом мучайся, как Матрёнка. Мало
у нас горя?..
НАСТЯ. Так-то оно так, а встретишь кого по сердцу, всё забудешь...
АРИША. А потом что? В омут головой али в петлю? Нет, Настюша, любовь не про
нас. Заказана она нам навеки. Девки-то что ж не идут? Девки! Ау!.. Давайте сюда.
Забирайте хлеб да пошли!
Послышалось ответное: "Ариша-а!.. Настя-я!.."
НАСТЯ. У! Здесь мы! Идите сюда-а!
Вбегает Дуняшка.
ДУНЯШКА. Здесь они! Сюда идите!
Вваливаются остальные девки: Танька, Наташка, Аниска, Маришка, Палашка и,
отставшая от всех, хроменькая Поля.
НАТАША. Глянь-кося!.. Барышни наши!
МАРИША (бухнулась около них на пол). Ох... сомлела...
Побросав лукошки, валятся остальные девки, кроме Поли.
8
ПОЛЯ. О, развалились. А ягоды кто пойдёт собирать?
ПАЛАШКА. Наберём, её там прорва. Полежи, отдохни. Устала? Поль?
ПОЛЯ. Сомлела тож. (Опускается на колени, присаживается).
ПАЛАШКА. Ну и брось. Успеешь набрать.
ДУНЯШКА. Ей не терпится, в лесу косолапый поджидает.
АНИСКА. Ага, мишенька.
ПОЛЯ. Будет вам.
НАТАША. А чего? Защекочет, боишься?
ДУНЯША (кричит тоненьким голоском). Мишенька!.. Ау!.. Сюда иди-и!..
ПОЛЯ. Дурная что ль?
Девки смеются.
МАРИША. Миша ладно, сохатый как бы не появился. В таких-то дебрях.
НАСТЯ. А ты что, боишься, в кухарки сохатый с мишкой тебя возьмут? Ужель не
пойдёшь?
МАРИША. О-ой, не. Не пойду.
ДУНЯША. К мишеньке-то? Подумаешь. Я бы пошла.
ТАНЬКА. Да? А потом что?
ДУНЯША. Что?
ТАНЬКА. Летом-то ладно, а зимой из-под него не выберешься.
НАСТЯ. В берлоге-то?!
Все хохочут.
ТАНЬКА. С голоду помрёшь.
АНИСКА. Ничего, мишенька мёдом будет кормить.
ТАНЬКА. Не отпустит. Мишка? Ни за что не отпустит.
АНИСКА. Ну и не отпустит.
ПАЛАШКА. А дружок милый на что? Феденька? Отобьёт.
ТАНЬКА. Феденька отобьёт, как же...
АНИСКА. Тогда выбирайте. Или мишка в берлоге, или Федька без подмоги.
Все хохочут.
ПАЛАШКА. Не… в берлоге лучше. В нашей духотище сдуреть можно. День и ночь
маюсь. Как пьяная.
ТАНЬКА. Да уж, посидишь так согнувшись, горбатой станешь.
Помолчали.
НАТАША. Не идёт у меня из головы Матрёнка. Как барыня глазом-то на неё
зыркнула. Должно, приметила?
АНИСКА. Как не приметить? Чай, видно.
ТАНЬКА. Что ж теперь будет?
НАТАША. Что будет? Добра не жди. Второй раз ведь... Уж, какую ни на есть,
казнь придумает.
НАСТЯ. В первый-то раз смилостивилась. Сослала только на скотный, потом
возвернула, а теперь...
АНИСКА. Теперь залютует.
9
ТАНЬКА. А что сделает?
АРИША. Придумает, что. Найдёт. Как вспомню о ней, сердце заходится. Так бы и
кинулась… все патлы бы…
ПОЛЯ. Что ты, Ариша!.. Бог с тобой! Нешь так можно?
АРИША. А что? Ай, передашь?
ПОЛЯ (даже руками замахала). Что ты... что ты. Ариша... Нешь я?..
С разговором девки не замечают подкравшегося к ним человека. У него загорелое
до черноты лицо, сквозь изорванную рубаху виднеется такое же чёрное тело. На босых
ногах болтаются пестрядинные, истрепанные до клочьев, портки. Он худ, измождён.
ДУНЯШКА (первой замечает его). Ай, леший!
С визгом девки разбегаются кто куда. Остаётся одна Аришка. Человек подходит
ближе, по истлевшей одежде можно разглядеть, что это солдат.
СОЛДАТ. Во… как воробьи рассыпались. Ну, что спужались-то? Чего? Вас он
сколько, а я один. (Аришке). А ты не боишься?
АРИШКА. Нет. (Оборачиваясь). Эй! Вылезайте!
СОЛДАТ. Чего спужались? Чай, не съем.
Одна за другой девки постепенно выбираются из засады.
МАРИШКА. Мы тебя за лешего приняли.
СОЛДАТ. Ай похож? И то... сходственность есть.
ТАНЬКА (из-за других). А ты не разбойник?
СОЛДАТ. Да вы и разбойника, какого хошь, свернёте, да в кошёлку засунете... (Его
пошатывает, он еле держится на ногах).
АНИСКА (тихо). Да это ж тот беглый, что Дашутку намедни спужал.
МАРИШКА. Он и есть.
НАТАШКА. Откуда взялся?
СОЛДАТ. Из дупла вылез.
АНИСКА. Из великановских он... Серёжка-фалетур. Он и есть. СОЛДАТ. Хм…
Это… это как же вы меня признали-то?
НАТАШКА. Ты на девчонку одну напал, нашу сельскую... Молоко и хлеб у неё
отобрал.
СОЛДАТ. А-а... было... Отобрал, верно. Да, нешь, я для обиды? С голодухи я. Ден
пять не евши, в лесу скитаюсь. Хорошо, ягоды поспели, а то грибами да травой питался.
Пошептавшись с девками, Аришка протягивает ему кусок хлеба и толокна в
мешочке.
АРИШКА. Возьми вот хлебушка... толокна.
СОЛДАТ. А… вы-то сами как же?.. Чай, голодны?
ДЕВУШКИ (наперебой). Бери, бери... (Делятся хлебом, толокном). Мы придём,
ужинать будем.
СОЛДАТ. Не обижу я вас?
ДЕВУШКИ. Что ты? Какая обида? Бери, не обессудь.
СОЛДАТ (взял хлеб, руки у него трясутся). Ну, спасибо, спасибо вам... (Отломил
кусок, ест). По ягоды?..
ТАНЬКА. Угу…
10
АНИСКА. Ты, бают, с царской службы?..
СОЛДАТ (не сразу). Правду бают... сбежал... Второй раз я с царской службы бегаю.
Да нечто это служба?.. (Усмехнулся.) Каторга распроклятая, а не служба. У господ-то
своих я тоже не в раю был. Слышали про нашего барина? Великанова? Чай, не лучше
вашей барыни. А уж в полку... (Махнул рукой).
НАСТЯ. Лихо?
СОЛДАТ. Не говори. Дня нет без бою, особливо у кого лютый попадётся…
командир. У нас так прямо зверь осатанелый, до увечья избивал! Ага… (Пауза). В первыйто раз я недолго в бегах был. Поймали. Ну, сквозь строй провели. Пятьдесят ударов
получил. Ден десять в лазарете отвалялся. Опосля того... за меня ещё круче взялись.
АГАШКА. Как же ты на второй побег решился?
СОЛДАТ (не сразу). Так вот и решился. Знал, что мне грозит, коли снова поймают,
а всё одно решился, потому и так пропадать, и эдак... один конец. И ещё у меня одна
думка была... (Остановился.) Не след бы говорить. Разнесёте, небось, как та девчонка, что
хлеб отнял.
ДЕВУШКИ. Что ты? С чего нам болтать? Ни в жисть не скажем, не бойся...
СОЛДАТ (встал, глаза гневно блеснули). С барином своим счёты
свести.
Рассчитаться… (Пауза). Да, видно, оставаться мне в неоплатном долгу... Какой я таперича
мститель? Ноги еле таскаю... Самому, дай бог, убраться, как искать начнут. А они спать не
будут. Как волка, будут гонять.
АРИШКА. Что же думаешь делать?
СОЛДАТ. Думка у меня... В бурлаки на Волгу податься. Там, сказывают, без
пачпорта можно, кабы только добраться. Только вот как доберёшься без хлеба? И одёжа
вон вся истлела. Как в люди покажешься в таком виде? Да и отощал... не дойду.
АРИШКА. Сказал бы куда, мы б тебе ещё хлеба принесли.
ПОЛЯ. Знамо, принесём.
СОЛДАТ. Спасибо, вам, милые, а только ждать мне нельзя. Убираться надо, пока
не поздно.
АНИСКА. Давай мы тебе толокна ещё отсыплем. Хоть в подол, что ли?
Солдат подставляет подол рубахи, девки ему насыпают.
СОЛДАТ. Родные мои... дай вам бог здоровья... Спасибо. Пока жив буду, вас не
забуду. Только уж вы помалкивайте, что видели. Не сказывайте.
ДЕВУШКИ. Не скажем... Не бойся. Нешь мы не понимаем?
СОЛДАТ. Ну, прощевайте. Не поминайте лихом. (Уходит).
Девки смотрят вслед.
НАСТЯ. Ослабел-то как.
НАТАША. До Рыбинска, бают, верстов пятьдесят.
МАРИШКА. Не дойдёт…
ЗТМ
11
Картина третья
Убогая каморка Павла-художника. Повсюду на подрамниках холсты, частично
выполненные или только загрунтованные.
Павел, сидя на низенькой табуретке, пишет Образ. Около него на полу горшочки с
красками, кисти. На лавке сидит Мавруша, вяжет чулок.
Недалеко, в уголочке, устроилась, пришедшая к ним посидеть, крепостная
старушка Аннушка. Вяжет варежку.
АННУШКА (поёт тихим тоненьким голоском):
…Слава Богу, за всё, Слава Богу, за всё,
Слава Богу, за скорбь и за радость.
Где-то там далеко и когда-то давно
Жил премудрый и опытный старец.
Он не раз говорил, непрестанно твердил:
«Слава Богу, за скорбь и за радость».
Если, может, покажется, крест твой тяжёл,
Не по силам тебе он достался…
МАВРУША. Ты не здешняя, что ли?
АННУШКА. Почему не здешняя? Здешняя. Выросла тут… в Малиновце. В сенных
девках была, а потом Барыня на меня прогневалась и в птичницы определила.
МАВРУША. За что же она прогневалась?
АННУШКА. Не любит она поучений моих. Как приду в застольную, начну
рассказывать девкам из жития святых, али так историю какую, она прознает, сейчас и
начнёт: "Ты чего, бунтовщица, мутишь? Доедай своё да и отправляйся к себе на птичник".
А разве мучу я? Я добру учу. Я кротости учу, повиновению господам.
МАВРУША. Ну, вот. Ты повиновению учишь, кротости, а она на тебя же лютует?
АННУШКА. Господская воля. В Евангелии сказано: ежели господин слово бранное
скажет, не ропщи.
МАВРУША. А ежели она в своей лютости высечь тебя велит? И тогда стерпеть?
АННУШКА (убеждённо). И тогда стерплю, ибо сказано: ежели господин рану
причинит, прими с благодарностью.
МАВРУША. Не то ты говоришь. Не то. Простую обиду тяжело перенести, а чтобы
измываться как-либо, али бить?.. Да разве можно такое стерпеть?
АННУШКА. Христос терпел и нам велел.
МАВРУША. Голодом вас морят. Гнилью кормят. В грязи ходите, спите чёрт знает
на чём, на каких-то подстилках! Клопы, блохи вас едят... Для этого Бог на свет тебя
создал?
АННУШКА. Христос, спас милостивый, благословил меня рабством. Это
благословение должна я пронести до самой своей кончины.
МАВРУША (оставив вязанье). Для чего ж ты жила? Зачем терпела?
АННУШКА. Награда мне на том свете будет.
МАВРУША (некоторое время молчит). Вам, может, легче так рабство своё
перенести… а мне это ни к чему, – я вольная!
12
ПАВЕЛ. Опять ты за то же, Мавруша. Какая же ты вольная, если за крепостным
замужем? Такая же крепостная, как и прочие.
МАВРУША (резко обернулась к нему). Нет, я природная вольная! Я торжковская
мещанка. Вольною родилась, вольною и умру! Не стану я господскую работу работать! Не
поклонюсь господам, я вольная!
ПАВЕЛ. Да ведь печёшь же ты хлебы! Хоть и лёгкая эта работа, всё -таки
господская.
МАВРУША. И хлебы печь не стану. Не стану больше, вот и всё! Ты меня в ту пору
смутил: попеки да попеки, а я тебя, дура, послушалась. Буду печь одни просфоры для
церкви божьей.
ПАВЕЛ. А ежели Барыня постегать тебя велит?
МАВРУША. И пускай! Пускай, как хотят, тиранят, а я работать на них не стану!..
Пускай, хоть, кожу с живой снимут, я воли своей не отдам!..
Тягостное молчание.
АННУШКА. Как же так вышло, что ты в неволю себя обрекла?
МАВРУША. Всё из-за него. На горе своё его встретила. Полюбила. На погибель
мне наша встреча.
В тоске заломила руки.
ПАВЕЛ. На оброке я работал, в Торжке. Там вот и встретил её... Ну, полюбили друг
друга. Повенчались. Только два года и пожили, пока я там на оброке был. А потом барыня
потребовала меня сюда. Иконостас новый писать. Поехал я один. Жаль было мне её с
вольной воли в нашу каторгу заточить. Думалось, подержат меня господа месяц другой и
опять по оброку отпустят. Ан вышло иначе. Барыня приказала вытребовать Маврушу к
себе... Сколько я молил её опять меня отпустить. Двойной оброк предлагал. Другого
живописца за себя предлагал. В ногах у неё валялся. Жена, говорю, хворая, к работе
непривычная. И слышать не захотела. "Я, – говорит, – из неё эту хворь выбью". Ну и...
вытребовала по этапу.
АННУШКА. Что ж, выходит, на то божья воля. Из божьей воли выходить нельзя.
МАВРУША. Не то ты говоришь! Не то!.. Не божья тут воля, а людская! Люди
кабалу эту устроили... в скотов вас обратили!.. Разве вы люди? Ни любить вам нельзя, ни
замуж... Рожаете – отнимают у вас ребёнка... Так скоты живут, а не люди! Вас Бог
проклял!.. И меня тоже!.. Тоже... Я образ его, который живёт во мне, предала! Я душу
свою погубила... Не простит мне этого Бог ни в этой жизни, ни в будущей! Мне одно
спасенье – выкупиться...
ПАВЕЛ. Выкупиться?.. Где же я денег возьму? Что ты говоришь, Мавруша,
подумай? Дворовый я, копейки не заработаю.А знаешь, сколько она за выкуп сдерёт? Если
согласится. Да ещё и не согласится.
Поник головой. Некоторое время все молчат.
МАВРУША. А не отпустит... так вот что... Павел... И решение мое твёрдо. Я ему не
изменю! Если суждено мне остаться рабой, я добровольно подчиняться не стану! Не стану,
так и знай! И ничем меня не заставят! Истязать будут, я истязанья приму. Самые горькие
муки приму, а покориться – не покорюсь! Я вольная!
ПАВЕЛ. Что ты говоришь, Мавруша, опомнись! На что ты надеешься? Кого
побороть хочешь? Барыню? Она нас в порошок сотрёт.
МАВРУША. И пусть... пусть сотрёт! А я всё-таки не подчинюсь! (Повторяет, как
в бреду). Вольная я... вольная! А если... если... Ну, тогда я другой выход найду!
13
ПАВЕЛ. Какой выход? Что ты ещё придумала? Да ты сядь, успокойся. Давай тихо
поговорим... (Взял её за руку).
МАВРУША (вырвала руку, смотрит на него отчуждённо). Ты... ты во всём
виноват! Из-за тебя я стала рабой. Душу свою погубила. И ты мне не поможешь. Нет, не
поможешь. Я сама себе помогу! Сама... понял? Сама.
ЗТМ
Картина четвертая
В темноте слышится вопль Барыни.
Высвечивается веранда, плетёные кресла, стулья. Снова вопль.
На веранде Василий Порфирьевич. В халате, в тапках на босу ногу, с тарелкой малины на
коленях, наслаждается вечерней зарёй.
Хоровод: «Не велят Маше»
(в луче света).
Не велят Маше за ре-е-е… за реченьку ходить.
Не велят Маше моло-о-о… молодчика-да любить.
Как молодчика мало-о-о… молоденького,
Не-е-е женатого холо-о-о… холостенького…
(и т.д. по тексту в исполнении Ф.И. Шаляпина)
БАРЫНЯ (за сценой). Ууу-бий-цы!.. Ууу-бий-цы!.. Уйду! У-уй-ду-у!! Наплачетесь,
паразитки! Ох, напл… Живьём в гроб хотите свести? Ууу-би-ий-цы-ы!..
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Ну, всё, это… никак в аду побывать успела.
Барыня «влетает» растрёпанная, с сверкающими глазами, страшными шагами
направляется на мужа, ходит кругами. За ней, гремя ключами, едва поспевает Акулина.
БАРЫНЯ (глядя на мужа). Так и сказала?!
АКУЛИНА. Так и сказала... "В застольную, г-рит, не пойду".
БАРЫНЯ. Голодовка, значит? Ну, ничего, жрать захочет, прибежи-ит…
АКУЛИНА. Не знаю, сударыня, не знаю. "Ежели, г-рит, и насильно поведут, всёодно есть не буду".
БАРЫНЯ. Врёт лиходейка! Врё-ёт. Голод не тётка, будет жрать! В застольную и
никаких! Да вели Павлу прийти. (Акулина быстро уходит).
БАРЫНЯ. Слышал, что Маврушка выкинула?
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. А?
БАРЫНЯ. Да не – а! глухой, что ль?!
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. А, – Маврушка-то? Да ведь ты их на месячине
14
держишь?
БАРЫНЯ. Хватился. Я, уж, когда месячину им отменила. Велела вместе со всеми в
застольной кормиться, а она всё своё: "Не пойду! не пойду!". Так не жрамши и сидит.
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Да оставь ты их в покое. Пусть живут, как на первыхто порах по приезде жили.
БАРЫНЯ (вскипела). Что-о?! Перед этой лиходейкой отступить? Перед дворней
себя уронить? Из ума ты выжил, коли такие советы даёшь?! Да, этак, и все, глядя на
фордыбаку эту, скажут: "И мы будем склавши ручки сидеть!" Нет, я сокрушу её! Пусть
все знают, что господская власть не праздное слово! (Яростно накидывается на
продолжающего молчать мужа). Ты что же, сударь, молчишь? Твоя ведь она. Смотрите
на милость, холопка над Барыней измывается, а Барин и в ус не дует, ровно не его это
дело!
Вдруг вспылил и сам Василий Порфирьевич.
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Отстань!! Купчиха чёртова!
БАРЫНЯ. Ууу-би-ий-цы-ы….
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Дьявол ты, а не баба!! Отвяжись! Сама у меня всё
забрала, имения, всё отняла, сама и распоряжайся, а меня оставь в покое!
БАРЫНЯ. Ишь, ты, ведь как заговорил! А кому ты, старый хрен, всем достатком
обязан? Что у тебя было? Один Малиновец с тремястами душ, да и тот доходу не давал.
Был бы ты нищий, кабы не я, – по миру бы пошёл!
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ (вскочил как ужаленный). Отстань, ещё раз прошу!..
Язва! Купчиха чёртова! Честью прошу!.. (Бегает по веранде, запахивая халат).
БАРЫНЯ. Что, видно, правда глаза колет? Кому ты... (широко развела руками) всем
этим обязан? Каким Малиновец стал? А?.. А Заболотье? А Бычково?.. Три тысячи душ
крестьян! Кто всё это нажил? А всё как? Всё шеей, да грудью, да хребтом. Сюда
забежишь, там хвостом вильнёшь... Перед каким-нибудь ледащим приказным чуть не
вприсядку плясала: только справочку, голубчик, достань... Вот как я именья-то
приобретала! А ты сложа ручки сидел... Нет, брошу всё и уеду!.. У-уй-ду-у!! Выстрою в
Бычкове усадьбу, возьму детей, а ты возись тут со своими просфорами... Ууу-би-и…
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. И поезжай... Поезжай, сделай милость! Покою от
тебя нет! Чёрт, дьявол!.. Изыди с моих глаз!.. (Уходит, шлёпая туфлями).
БАРЫНЯ (вслед ему). Скоро ли ты, старый хрен, на тот свет отправишься?
Входит Агашка.
АГАШКА. Павел явился, барыня.
БАРЫНЯ. Пусть войдёт.
Агашка вводит Павла, а сама начинает убирать со стола, с жадным
любопытством прислушиваясь к разговору.
Немного позже возвращается и Акулина. Павел бледнее обыкновенного. Лицо
осунулось.
БАРЫНЯ. Ну?.. что, твоя фордыбака благоверная? Ерепенится всё? Не идёт в
застольную?
ПАВЕЛ (вздохнул). Отказывается, сударыня, не идёт.
БАРЫНЯ. Может, она у тебя порченая?
ПАВЕЛ. Не знаю, сударыня, хворая, стало быть.
БАРЫНЯ. Хворые-то смирно сидят, не бунтуют. Дворянку из себя не разыгрывают.
15
Нет, она не хворая, она у тебя....
ПАВЕЛ. Помилуйте, сударыня... С чего бы, кажется.
БАРЫНЯ. Насквозь я её мерзавку, вижу! Да и тебя, тихоня! Берегись! Не
посмотрю, что ты из лет вышел. Так-то не в зачет в солдаты отдам, что любо!
ПАВЕЛ (бухается в ноги). Отпустите нас, сударыня! Я и за себя и за неё оброк
заплачу.
БАРЫНЯ. Ни за что! И когда иконостас кончишь, – и тогда не пущу. Сгною в
Малиновце! Сиди здесь, любуйся на свою женушку милую. Только предупреждай, если ты
ей хоть корку хлеба передашь, видит бог, в Сибирь вас обоих упеку! Так и знай! Ступай!
Павел уходит.
(Акулине). В застольную её свести сегодня же!
АКУЛИНА (пожала плечами). Не пойдёт она, сударыня.
БАРЫНЯ (даже подскочила). Как так не пойдёт?! Силой свести! Ступай!
Акулина выходит.
Господи, за что же это я муку мученическую терплю? За что? И добро бы я когонибудь обидела... Наказала бы понапрасну или изувечила? Ничего за мной этакого нет. За
что только бог забыл меня, – ума не приложу! И для чего я всё хлопочу, кому припасаю?..
Так прахом все хлопоты пойдут. После смерти и помянуть-то никто не вздумает.
Намеднись спрашиваю Стёпку: рад будешь, ежели я умру?.. Смеётся, балбес... Так-то и
все. Иной, пожалуй, и скажет: "Я, маменька, плакать буду"... а кто его знает, что у него на
душе?
(Пауза). Про беглого узнала что-нибудь?
АГАШКА. Узнала, матушка-барыня, всё, как есть, разузнала. Про солдата правду,
матушка-барыня, говорили. Серёжка-фалетур от Великановых... А ещё, матушка-барыня,
Кирюшка-столяр вчера ночью именины справлял, пьян напился и Марфу-кухарку
напоил... Песни пели, вас, матушка-барыня… лахудрой честили.
БАРЫНЯ. Где водку взяли? Кто принёс? Откуда? Сейчас же пойди призови обоих,
Кирюшку и Марфушку!
Агашка ушла. Донеслась издали песня.
Хоровод: «Вечерний звон»
(в луче света)
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он.
О юных днях в краю родном,
Где я росла, где отчий дом.
И как я с ним навек простясь,
Шептала всем в последний раз:
АКУЛИНА. Наши из лесу с ягодами.
БАРЫНЯ (подошла к краю веранды, всматривается). Ишь, не торопятся-то? А?..
Во, х-хамки. В разва-алочку идут, ягодку покушивают... А вот эта… это кто же?.. А-а. Нуда, это же Аришка. Она, долговязая. Так и есть. А! Вон и другая. Ага. Э-эк уписывает… за
обе щеки... Ну, это Наташка. Та-ак…
16
«Уж не видать мне светлых дней
Весны обманчивой моей!»
О, скольких нет теперь в живых!
Песня ближе, потом она смолкает, и на площадке перед верандой показываются
девки с лукошками.
Моих весёлых, молодых!
Как крепок их могильный сон, –
Не слышен их вечерний звон…
Акулина опускается к ним и, стоя на ступенях, начинает принимать ягоду.
Принесено немного, кто принёс пол-лукоша, а кто и совсем на донышке. Только у Польки
полное лукошко.
Что так, красавицы? Всего-навсего только десять часов по лесу бродили, а какую
пропасть принесли?
НАСТЯ. Совсем ещё ягоды мало поспело.
БАРЫНЯ. Так. А Полька отчего полное лукошко набрала?
АРИШКА. Стало быть, ей посчастливилось.
БАРЫНЯ. Да? Ну, открывай тогда хайло своё, долговязая. Дыши.
Аришка подходит к барыне, дышит в лицо.
Что-то малинкой подпахивает! А? Ну, теперь ты, Наташенька! Подходи,
голубушка, подходи!.. Вот, чудо-то! Для господ ягода не поспела, а от них малинкой так и
разит.
НАТАШКА. Ей-богу, сударыня...
БАРЫНЯ. Не божись! Собственными глазами из окна видела, как вы, идучи по
мосту, в хайло себе ягоды пихали! Вы думаете, что барыня далеко? Ан она – вот она.
Завтра целый день за пяльцами сидеть! (Акулине.) Принимай и в погреб. Для стола отсыпь!
Акулина и девки уходят. Агашка впускает столяра Кирюшку и кухарку Марфу.
Кирюшка – здоровенный парень, видимо, не из робких, Марфа – немолодая рябоватая
женщина, кажется, напротив, испуганной. Оба останавливаются у двери. Барыня
подходит к ним.
БАРЫНЯ. Так вот вы как, Кирилл Филатыч… винцо покушиваете?
КИРИЛЛ (он принадлежит к числу "закоснелых" и знает, что барыня уже давно
готовит его под красную шапку. Отвечает совершенно спокойно). Покушиваем-с.
БАРЫНЯ. Именины изволили справлять?
КИРИЛЛ. Так точно-с… именины.
БАРЫНЯ. И Марфе Васильевне поднесли?
КИРИЛЛ. И ей поднёс. Тётка она мне.
БАРЫНЯ. А где, позвольте узнать, вы вина достали?
КИРИЛЛ. Стало быть, сорока на хвосте принесла. (Лицо Бырыни зеленеет. В один
момент она подскакивает к Кирюшке с намерением дать оплеуху, но тот спокойно
отводит Барынину руку и твёрдо предупреждает). Не извольте драться, сударыня.
БАРЫНЯ (яростно). Сказывай, подлец, где вино взял?
КИРИЛЛ. Где взял, там его уж нет. (С минуту Барыня стоит, словно, ошеломлённая, потом изрекает.)
17
БАРЫНЯ. Уу-би-ий… У… Хорошо, я с тобой разберусь. Ох, разберусь. Я…
Ступай! (Марфе). А с тобой расправа короткая. Сейчас же собирайся на скотную. Там
тебе вольготнее будет с именинниками вино распивать. Вон с глаз моих!
Кирюшка и Марфа уходят.
БАРЫНЯ (всё ещё не остыв от ярости, подходит к самовару и наливает себе
холодного чаю). Ах, мерзавец! Хамово отродье! Ну, погоди ж... Я тебя разуважу!
Невдалеке возникает какой-то шум, он всё ближе, доносится многоголосый говор.
Акулька! Агашка! Где вы запропастились?
Вбегает Агашка, немного позже Акулина.
БАРЫНЯ. Что там?
АГАШКА. Ровно ведут кого-то?.. Да никак это беглого ведут?
АКУЛИНА. Так и есть, сударыня, Серёжку-фалетура ведут.
БАРЫНЯ. Та-ак. Ну, что ж. Зови хамок сюда. Выстроить всех, как одну. Пусть
глядят. (Акулина быстро уходит). Агашка! беги в конюшню за колодками! Живо! Да неет, я сама, не те возьмёшь ещё. (Побежала, Агашка за ней).
Сбегается вся домашняя челядь. Акулина выстраивает девок в ряд, ставит их на колени.
Шум быстро приближается. Впереди ведут связанного человека, – это пойманный беглый
Солдат. Он измождён, озлоблен. Бледное лицо покрыто крупными каплями пота, связанные
сзади руки бессильно сжимаются в кулаки.
СОЛДАТ (вырывается). Пустите!.. Не смеете вы меня!.. Я сам, коли захочу, я до
начальства дойду... Я казённый человек... Не смеете!..
Запыхавшись, появляется Агашка с кандалами в руках, за ней чуть ли не влетает
Барыня. Не останавливаясь, сходу бьёт Солдата всей пятернёй по спине.
БАРЫНЯ. Ну-ка, ну-ка. Иди, сюда казённый человек! Иди… Ага, - и впрямь
Сережка, ну-да, великановский... Извините, не знаем, как вас по отчеству... Поверните...
(Бьёт наотмашь слева и справа). Вот так… И одет-то как раз по моде… (Ищет удачное
положение для удара).
СОЛДАТ. Не смеете вы солдата... Ослобонить должны... Я казённый человек...
БАРЫНЯ (девкам, стоящим на коленях). Чёй-то вы в землю-то уставились? Ну-ка,
подними морду. (Плюёт). Тьфу… (Ищет, чтобы ловчее плюнуть). Тьфу. Встать… Встаать!! Туда глядеть. Во-он туда глядеть. (Солдату). Знаем, знаем, что ты казённый человек,
затем и сторожа к тебе приставили, что казённое добро беречь велено. Ужо оденем мы
тебя, как следует, в колодки, нарядим подводу, да и отправим в город по холодку. А
оттуда тебя в полк... да сквозь строй... да розочками, да палочками.
СОЛДАТ (к мужикам). Ребятушки... братцы мои… братцы милые... родимые... Ай
вы не люди? Девоньки… ведь я... Ах, господи! Да что же это? (Затрапезной.) Посмотрите!
Барыня! На мою спину взгляни! Ай, в тебе жалости нет?
БАРЫНЯ. Не властна я, голубчик, и не проси! Видишь, сколько мужичков тебя
ловить согнали, а ведь они через это целый день работы потеряли! А время теперь горячее,
сенокос!
СОЛДАТ. Сжалься, сударыня…
БАРЫНЯ. А ещё подводу под тебя нарядить надо, да двоих провожатых... Опять у
мужиков целые сутки пропали, а не то так двои. Какое ты, подлец ты этакой, право имел
18
всю эту кутерьму затевать?! Уж не на все ли четыре стороны тебя отпустить? Сделай
милость, воруй, голубчик, поджигай, грабь!
СОЛДАТ (бешенно). Поджигать?! Брешешь ты! Кого я поджигал или грабил?..
Кого, скажи? Вы грабители, – точно! Убивцы!.. Мой барин скольких сгубил? Все знают!
Мне лоб самовластием забрил! И ты своих голодом моришь, калечишь... Вы грабители,
душегубы!
БАРЫНЯ (Конюху). Ну, ты чего ждёшь, чего копаешься? Давай…
Конюх валит солдата на землю и начинает набивать ему колодки на руки и ноги.
Мужики участия не принимают: смотрят хмуро.
Мерзавец!.. А?! На спину его взгляни! Да коли ты казённый человек, стало быть, и
спина у тебя казённая, вот так!
СОЛДАТ (барахтаясь в руках конюха). Ребятушки, родимые... Что же это?.. За что
муку смертную-такую? Что же терпим-то?.. (Затрапезной.) Не люди вы, а звери! Звери
лютые!.. Э-эх, пропади всё пропадом!..
БАРЫНЯ. Уведите его! Прочь с моих глаз! Прочь!!
Солдата уводят.
ЗТМ
Картина пятая
Раннее утро. Дом начинается просыпаться. Идёт уборка: несколько крепостных
девок метут и убирают. Со всех сторон слышатся их голоса. БАРЫНЯ кричит со сна:
«Агашка! Палашка! Где вы запропастились? Куда вас чёрт унёс?..» С противоположной
стороны кричит Надежда: «Дуняшка! Где моя кофта?» Голос Гришеньки: «Анютка! Что
же ты умываться не даёшь?»
Девки снуют взад и вперёд с кофтами, юбками, тазами.
Из боковой двери появляется растрёпанная, неумытая, в засаленном капоте
БАРЫНЯ.
БАРЫНЯ. Хамки… Ах, хамки проклятые… Наслякощено, нахломощено. Агашка!!
(Слышен грохот разбившейся посуды. Барыня хватается за сердце, устремляется в залу.)
Что разбили? Сказывайте, кто разбил? Что?
Скрывается, – за сценой слышен её крик: «Ууу-бий-цы!.. Живьём в гроб хотите
свести? Ууу-би-ий-цы-ы!..» Нет, всё, уйду! У-уй-ду-у!! Наплачетесь, паразитки! Ох,
напл…»
Агашка вносит в гостиную на подносе два чайных прибора для барыни и
Надежды. Возвращается Барыня. Почти одновременно выходит Надежда, её дочь, –
длинная, худая, в нижней юбке и ночной кофте; всё лицо у неё обвязано тряпками, видны
только глаза, нос и рот.
Опять обвязалась?
НАДЕЖДА (рассматривает себя в зеркало). Ну, и обвязалась... вам-то что?
БАРЫНЯ. Чем сегодня? Опять творогом?
НАДЕЖДА. Говяжьим мясом.
БАРЫНЯ. Ох, гляди, доберусь. Надежда!.. Ой, доберусь. Ты что же это надумала?
19
Черви заведутся!
НАДЕЖДА. Отстаньте, маменька, а? Это даёт мне хороший цвет лица.
БАРЫНЯ. Поела бы хоть без этого…
НАДЕЖДА. У меня прыщ… Отстаньте, говорю.
БАРЫНЯ. Да кто тебе это насоветовал-то?
НАДЕЖДА. Все так делают. От сырой говядины угри проходят… румянец
появляется. Нет, но на самой середине лба, а?.. Ну, как я к жениху выйду?
БАРЫНЯ. К жениху?.. К какому ещё жениху?
НАДЕЖДА. У церкви на Троицу нас заприметил.
БАРЫНЯ. Это кто ж такой?
НАДЕЖДА. А Бог его знает. Военный, должно быть, – раз денщика присылал.
Сказывал, ждите.
БАРЫНЯ. А как фамилия, не сказывал?
НАДЕЖДА. Фамилия какая-то… А! Стриженый. В полку – по провиантской части.
БАРЫНЯ. Да понятно, что стриженный, коли в полку. Фамилия-то как его?
НАДЕЖДА. Стриженый и есть фамилия.
БАРЫНЯ. Да?.. (Пауза). Ну, и что ж, что фамилия. Не с фамилией жить, а с
человеком.
НАДЕЖДА. Но он, маменька, кажется, старый.
БАРЫНЯ. Ну, моя милая, будешь в годах разбираться, так и в девках засидишься.
Порядочных женихов-то не видать, – так всё… шушера какая-то.
НАДЕЖДА. Какое платье-то одеть?
БАРЫНЯ. Барежевое… Диконькое. На лоб фероньерку нацепи, чтоб прыщи-то
скрыть.
Надежда уходит.
Вбегает Агашка.
АГАШКА. Матушка!! Сударыня!!
БАРЫНЯ. Ой!.. (Аж зажмурилась.) Ты что, оглашенная?
АГАШКА. Ой, сердечная!..
БАРЫНЯ. Говори, змея подколодная, не доводи до припадка.
АГАШКА. О-ой!!!
БАРЫНЯ. Что?!
АГАШКА. Жених-с…
БАРЫНЯ. Чего, – жених-с?
АГАШКА. Приехал!
БАРЫНЯ. А – чтоб тебя…(Рухнула в кресло.) Ну, чуть ума не лишилась… Кто?
АГАШКА. Господин Стриженый!
БАРЫНЯ. О, господи!
АГАШКА. Ма-йор… Свататься изволят.
БАРЫНЯ. Час отчасу не легче. Одеваться!..
Вбегает запыхавшаяся Дуняшка, помогает одеться.
ДУНЯШКА. Барышня спрашивает, для большого или малого декольте им шею
мыть?
БАРЫНЯ. Для малого, для малого. (Смотрится в зеркало, прихорашивается).
Дуняшка убегает.
20
БАРЫНЯ. Не очень старый жених-то, хоть?
АГАШКА. Да в самой поре мужчина. Лет пятьдесят.
БАРЫНЯ. Ах, леший тебя возьми!.. Вот времена пошли, – перевелись нонче
женихи. Двадцать лет моей тетёхе, а она всё в девках. В её года я уж троих принесла. И
невеста-то, слава Богу, не бедная – триста незаложенных душ в приданое… (Агашке.) Ну,
что стоишь столбом, зови…
АГАШКА. А я мигом!
Агашка убегает.
Вбегает Дуняшка.
ДУНЯШКА. Барышня спрашивает, ленту им какую надеть, жёлтую аль пунцовую?
БАРЫНЯ. Пунцовую! Пунцовую!
Дуняшка убегает.
Широкими шагами входит Агашка.
АГАШКА. Господин Стриженый!!
Входит Стриженый.
СТРИЖЕНЫЙ (столкнувшись в дверях с Агашкой). Виноват!!
АГАШКА (заорала, выпучила глаза). А-ах!! (Уходит.)
Вошёл заметный мужчина в помятом мундире, с обрюзглымм лицом и зачёсом с
затылка.
Останавливается перед Анной Павловной, щёлкает шпорами.
СТРИЖЕНЫЙ. Стриженый! Феодор! Платонов сын.
БАРЫНЯ. Милости просим, Фёдор Платонович!
Входит Василий Порфирьевич.
Мой муж… Василий Порфирьевич.
Пауза. Обе стороны изучающе рассматривают друг друга. Мужчины пожимают
друг другу руки.
СТРИЖЕНЫЙ. Проживая не так далеко от вашей церкви, по праздникам, признаться,
хожу к обедне. Вот и решил я, наконец, осмелиться посетить… приметное ваше семейство…
в вашем имении.
БАРЫНЯ. Весьма рады, Фёдор Платонович. Милости просим. Как Вы находите
проповеди нашего батюшки? Неправда ли… занятные они?
СТРИЖЕНЫЙ. Проповеди? Как вам сказать, сударыня... По правде, не нравятся мне
они. Вольненько иногда поговаривает. Вы, Василий Порфирьевич, как полагаете?
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ (скромно). Один Бог без греха.
СТРИЖЕНЫЙ. Вот это святая истина! Именно один Бог!
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Ну, а вы как? Службой своей довольны?
СТРИЖЕНЫЙ. Слава Богу-с. Обиды от начальства не вижу. А это и дорого.
21
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. И как ещё дорого!
БАРЫНЯ. Именно это и дорого!
СТРИЖЕНЫЙ. Так-то оно так-с. Только доложу я вам, служба скучненька.
БАРЫНЯ. Что так, Фёдор Платонович?
СТРИЖЕНЫЙ. Сказать по правде… к Святой… чин, повидимости, получу. Новый.
Достатки имеются, да вот… вдов я, сударыня. Вдов. Был у меня ангел-хранитель, да улетел!
БАРЫНЯ. Ну, что ж… Не век одному вековать. Может, и в другой раз Бог судьбу
пошлёт!
СТРИЖЕНЫЙ. Коли пошлёт, отчего же! Я от судьбы не прочь!
Входит Надежда. Она входит слегка подпрыгивая, как будто ничего не знает.
НАДЕЖДА. Ах!
БАРЫНЯ (одобрительно). Иди, иди, дочурка. Здесь все добрые люди сидят, не
съедят. Федор Платоныч! Дочка моя! Прошу любить да жаловать! Надежда.
СТРИЖЕНЫЙ (щёлкнул шпорами). Стриженый! Феодор! Платонов сын.
НАДЕЖДА (наивничает). А я вас, мсье, у церкви видела.
СТРИЖЕНЫЙ (притворяется удивленным). Видали-с?
НАДЕЖДА. Да, помните, ещё батюшка проповедь говорил... о мздоимцах... Папаша!
Что такое за слово – "мздоимцы"?
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ (без околичностей). Мздоимцы?.. Это люди, которые
готовы с живого и с мёртвого кожу содрать.
Барыня меняется в лице. Стриженый таращит глаза.
БАРЫНЯ. Да ты белены объелся, отец? Ты, чего?
Неожиданно Стриженый встаёт. Ко всеобщему изумлению, он поворачивается и
быстрыми шагами уходит в переднюю.
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Вот тебе, на. Убежал! Обиделся, что ль?!
БАРЫНЯ. Однако, как же это... не простясь… (Мужу.) Ну, ты и зме-ей, я тебе скажу,
Василий Порфирьевич… Ох… Да и ты, доченька, невеста моя, нашла разговор. Ищи себе
теперь женихов сама. Вот так.
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ.
Да постой ты, не ругайся! Может, ему до ветру
занадобилось?
Барыня двинулась к передней, но в эту минуту снова появляется Стриженый с
большой коробкой конфет, которую он подносит Надежде.
СТРИЖЕНЫЙ. Барышне-с!.. Сам выбирал-с.
БАРЫНЯ. Какой вы, однако ж, баловник! Сейчас видно, что дамский кавалер.
Наденька, что ж ты, благодари!
НАДЕЖДА. Мерси, мсье.
СТРИЖЕНЫЙ. Почитаю за счастье.
НАДЕЖДА. А вы, мсье… бываете у главнокомандующего?
СТРИЖЕНЫЙ. Всенепременно-с. На всех торжественных приёмах обязываюсь
присутствовать в качестве начальника отдельной части.
НАДЕЖДА. А на балах?
СТРИЖЕНЫЙ. И на балы приглашения получаю.
НАДЕЖДА. Говорят, это что-то волшебное!
СТРИЖЕНЫЙ. Да-с. Светло.
22
Вошедшая Агашка разносит чай.
ЗАТРЕПЕЗНАЯ. Чайку, батюшка.
СТРИЖЕНЫЙ. Признаться сказать, я бы…
БАРЫНЯ. Вы с чем чай пьёте? С лимончиком аль со сливочками?
СТРИЖЕНЫЙ. С ромом-с.
БАРЫНЯ. С ромом?
СТРИЖЕНЫЙ. Да. Выдумали нонче коньяк какой-то… а я его не употребляю, знаете
ли.
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Говорят, коньяк этот клопами пахнет.
СТРИЖЕНЫЙ. Ну, да! Клоп-то этот, я вам доложу, запах имеет. Раздавишь его, а
он...
НАДЕЖДА (брезгливо). Ах, мсье...
СТРИЖЕНЫЙ. Виноват. Забылся-с... (Отыскивает на подносе графинчик с ромом и,
отливши из него в стакан, без церемонии ставит возле себя).
ВАСИЛИЙ
ПОРФИРЬЕВИЧ
(для
поддержания
разговора).
Давеча
в
церкви…слышал, будто, во французского короля стреляли?!
СТРИЖЕНЫЙ. А как же?
БАРЫНЯ. О, господи!! (Перекрестилась).
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Французы… это… ну……
СТРИЖЕНЫЙ. Шальной народ! В королей стреляют, как в тетеревов.
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Ай-я-я-яй. И никто, заметьте, за него не…
СТРИЖЕНЫЙ. Никто…
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. А как думаете, почему?
СТРИЖЕНЫЙ. Что, почему?
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Ну… не вступаются?
СТРИЖЕНЫЙ. За кого?
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Ну… из других?
СТРИЖЕНЫЙ. Трудно сказать. А Вы, как думаете? Сами?
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Трудно сказать.
СТРИЖЕНЫЙ. Очень… (Подливает из графинчика, пьёт). Первая – колом… вторая
– соколом… третья – мелкой пташечкой!
БАРЫНЯ (тревожно взглянула на дочь). Ах, Федор Платоныч... Закусывайте,
закусывайте!
СТРИЖЕНЫЙ. Виноват. Забылся-с... (Вынимает из кармана бумажный клетчатый
платок, вытирает пот).
БАРЫНЯ (тихо мужу). Целый стакан рому слопал.
Воспользовавшись минутой, когда Стриженый отвернулся, отодвигает графинчик
подальше.
Стриженый замечает этот маневр и возвращает его на прежнее место.
СТРИЖЕНЫЙ (показывая на клавесин, Надежде). Это вы изволите музицировать,
сударыня?
НАДЕЖДА. Да, я играю.
БАРЫНЯ. Берёт уроки. По золотенькому в час платим… Вы охотник до музыки?
СТРИЖЕНЫЙ. Помилуйте, за наслаждение почту.
Надежда идёт и садится за клавесин.
23
БАРЫНЯ. Наденька, сыграй нам варьяции... " Ты не шей мне, матушка", – помнишь?
Надежда играет, напевает без слов. Стриженый подпевает.
СТРИЖЕНЫЙ. М-гу, м-гу. Молодец, проворно играет! (Подходит к ней).
Осчастливьте ручку... мадемуазель.
Надежда вопросительно смотрит на мать.
БАРЫНЯ. Ну, дай.
Стриженый прикладывается. Надежда встаёт, даёт знак
гувернантка садится за клавесин, бурно играет и подсказывает текст:
гувернантке,
ГУВЕРНАНТКА (громко). …Ты не шей мне, матушка…
НАДЕЖДА И СТРИЖЕНЫЙ (вместе, дуэтом). …Ты не шей мне, ма-аа-ту-шкааа…
ГУВЕРНАНТКА. …красный сарафан…
НАДЕЖДА И СТРИЖЕНЫЙ. …Кра-сный са-ра-фааан…
ГУВЕРНАНТКА. ...не входи, родимая…
НАДЕЖДА И СТРИЖЕНЫЙ. …Не вхо-ди, ро-ди-и-ма-я…
ГУВЕРНАНТКА. …в денежный изъян…
НАДЕЖДА И СТРИЖЕНЫЙ. …В де-не-жный и-зъян…
(Всё в том же духе):
…Пусть я буду пташечкой
Звонко распевать,
Легкокрылой бабочкой
По цветам порхать.
Мне не надо косыньку
На две расплетать!
Прикажи мне русую
В ленту убирать!
Пусть я непокрытая
Шёлковой фатой,
Зато мои глазоньки
Веселы собой!
ГУВЕРНАНТКА (подсказывает следующий куплет). …Будет вьюга буйная…
НАДЕЖДА И СТРИЖЕНЫЙ …Бу-дет вью-га бу-у-уй-на-я…
ГУВЕРНАНТКА. …вместе с ветром выть…
НАДЕЖДА И СТРИЖЕНЫЙ. …Вме-сте с ве-тром выыыть…
ГУВЕРНАНТКА. …только мне, родимая…
НАДЕЖДА И СТРИЖЕНЫЙ. …То-лько мне, роди-и-ма-я…
ГУВЕРНАНТКА. …век одной тужить…
НАДЕЖДА И СТРИЖЕНЫЙ. …Век од-ной ту-жииить…
ГУВЕРНАНТКА. …Ты не шей мне, матушка…
НАДЕЖДА И СТРИЖЕНЫЙ (молчат).
ГУВЕРНАНТКА. …Ты не шей мне, матушка…
24
Оба плачут. Молчат. Надежда срывается с места, убегает. Пауза.
БАРЫНЯ. Милости просим, Федор Платоныч! Водочки!
СТРИЖЕНЫЙ. Не откажусь-с. (Вытирает слёзы).
Переходит к столу, берётся за графинчик, наливает, несколько секунд, как бы, раздумывает, наконец, сряду выпивает все три рюмки.
Первая – колом… вторая – соколом… третья - мелкой пташечкой!
БАРЫНЯ. Закусывайте, Фёдор Платоныч! Закусывайте!
СТРИЖЕНЫЙ. Виноват…
Стриженый проглатывает тартинку, снова берётся за графинчик.
БАРЫНЯ. Не будет ли?
СТРИЖЕНЫЙ. Виноват. Забылся-с. Прекрасная… икра.
БАРЫНЯ. Сёмушки, Федор "Платоныч?
СТРИЖЕНЫЙ (молчит, косится на водку).
Наконец, не выдерживает, проглатывает две рюмки подряд. Заметно осоловел,
непрерывно вытирает платком глаза, распяливает их пальцами, чтобы лучше видеть.
БАРЫНЯ (в заднюю дверь.). Уберите водку!
Стриженый щёлкает шпорами и, сопровождаемый хозяевами, ретируется.
СТРИЖЕНЫЙ. Виноват-с.
БАРЫНЯ. Напредки, милости просим… коли не скучно показалось.
СТРИЖЕНЫЙ. Почту за счастье-с… «Ты не шей мне, ма-аа-тушка-аа… красный
са-ра-фааан…»
Напевая, уходит. Агашка и Дуняшка ему помогают.
Барыня медленно опускается в кресло.
БАРЫНЯ. Не подходит...
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. А, по-моему, надо повременить. Пускай ездит, там
видно будет. Иногда даже самые горькие пьяницы остепеняются.
БАРЫНЯ. Не годится!
ВАСИЛИЙ ПОРФИРЬЕВИЧ. Как знаешь, а, по-моему, всё-таки… (Тихо уходит).
Врывается Надежда. Срывает скатерть с посудой. Бьёт ладонями по столу.
НАДЕЖДА. За что? Господи… За что?! чем я провинилась перед тобой?! (Уходит).
За что, – Господи?..
Быстро входит Акулина.
АКУЛИНА. Сударыня...
БАРЫНЯ. Что тебе?
25
Акулина молчит.
Что ещё?
АКУЛИНА. Беда, сударыня...
БАРЫНЯ. Что? Говори, не тяни.
АКУЛИНА. Мавруша повесилась.
БАРЫНЯ (известие её ошеломило). Мавруша?.. Ты что-о?
АКУЛИНА. Только сейчас сняли. Да уж холодная... долго, знать, провисела.
БАРЫНЯ. Где?
АКУЛИНА. У себя в каморке. Павел-то в церкви работал... шёл домой, а она на
крюке… около двери.
БАРЫНЯ (некоторое время молчит). Куда снесли?
АКУЛИНА. Там же она... в каморке.
БАРЫНЯ. Видел кто?
АКУЛИНА. Аришка видела... Марфа... Аниска... Как утаишь? На переполох-то
сбежались.
БАРЫНЯ. Слушай меня, ведьма. Чтоб никто… ни звука. Чтоб с веселыми мордами
ходили. Поняла? Со света сживу…
АКУЛИНА. Поняла.
БАРЫНЯ. К каморке и близко никого не пускать. На замок запри. Федоту скажи,
чтобы сейчас же в город послал. К становому. Павла убери куда-нибудь.
АКУЛИНА. Да он из коморки и не выходит... начисто окаменел... ровно неживой.
БАРЫНЯ. Убрать! В деревню пока... Сама приду. Ступай.
Акулина тихо уходит…
ЗТМ
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Хоровод: «Ветры окаянные»
(в луче света)
…Ветры окаянные,
Снежная постель,
Унесло любовь мою
В стужу и метель.
Потемнели девичьи
Грёзы и мечты,
Для чего живу я,
Кто мы, – я и ты?..
Ах, ты, зимушка, зима,
Затворила все дома,
Занесла дорожки-стёжки,
Не пройдут милого ножки.
Воют, стонут небеса,
В сердце холод и тоска,
Рой за роем в вихрях стужи,
26
Бесы бесам дуют в уши.
Свищет в поле злая рать.
И луны-то не видать, –
Красну солнцу не бывать…
Картина шестая
Девичья. При тусклом свете сальной свечи девушки прядут, вяжут, вышивают.
Тут же у поставца сидит, надвязывая чулок, Аннушка. Зашла посидеть и Акулина.
АННУШКА (поёт тихим тоненьким голоском):
…Слава Богу, за всё, Слава Богу, за всё,
Слава Богу, за скорбь и за радость.
Где-то там далеко и когда-то давно
Жил премудрый и опытный старец.
Он не раз говорил, непрестанно твердил:
«Слава Богу, за скорбь и за радость»
Слава Богу, за всё, Слава Богу, за всё,
Слава Богу, за скорбь и за радость.
ПОЛЯ (к Аннушке) А правда ли, бабушка, что у Троицы такой схимник живёт,
который всегда только одну просвирку в день кушает?
АННУШКА. Есть такой божий человек, девонька. Размочит по утру в воде
просвирку, скушает и сыт на весь день. А в великий пост, на первой да на страстной
неделе, и во все семь дней один раз покушает. Принесут ему в светло-христово воскресенье яичко, он его облупит, поцелует и отдаст нищему. Вот, говорит, я и разговелся.
ПОЛЯ. Вот как угодники-то живут!
АННУШКА. А мы как живём? Нас господа и щами и толокном... всем доводят, а
мы ропщем.
АРИШКА. Доводят?! Как тех угодников.
НАТАШКА. Довольство? Тюря с квасом да толокно.
НАСТЯ. Наших щей собаки не едят. Намеднись Варька Трезорке вылила - не стал
есть.
АНИСКА. В застольной от них вонища, – не продохнёшь.
АКУЛИНА (строго). Ну, разбрехались, сороки. Барыня в Москве, мол, всё
дозволено.
АРИШКА. Неправда, что ли, Акулина Савостьяновна? Танька раз насмелилась,
налила в чашку да к барыне: "Извольте, сударыня, попробовать". Барыня зачерпнула в
ложку, отведала и тут же сплюнула. И ничего Таньке за это не было. Несколько дней
после того лучше стали кормить, а потом опять... на тухлятину.
АКУЛИНА. Цыц, говорю! Всё барыне доложу, как приедет. Она вам покажет
тухлятину...
НАТАША. Не доложите, Акулина Савостьяновна. Не возьмёте греха на душу.
АКУЛИНА. А вот и доложу... Потому должность моя такая.
Небольшое молчание.
АННУШКА. В царство-то небесное не широко растворены ворота, не легко в них
27
попасть... Пострадать надобно. Иной хоть и раб, а не покроет его милость Божия...
Христос, спас милостивый, благословил нас всех рабством. Сказал: «Рабы, господам
повинуйтеся и за это сподобитесь венцов небесных!»
АКУЛИНА (с прорвавшейся злобой). Закаркала ворона...
"Благословение... благословение"... Слушать тошно. Проклял нас Бог рабством!..
Надел на нас ярмо и приросло оно к нашей шее на всю жизнь. Вот я - цепная собака
господская. Посадила меня барыня на цепь, я и лаю! Вы думаете, что мне барского добра
жалко? Так по мне оно хоть пропади пропадом! А приставлена я его стеречи и буду
скакать на своей цепи да лаять, пока не издохну.
АРИШКА (Аннушке). Послушать тебя... Только и ждать нам венцов небесных, а
пока всё терпи да терпи. Пусть порют, измываются, как над скотом бессловесным.
АКУЛИНА (грозит ей). Опять ты язык распустила? 0й, гляди, Аришка, дождёшься
ты лиха...
АРИШКА. Вы же сами, Акулина Савостьяновна, говорите...
АКУЛИНА. Мало что я говорю. А вы уши заткните. Рано языки распустили!
Вошёл староста Федот, – высокий, прямой, угловатый.
ФЕДОТ. Акулина Савостьяновна, как барыни нет, так вы уж сами скажите
Матрёнке, чтоб готовилась: из дальней деревни жених по барыниному приказу явился...
Произнесённая Федотом новость мгновенно взбудоражила девичью. Девушки
взволновались.
АКУЛИНА. Уж не знаю как, Федот Гаврилыч... Как же без барыни? Надо бы её
подождать.
ФЕДОТ. Да она ж только после масленной возвернётся.
АКУЛИНА. Когда бы ни возвернулась. Нешь без неё можно,
сам посуди.
ФЕДОТ (пожал плечами). А жениха куда денем?
АКУЛИНА. Куда хочешь девай. Не здесь же ему находиться.
ФЕДОТ. Я так полагал, пусть побудет пока у Марфы в застольной. Барыня приедет,
даст распоряжение.
АКУЛИНА (в раздумье). Не знаю уж, Федот Гаврилыч.
НАТАША. Можно нам на жениха взглянуть, Федот Гаврилыч?
ДЕВУШКИ. Покажите нам его, Федот Гаврилыч. Сюда приведите.
ФЕДОТ (усмехнулся). Посмотреть любопытно?
ДЕВУШКИ. А то нет?
– Знамо любопытно...
– И Матрёнке, чай, показать надо...
– Знамо, пусть пока посмотрит.
ФЕДОТ. Уж не знаю как? .. Как по-вашему, Акулина Савостьяновна?
АКУЛИНА (после некоторого колебания). Приводи уж... Чего там.
ФЕДОТ. Ну, ин быть... приведу. (Выходит.)
АКУЛИНА. Сбегайте кто-нибудь за Матрёнкой на скотный... Хоть ты, Дуняшка.
Дуняшка убегает.
ПОЛЯ. Что ж теперь с Матрёшей-то будет? Золовка и тесть, небось, со свету
сживут...
ТАНЬКА. Известно... С таким-то приданым.
АНИСКА. Забьют, как Степаниду.
Девичья наполнилась причитаниями.
28
АКУЛИНА. Ну, разохались... А работать кто будет?
Девушки притихли. Акулина выходит.
Хоровод: «Переполох»
Ох, ох, ох, ох, –
В голове переполох!
Не лежится мне - не спится,
От беды-тоски не скрыться.
Неужели, в самом деле,
Все надежды улетели?
Неужели, в самом деле,
Все надежды улетели…
Увезли мово дружка,
Отобрали паренька.
Ухайдокали злодеи,
Чтоб вам пусто, лиходеи!
Ах, мой Вася-Василёк,
Не забудь меня, дружок!
Без тебя мне свет - не свет,
Век в девицах просидеть.
Неужели, в самом деле,
Все надежды улетели?
Неужели, в самом деле,
Все надежды улетели…
Для чего на свете жить,
Когда некому любить,
Зачем бело умываться,
Когда не с кем целоваться?
Для чего постельку слать,
Когда не с кем будет спать.
Неужели, в самом деле,
Все надежды улетели?
Неужели, в самом деле,
Все надежды улетели…
ПАУЗА.
ПОЛЯ. А прежнего Матрёшиного ребёночка куда отдали?
НАТАШКА. Куда? Известно куда... На деревню бездетному мужику в дети.
ПОЛЯ. А она знает кому?
НАСТЯ. Знать-то знает, а всё равно не видит.
ПОЛЯ. Неужто барыня не позволяет?
АРИШКА. С неба ты, что ли, Полька, свалилась? Позволит она?.. Со свету за это
сживет.
Девушки вздыхают, молчание.
29
НАСТЯ. Хороший мальчишечка у неё... Крепенький такой, глаза голубые...
Макаркой назвали.
НАТАШКА. Ничего, мальчишечка славный. Где-то он теперь, Макарка
бессчастный? Лежит, небось, мокрый в зыбке да сосёт ржаную соску.
НАТАШКА. Да ведь и человечьему терпению предел положен. Не святые мы, а
люди. Долго ли до греха? Иной не выдержат и своим судом правду себе добыть захочет.
Что ж, бог его за это наказать должен?
АННУШКА. И накажет. Терпи. Умрёшь, получишь награду.
АРИШКА (вскочила). Будет уж тебе собачьей покорности нас учить! Будет! Собака
пусть терпит да на брюхо ползает, а нам это ни к чему! С зверями жить, самим надо
зверем стать. И собака с цепи срывается, а люди и подавно цепи рвут!
АННУШКА. Что безумствуешь? За злобу да за непокорность господь и наказует!
Бурная вспышка Аришки всколыхнула девушек, они побросали работу, некоторые
поднялись со своих мест.
НАСТЯ. Довольно тебе головы нам морочить, заступница барская!
АНИСКА. И без того не сладко!
Общий ропот. Появляется Акулина.
АКУЛИНА. Это ещё что такое? Ну!.. Затараторили! А работать кто будет? По
местам! (Аннушке.) Опять ты их булгачишь? Иди-ка отсюда, проповедница... Будет тебе
девок мутить.
АННУШКА (с достоинством). Я не мучу, а добру учу! (Девушкам.) Нешь я за бар
заступаюсь? Моё слово к вам: по-божьи живите. А господа... за муки наши они будут в
аду раскалённые сковороды лизать, в смоле кипеть, а мы в раю золотые яблоки рвать да
вместе с ангелами славословить.
Вбегает встревоженная, испуганная Матрёнка. Она в затрапезе и без передника.
МАТРЁНКА. Привезли, что ли?
АКУЛИНА. Привезли.
МАТРЁНКА. (замоталась). А я... Как же мне-то? Где ж он?
АКУЛИНА. Сюда приведут. Не мечись ты.
Привели жениха. На вид ему лет пятнадцать. Он одет в новенький армяк
крестьянского сукна, на ногах лапти. Атмосфера господских хором ошеломила его, и он,
войдя, остановился как окаменелый, разинув рот. Девушки побросали работу и
уставились на него. Привыкшая ко всему на барской послуге, Акулина так и ахнула,
взглянув на него.
Тебе который же год?
ЖЕНИХ (робко). От рождества осьмнадцать минуло...
АКУЛИНА. Ну, признаться...
МАТРЁНКА (подступает к нему с кулаками). Ни за что на свете я за тебя, гадёнка,
не пойду. Так и в церки попу объявлю: не согласна! А ежели силком выдадут, так я, – и до
места доехать не успеем, – тебя изведу.
Жених исподлобья взглядывает на её живот и молчит.
Слышишь?! Так ты и знай! Лучше добром уезжай отсюда, а уж я что сказала, то и
сделаю… Не пойду за тебя! Не пойду!
ЖЕНИХ (мрачно). Да и мне неохота.
30
МАТРЁНКА. Зачем же ты ехал, постылый?
ЖЕНИХ. Староста велел. Оттого...
МАТРЁНКА. Ступай с моих глаз! Ступай!
Паренёк молча уходит. Матрёнка заплакала. Девушки утешают её.
АКУЛИНА. Небось ещё выровняется. Годика два пройдёт, гренадёр будет. Ему ещё
долго расти!..
НАСТЯ. Ихняя сторона хлебная. Скирдов, скирдов, сказывают, наставлено
столько...
НАТАША. Гусей мужички держат, уток, свиней... Убоину круглый год во щах
едят.
МАТРЁНКА (заливаясь слезами). Гадёнок, гадёнок! Гадёнок!..
Всплакнули и девушки. Акулина подсела к Матрёнке.
АКУЛИНА. Не дури, Матрёна. Слушай меня. Всё равно тебе не миновать замуж за
него выходить, так вот что ты сделай. Сходи ужо к нему да и поговори с ним ладком.
Каковы у него старики, хорошо ли живут, простят ли тебя, нет ли в доме снох, зятевей?
Да и к нему самому подластись. Он только ростом невелик, а мальчишечка ничего.
Станешь бабью работу работать, по домашничеству старикам помогать, вот и обойдётся у
вас. Неужто ж лучше с утра до вечера, не разгибаючи спины, за пяльцами сидеть?
ДЕВУШКИ. Известно хуже!
АКУЛИНА. Эй, послушайся, Матрёнка! Он ведь тоже человек подневольный. Ему
и во сне не снилось, что ты забеременела, а он, ни дай - ни вынеси, за что должен чужой
грех на себя взять. Может, он и сейчас сидит в застольной да плачет.
МАТРЁНКА. Они меня смертным боем будут бить...
АКУЛИНА. Ничего, не убьют. Известно, старики поворчат сначала, а потом
увидят, что ты им не супротивница, и оставят. Сходи-ка, сходи.
Матрёнка вытерла слёзы, встала.
МАТРЁНКА. Пойду...
ЗТМ
Картина седьмая
Уголок застольной. На лавке спит жених. Осторожно крадётся Матрёнка.
Убедившись, что кроме жениха нет никого, тихонько подходит, смотрит на него.
МАТРЁНКА. Егорушка…
Парень поднялся, сел на лавке, недоумевающими глазами смотрит на неё, потом
на живот.
Я с тобой, Егорушка… говорить пришла...
ЕГОРКА (машинально повторяет за ней). Пришла…
МАТРЁНКА. Прощенья просить пришла у тебя. Не своей волей за тебя замуж
иду… Кабы не грех… мой… ты… по своей воле, невесту бы взял за себя… На людей
31
смотреть на стыдился бы.
ЕГОРКА. Неохота мне… тебя брать. Нечестная ты. Буду у господ просить милости.
МАТРЁНКА. Всё одно: барыня что сказала, то беспременно сделает. Лучше уж
прости ты меня.
ЕГОРКА. Не в чем мне тебя прощать. Нечестная ты, вот и всё. Пропасти на вас,
девок, нет... Как я тебя с таким горбом к старикам своим привезу!
МАТРЁНКА. А люты у тебя старики?.. (Смотрит с тоской).
ЕГОРКА. Была уж у нас такая, Варварой звали... тоже с кузовом привезли.
МАТРЁНКА. Извели?
ЕГОРКА. Сама… извелась.
МАТРЁНКА. Стало быть… не простишь?
ЕГОРКА. Не в чем мне тебя прощать. Горький я... (Положил голову на стол,
заплакал).
МАТРЁНКА (присаживаясь к нему). Любить буду, беречи буду. Ветру на тебя
венуть не дам, твою вину на себя приму. Что ни прикажешь, всё исполню!.. Тяжко… мочи
нет… Как я такая… явлюсь?
Ближе теснится к нему, пытается обнять.
ЕГОРКА (отстраняясь). Не трогай… (Оттолкнул).
МАТРЁНКА. А ты убей… убей, Егорушка, пореши… Лучше теперь, нежели там…
у вас… каждый день.
ЕГОРКА (взглянул, лицо исказилось ненавистью). Паскуда…
Встал и вышел из застольной.
Матрёнка осталась сидеть, как сидела, придавленная безнадежностью своего
положения. К ней тихо подходит вышедшая из своего закутка за печкой кухарка Марфа.
МАРФА. Не смыслит ещё он, стариков боится. Ничего, ты ещё попробуй...
(Взглянув на полное смертельной тоски лицо Матрёнки, оборвала. Со вздохом.) Вот ведь
какой узел вышел и не сообразишь, как его развязать! (Тихо выходит.)
Матрёнка осталась сидеть в той же позе, не двигаясь, словно окаменевшая.
Сумерки сгущаются. Неожиданно раздается топот ног, резко хлопает входная дверь.
Вбегает запыхавшаяся Дуняшка.
ДУНЯШКА (не сразу замечает ссутулившуюся на скамье, еле видную в сумерках,
Матрёнку). Марфушка!.. Где она? Марфушка! (Увидела Матрёнку.) Ты что тут?.. Иди!
Акулина зовёт. Печи топить надо, убирать. Барыня верхового прислала. Завтра с
барышней будут. Скорей…
Где ж это Марфушка задевалась?! Ах ты, господи!
(Убегает, донесся её удаляющийся голос.) Марфушка! Марфушка!
Матрёнка всё также ссутулившись, теперь уже почти совсем не видная, остаётся сидеть на лавке.
ЗТМ
32
Картина восьмая
Поздний вечер. Погруженная в полумрак девичья. На полу, на войлоках и
подстилках девушки. На них рваные в заплатах ситцевые одеяла; некоторые укрыты
просто дерюжками. За окнами вьюга.
ПОЛЯ (тихо плачет). Боженька, помоги… помоги… боженька…
ТАНЬКА. Погодка-то какая. Может, ещё барыня и не заявится.
АНИСКА. Ништо ей. В Гришково отсидится. Ночку отночует, утром сюда. С
хлебом-солью встречайте.
Вбегает Дуняшка.
ДУНЯШКА (скидывая накинутую на плечи дерюжку и стаптываясь). Ух, и
холодно же! Метёт-то как. Аж, иззяблась!
АРИШКА (сидя на своей подстилке, убирает на ночь свои чудесные косы). Хоть бы
метелью их занесло, аль в сугробе каком сгинули.
НАТАШКА. Её и метель не возьмёт. Здорово живёшь, ввалится утром, да и не
отогревшись и начнёт лаять.
АНИСКА. В Москве, должно ещё боле полютела.
НАСТЯ. С чего бы.
АНИСКА. Дочку-то опять не выдали. Домой везёт не солоно хлебавши.
ПОЛЯ (ещё пуще заплакала). Боженька, не оставь…
Девушки повысунулись из-под одеял.
ДЕВУШКИ. Да ну-у?!
ПАЛАШКА. С этаким-то приданым?
АНИСКА. Сидорка верховой сказывал. Сюда везёт сокровище своё.
МАРИШКА. Неуж не берут? О-ой. Это что ж теперь будет?
АРИШКА. Невеста, знать, хороша.
АНИСКА. С таким приданым, хошь, рябую, хошь, кривую возьмут,
погнушаются.
ТАНЬКА. Ну, а она разборчива. Не за всякого.
АНИСКА. Да что же это, какого не посватают, всё не по ней.
ПАЛАШКА. А я б, кого ни посватали… Ага…
Девушки прыснули со смеху в подушки.
НАСТЯ. Ну-у, теперь держись, девки. Пойдёт Анна Павловна на наших спинах
досаду свою вымещать.
НАТАШКА. Слышишь, Аришка? По тебе, знать, особо соскучилась?
ТАНЬКА. Она, небось, тоже? Правда, Аришенька?
ДУНЯШКА. А как мы-то по ней все соскучились.
И снова все прыскают со смеху. Аришка насторожилась, прислушивается.
.
НАСТЯ. Ты чего… Ариш?
АРИШКА. Матрёши всё нет. Как пошла к Егорке, так и не возвернулась.
НАСТЯ (вздохнула). Кабы бог дал, сладилось у них дело.
не
33
ПАЛАШКА. Примет, как же.
НАТАШКА. Где там сладиться. На что она ему?
МАРИШКА. Неуж не примет он её?
НАСТЯ. Принять-то должен без разговору, на то барыней приказ дан. А дале-то
что? Забьют её там, как Степаниду нашу. Так и сгинет сиротинушка горькая на чужой
стороне.
ПОЛЯ. Неуж не сжалится Анна Павловна?
НАТАШКА. Чудная ты, Полька. Ай не знаешь благодетельницу нашу? Приказ дан,
жениха доставили. Велит попу обкрутить в одночасье, и айда в дорогу.
ПОЛЯ (заплакала). Господи, и пожалеть некому! Ровно не человек, а скотина
бессловесная.
АРИШКА. Хуже скотины. Скотину-то они пожалеют, а вот нашу сестру. Мы ж у
них дешевле пареной репы.
НАТАШКА. По грошу пара.
Вошла Матрёнка. Девушки умолкают, всё внимание устремлено на неё. Она молча
прошла к своей подстилке и, скинув платье, легла, натянув на голову дерюжку. Лежащая
рядом Настя нагнулась к ней и осторожно тронула её за плечо.
НАСТЯ. Матрёша... а, Матрёша... Ну, как у тебя с Егоркой?
(Матрёнка молчит.) Уладилось дело ай нет?
Матрёнка ещё больше съёжилась под дерюжкой.
МАРИШКА. Не тронь ты её. Не до нас ей.
Девушки вздыхают, шепчутся.
ТАНЬКА. Вот горе-то.
АРИШКА. Что же теперь делать ей?
НАТАШКА. Не придумаешь, как и помочь...
АРИШКА (поднимает вдруг руки и ударяет ладонями о подстилку). Да пропади
они пропадом, злыдни проклятые! За что мы терпим? А?.. За что?.. Хуже мы их, что ли?
Всю жизнь так вот проходишь в заплатах этих. Жизни не видевши!.. Знай, гни спину на
них да терпи измывательства!
НАСТЯ. Опять взвыла!.. Ну, чего ты бередишь нас? Что мы сделать можем?.. Что?..
Супротив бар не пойдёшь. Кнута захотела? Ай в каторгу?
АРИШКА. А ты каторги боишься? Ай, здесь не каторга? Ай, воли больше? На что
боишься рабью долю свою променять? Я, вот, и каторги не боюсь. Там, хоть, рожи её
толстомясой видеть не буду!
ТАНЬКА (тянется к ней, как ребёнок). Аришенька, милая, что нам делать? Скажи,
научи, коль знаешь.
АНИСКА. Откуда ей знать? Ничего она не знает. Растревожит только... Ещё
тяжельше потом.
АРИШКА. Врёшь!.. Знаю! Знаю! Скотина так живёт, а не люди... Страх этот у нас...
дрожим... боимся... покорны, как овцы!.. Эх, да что говорить... Слов тут не надо…
Слушайте, девки... кабы господа знали, что мы крепко друг за дружку держимся,
поостерегались бы они беззаконничать. Страхом они берут... Страхом! Им и властвуют, а
мы, овцы запуганные, только спины подставляем... Неш не правду я говорю?
ГОЛОСА. Правда, Аришенька...
–Так, так...
– Верно это, верно...
АРИШКА (страстно). Отпор надо давать! Чтобы знали, что мы не дрожим, не
34
боимся!.. Пусть мучат, терзают, а не покоряться! Не покоряться и все!.. Неш не так?! Я вот
не испугаюсь! Пойду хоть на смерть, коли она надо мной что замыслит! Вот слово вам
даю! И всем нам так нужно... Всем!
ДУНЯШКА. Тсс... Акулина!
Все замолкают и прячутся под одеяла. Одна Аришка, не торопясь, идёт к своей
подстилке и садится, обхватив плечи руками. Вошедшая Акулина строго оглядела всё.
АКУЛИНА (Аришке). Ну-ка, разговорщица, иди-ка печи топить. (Таньке). И ты с
ней! В барыниной спальне. Аниска с Наташкой барышнину комнату и детскую...
Девушки молча поднимаются, накидывают платье. Остальные прижухлились под
дерюжками.
Утром барыня заявится. Весь дом надо успеть убрать, а они чем спать, разговорами
занимаются!.. Спать!
Проводив строгим взглядом девушек, задувает свечу. Постояв ещё несколько
секунд, уходит.
В наступившей темноте Матрёнка подняла голову: убедившись, что девушки
заснули, поднимается и осторожно пробирается к двери.
ЗТМ
Заднее крыльцо дома. Налетает порывами вьюга, заметая ступеньки. Тихо
отворяется дверь, показалась Матрёнка, она в одной сорочке, босая. Сильный порыв
ветра заставляет её отшатнуться. Прижалась к двери, потом тихо двинулась вперёд и
опустилась на обледенелую ступеньку.
МАТРЁНКА. Скорей бы смертушка... Смёрзнуть и всей муке конец. Скорей бы...
(Съёживается, сдерживая дрожь.) Макарушка мой... сыночек мой горький... Не узнаешь
ты, сиротка бессчастный, как мать родную загубили... Не обняла я тебя, сыночек любый
мой, сиротинушка горькая... глазки твои не поцеловала...
Дрожь ослабевает, она начинает засыпать. Говорит всё тише.
Сыночек мой, кровинушка ненаглядная... не обняла... не приголубила...
Стихла, съёжившись в комочек. Порыв ветра засыпает снегом её плечи, грудь и
поджатые босые ноги.
ЗТМ
35
Картина девятая
В доме суета, доносятся голоса, хлопанье дверей. Пробегают девушки с вёдрами,
щётками, постельным тряпьём.
Блаженная старушка Аннушка сидит в уголочке, вяжет, руки её дрожат, она
тихо, срывающимся голоском, напевает: «Слава Богу за всё, Слава Богу за всё, Слава
Богу за скорбь и за радость…»
Выбежавшая из входной двери, Аниска схватила за руку пробегающую Таньку.
АНИСКА (шопотом, боязливо оглядываясь). Марфа, слышь, первая её увидела...
Сидит, сердешная, на приступочке в одной сорочке... Наполовину снегом, грит, занесло...
ТАНЬКА. Матрёша-а?.. Ой... Как же это?
АНИСКА. Застыла в лёд, сказывает Марфа... а глаза открыты!
Присоединились Наташа и Настя. Чуть позже Аришка.
НАСТЯ. И сейчас там?
АНИСКА. В сарай снесли. Лежит рогожей прикрыта.
Танька плачет, зажимая лицо фартуком.
Тихо ты...
НАСТЯ. И скажи ведь, пришла вчера, слова не сказала... Легла... с головой
закрылась...
НАТАШКА. Никто и не заметил, как вышла.
НАСТЯ. Отмаялась, сердешная...
Сзади послышалось глухое, сдерживаемое рыдание, – это хромоножка Поля
прижалась в тёмном углу, уткнув лицо в передник. Её щуплое тельце сотрясается от
рыданий. Аришка подоша к ней, обняла.
АРИШКА. Тише, Полюшка... Услышат.
ТАНЬКА. И хоронить небось не станут... Свезут, как Маврушу, в болото да под лёд
запихнут.
АРИШКА. Её бы саму туда... толстомясую…
НАСТЯ. Тихо, ты... Будет!
АРИШКА. Не могу я!.. Не могу! (Трёт грудь). Заходится у меня тут... Кипит!.. Так
бы и бросилась на неё... в бельмы ей, проклятой, вцепилась, в горло...
Аниска. и Наташка схватили её за руки.
НАТАШКА. Замолчь, чумовая! Опомнись!
АРИШКА (рвётся из их рук). Матрёшу я ей не прощу! Умирать буду, не прощу!
НАСТЯ (плачет). Отольются ей наши слёзы... Погоди! Владыка наш небесный всё
видит.
АРИШКА. Владыка небесный?.. Он тоже для них... для господ... Земным владыкам
служит, а наша надежда на себя. На самих себя, девоньки. Больше не на кого! До каких же
пор терпеть? А?.. Варьку, Степаниду, Маврушу сгубили. Матрёшу... Дале кого?.. Тебя?
Меня?! А нам терпеть?.. Всё терпеть и терпеть?! Да голову подставлять?!
НАТАШКА. Тсс... Акулина...
36
Входит Акулина
АКУЛИНА. Опять сошлись? Барыня того гляди нагрянет, а они шепчутся по
углам...
Девушки разбегаются.
Чтоб в пять минут было готово!..
Входит Федот.
ФЕДОТ (оттирая смерзшиеся бороду и усы). Ах ты, грех какой... Под самый
приезд барыни.
АКУЛИНА. Как и доложить ей, не придумаю... Голова рассо-кочилась...
ФЕДОТ. Девку-то жалко... Смирная такая девушка была... ласковая. Как это она?..
АКУЛИНА. Всё одно не жить ей было, Федот Гаврилыч. Так чем мучиться, лучше
уж сразу... (Вытерла уголком платка слезу). Ты бы в город к становому послал.
ФЕДОТ. Барыню подожду. Может, она как иначе распорядится. (Повздыхал). Ах
ты... беда-то какая... (Помолчали, прислушались, не слышно ли бубенцов). С села мужички
пришли насчёт хлеба.
АКУЛИНА (покачала головой). Не время, Федот Гаврилыч. Барыня с дороги всегда
злая, а как узнает про Матрёнку, так упаси Бог… Отправь-ка их лучше по домам.
ФЕДОТ. Говорил я им, да не слушают...
Вдруг ясно донёсся звон бубенцов.
АКУЛИНА (всполошилась). Никак барыня?.. Она и есть... Ахти беда, у меня ещё в
комнатах ералаш!.. (Заметалась).
Пробегают девушки с пуховками и одеялами. "Барыня! Барыня!.." Переполох,
беготня.
Федот исчезает. Бубенцы всё ближе. Сцена пустеет.
АННУШКА (поёт):…Если, может, покажется, крест твой тяжёл,
Не по силам тебе он достался,
Знай, Господь лишь тебя, он тебя, знай, нашёл,
Не ропщи, а люби и смиряйся.
Слава Богу за всё, Слава Богу за всё,
Слава Богу за скорбь и за радость.
…Если будет печаль, и болезни, и скорбь,
Если в чём-то страдать нам придётся,
Никого не вини, а всегда говори:
«Всё от Бога нам грешным даётся».
Слава Богу за всё, Слава Богу за всё,
Слава Богу за скорбь и за радость…
Слава Богу за всё…
Донёсся скрип полозьев подъехавших саней. На минуту наступает зловещая
тишина, и снова возникает шум голосов и хлопанье дверей; он приближается - входит
Барыня с Надеждой и Гришей и приехавшие с ними горничные Агашка и Палашка.
Господа замотаны поверх шуб платками и шалями, как чурбаны.
Акулина и прибежавшие девушки разматывают их.
37
БАРЫНЯ (отдувается). Ну, и мороз. Думала, живыми не доберёмся.
АКУЛИНА. Вам бы переждать, сударыня. Днём теплее ехать.
БАРЫНЯ. Чего откладывать. Надо так надо.
АКУЛИНА. Мороз-то ноне задержался. Мясопуст кончается, а мороз словно на
крещенье.
БАРЫНЯ. Нас не спросили.
НАДЕЖДА (брезгливо осматриваясь). Опять этот Малиновец проклятый.
БАРЫНЯ. Ничего, матушка. Попрыгала и будет. Пора и честь знать.
НАДЕЖДА. Протопили ли хоть у меня?
АКУЛИНА. Всю ночь топили, барышня.
НАДЕЖДА (кутается в платок). Я вся иззяблась.
БАРЫНЯ. (Агашке). Самовар поставить!
Надежда и девушки уходят.
Остаются Акулина и Палашка, продолжающая раскутывать совершенно
неподвижного Гришу.
Что ты, вроде, как неживой? Не согрелся ещё?
ГРИША. Х-холодно, маменька.
БАРЫНЯ. Неженки вы все. Палашка, отведи его в детскую Там небось потеплее.
Раздень да разотри спиртом.
Палашка уводит Гришу.
(Акулине). Шкатулку вынь!
Акулина бережно достает из баула "казну" Затрапезной и ставит перед барыней
на стол.
БАРЫНЯ (разоблачаясь.) Ох, уж эта Москва. Всё втридорога... А пуще всего
портнихи. Одна Сихлерша мне тысячи во три обошлась. Платья, да кружова, да шляпы... А
жили в тесноте какой, друг на друге. Ну, её к бесу, эту Москву, одни убытки, а толку
никакого. Женихи – одна мишура, шелкопёры...
(Пристально осматривается, заглянула в буфет).
Ну, а вы как перезимовали?
АКУЛИНА (замялась). Да ровно бы ничего...
БАРЫНЯ. Хамки налодырничались, небось, без меня?
АКУЛИНА. Помилуйте, сударыня. Что при вас, то и без вас порядок один.
БАРЫНЯ. Порядок известный!.. Барыня за порог – можно и склавши ручки
посидеть.
АКУЛИНА. Я-то на что же? Неш они без присмотра.
БАРЫНЯ. Вижу я твой присмотр. Ишь мясищи какие нагуляли, подлянки. Жрали
небось в три горла, благо, ключница потатчица.
АКУЛИНА. Напраслину изволите взводить, сударыня. Сами знаете, как ваше добро
берегу. Выдавала, как изволили приказать, только что душком да плесенью пошло. Всё по
весу да мерой, что положено.
БАРЫНЯ. Из девок ещё кто-нибудь кузовок нагулял? Говори, признавайся.
АКУЛИНА. Кажись, нет, сударыня... Кому лезть в пекло охота?
БАРЫНЯ. Жениха привезли?
АКУЛИНА. Привезли.
БАРЫНЯ. Какой из себя? Гадёнок, как я наказывала?
АКУЛИНА. Совсем ледащий, сударыня. По виду ему боле пятнадцати не дашь.
38
БАРЫНЯ. Отлично. Лучшего этой паскуде и не надо.
АКУЛИНА. Сударыня... (Мнётся).
БАРЫНЯ. Ну что? Что ещё?.. Сказывай, чего мнёшься?
АКУЛИНА. Беда у нас... Не знаю, как и сказать... Матрёнка-то.
БАРЫНЯ. Что Матрёнка?.. Ну, говори, выкладывай.
АКУЛИНА. Грех у нас, сударыня, приключился... Такой грех... Замерзла Матрёнкато...
БАРЫНЯ. Как замерзла?.. Когда... Где?
АКУЛИНА. Ночью, знать... вышла в одной сорочке на крыльцо... так на
приступочке и нашли её... Застыла в лёд...
БАРЫНЯ (багровеет). А ты где была, псовка старая? Ты чего глядела?
АКУЛИНА. Что ж мне около неё сидеть, что ли? Чай, она не без присмотра, в
девичьей... на людях… Спать легла с девками, как всегда.
БАРЫНЯ. Брешешь, ведьма! Говори, чего вы тут натворили?!
АКУЛИНА. Ума не приложу, сударыня, как это приключилось. А только мы не
причинны. Не из-за Егорки ли, думается? Вечор она с ним говорила. Он вроде отрекался
от неё... дескать, нечестная ты, жить с тобой не стану.
БАРЫНЯ. Кто позволил ей с ним говорить? Кто допустил его?
АКУЛИНА. Как же не пустить, сударыня? Помилуйте... БАРЫНЯ. Ты пустила?..
Ну, ты мне за это ответишь! Я тебе
покажу, как своевольничать! Я тебя, хрычовку старую, на конюшне велю отодрать!
Сейчас же послать за Федотом!
АКУЛИНА. Он здесь.
БАРЫНЯ. Зови!
Входит Надежда.
Уехать нельзя! Слышала, что выкинула эта паскуда Матрёнка?
НАДЕЖДА (всё с той же брезгливой миной). Ну, слышала.
БАРЫНЯ. Так я и знавала, что без меня что-нибудь случится. Уехать нельзя!
Расхлёбывай теперь кашу.
НАДЕЖДА. Да вам-то что? Ну, замёрзла и замёрзла.
БАРЫНЯ. Дура ты!.. Ну, замёрзла… Замё-ёрзла! Какие разговоры пойдут? Какой
уж случай-то у нас... Варька, Степанида, потом Маврушка... Теперь эта... Ещё как дело
обернётся...
НАДЕЖДА. Никак оно не обернётся. Не делайте из мухи слона. Что же самовар не
несут? Я до сих пор не согрелась.
БАРЫНЯ. Этим живоглотам дай только случай, пойдут тянуть.
Входит Федот. Остановившись у порога, низко кланяется.
ФЕДОТ. Здравия желаю, сударыня. Как доехать изволили?
БАРЫНЯ. Хр-ршо-а... Нечего сказать... Можно на тебя положиться...
ФЕДОТ. Помилуйте, сударыня. Меня тут и не было, я ж на деревне. Днём
молотили, а после...
БАРЫНЯ. А я с тебя, старого дурака, опрошу... Староста ты ай нет? Кто ей с
женихом позволил видеться? Как смели без меня свиданье им устраивать? Кто за это в
ответе должен быть? А?
ФЕДОТ. Виноват, сударыня, мой грех... Не углядел. Как, значит, он заявился,
Егорка-то, я его пока в застольной у Марфы поместил, потому думал, как вы приедете...
БАРЫНЯ. Думал... Расхлёбывай теперь кашу из-за вашей дурости! (Помолчала).
39
Где он сейчас этот... Егорка?
ФЕДОТ. На деревне. Опосля того... я его на деревню отправил.
БАРЫНЯ. А куда дели паскуду?
ФЕДОТ. В сарае она под замком.
БАРЫНЯ (садится к своему рабочему столу). Сей-час же в город послать к
становому. (Пишет записку).
ФЕДОТ (нерешительно потоптавшись). Разрешите, сударыня, присоветовать...
БАРЫНЯ (не оборачиваясь). Ну?
ФЕДОТ (кашлянув в руку). Не доводить бы до начальства, сударыня, а вроде, по
несчастному случаю замёрзла. Можно бы отпеть и похоронить на погосте по-христиански.
БАРЫНЯ (резко обернулась). Та-ак... А потом мне из-за неё полицейскую шушеру
ублажать, да денежки им выкладывать? Лучше старый хрыч не придумал?
ФЕДОТ. Я полагал, сударыня...
БАРЫНЯ (строго). Будет! (Передаёт ему записку). Приедет становой, даст
разрешение, завернёшь в рогожу и свезёшь в болото.
Федот сложил записку, двинулся к двери.
Молотьба как?
ФЕДОТ. Почитай кончили, сударыня. Один омёт остался.
БАРЫНЯ. Какой умолот?
ФЕДОТ. Плох. Нынче умолот, сударыня, совсем плохой. Дай бог, чтобы семь
третей вышло.
БАРЫНЯ (не только не огорчена, а скорее довольна). Ну, что ж, обойдёмся какнибудь старым запасцем.
ФЕДОТ. Осмелюсь доложить, сударыня, с села мужички пришли насчет ржицы...
От опчества... Ржицы, стало быть, просят.
БАРЫНЯ. А-а... Проелись, голубчики?
ФЕДОТ. Не приведи бог, сударыня. От самого крещения мякину едят. Редко у кого
осминка осталась... Скотина некормлена, мёрзнет, того гляди, сдохнет.
БАРЫНЯ. Нашли время прийти.
ФЕДОТ. Уж я их шугал, не время, мол, барыня, мол, с дороги нахолодилась, устала,
а они своё, – невмоготу, Федотушка, совсем с голоду животы подвело.
БАРЫНЯ. Лодырничали бы поменьше, так старым запасцем бы обошлись.
ФЕДОТ. Каким запасцем, сударыня? У кого он есть? Сами знаете, в хороший год
еле концы с концами сводят. (Пауза). Что ж им сказать?
БАРЫНЯ. Что ж, потолкуем. Всех не пускай. Одного кого-нибудь.
ФЕДОТ. Может, позволите им в людскую зайти? Совсем застыли. Часа два вашей
милости дожидаются.
БАРЫНЯ. Хорошо. Пусть войдут.
(Федот выходит).
Агашка внесла самовар. Барыня заваривает чай.
Приводят Гришу. Он в тёплом коротком тулупчике и тёплых сапожках.
Входит ледащий оборванный мужичонка. На нём старенький полушубок весь в
заплатах, такие же залатанные штаны из пестряды, огромные растоптанные лапти,
в руках рваная шапчонка. Низко поклонившись, он стал у порога.
БАРЫНЯ. Здорово, Фока. Что скажешь?
ФОКА. Насчёт ржицы, сударыня, мы... ржицы бы нам...
БАРЫНЯ. Что так? Свою-то, видно, уж съели? Кабы вы поменьше водки пили да
40
побольше богу молились, и с ржицей бы обошлись. Покупать-то бы и не надо.
Фока вместо ответа шевелит лопатками и как-то нерешительно улыбается.
Кабы вы Бога помнили, и он бы об вас не забывал. Всего бы вам подал: и ржицы, и
овсеца, и картофельцу... И за скотинкой бы вашей наблюло.
ФОКА. Это что говорить. Это так точно... Кабы ежели мы...
БАРЫНЯ. Так говоришь, ржицы вам понадобилось?
ФОКА. Так точно... ржицы бы нам...
БАРЫНЯ. Купить, что ли, собрались?
ФОКА. Где купить? Не в возможностях, сударыня... В одолжение, значит, до новой.
БАРЫНЯ. Не знаю уж, как мне с вами... Ржица-то нынче кусается. (Помолчала). Ну,
что ж, можно и в одолжение дать. Сколько же вам потребуется ржицы?
ФОКА. По четвертце бы, коли милость ваша будет.
БАРЫНЯ. Можно и по четвертце. Только я вам зараньше говорю: кусается нынче
рожь, куда как кусается. Я вам по шесть четвериков отмерить велю, а вы мне через восемь
месяцев по два четверичка приполнцу отдадите.
ФОКА (некоторое время стоит молча, только пошевеливает лопатками). Больно
много, сударыня, приполнцу-то...
БАРЫНЯ. А много, так к другим обратитесь. Я вас не неволю. Не я за вами
посылала, вы ко мне явились.
ФОКА. Так-то так, да тяжковато с приполнцем-то, сударыня...
БАРЫНЯ. К Порхунову сходите, а то к Ермолаеву, может, сходнее уступят. Кабы, я
купцу рожь продала, я бы сейчас денежки на стол получила, а вашей ржицы ещё полгода
ждать. Что ж мне за резон? Сообрази-ка, друг милый. (Фока молчит, от напряжения на
его лбу выступили капли пота). Ну, так как же?
ФОКА (судорожно вздохнул). Не в возможностях, сударыня, с приполнцем-то...
Маломочен народ-то, сударыня...
БАРЫНЯ. Пойди, поговори со своими. Посоветуйтесь. Я не неволю.
Фока выходит и тут же входит Акулина.
Ты что?
АКУЛИНА. Сударыня, Егорка к вашей милости пришёл.
БАРЫНЯ. А-а... Гадёнок.
АКУЛИНА. Спрашивает, какое будет насчёт него распоряжение?
БАРЫНЯ. Сегодня же отправить домой. Или нет... Постой... Что ж с пустом
отправлять парня? Мы ему другую невесту дадим. Дылду эту, Аришку... Пусть увозит...
добро этакое.
АКУЛИНА (поражённая, молчит некоторое время). Аришку?.. За что же
сударыня?
БАРЫНЯ. Чтобы девок мне не мутила! Знаю я эту гадюку. Вижу наскрозь...
АКУЛИНА (глухо). Как бы опять беды, сударыня, не вышло?..
БАРЫНЯ (грозно). Ты что это? А? Опять в заступницы лезешь? Гляди ты у меня,
Акулька! (Пауза). Скажи ей, чтобы сбиралась.
Акулина молча выходит. Довольная принятым решением, Барыня идёт к столу.
(Надежде). Ну, хозяйничай. Наливай.
Возвращается Федот, за ним робко втиснулся Фока.
Ну, что надумали?
ФОКА (разводит руками). Что ж, сударыня... Идти нам больше некуда. Либо
41
околевать с голоду, либо соглашаться… (Вздохнул). Мир соглашается.
БАРЫНЯ. Ну, и хорошо. (Федоту). Отмерь им каждому по шесть четвериков ржи.
Да запиши, кому выдашь.
ФОКА (кланяется). Прощения просим, сударыня.
БАРЫНЯ. С Богом.
Федот и Фока уходят.
НАДЕЖДА (раздраженно). Давайте же чай пить! Вечно вас ждёшь!
БАРЫНЯ. Что делать, матушка. Не лясы точу, сама видишь. Тебе хорошо за
готовым, а мать за вас всех разрывайся...
НАДЕЖДА. Хоть бы за говядиной свежей послали!
БАРЫНЯ. Опять обкладываться? Хоть бы здесь бросила эту моду.
НАДЕЖДА (окрысилась). Что ж мне, по-вашему, так в угрях и ходить?
БАРЫНЯ (примирительно). Ладно уж... Отделаюсь. В Мялово пошлю.
Некоторое время заняты чаепитием.
НАДЕЖДА (брезгливо рассматривает свою чашку). Буфет ломится от посуды, а
подаётся чёрт знает что... Какие-то щербатые чашки, обшарпанные ложки... Как у какихнибудь...
БАРЫНЯ. Ишь, как ты после Москвы-то нос задрала. То не так, это не так...
Выйдешь замуж, заводи себе хрустали да фарфоры.
НАДЕЖДА (вскочила). Замуж? Завезли меня в эту дыру и издеваетесь! За кого тут
замуж? Ни одного жениха во всём уезде! Так и состарюсь в этой дыре! Зачем вы меня из
Москвы увезли?! Зачем?!
БАРЫНЯ. В разум привести, больно уж ты ошалела.
НАДЕЖДА. Вам всё равно, что ваша дочь несчастна... лишь бы тиранство своё
показать!.. Может быть, и меня выдадите за этого гадёнка?
БАРЫНЯ. Пей чай.
НАДЕЖДА. Не буду я пить чай! Голодом себя уморю! Пусть все видят! Господи!..
Какая я несчастная! (Зарыдала). Несчастная! О-о-о... (Убегает).
БАРЫНЯ (вслед). Проревись, проревись, авось в разум придёшь! Одурела... Совсем
одурела! Что ни день, то история... (Взрывается сама). Нет, баста! Брошу всё, уеду! Все в
покое, в холе, одна я целый день, как белка кручусь! За что только бог забыл меня, ума
приложить не могу? За что же, господи, за что?..
Сопевший и понемногу всхлипывавший Гриша, вдруг пускается в рёв.
Ты-то чего?
ГРИША. Маменька, не уезжайте... Не надо... Маменька... а...
БАРЫНЯ. Ах ты, дурашка. (Привлекает его). Любишь маменьку?
ГРИША (сквозь рёв). Люблю...ю...
БАРЫНЯ. Я без тебя не уеду, Гришуха... С собой возьму... Ну, успокойся...
Успокойся... Пей чай. Дай, я тебе вареньица положу. (Снова принимается за чаепитие и
вдруг спохватывается). А кладовые-то я не проверила!.. (Кричит). Агашка!.. Агашка!..
Вбегает Агашка.
Позвать Акульку! Чтобы сейчас же шла с ключами! Иду кладовые проверять!
Быстро накидывает на себя салоп, шаль и уходит.
ЗТМ
42
Картина десятая
Беспрестанно воет ветер, за сценой слышится тоненький голосок Аннушки,
напевающей свой привычный мотив: «Слава Богу за всё, слава Богу за всё, слава Богу за
скорбь и за радость…»
Спальня Барыни. В углу - киот с иконами и горящими лампадками. Небольшой
круглый стол. За ширмами кровать. У двери стоит Акулина, дожидается приказаний.
БАРЫНЯ (затаскивает волоком Аннушку). Я т-те покажу, змея… покажу-у… Ты у
меня увидишь скоро и скорбь свою… и свою радость. (Акулине). Чего стоишь? Не видишь,
помоги… Ах, ты, махонькая моя. Я тебя выучу, подколодная! Я т-те покажу венцы
небесные!! Язва долгоязычная! Ах, ты…
АННУШКА (дрожит, но поёт). …Слава Богу за всё, слава Богу за всё…
БАРЫНЯ (Акулине). Представляешь? В застольной опять… рацеи развела. Ага. Бог,
вишь, не велит в праздник работать! Ты подумай, а? Господа, значит, которые заставляют,
будут в аду раскалённые сковороды лизать". Ах, ты каракатица… (Грозно подступает к
Аннушке.) Ах, ты проповедница!
АННУШКА (с глубоким убеждением). Бог-то как сделал? Шесть дней творил, а на
седьмой опочил. Так и все должны. Не только люди, а и звери. И волк, сказывают, в
воскресенье скотины не режет, а лежит в болоте и отдыхает. Стало быть, и господа... если
кто господней заповеди не исполняет...
БАРЫНЯ. Цыц, язва!! Ты что же это? Господ с волками ровнять?! Я тебе покажу,
как людей мутить! Я тебе заткну рот, ведьма проклятая! Так-то велю отодрать, что сразу
язык прикусишь! А не угомонишься, замуж выдам за Ваську-дурака! Да с акциона продам!
Получай венцы небесные! Вон, псовка старая! (Пинком ноги выталкивает её). Вон!! Ах,
ты махонькая моя. Каракатица проклятая!.. (Ходит по спальне). Тиха, тиха, а что на уме...
С глаз убрать! Чтобы и духу не было! Чтобы и появляться не смела! На скотный её! В
навоз!… (Усмехнулась). И впрямь, что ли, выдать за Ваську-дурака? А?.. (Плюхнулась в
кресло у стола). Фу-у... Натопалась. Ноги как не свои... Муженьку-то хорошо в Москве.
Ходит себе по церквам да свечки перед иконостасом ставит, а я тут отдувайся... Нет,
брошу всё и уеду в Хотьково… Внесу вклад в монастырь… Буду жить инокиней... Грехи
отмаливать. Ступай, Акулька. Распоряжение завтра дам... устала...
АКУЛИНА. Спокойно почивать вам, сударыня. (Низко поклонилась и двинулась к
двери).
БАРЫНЯ. Постой. Аришке ты сказала, чтобы собиралась?
АКУЛИНА (глухо). Сказала, сударыня.
БАРЫНЯ. Что ж она? (Акулина молчит). А?
Акулина продолжает молчать.
Ничего, пусть теперь над гадёнком своим покуражится… (Скрывается за
ширмой). Ну, ступай.
Акулина выходит. Барыня выносит шкатулку, присаживается к столу, достаёт
несколько пачек с деньгами, пересчитывает. За дверью послышалось слабое царапанье.
Кто там?
ГОЛОС ГРИШИ. Это я, маменька, Гриша…
БАРЫНЯ. А, Гришуха… Войди.
ГРИША. Я, маменька, выспался. Позвольте у вас посидеть…
БАРЫНЯ. Посиди.
Гриша садится поодаль на скамеечку и, не сводя с матери глаз, следит за её
43
пальцами, методично отсчитывающими кредитки.
Видишь, сколько у маменьки денег? Герасимушка сегодня оброк с наших мужиков
привёз… Тут и быковские, и заболотненские, и гришковские…
ГРИША (восторженно). Как много денег, маменька!
БАРЫНЯ (усмехнулась). Много? На эти деньги, Гришуха, целую деревню можно
купить с мужиками. Да не одну… А чем больше у нас будет…
Гриша застывает в восторженном созерцании.
Барыня продолжает
пересчитывать деньги.
Состояния-то как составляются? Тут копеечку сбережёшь, там, в другом месте
урвёшь, смотришь, и гривенник набежал. Из гривенников полтинники составляются, из
полтинников – рубли.
ГРИША (как эхо). ...рубли...
БАРЫНЯ. Сотни... потом тысячи... понял, дурашка? Ну, а теперь запрём их и...
баиньки. Поцелуй маменьку и иди.
ГРИША (впивается в её руку). Спокойно почивать, маменька. (Уходит).
БАРЫНЯ. И мне пора.
БАРЫНЯ кричит, не подходя к двери.
Агашка!
Вбегает Агашка.
Укладывай... (Снимает чепец). Никак сегодня и не причёсывалась.
АГАШКА. Не причёсывались и есть...
БАРЫНЯ. Целый день туда да сюда, замотаешься. Завтра бы не забыть... (Уносит
шкатулку за ширму, зевая, бормочет молитву). Прости, господи, и помилуй рабу твою и
отпусти прегрешения... (Остальное заглушается зевотой). Подтычь-ка одеяло-то… Сама
укладывайся.
АГАШКА. Спокойной ночи, матушка. (Задула свечу, уходит).
Спальня освещается стоящим на столике ночником и огоньками лампад. Агашка
расстилает на полу у двери войлок, укладывается. Наступает тишина, нарушаемая
только мерным похрапыванием Барыни. Удостоверившись, что она спит, Агашка
крадётся к двери, осторожно приотворяет её.
Показывается Акулина. Тихо распахивает двери. Видны сбившиеся в кучу полуодетые девки, простоволосые, в исподних ночных рубашках, среди них и богомольная
Аннушка.
АКУЛИНА. Ну?!
Девки входят, какое-то время стоят, жмутся друг к другу, не решаясь двинуться с
места.
В глубине, на самом дальнем плане, вспыхнуло огненное пламя. Появилась Аришка,
тоже в исподнем, волосы рассыпаны поверх рубашки.
Акулина задувает ночник… и девки двинулись... сомкнулись… плечом к
плечу… ушли за ширму… сцена пуста…
Гудит пожар.
БАРЫНЯ (за ширмой, спросонья). Что та-ко-е… что та-…
Хоровод:
(выходит из-за ширмы)
44
Как за нашим за двором,
Как за нашим за двором,
За-а двором, за двором, за-а двором, за двором,
Шелкова трава росла,
Шелкова трава росла,
Ше-елкова, шелкова, ше-елкова, шелкова.
Выводят Барыню, одетую так же, как они, в исподнем, и так же, как они,
Барыня запела, пошла за ними.
По той траве пава шла,
По той траве пава шла.
Па-ава, пава шла, па-ава, пава шла.
А за ней-то Барыня,
А за ней-то Барыня,
Ба-арыня, Барыня, Ба-арыня, Барыня.
Вслед за ними девки шли,
Вслед-вослед-то девки шли,
Всё-ё, всё-то видели, всё-ё, всё-то видели.
Пава смотрит и молчит,
Ничего не говорит.
Шепчет Барыня ей вслед:
«Ты скажи мне, дай ответ.
О-ох, скажи мне, дай ответ! О-ох, скажи мне, дай ответ.
Куда ты меня ведёшь,
Куда, Пава, ты идёшь?
Ты-ы куда меня ведёшь? Куда, пава, ты идёшь?»
Вся-то Барыня в слезах,
Вся в слезах-то и мольбах:
«Па-ава, пава, ты моя, па-ава, пава, ты моя,
Ты моя-а, ты моя, ты моя-а, ты моя!
Я тебя озолочу,
Всю одену-то в парчу!
Ты-ы моя, ты моя, ты-ы моя, ты моя!»
Ну, а пава ей в ответ,
Ну, а пава ей в ответ:
« Не-ет, нет, я не твоя! Не-ет, нет, я не твоя!
Не твоя я, не твоя,
Не твоя я не твоя.
Твоя песня не нова,
Обещанья – лишь слова,
45
И твой голос нехорош,
И не то ты здесь поёшь.
Не-ет, нет, сударыня, не-ет, нет, сударыня!
Не твоя я, не твоя,
Не твоя я, не твоя…
За девками, из глубины, выходят все, – присоединяются.
Гудит пожар.
Все проходят друг за другом, вдоль рампы, уходят прочь.
Не-ет, нет, сударыня!
Не-ет, нет, сударыня!
Не твоя, я не твоя,
Не твоя, я не твоя…
Владимир ЗАХАРОВ
103025 Москва, улица Тверская, дом № 27, стр. 2,
кв. 81, t.: 699-97-22
Захаров Владимир Иванович, –
t.: 736-63-52, (Внуково)
e-mail: [email protected] Zaharov V.I.
г. Москва – 2008 г.