Ответ богослову М. Дунаеву В АиФ №12 за 2005 год выступил с огромной статьей некий профессор Московской духовной Академии М. Дунаев. Его очень задели публицистические выступления академика Гинзбурга против лженауки и вообще мракобесия, так как в своих выступлениях Гинзбург заодно с бредовыми идеями о чудодейственных торсионных полях, пирамидах и новой хронологии Фоменко касается и религиозных чудес. Высказывания академика Дунаев объявляет несостоятельными и объясняет просто: «…для мышления, находящегося на низшей ступени, высшая непонятна и представляется неразумием». Он обвиняет его и ему подобных в невежестве и обскурантизме и советует «судить не выше сапога». Это восхитительно! С больной головы на здоровую. Хочется ответить богослову: «Чья бы корова мычала…». Такие активные нападки на науку и ученых говорят, по-моему, и о стремлении церкви вернуть себе былое всеобъемлющее влияние на жизнь людей и страны и о сильном опасении, что это сделать уже не удастся. Нападки довольно нелепые и убогие, во многом аналогичные подобным же по качеству нападкам коммунистических атеистов на религию в свое время, якобы подкрепляемых наукой. Попробую высказать свою точку зрения на взаимоотношения науки и религии и на статью М. Дунаева. Прежде всего, очевидно, что пытаться как-либо логически опровергать (а равно и обосновывать) исходные положения любой религии бессмысленно. Все религии основаны на абсолютной, слепой вере в учение основоположников. Как написал М. Дунаев в своей статье, цитируя некоего «духоносного старца»: «Если мне даже неопровержимо докажут, что Бога нет, я этому все равно не поверю, ибо я чувствую его в своей душе». Вере не чужды и люди науки, как совершенно справедливо отмечает Дунаев: в основе любой теории лежит некоторый набор аксиом – интуитивных положений, принимаемых на веру. Неверующих ни во что нет, но любое положение, принимаемое на веру в науке, не абсолютно, оно в принципе допускает опровержение. Именно это делает науку живой, развивающейся, способной познавать мир. Но Дунаев в этом видит ограниченность научного мышления и пишет, что Гинзбург был бы достоин сожаления, если бы не навязывал эту свою ограниченность другим (а так – он опасный враг). Повторяю, что спорить с верующим о его вере бессмысленно, но раз он сам выступает с логическими доводами можно указать ему на противоречия в его утверждениях. Дунаев обвиняет научный ум в гордыне за его попытки самоутвердиться, попрекает Гинзбурга его Нобелевской премией, которая якобы одна придает вес его словам в глазах людей, но себя считает монопольным владельцем истины, обладателем высшего знания, непонятного Гинзбургу, – это ли не гордыня? Дунаев апеллирует к «дедушке Крылову», проводя параллели между академиком Гинзбургом и крыловским сапожником, лишая Гинзбурга права судить, но сохраняя его за собой – это ли не гордыня? Дунаев утверждает, что «безбожное сознание неизбежно приводит к антропоцентрическому пониманию мира». Вот это называется с больной головы на здоровую! Как раз религия ставит человека, «созданного по образу и подобию божьему», в центр мира все остальное существует ему на потребу. Научное понимание мира противоположно антропоцентрическому, но оно безусловно человеческое, так как создано человеком, родилось в его мозгу (как и религиозное, конечно). Дунаев ссылается даже на Льва Толстого, который не нашел в науке ответов на «вечные» вопросы о смысле жизни. Но ведь Толстой не нашел этих ответов и в церкви, хотя и был религиозным, верующим человеком. Он слишком хорошо понимал разницу между верой, как внутренним состоянием человека, и официальным православием, пропитанным лицемерием и бюрократизмом. Он прекрасно видел образ жизни церковных иерархов, полностью противоречащий заповедям христовым и не побоялся об этом сказать, за что церковь отлучила его и пропела ему анафему. Так что вряд ли церковникам стоит его призывать в свидетели несостоятельности науки. Я, (в отличие от Дунаева), убежден, что именно научный способ мышления является высшим, а религиозный - низшим. Опровергнуть это мое убеждение не менее трудно, чем обратное убеждение «истинно верующего». Но в отличие от духоносного старца, если мне действительно неопровержимо докажут бытие Бога, я приму это утверждение, даже если попрежнему не буду «чувствовать его в своей душе». Количество «истинно верующих» в мире неуклонно убывает (хотя число внешне религиозных людей убывает не так заметно) – это объективная реальность. Но их все равно немало. Почему же так много людей продолжают верить в Бога? Я объясняю это просто: истинно верующие – рабы божьи по определению. Быть рабом своего соседа унизительно, но чем могущественнее господин, тем почетнее быть его рабом, а раб Бога всемогущего как бы сам приобщается к его славе. Но все-таки остается рабом, а это удобно, так как рабу гораздо легче жить, много думать не надо. Феномен «бегства от свободы» анализировал Э.Фромм в своей знаменитой работе, где он пытался выяснить, почему массы народа с истинной верой и любовью «ложились» под диктаторов, даже не богов – Гитлера или Сталина. Кстати, коммунизм в России или национал-социализм в Германии также религии по своей сути, хотя и проповедовали атеизм. Монотеистические религии породили очень много зла и изуверства. Мусульмане сейчас у всех на устах в связи с терроризмом. Нам пытаются внушить, что ислам тут не причем, он проповедует добро, а террористов-смертников готовят и засылают какие-то темные силы, вроде бы даже антиисламские. Конечно, кто-то «греет руки» и на исламском терроризме, но исполнители – это истинно верующие мусульмане и идут они на смерть не за деньги, они идут во славу Аллаха, рассчитывая попасть сразу в рай. У христиан были крестовые походы (куда засылали на смерть даже малолетних детей), были еврейские погромы, но особенно много изуверства было внутри христианства. Была инквизиция, которая не просто убивала инакомыслящих, обычно тоже христиан, но подвергала их изощренным пыткам, а в конце сжигала на костре живьем – «гуманно», без пролития крови. Была Варфоломеевская ночь. В православии жестоко расправлялись со староверами, пытаясь заставить их креститься тремя, а не двумя перстами, а староверы в знак протеста сжигали себя или закапывали живьем в землю вместе с малолетними детьми. Все они действовали во славу Бога истинного. Как совместить все это с утверждением о всемогуществе и всеблагости Бога? Ответте мне, профессор богословия. А как вы свяжете с евангельскими заповедями освящение церковью атомных, вооруженных ядерными ракетами, подводных лодок? Это ведь даже не просто оружие, это оружие массового поражения, не разбирающее правых и виноватых. Слепая вера в Бога или любую другую тотальную идею порождает фанатизм, а фанатизм порождает изуверство. И это неизбежно при самых благих исходных заповедях. Человека «спасали» против его воли. Инквизиторы пытали и сжигали свои жертвы из любви к ним, заповеданной Христом, они пытались таким образом спасти их души. Коммунисты убивали миллионы невинных «ради счастья следующих поколений». Вот поэтому я убежденный атеист, а не потому, что религия утверждает веру в чудеса. Поэтому я за науку, которая в отличие от религии не навязывает миру своих догм. Она допускает сомнения, поэтому развивается и не плодит фанатиков. Поэтому я, признавая право каждого верить в то, во что ему хочется, считаю, что эта вера ни каким способом не должна навязываться кому-либо, что церковь должна быть чисто общественной организацией и не должна никак прикасаться ни к армии, ни к школе, ни к какой-либо другой государственной системе (например, пожертвование на строительство храма религиозный госчиновник любого ранга может сделать только от себя лично и из своих личных средств). Люди религиозные, истинно верующие в того или иного Бога, имеют право на свои убеждения, хотя, по-моему, достойны сожаления в отличие от воинствующих клерикалов, которых я считаю опасными для общества психопатами. 7.04.05 Ю.Б.Слезин, доктор гелого-минералогических наук, главный научный сотрудник Института вулканологии и сейсмологии ДВО РАН.