СВОБОДНАЯ РЕЧЬ: КАК Я ОДОЛЕЛ ЗАИКАНИЕ Тим Макеси (Tim
advertisement
СВОБОДНАЯ РЕЧЬ: КАК Я ОДОЛЕЛ ЗАИКАНИЕ Тим Макеси (Tim Mackesey) БОКА РАТОН Вторая неделя второго курса университета в Бока Ратон, Флорида. Занятие по бухгалтерскому учету. Только что материализовался мой кошмар из кошмаров. Преподаватель только что объявил, что мы по рядам один за другим будем по очереди зачитывать вопросы домашнего задания и давать свои ответы. Я в полной панике. Все мои прошлые воспоминания, все трудности с чтением вслух перед классом, с детства и до этого момента, воплотились в один сплошной ужас. Самый страшный страх моей жизни встал сейчас передо мной. Я должен читать. Я не могу выйти из аудитории. Многие годы я обычно выходил из класса, говоря, что мне надо в умывальник. Страх заикания вынуждал меня к бегству. А сейчас я чувствовал себя голым, безоружным рыцарем, загнанным в угол огнедышащим драконом. И вот я заикаюсь почти на каждом слове. Я задыхаюсь, горло мое перехвачено, у меня жесточайшие ступоры. Замечаю, что некоторые мои однокашники смотрят на меня с удивлением, поскольку никогда не слышали, как я говорю. Похоже, для них это большой сюрприз. До этого на занятиях я всегда молчал... Я шел тогда с занятия совершенно подавленным. Я зашел в учебную часть и пропустил остаток дня. Чего-то я в тот день не узнал, но получил для себя стимул, чтобы, наконец, начать изменения. Именно так. Дальше это продолжаться не могло. Позже, в тот же день, я сидел в своей комнате один. Я читал вслух тот же самый текст, который читал на занятии. Читал совершенно свободно и легко. Я думаю, что это выглядело, будто я корреспондент новостного канала или актер. Богатый голос, грудь расслаблена, свободная артикуляция. От звука к звуку, от слога к слогу… легко и свободно. Это мои фантазии, или я действительно могу так говорить? В тот момент я был в другой реальности. Моя «личность сама по себе» не ожидала, либо не знала, как заикаться. Потом у меня появилась мысль записать себя. Я пошел и нажал на кнопку записи, начал читать и немедленно начал заикаться. Я с отвращением выключил аппарат. Такое бывало с телефонным автоответчиком. Знаете, я почти десять лет просто вешал трубку вместо того, чтобы оставлять сообщения на автоответчиках. Автоматический определитель номера еще не изобрели. И вот я вижу, что делаю что-то такое, от чего речь становится невозможной. Я полагал, что поскольку могу говорить абсолютно свободно, когда я один, то Господь создал меня без изъяна. В тот момент мне было настолько плохо, что я, наконец, нашел для себя недостающую мотивацию. Если это меня настолько убивает, то я обязан достичь своей цели: речи свободной, без ступоров. «У ЛЮБОГО ПУТИ ЕСТЬ И НАЧАЛО, И КОНЕЦ» - СУФИИ В то время, а было мне 19 лет, я жил, как сказал Джозеф Шихан (Joseph Sheehan), «великаном в цепях комплексов». Подобно тому, как великана в «Путешествиях Гулливера» пришпилили к земле лилипуты, я чувствовал себя в оковах заикания. Свое заикание я винил во всем. Например, менеджер эксклюзивного ресторана, где я работал, несколько раз предлагал мне повышение от помощника официанта до официанта. А я несколько раз сочинял совершенно нелогичные причины и отказывался. Мог бы получать вместо 50$ за ночь примерно 200$. Вина была свалена на заикание. Я не встречался с женщинами во многом из-за того, что не мог бы позвонить ни одной из них. Отказ от звонков женщинам был вроде навязанной себе пытки. Я понял, что когда люди, наконец, начинают действовать, то они движимы либо болью, либо удовольствием: болью от продолжающейся борьбы в том виде, как она есть, либо удовольствием от преодоления возникших препятствий. Как тот осел, который погиб от голода между двух стогов сена, я был обездвижен собственной нерешительностью. Я много лет отказывался от логопедии. Я застыл посредине, страдая, но бездействуя. По иронии судьбы, это было в Бока, что по-испански значит «рот». Именно здесь боли оказалось достаточно, чтобы начать действовать. Ратон – по-испански «крыса». До этого я чувствовал, будто у меня в мозгах и во рту обитают грызуны. «ТИММИ, ТЫ ЗАИКАЕШЬСЯ!» До второго класса я и понятия не имел, что с моей речью что-то «не то». Я был светленьким голубоглазым мальчиком, бегущим по жизни. Как-то в младших классах мы сажали семена в маленьких стаканчиках с землей. Видимо, я заикался. Учительница взяла меня за запястье, вывела в коридор, закрыла дверь и, когда нас никто не мог услышать, посмотрела на меня и сказала: «Тимми, ты заикаешься!» На ее лице читалось беспокойство и озабоченность. До этого я никогда не слышал слова «заикаться», но понял, видя ее лицо, что это, должно быть, плохо, тем более, что это заставило ее вывести меня в коридор, чтоб сообщить эту новость. Во мне она увидела свою задачу. Она стала заставлять меня говорить больше, чем это делали другие. Она назначила меня на главную роль в пьесе «Монетка с Линкольном». Помню, как в один прекрасный день я стою перед маленьким залом и заикаюсь перед всеми родителями, в том числе и моей мамой. Намерения у учительницы были добрые. Она хотела помочь мне. И она, и все, кого я, бывало, винил в своих горестях, связанных с заиканием, прощены полностью (важный шаг к исцелению). Не ее вина в том, что я заикался. Заикание было в семье по отцовской линии. Хотя дома и не помнят о каком-то заикании до этого, но у меня, видимо, какие-то возрастные нарушения речи и были. В любом случае, никакой пользы эти экскурсы в историю не приносят. Каковы бы ни были у меня проблемы с речью, для окружающих все это было очень серьезно. Помню, что меня ненадолго направляли на логопедические занятия, которые проходили в подсобке моей начальной школы. Там были Тим, швабра, ведро, несколько игрушек и мой учитель речи. Вскоре я от этих занятий был освобожден. Ранее, в первом классе, мне нравилось, что меня выделяли за мои успехи. Видимо, я красиво писал для своего возраста. Меня часто просили выйти перед классом и писать на доске мелом. Выделиться – было предметом моей гордости. В третьем, четвертом и пятом я стал выпендриваться в классе еще больше. Я для этого выбрал роль шутника и приколиста. Заикание у меня оставалось примерно на одном уровне все начальные классы. В начальной школе меня несколько раз откровенно дразнили и издевались надо мной. Одна девочка, в частности, всегда была у меня как заноза. Видя, насколько она может меня достать, она подговорила несколько своих подружек и они устроили целый спектакль с пантомимой, а меня при этом называли «заикающейся попой». Однажды выхожу из класса в коридор, а они встречают меня своей новой танцевальной программой. Многие спрашивали, отчего я заикался, или передразнивали меня. Теперь я вижу, что моя реакция на эти вещи и стала причиной, по которой я запрограммировал себя на предотвращение заикания. Много лет спустя я встретил у Чарльза ван Рипера (Charles Van Riper) фразу: «заикание – это все то, что мы делаем, чтобы не заикаться». СРЕДНИЕ КЛАССЫ В свой первый день в шестом классе, собравшись кружком в комнате для приготовления уроков, мы знакомились друг с другом. Прямо напротив меня сидела девочка, которая для меня была самой красивой из всех, кого я когда-либо видел. Случайно увидел ее летом и думал, каким же счастливчиком мне надо было быть, чтоб увидеть ее в своем классе! Нам надо было назвать свои имена и рассказать, что мы делали прошедшим летом. Я пытался переглядываться с ней, чтоб вызвать у нее интерес. Когда подошла моя очередь, я был в беспокойстве, ожидая заикания. Когда я начал заикаться, она отвела глаза, а когда снова взглянула на меня, то уже с неприятной усмешкой. Она знала теперь мой секрет. Я пытался сделать вид, что ничего такого не произошло. Количество событий, в которые оказалось вовлечено заикание – событий, которые помогли вырастить мою речевую фобию, – в средней школе быстро выросло. Чтение вслух было самым большим моим кошмаром до восьмого класса. Устные доклады вскоре также станут мукой. Телефон приносил столько боли, будто это кусок раскаленного угля. Ориентируясь на принцип или убеждение типа «сложностей не будет, если буду молчать, либо пользоваться уловками»… и переводя это на язык физического поведения, получаем то, что когнитивный психолог Л.Майкл Холл назвал «мышечной памятью». Физическими образами моего страха речи являются такие особенности поведения, как избегание зрительного контакта, замены слов, желание сжаться за партой в классе, вешание телефонной трубки вместо того, чтобы оставить сообщение на автоответчике, звуки-паразиты типа «э-э-…» или «м-м-м..» в качестве слов-заменителей при заикании, специфический голос, речь на остатках воздуха в легких, повышение высоты голоса, подергивание головой при ступорах и так далее. Со временем эти стратегии избегания превратились в автоматические и бессознательные привычки. Все причуды поведения выросли из положительных намерений, но в конечном итоге не приносили мне ничего хорошего вообще! К средним классам школы я начал связывать страхи со вполне конкретными словами. Например, наша улица называлась «Йеллоустоун Драйв». Если меня спрашивали, на какой улице я живу, я вспоминал прошлые случаи заикания на этих словах, и у меня начиналась паника. Помню заказ пиццы с доставкой к нам домой, когда вопрос с названием улицы приводил к надежному речевому ступору. Позже я назвал этот механизм в мозге, когда происходит сканирование прошлого и/или предстоящего на предмет «страшных» слов, Лингвистическим Механизмом Поиска. Вернусь к логопедии. Мне помогала прекрасная женщина с самыми добрыми намерениями. Мне было сказано, что если я скажу пять слов, сделаю новый вдох и скажу еще пять слов, то все должно получиться легко и свободно. За день до запланированного устного выступления в классе я пришел к ней в очень большом волнении. Я поделился с ней своими страхами заикания. Она сказала: «Не беспокойся. Начинаешь, говоришь свои пять слов, делаешь вдох, и дальше по пять слов с каждым новым вдохом, и все у тебя пройдет абсолютно гладко». Я пришел в класс в тот день, стоял перед классом, заикался, некоторые надо мной посмеялись. Логопед в моих глазах утратила всякое доверие, и я убедил родителей позволить мне прекратить занятия. Они предложили свозить меня в местную университетскую клинику, но я отказался. Я совершенно не мог предположить, что в конечном итоге в этой самой клинике много лет спустя я начну изгонять тех самых крыс из своего рта и головы. СТАРШИЕ КЛАССЫ По правде сказать, старшие классы школы были сущим кошмаром. Я научился массе приемов, чтобы уйти от заикания. На занятиях я садился пониже, чтоб учителю сложнее было меня заметить. Я представлялся больным, когда должен был отвечать устно. В одном классе я договорился, чтоб мне поставили низкую оценку, чтоб только не делать доклад. Не поверите, но учитель согласился и ничего не сказал моим родителям. Только я отвечаю за свой трусливый выбор, и, в то же время, очень хотелось бы узнать, что бы было, если бы я позволил себе встретиться лицом к лицу со своим драконом. Я просил некоторых учителей освободить меня от чтения вслух. Я заменял слова и выдавал такие загогулины, что меня часто переспрашивали после сказанного: «Что вы сказали?» Тогда мне приходилось уже через заикание проговаривать то, что я намеревался сказать изначально. Очень неэффективный и портящий настроение способ общения. Я почти десять лет делал все возможное, чтоб избежать телефонных звонков. Встречи я просто саботировал. Бывало, что я предлагал девушке встретиться, но потом так ей и не звонил. Такие неоднозначные оценки – в школе все здорово, но звонить не стану – длительным отношениям не способствуют. Если бы я признался, что заикаюсь и мне неловко звонить по телефону, то это могло бы разрешить всю проблему в целом. Но я считал заикание большим для себя позором. Я представлял себе, что думают люди, которые меня слышат, и в голове появлялись всякие ядовитые мысли: «А что подумает ее мама, если услышит мое заикание?» Некоторые из имен этих девушек продолжали вызывать у меня страх и в дальнейшем. В то время мы были связаны с загородным клубом. Гольф для меня был отдушиной. Поскольку я был членом клуба, то имел право договориться о времени начала игры, просто подняв телефонную трубку. Вместо этого, я обычно брал велосипед и ехал примерно 10 миль, чтобы записать себя в лист ожидания в магазине инвентаря, а потом два часа ждать игры с людьми, которых я зачастую и не знал вовсе. Я мог видеть детей моего возраста, организовавших четверки и постоянно игравших вместе. Эта сознательно выбранная роль изгоя была для меня мучительной. УНИВЕРСИТЕТ ВИСКОНСИНА Перед переездом в Бока Ратон я провел первый год в Университете Висконсина в Мэдисоне. Этот год в общежитии был годом пьянок, заикания и понимания того, что я совершенно не представляю, что мне делать с учебой. Выпив, я забывал о заикании и речь становилась более плавной, текла как вода. Переезд в Бока давал мне возможность свернуть с этого пути и переосмыслить свою жизнь. Первое, что я сделал по возвращении в Мэдисон на третьем курсе университета – пошел в клинику речи и слуха договориться о курсе логопедии. Очередь там была более, чем на год. В клинике я повстречал Флоренс Фили, или просто Фло, руководителя клиники. Я почувствовал, что она может заглянуть ко мне в душу, в мою заикающуюся душу. У меня с ней было несколько частных консультаций, пока не пришел телефонный вызов из этой клиники. Проводя оценку степени моего заикания, обследовавший меня дипломник сказал: «Тим, по-настоящему твое заикание мы просто не слышим». Я понял, что мне вежливо намекают на то, что я перестарался с заменами слов и уловками. Я ответил: «Дайте мне что-нибудь почитать». Когда я начал читать, маска слетела, и чудовище изо рта предстало во всей красе. Два семестра я занимался логопедией с дипломниками под руководством Фло. Я начал понимать, что у меня есть выбор: не заикаться так, как я заикаюсь, и не пользоваться уловками в той степени, как это я делаю. Я выполнял все рекомендации и жаждал узнать что-то еще. Хотя с моими завуалированными уловками работы оставалось еще много. Я помню, как молился в церкви на территории кампуса. Я ходил туда один между занятиями и плакал на передней скамье. Я испытывал внутреннее смятение, когда в конце концов сталкивался со своим драконом – заиканием. Он дышал пламенем на меня, осмелившегося поднять свой меч. Во время речевых функциональных тренировок в местном торговом центре моей задачей было намеренно позаикаться с сотрудниками центра. Когда я это выполнял, я шел потом, и меня прямо распирало от эйфории. Еще бы! Я же делал то, чего боялся больше всего на свете. Как я узнал позже, там же в теле располагался и эпицентр тревожного ожидания, предшествующего заиканию. Я устроился работать таксистом. Как оказалось, это было одним из самых серьезных испытаний в моей жизни. Здесь передо мной стояла задача говорить с незнакомыми мне людьми в машине, а также общаться по радиосвязи. Я установил, какие ситуации для меня были самыми страшными. Самые тяжелые ступоры, какие я когда-либо испытывал, были у меня с диспетчерами такси, а также с другими водителями и сотрудниками. Я стал бояться произносить названия определенных улиц и обычных точек посадки пассажиров. После нескольких сильных ступоров на слове «hound», я заменил слово «Greyhound» на «Greydog». Другим водителям и диспетчерам это показалось настолько милым, что они сами стали так переиначивать слово («серая собака» вместо «борзая» - прим. перев.). Если в машине меня могли слышать люди, то я заикался по рации еще сильнее. Я узнал, что менять названия улиц – бывает и проблемой. Хенри Стрит (Henry Street) это главная улица университетского кампуса. Как-то меня вызвали и спросили, где я нахожусь. Я сказал название прилегающей улицы, чтоб не говорить «страшное» слово «Henry», слово, на котором у меня возникал ступор. Проезжавший в тот момент мимо еще один наш водитель услышал другое название улицы и сообщил об этом, как о попытке скрыть часть выручки. Могу сказать, что даже не представляю, где там можно было схитрить, то есть, никаких выгод мне вранье о том, что я был за квартал от своего действительного положения, не давало. Тем не менее, с самим собой я был нечестным. Однажды я столкнулся для себя с моментом истины. Я подобрал на Хенри Стрит трех привлекательных девушек. При них я должен был позвонить и сообщить, что беру плату с Хенри Стрит и до пункта их назначения. Логопедией я был научен традиционному приему мягкой атаки. Этот прием используется, когда слово начинается с гласной, и состоит в мягком продолжительном озвучивании. Это был спектакль! Я решил, что скажу как есть. Я сделал все возможное, чтоб успокоить и свое сознание, и волнующуюся грудь, чтобы выполнить мягкую атаку слова «Хенри». Вряд ли эти девушки представляли, что для меня предстоящий подвиг можно было сравнить с заключительным ударом в гольфе, выигрывающим Открытый Чемпионат США, причем на глазах у миллионов телезрителей. Я начал слово, пропуская воздух через гортань и растянув [h] на пару секунд. Когда «Хенри Стрит» покинуло мой рот без запинок, мне хотелось припарковаться и устроить грандиозную вечеринку прямо на улице. Этот момент изменил мою жизнь. Я не мог дождаться, когда же расскажу об этом на следующем логопедическом занятии. Это событие, когда я сказал «Хенри Стрит» без заикания, поставил меня на этот путь перемен. Я четко увидел, что могу контролировать мое чудовище во рту. Если я был тем самым великаном в цепях, то я только что начал ломать некоторые из звеньев. Фло дала мне копию статьи под названием «И это заикание просто умирает», которая была написана человеком, звавшимся Джек Миниар (Jack Menear), который свое заикание одолел. Родилась вера. Вера, раз другие заикание преодолевают. Истории, подобные этой, это те образцы, которые стимулировали мою решимость. Все то время, когда я проходил логотерапию, об этом никто не знал, за исключением нескольких человек. Когда друзья видели меня выходящим из здания, они могли только поинтересоваться, какой курс я прохожу здесь, поскольку для них этот корпус был совершенно незнаком. Я обычно врал и говорил, что был здесь в туалете. В какой-то момент я даже попросил моего врача, чтоб она пересылала мне официальные сообщения о ходе лечения в простом конверте вместо стандартного, на котором был адрес клиники. Хорошо, что там отказались. Перед выпуском, весной 1987 года, врачи в университетской клинике спросили меня, когда, по моему мнению, работа над улучшением речи будет закончена. Я ответил: «В мае». Боже, как же это смешно сейчас выглядит! Зная, что я планирую перебраться в Атланту, мне рекомендовали продолжить занятия с логопедом, когда я там появлюсь. Мне интересно, прочитают ли это те дипломники, которые мне помогали. Надеюсь, что да. По всему миру люди с коммуникационными нарушениями должны благодарить тех преподавателей и студентов-медиков, которые делают широко доступной логопедию на базе университетских клиник. СТОЙКА РЕГИСТРАЦИИ Я переехал в Атланту весной 1987 года со 150 долларами в кармане. Днем я работал разнорабочим в агентстве по временному трудоустройству. Я зарабатывал примерно 9 долларов в час, перевозя листовую шпатлевку. Еще я был принят на курсы подготовки страховых агентов, куда надо было ходить по вечерам. В программу подготовки входил телефонный опрос 500 клиентов. Во время этих звонков постоянные замены слов перемежались у меня со ступорами. Испытание для меня было слишком тяжелым, и я курсы забросил. Но я был настойчив. Я нашел работу на стойке регистрации крупного конференцотеля в центре Атланты. Я должен был регистрировать посетителей, отвечать на звонки, звонить постояльцам в номера. Я должен был говорить с руководителями, посещать учебные мероприятия и разговаривать, а также брать на себя другие обязанности. Меня явно сталкивало с моим драконом; а вообще, на самом деле, это можно еще назвать полным погружением. И снова появился перечень ситуаций, которых я боялся. Одной из таких ситуаций были ответы по отдельной линии помощника менеджера. Нам положено было снимать трубку телефона не позже первых двух гудков и говорить: «Вы на линии помощника менеджера, меня зовут Тим. Чем могу вам помочь?» После нескольких тяжелых ступоров на словах «помощник» и «менеджера» я стал прибегать к уловкам. Я прикидывался сильно занятым и предлагал ответить на звонок другим. Бывали и такие ситуации, например, когда сам помощник менеджера стоял рядом, когда я вынужден был отвечать. Я отворачивался так, чтобы он или она не слышали меня и запускал свой ступор. Несколько раз гости, которые чем-то были сильно недовольны и звонили пожаловаться, бросали: «Вам легче сказать» или издевались надо мной, когда теряли терпение. Когда я был на собеседовании на должность обучающего персонал в отеле, мой начальник спросил, справлюсь ли я с этим при моем заикании. Я покраснел, но ответил «да». Интересно, что говорил я о своем заикании только нескольким конкретным людям, но знали об этом все. Перед моим увольнением для поступления в магистратуру у меня под управлением было 120 человек. В целом, это был полезный и решающий тренировочный бой с моим драконом. Я действительно выбрал делать то, чего боялся больше всего: пользоваться телефоном, вести разговоры, представляться, вести презентации и так далее. Я привыкал к своему заиканию и наработал запас уверенности. Позже я изучил процесс возникновения страха перед словом. Это помогло мне понять, по какой причине у меня в детстве появились «страшные» слова Многие из них, хотя я уже и был взрослым, еще вызывали у меня страх на этом этапе моего выздоровления. В университете и в начале карьеры, такие слова, как «Хенри Стрит», «менеджер» и другие, стали частью моего повседневного словарного запаса. Когда я начал заикаться на этих словах, я запоминал их, пользуясь так называемой соматической памятью или памятью тела. Мой мозг запоминал их как «опасные» слова. Присоединение к эпизоду заикания смысла и эмоций создавало в памяти яркие картины. Я мысленно прокручивал эти эпизоды в голове, слыша, ощущая и видя моменты заикания. Позже, когда я сталкивался с этими словами, у меня в груди возникало предчувствие, своего рода паника типа «бей или беги», а затем либо следовала уловка, либо суетливость и заикание. САМОПОМОЩЬ На этом этапе моего избавления я прочитал огромное количество книг, посвященных заиканию, и просмотрел много материалов Американского Фонда Заикания. Я также организовал в Атланте филиал Национальной Ассоциации Заикающихся (NAS), и несколько лет был его президентом. Я видел успешных деловых людей с заиканием, и это сильно уменьшило мой страх не найти в будущем хорошо оплачиваемую работу. Открыться, сказать о заикании и исключить уловки – вот вещи, имевшие важное значение для моего выздоровления. КЛУБ ВЕДУЩИХ Вскоре после прибытия в Атланту я решил противостоять самому моему большому страху – страху публичных выступлений. Начиная с восьмого класса школы и по бакалавриат, я сбегал с уроков, увиливал, пропускал занятия, менял преподавателей и делал все, что было в моих силах, чтобы избежать выступлений перед группой. И мне это удавалось на 100%. И вот однажды в местной газете я нашел объявление о Клубе Ведущих. Ближайшее отделение было в президентском зале местного университета. Я ничего не знал о формате встреч. Я явился туда в джинсах и хоккейной майке. Я пришел с опозданием, вошел в помещение со стенами, покрытыми панелями из дерева, с масляной живописью. Все там были профессионалами, и одеты были в соответствии с родом своей деятельности. Позже я узнал, что в большинстве своем это были риэлторы, юристы и люди, занимающиеся продажами. В конце встречи меня попросили подняться, представиться и рассказать о том, как я оказался на встрече. Я оказался в засаде, но на этот раз я собирался хоть как-то, но сказать все. Комната закружилась, мне казалось, что меня сейчас вырвет. Поднявшись, я сдержал данное себе слово и рассказал всем, что заикаюсь и что хочу улучшить свою речь. Представляясь, я заикался жесточайшим образом. После собрания ко мне подошли несколько человек, пожали мне руку и сказали, что будут меня поддерживать. Я был в Клубе в течение пяти лет. Были перерывы, когда я переезжал в Атланте и переходил в новый клуб поближе к месту проживания. На первой же встрече в каждом новом клубе я представлялся и говорил всем о своем заикании. Я знал, что с объявлением этого факта у меня убывают страхи и уловки. Я заработал два титула «Толковый ведущий» (Competent Toastmaster), «Умелый ведущий» (Able Toastmaster) и «Бронзовый Умелый ведущий». Я участвовал в некоторых местных конкурсах выступлений и получил множество наградных лент на вечерах встреч. У меня есть приз за первое место в юмористическом конкурсе. Когда я только записался в Клуб, меня угнетало собственное в черно-белое восприятие речи. Критерием качества выступления было у меня количество ступоров. Три-четыре серьезных ступора за пятиминутное выступление – уже повод сильно ругать себя. Первый год участия – постоянные качели. Люди понимающие, знающие о моих речевых проблемах, подбадривали меня. Они говорили примерно такое: «Тим, не так уж все и плохо. Просто расслабься». У них были хорошие побуждения и желание мне помочь, но поскольку о многом в своем заикании я умалчивал, то и не давал им верный посыл. Важно, чтобы человек, который заикается, «устанавливал правила (или рамки)» для своего заикания. То есть, помог бы людям разобраться в том, как говорить об этом, когда говорить об этом, и прояснил для них все остальные моменты, которые важны для заикающегося. Общение в чем-то похоже на вальс. Иногда вам нужно сказать партнеру, чтоб тот не наступал вам на ноги. Если вы пытаетесь скрыть ваше заикание и стесняетесь об этом сказать, то ваш партнер может топтаться по вашим ногам, не замечая этого. Избегание зрительного контакта, замены слов, бесконечные «э-э..» и другие уловки могут сделать так, что вы откажетесь от самого вальса. Я, наконец, оказался там, где мои тревоги и страхи трансформировались в адреналин. Я сидел на собраниях, с нетерпением ожидая своей очереди, чтобы выступить с подготовленной речью. На каждом собрании я выступал с места или давал оценки. В моем черно-белом мышлении начали появляться оттенки серого. Я получал удовольствие от личностного роста. Недостатки подмечались обратной связью. Если случалось поскользнуться, у меня было право повторить. Образцом для подражания для меня всегда был конькобежец Дэн Дженсен (Dan Jansen). В юности, после того, как он с самого детства тренировался для участия на Олимпийских Играх, у него было падение на Олимпиаде в Альбервилле. Через четыре года, на следующих Олимпийских Играх, он узнал, что его сестра умерла незадолго до его забега, и снова был падение. Еще четыре года тренировок, финал Олимпиады, и снова он падает в своем забеге, где у него было почти гарантированное золото. У него оставался единственный шанс – дистанция 1000 м. Дэн в мировом рейтинге на дистанции 1000 м стоял третьим. Его спортивный психолог рекомендовал ему все время повторять «я люблю эту тысячу». Его команду и семью попросили слушать и подтверждать, когда он это говорил. На своей третьей Олимпиаде, в своем финальном забеге, в обстоятельствах, когда он не был фаворитом, он выиграл золото. Вы можете даже помнить, как ему принесли его ребенка, когда он делал круг почета. Что для него было важнее, чем падение? Как можно было поддержать Дэна? Как ему было заглушить мысли типа «все тебя осуждают… все кончено… ты никогда не победишь». Его цель – золотая медаль и личное искупление – должна была мотивировать его претерпеть все несчастья. В 1983 году, в Бока Ратон, я увидел свою собственную свободную речь как ту самую золотую медаль, которую просто обязан был получить. МАГИСТРАТУРА Думаю, что изначально я поступал в магистратуру с намерением научиться, как же все-таки убить своего дракона заикания. Я поставил неразумную цель излечить свое заикание, пока учусь в магистратуре. Я открыто говорил об этом, и мои однокашники знали, что я заикаюсь. Человек с заиканием, попадающий в сферу изучения языковой и речевой патологии, неминуемо столкнется с рядом специфических «пунктиков». У меня таковыми были: «Что подумают люди о заикающемся специалисте по речевым нарушениям?», «Как посмотрит руководство, если их специалист будет заикаться при клиентах?», «К выпускному я свое заикание обязан одолеть!». Как студенту-дипломнику в клинике речевых и языковых патологий мне полагалось провести занятие, когда руководители и родители наблюдают за тобой через полупрозрачное зеркало. Я быстро понял, как это: быть золотой рыбкой в аквариуме. Мне было очень не по себе перед родителями тех детей, с которыми я работал, из-за того, что я мог начать заикаться. И все из-за того смысла и того значения, которые я придавал заиканию. Я полагал, что заикание уменьшает доверие ко мне. Для меня всегда составляло трудность сказать «речевая патология» и «речевая терапия», поскольку был страх заикания именно на этих словах. Все это от того, что мне казалось, будто я умею читать чужие мысли. То есть, как бы предвижу реакцию слушающего. Позже я оценил весь юмор ситуации, когда являл собой знатока речевых нарушений, специализирующегося на заикании, и сам при этом заикался. И опять, все идет от того, персонализирую ли я заикание, пронизывает ли оно мою личность, полагаю ли я, что теряю из-за заикания, как человек, и что по той же причине теряю я и доверие. Пока я был в магистратуре, в 1991, я работал в качестве специалиста Программы Успешного Контроля над Заиканием (SSMP – Successful Stuttering Management Program) в штате Вашингтон. Все усилия здесь направлялись на непосредственное противостояние заиканию. Под руководством доктора Дорвана Брайтенфельдта (Dorvan Breitenfeldt), терапевты и заикающиеся выходили в университетский городок, рассказывали людям, что они заикаются (рекламировали себя) и брали у них интервью, расспрашивая о том, что они думают о заикании. Телефонные звонки, речь перед зеркалом, поездки в торговый центр, чтоб задавать людям вопросы, - все это составляющие программы. Среди того важного, что я узнал на программе, было и то, что слушающие не реагируют на мое заикание так, как это мне представлялось. Я учился заикаться намеренно. Я расширил свой круг речевых ситуаций. Смысл, который я придавал заиканию, все более менялся. К тому моменту, как я ушел из SSMP, мой дракон получил еще несколько ощутимых ударов. ОБЕД С ДИНОМ УИЛЬЯМСОМ (DEAN WILLIAMS) В 1992 году, в Ноксвилле, штат Теннесси, я имел редкое удовольствие пообедать с покойным Дином Уильямсом, первопроходцем в терапии заикания и человеком, который заикался. Я собрал все свое мужество, чтобы в компании нескольких сидящих рядом авторитетов, спросить у него напрямую: «Как вы считаете, в чем секрет преодоления заикания?» Он ответил: «Я должен был захотеть узнать, что происходит, когда заикаюсь». В тот момент я почувствовал себя почти обманутым: настолько краток был ответ. Однако, когда я на следующий день поехал обратно в Атланту, мне стало ясно, что его ответ был очень глубок. До сих пор улыбаюсь, когда вспоминаю, насколько же он был афористичен. Я уверен, что он имел ввиду, знаю ли я, что происходило до, во время и после речевого ступора. Какие мысли и чувства предшествовали заиканию, что я делал во время ступора и как отреагировал на испытанный ступор. КЛИНИКИ Как логопед с лицензией я начал работать с 1992 года. Я работал с острыми формами речевых нарушений, консультируя амбулаторных пациентов в их палатах. Еще я, вместе с другими терапевтами, медсестрами, диетологами и докторами, состоял в бригаде, устраняющей последствия инсультов. Оглядываясь назад, считаю, что это также был критический период моей жизни. Значимость того факта, что я логопед, хотя сам и заикаюсь, четко проявлялась в ситуационном заикании. Процент моих речевых нарушений и то, как я представлялся, заметно улучшились с момента начала моего обучения в магистратуре. Клубы ведущих и участие в программе улучшения речи сыграли в этом значительную роль. Однако, у меня все еще были специфические речевые ситуации, в которых я постоянно чувствовал тревогу и заикался. Красноречивее всего о моем состоянии в то время свидетельствует уровень комфорта и свободы речи у постели пациента при разговоре с пациентом и его семьей. Когда по палате ходила медсестра, я был более обеспокоен из-за возможного заикания, что, в свою очередь, делало более вероятным его возникновение. Формальные тесты, когда я должен был что-то читать пациенту, вызывали у меня заикание, особенно если в палате работала медсестра. Эта тревожность была прямым следствием моего опыта чтения в средних классах школы. Память о тех ситуациях, особенно то, как я чувствовал себя в то время (соматическая память), все еще оказывала огромное влияние на ход моей жизни. Самые тяжелые ступоры возникали при разговорах с врачами. Когда они входили в палату, я просто разрывался. Если я прежде заикался в присутствии этого доктора, я вспоминал это и получал то, чего боялся. Если я этого доктора не знал, у меня возникала тревожность из-за желания заикание скрыть. Проблематичнее всего было, обычно, позвонить в кабинет врача, чтобы тот посмотрел пациента. В этом было, конечно, сочетание моего давнего избегания телефона и того значения, которое я придавал заиканию, как специалист по речевым нарушениям. Я полагал, что если врач слышал мое заикание, то я падаю в его или ее глазах, и он начинает меньше доверять мне. Как правило, мое заикание включалось памятью конкретного телефонного звонка 20-летней давности, при котором я заикался. То смущение и стыд, которые для меня были связаны с этими давними звонками, объясняли мою способность вспоминать их настолько ярко. Это были те самые давние ощущения – соматическая память, - которые объясняли, отчего у меня возникают такие беспокоящие ощущения в животе и в груди перед звонком. Было все так, будто я испытываю эти давнишние ломки снова и снова. Я считал, что оставить голосовое сообщение – это еще хуже, чем поговорить с человеком вживую. Если я заикался, то этому осталась бы документальное подтверждение в истории. Так я думал, полагая, что мои соображения о чужих мыслях – это все истинно так и на самом деле. Позже я понял, что все это были только мои проекции. Как-то раз, когда я позвонил в кабинет врача и представился регистратору, у меня возник тяжелый ступор на моем имени и на слове «логопед». Как реакция на мое заикание, у медсестры начался смех. Я сказал: «Видимо, вы смеялись, потому что я заикаюсь, хотя и представился логопедом? Получается, что я логопед, который заикается». Когда она начала извиняться, я ее успокоил, что на ее месте я бы посмеялся тоже. Возможно, она поначалу подумала, что звонит какой-то шутник. Принимая во внимание, что она была представителем публики, которая практически ничего не знала о заикании, я вижу теперь весь юмор ситуации. Мы разговорились, и она сказала мне, что у нее начала заикаться внучка. По внутренней почте клиники я переслал ей материалы Американского фонда заикания (Stuttering Foundation of America). Диалог поддерживался пару месяцев, в течение которых я продолжал консультировать ее и ее дочь. Моя готовность видеть ситуацию чужими глазами принесла пользу ее внучке. Я понял и принял то, что медсестра могла испытать, когда я впервые позвонил и начал заикаться. Встав на позицию слушающего, находя во всем этом смешные стороны и сразу же простив ее смех, я оказался в беспроигрышной ситуации. А отреагируй я обычным образом и подожми хвост, это было бы проигрышем не только для нас обоих, но и для ее внучки тоже. Как то я разговаривал с неврологом, с которым мне часто приходилось общаться. Мы сидели у пульта дежурной, и он спросил у меня, отчего я вообще пошел в сферу речевой патологии. Он сказал, что я был первым мужчиной, которого он видит как специалиста в области языковых и речевых нарушений. Я ответил, что заикаюсь и потому пришел сюда, чтобы помочь и себе и другим. Он сказал: «Знаешь, мне кажется, что я слышал, как ты несколько раз заикался. И я подумал, что ты идеально подходишь для этой работы. Когда ты идешь взглянуть на моих пациентов после инсульта, которые не могут говорить, у тебя есть сострадание, которого нет у других». Я помню, насколько волнительным для меня был этот момент. У меня просто наворачивались слезы, когда я надиктовывал эту фразу в компьютерную систему распознавания голоса. Этот момент для меня был как тот пресловутый удар по лбу. Немедленно прекратились лишенные всякой логики многолетние размышления лет на тему «как быть, если логопед сам заикается». Время от времени люди выдают что-то, казалось бы, совершенно простое, что вдруг переворачивает ваше сознание. Это было то, что мне было известно, но во что я отказывался верить из-за своей привычки «читать» чужие мысли. Этот момент по-прежнему оказывает глубокое влияние на мою жизнь. Другим важным звеном в цепочке моего исцеления от заикания был момент, когда мне нужно сориентировать пациентов в клинике, и мне было сказано, что я должен сделать объявление по громкой связи. Это означало, что меня услышало бы сразу несколько сотен человек. Ядовитые мысли полезли в мою голову, будто мой дракон дохнул на меня своим смрадом. Я быстро пролистал те ментальные «заготовки», которые контролировали мои мысли в тот момент. Всех их можно свести к следующему: «Если я стану заикаться, люди спросят, кто это? А, это новый специалист по речевым нарушениям. Кто его нанял? Они берут на работу кого попало!» Я знал, что мне было просто необходимо объявить что-то в тот день. Иначе я заработал бы фобию. Несмотря на то, что я никогда в жизни не имел дела с громкой связью, я проецировал страх, основанный на опыте ступоров при телефонных звонках и у окошек заказов. Я приготовился объявить, что терапия дыхания (respiratory therapy) проводится в кабинете, где я работал. Мой внутренний сканер немедленно сообщил, что я поймаю ступор на слове «respiratory». Я почувствовал панику, но решил брать быка за рога. Я пошел к пульту регистратуры, прямо под микрофон. Несколько человек явно должны были понять, что именно мой голос прозвучит по громкой связи. Я взглянул на дежурную и выдал протяжный звук «р-р-р»… объявление прошло без заикания. Мне потребовалось сделать большое усилие над собой, чтоб не сплясать напоследок и не щелкнуть по микрофону. Радар моей психики приподнял ядовитые завесы моих мыслей, я столкнулся с драконом и победил его. За восемь лет работы в качестве специалиста по речевым и языковым нарушениям, моя речь улучшилась, стала более свободной. Через меня прошло несколько сот пациентов, и только два раза родители потенциального клиента упомянули остатки моего заикания, которое они услышали по телефону во время первого контакта, в качестве причины, по которой они намереваются искать услуги в другом месте. Я сбился со счета, сколько раз родители заикающихся детей и сами заикающиеся говорили, что именно моя история стала причиной того, что они предпочли работать со мной. На мой взгляд, учитывать это соотношение очень важно. Телефон был моим последним звеном в цепи. Иногда месяцами продолжался период, когда мне было относительно легко обращаться с телефоном. А иногда соматическая память прежних катастроф запускала мою тревожность, и я должен был понастоящему сосредотачиваться на моих приемах уменьшения заикания: мягкой атаке, делении на смысловые отрезки и прочих. Они работали почти всегда, но именно «почти». В процессе излечения всегда бывают времена, когда тревожность человека настолько высока, что никакие приемы не срабатывают. Вот почему необходимо разрабатывать стратегии, чтоб начинала работать не только ваша речь, но подключался и ваш разум. НЕЙРО-ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ ПРОГРАММИРОВАНИЕ Впервые обратил внимание на книги по НЛП я в 1995 году. Когда я их читал, то находил описание терапевтических процедур, которые выглядели применимыми к терапии заикания. Они говорили о таких понятиях, как перепроживание болезненных воспоминаний, визуализация ожидаемых событий, разговорный рефрейминг, обучение расслаблению в течение нескольких секунд, достижение взаимопонимания с людьми, управление своим ментальным и физическим состоянием. Я знал, что мое заикание было более, чем просто проблемы с речевой моторикой. В этой теории было слишком много несоответствий. Как так получается, что во многих ситуациях я остаюсь спонтанным и свободным, не прибегая ни к каким искусственным приемам вообще? Каким образом я «включал свое заикание» при конкретных людях или в конкретных ситуациях? Как так, что определенные слова из детства могут провоцировать приступы паники? Казалось, что НЛП на какие-то вопросы может дать ответ. НЛП – это общее название множества терапевтических процедур, берущих начало в когнитивно-поведенческих дисциплинах. Пионеры НЛП использовали гештальттерапию, рационально-эмотивную поведенческую терапию, трансактный анализ, консультирование по Карлу Роджерсу, рефрейминг и многие других подходы. Перенос подходов психотерапии не нов для речевых патологий, а понижение уровня реакции на заикание для полного излечения абсолютно необходимо. Убедившись в актуальности подходов НЛП для традиционных речевых нарушений, я решил получить сертификат как практик НЛП. Было 150 часов практических занятий в аудитории. Последний уикенд включал открытый ropes course (курс личностного тренинга). Каждый вид деятельности на ropes course являл собой метафору перемен. Мы выявляем препятствие в нашей жизни – мысль или ощущение. Есть физическое проявление этого препятствия – это задача, которую мы должны решить. Я начинаю перемены изнутри наружу. Я начинаю изучать стратегии, запускающие мой мозг. Все это применимо, и это касается не только моего излечения, но и подтверждается всей моей практикой. С 2001 ГОДА И ПО НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ В течение 15 лет к 2001 году основными моими приемами в избавлении от заикания были: приемы редуцирования заикания, понижение чувствительности, намеренное заикание и увеличение объемов речевой практики. Мое заикание стало настолько ситуативным и зависимым от обстоятельств, что победа над ним представлялась мне всего лишь вопросом времени. Сконцентрируйся я на тех нескольких задачах, и осознай их, - я бы в конце концов получил спонтанную речь. Я знал, что завершающие штрихи всегда трудно выполнить. Тем не менее, я понимал, что никакого другого исхода уже быть не может. Как сказал Винс Ломбарди, бывший тренер футбольного клуба Green Bay Packer: «Чем больше ты работаешь, тем сложнее отступить». У меня началась профессиональная переписка с Бобом Боденхеймером, обучавшим НЛП и нейро-семантике. Я нашел, наконец, авторитета НЛП, явно заинтересованного в помощи заикающимся. Он помог мне найти конкретные терапевтические процедуры НЛП для выявления мыслительных паттернов, вызвавших заикание. Он провел меня через эти процедуры и научил меня, как их строить. Продолжая разбираться со своими остатками заикания, я отметил, что мое заикание, скорее всего, следовало такой схеме (1-2-3): 1. Негативные мысли. Обстоятельства, приводящие к ступору, обычно начинались с негатива в мыслях. После 15 лет напряженных усилий, мое заикание стало очень зависимым от конкретных условий. Я мог назвать довольно много имен людей, мест и слов, на которых я еще заикался. Ступорам обычно предшествовали негативные мысли типа «я ожидаю заикание», «я не хочу заикаться при этом человеке», «это слово мне сложно сказать». 2. Упреждающая тревога. Это явление известно также как синдром общего возбуждения или реакция «бей или беги». Негативные мысли мгновенно вызывали тревогу ожидания. В ожидании заикания в меня всегда возникало тревожное ощущение под ложечкой, очень похожее на панику. Уровень паники обычно зависел от ситуации. 3. Точка выбора. Кто-то однажды сказал, что «между стимулом и реакцией стоит выбор». В прошлом, как только мысль о заикании №1 вызывала тревогу ожидания (№2), я делал одно из двух: а) избегать: использование уловок типа «э-э-э…», замены слов, отказ от ответов на уроках и другие приемы, которые позволяют избежать заикания. В данной ситуации моим намерением была защита себя от тех неприятностей, которые несло с собой заикание, и, что более важно, защита себя от всего плохого, что означало для меня заикание. б) начать заикаться: это тот импульс, который я передаю от сознания к мышцам. В состоянии паники, для того, чтобы избавить себя от страха заикания, я «впрыгиваю» в слово и получаю либо частично, либо все сразу, знакомые мне симптомы заикания (клонирование, ступоры, судороги лицевой мускулатуры, избегание зрительного контакта и так далее). Очень важно, чтобы человек, который заикается, замедлил свое сознание и свое тело так, чтоб он или она мог выбирать и пользоваться новыми моделями поведения. Это называется «прерывание паттерна» или «разрыв состояния». Таким образом, оказываясь в тревоге о возможном заикании или реально заикаясь, я должен был найти способы прекратить это состояние. Согласно традиционной логопедии, я был обучен выходу из ступора с использованием «вплывания» в речь. Такое вплывание выполняется удлинением первого звука слова при легком смыкании артикуляторов. Если я начинал заикаться, я использовал «перезагрузку», то есть: прекращаю заикаться, делаю паузу и говорю слово с «вплыванием». Но когда тревога «зашкаливает», разум оказывается в оцепенении, и все стратегии становится трудно, а иногда и невозможно использовать. Классические приемы за 15 лет действительно помогли мне редуцировать степень моего заикания, но я понимал, что даже при использовании перезагрузки и «вплывания» в речь, в гортани, во рту и в теле остается некоторое напряжение. Степень беспокойства относительно заикания определяет уровень этого остаточного напряжения. И по иронии судьбы, чем больше бы я старался предотвратить заикание, тем большее напряжение я бы и создавал. Прежде я никогда не обращал особого внимания на ощущения в теле. Я не думал, что они имеют какое-то значение. Я всегда сосредотачивался на контроле над заиканием в области между гортанью и ртом, пользуясь мягкой атакой и перезагрузкой. Но теперь я делаю все и для уменьшения собственной чувствительности в том числе. Я вижу важность более глубокого исследования и понимания моей тревоги ожидания. Поскольку чувство тревоги в груди было посланием, которое говорило мне, что пора воспользоваться «вплыванием» в речь и перезагрузкой, я спросил себя, что будет, если я смогу убрать эту самую тревожность. Получалось, что эти мои мысли и чувства о заикании, которые приводили меня в беспокойство, и были сутью проблемы. Могу ли я научиться говорить эти слова без всякой тревоги, остаточного напряжения и без прибегания к перезагрузкам и прочему? Вот тогда я и начал менять свою цель, переходя от сосредоточенности на моторных навыках к устранению того процесса, который создавал тревожность. Мой выбор пал на нейро-семантическую технику разрешения тревоги ожидания. Техника называется «Раскрыться посредством» (Drop-Down Through). Она помогала мне пересмотреть свои мысли, чтобы устранить чувство паники, возникающее во мне перед речью. И теперь вместо сосредоточенности на приемах плавной речи, таких как мягкое начало, я все свое внимание и энергию уделяю высвобождении тревожности. Если техника раскрытия проведена грамотно, слово произносится без всякого остаточного напряжения на артикуляторах. Летом 2002 я получил сертификат мастера-практика НЛП. Это было во время 14дневных интенсивных курсов Боба и Майкла Холлов. ЧЕМУ Я НАУЧИЛСЯ В свете моей семейной истории заикания, предрасположенность к тому, чтобы оказаться в группе риска, у меня, видимо, была. Как бы то ни было, я могу сказать, какие факторы для меня были ключевыми в возникновении заикания, и что было мне необходимо для излечения. Выкладываю несколько концепций, приемов и методов, которые могут оказаться для вас полезными. Соматическая память. Как сказано выше, относится к физическим ощущениям, привязанным к прошедшему событию: типа фильма, прокручивающегося в голове, в котором мы можем повторно испытать то, что реально ощущали ранее. Попробуйте! Посмотрите, сможете ли вы ярко восстановить в памяти замечательный отпуск или каникулы. Обратите внимание на позитив. Если это были каникулы на побережье, отметьте тепло от солнца на вашей коже. Ощутите соленый воздух. Почувствуйте песок под ногами. Воспоминание о таких приятных моментах поможет вам вспомнить добрые чувства, связанные с этим прежним опытом. Однако, верно и обратное. Воспоминания о негативных моментах включают дискомфортные ощущения. Я начинал составлять список конкретных ситуаций, людей и слов, в которых предвидел заикание. Я четко определил, что эти моменты для меня значат, и выявил определенные паттерны ощущений. Например, когда я намеревался воспользоваться громкой связью в той клинике, даже хотя я никогда ей и не пользовался ранее, ситуация воскресила в памяти мою фобию микрофонов, которая, в свою очередь, породила ощущение, что я начну заикаться. Ситуация оживила и мою привычку приписывать слушающим собственные фантазии относительно того, что они подумают, если я начну заикаться. Другими такими ситуациями в списке страхов были телефоны, чтение вслух, устные выступления, определенные имена девушек, название моей улицы, мое собственное имя и произнесение слова «заикание». Я начал понимать, что если я сижу в классе, зная о том, что должен читать вслух, то соматическая память извлечет панические ощущения, связанные со схожими неприятными переживаниями в прошлом. За этим неизбежно последует заикание и ступоры. Возникает большой вопрос: «А что я могу с этим поделать?» Хорошая новость состоит в том, что эти негативные воспоминания можно уничтожить, заменив их на соматическую память о позитивных моментах. Эти «позаимствованные» позитивные эмоции могут помочь вам трансформировать отрицательный опыт в положительный. Якоря. Якорь – это специфическое воспоминание, которое позволяет вам подключиться к ощущениям и смыслу опыта, полученного ранее. Например, вспоминаете вы любимую песню. Вы можете вернуться в прошлое и полностью представить себе где, когда и с кем вы ее слушали, что вы при этом чувствовали, и так далее. Вы можете прокрутить эту песню снова и вновь испытать то, что чувствовали тогда. Эта песня становится якорем того старого, позитивного настроя. Именно возврат тех прошлых приятных событий и объясняет, почему нам нравится снова и снова прослушивать определенные песни, просматривать альбомы и фильмы. Я выработал некую шкалу заикания с якорями для многих «страшных» слов и ситуаций. Всякий раз, попадая на один из этих якорей заикания, я соскальзываю в знакомое состояние паники. Например, когда я слышал вызов помощника менеджера в отеле, я тут же цеплялся за прошедшее событие, связанное со страхом речи, и немедленно впадал в состояние паники. С другой стороны, если при первом признаке страха я мог бы заякорить себя на позитивный опыт из прошлого, я мог бы быстро свернуть эту панику, не дав ей дальнейшего развития. Временная шкала. Каждая ситуация, в которой я заикался и краснел, стыдился и расстраивался, становилась очередной точкой на линии моего заикания. В конечном итоге, эта линия растянулась более чем на 30 лет. Точки на этой линии стали соматической памятью и якорями для конкретных моментов заикания, и в значительной степени влияли на текущее поведение и выбор. Например, откуда бы я мог знать, как предвидеть и избегать определенные слова или ситуации, если бы у меня не было предшествующего опыта? Иногда я ловлю себя на том, что вспоминаю прошлое и прокручиваю в голове прошлые моменты заикания, или представляю, что это мое заикание виновато в том, что события развивались не так, как хотелось бы. Нейро-лингвистическое программирование предложило подход временнОго реимпринтинга. Возвращаясь и меняя то значение, которое я придавал заиканию, возникавшему, когда я читал вслух, и проделав это по всей временной шкале, я убрал тревогу ожидания, которая всегда предшествовала чтению вслух. И теперь это очень полезно, когда читаешь дословно во время устной презентации или когда сидишь на диване с детьми и читаешь им истории без всякого намека на заикание. Система языкового поиска. Относится к механизму в нашем мозге, который позволяет мгновенно отслеживать «страшные» слова. Эта система подобно локатору на истребителе, летящему низко над землей. Он направлен вперед, позволяет уклониться от потенциальной опасности. При заикании механизм тоже действует с упреждением и мгновенно выявляет слово, представляющее опасность. Например, когда я приехал в Атланту из Висконсина, если меня вдруг спрашивали, откуда я, моя система отслеживания сигнализировала мне об опасном слове (Висконсин). Я впадал в панику и говорил «с севера», либо начинал ступорить. Многие говорили мне о том, что сканируют тот кусок текста, который должны прочитать, и выхватывают из него отдельные слова, на которых опасаются заикания. При реимпринтинге нашей соматической памяти «опасных» речевых ситуаций и удалении из них негативного содержания, мы испытываем все меньше и меньше необходимости включать систему языкового поиска. Единственной причиной, по которой мы в первую очередь помним слова, на которых заикались, является то, что мы придаем значение тому прошедшему моменту заикания. Таким образом, когда механизм поиска больше не работает, мы целиком полагаемся на себя и живем в настоящем. Рефрейминг. Если события, связанные с заиканием, были эмоционально нейтральны для нас, то будем ли мы вспоминать о заикании, подбирать слова для замены, отводить взгляд, избегать и делать другие подобные вещи? Думаю, что нет. Предвидение заикания, ощущение паники, память об определенных словах, звуках, речевых ситуациях, и все прочее, касающееся прошлых эпизодов заикания, все это возможно только благодаря тому, что мы придаем этому значение (негативное). Альфред Коржибски, разработчик общей семантики, сказал: «Человеческие существа - это семантический вид живых организмов». Он имел в виду, что человек запрограммирован наделять свой опыт смыслом. Мы делаем это путем создания смысловых рамок. Следовательно, важно пересмотреть тот смысл, который мы придаем нашему заиканию. Помните, что я полагал, будто мое заикание означает, что не будет мне доверия, как доктору? В том случае именно этот негатив включал панику и приводил к заиканию. Марк Аврелий как-то сказал: «Людей волнуют не вещи, а их ценность». Он имел в виду то значение, которое мы придаем вещам. Потому, одна из составляющих процесса излечения, это пересмотр значения тех моментов нашей жизни, которые связаны с речью: превращение негатива в позитив. Разрушение состояния. Мне пришлось научиться определять, когда я готов перейти в состояние заикания, и разрушить, или прервать, это состояние. Когда я понимал, что чувствую в груди наступление заикания, для меня это было знаком взглянуть в себя поглубже и посмотреть, что я могу изменить. Применяя time-line терапию, рефрейминг, технику раскрытия проведением, и другие НЛП и нейросемантические техники, я смог постепенно растворить панический страх, который предшествует заиканию. Моя речь становилась все более и более спонтанной, даже без прибегания к моим старым приемам, способствующим плавности речи. Я просто говорил без препятствий. ИЗМЕНЕНИЯ МЕДЛЕННЫЕ, НО НЕУКЛОННЫЕ Резюмируя, очень важно, что я перепрожил свою жизнь, то есть, переосмыслил и пересмотрел тот негативный жизненный опыт, который имел отношение к речи, таким образом, чтобы воспоминания о бедах, связанных с заиканием, не вызывали тревожное ожидание в моей нынешней жизни. Перепроживание эпизодов заикания стерло тот негативный смысл, который имели для меня такие ситуации, как чтение вслух, телефонные звонки и устные презентации. Могло ли статься, что Дин Уильямс в 1991 году посадил в моем сознании то самое семя, спросив у меня, не хочется ли мне узнать, что я делаю, когда заикаюсь? Мне хотелось бы так думать. Свидетельство моего выздоровления в том, что у меня больше нет ни мыслей о заикании, ни опоры на поведенческие стратегии для получения плавной речи. У меня более нет никакого чувства тревоги в груди. Я просто говорю. На момент написания этой статьи, в марте 2003 года, я ожидал заикания пять раз за последние шесть месяцев. Это все были старые адреса, старые «страшные» слова, которые оживали в языковом поисковом механизме. Один случай произошел, когда я попросил поговорить с менеджером отеля. Так же, как и в остальных четырех случаях, я применил техники нейро-семантики, такие, как рефрейминг или раскрытие проведением, снял беспокойство и смог говорить свободно. Сегодня перед выступлением на публике я сконцентрирован на выработке навыков самовыражения. А еще у меня есть типичные нормальные речевые нарушения, которые есть у любого оратора (повторения слов, например), но моя скованность и мучения – это уже история. Это еще одно свидетельство степени освобождения моей головы от постоянных мыслей о заикании. Я на 100% уверен, что у меня есть оболочка, ну, как тефлон, устойчивая ко всяким рецидивам. Пройдя так далеко по этому пути, не жалею ли я о том, что мне пришлось более двух десятков лет прожить с заиканием, наказывая самого себя? Я бы так не сказал. Рядом со способностью Кристовера Рива радоваться жизни при полном параличе и способностью Виктора Франкла иначе взглянуть на свою жизнь в концлагере, моя история выглядит слишком простой, хотя я и знаю, что это не так. Я полагаю, что во мне много сострадания, я хороший родитель и супруг, и еще я люблю свою работу логопеда. Путешествие сквозь заикание – для меня это метафора того, что я могу всё. Пламя дракона потушено. Если вы хотите узнать больше о различных техниках нейро-семантики, упомянутых в этой статье, например, Drop Down Through, посмотрите сайт Института Нейро-Семантики www.neurosemantics.com Тима Макеси можно найти на сайте fluency@bellsouth.com его личный сайт: www.stuttering-specialist.com РЕЧЬ БЕЗ ЗАПИНОК – ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЕ Джефф Ингрэм [Программы, обеспечивающие речь без запинок, существуют уже давно, и кому-то они могут послужить панацеей от заикания. Мне кажется, у них есть один потенциальный недостаток: почти все они ориентированы на механические аспекты речи, а не на всю систему заикания в целом. Тим Макеси (Tim Mackesey), специалист по речевым нарушениям, сам избавившийся от заикания, прислал мне этот очень убедительный фрагмент, написанный одним из его клиентов. Подход Тима к лечению включает в себя несколько моментов. Тим – приверженец когнитивной терапии и практик НЛП. Этот отрывок – прекрасный пример того, как наблюдательность приводит к четкому разграничению свободной речи и речи без формальных запинок. – прим. Дж.Харрисона] Подобно многим людям, встреченным мной, я «закончил» такие курсы излечения от заикания и столкнулся потом с рецидивом. Меня сильно смущало и заставляло чувствовать себя виноватым понимание того, что все большие и большие объемы занятий, направленных на достижение той самой цели, не приносят результата. Единственная рекомендация, предлагаемая программой по окончании курсов, гласила: «побольше практики!» Многие из моих основных страхов и тревог программой получения хорошей речи во внимание не принимались. Если мной овладевал страх, то я не мог контролировать свой язык, губы и связки в той степени, чтобы получить результат. Многочисленные выпускники курсов рассказывали мне о том же самом. Я пытался достичь результата снова и снова, не имея видимого прогресса, от чего ощущение собственной вины у меня нарастало. Тим Макеси помог мне снять завесу тайны с заикания. Самым первым постулатом программ избавления от заикания является то, что заикающийся в состоянии сохранять спокойствие, находчивость и контроль над моторикой речевого аппарата в проблемных ситуациях. У каждого подростка и каждого взрослого заикающегося, которых я встречал, был длинный список своих страхов и спусковых механизмов, вводящих в панику. Я хорошо изучил страх, называемый боязнью социума, страхом ожидания, либо реакцией «бей или беги». Мой подробный список страхов и опасений программа излечения от заикания не рассматривала. Курс лечения, по-видимому, лечил симптомы, а не корни проблемы. Отчего заикающиеся заменяют слова и уходят от разговора? У них страх заикания. Тема каждой поддерживающей консультации для заикающихся, на которых я только побывал, затрагивала страхи и ощущения, относящиеся к заиканию. Еще в 80-х я проходил курс лечения от заикания … ДВАЖДЫ. Курс был весьма интенсивным и очень дорогим. Исходной посылкой курса являлось восстановление речи путем обучения очень медленному темпу. Например, односложное слово должно было быть растянуто на две секунды. По мере прохождения трехнедельного курса темп ускорялся до секунды на слог с полусекундными интервалами между слогами. Одной из составляющих курса были звонки в организации с вопросами типа «когда вы открываетесь?» В конце курса мы шли в местный торговый центр и задавали людям массу вопросов. Все это время мы старались четко следовать установкам (полная схема дыхания и протяжное выговаривание по слогам). Да, наша речь иногда была «гладкой», но звучала она монотонно и роботизированно. Это можно было бы считать и успехом, если бы не малый срок жизни такой вот плавной речи. Реальность такова, что процесс общения в мире идет гораздо быстрее, а на такой скорости выполнять установки сложно. Даже после ежедневных упражнений у себя дома, с использованием секундомера для определения продолжительности проговаривания слогов, я возвращался к своей старой речи. Я считаю, что безопасность и изоляция в относительно комфортном окружении для заикающегося в течение продолжительного времени ненадолго снижают страх. Но мои специфические страхи, связанные с необходимостью обзвонить клиентов и кратко представиться, например, ждали моего возвращения домой. Я узнал, что такое внутреннее противодействие. Его еще можно назвать раздвоением намерений. Виной всему здесь вторая предпосылка, что заикающиеся должны выполнять определенные установки. Нудная речь нараспев выглядит совершенно неестественно. Думаю, что заикающиеся боятся потерять свое лицо, начав пользоваться такой бросающейся в глаза замедленной речью. Темп речи, паузы и громкость – это средства, которые позволяют человеку выразить свою индивидуальность, так ведь? Люди не хотят терять эту свою самобытность, вот почему такая роботизированная речь их не устраивает. Предполагается, что заикающийся вернется на свою работу, в свою семью, в социум со своей новой речью и будет вести себя так, будто так и надо. Это требует от заикающегося существенного личностного сдвига. Один из моих сотоварищей по выпуску после прохождения курса сказал: «Выполнение установок привлекает еще больше внимания к моей речи!» Мы проходили курс, и многие из нас думали про себя: «Так я буду говорить здесь, но не дома». То есть, для многих заикающихся эта методика обречена из-за наличия внутреннего противодействия. Я понял, что раздвоение моих намерений может действительно спровоцировать речевой ступор. Я вспоминаю рабочее совещание, на котором нам надо было по очереди представиться. Я чувствовал, что внутри меня сидит тянитолкай: одна голова кричит «следуй установкам!», а другая твердит «ты точно будешь не как все со своими установками, потому что так никто не говорит». Это напоминает мне спортсмена, к примеру, питчера на подаче в бейсболе, совершающего дальний бросок баскетболиста, гольфиста на завершающем ударе. Прямо в тот момент, когда все упирается только в моторные навыки, у него не должно в голове звучать «СМОТРИ, НЕ УПУСТИ ШАНС!». Тот голос, который в голове человека говорит «я буду выглядеть ненормальным со своей затянутой занудной речью», вызовет внутренний конфликт, который, скорее всего, приведет к речевому ступору. Когда заикающийся в панике, старается не заикнуться и не выдать себя, то никакие мягкие атаки и другие установки, как правило, уже не возможно выполнить. Он хочет и говорить, и, в то же время, пытается спрятаться. Когда эти силы равны и тянут в противоположные стороны, человек начинает заикаться. Еще до встречи с Тимом, я потратился на устройство, которое нужно было вставлять в слуховой проход. Я видел, что это устройство представляли на шоу Опры (Oprah Winfrey), как некое «медицинское чудо». Я был разочарован своими попытками получить свободную речь, и очень хотел быстрого избавления, какое видел у Опры. Оказалось, что это устройство отвлекает внимание, когда пытаешься что-то сказать. Уровень шума был просто невыносимым. Но снова все портил страх ожидания: при волнении я не мог сосредоточиться на эхе, звучащем у меня в ухе. Я занимаюсь продажами, и это устройство не работало именно тогда, когда я в нем более всего нуждался! Этот способ избавления тоже не принимает во внимание эмоциональные причины заикания. Когда в 2000 году я переехал в Атланту, я просмотрел местные логопедические клиники и попал на специалиста по речевым нарушениям Тима Макеси (Tim Mackesey). Всего лишь после нескольких занятий с Тимом я понял, наконец, каким образом и отчего у меня возникают ступоры, и я начинаю заикаться. Курс формирования плавной речи сосредоточен, главным образом, на физическом аспекте заикания. В противоположность этому, Тим больше внимания уделяет на страхам ожидания, которые делают речевые установки столь ненадежными. Он познакомил меня с нейро-лингвистическим программированием (НЛП) и с нейросемантикой (НС). Нейросемантика – новое ответвление НЛП. НЛП подобен большому набору стратегий, которые помогают людям поменять их мысли и чувства, способствующие страхам и, в конечном итоге, заиканию. По сути, вы перепрограммируете свой мозг таким образом, чтоб пережить свой жизненный опыт по-другому. Если вы ворошите старую память о заикании и переживаете те же самые эмоции, то память работает так, будто вы переживаете подобную ситуацию сегодня. Например, когда я учился в школе, я помню, делал устный пересказ книги и ужасно заикался перед классом. Эти травмирующие переживания были перенесены в мою взрослую жизнь и заставляют меня бояться выступать перед людьми… даже перед небольшой группой. Тим перенес меня назад во времени (т.е, назад по событиям моей жизни) и создал новое «кино» для моего сознания. Мы «переиграли» тот и многие другие моменты, которые были для меня травмирующими в момент их совершения. Как результат, эти воспоминания уже не причиняли боли. Точно так же я узнал, как пересмотреть свой опыт телефонного звонка и выступления на собрании, поэтому сегодня я больше не пребываю в тревожном ожидании. Я могу, как и большинство людей, чувствовать прилив адреналина, но теперь я испытываю этот прилив как волнение, а не как страх. Все это применимо также и к отдельным словам и звукам. Я могу теперь превратить эти ранние переживания в приятные воспоминания и перенести их в мою теперешнюю жизнь. В результате, управление моими запинками проходит теперь ГОРАЗДО легче, поскольку я знаю, как управлять своим сознанием, оставаясь при этом спокойным. Это совершенно новый и эффективный метод работы с заиканием! Мне очень приятно сообщить, что мои продажи сейчас идут очень успешно. Также я очень активен и разговорчив в своих церковных делах. Я понимаю теперь заикание, настоящий контроль и стал более стойким. МОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ К СЧАСТЬЮ Антонио Раско [Есть такая старая поговорка: «Чтобы узнать, каков пудинг, надо его съесть». Однажды утром в середине 2011 года я получил это письмо от 36-летнего Антонио Раско. Ранее Антонио прочитал о Гексагоне Заикания. Для него это было очень важно, и он привело эту концепцию в жизнь, получив исключительный результат. Антонио показывает, что простое изменение точки зрения может поменять всё. – прим. Дж.Харрисона] М « еня зовут Хуан». И пусть меня зовут Антонио, но именно так я ответил своему университетскому преподавателю, когда он спросил, как меня зовут. Происходило это перед аудиторией. Мне в то время было 22 года. Выговорить имя «Антонио» было для меня сущим кошмаром, и я применил одну из своих уловок, чтобы скрыть сам факт моего заикания. Если я возвращаюсь к своему Гексагону Заикания, то понимаю, как много работы я должен был сделать, чтобы превратить его из сугубо негативного в позитивный. Без этих усилий было не обойтись, чтобы… ну нельзя сказать, чтобы стать совершенно свободным, но принять себя, быть счастливым, ну и получить власть над своей речью в качестве побочного продукта. Я мог бы бесконечно говорить о многих вещах, которые я сделал, чтобы улучшить свою жизнь, но постараюсь главное уместить в несколько абзацев. Я анализировал свои мысли, убеждения и, как результат, свое поведение. Я изучил их и выработал такое правило: не прекращать делать того, что мне хочется, из-за заикания. Этот лозунг останется со мной до конца моих дней. Например, я обычно думал, что люди станут дразнить меня или подумают, что я идиот, если у меня будет ступор. Конечно, вы столкнетесь с такими уникумами, но мой опыт, полученный во многих таких ситуациях, в том, что, попросту говоря, людей совершенно не заботит ваше заикание. Они озабочены своими проблемами. А если их это не беспокоит, то почему это должно беспокоить вас? Самым важным для меня было то, что я знал, что должен предпринять какие-то меры. Вот неполный список того, что я сделал, столкнувшись со своими страхами: - вступил в клуб ораторов; - вступил в лигу сквоша, чтоб иметь возможность разговаривать с незнакомцами; - вступил в кружки речи, организованные NHS; - присоединился к программе МакГуайра; - прочел много материалов типа книги Джона Харрисона, книг по медитации и книг по НЛП; - за год имел 5000 контактов (останавливал людей на улицах, задавал вопросы в магазинах, звонил людям, с которыми боялся разговаривать и так далее); - был максимально открыт (теперь я могу говорить о своем заикании так, будто говорю о своем предстоящем отпуске). На днях мне пришлось давать интервью группе из трех человек. Ситуация была бы похожа на гангстерский боевик, произойди это, когда я был молодым человеком в университете. Только на этот раз я говорил так много, что похоже было на то, что они слегка приустали слушать меня. Я говорил медленно, сразу дал им понять о своей речи и использовал свое заикание, чтобы показать им мои способности бороться в жизни. Потом выяснилось, что я эту работу не получил, но знаете что. Меня не сильно это и озаботило, поскольку, когда я шел с интервью, я шел с высоко поднятой головой. Меня распирала гордость. Я говорил себе: ты не мог бы сделать это лучше! Я чувствовал себя СЧАСТЛИВЫМ. Если сравнить Антонио на том интервью и тем Антонио, который сказал преподавателю, что его зовут Хуан, то разница огромна. Я тот же самый человек, но я поддержан гораздо более позитивным Гексагоном. Следующая переписка показывает, что работу Гексагона Заикания Антонио понимает просто отлично. АНТОНИО: Как по-вашему, верно ли, что если человек заикается на собственном имени, то у него нет ни настоящего понимания того, кто он есть, ни принятия многих собственных качеств в собственную самооценку? ДЖОН: Думаю, что вы правы в обоих аспектах. А еще, все полагают, что человек знает свое имя, поэтому при представлении возникают проблемы, если вы из-за боязни не можете его сказать. АНТОНИО: Если ваш Гексакон не поддерживающий, то преуменьшаете собственную значимость, как человека. Наше имя – это часть нас, потому мы заикаемся из-за того, что не гордимся собой. ДЖОН: И снова вы правы. Кстати, то, что вы говорите, будет еще понятнее, если заменить «сдерживаться, ограничить себя» на «заикаться», иногда я призываю людей, как коуч, поступать таким образом. АНТОНИО: Обычно я видел себя как недостойного, даже если говорилось и не о заикании. Типичный пример: люди, которые меня хорошо знали, часто говорили мне: «Почему ты считаешь, что ты не достаточно хорош или не компетентен? Поверь, с тобой все в порядке!!» Но мне всегда казалось, что они просто добры ко мне. ДЖОН: Со мной тоже такое было. Когда мне было 14 и когда я был в летнем лагере, помню, там был парень постарше по имени Ласкер Харрис, которым я всегда восхищался и который всегда был благожелателен ко мне, когда мы врезались друг в друга. Я всегда полагал, что он такой добренький, потому что знает, что я готов сквозь землю провалиться (хотя откуда мне это было знать), и только поэтому хорошо ко мне относится. АНТОНИО: После проработки своего Гексагона я понял, что если я смог выучить с нуля иностранный язык и получить самую высокую квалификацию в английском бухгалтерском деле, то, возможно, люди относились ко мне хорошо неспроста! ДЖОН: Когда ваш Гексагон меняется – всегда открываются удивительные вещи. АНТОНИО: Пока мой Гексагон был слабым, я был совершенно слеп, и это работало на мою плохую самооценку не только как оратора, но и как человека вообще. ДЖОН: Вы понимаете суть Гексагона лучше, чем большинство людей, которых я знаю. МОИ ИЗМЕНЕНИЯ В ОТНОШЕНИИ ЗАИКАНИЯ Кристина Дитс [Этот отрывок появился на форуме Yahoo neurosemanticsofstuttering за авторством Кристины Дитс (Christine Dits) в конце 2006 года, когда она была в выпускном классе школы. В нем рассматривается проблема, которая стоит перед всеми заикающимися: как найти сочувствующих и понимающих людей, чтобы поговорить с ними на темы, связанные с заиканием? Особенно остры эти проблемы для школьников в переходном возрасте, когда происходят резкие и, зачастую, болезненные трансформации в отношении к жизни и к себе. Сегодня у интернета есть огромнейшие возможности, чтобы помочь заикающимся, и особенно молодому поколению. Это и сотни онлайн публикаций, и многие сотни людей, готовых поделиться своими мыслями, чувствами и опытом относительно собственного заикания. На сегодня даже реально, в связи с доступностью коммуникационного обеспечения типа Skype и технологий, подобным интернетовским видеокамерам, заикающемуся в Чикаго иметь доверительную беседу с глазу на глаз с кем-нибудь в Сиднее, Праге или Йоханесбурге… и все это бесплатно. Одним из лучших мест в интернете для того, чтобы человек любого возраста мог поделиться своими мыслями, идеями и чувствами, является форум Yahoo neurosemanticsofstuttering имеющий адрес: http://health.groups.yahoo.com/group/neurosemanticsofstuttering - прим. Дж.Харрисона] М еня зовут Кристина Дитс, мне 18 лет, и я заикаюсь. Я начала заикаться в возрасте между шестью и девятью годами: тогда мои тетя и бабушка замечали, что я как бы замираю, когда приходит черед мне что-то сказать. Я сама заметила, что повторяю много слогов и звуков, в возрасте около 12 или 13 лет. Это было и время, когда решили развестись мои родители. Говорю об этом, поскольку считаю, что развод родителей несомненно повлиял на мой Гексагон Заикания (термин Джона Харрисона). Гексагон Заикания – это модель, которая описывает эмоции, поведение, восприятие, физиологический отклик, намерения и убеждения человека, который заикается. Джон полагает, что если взять даже только одну точку Гексагона Заикания и начать ее раскачивать, разрушать или сдвигать со своего места, то заикающийся попадет в состояние речевого ступора и заикания. Могу сказать, что я чувствовала это во многих моментах из своей жизни. Один конкретный пример из жизни. Помню ночь, когда я ужинала в компании примерно девяти взрослых, включая отца и мою сестру. Я сидела тихо, чувствовала себя довольно стесненно, не особенно участвовала в общем разговоре, пока не решила что-то сказать. Я начала рассказывать всем о фильме, который посмотрела: «Взломщики сердец» (I Heart Huckabees). Но когда дело дошло до названия фильма, то непроизвольно начала заикаться на слове «heart», сделав примерно четыре-пять «заходов». Я застряла на «I Heart» на какое-то время, и знаю, что должна была выглядеть полной дурой. Я почувствовала, что краснею, а от всей ситуации остался для меня только этот злосчастный момент заикания. Я чувствовала, что делаю все бессознательно, это самое обычное состояние у заикающихся при ступоре. Моя сестра, которая сидела рядом со мной, по доброте душевной помогла мне, и я завершила фразу с ее помощью. Хотя и было бы хорошо закончить фразу самой, но мне позарез нужен был кто-то, кто бы за меня заступился. Я была совершенно подавлена. В этой ситуации мои детские убеждения удерживали меня от того, чтобы выразиться четко и спокойно. У меня было глубокое подсознательное убеждение, что взрослые превосходят меня, что они умнее, они более ясно выражают свои мысли. Моими намерениями в тот момент было произвести впечатление на всех взрослых своей свободной, умной речью, тогда как в реальности взрослые, скорее всего, не ожидали от меня ничего вообще. Они просто хотели увидеться со мной, также как и со всеми, и вкусно поесть. Кого беспокоило, заикаюсь я или нет? Я ПРИЗНАЮ ПРОБЛЕМУ В середине учебного года, который был за два года до выпускного, я, наконец, поняла, что у меня проблемы с речью. Я очень хорошо видела, что чаще, чем нужно, задумываюсь о том, как сказать. Заметила я также, что чаще обычного повторяю начала слов и фраз. «Что же со мной не так?» - задумывалась я снова и снова. Интересно, что я настолько уживалась с моей так называемой проблемой заикания (мне, в конце концов, пришлось ее так назвать), что я часто заговаривала о ней с подругами в различных ситуациях – на обеде, на занятиях, на переменах. Я знаю, что еще не беспокоилась об этом в той степени, как это было на следующий, предвыпускной год. Помню, что все лето перед этим учебным годом я молилась о том, чтоб мое заикание прекратилось. К моему удивлению, в большой степени это сбылось. Я стала очень общительной тем летом и всегда очень хотела быть среди людей. Однако, осенью заикание вернулось и снова стало преследовать меня. Я была под постоянным стрессом и давлением со стороны школы, а также необходимостью снова приспосабливаться, и, таким образом, начала сдерживать свое экспрессивное, свободное «я», расцветшее несколькими неделями ранее. В начале сентября своего предвыпускного года, когда я просматривала интернет, я наткнулась на форум yahoo под названием neurosemanticsofstuttering.com. Это было место, где можно было поговорить с сотнями других заикающихся о том, как одолеть заикание. Я немедленно зарегистрировалась на форуме и еженедельно посылала туда сообщения. За недели и месяцы у меня появилось более глубокое понимание заикания и того, как отвязаться от этой проблемы раз и навсегда. Я до сих пор довольно активная участница этого форума, на котором сейчас зарегистрировано около 700 участников, и который все растет. Я участвовала во многих интересных и познавательных дискуссиях на тему заикания: как избавиться от него, какие методики наиболее перспективны, где можно найти дополнительную поддержку, как пережить «трудные» времена. Я встречалась с логопедами, со специалистами НЛП (нейролингвистического программирования), со взрослыми, у которых заикаются дети, с заикающимися взрослыми, с детьми моего возраста, которые заикаются, и, главное, со взрослыми, для которых заикание уже в прошлом. Я готова общаться со своими коллегами по форуму каждую неделю и узнавать все больше об этой смущающей меня проблеме, называемой заиканием. ЧТО ДЛЯ МЕНЯ БЫЛО ПОЛЕЗНЫМ Форум neurosemanticsofstuttering помог мне вырасти не только как человеку с заиканием, но и как женщине, как другу, как человеку, которому можно довериться, и просто как человеку. Я узнала, как лучше найти общий язык с братом, как научить людей быть терпеливыми при общении со мной, когда у меня бывают ступоры, как постоять за себя, когда кто-то подсмеивается над тобой, и самое главное, как говорить более уверенно, выразительно и именно то, что хочешь сказать. Я узнала о самых рекомендуемых книгах в помощь заикающимся, чтобы одолеть чувство стыда, боязни, горести и смущения. Прочитала множество вдохновляющих цитат, помогающих мне переживать тяжелые времена. Получила различные ссылки на статьи и сайты, помогающие выстроить углубленное понимание заикания. Самое главное, я пообщалась со многими понимающими людьми с форума, которые подтолкнули меня сделать свой выбор в преодолении заикания. Эти люди также дали мне массу советов в поддержку и наставлений в те тяжелые дни. Я получила, и получаю до сих пор вдохновение и мотивацию в каждом, кто входит со мной в контакт на форуме. У меня появилось много близких друзей, и я в долгу перед этими людьми за всю ту помощь, поддержку и любовь, которыми они одарили меня за эти последние 15 месяцев. Группа neurosemanticsofstuttering поставила меня на ноги, чтоб я смогла, наконец, начать решать свои проблемы с заиканием, и я за это очень благодарна. Вдобавок к тем открытиям, что я сделала на форуме, я кое-что открыла и в отношении логопедии. В сентябре 2006 года я начала курс логопедии. Я полагала, что логопедия будет последним элементов в паззле заикания, но это было не так. Я не хочу отрицать логопедию, но, как бы то ни было, хочу предупредить, что сама по себе логопедия не может быть тем самым решением или тем самым лекарством от заикания. Допускаю, что кто-то одолевает заикание при правильной логопедии, но в моем случае я пока так не скажу. Я прохожу курс только примерно три месяца, поэтому не могу вам сказать, когда покончу с заиканием, а даже если это и произойдет, то будет ли это заслугой только логопедии. Тем не менее, у меня и уже есть, и еще происходят существенные сдвиги, это было заметно даже после месяца или двух месяцев посещения логопеда. На занятиях с логопедом я узнала о многих способах и средствах коррекции заикания, о том, как улучшить плавность речи и существенно повысить уверенность в себе. Я поговорила о своих задачах с логопедом и постепенно начала их выполнять. Поскольку я занимаюсь с логопедом только последние пару месяцев и встречаюсь с ним раз в неделю, у меня еще не было особых возможностей по-настоящему опробовать свои наработки дома с семьей, с друзьями и даже с незнакомыми людьми, что для меня самое главное. Однако, у меня как-то уже был поход в библиотеку, и я попробовала там то, чему научилась, и все прошло очень хорошо. При общении с работниками библиотеки мне было немного страшно, но я поняла, что вполне могу себе такое позволить. Работники библиотеки только немного поулыбались и похихикали, когда я начала заикаться. Но я знаю, что мое заикание и близко не трогает их настолько, насколько это задевает меня. Вероятно, они и даже и не думают об этом. Помните, что людям на самом деле глубоко все равно, что мы заикаемся. Только потому, что мы сами так все воспринимаем, они в какой-то момент обращают на это внимание и реагируют соответственно. К нам относятся так, как к любому человеку с нормальной речью, который подойдет после нас. ВСЕ ДЕЛО В ОЖИДАНИЯХ Как и любой отчаявшийся в хорошей речи заикающийся, я ожидала быстрого результата. Но вскоре поняла, что восстановление речи займет много времени. Нам, как заикающимся, не следует просто так ждать, что это самое заикание, которое так прикипело к нам, которое нам настолько привычно, уйдет просто так, если мы применим выбранную технику, либо уделим этому немного внимания. Поначалу я ожидала быстрой перемены, но желаемого результата не видела. Я занималась самообманом. Я шла на поводу своих ожиданий, а не намерений. Я ожидала быстрого успеха, а когда он не пришел, была сильно разочарована. Вместо этого, как говорит Джон Харрисон, позвольте себя вести своим намерениям, а не ожиданиям, потому что тогда вы не ориентируете себя на разочарование; четко обозначайте свои цели, и ваша мотивация всегда будет на уровне. Я только начинаю следовать этому, и уже обнаруживаю все больше согласия с собой и с окружающим меня миром. Я, наконец, согласилась с тем, что заикание это часть меня. Это то, что делает меня Кристиной, и это, в конечном счете, образ жизни, с которым я должна иметь дело. У МЕНЯ ЕСТЬ ВЫБОР Даже несмотря на то, что заикание на данный момент является моим образом жизни, я не позволяю, чтоб оно управляло мной, не позволяю самой себе следовать установкам моего прежнего заикания. У меня сейчас есть выбор: либо отрицать свое заикание и всякую надежду на улучшение оставшейся части моей жизни, либо найти пути для работы с ним, для контроля над ним, для жизни с ним. Я выбрала последнее, конечно, потому что знаю, что у меня есть надежда. Я приняла свое заикание, даже если оно мне и не нравится временами, и приняла решение жить своей жизнью, вопреки небольшой проблеме с заиканием. Самым последним, что произошло со мной вследствие занятий с логопедом, стали перемены в том, как я вижу себя и свое заикание. В самом начале курса логопедии в сентябре моей целью было получить, наконец, свободную речь. Моя цель сегодня, в середине декабря, - чтоб я устраивала саму себя при разговоре. Я вижу эту цель гораздо более реалистичной и здравой, и мой логопед полностью со мной согласен. Выбор довольствоваться своей речью более реалистичен хотя бы потому, что никто не обладает идеальной речью, абсолютно и полностью свободной. Цель, чтобы речь всегда была плавной, слишком хороша, чтобы быть правдой, и практически недостижима. Мой совет всем заикающимся: найти время и спросить у себя, какую вы ставите себе конечную цель. Помните, что вы – тот единственный человек, которого стоит принимать во внимание. Вам предстоит прожить с собой всю свою жизнь. Вы, и только вы будете определять, на что будет похожа эта жизнь, и как вы будете чувствовать себя изо дня в день. БЕСКОРЫСТНЫЙ ТРУД Ричард Пэрент В середине 80-х я переводил статьи о заикании на французский (французский – для меня родной язык, а переводы – мое хобби) для группы самопомощи в Монреале. Тогда я впервые встретил оригинальную статью Джона Харрисона о Гексагоне Заикания. Для меня этот перевод стал настоящим прорывом: я впервые что-то узнал о природе заикания и о том, что это, по сути, система со множеством граней. Я подозревал, что мое умеренное заикание было проблемой скорее психологической, нежели физической, но я не знал, что мне делать, поскольку был не в состоянии четко это уяснить. Статья о Гексагоне Заикания дала мне то, в чем я нуждался, чтобы начать свой путь. Вскоре после этого я приобрел одно из первых изданий руководства Джона по публичным выступлениям. Поскольку еженедельные встречи для нашей группы были темой непроработанной, я перевел 10 упражнений (они входят в книгу, которую вы сейчас читаете) и организовал группу, чтобы с этим попробовать. Все участники получили огромный опыт. В возрасте 40 лет я обнаружил, что могу не только выступать перед другими, но и получать от этого удовольствие. Какое же это открытие для заикающегося! Год спустя я вступил в Клуб Ведущих. Ух ты! Еще одно открытие. Этот четырехлетний опыт изменил мое представление о том, кто я. У меня стало больше связей с моим настоящим Я. После интроверта и неуверенного в себе человека, считавшего необходимостью угодить другим, я вдруг понял, что вовсе не должен ограничивать свою жизнь из-за возникающего вдруг заикания. Я мог развиваться и как личность, и как яркий и доходчивый оратор. Клуб Ведущих был для меня тем лекарством, которое требовалось, чтобы излечить «внутреннего человека». Мы хотели, чтобы Джон поделился своими мыслями с другими, поэтому пригласили его в Монреаль в июне 1994 года при содействии Еврейской Больницы общего профиля Монреаля. Он обратился в профессиональное сообщество Квебека и договорился о проведении семинара, который он вел в крупных городах США. Был успех при полном аншлаге. Потом был 14-летний перерыв, когда между мной и Джоном контакты практически прекратились. Мы обменивались Рождественскими открытками, но каждый из нас занимался своей собственной жизнью. В 2008 году я обнаружил, что книга Джона подрастала все эти годы, и состояла теперь уже более чем из 500 страниц. Поскольку Джон оставил книгу в свободном доступе в виде файла PDF, я скачал ее и электронной почтой выразил ему свою признательность. Его ответ пришел мгновенно: «Эй, Рик! Может, тебе будет интересно перевести некоторые из этих статей на французский?». Конечно же, я согласился. И вот я приступил к работе, начав с тех статей, которые были для меня наиболее интересны. Тогда ни Джон , ни я не ожидали, что я стану переводить всю книгу целиком. Но я быстро обнаружил, что все в книге было для меня интересным. Я мог видеть собственное отражение в каждом комментарии Джона и его соратников. В какой-то момент я понял, что обязан перевести всю книгу. Что я и сделал. Как и английское издание, французская версия книги доступна в бесплатном варианте. Помимо этого, я начал распространение концепции Гексагона Заикания во франкоязычном мире, и мы получаем много благодарностей, в основном из Африки, континента, где недостаток материалов для заикающихся особенно чувствуется. Я помог также с переводом книги на испанский, связав Джона с Арасели Эррерой, который перевел ее для Испанского Фонда Заикания (Fundación Española de la Tartamudez), распространив, таким образом, концепцию Гексагона Заикания в той части земного шара, которая говорит на совершенно другом языке. КОГДА ЖЕ ЗАГОРИТСЯ ЗЕЛЕНЫЙ? Хэйзел Перси В опрос «когда же загорится зеленый?» выглядит как начало веселой шутки! Тем не менее, я считаю светофор очень подходящей метафорой, когда рассказываю о своем пути к здоровой речи. Надеюсь, что в моей истории люди, которые заикаются, смогут найти помощь и поддержку. КРАСНЫЙ Мне 40 лет. Замужем, живу в Великобритании, имею проблемы с заиканием с раннего детства. Хотя оно и началось с легкого, но значительно усилилось в подростковом возрасте. С того времени я все больше видела перед собой по жизни «красный», будучи не в состоянии двигаться вперед из-за опасений по поводу речи. Поскольку заикалась я в любой речевой ситуации (кроме, может, когда сама с собой, хотя и здесь абсолютной плавности не было), то чувствовала себя взаперти, когда дело касалось выбора жизненного пути. Например, выбор работы был обусловлен не моими способностями или интересами, а тем, как много мне придется говорить. Я выбирала самый легкий путь избегания и, следовательно, зачастую была занята чем-то скучным, не приносящим удовлетворения и чувствовала себя не в своей тарелке. Когда я работала, то иногда избегала деловых переговоров по телефону, а когда набиралась смелости их начать, то чувствовала стыд, унижение и ощущала большое физическое напряжение при разговоре. Социальные контакты были также затруднительны, даже в относительно комфортной зоне собственного дома с семьей и друзьями. Много раз я предпочитала промолчать, когда должна была что-то сказать, потому что знала, что стоит мне открыть рот, как начнется та самая физическая борьба, которая оставит после себя эмоциональное и физическое опустошение. Если я видела наших соседей, занятых в своем саду, я частенько избегала разговоров с ними. Либо ждала, пока они уйдут, чтобы выйти самой, либо делала вид, что не вижу их, либо изображала слишком сильную занятость, будто мне не до разговоров. Что они должны были подумать! И не то, что я хотела бы быть недружелюбной: мне просто было слишком неловко и боязно стоять и заикаться при них. Вскоре после рождения нашей первой дочери, в июне 1999 года, я четко помню, как сказала мужу, что он сам должен читать все сказки на ночь. Я не видела для себя ни малейшей возможности делать это самой. Короче говоря, из-за своего заикания я ставила себя ниже других людей, притом несостоявшейся как человек. В результате этого я всегда все усложняла в попытках как-то скомпенсировать свой речевой недостаток. Хотя у меня и было заметное и довольно сильное заикание, я особо не пользовалась его преимуществами. Это значит, например, что только в крайних случаях я могла заменить «трудное» слово на «легкое». На мой взгляд, любое слово бывает сложно сказать, поэтому, как правило, я не вижу особого смысла в попытках замены! Единственным исключением был день свадьбы, когда страх начать заикаться прилюдно был особенно велик. По этому случаю, брачная церемония была изменена таким образом, что все, что мне пришлось сказать самой было «я согласна», а потом просто надо было повторять какие-то слова вместе с мужем, что, конечно, сделать было не сложно. Такое положение вещей дало мне громадную мотивацию что-то пытаться изменить. Когда я была еще подростком, я прошла несколько курсов традиционной логопедии, но они оказались бесполезны. Когда мне было уже за двадцать, я побывала на нескольких курсах в Великобритании, которые проводили люди, одолевшие собственные проблемы с речью. Хотя помощь какая-то и была, по крайней мере, это позволило мне облегчить общение с близкими и друзьями, но говорить приходилось настолько медленно, что его сложно было использовать в ситуациях реальной жизни. Со временем, я понемногу отошла от него и вернулась к своей старой речи. Тем не менее, в сентябре 2000, когда мне было 34, в моей жизни произошел драматический поворот. Я услышала о программе МакГуайра. Программе, в которой затрагиваются как физические, так и психологические аспекты заикания. Я почувствовала, что надо ее попробовать. В конце концов, я ничего не теряла. Именно во время моего первого прохождения курса я поверила, что «красный» поменялся на «желтый». ЖЕЛТЫЙ В моем случае этап «Желтого» продлился в течение пяти лет и был временем перемен во многих отношениях. Это было также временем подготовки к дальнейшим переменам, для продвижения к «Зеленому» или «Идите», но об этом чуть позже. Я присоединилась к программе МакГуайра и впервые почувствовала вкус того, чего была лишена все эти годы - вкус жизни без ограничений и заикания. В ходе этого четырехдневного курса я услышала себя говорящей свободно настолько, насколько мне оставалось только мечтать. Не только в условиях кабинета, но и на улицах с обычными людьми и даже при публичных выступлениях на городской площади! Впервые с детства я увидела, что физически могу произносить именно те слова, которые хотела сказать, в присутствии другого человека; и для меня это было удивительно и восхитительно! С этого момента я поняла, что моя жизнь уже никогда не будет такой, как прежде. Так оно и случилось. Когда я вернулась домой, то обнаружила, что обрела возможность почувствовать новую свободу в изрядном количестве речевых ситуаций. Но, в то же самое время, сделать это трудно и физически и психологически, и иногда я, бывало, смотрела на «нормальных людей» и удивлялась: «отчего мне нужно затратить столько усилий, чтобы сказать что-то, когда другим это настолько легко?» Более того, вопреки всем моим усилиям, мне иногда было сложно воспользоваться новой техникой речи в определенных ситуациях, и я не понимала, в чем была причина! В то время я полагала, что заикание вызывалось неким мозговым нарушением, и что контроль физического поведения – это единственная возможность двигаться вперед. Помимо этого, я, в общем, не особо обращала внимание на мысли, которые возникали у меня до речевого ступора. За многие годы, они оказались вне пределов осознания. Более того, хотя я всегда чувствовала тревогу и напряжение и до и в процессе ступора, я ни в коей мере не приравнивала их к факторам, способствующим такому поведению. Просветы в моей голове появились, когда в 2003 я прочитала книгу Джона Харрисона «Как побороть свой страх публичного выступления» (нынешнее название - «Переосмысление заикания»). Что касается меня, то книга Джона ответила на массу вопросов относительно природы ступоров и заикания; и впервые в своей жизни я изменила убеждение, что моя проблема с речью вызвана каким-то неизлечимым мозговым нарушением. Вместо этого я укрепилась в том, что заикание - это самодостаточная система («Гексагон Заикания»), которую я создала и лелеяла многие годы. История собственного излечения Джона, его понимание проблемы, дали мне настоящую надежду на то, что однажды я смогу и сама стать полностью свободной! Помимо того, что книга Джона дала мне прилив вдохновения, я получила и инструмент для работы над собой. Получив новые знания, что именно должна я теперь предпринять? Надо ли поменять курс в отношении собственного излечения? В конце концов, если я иду по пути контроля симптомов заикания, то тот ли это путь, по которому мне следует двигаться? И вот, с легкой руки Джона, начались несколько месяцев внутреннего конфликта и метаний с моими раздумьями на эту тему. Хотя я и оставалась как-то связанной с программой МакГуайра, но я была совершенно не уверена в правильности взятого курса. Озарило меня в июне 2004 года, когда я принимала пищу в окружении 100 человек или, может, побольше. Все, казалось, болтали и весело проводили время. Все, кроме меня. Я сидела за столом, чувствуя растерянность и подавленность от того, настолько я боялась показать свое заикание перед людьми. Что-то надо было менять, и как можно быстрее. Примерно тогда же я начала просматривать интернет в поисках того, что еще могло бы помочь заикающемуся, и наткнулась на сайт www.masteringstuttering.com. Сайт нейросемантики. Я начала читать там статьи о ступорах и заикании и вскоре полностью погрузилась в эту тему. Прочитанное имело для меня громадное значение и способствовало углублению понимания сути речевых ступоров. Особенно меня привлекли утверждения Тима Макеси (Tim Mackesey), и летом 2004 года я договорилась с ним о нескольких консультациях по телефону. Именно в ходе этих консультаций я впервые начала применять паттерны нейросемантики (и НЛП) к своей речевой проблеме. Тим провел меня через различные паттерны, но самым полезным, по моему мнению, был для меня реимпринтинг на линии времени (Time-Line Re-imprinting). Используя этот паттерн, я провела дома в одиночестве много времени, перепроживая прошлые обидные воспоминания о своих ступорах. Я просмотрела в свете своего высшего духовного источника все свои обиды, связанные с этим, простила всех, кто непреднамеренно причинил мне душевную боль. И конечно, должна была простить и себя, поскольку, просматривая свои мысли, поняла, что очень часто судила своих слушателей слишком сурово! По мере выполнения всего этого (с помощью Тима) я постепенно стала менять свое представление о других людях и, в частности, об их реакции на мое заикание. Кроме того, я решила провести один эксперимент. Несколько недель я звонила по многим магазинам и конторам, задавала короткие и не очень конкретные вопросы, позволяя себе при этом открыто заикаться. Моей целью было посмотреть, как слушающие меня будут реагировать на мою заикливую речь. Должна признаться, что результат для меня был поразителен! В девяти случаях из десяти никакой реакции не было вообще. Люди слушали и, похоже, больше интересовались тем, что я хочу сказать, нежели тем, как я это говорю! Единственной реакцией, которую я заметила, было «простите», если кто-то не совсем уловил то, что я пыталась сказать. Подобным же образом, я позадавала вопросы и в местных магазинах. Я всегда устанавливала зрительный контакт, улыбалась, смотрела настолько уверенно, как только могла, и говорила то, что хотела сказать. Снова я позволила себе заикаться «в открытую», и снова люди, кажется, уважали меня и выслушивали то, что я должна была сказать. В это же время я поступила на курсы публичных выступлений в местном колледже. Эти курсы представляли собой 30 вечерних занятий, проводимых в течение года. Моей целью было дальнейшее понижение собственной чувствительности к своему заиканию перед людьми. По мере прохождения курса по ответной реакции я могла вдруг замечать, что веду себя уверенно, спокойно, речь моя интересна, несмотря на присутствие заикания. Мое первоначальное суждение о чужой реакции на свое заикание было совершенно неверным, а результатом стало изменение таких воззрений. Другие люди – это просто другие люди, они похожи на меня, со своими собственными заботами и проблемами. Конечно, существует и меньшинство, которое не настолько терпеливо и понимающе, когда встречается с заиканием (возможно, они просто мало о заикании знают), но эта их реакция – полностью их проблема. Когда занятия с Тимом закончились, я снова встала перед выбором: что же делать дальше. У меня еще оставался очень большой интерес к нейросемантике, но еще я остро понимала, что мне нужно вытащить наружу те негативные мысли, убеждения, восприятия и эмоции, которые составляли основу моего заикания. В то время на этот счет у меня особых идей не было. Пришло время, я связалась с Джоном Харрисоном снова, и посредством электронной почты он помог мне сориентироваться, чтоб я начала получать представление о глубинных процессах, происходящих на самом деле. Джон предложил мне также стать членом neurosemanticsofstuttering. Я вошла в группу в декабре 2004, и это решение было более чем правильное! Потом было шесть месяцев глубоких раздумий! У меня было очень много вопросов, и я видела, что ответы, которые я получала от различных людей, были понастоящему прочувствованными, полезными и заставляющими задуматься. И вот пришла ночь на 8 января 2005 года! Лежа в постели, я почувствовала, будто открылись шлюзы в моем сознании! Было чувство, что хлынул поток похороненного мной негатива, убеждений и представлений. Все оказалось на поверхности. Помимо всего прочего, стало ясно, что я всегда ждала одобрения со стороны других (признак низкой самооценки). Кроме того, я боялась отторжения со стороны социума, и чувствовала собственную ущербность как человека, из-за своего заикания. Этот процесс шел волнами всю ночь. Конечно же, мне просто необходимо было написать об этом, поскольку к утру я чувствовала себя обломком кораблекрушения! Еще я чувствовала себя переполненной всем этим. Передо мной предстала огромная куча дерьма, имеющего отношение ко мне, к моему заиканию, и с которым надо было что-то решать. В какой-то момент я подумала, что хочу потерять все это и забыть. Но рассудок взял вверх (как мне кажется). Я поняла, что нужно проработать все это с психотерапевтом, а поскольку Боб Боденхеймер был христианином, как и я, то мне показалось, что нужно выйти на него. За пять месяцев у меня состоялось несколько консультаций с Бобом. Я поняла, что путаю свое понимание себя, как человека, с заиканием и связанным с ним поведением, и это нужно как-то отделить друг от друга. В ходе занятий Боб часто погружал меня в воспоминания, относящиеся к заиканию (иногда детские), и проводил меня через появляющиеся паттерны. Я была совершенно потрясена негативом в мыслях, чувствах и утверждениях относительно себя, по мере того, как проходила слой за слоем. Во что-то я даже не могла поверить, пока Боб не разъяснил, что это всё идет из моей детской компоненты. Затем я рассматривала каждый негативный момент с позиций своего высшего духовного Я. После этого негатив уходил, замещаясь на более мощный позитив. Я продолжала делать это дома, работая с другими воспоминаниями по мере их возникновения. Таким образом, мое осознание себя, как человека, понемногу отделялось от поведения, связанного с заиканием. В результате всего этого, я поняла, что моя ценность как человека не зависит от того, как я говорю, и что мне более не нужно чужое одобрение. Следуя полученному от Боба, я продолжала много времени проводить в мысленном обращении к своему высшему Я. По мере того, как я это делала, это новое восприятие себя усиливалось, и моя самооценка росла. Но затем я достигла точки, когда снова не была уверена в том, в чем состоит следующий этап. Я чувствовала себя в полном порядке как человек, у меня были позитивные представления о себе, несмотря на заикание. И это заикание было еще на большинстве слов, хотя на этом этапе ступоры были короткими и имели слабую интенсивность. Видимо, будучи в какой-то степени скептиком, я не верила, что это самое заикание может исчезнуть само собой настолько легко! То, что я иногда говорю относительно свободно, мне уже было недостаточно. И я решила снова обратиться к программе МакГуайра. Для меня это решение, насколько я понимаю, было самым правильным. Постепенно, с помощью собратьев по программе, у меня стало появляться больше свободы в речи, но я все еще чувствовала, что чего-то не хватает. В сентябре 2005 года я посетила семинар Боба «Управление ступорами и заиканием» в Лондоне. Это было замечательно. А когда я слушала наставления и принимала участие в занятиях группы, то поняла, что действительно изменилась внутренне. Это подтвердило факт того, что у меня произошли довольно радикальные изменения в убеждениях относительно себя за последние месяцы, и моя личность, как человека, явно более не была связана с тем, как я говорю. Я поняла также, насколько полезным бывает следовать паттерну Собственной Воли (Power Zone Pattern). Это подтвердило, как мне кажется, тот факт, что я и только я контролирую то, что я думаю и чувствую, то, как я веду себя и говорю. Я поняла также и то, насколько важно позволить другим иметь свои собственные представления, вместо того, чтобы приписывать им то, что они могут или не могут думать. Хотя то, что другие думают обо мне, и не играло более ключевой роли в моей жизни, очень хорошо было напомнить себе об этом. На том семинаре я впервые имела честь встретиться с Джоном Харрисоном. За прошедшие пару лет или около того, он уже имел дело с образцами моей «умной речи», и пока мы говорили, отметил, что я закрепощена, в частности, в отношении силы своего голоса. После многих лет заикания, я привыкла говорить довольно тихо (либо не говорить вообще!). Обычно я хотела быть незаметной или не выделяться как-то в толпе, особенно при разговоре. Однако, я не думала, что это имеет такое большое значение. Мне казалось, что моя речь выглядит довольно естественно, потому что я так делала всегда. Но я доверилась представлениям Джона, поэтому в конце одного из занятий я согласилась на участие в эксперименте по громкости, стоя перед другими участниками. Состояло это в том, что я несколько раз говорила вдвое громче обычного, а потом мы сравнивали то, как это все воспринималось мной и другими. Полагаю, что этот эксперимент был очень важен. Я поняла, что моя оценка собственного голоса сильно отличается от оценки со стороны. Мне представлялось, что я говорила слишком сильно и громко, другие же подумали, что это выглядит более уверенным и живым. Я решила, что после того, как занятие закончится, попробую «громкий» голос на людях и посмотрю, какой эффект это произведет. Еще я поняла, что мне нужно придать голосу больше выразительности. И снова, многолетнее заикание не позволяло мне когда-либо поупражняться в этом направлении. Единственным моим беспокойством было «как же мне выговорить это слово?». И в результате, я привыкла говорить таким вот монотонным голосом. Был еще момент, о котором сказал на занятиях Джон, и который задел меня за живое. Он подчеркнул, что ступоры можно рассматривать как некую форму сдерживания себя, форму лишения себя энергии в попытке слиться с фоном и стать «невидимкой». Я призналась себе, что в моем случае это определенно имело место многие годы. Я всегда оберегала себя от излишнего экспонирования, даже в неречевых ситуациях. К этому времени я уже довольно спокойно относилась к спотыканиям и заиканию перед людьми. Я не чувствовала больше смущения, и не особенно боялась выставлять это прилюдно, хотя поведение такого сорта еще присутствовало, и выставляться таким образом мне было неудобно! Конечно, противоположностью закрепощенности является раскованность, и я понимала, что громкий разговор – проявление именно этого. Но теперь я чувствовала свою готовность сделать этот шаг. Потому, при возвращении домой, я усилила громкость! Поначалу ощущалось это действительно странно, было слишком громко, но когда я продержалась несколько недель, я постепенно привыкла к этому. Я отметила также, что когда я действительно говорю громко, я чувствую себя более уверенной и мне на самом деле легче говорить. А потом я начала получать удовольствие от новой манеры речи, и, в конце концов, настал момент, когда я предпочла ее старой! С повышением уверенности, я решила, что настало время попытаться решить проблему той самой единственной речевой ситуации, которую я до сих пор избегала. После программы МакГуайра я более или менее отказалась от практики избегания ситуаций, хотя иногда и откладывала момент вхождения в них. Была, однако, одна ситуация, связанная с речью перед определенной небольшой группой людей, в которую я все пыталась войти уже несколько месяцев. И всегда, когда приходило время, я трусила. Я не следовала своим намерениям и знала, что это плохо влияет на мой «Гексагон». И вот как-то вечером я этот шаг сделала, а сделав его, увидела, что это и вполовину не так страшно, как я себе воображала. В общем-то, я даже получила удовольствие, и часто вхожу в эту ситуацию и говорю в ней до сих пор. Для меня ситуаций избегания больше нет! Мне очень нравился собственный прогресс, и все же для меня был заготовлен еще один сюрприз! В ноябре прошлого года было уже почти пять лет с начала моего посещения курсов МакГуайра. И снова я понимала, насколько же я изменилась за это время. Теперь я чувствовала себя намного более комфортно при разговоре с людьми. Не только с посетителями курсов, но и абсолютно со всеми! А здесь я получила на вооружение еще пару инструментов. В ходе этого курса занятий наш инструктор, Мартин Кумбс (Martin Coombs), нацелил нас на необходимость использования «намеренных запинок», то есть, намеренного удлинения первого звука слова или слов, либо имитации ступора, затем немедленного его освобождения и проговаривания слова заново. Смысл этого был в том, чтобы выставлять себя человеком, лечащимся от заикания, но очень достойным и продуманным образом, без настоящих ступоров. Когда он это говорил, я понимала, что чувствую себя неловко, представив себя выполняющей такое. Это совершенно не укладывалось в голове: заикаться перед людьми, реально «раскачивать лодку», выдавая запинки и ступоры там, где их на самом деле и не было! Но я понимала и то, что если я чувствую дискомфорт, то это признак того, что мне нужно это сделать! И второе. Нам показали способ сделать голос более низким, не говоря ни слова, который я для себя сочла очень полезным. Хотя эти два инструмента были у меня в наличии, но я никогда не применяла их на практике. И вот с этими двумя дополнительными средствами я вернулась домой и принялась внедрять в жизнь то, чему нас научили. Именно тогда я и поняла, что в ходе этого курса у меня сошлись все звезды. Я повернула за угол и поменяла «желтый» на «зеленый», или «ВПЕРЕД!» ЗЕЛЕНЫЙ Как только я начала заикаться намеренно в каждой речевой ситуации, раскрыв перед всеми свое заикание, я обнаружила, насколько это расширило мои возможности! Теперь я была в роли водителя. Я могла выбирать, продолжать или нет, в зависимости от того, насколько мне самой нравилось. Могла имитировать ступор и освобождение от него, не испытывая настоящего «бесконтрольного» ступора. Сколько же в этом было свободы и удовольствия! Я выставляла себя всем как человека, который иногда заикается, но способом, который выбирала сама. Еще я обнаружила у себя ненасытное желание говорить, говорить и говорить. Тогда же я заметила, что в том, как я говорила, была какая-то логика. Я входила во всевозможные ситуации и могла удерживать новый способ речи большую часть времени. Более того, я уже не находила, что это требует таких уж и больших физических и умственных усилий, как это было пять лет назад. На этот раз все представлялось мне гораздо более естественным и простым: полагаю, что это явилось следствием тех внутренних изменений, которые произошли в моем сознании. Я начала посещать Клуб Ведущих (Toastmasters) и на втором заседании меня пригласили поучаствовать в застольной беседе. Я ухватилась за эту возможность! Я поднялась и проговорила перед примерно 30 людьми, которых едва знала, используя намеренное заикание, это был короткий юморной скетч. Выступление прошло прекрасно. На самом деле меня даже признали лучшим спецом по застольным беседам в тот вечер! В декабре я зачитала стихотворение перед примерно 400 людьми в церкви. И снова все прошло великолепно, и мне понравилась каждая минута этого выступления! И так все и продолжается. Иногда у меня то тут, то там возникают мелкие запинки, но ничего серьезного, и это никоим образом не влияет на мою повседневную жизнь. Если я начинаю замечать, что сдерживаю себя по какой-то причине, то либо переосмысливаю ситуацию, в которой оказалась, немедленно, либо потом анализирую, что же происходило в моей голове. И всегда нахожу, что имеет место некий небольшой конфликт между «принять» и «избежать». Иногда я понимаю, что необычное мое поведение в ситуации разговора, это «настоящая Хэйзел», не похожая на ту, что была прежде, а поскольку для меня это сравнительно новый опыт, то и чувствую я себя слегка некомфортно. И как результат, иногда проявлялась легкая тенденция постараться и спрятать эти чувства, сдерживая себя. Однако, я понимаю, что мне нужно позволять себе дискомфорт, что это только ощущения. И еще я знаю, что чем больше я так делаю, тем легче мне будет. Какова бы ни была причина для сдерживания, я получу опыт и приму все необходимое в следующий раз, когда окажусь в подобной ситуации. Когда я оглядываюсь назад, на мои последние пять лет, я понимаю, что на разных этапах я работала с каждой точкой своего Гексагона Заикания, и привносила в каждую немного позитива. В частности, нейросемантика сыграла ключевую роль в том, чтобы помочь мне поменять мои убеждения о себе и мое восприятие других людей. И здесь я хотела бы воспользоваться случаем, чтобы поблагодарить Боба и Тима (Bob Bodenhamer, Tim Mackesey) за всю их помощь и за все, что они делают, чтобы помочь заикающимся. Я хотела бы также поблагодарить Джона, замечательные догадки которого в огромной степени воздействовали на меня и помогли, особенно в части моего восприятия и эмоций. И, конечно же, всех моих коллег и друзей по программе МакГуайра, которые помогали, поддерживали и вдохновляли меня во многом. Я прекрасно осознаю, что новая манера речи и способ представления себя миру нуждаются в ежедневном укреплении, чтобы стать, наконец, привычными, стать моей второй натурой. Вот почему я сейчас получаю удовольствие, расширяя свою зону комфорта и используя каждую возможность для речи. Например, находясь в магазине, я обычно начинаю разговаривать с продавцом (если за мной, конечно, нет длинной очереди!). Если я в очереди, чтобы заплатить за что-то, я часто обращаюсь к людям передо мной или позади меня с вопросом о времени. А еще я люблю поговорить с людьми у школьных ворот, где я каждый день дожидаюсь из школы своих детей. Насколько же другой стала теперь моя жизнь! Вместо того, чтобы подниматься утром с тяжелым чувством, предвидя, что меня ожидает в каждой ситуации, где придется говорить, я просыпаюсь теперь с надеждами получить как можно больше удовольствия от речи. Я, наконец, могу показать людям себя в истинном свете! © Hazel Percy, January 2006 E-mail: hazelpercy@talktalk.net ПОДРУЖИТЬСЯ С ЧУДОВИЩЕМ ВОТ КЛЮЧ К ИСЦЕЛЕНИЮ Анна Марголина Я больше не смотрю на собеседника, беседа неожиданно прервалась. Рот у меня широко открыт, но слов из него не вылетает. Пока я стараюсь выдавить из себя звук, я чувствую, как немая слепая сила, которой нет дела до моих рассуждений, давит на мои челюсти, сжимает их, сводит их вместе. Мир вокруг меня застыл, и хотя я знаю, что мое лицо искажено жуткой гримасой, я не в моих силах прекратить это. Несколько бесконечных секунд я остаюсь одна, наедине со своим собственным чудовищем – моим заиканием. НАЧАЛО По словам моей мамы, я начала заикаться, когда мне было четыре года. Она полагает, что меня испугала большая собака. По мне, так это чепуха. Я люблю собак. Я никогда не заикаюсь, когда разговариваю с собакой. Не то, что с людьми. Безразлично, говорю ли я с близкими друзьями, с домашними или случайным прохожим, это чудовище всегда здесь, сжимает мое горло всякий раз, когда я пытаюсь заговорить. Свою речь я вспоминаю как всегдашнюю борьбу, на которую уходят все мои силы. И даже если бывали моменты, когда я оказывалась более свободной, моя память их не сохранила. Мне повезло, что я выросла в Советском Союзе, где медицина была бесплатной, а лечение доступно всем заикающимся. У меня было множество логопедов, я изучила различные методики плавной речи, например, особым образом организованное дыхание, когда перед каждой фразой делался мягкий выдох, слова соединялись в предложение с едва слышимым гудением, а согласные произносились очень мягко в воздушном потоке. Все эти методы борьбы со ступорами были довольно эффективными, но их недостатком было то, что они делали мою речь «другой» и «неестественной» (мне так казалось). Именно этого я и боялась больше всего. Если бы они давали мне свободу, то и с этим можно было бы согласиться. Но когда я пользовалась такими техниками, в душе я понимала, что все-таки заикаюсь, и боялась, что моя ужасная тайна всплывет, если метод вдруг даст осечку. Что бы я ни делала, мое чудовище всегда было при мне, запрятанное где-то на задворках моего сознания, готовое наброситься, заставляющее меня чувствовать себя маленькой, беспомощной и недостойной, отличающейся от людей, которые говорят свободно. Неудивительно, что, в конце концов, я отказывалась от предложенных методик, погружаясь в свое привычное заикание. И это неизбежно возвращало мне ступоры и запинки. Другим популярным подходом были тренинги, на которых обыгрывались разные житейские ситуации, повышалась уверенность в себе и способность отстаивать собственные позиции. Еще были сеансы гипноза, акупунктура и психотерапия. Было и такое, что отец возил меня в глухую деревню к бабке, которая капала мне на голову воск и бормотала что-то под нос. Я доверяла отцу и все время надеялась, что открою я рот, и речь моя польется свободно. Но первое же слово получалось с усилием, так что никакого улучшения не было. Несмотря на рецидивы после каждого курса лечения, со временем моя речь понемногу улучшилась, так что, когда я выросла, я более или менее могла выражать свои мысли. Страхи у меня еще были, но не такие частые, как в детстве, и я в какой-то степени справлялась с ними, пользуясь методиками плавной речи. СТАРАЯ БОРЬБА И НОВАЯ НАДЕЖДА В 2001 году мы с мужем переехали в США. И здесь, за несколько месяцев, качество моей речи ухудшилось настолько, что без тяжелых ступоров мне невозможно было сказать даже несколько слов. Причина была в том, что с самого детства я была твердо убеждена, что четкая и грамматически правильная речь – это важный признак высокого интеллекта и образованности. Это было аксиомой. А я теперь говорила с выраженным русским акцентом и болезненно это чувствовала. Я знала, что моя речь никоим образом не четкая или правильная, и люди с превеликим трудом понимают то, что я говорю. Короче говоря, моя речь сильно отличалась, в общем, была неприемлема. Это привело к усилению ступоров, а ступоры делали речь еще более неразборчивой, что добавляло волнений и усиливало проблему. Этот процесс был настолько губительным для моей самооценки, что вся моя самонадеянность пошла коту под хвост вместе с неустойчивой плавной речью. Я решила найти лечение. Во-первых, прошла несколько сеансов гипноза, вовторых, потратила деньги на курсы терапии в Handle Institute Сиэттла, считавшиеся высокоэффективными. На этих курсах меня научили различным упражнениям, улучшавшим связи между двумя полушариями головного мозга. Эффект от обоих подходов оказался незначительным. Расстроенная и разочарованная, я не выдержала и в течение следующих нескольких лет в плане улучшения речи не делала ничего. Однако, в конце концов, меня настолько вывела из себя собственная неспособность освоить приличный английский, что в 2009 году я взяла телефон и набрала номер, который нашла в местной газете под объявлением «Логопедия. Уменьшение акцента». Самым своим лучшим голосом, используя все доступные мне приемы плавной речи, я сказала: «Мне бы хотелось исправить свой акцент». На другом конце было долгое молчание, наконец женский голос ответил: «Вы уверены, что это единственная проблема, над которой вы хотели бы поработать?» «Да, конечно, - ответила я. – Еще я заикаюсь, но знаю, что это не лечится. А с акцентом у меня есть надежды». Каким-то образом она убедила меня поработать с ней над обеими проблемами. Я была вся в сомнениях, но все-таки решила предпринять последнюю попытку. Я и понятия не имела, что, поступая таким образом, я делаю первый шаг к выздоровлению. НАМЕРЕННОЕ ЗАИКАНИЕ Поначалу мне казалось, что мои сомнения относительно логопедии были оправданными, поскольку мы начали с изучения приемов плавной речи, очень сходных с теми, что были известны мне с детства. Может ли быть такое, что за четыре десятка лет в логопедии ничего не изменилось? Но как-то логопед спросила у меня, могу ли я заикаться намеренно. В этом точно было что-то новое, и, конечно, звучало для меня странновато. Но на другой день, когда я оказалась в тяжелом долгом ступоре, я решила попробовать. К своему удивлению, сразу после того, как я намеренно напрягла свои мышцы, ступор исчез, и следующий речевой кусок проскочил почти свободно. Это повергло меня в такое изумление, что я решила побольше узнать об этом методе и начала собирать всю доступную информацию, касающуюся намеренного заикания. В ходе поисков я наткнулась на очень необычную книгу, «Переосмысление заикания», написанную Джоном Харрисоном. Это была книга, которая перевернула всю мою жизнь. Согласно ей, все, что я знала и в чем была убеждена относительно заикания, оказалось неверным. А еще оказалось, что я все время пыталась разрешить не ту проблему. ГЕКСАГОН ЗАИКАНИЯ Всю свою жизнь я была поглощена борьбой со «своим заиканием» - «вещью», которой награждена была с детства и которая была моей с той же определенностью, как, например, нос на моем лице. Это было одной из моих характеристик, частью моего имиджа, моим страшным чудовищем. Но по Джону Харрисону, заикание может быть устранено, выкорчевано или, как он говорит, «растворено». Его собственный пример – лучшее тому доказательство. На самом деле стать свободным от заикания? Я похоронила эту мечту много лет назад. Но его доводы были настолько осмысленными, что я почувствовала, что мои надежды воскресли. Самый важный момент, который Харрисон затрагивает в своей книге, - это то, что заикание не есть какая-то определенная, четко обозначенная патология. Это система, с которой и следует обращаться как с системой. Для начала он предложил избегать использования слова «заикание», поскольку, по его мнению, оно размывает действительную проблему. Вместо этого он рекомендует говорить о «ступорах» или о «сдерживании», концентрируясь на всех факторах, которые вызвали такие явления как напряженные голосовые связки, зажатые челюсти и другие моменты, которые не способствуют плавной свободной речи. Согласно Харрисону, такое блокирующее поведение возникает из-за переплетающегося влияния наших убеждений (например, «заикание неприемлемо, и его следует избегать любой ценой»), ощущений («люди осуждают мою речь»), эмоций (стыд, гнев и т.д.), взаимоисключающих намерений (говорить или не говорить) и физиологии (реакция на стресс, нервная возбудимость и т.д.). Эти шесть компонентов – поведение, убеждения, восприятие, намерения, эмоции и физиологический отклик – могут быть представлены вершинами Гексагона Заикания, все точки которого динамически взаимодействуют и усиливают друг друга. Это был совершенно новый подход. Вместо того, чтобы бороться с заиканием как с целостным явлением, Харрисон предложил вариант поблочного демонтажа системы. Еще одна новая идея была в том, что заикание это только часть гораздо более обширной проблемы, охватывающей опыт общения и мое отношение к людям и окружающему миру. В каком-то смысле, я излечилась от заикания прямо сразу, даже еще до того, как стала применять принципы, изложенные в книге, поскольку проблема, которую мне предстояло «растворить» была вовсе не той же самой, с которой я имела дело прежде. Хотя я и смотрела пока на заикание как на «мое чудовище», я уже могла видеть, что оно построено из разнообразных, но вполне обозримых проблем, решение которых уже существовало. Конечно, на практике все было не так просто. Поскольку заикание у меня началось в детстве довольно рано, путаницу непродуктивных моделей поведения в обществе (избегание речевых ситуаций, к примеру), страхов (робость перед авторитетами, боязнь телефонных звонков, публичных выступлений), ограничивающих убеждений («все думают, что я глупая», «мою речь очень утомительно слушать» и т.д.) и противоположных намерений (сказать или промолчать?) вкупе с повышенной чувствительностью к эмоциям стало очень сложно распутать к моему более чем сорокалетнему возрасту. Тем не менее, мне очень хотелось попробовать, и с того момента моя битва с заиканием пошла по совершенно иному сценарию. Я до сих пор консультируюсь у логопеда, но приложение моих усилий теперь сместилось на активность вне логопедического кабинета. Врач продолжала наблюдать за моими успехами с заиканием, мы продолжали работать над английским, но методики достижения плавности речи были заброшены полностью. ТРЕНИНГИ ВЕДУЩИХ - ЦЕННЫЙ РЕСУРС Честно говоря, я не знаю, насколько далеко я бы смогла продвинуться самостоятельно, но однажды, повинуясь какому-то импульсу, я послала Джону Харрисону электронное письмо и выразила глубокое восхищение его книгой. Диалог имел продолжение, и в какой-то момент он согласился быть моим наставником посредством Скайпа. Я не ожидала, что он согласится меня «лечить». На самом деле, у меня не было особых ожиданий, я чувствовала себя скорее исследователем, плывущим в поисках неизвестного континента, и готовым принять все то, что встретит. И после оформления договоренности с таким опытным проводником, я начала свои изыскания. Первое, что я сделала, это присоединилась к местному Клубу Ведущих, где и начала применять методы успешных выступлений, которые Джон включил в свою книгу. Я бы очень рекомендовала всем, кто приступает к демонтажу системы заикания, найти место, похожее на Клуб Ведущих. Но для того, чтобы сделать этот опыт менее стрессовым и более приятным, вам нужно разработать личный план и устанавливать на каждое выступление реальные цели. Нет никакого смысла начинать, равняясь на лучших ораторов мира. Такой подход приведет вас к разочарованиям и неудачам. Вместо этого вы должны сосредотачиваться на простых и реальных целях на каждое свое выступление. Например, говорить громко, или удерживать хороший визуальный контакт даже при ступорах, или попробовать заикаться намеренно. Ключ в том, чтобы выбирать только одну цель, стимулировать себя следовать только ей и не беспокоиться о любых других недостатках, которые у вас могут быть, как у оратора. Важно также быть уверенным в том, что в клубе Ведущих, который вы выберете, была теплая поддерживающая атмосфера. Чтобы сберечь себя от случайных неприятных моментов, лучше сразу сказать о своих проблемах с речью во время представления в клубе и объяснить, чего вы добиваетесь, став членом клуба. Я пользовалась упражнениями для публичных выступлений, изложенными в книге Джона Харрисона. Например, во время своего первого выступления я пользовалась длинными паузами и медленным темпом. В своем втором выступлении я использовала преувеличенную жестикуляцию и поддерживала зрительный контакт. На третьем – голос повышенной громкости и изменение его высоты. Если при выступлении я попадала в ступор, то старалась помнить, что не надо стараться его одолеть силой (это мой обычный прием обращения со ступорами). Вместо этого нужно намеренно продлить его, будто говоря своему заиканию «давай, приятель, посмотрим, кто первым сдастся». Техника намеренного заикания дает удивительный эффект снятия напряжения и, самое главное, эмоционального раскрепощения. После целой жизни, потраченной на бесплодные попытки смешаться с толпой и быть как все, я чистосердечно позволяла себе быть другой. Как же хорошо мне было! ПЕРВЫЕ УСПЕХИ Эти «мертвые» ступоры ушли первыми. Для меня это было очень большой победой, поскольку моменты безмолвной борьбы были самыми болезненными, так как я их совершенно не могла контролировать, и они, вдобавок, сопровождались причудливыми гримасами. Думаю, что если бы эти ступоры сохранялись, то через пару выступлений я бы ушла из клуба, поскольку не вынесла бы такого для себя унижения. Но раз сильных ступоров у меня на пути больше не стояло, а смелость и авантюризм были, то я продолжала произносить речи и вскоре обрела известность, как один из самых активных ораторов в округе. Самым важным было то, что я перестала переживать за свои неудачи. Я перестала бояться. На самом деле, я была настолько очарована своим чудовищем, что решила подружиться с ним. С тех пор все действия, которые я предпринимала в плане излечения, диктовались не только моим желанием одолеть заикание, но и научным интересом в сочетании с глубочайшим любопытством. ВЫЯВЛЕНИЕ КОРНЕЙ С расширением моих знаний и ростом уверенности, росла и моя свобода. Я начала чувствовать, что все более и более контролирую свою речь. И все же чувствовалось, что что-то еще скрывается за моими ступорами. То, что я не могу точно определить, но что приносит ощущение беспомощности, страха и неполноценности, будто я вдруг стала неумехой. В такие моменты я чувствовала себя маленькой и бессильной, и не знаю почему. Мне не хотелось обнаруживать себя или вступать в контакты с другими. Мне хотелось уйти и спрятаться. Ответ пришел с книгой Боба Боденхеймера «Контроль над блоками и заикание» (Bob Bodenhamer, Mastering Blocking and Stuttering). Благодаря этой книге я сделала потрясающее открытие. По-видимому, моя система убеждений, согласно которой я оцениваю себя и отношения с другими, построена на логических выводах и предположениях, сделанных ребенком. Гораздо моложе меня. Девочкой между четырьмя и восемью годами. Вот почему я чувствую себя такой маленькой. Вот почему я так сильно уступала, когда сравнивала себя с другими взрослыми. Вот почему я настолько отчаялась стать как все, быть принятой и одобряемой. Это было откровением. По счастью для меня, существовал инструмент, с помощью которого я могла это исправить. Техника, называемая Нейро-Лингвистическое Программирование или НЛП, которая успешно применялась при лечении в самых разных условиях. НЛП это разновидность когнитивной психотерапии, которая дает человеку возможность пересмотреть свое прошлое и оценить его с других точек зрения. Это смещение точки зрения (иначе рефрейминг) – то, что помогает человеку в получении иных оценок. Особенно это полезно, если применяется к опыту, полученному в детстве, поскольку мы можем использовать наш зрелый мозг, наши взрослые знания и опыт нашей жизни для того, чтобы исправить недостатки логики маленького ребенка. Раз Боб Боденхеймер был первым, кто начал использовать НЛП при заикании, а я прочитала восхитительную историю Линды Раундс (Linda Rounds), которая избавилась от заикания после его сеансов, то было решено связаться с ним. К моей радости, он согласился провести несколько сеансов терапии. Всего-навсего за пять или шесть сеансов мы заново пересмотрели мое детство, произвели досмотр корней моей системы убеждений и заменили негодные фрагменты теми, которые были более содержательны и пригодны. Я продолжила сеансы и после, всего их было примерно 10 - 12, но самые большие и важные изменения произошли в ходе тех первых сеансов. Что интересно, все эпизоды детства, которые в ходе тех сеансов были нами пересмотрены заново с изменением точки зрения, смотрелись со стороны совершенно незначительными. Было трудно поверить, что они могут привести к таким тяжелым последствиям, как заикание. Как я понимаю сейчас, они создали определенную карту, среду, в которой монстр заикания чувствовал себя как дома. После изменения карты моя речь потекла гораздо легче, и большая часть тех напряжений, которые сопровождают речевые ситуации, ушли навсегда. Как я понимаю это сейчас, изменение моих убеждений был самой сложной частью моей «гексагонной терапии», и использование НЛП сберегло для меня многие месяцы или даже годы усилий, не говоря уже о разочарованиях, которые неизбежно сопутствуют самостоятельным попыткам борьбы с детскими страхами. ИЗМЕНЕНИЕ СИТУАЦИИ Год кропотливой и напряженной работы ушел у меня на то, чтобы достичь спонтанности в разговоре. Без страхов и колебаний, без поправок на заикание. Это был не простой год. Мне пришлось отказаться от многого, чтобы выкроить время из своей занятой жизни. Еще год мне потребовался для тонкой настройки моей речи, и, честно говоря, работа эта все еще продолжается. Впридачу к сеансам с Джоном Харрисоном и Бобом Боденхеймером я читала все, что было каким-то образом связано с моей проблемой. Я читала все посты на форуме нейросемантики и сама писала туда почти ежедневно. Я обязала себя присутствовать на всех встречах Клуба Ведущих. Я даже поступила в школу клоунов, чтобы чувствовать себя более комфортно перед аудиторией, и на Шекспировские актерские курсы – большое испытание для людей, для которых родной язык не английский. Помимо этого, когда была возможность, я упражнялась в своих разговорных навыках со случайными прохожими, ставя себя во все более и более сложные ситуации. Я научилась говорить о своем заикании открыто и доброжелательно, не чувствуя стыда или еще того хуже. Все эти усилия, хотя и отнимали много времени, дали мне очень многое. Результатом этих серьезных усилий стало то, что никакое лечение до этого мне не приносило, а именно: свободу. Я была свободна от изнуряющей борьбы, которая до этого была атрибутом всех моих разговоров. Я была свободна от страхов и чувства неполноценности. Самое важное, я была свободна от убеждений, которыми ограничивала себя на пути собственных достижений. Я всегда полагала, что не должна выступать на публике, поскольку моя речь утомляет людей, и ее просто больно слушать. Клуб Ведущих изменил это убеждение. В 2011 году я приняла участие в конкурсе ораторов Клуба и победила в двух номинациях: клубной и на уровне штата, а на уровне региона заняла второе место. Помню, как один из зрителей позже подошел ко мне и сказал: «Это лучшее выступление, которое я слышал более чем за 10 лет в Клубе». В том же самом году я совершила то, что мне казалось совершенно невозможным: я стала вторым человеком в команде моего Клуба, получив должность вице-президента по обучению. Кроме того, меня дважды признали «выдающимся членом Клуба Ведущих». Я поняла, что люблю говорить, и, в частности, получаю большое удовольствие от публичных выступлений. Прежние сражения давно уже ушли в прошлое, и я открыла, что нет таких речевых ситуаций, которых бы я опасалась или старалась бы избежать. И это для меня имеет гораздо большую ценность, чем та искусственная плавность речи, которая требовала от меня контроля дыхания и определенного способа проговаривания звуков, и которая грозила исчезнуть в тот самый момент, когда она была нужна мне более всего. ЭТО НАВСЕГДА? После того, как моя речь вдруг полностью развалилась в 2001 году, когда мне пришлось говорить на новом языке, я должна была бы всегда держать в уме вопрос о том, насколько стабильна моя вновь приобретенная свобода речи. Однако, сейчас у меня таких опасений нет. Как только я поняла, что заикание это не какая-то константа, над которой у меня нет никакого контроля, а система, все компоненты которой управляемы, возможность рецидива больше не представляется мне концом света. На самом деле, у меня было несколько моментов, когда я вдруг ловила себя на том, что в каких-то ситуациях ступоры возвращались. А еще я до сих пор обнаруживаю некоторую зависимость вариаций плавности речи от своего эмоционального состояния. Например, мне все еще сложно поддерживать эмоциональный разговор, особенно если я боюсь обидеть кого-то. Я еще чувствую укол, когда сталкиваюсь с невнимательным слушателем, который может прервать меня на полуслове и начать говорить о чем-то еще. Есть у меня такие моменты. Но я знаю, что делать. Я могу увидеть признаки того, что сползаю в свое старое состояние, успеть поймать себя и вернуть на путь свободной речи. Такие эпизоды меня не пугают. Я понимаю, что такое вполне может быть, пока чудовище заикания не ушло полностью, освободив территорию. Но поскольку те времена, когда я вела с ним безмолвную битву, уже довольно давно прошли, я чувствую, что оно потеряло всю свою силу. Я чувствую, что то заикание, которое я знала, ушло. Мое состояние заикающегося человека ушло. Мои страхи и неуверенность в себе ушли. Я знаю, что это такое – быть свободной. На самом деле это очень просто: достаточно открыть рот и отдаться потоку слов. И это не то, что я когда-нибудь смогу забыть. Выступления Анны в Клубе Ведущих можно посмотреть на сайте: www.amargolina.com/fluency КАК ГЕКСАГОН ИЗБАВЛЯЕТ ОТ СТРАХА РЕЧИ Рут Мэд «Не плачьте. Не возмущайтесь. Понимайте». Спиноза Д вижущей силой моего бытия было стремление к пониманию. Необходимость более глубокого изучения всегда преследовала меня, и ничто не расстраивало меня так сильно, как остаться в неведении относительно чего-то, что я не только хотела понять, но и испытывала в этом необходимость. Дело в том, что заикание для меня всегда было загадкой, вероятно поэтому оно так долго мне не поддавалось. Заикание всегда представлялось мне в образе этакого громилы с бейсбольной битой, который неожиданно налетает на меня сзади и лупит меня по затылку со всей своей силы. И каждый раз, когда это случалось, я была смущена и удивлена, как и в предыдущий. И где здесь логика? Это что, все шутка? Или это сумасшествие? Все это для меня просто не имело смысла. Я прошла долгий путь от “озадаченной ” до “понимающей ”. И прежде чем ситуация начала проясняться, я уже не заикалась в течение многих лет. А что я ожидала? Понимание всегда приходит позже. Тот факт, что я добилась плавной речи прежде, чем поняла процессы, лежащие в основе заикания, научил меня тому, что понимание не обязательно предшествует исцелению, да и не обязательно ведет к нему. Мое понимание возникло изначально из моего опыта заикающегося человека, а затем уже и не заикающегося, из моих наблюдений, которым позже, прочитав книгу Джона Харрисона «Переосмысление заикания», я смогла дать имена. Что, в конце концов, помогло мне собрать отдельные элементы в одно неделимое целое. СДЕРЖИВАТЬ СЕБЯ Одна из самых первых вещей, которую Харрисон предлагает сделать немедленно, это обозначить различие в том, как рассматривать заикание. Он предложил заменить слово “заикаться” на слово “сдерживаться”, во всех случаях, когда я говорю о своей проблеме. Что оказалось очень полезным для понимания того, что же происходит на самом деле. Само понятие «сдерживаться» подразумевает наличие цели в ситуациях ступоров, в которые я попадала. Это подразумевает также вашу ответственность в таких ситуациях. К тому времени я уже начинала избавляться от изначального своего понимания заикания как парня с бейсбольной битой, которым мне ни за что не научиться управлять. Так что когда я говорю здесь о заикании, я понимаю, что «заикаться» - это слово с набором значений. Полагая, что «сдерживать себя» лучше отражает то, что происходит, когда мы заикаемся, Харрисон пишет: «Постоянно называя его (заикание) так, будто это нечто целостное, мы придаем ему некую реальность, что, в свою очередь, маскирует то, что происходит на самом деле. Даже замена на «блокировка» уже выглядит лучше, поскольку предполагает нечто такое, что заблокировано». ВСЕОБЩАЯ ВНУТРЕННЯЯ СВЯЗЬ Джон Харрисон писал: «Заикание - это созвездие разнообразных проблем, включая сложности с самоутверждением, неверную самооценку, неохотное выражение своих эмоций, небезупречный речевой аппарат и так далее». Относительно взаимосвязей я кое-что начала понимать, хотя на тот момент была еще не способна связать свои представления о жизни и заикание. Я вдруг поняла, как одни стороны моей жизни влияют на другие. И, в конце концов, поняла, что практически все, происходящее со мной, так или иначе влияет на мое заикание. Если я разговаривала с человеком, которого ставила выше себя, и который вдруг начинал стряхивать воображаемые пылинки с моего плеча, я заикалась больше. Если я думала о заикании, зацикливалась на том, как правильно произнести слово, я заикалась больше. Если, наоборот, я была слишком занята, чтобы волноваться из-за него, я заикалась меньше. Если я начинала концентрироваться на ощущениях до того, как произнесу слово, я заикалась больше. В окружении друзей я заикалась меньше. Если я говорила под «тик-так» метронома, а потом наставало время перенести эту технику в класс, то новый способ речи вступал в конфликт с моим здравым смыслом. «Чего ты добиваешься? Доказать всем, что ты говоришь как робот? Да… это так и есть … тупой робот. Давай возвращайся к заиканию. Это будет получше». В конце концов две концепции в моей голове превращались в двух поросят в джутовом мешке, а речь заметно ухудшалась. Мои эмоции влияли на заикание. Плохое самочувствие влияло на заикание. Общество критически настроенных людей влияло на мое заикание. Попытки исправить речь влияли на заикание. Зацикленность на заикании катастрофически ухудшала речь. Таким образом, на мою речь влияло всё. Любой успех влиял на мое настроение, и это, в общем-то, уменьшало заикание. Понимание того, как все в моей жизни связано, началось с одной необычной и немного глупой истории, которая, тем не менее, вывела меня на суть того, что происходит с моей речью. Когда это история произошла, я, по счастью, уже исписывала свободной записью каждый день кучи страниц, поэтому записала и ее (как делала почти со всем, что происходило в моей жизни в это время). БОЛЬШИЕ КРАСНЫЕ ПЯТНА Мы с подружками пошли на «мейк-ап вечеринку», где можно было сделать необычный макияж и попробовать известную косметику. И когда потребовались добровольцы, моя рука поднялась сама собой, так как мне очень хотелось посмотреть, что широко разрекламированные средства смогут сделать с моей кожей. И вот, замечательно… десять стульев, выставленных в ряд… я сидела ближе к концу. Я была взволнована, так мне хотелось опробовать замечательное средство, о котором в Далласе кричали на каждом углу. Для начала девушка, ведущая презентацию, рассказала нам о чудесных свойствах этого косметического средства, заверив нас, что наша кожа станет «гладкой, блестящей и эластичной». Меня будто кольнуло что-то в этот момент… будто что-то было «не так». А в голове неожиданно всплыл образ кожаного седла, висящего в сарае у моего родственника. Я наблюдала, как колдовали над моими подругами, и была очень этим впечатлена. Наконец, настала моя очередь. Девушка нанесла крем на мое лицо, и оно преобразилось. Кожа стала выглядеть привлекательной и словно засветилась. Ведущая была довольна. Она продолжила наносить средство оставшимся девушкам, а я тем временем подсела к своим подругам, которые смотрели на происходящее. Все мы были в полном восторге от полученного эффекта. Я прошла на кухню, чтобы принести всем кофе, и тут я услышала: «Смотри, смотри что с твоим лицом”. Я бросилась в ванную и ужаснулась: отражение в зеркале повергло меня в шок. В отличие от других, у меня была реакция на крем, и все мое лицо покрылось уродливыми красными пятнами. И тут я вспомнила о предчувствии, которое возникло у меня, когда ведущая использовала слова «гладкая, блестящая и эластичная», и как мое подсознание связало их с образом конского кожаного седла. Я засыпала девушку вопросами о составе крема и т.д. Она достала буклеты, написанные создателями косметических средств, и громко прочитала их вслух, чтоб все услышали. Одна из подруг, что были на вечеринке, достала ее средство для очистки кожи и все были шокированы тем, что некоторые ингредиенты косметики совпали с теми, что были в очистителе кожи. Я вернулась домой с вечеринки и записала: «Как это странно, что чьи-то представления могут создать формулу, эта формула становится продуктом, а этот продукт приводит к появлению на моем лице красных пятен». Для меня было удивительно, как же на свете всё взаимосвязано. Представление о коже: «нечто такое, что требуется сохранить гладким и эластичным», привело к появлению продукта, ингредиенты которого, предположительно, должны были сохранять кожу гладкой, блестящей и здоровой и защищать ее. Такое представление имеет под собой внешний эффект. В моем случае после применения продукта были как эмоциональные (испуг, досада), так и физические изменения (большие красные пятна). И хотя сейчас это для меня очевидно, но в то время взаимосвязь событий не казалась для меня такой уж понятной. УСТРАНЕНИЕ СИМПТОМОВ Общей чертой между большими красными прыщами и заиканием было то, что я сама была очень похожа на того врача, который боролся лишь с симптомами заболевания, дав мне небольшой тюбик крема, который не помогал. Так и я многие годы имела дело только с симптоматикой, которая была налицо, когда я говорила: «сильные ступоры и запинки». Я начинала понимать в то время, что заикание - это лишь видимый симптом чего-то более глубокого и сложного (как и те мои красные пятна). Но тогда я еще не пыталась разобраться в том, что бы это могло быть. Как врач, который лечит симптомы, и никогда, вероятно, о них потом не вспомнит, я боролась только со ступорами и запинками, не заботясь о том, что их вызвало. Я хорошо помню Абрахама Маслоу (Abraham Maslow) и других «великих» в движении «самоактуализации» и понимала, что он сказал очень верно: если вам нужна отправная точка, «точка зеро», для какой-то, как вам кажется, отдельной проблемы, обратитесь к вашему мировоззрению, посмотрите на ситуацию шире. Учение Абрахама Маслоу позволило мне смотреть на то, что казалось изолированным, как крем для лица, и знать, что если взглянуть назад, все дальше, и дальше, и дальше, то можно добраться до истинного замысла создателя (или архитектора). Если замысел неверен, то продукт либо не будет работать в долгосрочной перспективе, либо будет вреден. Здесь все мне было совершенно понятно. Когда Маслоу говорит о мировоззрении, он не имеет ввиду то, как мы оцениваем себя, свою персону, он имеет в виду то, как мы смотрим на мир. Он был убежден, что мы - это те, кто изучает мир, а не является объектами собственного изучения. Поэтому когда он говорит «мировоззрение», он вовсе не имеет в виду самооценку или уверенность в себе (хотя это тоже важно). Он говорит о том, насколько реалистично мы воспринимаем окружающий нас мир. Эти идеи я впервые перенесла на свое понимание заикания. Правильно ли я понимаю причину заикания? А может быть, заикание это побочный продукт сложной согласованной системы, примерно как асфальт это побочный продукт переработки нефти в Техасе? Если мои ступоры побочный продукт какой-то внутреннего конфликта, то попытка контролировать заикание ничем не лучше попытки лечиться от больших красных пятен. СЛИВАЕМСЯ С ПРИРОДОЙ Природа как река. Эта река проходит сквозь меня. Речь - часть этого спонтанного речного потока. Эта моя «речная» составляющая (моя спонтанная, изначальная, приходящая бессознательно/подсознательно сущность) движется по пути наименьшего сопротивления. Есть и другая моя составляющая, которую я называю «сопротивление этому потоку». Ее еще мы называем «сознание, воля, сознательное намерение, мысли, убеждения, представления». Причина, по которой наше сознание находится в конфликте с природой, заключается в том, что я называю «врожденный условный рефлекс». Этот рефлекс похож на тормозную систему в машине. Он сопротивляется легкомысленной природной спонтанности, так как наш разум смотрит на все спонтанное и натуральное свысока. Все мы наследуем эти условные рефлексы и передаем их из поколения в поколение, пока не переключим свой великий интеллект на свои убеждения, отношения и ценности. Когда я заикалась, конфликт между потоком и сопротивлением потоку становился очевиден. Поток я представляю как реку, а сопротивление - как плотину, которую мы сами и соорудили, чтоб перекрыть течение. Начав с того, откуда речь возникает («Речь – производная моего сознания»), я пришла к «логическому» выводу: «Если речь это процесс сознательный, то я должна продумывать каждое слово, которое намерена сказать, думать о каждом вдохе, который делаю, а еще мне надо тщательно планировать что и как я собираюсь говорить». Эти убеждения, в свою очередь, привели к определенному поведению (чем больше я думала о речи, тем больше я заикалась). А чем больше я заикалась, тем сильнее это сказывалось на моем настроении: чувство беспомощности, гнев, полное бессилие чтолибо изменить. Страх наложил отпечаток на все мои эмоции, и это повлияло на мое отношение к себе, а это, в свою очередь, сказалось на моей индивидуальности (так как я все больше и больше зацикливалась на моем желании заставить себя говорить). Ничто так не вредит индивидуальности, как контроль со стороны критически настроенного сознания. И конечно, сознательные усилия и спонтанность работали в обратной пропорции: чем больше я усилий я прикладывала к речи, тем меньше во мне было спонтанности. Другими словами, как только мое сознание взяло на себя контроль над процессом спонтанной речи, так я окончательно разрушила речевой процесс, и это всерьез заставило меня опасаться за будущее своей речи. Попытка сознательно контролировать свою речь оказалась главным виновником, поскольку сознательный контроль разрушает поток спонтанной речи. ЭМОЦИИ: ЯЙЦО ИЛИ КУРИЦА? Применительно к заиканию этот вопрос звучит так: «Что появилось первым: заикание или эмоции?» Или так: «Что первично: навязчивый страх перед незнакомыми речевыми ситуациями или заикание?» Для меня было абсолютно неважно, что появилось первым. Я знала только, что существует связь между заиканием и страхом. Когда мне нужно было говорить, были и страх речи и страх предстоящей ситуации. Я узнала у Маслоу кое-что еще, а именно: страх это реакция. Чувства это реакции: иногда на события, иногда на поведение, иногда на убеждения, ценности или отношения. Все что я могу сказать, это то, что когда-то я ужасно заикалась, а сейчас не заикаюсь… и вместе с заиканием ушел и страх. Я знала, что точно так же, как и в той ситуации с макияжем, когда мои эмоции были реакцией на большие красные пятна (Господи, это ужасно и отвратительно!), в ситуации с заиканием имеем то же самое: чувство беспомощности и страха было реакцией на что-то, а этим «чем-то» было поведение, которое мы называем заиканием. Заикание всегда предшествовало моему страху заикания, а мое неверное восприятие окружающего мира всегда предшествовало заиканию. Более того, по-видимому, все это вместе влияло на все в моей жизни. Это и привело меня к убеждению, что как только исчезнет заикание (неважно по какой причине оно возникло), уйдет и страх. Так в итоге и получилось. Но я не могла заставить исчезнуть заикание. Мой мозг был не способен управлять им. Мне пришлось осознать, как ступоры связаны со всем происходящим. Возможно ли, что запинки были побочным продуктом моих ложных убеждений по поводу того, что я должна делать, чтобы улучшить свою речь? Возможно ли, что запинки это побочный продукт того, что моя воля перехватывает управление процессом, который должен быть спонтанным и естественным. В то время я услышала слова Кришнамурти. Он говорил примерно так: «Возможно ли для вас избавиться от страха прямо сейчас? Не отрицать его существование, не сопротивляться и не притворяться, что вы его не чувствуете. Это наша сегодняшняя задача: избавиться от страха. И если у нас это не получится, значит, мы зря потратили время». После этого он показал, как страх связан со всем остальным. Страха не существовало бы, если бы человек не мог мыслить. А для того, чтобы понять наши мысли, нужно научится отделять мысли от наблюдения. Так что даже страх связан со всем происходящим. АНАЛИЗ ПАРАЛИЗУЕТ Мои ступоры были похожи на паралич. Паралич из-за анализа. Когда я пыталась проанализировать то, что происходит в момент речи, появлялись ступоры. Когда я пыталась исправить свою речь, я заикалась. Когда я рассматривала свою речь как представление, я заикалась (я не просто относилась так к своей речи, я и вела себя так, будто моя речь это представление). Я увидела еще кое-что, что приводило к появлению ступоров. В случае, если не удавалось синхронизировать взаимодействие между интуитивным и спонтанным Большим Я и интеллектуальным сознательным Малым Я, заикание было сильнее. Если во время речи мое сознание перехватывало управление и начинало заниматься критикой, энтузиазм у меня тут же пропадал, и я теряла всякий интерес к тому, что хотела сказать. Это привело меня к убеждению, что чем сильнее влияние сознательной части моего разума, тем слабее поток спонтанной речи. Как собрать это воедино? Я не знала, но намерена была разобраться. СВЯЗИ, СВЯЗИ, СВЯЗИ Бакминстер Фуллер говаривал: “Раздумья отделяют события одно от другого, а Понимание соединяет их. Понимать, - заявлял он, - это значит установить взаимосвязь между событиями”. Как-то я выписала то, что получалось из моих наблюдений относительно взаимосвязи элементов речи. Долгое время мне внушали, что я могу исправить свою речь, используя специальные речевые техники, поэтому я полагала, что моя речь - результат работы моего разума. Логически следуют соответствующие установки, касающиеся речи: мне нужно думать о речи, прилагать максимальные усилия, чтобы правильно дышать, заранее обдумывать слова, практиковаться. Ступоры не исчезнут, пока мой цензор в голове не одобрит то, что я хочу сказать. Говорить было не просто, но я верила, что чем больше усилий я приложу, тем лучше, мне думалось, буду говорить. И я старалась: вымучивала звуки, преодолевая спазмы. Но ситуация заморозилась. Ничего у меня не получалось, несмотря на все мои мучения. Эта остановка ввергала меня в растерянность. Я была в тупике и в отчаянии. Полный беспорядок начался и в моем физическом состоянии: сердце колотилось, лицо пылало жаром. Мне надо было что-то делать. Мое тело отвечало ступорами, и не важно, что я говорила, мой внутренний критик отвергал все. У меня всякий раз повторялись и поведение, и заикание, и отсутствие прогресса. Мой разум действовал все настойчивее, прикладываемые усилия для преодоления сопротивления (ими же выстроенного) возрастали. Сознательные намерения (воля) всё более укреплялись. Царила сумятица. Я была расстроена, так как верила в то, что моему разуму под силу решить эту задачу, и все же каждый раз это не удавалось. Когда мое сознание пыталось взять на себя контроль над спонтанным актом речи, я, на самом деле, разрушала речевой процесс. После этого у меня оставались опасения за будущее, разочарование, настоящая паника и ощущение беспомощности. Весь этот ужас заставлял меня заикаться и ступорить еще больше. Все это было очень похоже на порочный круг. ВЛИЯНИЕ РАЗМЫШЛЕНИЙ НА МОЮ РЕЧЬ Если вам когда-нибудь приходилось управлять машиной с механической коробкой передач, то вы наверняка обращали внимание на то, как же все синхронно происходит. А теперь представьте, что вы поднимаетесь на вершину холма, позади вас колонна машин, и вдруг вас посещает мысль «Боже, что же мне дальше-то делать?» И вы начинаете судорожно соображать, как и в какой последовательности вам надо что-то делать. Как вы думаете, повлияло бы это на синхронность? Нечто похожее происходило и с моей речью. Некоторые люди говорят: «Ты слишком много думаешь об этом, постарайся не думать о каждом своем шаге». Конечно, вы знаете, что это глупо, потому что чем больше ты думаешь о том, чтоб не думать, тем больше ты об этом думаешь. Фраза “Не думай, когда ты говоришь” подразумевает, что сознательный контроль полностью исключен из процесса. Когда ты действуешь синхронно, твое тело работает инстинктивно, без всяких лишних рассуждений, полагаясь лишь на скрытые подсознательные импульсы. ГЕКСАГОН ХАРРИСОНА Детальные наблюдения своего заикания и других заикающихся в Мюнхене, дали мне лишь смутные представления о заикании вообще. Помимо этого, в течение многих лет я занималась по специальным методикам в США и в Германии. Я часами занималась свободным письмом, и после нескольких месяцев выписывания «реки» (так я называла свой спонтанный поток) мое заикание ушло. Естественно, мне очень хотелось разобраться, что же все-таки произошло. Откройте книгу Джона Харрисона “Переосмысление заикания”. В это книге Харрисон дает понимание того, что заикание формируется не какой-то одной причиной, а комплексом взаимосвязанных друг с другом факторов. Для наглядного объяснения своей теории он придумал Гексагон, пометив каждую из шести его вершин своим именем или ярлыком. Вот эти шесть вершин Гексагона: - Восприятие - Убеждения - Поведение - Эмоции - Физиологический отклик - Намерение. Когда я дошла до этой части книги, в моей голове неожиданно высветилось огромное красное слово «Achtung!», и я вся обратилась во внимание. ПОВОРОТНЫЙ МОМЕНТ ХЭЛЕН КЕЛЛЕР Вы помните историю со слепой девочкой Хэлен Келлер? Для того, чтобы научить ее произносить слово «Вода», учитель выливала воду ей на руки. Она повторяла это раз за разом, пока девочка, не соединила физическое ощущение воды со словом «вода». Вы помните, что это простое упражнение стало для нее поворотной точкой? Похожий эффект оказал на меня Гексагон Харрисона. Все с чем я сталкивалась до этого момента, вдруг получило свои имена, и эти имена имели смысл. Стоит отметить, что Харрисон не просто перечислил шесть методов или шесть теорий. Он перечислил шесть элементов, которые были мне хорошо знакомы. Взаимосвязи, найденные мной, обрели смысл. Просто потому, что Харрисон сумел дать им названия. Опа, подумала я, да это же все знакомые места! Неясные смутные очертания вдруг приняли вид знакомого пейзажа. Смотрите, я в знакомом месте… теперь я точно не заблужусь. Я чувствовала себя как дома. То, что я называла “взглядом”, “мировоззрением” или “способом, с помощью которого я смотрю на мир”, походило на то, что у Харрисона называлось «Восприятием». Используя логику, я анализировала свои мысли, формируя выводы, объясняющие что-то. Многие из этих объяснений оказались ложными. Я создала целую систему идей подтверждающих, что моя воля способна улучшить мою речь. Эти идеи соответствовали тому, что Харрисон назвал «Убеждением». Когда я переносила свои убеждения в жизнь (затрачивая много усилий на правильное дыхание, планируя слова и упражняясь), эти сознательные усилия приводили к нерешительности, к ступорам и запинкам. У Харрисона это было слово «Поведение». Когда на свое поведение я реагировала смущением или когда с помощью письма мне удалось избавиться от неприятного эмоционального осадка и освободить заблокированную энергию, то самым подходящим словом здесь «Эмоции». Когда я собиралась говорить плавно и терпела неудачу, или мой разум разрывался на две части между спонтанной и сознательной речью, это назвалось «Намерением». И, наконец, когда мое сердце готово выпрыгнуть из груди, я краснею в ответ на поведение или эмоциональную реакцию, Харрисон использует понятие «Физиологический Отклик». Я вдруг ясно осознала, как мои эмоции формируют мое поведение, как физиология влияет на мои намерения. Как мои убеждения влияют на поведение, а поведение влияет на эмоции… Все элементы влияют друг на друга и усиливают друг друга. Когда улучшается мое самочувствие, ослабевает и заикание. Как только меняется убеждение, меняется и поведение. Моя интуиция позволяет мне использовать мои самые глубокие чувства и восприятия. Все в нашем мире взаимосвязано. НЕГАТИВНЫЕ ЭФФЕКТЫ МЫШЛЕНИЯ Задолго до того, как я услышала о Гексагоне, в тот период, когда я говорила плохо как никогда, я увлеклась идеями «Позитивного Мышления». Я совершенно была этим увлечена. Иногда позитивное мышление рассматривается как нечто связанное с философией нового времени или связанное каким-то образом с законом притяжения, но тогда позитивное мышление считалось большой причудой. Я не замечала связи между моей все ухудшающейся речью и моим новым «позитивным» отношением к жизни. Когда я приехала в очередной раз навестить моих родителей, я рассказала о позитивном мышлении отцу. Мой папа, консультирующий попавших в депрессию людей, крайне несерьезно отнесся к самой идее позитивного мышления. Он заметил мне, что почти каждый, кто приходил к нему на консультацию, приносил с собой книгу «Сила позитивного мышления» (The Power of Positive Thinking), пусть даже спрятав ее подмышкой, либо хотя бы вспомнив про нее. Мой отец даже об авторе книге говорил иронично, называя его не Норман Винсент Пил (Norman Vincent Peale), а Норми (Normy) Винсент Пил. Я заявила своему папе, что хочу быть позитивной, несмотря ни на что. На что он ответил: «Хорошо, удачи. Опасность в том, что довольно скоро ты перестанешь соображать, что ты видишь и что ты слышишь, и перестанешь понимать, где правда и реальность». И я сказала моему здравомыслящему отцу: «Не будь таким негативным. Не бывает так, что это не работает вообще. Это просто не работает для тебя». Мой отец напомнил мне: «Если это не работает – это не работает и точка. Если ты не можешь плавать, держась за бортик бассейна, это значит, что Линдберг младшая не может плавать, держась за бортик бассейна». Он сравнил позитивное мышление с «хорошей миной при плохой игре». И когда я ответила, что не хочу слышать негатив, он уверил меня, что воспринимая реальность негативной, я доверяю своей интуиции. На вопрос «почему это так?», он ответил (напомнив мне, сколько раз меня спасала моя интуиция), что интуиция, особенно предчувствия, часто выдает «негатив». Он сказал мне, что позитивное мышление - это все-таки просто мышление, а «позитивное» - это всего лишь ярлык. Он сказал: «Не тебе решать, негативная реальность или позитивная. Единственный вопрос, на который ты можешь дать ответ, “правда ли это?”». И когда я его спросила, как я могу распознать что есть правда, а что нет, он ответил, будучи прагматиком: «Это работает? Это ты знаешь. Если ты точно можешь плавать, пока держишься за стенку, то это будет работать (ты способна плавать, держась за стенку бассейна)». Он продолжал “Ты сама знаешь, какой помехой для нормального хода вещей, может стать одержимость чем-либо (он знал, как хорошо я это чувствую). И это не ‘время от времени’. Это так всегда». Он не хотел напоминать мне о том, что моя одержимость по поводу моей речи всегда ухудшала речь (об этом я ему часто говорила), потому что он всегда был очень тактичен и никогда сам не поднимал тему моего заикания. Еще цитирую слова моего папы на его любимую тему правды: «Если ты хочешь решить проблему, важно сказать себе, что в действительности происходит в этот момент, а не давать каких-то выборочных оценок». Он говорил мне, что объективная оценка крайне необходима, если я хочу решить те проблемы, с которыми я столкнулась. КАК УБЕЖДЕНИЯ ВЛИЯЮТ НА СДЕРЖИВАНИЕ Мой отец считал, что контроль и оценка моего близкого окружения перешли в самоконтроль, который негативно повлиял на мою спонтанность и, в конце концов, заставил меня сдерживаться. Мои родители стали замечать, что заикание стало брать свое. Часто я энергично вступала в разговор, но через несколько секунд или минут я могла остановиться на середине фразы, даже не заботясь о том, чтобы завершить начатую мысль. Мои друзья часто мне говорили: «Давай, закончи предложение. Что ты хотела сказать?» Даже когда я просто записывала то, что происходило с моей речью, мои предложения часто оставались незаконченными. И раз уж такое происходило даже на бумаге, можно представить, что творилось у меня в голове. Дальше я привожу некоторые заметки, которые я написала после истории с большими красными пятнами. «Вот так да! Кто в здравом уме положил бы химикаты в крем для лица? Эта девушка должна быть сумасшедшей!» «Не будь такой строгой. Она очень приятная, и люди к ней хорошо относились». «И что с того, что она приятная. Этим продуктом можно только покойникам пользоваться». «Да, но ведь ты заметила, что у других девушек не было реакции». «И что это должно значить?» «Оставь свой негатив. Не суди. У каждого может быть свое мнение». «Каждый может иметь право на собственное мнение. Но не может иметь права на собственные факты». «Опять ты начинаешь. Кто ты такая, чтоб говорить, что она не права? Перестань быть такой негативной. Хватит судить людей». «Ты знаешь, чего я хочу? Я хочу, чтобы ты была на моей стороне. Ты всегда говоришь мне не судить, но сама же осуждаешь меня за мое осуждение. Мне нужно, чтобы ты выслушала меня без критика. Просто будь на моей стороне. Я уже так устала…» И здесь, на середине фразы, запись обрывается. Так в очередной раз я наблюдала, как сдерживающие убеждения приводят к моему собственному сдерживанию (такое сдерживание появляется и в речи и в письме). НАДЗИРАЮЩЕЕ ВОСПРИЯТИЕ Первый звонок для меня прозвучал, когда родители упомянули о самоконтроле. В течение нескольких лет (заикание было - хуже не придумаешь) я зорко следила за своим восприятием и за своими ответными реакциями, осуждая себя за то, как я говорю и как я смотрю на это (разве не забавно, что я называла эту цензуру «позитивным мышлением»?). И чем больше я себя контролировала, тем сильнее я ступорила, заикалась, плевалась и сдерживалась. Словно критически настроенная часть моего разума ополчилась на мою собственную интуицию и чувство здравого смысла. Я, которая всегда говорила «скажи так, как ты думаешь», абсолютно перестала заботиться о том, что же на самом деле я хочу сказать. Я просто хотела выдавить из себя все необходимые слова и убежать к черту прочь от всего этого. А убежать я пыталась (не сознавая этого) от контроля моего пытающегося главенствовать разума. В глубине я знала что и как сказать без всякого размышления об этом. Я знала, что мне нужно делать (начиная твердо и имея самые серьезные намерения), но мой Цензор всё это браковал. Он осуждал меня, пугал, и меня охватывало тяжелое чувство неудачи, добавляя еще и чувство вины за то, что я не имею право на свое мнение. А если у меня даже и было это право на собственное мнение, то у меня не было права выражать его вслух. Это было похоже на то, будто мой интеллект затормозил прямо на середине предложения, поднял руку (как охранник на переходе у школы) и сказал: «Эй, стоп, задний ход!». И ничего определенного я не могла сказать вообще. ДОКУЧЛИВЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ К моменту, когда я покидала родительский дом, моя одержимость Позитивным Мышлением сошла на нет. Произошло это из-за того, что одна из гуру ПМ окончательно добила мою речь своей установкой, что перед тем, как что-либо произнести, нужно убедиться, что сказанное будет соответствовать трем критериям: 1) есть ли позитив? 2) есть ли необходимость? 3) приятно ли это? Когда я пыталась проделать все это на практике, я заикалась настолько сильно, что нельзя было понять вообще ничего. Моя мама улыбалась, когда я прощалась, уезжая. ВЫЙТИ ИЗ СЕБЯ В свой книге «Переосмысление заикания» Джон Харрисон писал, что большинство заикающихся с трудом проявляют гнев. Это было сказано как раз обо мне. Даже будучи совсем еще ребенком, я очень беспокоилась, когда люди ругались друг с другом. Моя мама рассказывала, что когда мне было года четыре и они с папой ругались, я тащила стул, ставила его между ними, забиралась на него, брала их за руки и молча соединяла их. Это производило настолько сильный эффект, что спор сразу утихал. Со мной раз или два было такое, что я сама не понимала. Однажды на групповых занятиях нам задавали вопросы, чтобы мы смогли познакомиться и лучше узнать друг друга. Один из таких вопросов был «каков ваш любимый цвет?». Я оглядывала комнату и думала: “Что это со мной? У меня нет такого цвета. Все здесь знают, что они любят, а я нет. Мне нравится зеленый, если это трава, но если небо, то не нравится». И тут парень, сидящий рядом, встает и говорит: «Мой любимый цвет синий. Синий - единственный цвет, который мне нравится». Так что, я была следующей и просто сказала «зеленый», потому как слово “зеленый” было сказать проще всего. И этот цвет ко мне прицепился. Я постоянно получала зеленые ленточки, карандаши и блокноты, ведь это «твой любимый цвет». Но, даже не смотря на то, что я не могла определиться с любимым цветом, фильмом, и другими любимыми вещами, в отношении себя я во многом оставалась реалистом. Когда меня просили поучаствовать в обсуждении, я говорила: «Нет, я заикаюсь». Те, кто спрашивал, оставались под впечатлением. Они начинали бормотать что-то вроде «не наговаривай на себя» или «мы даже и не замечали, что ты заикаешься» (будто мне не полагалось знать и признавать, что я заикаюсь). Я всегда отвечала: «Да, я неглупая, и иногда со мной весело, я легко схожусь с людьми. А еще я и заикаюсь». Для человека заикающегося признаваться в этом было неслыханно. НЕУЖЕЛИ ЗАИКАНИЕ ИЗ-ЗА КОНТРОЛЯ? Первый намек на то, что причиной ступоров и задержек мог бы быть чрезмерный контроль, я получила в 13 лет, когда логопед задал вопрос моей маме, не считает ли она, что в моей семье кто-то слишком сильно контролирует. В то время никто еще не говорил о таких проблемах, к тому же считалось признаком хорошего тона, когда один из членов семью брал на себя роль «босса». Часто можно было встретить слова «организующий» и «управляющий», но никогда слово «контролирующий». Поэтому моя мама молча посмотрела на логопеда, ее серые глаза, очки, и как всегда вежливо ответила: «Нет, дорогая, я не думаю, что кто-то в нашей семье может чрезмерно контролировать». Позже, этим вечером, я слышала, как она рассказывала моему отцу о том, что произошло в клинике. И когда она перешла к «я не думаю, что кто-то в наше семье может чрезмерно контролировать», папа остановил ее : “Ты слышала, что произошло сегодня утром, перед тем как она пошла в школу?” Нет, она ничего такого не припоминала. Он продолжил, рассказав о том, как этим весенним утром я вышла прогуляться перед школой. И только я на несколько секунд присела на качели, как послышался голос сестры. Та, увидев в каком я хорошем настроении, громко закричала: «Смотрите на нее! Сидит здесь! Качается на качелях! Нельзя болтаться на улице перед школой!». Мне не приходило в голову удивляться, какое дело моей сестре до того, как я провожу свое время. «Живи и давай жить другим» - под таким девизом я жила, и не собиралась позволять кому-то портить мое настроение. ЗАИКАНИЕ ПОХОЖЕ НА БУРКУ Я часто слышала от людей, что их заикание не очень мешает им в жизни. Меня из этого списка можно смело исключить. По мне, жить с заиканием - это как носить бурку. Что бы вы делали, если бы вам было нужно носить ее всюду? Она бы ограничивала вас во всех ваших начинаниях. Собрались поплавать? Ой, подождите, я не могу плавать в моей бурке. Как на счет прогуляться по пляжу? Замечательно! Но какой смысл делать это в ней? Прогулка на велосипеде? Отлично, люблю это дело. Стоп… моя бурка может попасть между спицами. Заикание затрагивало все сферы моей жизни. Помнишь ту смешную историю? Мне она очень нравится. Погоди-ка, лучше я подожду с этой историей. Я наверняка застряну на самом интересном. Твои друзья болтают об Элвисе Пресли. И хотя твои родители жили через дорогу от Элвиса, а твоя мама каждый день выгуливала его собаку …. Нет, нет, нет… уж лучше помалкивать в тряпочку. Ты зависнешь на слове «Элвис» по меньшей мере минуты на две, а все вдруг уставятся на свои ботинки. И слово «Элвис» ничем ты не заменишь! Ты не можешь сказать «этот парень в синих замшевых ботинках», не рискуя увидеть, как твоим друзьям вдруг срочно понадобилось посетить ванную комнату, чтобы прочистить горло... всем сразу... А как насчет…как насчет ситуации, когда на работе на прошлой неделе понадобилось решить непростую задачу, и ты придумал нечто уникальное. Но мямлил так неуверенно, что тебя никто не стал даже слушать, кроме того парня, который сидел рядом с тобой (чтобы заработать на твоих идеях), и который затем нахально вышел перед всеми и предложил твои идеи как свои собственные. Постойте! Я совсем забыл! Он уже больше не у нас… на прошлом месяце его повысили до топ-менеджера. Я знала парня, который тайно был влюблен в девушку больше двух лет и который не мог выдавить из себя ни слова после «п-п-привет». А теперь… видите того парня… да-да, того самого прилизанного мужлана, который любит покровительственно похлопать по плечу. И вот когда мой знакомый, наконец, сумел справиться с нервами и через два года отважился пригласить девушку на свидание, этот «красавчик» его опередил и пригласил ее на «Призрак Оперы». Когда мой друг узнал об этом, он сразу же ушел с работы, завалился к себе домой, рухнул на кровать, натянув себе одеяло на голову и пролежал так несколько часов совершенно убитым. У меня всю жизнь было много ограничений. Если позволите, я бы предположила, что, возможно, одной из главных причин, по которой я была настолько терпелива, было то, что я была вынуждена встречаться лицом к лицу с теми же проблемами, с которыми сталкиваются все люди, заикающиеся так же сильно, как я. ГЛУПАЯ ТЕРПИМОСТЬ Терпимость не всегда настолько полезна. Примером такой чрезмерной терпеливости была одна история, которая запомнилась моим соседям. Мне тогда было 28. Все мои четверо детей были еще очень малы. И вот в один из вечеров мне решила нанести визит дама, которая приехала в наш маленький городок из Восточной Германии. Эта дама ждала своей очереди в парикмахерской, когда я оказалась там с детьми. Дама сообщила мне, что когда я ушла, парикмахер сказал (обо мне): «Это наша городская сумасшедшая». Раз уж эта крошечной дамочке так нравилось вгонять в тоску людей, то что может быть для этого лучшей мишенью, чем счастливый человек? Вы ведь не можете сильно подействовать на человека, которому и так плохо? Но Счастливая Ханна – совсем другое дело, здесь есть к чему приложить руку! Как бы то ни было, но в тот же день, примерно в 7 вечера, она постучала к нам в дверь. Мы только что поужинали, и я как раз напекла большой противень роллов с корицей (роскошные роллы, много масла и корицы, покрытые глазурью из коричневой сахарной карамели толщиной в полдюйма). Я оставила их остывать на печи, чтобы съесть утром на завтрак. Итак, эта дама, которую, кстати, звали Шарлотта, уселась и начала рассказывать мне о своей жизни в «старой стране», и как умер ее муж, и даже вспомнила о своей ссоре с директором школы в том городе в тот же день. Директор провел с ней беседу по поводу ее дочери, сказал, что та небрежна и неаккуратна в домашних заданиях и не сдает их вовремя, на что Шарлотта возразила (как она рассказывала): «Я хочу чтобы вы знали, что моя дочь Анни очень прилежная, перед тем как пойти в школу она очень тщательно моет все свои важные места». После этого я поняла, с чем мне предстоит иметь дело в этот вечер. А она продолжила рассказ о своем муже, похороненном на городском кладбище. «Я скасала моим тетям: ‘Тэтки, это корошо что Хельмут умер. Теперь мы знаем где он."» Несколько минут спустя она добавила. “Снаешь Рууут, у Хельмута совсем не растут цветы. Никаких цветов. Никаких! И я говорю себе… говорю ‘Шарлотта, может, цветы не растут, потому что он плохой шеловек, нет? ‘». Даже потом, когда я уже везла домой свою новую знакомую, она всё повторяла «трава не растёт... плохой шеловек … плохой, плохой шеловек». У меня не осталось иллюзий, что передо мной психически нездоровый человек. Но время шло, стрелка указала на 8, потом на 9, наступила полночь, потом 2 часа, потом 4. Когда она только пришла, я предложила ей роллы с корицей, она отказалась. Но затем она попросила тарелку и съела 3 штуки, после чего попросила вилку и принялась за работу. К 4 утра она уничтожила целый противень, а я все так же сидела напротив нее, наблюдая то, что происходит, даже не намекая, что, может быть, было бы лучше, если б она поехала домой, поскольку мне через несколько часов везти детей в школу. Я даже не подумала о том, что эта женщина просто использует меня, мою еду, время и энергию. Наконец я сказала: «Давай я отвезу тебя домой». На что она ответила: «Так уже почти утро. Я могла бы просто остаться и позавтракать с твоей семьей». Но я спустилась в гараж, выгнала машину, и, к своей чести, отвезла ее домой. Один из соседей видел, как я в 5 утра ехала в машине с Шарлоттой. После того, как я отвезла детей в школу, соседи поинтересовались, что там у меня вообще происходило. Когда я рассказала эту историю, они не смеялись. Они вообще не увидели в ней ничего смешного. Они сказали мне примерно так: «Что с тобой, девушка?», или «Да любой в здравом уме взбесился бы, попадись ему такая тетка». Или «У тебя, вообще, с головой все в порядке?» Из всей этой истории, а также из многих похожих, я вынесла поучительный урок о том, что лучше всего отправлять Гарольда Снодграса домой после 8 вечера... и это будет правильно. СДЕРЖИВАНИЕ ЭМОЦИЙ В Мюнхене я была знакома с людьми, которые заикаются. Все они были мужчины, и все без исключения не были способны разозлиться. Один парень был ученым, он был женат на хрупкой маленькой женщине, которая всегда действовала с позиции силы. И несмотря на то, что все свое время она проводила в спа-салонах и ни дня не проработала, она целыми днями рассчитывала бюджет семьи, подсчитывая доходы. Унизительнее всего было то, что своего мужа она поставила на довольствие, как маленького ребенка, требуя от него обращаться за разрешением всякий раз, когда он собирался потратить несколько центов сверх определенной суммы. Все мы делились своими историями на наших собраниях, что способствовало веселой атмосфере. Однажды на группе меня спросили, отчего, по моему мнению, я никогда не злилась в своей жизни. Я ответила, что, возможно, это связано с тем, что я часто сталкивалась с разными ограничениями и бестолковыми методиками, это и послужило прививкой от злости. Возможно, я была отчасти горда собой, называя себя «Хорошим игроком» или другими лестными прозвищами. Однажды я решила, что когда я разозлюсь на когонибудь, то я не буду использовать слово «злость». Я буду говорить «Праведный гнев». Злость - плохое слово, а Праведный гнев - замечательный термин, напоминающий мне о Боге на горе Синай, который предъявляет ультиматум стоящим внизу людям. За несколько месяцев до того, как я разозлилась по-настоящему, я была на общесемейном сборе, и меня вывела из себя моя сестра, допустившая замечание по поводу моего “местонахождения”. Вспышка гнева тогда не была такой уж ужасной, просто для меня это было необычно. Мне было 31, и до этого дня я никогда не сердилась. Просто не могла себя заставить. Что-то со мной было не так? Никогда я не задавалась вопросом, оправданна или нет моя злость. Я считала, что если я выйду из себя, то этому не будет никаких оправданий. После этой истории я вернулась домой в Мюнхен, а также и к своим речевым занятиям. Может быть, логопед, ведущая занятия, и преуспела во всем, что касается управления группой, но, как мне показалось, это стоило ей мыслительных способностей и индивидуальности. Фрау Вейбар (так это звучало по-немецки) говорила на плохом английском, с гортанным немецким акцентом, и имела довольно причудливые представления по поводу того, как остановить заикание. Моим партнером по этим занятиям был немец по имени Ганс, еще один заикающийся, который утверждал, что он никогда не позволял себе разозлиться. Пока фрау Вейбар не начинала свое занудство, мы обычно беседовали. Мы посмеивались над тем, что же там с нами должно быть не так, раз мы не можем как следует разозлиться. Ганс рассказывал мне о своих друзьях, выйти из себя для которых было практически нереально. Как бы то ни было, занятие возобновилось, мы занимались тем, чем обычно занимаются люди с заиканием: вставали, вдыхали, выдыхали, внимательно слушали фрау Вейбар, которая в «надцатый» раз поведала нам о том, что заикание появляется из-за поверхностного дыхания. И если бы она смогла просто заставить нас дышать глубоко (в то время это называлось «диафрагмальное дыхание»), то, возможно, мы бы не заикались так сильно (хотя, по правде сказать, в слово «исцеление» она не верила). Затем она начала свой монолог. Свою обличительную речь фрау начала с утверждения: «Заикание невероятно разрушительно… это очень плохо, так?» Я уже знала что произойдет, ответь я утвердительно, но до Ганса, похоже, не дошло. Он совершил ошибку, согласно кивнув в ответ на ее вопрос. После этого фрау повернулась к Гансу. «А потом что? Что????» Она подразумевала этим вопросом, что Ганс никогда бы не заикался, если бы не получал от этого какую-то выгоду. Она не раз давала понять, что люди которые имеют проблемы с речью, намеренно не хотят говорить правильно. Либо для того, чтобы манипулировать людьми, либо просто играют на публику. Ганс всегда выглядел так, будто бы только что проснулся после ночного кошмара. И этот Ганс со своими торчащими волосами, быстро собрал свои вещи, пробормотал чтото про невыключенную плиту и ушел. Бросил меня одну наедине с фрау Вейбар. И она продолжила допрос: “А ты Руууут. У тебя был плохой тетство?” Я ответила, что нет. Когда она пошутила насчет американской привычки рано приучать детей к горшку (утверждение совершенно необоснованное), мне очень хотелось соврать ей, сказать, что я до двух лет ходила в памперсах, но я продолжала: вдох, выдох, вдох, выдох… Я уже знала, что наедине с собой я могла читать вслух без малейших ступоров на протяжении многих часов. И я очень хотела спросить, отчего это так, ведь и в том и в другом случае, заикаюсь я или нет, я использую тот же самый речевой механизм. Поэтому я на минуту прекратила свои упражнения и спокойно спросила: «Могу я задать вам вопрос?» «Мы сейчас как-раз на полпути, чтобы узнать что-то новое», - ответила фрау Вейбар. «Но это совсем не ново для меня», - я ответила. «Это момент обучения. Мы позже найдем время для момент говорения», убеждала она меня. Она всегда отвечала в стиле почтовых телеграмм. «Может быть, мы найдем время на момент понимания и сейчас и потом?», - сказала я, и мой голос оставался таким же спокойным. «Тебе нужно работать над дыханием»,- ответила фрау. «Но почему?»,- спросила я. «Потому что неправильное дыхание - причина заикания». «Да я знаю: это то, во что вы верите»,- отвечала я. «Я не верю в это, я это знаю». «То есть, вы хотите мне сказать, что когда я говорю, мне нужно останавливаться каждый раз, чтобы напомнить себе ’cделай глубокий вдох’?» «Глубокий вдох с диафрагма»,- поправила она меня. «Хорошо, хорошо. Но когда я думаю о дыхании, я заикаюсь сильнее», - я объясняла просто. «Вам не стоит посещать занятия, если вы не верите в ту методику, которую мы предлагаем, мисс Рууут». Внезапно мне стало все равно. Я устала быть покладистой. Я устала от ее нотаций, от грубости и от тех идей, которые она проповедовала, и которые никак не соответствовали моему собственному опыту и собственным наблюдениям. Я все еще делала вдох-выдох, вдруг БУМ!! Я не могла себя больше сдерживать. Мой голос задрожал… «Так… да, было бы очень интересно узнать, что же, по-вашему, вызывает и излечивает заикание». Я старалась скрыть, как дрожит мой голос. «Это уже лет 10, как известно специалистам, Рут»,- заверила меня фрау Вейбар. И тут это случилось. Мой голос дрожал как сумасшедший, но мне было уже все равно: «Вы знаете, что вы, преподаватели, делаете?». Я почти захлебывалась: «Вы заставляете таких людей, как я, не доверять своей природе, отбрасывать свои наблюдения. Вы требуете от меня не задавать вопросов, или не хотите отвечать на них, когда я спрашиваю. Я просто в бешенстве и не собираюсь это больше выносить». Я видела свое лицо в маленьком квадратном зеркале, украшенном противными золотистыми крапинками, которое висело на противоположной стене. И вид был не из приятных. Я видела тетку лет на 30 с хвостиком со всклокоченными рыжими волосами и красным лицом. Никогда бы не подумала, послушав эту фурию в зеркале, что она когдалибо заикалась. Водянистые голубые глаза фрау Вейбар за очками в бирюзовой оправе расширились. Пока я кричала, она напряженно разглядывала что-то в календаре, после чего выдала эффектную фразу: «Ты была рождена, чтобы стать великой силой в этом мире». Я почти уверена, что она вычитала эту фразу в календаре, от которого все не могла оторвать глаз. «Но я не могу контролировать эту силу»,- кричала я. «Я устала от того, что не могу высказать то, что считаю нужным! И чем больше я думаю о том, как говорить, как дышать, тем больше во мне этот конфликт, тем хуже я заикаюсь. Эти мысли и портят все…» «Будет лучше, если ты уйдешь. Уйдешь и больше не вернешься. Гертруда приготовит счет». ОБЛЕГЧЕНИЕ ОТ ВЫСКАЗАННОГО Когда я расплатилась по счету и вышла в благоухающий вечер площади Карлсплац, я чувствовала свободу… свободу и счастье и прилив сил. Это было так, словно какое-то другое мое Я взяло управление на себя в тот момент, когда я была на грани. И даже более того, будто я получала удовольствие от силы и напора того другого Я, которое мне явно было неподконтрольно. И когда я слышу людей, которые рассказывают о том, как нечто вдохновляет их, я понимаю теперь, о чем они говорят. Я точно знаю, что там не было такого, что я сначала «думала», а потом «говорила». Внутренний поток говорил сам, не спрашивая моего разрешения. Когда я увидела свое поведение и свои эмоции, какие они есть (как барометр того, что творится у меня внутри), это помогло мне неимоверно. Я не могу решать, испытывать мне эмоции или нет. Эмоции - это просто отражение происходящего во мне. Важно заметить, что после этой вспышки гнева я временно не заикалась в течение нескольких недель. Но еще раз, слово «временно» здесь – это то, о чем надо помнить. СИЛА НАБЛЮДЕНИЯ Джон Харрисон написал немало о внутреннем наблюдении. Отслеживание собственных убеждений, ценностей и позиций оказалось именно тем, что необходимо сделать для того, чтобы вытащить себя из ложных убеждений, негативных влияний, неверного восприятия и т.д.. Наблюдение позволяет нам осознать то, что происходит. Осознать, как мы сами создаем ложные убеждения, которые засасывают нас и заставляют нас сдерживаться. Мне ясно, что произошло с того времени, когда я ступорила и сдерживала себя, до нынешнего, когда я стала говорить свободно (когда сигнал на сдерживание пропал): мой Гексагон поменялся с негативного на позитивный. Вот прежний Гексагон, Гексагон Заикания: 1. Я считала, что речь создается кропотливой работой моей сознательной воли/намерения (Восприятие). 2. Мой разум был в убеждении, что сознательное научение (обучение, навыки, таланты, усилия) необходимо, чтобы говорить хорошо. Моя унаследованная система ценностей придавала большое значение «продукту совершенному» в ущерб естественности и спонтанности (Убеждения). 3. Эта зависимость стала повсеместным барьером для речевого потока. Чем усерднее я старалась говорить хорошо, тем больше сдерживала свою речь (Поведение). 4. Чем больше блоков было в моей речи, тем хуже я себя чувствовала (Эмоции). 5. Мое восприятие, убеждения и эмоции влияли на мое тело. Мое сердце стучало, возникал стресс (Физиологический отклик). 6. Я каждое утро просыпалась с решимостью говорить гладко, но неудача разрушала эту решимость (Намерение). МОЙ ГЕКСАГОН БЕЗ ЗАИКАНИЯ Мой новый Гексагон, Гексагон без заикания: 1. Моя речь это дар, текущая река, которая не зависит от сознательного контроля. Речь это часть моей спонтанной природы, она не создается моим разумом (Восприятие). 2. Мое восприятие того, как происходит речь, меняет мое убеждения. Мне не нужно больше “выстраивать” мою речь, поэтому говорить стало легко. Я больше не верю в то, что мне нужно подумать перед тем, как сказать. Когда мое сознание пытается вмешиваться, я расцениваю это, как препятствие потоку (Убеждение). 3. Я говорю свободно, когда я иду с потоком. Я говорю то, что думаю, и знаю, о чем говорю. Я смотрю на собеседника, оцениваю, понимает ли он меня (Поведение). 4. Свободная и легкая речь влияет на мои эмоции. Мне больше не нужно стараться. Усилия и беспорядок исчезли. Я чувствую умиротворение. Я спокойна. Я свободно реагирую на то, что ты говоришь, и отмечаю, как ты мне отвечаешь. (Эмоции). 5. Мои мышцы расслаблены. Я чувствую тепло, когда позволяю сознательному контролю исчезнуть. Я чувствую, что стресс, давление, нервозность исчезли. Сердце больше не выпрыгивает из груди, больше не возникает желания сбежать (Физиологический отклик). 6. Теперь я могу осуществлять то, что задумала. Для меня это означает успех. Как только я отпустила контроль над своей речью, я достигла чистого не замутненного состояния удовлетворения. У меня появилась твердая решимость говорить то, что я думаю и думать о том, что я говорю, и я могу делать это без сдерживания (Намерение). ВЗГЛЯД НА КАРТИНУ В ЦЕЛОМ Работа по всем шести элементам гексагона оказалось очень полезной. Поначалу я уделяла внимание только элементу Поведение. Хотя я смогла достичь относительного успеха в определенных обстоятельствах (в дружественной обстановке, например), на этот успех влияли отдельные компоненты Гексагона, особенно Эмоция, но успех оказывался временным. Очень часто после встреч с людьми, которые меня поддерживали, я чувствовала временные улучшения, но я чувствовала, что мне нужно двигаться дальше. Я обратилась к другим элементам Гексагона, в частности, к элементам Восприятие и Убеждения. И только после этого я действительно почувствовала стабильное улучшение. Убеждения – это тот элемент Гексагона, от которого шло мое сдерживание. В моем случае это были ложные и искаженные убеждения. Тяжелые ступоры – следствие самых дремучих убеждений. Мой унаследованный менталитет отдавал предпочтение скорее «совершенству» и «качественному продукту», чем оригинальности, выразительности и спонтанности. Именно эти условности, без сомнения, тормозили естественный спонтанный поток. Я верила также и в то, что сознательные наработки (таланты, усилия, способности) необходимы для того, чтобы говорить хорошо (отрицая тот факт, что речь это естественный путь выражения своего спонтанного интеллекта). И тот день, когда я смогла, наконец, пролить свет на особенно назойливые сомнительные скрытые убеждения, был самым лучшим днем в моей жизни. Я писала о комке в горле, который мне нужно было преодолевать, чтобы произнести звук. Но как только эти слова легли на бумагу, я прочитала их и БУМ!!! Вот оно! Прямо здесь, черным по белому! То, во что я верила! Это было невероятно! Я даже не пыталась приукрасить слова, написанные на бумаге. Я не оценивала эти слова или не пыталась объяснить их. Я просто впервые осознала, что это ущербное, кривое, мелкое убеждение вместе с ему подобными, упрятанными в темные закоулки моего сознания, создавало мне проблемы, пока я его не заметила. Я ухватила его за шкирку и выдернула наружу. В тот момент, когда я обнаружила это нелепое убеждение… пуфф, оно испарилось. Я даже не пыталась изменить это убеждение. Мне не нужно было говорить об этом. Мне нужно было только посветить на эту глупость, она исчезла и больше не возвращалась. Как только исчезло убеждение, исчез и мой страх. Снова и снова я обнаруживала, что нелепые, невыявленные убеждения тесно связаны с эмоциями, и когда уходило убеждение, исчезал и мой страх. НАДУМАННЫЕ УБЕЖДЕНИЯ Все это напомнило мне историю с моими детьми, которые, когда были маленькими, верили, что по ночам в темном углу скрывается Страшный Паяц Бугимэн. И как только я включала свет… пуфф ... страх исчезал (пока их воображение не придумывало другого бугимена… и еще… и еще… ). Но в момент включения света вера и страх испарялись начисто. Когда я обнаружила, что свое ложное убеждение я сама высосала из воздуха (убеждение, что у меня ком в горле), я начала брать на себя ответственность за возникновение ступоров. Я осознала, что ступоры, с которым я сталкиваюсь, не возникают просто так. Мое воображение (часть моего Малого Я), большую часть моей жизни было занято созданием бугименов. Я заставила себя открыть глаза и быть внимательной, отслеживая эти искажения и критически их оценивая… и у меня это довольно прилично получается. Моя способность видеть (воспринимать) происходящее в моей жизни заставила страхи отступить. ВАШИ ГЛАЗА - ЧТОБЫ ВИДЕТЬ Уделила я внимание и тому, что Харрисон называет Восприятием. Я не смогла бы избавиться от заблуждений без восприятия. Иногда я называю эту деятельность наблюдением, вниманием или обнаружением. Пришел и тот день, когда мое надуманное отношение к речи начало ослабевать. Тот памятный день, когда я спросила одного пожилого джентльмена, не кажется ли ему утомительным процесс речи. На что он ответил: «Нет, путешествие меня немного утомляет, но речь никогда». Я спросила «Вы имеете ввиду, что не думаете о каждом слове перед тем, как его произнести, как сформировать его во рту, как замедлиться при разговоре, как сделать глубокий вдох перед длинной фразой?» Это приятный мужчина был озадачен и, в конце концов, спросил, не шучу ли я. И когда я уверила его, что абсолютно серьезна, он вежливо поинтересовался: «Почему вы об этом спрашиваете? Вы это проделываете, когда говорите?» А когда я кивнула «да», его глаза расширились, челюсть отвисла, он покачал головой недоверчиво: «Я даже представить не могу, насколько бы я умаялся, если бы делал все это. Пожалуй, я бы и слова не сказал». Почему мне не приходило в голову задать этот вопрос раньше? Я считала очевидным, что другим речь дается так же тяжело, как и мне. И ответ моего знакомого на мой вопрос поверг меня в шок. Человек, речь которого была легкой, спонтанной и автоматичной, сидел за столом напротив меня, полагающей, что речь - сложный процесс, требующий контроля. Взгляды моего знакомого опирались на его свободную речь, а результатом моих воззрений были лишние ненужные мысли, перепроверки, чрезмерный контроль над речью. Итак, мои взгляды на речь начали эволюционировать вместе с моими убеждениями. Я создала мощные метафоры, которые помогли мне изменить само понимание процесса речи. Но я бы не смогла добиться долговременных изменений, если бы мое Восприятие или Убеждения остались бы без внимания и, как следствие, не корректировались. Работа по всем шести элементам Гексагона уничтожила блоки и ступоры в одной сфере моей жизни (в речи). Сейчас я пользуюсь тем же самым Гексагоном, который избавил меня от блоков в письме. Люди, которые заикаются, это «творцы блоков», и я полагаю, что Джон Харрисон своим Гексагоном создал структуру, которая помогает освободиться от блоков в любой сфере, в которой мы сдерживаемся или заблокированы. КАК Я ИЗБАВИЛСЯ ОТ МНОГОЛЕТНЕГО ЗАИКАНИЯ Джон Харрисон Я знал, что в какой-то момент мне надо будет подробно остановиться и на собственной истории излечения, и это меня немного пугало. Насколько подробным должен быть рассказ? Что мне придется вынести на всеобщее обозрение? И я этот момент как-то все откладывал. А потом я был приглашен сделать головной доклад на ежегодном собрании Британской Ассоциации Заикающихся 8 сентября 2002 года в Лондоне. Это была идеальная возможность свести, наконец, воедино все существенные события моей жизни, относящиеся к речи. А также продемонстрировать, что означает для меня трансформация Гексагона Заикания. Я решил собрать все свои скитания по заиканию в 90-минутное выступление. А здесь представлена слегка отредактированная версия моей речи в Имперском Колледже. В лияние заикания на мою жизнь шло несколькими путями. Оно влияло на то, как я себя видел. Оно повлияло на выбор вариантов моей карьеры. Оно окрашивало мои амбиции. Оно внесло свой вклад в зыбкость моих представлений о мире и жизни вообще. Заикание оказалось вплетено в самую суть моего существования, и так или иначе я боролся с ним в течение 30 лет. Мое заикание работало по ситуации. В кругу друзей я, как правило, говорил без затруднений. Но если я должен был что-то сказать в классе, обратиться к человеку, которого считал значительной фигурой, войти в автобус и сказать куда еду, либо остановить незнакомца на улице, я впадал в ступор. А уж что касается того, чтоб встать и выступить перед группой… забудьте об этом. И все же я исцелился. Когда я говорю, что исцелился, это не означает, что я контролирую заикание. Это значит, что у меня более нет рефлекторной блокировки речи. Это все исчезло. По мнению большинства людей, такое не должно было случиться. Я слышал сотни и сотни раз: «Заикание не лечится». «Если заикаешься, то это навсегда». «Никто не знает, отчего возникает заикание». И зачастую это мнение профессионалов. Главным образом, они говорят о контроле заикания. Но не говорят о его исчезновении. То, что, по крайней мере, несколько человек заставили свое заикание исчезнуть, – а я встретил таковых – важное указание на сущность заикания. РЕШЕНИЕ НЕРАЗРЕШИМОГО Причина, по которой успехи в решении проблемы заикания были не столь значительны, в том, что заикание в 1920-х годах классифицировано как патология речи. Мое мнение, и число сторонников такого взгляда растет, эта классификация в корне неверна. Неверна сама точка отсчета. Решалась не та проблема. Если вы стараетесь решить задачу, то, как вы обозначили и очертили задачу, во многом определяет, найдете ли вы решение. Верная точка отсчета очень важна, поскольку она служит фильтром входящей информации. Все, что не подпадает под выбранные критерии, считается не важным и не уместным, хотя многое из того, что остается незамеченным, может оказаться необходимым для решения проблемы. Другая причина, по которой мы застряли на наших представлениях о заикании, это то, что, по большому счету, большинство из нас занимаются поисками ответов там, где нам это привычно делать. Похоже на анекдот, когда человек ночью по дороге домой встречает мужика, ползающего на коленках под фонарем и явно что-то ищущего: «Что, парень? Помочь?» «Неплохо бы, - отвечает мужичок. – Я потерял ключи от машины». «Помочь – это святое», - отзывается прохожий. Следующие пять минут они оба протирают коленки под фонарем. Наконец, прохожий интересуется: «А точно здесь потерял?» «Нет, конечно! Они выпали где-то там», - мужик показывает на заросли в темени. «И какого черта мы здесь ползаем?» - прохожий в полном недоумении. «Здесь посветлее». Причина, по которой я сейчас выступаю перед вами, а мое заикание исчезло, в том, в частности, что я никогда не искал ответов в знакомых «хорошо освещенных» местах. Почему? Ну, во-первых, у меня были простые ступоры, и они не провоцировали меня на различные варианты вторичного поведения. Следовательно, я никогда не имел дело с логопедами. Следовательно, у меня не было возможности получить традиционное представление о заикании, как о чем-то, что надо контролировать. Следовательно, мои поиски ответов не имели налета чужих мнений. Мне не было сказано о том, что важно, а что нет. У меня не было очков, через которые большинство людей видят заикание. По этой причине я мог более подробно разобраться в том, что же происходит с моей речью. И в конце концов я понял, что мое заикание – проблема не в моей речи как таковой. Это вопрос моего комфорта при общении с другими. Это проблема, в которую я вовлечен полностью – как я думаю, как чувствую, как говорю, как запрограммирован на ответ. Кстати, когда я говорю «заикание», я не говорю о небольших бессознательных запинках, которые бывают у многих людей, когда они расстроены, смущены, раздосадованы, не определились, сбиты с толку. Я говорю о речи с усилием, ступорами, когда вы не можете сказать одно или несколько слов при необходимости, когда чувствуете, что речь «заклинило». Хотя я приводил эпизоды своей истории излечения, я никогда прежде не делился ей целиком. Это я и намерен сейчас сделать. Я хочу остановиться на ключевых факторах, способствовавших моему выздоровлению. А также связать это с Гексагоном Заикания, чтобы у вас была возможность проследить, как изменения в моей речи отражали мои изменения в личностном плане. ПОЯВЛЕНИЕ ЗАИКАНИЯ Сбои в моей речи начались, когда мне было три года. Мои мама и бабушка уезжали на шесть недель в Европу, а в тот день, когда мама вернулась, я позвал ее в сад и сказал: «Мамочка, посмо-посмо-посмотри на этот цветок». Я не помню этот день. Но я точно знаю, что когда мне было четыре года, мой отец уже был очень обеспокоен моей речью и начал возить меня по разным специалистам. Один из них сказал ему, что я нервный ребенок, а я, похоже, заикался больше, когда рядом была мама. Есть также признаки того, что хотя начиналось все с очень близких и доверительных отношений с моей мамой, случилось что-то, от чего все поменялось. Я не знаю, что это было. Но к семи или восьми годам мне более не хотелось ее объятий. Я был склонен сдерживать свои чувства. Я помню также, что был чрезвычайно чувствительным ребенком, и чтобы обидеть меня, требовалось совсем не много. ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТЬ И ЗАИКАНИЕ Член Национальной Ассоциации Заикающихся Либби Ойлер (Libby Oyler), которая и заикается и является логопедом, провела для своей докторской диссертации некоторые интересные исследования в отношении чувствительности и заикания. Цифры, которые она мне дала, привели меня в изумление. Либби обнаружила, что в массе своей от 15 до 20 процентов населения может быть отнесено к людям с высокой чувствительностью, но этот процент возрастает до поразительных 83, если рассматривать только заикающихся. Что означает «высокая чувствительность»? Есть и плюсы: у вас более высокая интуиция, вам подвластны чувства и тонкие аспекты коммуникации, и вербальные и невербальные, которые не даны людям менее чувствительным. Но есть и минусы: вы быстрее и возбуждаетесь, ваши чувства легче простимулировать и, иногда, перегрузить, вы более остро реагируете, когда кто-то кричит на вас, вы быстрее приходите в восторг и в уныние. Если кому-то не нравятся ваши действия, он не должен кричать на вас или открыто вас высмеивать, чтоб дать вам это понять. Ему достаточно поднять бровь или бросить на вас взгляд, чтобы мысль была понята четко и ясно. Исследования Либби выявили и кое-что еще. Примерно от 10 до 15 процентов популяции имеет угнетенное поведение. Этим людям приходится трудно во внешнем мире. Эти люди глубоко уязвимы. Они более подвержены перевозбуждению. Из сложно успокоить. Их мозг плохо управляется со всей совокупностью сенсоров в целом и не фильтрует информацию в достаточной мере, чтоб они могли успокоиться. Для заикающихся, людей с угнетенным поведением уже не 10-15, а 42 процента. Сходная информация была опубликована в рассылке Британской Ассоциации Заикающихся в июле 2002 в краткой статье об исследовании, проведенной исследователем речевых нарушений Барри Гитаром (Barry Guitar). Заикающиеся были более нервными, либо напряженными, либо чрезмерно возбудимыми, чем люди, которые не заикались. Они имели также более высокую стартовую реакцию. Относилось ли все это ко мне? Полагаю, что да. Если кто-то был не согласен со мной, либо просто повышал голос, я бывал расстроен. Я был полностью сосредоточен на том, чтобы другим было со мной хорошо, и я бы был им приятен. А из-за того, что я был очень чувствителен, я быстро реагировал на любые признаки неодобрения. Не гиперчувствительность ли явилась причиной моего заикания? Нет. Но составной его частью она была несомненно. ЛИЧНОСТНЫЕ ОСОБЕННОСТИ Помню, что когда я был маленьким, то мои ночные молитвы к Богу всегда начинались так: «Пожалуйста, Господи, помоги мне говорить без заикания, быть стойким, и чтоб не было войны». Помоги мне быть стойким! Какой нормальный мальчишка будет просить об этом? А я вам расскажу какой. Это мальчишка, который не чувствовал, что ему хорошо просто так, и который полностью сосредоточен на том, чтоб его маме было хорошо. А теперь представьте, насколько мне было важно быть стойким, что я включил эту просьбу в свои молитвы, и прикиньте, чем же таким по важности для меня было заикание, если я поставил его в молитве вообще под номером один. И еще некоторые подробности о себе. Я никогда не сердился. Действительно, мне было неловко проявлять какие-то эмоции, как и всем членам моей семьи. Я до 30 лет не представлял себе, что могу разозлиться или вспылить на кого-то. Вообразите! Я прожил 30 лет, и никогда не сердился. И полагал, что это совершенно естественно. А еще была навязчивая потребность делать все правильно. В средней школе, если я писал букву, к примеру, «а» или «е» слишком быстро, я зачеркивал ее и писал правильно над зачеркнутым… пока учитель, наконец, в приказном порядке не заставил меня прекратить так делать. Мог этот перфекционизм стать причиной моего заикания? Нет, не мог. Но свое дело он сделал. Мое самое раннее воспоминание о том, что было реально страшно говорить, - это когда наш седьмой класс должен был поставить сценку из пьесы на общем собрании школы. Это была пьеса Шекспира «Сон в летнюю ночь», а я играл роль Пака. У меня была всего пара строк, которая начиналась со слов «Я пришел сюда с Хермией». Ну да, и я переживал из-за этого четыре недели! Я боялся, что не смогу сказать слово на «х». Я был в панике, что встану перед сотней детей с учителями и буду стоять с открытым ртом, потому что не смогу сказать слово… и все из-за этой своей речевой проблемы. Сошелся клином белый свет. Вот такая у меня была проблема. Я проскочил через это, потому что у меня был некий приемчик. Я обнаружил, что если выжму воздух из легких, то могу на остатках воздуха выдавить и слово. Именно это я и сделал. Когда настал момент, я сказал: «Я пришел с (длинный выдох) Хермией». Да, несколько насмешливых взглядов я поймал. Но слово я сказал. Тем не менее, этот случай и многие другие, похожие на него, укрепили мое убеждение в том, что у меня есть проблема с речью. Как же я ошибался! У меня не было такой проблемы. Я мог говорить просто идеально, когда оставался один. Проблема была в моем отношении к людям, к которым я обращался. Проблема с коммуникацией. Я боялся именно выразить себя таким образом. И эта боязнь проявлялась посредством моей речи. МОЙ ИСХОДНЫЙ ГЕКСАГОН Давайте посмотрим, как же выглядел мой Гексагон в возрасте 12 лет. Я полагал, что свои эмоции выражать небезопасно. Что опасно быть напористым. Полагал, что я все должен делать правильно. Полагал, что все меня оценивают… не речь, а именно меня. У меня была очень низкая самооценка. Что бы я ни делал, я опасался, что это будет не достаточно хорошо. Я боялся проявить характер при такой самооценке. Говорить громко перед всей школой, с другой стороны, требовало соответствующей самооценки. Следовательно, налицо был конфликт, который я разрешал, сдерживая себя. К двенадцати годам я настолько настроил себя на соответствие ожиданиям окружающих, что даже не знал, кто я есть на самом деле. Возвращаясь к моменту с «Хермией», совершенно очевидно, что я боялся. Я боялся выдать себя. Я прятался, используя такие приемы, как зажим голосовых связок, напряжение губ, удерживание дыхания. По каким-то причинам, в демонстрации себя было что-то плохое. Как это могло произойти? Каким образом я оторвался от моего реального Я? Как вдруг кто-то из нас оказывается настолько отрезан от того, чем он является на деле, что появляется надобность прятаться и создавать ложную личину? ПОТЕРЯ СЕБЯ Одно из самых элегантных описаний того, как мы теряем себя, появилось в 1962 году в книге Абрахама Маслоу (Abraham Maslow). Маслоу входил в группу, называвшуюся «психологи третьей силы». Это были психологи, чей основной интерес лежал не в отклонениях от нормы. Им нужно было понять человека, который самореализовался. Человека, который был более чем здоров, уровень работоспособности которого был выше, чем у любого из нас. Человека, часто получавшего то, что мы называем «пиковые переживания». Что удерживает нас от того, чтобы достичь такого же уровня функционирования? Когда мы еще маленькие дети, мы нуждаемся в одобрении других. Нам нужно это для обеспечения безопасности, для еды, для любви и уважения. Перспектива потери всего этого ужасна. Потому, если у нас есть выбор между быть любимым и быть самим собой, то здесь вариантов нет. Мы отказываемся от себя и как бы умираем душой незаметно для всех. Маслоу написал основополагающую работу «К психологии бытия», в которой рассматривает эти вопросы. В этой книге прекрасное описание, принадлежащее Г.Оллпорту (G.Allport), того, как можно потерять себя и изолировать себя от сокровенных источников энергии… и даже не знать о содеянном. Посмотрите, как Оллпорт описывает ребенка, который был вынужден сделать такой выбор: Он не принял себя таким, каким он был. «О, его ‘любят’, но хотят от него, либо заставляют, либо ждут, чтоб он был другим! Следовательно, такой он не годится. Сам он учится в это верить, и, в конце концов, даже принимает это как должное. Он действительно сдался. И без разницы теперь, подчинится ли он им, будет пытаться удержаться, восстанет или подпишет поражение: его поведение, его подача себя – вот в чем суть. Его «центр тяжести» находится не в нем самом, а в «них». И он это отмечает в таких масштабах, что полагает, что так и должно быть. А в целом вполне вероятно: все невидимо, на автомате и анонимно! Это совершеннейший парадокс. Все выглядит нормально: никакого состава преступления, ни трупов, ни виновных. Все, что мы можем видеть, это то, что солнце восходит и заходит как обычно. Ну а что случилось? Он был отвергнут, причем не только ими, но и самим собой (а он на самом деле оказался без своего «я»). И что он потерял? Только ту самую истинную и жизненно важную часть себя: собственное чувство истинности, которое являет собой его потенциал к росту, его корни. Но, увы, он не умер. «Жизнь» продолжается, и он тоже. С того момента, как он отдает себя порядку, и в той степени, в которой надлежит, он неосознанно приступает к созданию и постройке псевдо-я. Но это и выгодно – «я» без желаний. Его должны любить (или бояться) где прежде презирали, он будет сильным, где был слаб, должен пройти через все дерьмо (о, они еще и смеются!) не ради смеха и забавы, а для собственного выживания, не просто потому что хочется двигаться, а из послушания. Эта необходимость это не жизнь – не его жизнь – это защитный механизм против смерти. Отныне он будет раздираем неосознаваемыми потребностями и парализован неосознаваемыми конфликтами, каждое движение и каждый момент времени отрицают его сущность, его целостность; и все это время он маскируется под нормального человека и ведет себя ожидаемо, как нормальный человек! Вот что это было, с моей боязнью сказать «я пришел сюда с Хермией»: ощущение, что не хорошо быть самим собой перед всей школой. Но все, что я мог видеть, это то, что у меня есть проблема с речью. ОГРАНИЧЕНИЕ КОНТАКТОВ Отношения с окружающими – это то, что вносит большой вклад в процесс сдерживания себя. Вы заметили, что с кем-то говорить очень легко, а с кем-то без заикания говорить совершенно невозможно? Я это заметил. Пока я учился в школе, я был застенчивым и скромным. Мое присутствие в классе было не очень заметно. Но был один случай в то время, который заставил меня задуматься. У моих родителей были друзья, которые жили в Нью-Джерси, а у них была дочь по имени Барбара Ли. Нас пригласили туда как-то на уикенд, и я провел два дня с Барбарой Ли и ее компанией. Я с трудом узнавал себя. Я был открыт, раскрепощен, весел и не заикался. Люди выслушивали меня, когда мне надо было что-то сказать. Потом я вернулся домой и снова стал застенчивым тихим ребенком, которого никто не слушал. Застенчивым, тихим ребенком, который вел себя очень скромно и который заикался. Оглядываясь назад, как стало ясно спустя много лет, мои друзья ожидали видеть меня скромным и застенчивым и в соответствии с этим ко мне и относились. Ну и я, в свою очередь, относился к ним в соответствии с тем, как они относились ко мне, и вуаля! Я был в рамках собственной роли, за которые не мог выйти. За последние 26 лет я видел множество примеров того, как человек не может выйти из какой-то роли, и как это влияет на его речь. В качестве одного из таких примеров можно привести случай на одной из встреч филиала NSA лет 20 назад. Фрэнк (имя изменено) был старшим сотрудником, хорошим, скромным парнем. Он умеренно заикался. Однажды вечером, когда была моя очередь вести встречу, я пришел с простенькими стихами, чтоб люди их почитали. Фрэнку я дал строфы из «Алисы в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла, в которых Черепаха Квази (Mock Turtle) поет эту жалостливую песню голосом, который душат рыдания. Имейте ввиду, что Фрэнк был инженеромпрограммистом. Стихотворение такое (вариант перевода): Еда вечерняя, любимый Суп морской! Когда сияешь ты, зеленый и густой, – Кто не вдохнет, кто не поймет тебя тогда, Еда вечерняя, блаженная Еда! Еда вечерняя, блаженная Еда! Блаже-э-нная Е-да-а! Блаже-э-нная Е-да-а! Еда вече-е-рняя, Блаженная, блаженная Еда! Я попросил Фрэнка сыграть это, и постараться выглядеть придурковатым и уродливым, насколько только это возможно. Он так и сделал. Он выглядел совершеннейшим придурком. Вместо того, чтобы говорить своим обычным бесцветным голосом, он был по-настоящему выразителен, и говорил совершенно гладко. В конце встречи я спросил у Фрэнка, как ему удалось настолько преобразиться. Знаете, что он ответил? «Ты мне разрешил». Интересно, что жена Фрэнка также пришла на встречу. Это была строгая женщина с безучастным ко всему происходящему лицом. Всю встречу она провела, занимаясь вязанием. Я смотрел на нее и думал: «Я знаю, отчего Фрэнк не может отпустить себя и быть собой. Он женился на своей маме. Он все еще старается быть хорошим мальчиком». То есть, люди в вашем окружении и ваше отношение к ним будут иметь большое влияние на вашу готовность отпустить себя: это выглядит, будто вы выбираете передать им свою силу. Из своего собственного опыта излечения, в самой сердцевине его лежит то, что заикание не является проблемой процесса выговаривания. Все из нас могут говорить просто прекрасно, когда рядом никого нет. Это проблема с опытом говорения. Это проблема нашего дискомфорта, когда мы общаемся с определенными людьми и в определенных ситуациях. И речь идет о стратегиях, которые мы используем, чтобы приспособиться к этому дискомфорту. По-настоящему расстраивало меня в школе то, что в какой-то момент я мог говорить, а уже в следующий был в полном ступоре и не мог сказать ни слова. Я мог болтать с друзьями на школьном дворе и говорить совершенно свободно, но выступая перед классом, где сидели те же самые друзья, я выжимал из себя считанные слова в промежутках между полными ступорами. Иногда мне хотелось, чтоб я заикался всегда. По крайней мере, тогда я знал бы, кто я есть. ПЕРВЫЕ ОТКРЫТИЯ Я часами сидел в своей комнате, пытаясь установить, что же происходит с моей речью, когда меня переклинивает. Я напрягал язык или сжимал губы, но это было вовсе не то. Когда я ступорил на самом деле, казалось, что со мной что-то происходит. Фактически, никакого прогресса с речью у меня не было, пока я не поступил в колледж. На втором курсе у меня была практика публичных выступлений, а поскольку я сильно беспокоился за свое заикание, я решил честно сказать преподавателю, что у меня есть проблема. Он очень хотел мне помочь и пригласил зайти после занятий. Он сделал следующее: дал мне несколько книг и иллюстраций, а еще объяснил мне, как возникает речь. Выглядит вполне естественно, но никто до того момента этого не делал. Почти 20 лет я был в полном неведении относительно того, что творится у меня в горле и в груди, когда я говорю и когда я ступорю. И теперь, впервые, у меня появилось представление о механике речи… на что это похоже. С процесса речи, хотя бы частично, был убран некий мистический флер, - это тоже результат той встречи. Я мог представить себе картину того, что происходит при ступоре. Не знаю как вы, а я, если что-то понимаю, начинаю меньше бояться. Большим прорывом для меня стало и то, что я на занятиях впервые публично говорил о заикании. Реакция группы была замечательной. Людям было интересно. Я не ощущал себя человеком со странностями, и это делало процесс выступлений по ходу семестра все более простым. К тому времени, как я закончил колледж, я еще оставался скованным, хотя уже и в меньшей степени. Но еще важнее было то, что я начал наблюдать, причем не просто заикание, но и все то, что с ним соприкасалось. И хотя у меня еще не было ответов, но вопросы стали появляться. СИЛА НАБЛЮДЕНИЯ Способность к наблюдению имеет абсолютную ценность, если вы хотите каким-то образом изменить себя. Наблюдение, в своей высшей форме, называется осознанностью. Этот термин относится к медитации: очистить сознание и просто следить за происходящим. Не так-то просто отслеживать знакомые вещи. Видеть все, насколько это возможно, бесстрастно, без оценок. Когда вы сможете делать это, когда вы сможете наблюдать без попыток вписать увиденное в рамки существующих представлений, обнаруженное вами может вас сильно удивить. Например, если вернуться в 60-е, когда нельзя было самостоятельно заправляться, то мне надо было ехать на станцию обслуживания по соседству с домом, где я жил, и говорить там работнику «заправьте полный». Бывали периоды, когда я мог выговорить это идеально, без сучка и задоринки. Но иногда, когда служащий подходил, я уже знал, что начну ступорить, и вынужден был выдавать фразу примерно такую: «Мммм… это… короче, типа… доверху, окей?» Почему дни оказывались настолько разными? Если остановиться только на речи, я никогда бы не смог объяснить этого. Но к тому времени я в обязательном порядке рассматривал речевую ситуацию со всех сторон. И знаете что я понял в конце концов? В те дни, когда у меня дома было все в порядке, то проблем не было. А тогда, когда я чувствовал себя обиженным, либо сердитым, либо больным, и скрывал свои эмоции и чувства, в такие дни у меня начинались проблемы. А почему проблемы были с обслуживающим персоналом? Я же не сердился на них, они не причинили мне никакого вреда! Я понимал, что если позволю себе личное общение с кем-то еще или, говорят, стычку, открытый, прямой контакт, то те другие эмоции могут выплеснуться наружу. Это пугало. Я не хотел выставлять на всеобщее обозрение те подавленные эмоции. То есть, я как бы получал сигнал опасности от моего тела, что мне есть чего бояться, и моей реакцией по умолчанию было сдержаться и заблокировать. Что подтолкнуло меня делать такого рода наблюдения? Надо мной никогда не довлели аксиомы ортодоксальной логопедии и, в том числе, самая главная: держать свою речь под контролем. Потому я смотрел на вещи шире, и найденное было, зачастую, удивительно. Большинство людей не отнесешь к хорошим наблюдателям. Но этому можно научиться. А это важно, если вы хотите разрешить свою проблему. Формально логопедией, за исключением своей собственной, я никогда не пользовался. Работали вы с логопедом или нет, есть масса вещей, которые вы можете делать самостоятельно. К примеру, просто пробуя, я обнаружил, что если выпустить из легких немного воздуха до того, как начать говорить, то ступор становится менее вероятен. Позже узнаю, что этот способ рекомендует доктор Мартин Шварц (Martin Schwartz) из Нью-Йорка. Если ступор все-таки случился, то лучшее, что я могу сделать в этом случае, это повторить этот самый ступор, а потом сказать это слово так, как я хочу, уже без ступора. Узнал потом, что найденное мной – это метод «отмены», разработанный Чарлзом Ван Райпером (Charles Van Riper). Я обнаружил, что если действительно напряжен и сделаю глубокий вдох, то это поможет мне расслабиться. Это очень похоже на межреберное дыхание, которое является неотъемлемой частью программы МакГуайр (McGuire program). Только не поймите меня неправильно. Я не против логопедии. Если говорить начистоту, то я занимался самой настоящей логопедией. Только своей собственной. И это действительно помогает разобраться в том, что происходит, когда вы заикаетесь, разобраться в этом настолько хорошо, что вы сможете делать это намеренно и учиться расслаблять мышцы, которые вы напрягаете. Примерно как тренировать удары в теннисе. Причина, по которой вы слишком много мячей отправляете в сетку, может быть в том, что вы боитесь выполнить действие. Но, может быть, вы просто неправильно выполняете удар. Если вы поменяете свою технику удара, то станете вы играть как Серена Уильямс? Скорее всего, нет. Но правильная техника удара – это один из признаков хорошего теннисиста. И говорить так, чтобы не мешать самому процессу речи, – это один из факторов, которому вы вынуждены будете уделить внимание в процессе излечения. Итак, еще раз, правильная техника это еще не все. Но это очень важно. НЕКОТОРЫЕ ЧЕРТЫ ХАРАКТЕРА ПОЛЕЗНЫ Отдельные черты характера могут также сыграть свою роль в процессе излечения. Я просто ненавижу, когда что-то работает не так. Как может вам подтвердить моя жена Дорис, я могу много ночей копаться до 3 часов ночи, если что-то не работает в моем Макинтоше. Иногда такая навязчивость делает меня похожим на сумасшедшего, но в случае с заиканием это сыграло мне на пользу. Потому что всякий раз, когда я не мог говорить, я настойчиво выискивал почему. Помогает также, если вы идете против страхов. Когда я боюсь чего-либо, то страх заставляет меня идти в сторону угрозы и иметь с ней дело напрямую, а не бежать от нее. Например, всякий раз, когда я садился в автобус, я должен был уточнить куда он едет, хотел я этого или нет. Иногда я мог это сделать, иногда, и как правило, не мог. Но должен был из себя это выдавить, потому что боялся того, что со мной случится, если я этого не сделаю. У меня был страх этого не сделать. СООБЩЕСТВО ПРОИЗНОСЯЩИХ ТОСТЫ В возрасте 25 лет я оставил удобную работу в рекламном агентстве моего отца и покинул Нью-Йорк, сев на самолет в Калифорнию. Самое умное из того, что я когда-либо предпринимал. Мне нужны были эти 3000 миль между мной и семьей. Не потому что, что я все время был под колпаком у семьи: это нужно было, чтобы понять для себя, кто же я. В Калифорнии костылей у меня не было. Впервые в жизни я по-настоящему был самим собой. Я нашел работу в качестве рекламного агента. Я нашел жилье. И вступил в Клуб молодежной рекламы. Самое первая встреча, было 45 человек, сидящих вокруг очень большого стола, и президент клуба сказал: «Начнем с того, что дадим друг другу возможность представиться». Я был предпоследним. Я не мог бы стать членом этого клуба, если бы на каждой встрече мне предстояло пройти через этот ужас самопредставления. Я должен был найти способ выйти на свои страхи напрямую, тогда я вступил и в Клуб мастеров произнесения тостов. Мастера тостов – одна из действительно полезных организаций для тех, у кого есть страх речи, поскольку дает вам возможность выступать перед другими, ничем не рискуя. Ой! Я сказал «не рискуя»? Не совсем, конечно. Никаких последствий того, что у вас вдруг возник ступор, или пропал голос, или даже вы вдруг остановились с открытым ртом и замолчали. Никто вас за это не собирается увольнять. А люди в этом обществе всегда очень отзывчивы. Но риск есть. Это риск для вашего Эго и для вашей самооценки. Я уже и не помню, сколько раз я уходил после встречи с чувством, что все прошло хуже некуда. И все-таки, эти три года пребывания в обществе Мастеров Тоста обеспечили меня местом, где наряду с абсолютной безопасностью я получал и опыт риска. Безопасность была в том, что даже если я впаду в ступор, буду молчать или полностью облажаюсь, то это не приведет ни к каким последствиям. Никто не предложил бы мне поискать другую работу. Никто не начал бы подсмеиваться надо мной. Люди были нацелены на то, чтобы поддержать меня в стремлении стать хорошим оратором. Рискованность была в том, что мое Эго выставлялось на передний край. Иногда бывало, что я шел домой полностью убитым мыслями о том, как ужасно я выглядел на встрече. Наверное, я не был совсем уж плох. Это было проявлением моей старой самооценки и перфекционизма. Но, неделя за неделей, мне понемногу становилось все более комфортно при выступлениях перед людьми. Очень медленно начинало изменяться то, как я видел себя. И это сильно ускорилось после того, как я был вовлечен в организацию под названием Синанон (Synanon). СИЛА ИГРЫ СИНАНОН Чтобы вы представляли немного – Синанон была уникальной 24-часовой, постоянно действующей программой самопомощи при реабилитации. Участниками программы были проститутки, наркоманы, воры, гопники и другие бывшие уголовные элементы, которых вы отнесли бы к людям с расстроенное психикой. Я был одним из активистов проекта, как, впрочем, и многие другие в сообществе. Одно из уникальных достояний Синанона – форма групповой терапии, называемая Синанон-игра. До наркоманов и прочих рецидивистов очень трудно достучаться, поскольку они очень манипулятивны. Будучи наученными, они знают все «правильные» слова, чтобы убаюкать психиатра или консультанта. Это делает их очень трудными в плане попыток изменить их поведение. Потому родоначальник Синанона, бывший алкоголик по имени Чак Дедерич (Chuck Dederich), организовал очень эффективную групповую работу, при которой можно было научиться влиять друг на друга, говоря правду. Единственная возможность «победить» в этой игре – это быть честным и откровенным. Если вы таким не становитесь, вами манипулируют все, кому не лень, а выглядите вы совершенно тупым и глупым. Внимание группы перемещается от человека к человеку. В какой-то момент вы оказываетесь на горячей сковороде. Часом позже вы начинаете отыгрываться на ком-то еще. Эта игра была хороша еще тем, что помимо того, что вы вынуждены были говорить правду, вы учились контактам с окружающими, а также учились понимать свои чувства. Однажды вечером в 1965 году я и группа активных участников играли в Синанонигру в гостиной в Саусалито (Sausalito), что через залив от Сан-Франциско. В группе были строитель, юрист, турагент, карикатурист и еще примерно дюжина людей, всех нас вы бы назвали обычными людьми. С нами был также один из учредителей Синанона по имени Джек Херст. Во время игры он сказал мне: «Джон, если у тебя найдется время, то мы сделаем так, что твое заикание исчезнет». После трехлетнего лицезрения людьми самых темных моих сторон, я однажды обнаружил, что пророчество Джека сбылось. Мои ступоры еще случались, но после того, как я общался с сотнями и сотнями людей в очень интимных обстоятельствах, у меня появилось другое восприятие и себя, и моей речи, и других людей. Я понял, что ступоры возникают не потому, что я как-то неправильно говорю. Они были из-за того, что у меня есть трудности в части общения с другими, особенно в некоторых ситуациях. Будто я, наконец, поднял капот машины, чтобы посмотреть, что же на самом деле заставляет ее ехать. А там было вовсе не то, что я ожидал увидеть. И что же я нашел? Ну, смотрите сами. У меня были сложности с самоутверждением. Я увидел, что мне трудно выразить мои чувства. Мой перфекционизм не имел никаких границ. Я был чрезмерно чувствительным. Как правило, я не знал, что я чувствую, и даже когда я это знал, я часто ничего не предпринимал из-за ожидаемой реакции других людей. У меня была очень низкая самооценка. Я был одержим идеей быть хорошим и приятным для других. Я постоянно страдал от собственных противоречивых намерений. И еще, конечно, я имел привычку сдерживать дыхание и напрягать горло, когда уходил слишком далеко от моей области комфорта. Чтобы выжить в тех Играх, я должен был чем-то пожертвовать. Я не мог выжить, будучи хорошим и стараясь угодить каждому, потому что всякий раз, когда я делал так, я оказывался загнанным в угол и выглядел полным дураком. Понимаете, люди хотели, чтоб вы определились с тем, кто же ВЫ есть. Что ВЫ хотели. Что ВЫ из себя представляли. Я начинал, не имея ответов на эти вопросы, но со временем ответы стали приходить. В этих Играх я также получил первое представление о сильных эмоциях. В моей семье никто не хохотал, не рыдал и не спорил до хрипоты. Мы всегда были сдержанны и настороже. Но в Играх все было наоборот. Люди много смеялись, много плакали. И иногда становились по-настоящему злыми и взрывались. Будучи сам далеко не из пугливых, я обнаруживал ту энергию, которая в такие моменты будто эскадрилья низколетящих реактивных истребителей грохочет над головой, и каждая ваша частица резонирует с этим ревом. Когда я, наконец, отпустил себя и позволил себе выплеснуться на кого-то, это было чувство глубочайшего удовлетворения! После многих и многих часов общения с партнерами по Играм, я перестал видеть в том, что я делаю, то, что называлось «заиканием». Я стал смотреть на это как на систему поведения и личностных характеристик, которые организованы таким образом, что вызывают у меня сдерживание и ступоры. Одним из самых больших откровений для меня было то, насколько же я похож на всех остальных. Поначалу я чувствовал разницу, отчасти оттого, что я заикался. Но неделя за неделей, слушая истории других людей, я начал видеть, что все мы очень и очень похожи. Люди как люди. В каждой игре это становилось очевидным уже минут через десять, когда у меня с каждым из присутствующих находились точки соприкосновения. С.И.ХАЯКАВА ОТКРЫВАЕТ ДВЕРИ А еще у меня изменилось отношение к авторитетам. Вы не находите, что сложнее разговаривать с авторитетными людьми, например, с начальником или с родителем, или с экспертом в отношении чего-либо? Мое отношение к авторитетам начало меняться, когда я был на выпускных курсах Государственного Колледжа Сан-Франциско в середине 60-х. Самым значимым в этот период было для меня знакомство с известным семантиком С.И.Хаякавой (S.I.Hayakawa), автором фундаментального труда «Язык в мыслях и действиях» (Language in Thought and Action). Хаякава был самым большим новатором и неортодоксом среди преподавателей, с которыми я только сталкивался. На первом же курсе Хаякава рассказал о своей системе оценок. «Каждый на курсе гарантирует себе ‘B’, - сказал он. - Безотносительно к тому, что он делает, он уже имеет ‘B’. В конце семестра, если вы чувствуете, что заслуживаете ‘A’, все, что вам нужно сделать, это подойти и сказать мне об этом, и я поставлю вам ‘A’. Вопросов не будет. Я только оставляю за собой право поставить ‘A’ тем, кто, по моему мнению, заслуживает этого, но слишком стесняется об этом сказать». Я был потрясен и не верил своим ушам. Впервые за время учебы никто не требовал от меня что-то делать. Именно на курсе Хаякавы я впервые осознал, насколько я пугаюсь авторитета, и как это подрывает мое самоощущение. Хаякава попросил нас сделать письменное задание: написать за неделю все, что бы мы хотели. Размер любой. Тема любая. Язык любой. Поскольку нет никаких требований, то каждое слово, начиная с самого первого, будет моим словом. Я написал о том, о чем мне хотелось. Какое же замечательное (и странное) впечатление у меня это оставило! Еще в колледже, если преподаватель просил нас написать работу на 1000 слов, то моя работа началась бы с 1001 слова. Но в классе Хаякавы с каждым словом, которое я писал, я получал опыт того, что значит чувствовать себя самим собой, писать от души, при поддержке и признании собственного авторитета. Медленно, но я становился авторитетом для самого себя. Вы знаете, как начинались занятия? Представьте, двадцать пять человек разместились большим кругом. Время около 7 вечера. Хаякава входит неспеша, садится, осматривается и говорит: «Итак, о чем поговорим сегодня?» Кого-то пугало отсутствие порядка. А МНЕ ОЧЕНЬ НРАВИЛОСЬ!!! Это было свободой! Я, наконец, мог свободно вздохнуть и быть собой. Такое было со мной только в детстве. Люди всегда говорили мне что и как делать. Я никогда не знал, что это такое – говорить спонтанно, свободно и честно в присутствии непредвзятого авторитетного человека и ощущать полную поддержку. В общей семантике, которую преподавал Хаякава, я узнал, как структура языка формировала мое ощущение реальности. Я начал видеть способ, которым английский язык заставляет меня выбирать «или – или», и как навешиваются ярлыки. Я успешен. Я неудачник. Я заика. Я не заика. Я хороший. Я плохой. Постепенно до меня дошло, что своими привычными мыслями я создавал свой собственный мир, полный стрессов. Общая семантика дала мне инструменты, чтобы обойти эти проблемы. Меня постоянно вынуждали оценивать свое собственное восприятие. Если я ступорил, а кто-то улыбался, то я автоматически относил эти улыбки на свой счет. Общая семантика научила меня исследовать такого сорта явления. Она научила меня, что мое восприятие реальности не было самой реальностью никоим образом. Это только мое восприятие. У человека может быть куча причин, чтоб улыбаться. Может быть, я просто сказал что-то такое, что ему вспомнилось что-то веселое. А может, у него слишком тесные подштанники, и улыбка была гримасой боли. Подобным же образом, мои убеждения были отнюдь не реальностью. Это просто карта реальности. И я научился задавать вопрос, насколько точна моя карта, и не принимать все таким, каким оно видится на первый взгляд. Что еще я понял, так это то, что когда я был расстроен, то автоматически думал, что это я что-то такое сделал. Это создавало дополнительный стресс, повергало меня в еще большее уныние и создавало почву для возникновения ступоров. Как только я взял в привычку исследование моего восприятия, я начал видеть, что большинство событий имеет множество объяснений. Перемены в образе моего мышления сыграли важную роль в моем выздоровлении. Было еще много-много вещей подобных тем, что я только что описал, способствовавших расширению видения себя и мира в целом. Но я надеюсь, что затронутые здесь некоторые основные моменты дадут вам возможность почувствовать аромат процесса выздоровления… и вы увидите заикание проблемой, в которую вы вовлечены целиком и полностью. Все ли перфекционисты заикаются? Нет. Заикается ли каждый, кто сдерживает свои эмоции? Нет. Верно ли, что все люди с высокой чувствительностью подвержены заиканию? Нет. Все ли люди, у которых с детства сбивчивая речь, становятся заиками? Нет. Заикаются ли все люди, которые уходят от своего истинного «Я», а создают себе ложное? Нет. Заикаются ли все люди, которые используют язык не в своих интересах? Нет. Но что же получается, когда вы берете все эти факторы и объединяете их? Если это выполнено надлежащим образом, то создается самоподдерживающаяся система, большая, чем просто сумма составляющих. Это не просто части: то, как они соединены, может привести к возникновению ограничений в поведении, которые большинство людей назовет заиканием. Помните, что если вы не перестроите эти компоненты правильно, то заикание у вас никогда не кончится. ТРАНСФОРМАЦИЯ ГЕКСАГОНА К 35 годам заикание в значительной степени ушло из моей жизни. Чтобы понять почему, наверное, будет полезным сравнить мои гексагоны в подростковом возрасте и в возрасте середины четвертого десятка. Джон, 15 лет Джон, 35 лет Убеждения Я недостойный человек (низкая самооценка). Убеждения Я достойный человек (высокая самооценка). Я должен быть самим собой. То, что я должен сказать, очень важно. Я должен нравиться себе. Все заняты собой. Мир хочет, чтобы я был собой. Выражение чувств желательно. Мир совершенен сам по себе. Я должен быть хорошим любой ценой. То, что я должен сказать, не важно. Я должен всем нравиться. Все смотрят на меня. Мир хочет, чтоб я был хорошим. Выражать чувства – это плохо. Мир должен соответствовать стандартам моей матери. Мои потребности всегда на втором месте. Я могу решать, когда мои потребности важнее. Восприятие Люди оценивают меня. Я не отвечаю требованиям. Я агрессивен. Другие говорят «правду». Восприятие Я единственный, кто может меня судить. Я делаю всё, что могу. Я предприимчив. Другие могут говорить правду (но, может, и нет) Намерения Мои намерения говорить и не говорить борются друг с другом. Намерения Мои намерения в равновесии. Я четко знаю, когда хочу говорить. Я знаю также, когда я не хочу говорить. Физиологические реакции Я чувствителен и быстро реагирую. Физиологические реакции Я чувствителен и быстро реагирую. Физические действия Физические действия Я зажимаю губы, голосовые связки и Я свободен и расслаблен. сдерживаю дыхание, когда обеспокоен речью. Я скован. Я раскрепощен. Как вы можете видеть, изменилась не только моя речь. Изменился я весь. Расширилось мое представление о самом себе. Расширилось представление об окружающем меня мире. Стало более комфортно жить со своими чувствами, ощущать себя в собственной шкуре. Свободная речь – это не просто результат исправления вредной речевой привычки, она равносильна собственному раскрепощению и возможности быть просто самим собой. ПОНИМАНИЕ ЗАИКАНИЯ РАСШИРЯЕТСЯ Что сейчас происходит с заиканием вообще? Происходит ли сейчас некий прогресс? Думаю, что да. Мне кажется, что в середине этого десятилетия мы получим четкие ответы на вопросы о том, что такое хроническое заикание, и каков должен быть к нему подход. На самом деле, я полагаю, что на большинство вопросов ответы есть уже и сейчас, стоит только систематизировать то, что мы знаем. Я полагаю, что здесь полная аналогия с проектом SETI. Проект SETI, как вы наверняка знаете, это программа поиска внеземного разума, программа, объединившая усилия по поиску разумной жизни в космосе. Помимо прочего, эта программа занимается приемом очень большого объема радиосигналов из глубин космического пространства. Эти данные должны быть обработаны и проанализированы на предмет признаков интеллекта, что, в свою очередь, предполагает гигантские вычислительные мощности, каковых в распоряжении организации никогда не будет. Как же можно было взять на себя в этом случае такую задачу? Решение, найденное несколько лет назад, было поистине гениальным. Разбить эту информацию на мелкие порции и разослать на сотни тысяч домашних компьютеров. Вместо экранных заставок, пока компьютер стоит без дела, владельцы могут позволить своим машинам обрабатывать полезную информацию. А результаты потом переслать обратно в SETI для дальнейшей обработки. Сходные процессы происходят и в отношении заикания. Сотни тысяч потребителей работают над решением проблемы, и с применением интернета, как инструмента для обмена опытом, мы имеем мощности для решения проблемы, которая считалась неразрешимой. Потому что каждый сегодня может внести свой вклад в решение. Поиск ответов сегодня уже не является прерогативой исключительно профессионалов. Усилие объединяет нас всех. Смотрите, например, сколько людей находятся в Stuttering Chat и сколько присутствуют на всяких интернет-форумах, имеющих отношение к заиканию. Вследствие этого всеобъемлющего диалога, обычные люди делают необычные вещи. Они пишут книги. От них идут предложения по методикам. Они помогают исследователям и дефектологам, поставляя им информацию. В 2002 году на ежегодной конференции Национальной Ассоциации Заикающихся мы провели первый совместный симпозиум исследователей и пользователей. Эта встреча, которая готовилась в течение двух лет, является, насколько я знаю, первой такой встречей в истории исследований в области заикания. Она специально разрабатывалась таким образом, чтобы максимально упростить взаимодействие в среде исследователей и пользователей наработок в вопросах речевых нарушений. Полтора дня пятьдесят ученых и клиницистов в присутствии пятнадцати защитников потребительских прав, обсуждали текущее и будущее исследований заикания, предлагали идеи для будущих исследований. Вот о каком сотрудничестве я говорю. Присутствовало там и ряд профессионалов в области речи, тесным образом связанных с сообществом заикающихся с начала 90-х годов и через интернет, и посредством встреч и конференций, организуемых филиалами NSA. Было интересно посмотреть, насколько они выросли и насколько за это время поменялись их взгляды. ЧТО БЫ ВЫ МОГЛИ СДЕЛАТЬ Может, вы скажете: «Здорово! Но что я могу сделать? Как мне начать перестройку своего Гексагона Заикания? Как мне начать обходить ступоры? Как мне начать получать удовольствие от речи?» Для начала, начните читать. Не только о заикании. Расширьте ваш круг чтения на все те области, которые имеют отношение к вопросу «Что вы из себя представляете как человеческое существо?» Начните становиться хорошим наблюдателем. Замечайте мельчайшие детали того, как ваша человеческая жизнь влияет на вашу речь. Начните задавать вопросы типа «Что случится, если я в этой ситуации у меня не будет ступора?» Не удовлетворяйтесь очевидными ответами, вроде того, что «Ну, если бы не было ступора, то я бы и позаикался». Смотрите глубже. Что еще произошло бы, если бы вы выказали себя в полной мере, какой вы есть? Ведите дневник. Выйдите из своей зоны комфорта. Пробуйте. Пробуйте новое. Помните, что, очень вероятно, ответы лежат не под фонарем, а в темноте, и вам надо исследовать все пространство вокруг. Участвуйте в программах, способствующих вашему личностному росту, таких как Landmark Forum (Форум «Поворотный момент»), ToastMasters («Мастерство тоста») или Speaking Freely («Говорите свободно»). Изучите мельчайшие подробности своего заикания, чтобы вы могли воспроизводить его намеренно, вплоть до самых мелких деталей. Выясните, что вы делаете во время ступора. Не позволяйте себе бессознательных действий. Работайте с логопедами, если вам это требуется, чтобы набить руку на этом. И, ради Бога, если вы этого еще не сделали, то подключитесь к интернету, чтобы войти в контакт с людьми, которым всегда найдется, чем полезным с вами поделиться. Я хотел бы закончить парой электронных писем, размещенных на интернетовском форуме по нейросемантике ( http://groups.yahoo.com/group/neurosemanticsofstuttering ) его членами. Это люди, которых сильно вовлекли развернувшиеся там дискуссии. Первое сообщение от Роберта Стронга из Новой Зеландии. Хочу поделиться своими открытиями, которые еще полгода назад было совершенно невозможно представить. Я, как, вероятно, и большинство из вас, хотел сознательно избавиться от заикания. Теперь я понимаю, что просто отпустить заикание означало бы остаться таким, какой я был, только без заикания. Если бы я «узаконил» свое заикание, жизнь, возможно, стала бы легче, но я остался бы в той же модели своего мира. Излечить нужно было самого себя. Собственное исцеление дает мне возможность поменять жизнь к лучшему… Я начал новое путешествие с того, что даже не понимал, что же мне нужно. И вот его эпохальное окончание: следствием его стало то, что заикание у меня исчезает. Да! Именно уходит, причем добровольно. Вот так! Я не знаю, как вы, а я в полном улете! И, наконец, от Прасуна Сонвалкара. В то время Прасун был в аспирантуре в Англии. Эта группа (речь о форуме нейросемантики) действительно меняет жизни людей. Восхитительно, насколько это становится проще при использовании технологий. У меня перемены зашли довольно далеко, и я достиг понимания того, что говорить эффективно – это гораздо больше, чем только не заикаться! В последний месяц или около того, я уже не беспокоюсь о том, заикаюсь я или нет, это не настолько важно, как было еще недавно. Концепция «свободного падения» Джона [в более раннем сообщении я сравнил «отпустить себя» со спасением из самолета] очень полезна, и когда я свободно падаю в тех ситуациях, которых ранее старательно избегал, все получается очень здорово! Вообще, напряжения гораздо меньше, лихорадочности, бескокойства… может быть, проявляется реальное Я. Самое главное, конечно, то, что значительно улучшилось мое отношение к самому себе. Что бы мы делали без этой группы! Дамы и господа! В наших представлениях о заикании сегодня происходят серьезные изменения. Это происходит именно сейчас, и эти перемены - результат участия тысяч людей! Присоединяйтесь! Получите большое удовольствие! ССЫЛКИ Carroll, L. (1965). Alice's Adventures in Wonderland. In R.L. Green (Ed.) The Works of Lewis Carroll. Paul Hamlyn Ltd. London. Maslow, A. (1962). Towards a Psychology of Being. D. Van Nostrand and Company. New York.