1.4 Сутта о Касибхарадвадже Перевод с пали Т. Елизаренковой

1.4 Сутта о Касибхарадвадже
Перевод с пали Т. Елизаренковой
Так я слышал. Однажды, блуждая по земле магадхов, Блаженный остановился в
брахманской деревне Эканала, что в Даккхинагири. Как раз наступила пора сева, и в
пятьсот плугов брахмана Касибхарадваджи уже впрягли быков. И вот Блаженный,
одевшись поутру, накинув чивару и взяв кружку для подаяний, отправился туда, где шли
работы брахмана Касибхарадваджи. В это время у брахмана Касибхарадваджи как раз
раздавали еду. И Блаженный пришел туда, где происходила раздача еды, и, придя, встал в
сторонку. А брахман Касибхарадваджа увидел Блаженного, который стоял в ожидании
подаяния, и, увидев Блаженного, сказал так:
– Я, шрамана, пашу и сею, а уж после того как вспашу и посею, ем. И ты, шрамана,
должен вспахать и посеять, а уж вспахав и посеяв, есть.
– Так ведь и я, брахман, пашу и сею, а уж после того как пашу и посею, ем.
– Что-то мы не видим, чтобы у почтенного Готамы были упряжь, плуг или лемех, кнут
или быки, и все же почтенный Готама утверждает: "Так и я, брахман, пашу и сею, а уж
после того как вспашу и посею, ем".
И тогда брахман Касибхарадваджа обратился к Блаженному с гатхой:
– Пахарем себя называешь,
Но пахоты твоей не вижу.
Спрашиваю тебя, скажи мне,
Что за пашню ты пашешь?
– Вера – зерно, воздержание – дождь,
Мудрость – ярмо и плуг мой,
Стыд – мое дышло, упряжь – мысль,
Память – мой кнут и лемех.
В речи и действиях сдержан я,
В еде и питье умерен,
Правдой прополку делаю я,
Кротость – мое спасенье.
Мужество – вот мои быки,
Что везут к отдохновенью,
Что, не сворачивая, бегут
Туда, где нет печалей.
Вот как пашется эта пашня.
Родит же она бессмертье.
Вспашешь такую пашню,
Избавишься от страданий.
И тогда брахман Касибхарадваджа, наложив в большую бронзовую чашу сваренной на
молоке рисовой каши, поднес ее Блаженному со словами:
– Отведай каши, почтенный Готама! Воистину почтенный Готама – пахарь, ибо он пашет
пашню, которая приносит бессмертье.
– Я не беру того, что дают за пение гатх:
Для тех, кто видит истину, – это не дхарма.
Отвергают Будды то, что дают за пение гатх.
И пока дхарма жива, жив и обычай этот.
Великого риши, достигшего совершенства,
Что живет без укоров совести, чист от скверны,
Другой едой и другим питьем потчевать должно –
Вот твоя пашня, если к заслугам стремишься.
– Кому же, Готама, дам я эту сваренную на молоке кашу?
– В целом мире, включая богов, Мару и Брахму, среди всех населяющих его существ, будь
то шраманы, брахманы, боги или люди, я не вижу никого, брахман, за исключением
Татхагаты или ученика Татхагаты, кто, съев эту свареную на молоке рисовую кашу, смог
бы ее переварить. Поэтому выброси, брахман, эту сваренную на молоке рисовую кашу
туда, где не растет трава, или вылей ее в воду, где не водится живых существ.
И брахман Касибхарадваджа вылил в воду, где не водилось живых существ, ту сваренную
на молоке рисовую кашу. И когда он вылил ее в воду, вода зашипела, засвистела,
задымилась, испустила клубы пара. Как плуг, накалившийся за день, когда его бросят в
воду, шипит, свистит, дымится, испускает клубы пара, так и та сваренная на молоке
рисовая каша, когда ее вылили в воду, зашипела, засвистела, задымилась, испустила
клубы пара. И брахман Касибхарадваджа, взволнованный, объятый дрожью восторга,
приблизился к Блаженному и, приблизившись к Блаженному и припав головой к его
ногам, сказал так:
– Поразительно, почтенный Готама, поразительно, почтенный Готама! Как
переворачивают лежавшее лицом вниз, как раскрывают скрытое, как объясняют дорогу
заблудившемуся, как ставят лампу там, где темно, чтобы наделенные зрением видели
предметы вокруг, – так именно почтенный Готама разнообразными способами показал
мне Дхарму. И вот я иду к Готаме как к прибежищу, иду к Дхарме, иду к общине. Да
отрекусь я от мира в присутствии Готамы, да приму я посвящение от Готамы!
И брахман Касибхарадваджа отрекся от мира в присутствии Блаженного и принял
посвящение. Приняв посвящение, достопочтенный Бхарадваджа жил один, вдали от всех,
серьезно, ревностно, всеми помыслами устремленный к цели и, спустя недолгое время,
сам познал и узрел уже в этом существовании тот высочайший предел благочестивой
жизни, ради которого родовитые люди должным образом покидают дом и уходят туда, где
нет дома. И обретя его, жил так. Он понял: "Уничтожено рождение; прожита
благочестивая жизнь; сделано то, что нужно было сделать; новой жизни не будет". И
достопочтенный Бхарадваджа стал одним из архатов.