Выводы: Православное церковное искусство есть видимое

Выводы:
1. Православное церковное искусство есть видимое выражение догмата
Преображения. «Иконологичность» человека является онтологическим принцип
ом иконописания. Быть подобным Богу есть динамическая задача, смысл
которой сказывается прежде всего в способности творчества.
2. Человек существует как личность, обладающая тварной природой - это
первичная связь между Богом и человеком, устанавливающая самый модус
человеческого бытия. Бог одарил человека способностью быть личностью, то
есть реализовывать свою жизнь согласно модусу Божественного бытия - быть
существом свободным и ответственным.
3. Личность, утверждающая себя как индивид и заключающая себя в
пределах своей частной природы, не может в полноте себя осуществлять - она
оскудевает. Но, отказываясь от своего содержимого, свободно отдавая его,
переставая существовать для самой себя, личность полностью выражает себя в
единой природе всех, ипостазирует свою жизнь как любовь, как свободу по
отношению к ограниченности тварной природы и какой бы то ни было
необходимости - по образу существования нетварного Бога. Реализовать свою
жизнь согласно модусу Божественного бытия - значит свободно отказаться от
собственной своей воли и в этом - основной принцип аскезы и творчества.
4. Анализ динамического единства образа и имени выявил, что икона не
изображает ни Божественную Божественную природу Спасителя, ни Его
человеческую природу; икона изображает не природу, а личность. Икона
является не образом Божественной природы, а образом воплотившегося второго
Лица Святой Троицы, передает черты Сына Божия, явившегося во плоти,
ставшего видимым, и, следовательно изобразимым человеческими средствами.
Икона связана со своим первообразом тем, что она изображает его личность и
носит его имя.
5. Имя - это особый уровень проглядывания, проявленности тайны и
глубины личности через внешне видимый индивид. Благодатное соотношение в
иконе образа и имени глубоко раскрывается в чине ОСВЯЩЕНИЯ иконы.
Поэтому канон предусматривает два обязательных условия при создании иконы:
узнаваемый лик и имя.
6. Экклезиологичность иконописи как церковного искусства не устраняет
личного творчества. Рисуя икону, художник наполняет силовые линии
церковного канона актуализацией образа Божия в себе, анамнесисом благого.
Рисование становится практикой благочестия.
7. В иконе понятие истины - категория не гносеологии, а онтологии,
познание же понимается как ведение, как онтологическое преображение. Для
иконописца гораздо важнее показать, как связано изображение им с Богом, а не с
ним самим. Иконописец не хочет ни внушать, ни трогать, ни воздействовать на
эмоции, а показывать самое истину, непреложно о ней свидетельствовать:
аскетика есть высочайшее духовное творчество, творчество, материалом
которого является сам человек.
8. Об авторстве в иконе можно говорить, то только в виде выбранного
художником
тона.
Тональность
иконы,
как
выражение
степени
одухотворенности художника, это творческий жест в рамках канона.
Каноническая форма есть освобождение художника, а не стеснение.
9. Смысл творчества в иконописании - в усилии преподобления, через жест
доверия Богу. Преподобление - это восстановление и очищение образа Божия в
человеке, творение иконы - это всегда восстановление ее, реставрация, в кальке,
122
переводе, силовой линии канона - увидеть шедевр, неземную красоту образа,
хотя бы поврежденную греховностью мира, обожженную, искалеченную, но и
при этом напоминающую о небывалой целостности этой красоты,
восстановление которой и есть иконописание.
10. Отличие «школ иконописания» есть отличие не столько в положительных
качествах, которые определяли бы в равной степени достоинство разных
направлений иконописи, сколько в качествах отрицательных состоявших в
больших или меньших недостатках.
11. Красота иконы телеологична. иконе каждая деталь получает смысл лишь
как часть целого, целым освящается и им приобретает смысл. Естественно
поэтому, что эти святые образы воплощаются иконописцами не какими угодно
внешними метафизике Церкви приемами и не в каких угодно, не вытекающих из
священной цели вещественных средах. Конечно, ни техника иконописи, ни
применяемые тут материалы не могут быть случайными в отношении Культа.
Иконопись есть метафизика бытия, - не отвлеченная метафизика, а конкретная.
Иконопись существует как наглядное явление метафизической сути ею
изображаемого.
12. Материальность иконы являютсобой онтологическую умность вещей,
которая ныне подменена в мировоззрении эпохи феноменологической их
чувственностью, следовательно, человеку, себя самого сознавшему
неонтологически, условным и феноменальным, естественно принадлежит
распоряжаться и законодательствовать в мире метафизических призрачностей
13. В истории философии была сделана попытка выявить логическое
обоснование материи, и предприняли ее греческие отцы Церкви.
Они
рассматривали материю как явление энергетического порядка, базирующееся на
«стечении», соединении «логических качеств». Мир, взятый как целое или же в
любой из отдельных граней, есть осуществленный логос, энергия, лично
сотворенная Богом. Материальная реальность есть ипостазирование,
осуществление энергии-логоса и доступна познанию человека постольку,
поскольку логос открывает ее сердцевину..
14. Следовательно, познание природы всегда носит ана-логический или,
лучше сказать диа-логический характер. Логос представляет собой характерное
свойство личности; в нем проявляется изначальная способность личностного
существования к «ипостазированию» самого себя. Самосознание личности
исконно и первично, оно есть выражение личностной свободы и
неповторимости, ее самооткровения и творческой силы. Итак, человеческий
логос открывает в лоне природы другой логос. В сердце материального мира
человек-личность встречает Личного Бога. Встречает не лицом к лицу, но
обнаруживает сокрытого Бога так, как мы видим поэта за словами стихов или
художника - за игрой красок.
15. Боговоплощение открывает нам ту глубину человека, которая может быть
заполнена только Богом, ту грань физического, за которым пребывает
метафизическое (благодаря которому и существует все видимое тварное).
16. Христианином метафизика не понимается как отвлеченная мысль.
Религиозная мысль, разум Церкви не воспринимает отвлеченных построений,
как таковых. Церковь отрицает духовную значимость мысли, не опирающейся
на нечто конкретное в опыте, и утверждает метафизичность жизни и
жизненность метафизики. Т.Е. Для христианского мировоззрения физического
как такового, вне его пронизанности духовными энергиями не существует. Им
123
сознается неотъемлемость от жизни того вещества, которое участвует в
круговороте жизни.
17. Иконоборчество было не только напускным варварством, отвергающим
возможность святости материального. Богословие седьмого вселенского собора,
осудившее иконоборческое мракобесие, стало глубоким и непререкаемым
благословением науки и культуры. Христианское понимание призванности
материи войти в какую-то тайну приобщенности Божественного могло бы и нас
заставить задуматься очень глубоко над местом христианина в науке, в технике,
во всем том, где человек соприкасается с материальным миром, начиная со
своего собственного тела.
18. Литургическая связь
почитания мощей и икон очевидна: будучи
недоступен в мире, Господь открывает Себя в святых, преисполненных
богоносности - присутствию в них божественных энергий. Их имена, их
личности становятся той доступной всякому формой присутствия Божества; их
погребальные портреты естественно и выдвинулись в качестве икон, разумея это
слово сужено.
о двойном реализме новозаветного искусства: «икона показывает человека во
всей полноте его земной природы, очищенной от греха и приобщенной
божественной жизни. Она - свидетельство об освящении человеческого тела;
Священное Писание, православное богослужение и икона выражают двойную
реальность: реальность твари и реальность божественной благодати
ЗЛО НЕ ЕСТЬ ПРИРОДА, НО СОСТОЯНИЕ ПРИРОДЫ. Зло есть как бы
болезнь, как бы паразит, существующий только за счет той природы, на которой
паразитирует.
Зло, и его проявление грех, по выражению греческого богослова Христоса
Яннараса1 есть экзистенциальная неудача, в результате которой человек
отклоняется от своей цели, от своего подлинного назначения - обожения,
воссоединения с Богом.
человек иконы - это образ ГРЯДУЩЕГО ПРЕОБРАЖЕНИЯ в эсхатологической
перспективе Страшного Суда.
эстетика приобретает подчеркнуто трансцедентный характер. Совершенная
красота пребывает лишь в мире логосов. Всякое ее преломление в материи есть
уже чудо, компромисс и неудача, есть нисхождение высшего к низшему,
совершенного к несовершенному. В произведениях искусства и в природе
красота может лишь просвечивать, но она никогда не получит вполне
адекватного воплощения: и богословие и икона, в некотором смысле, обречены
на неудачу.
искусство изображения вообще не призвано к отображению «реализма», но,
напротив, к изображению скрытого и незримого; призвано к преодолению
ограниченности местом и временем.
Каким образом мы способны созерцать логосы? Бог, по «Ареопагитикам» не
эманирует, но всецело присутствует в каждом из своих «разделений», не
124
покидая при этом своего абсолютного единства. Он одновременно и
трансцедентен и имманентен миру бытия.2 Сущность Бога непознаваема, но Бог
не тождественен Своей Сущности, поскольку существует не только в Себе, но и
ad extra. И это существование Бога, обращенное во вне, есть ни что иное, как
Божественная воля или Божественная энергия. Будучи отличной от сущности,
энергия в то же время неотделима от нее, и в каждом ее проявлении
присутствует весь Бог, единый и неделимый. Или как пишет св.Григорий
Палама: «Если бы Божественная непознаваемая сущность не обладала отличной
от нее энергии, она вовсе бы не существовала бы и была бы лишь порождением
ума». То есть, иными словами, несмотря на то, что Абсолют находится вне
творения и познания - Он не находится вне религии. БОГ СПОСОБЕН К БЫТИЮ
ВНЕ СЕБЯ САМОГО
Ф)Итак, лестница или иерархия на каждой своей ступени по возможности
«отпечатывает» в себе образ Бога, т.е. является также и иерархией образов.
Таким образом, высшее познание основывается в иконописании на принципах
эстетического познания, в частности миметического . Здесь, однако, имеется в
виду мимесис (и соответственно изоморфизм) особого рода, принципиально
отличный от «подражания» античной эстетике. «Подражать» приходится не
предметам материального мира, но трансцедентной «неподражаемой» идее;
«подражание» осуществляется не в художественных образах, а в САМОЙ
СУЩНОСТИ СУБЪЕКТА ПОЗНАНИЯ. Поэтому идеал такого «подражания»
антиномичен - это НЕПОДРАЖАЕМОЕ ПОДРАЖАНИЕ. Без этих
ОНТОЛОГИЧЕСКИ-ЭСТЕТИЧЕСКИХ актов невозможно приобщиться к Богу.
Сама иерархия (лествица) организована практически на эстетических
принципах. Основными из них являются СОРАЗМЕРНОСТЬ И АНАЛОГИЯ
Существует, по «Ареопагитикам» два способа изображения духовных существ и
соответственно два типа образов - подобные, «сходные» образы и «несходные»,
неподобные.
Сходные связаны с катафатическим (положительным) способом обозначения и
еще находятся в русле классической античной эстетики. Такой тип образов
является следствием стремления запечатлеть и выявить духовные сущности «в
образах им соответствующих и по возможности родственных, заимствуя эти
образы у существ, нами высоко почитаемых, как бы материальных и высших»
Несходные подобия «Ареопагитики» ценят значительно выше. Несходные
подобия соотносятся с апофатическими(отрицательными) обозначениями
Божества: «Если по отношению к божественным предметам отрицательные
обозначения ближе к истине, чем утвердительные (сходные), то для выявления
невидимого и невыразимого больше подходят несходные изображения». (СН II
3;141 А) В «Ареопагитиках» несходные образы строятся на принципах,
диаметрально противоположных античным идеям. В них, полагал Дионисий,
должны полностью отсутствовать свойства воспринимаемые людьми как
благородные, красивые, гармоничные и прочее, чтобы человек, созерцая образ,
Бычков В.В. На пути незнаемого «знания». К публикации малых сочинений из Corpus
Areopagiticum// Историко-философский ежегодник за 1990, М., 1990, С.212.
2
125
не представлял себе архетип подобным грубым материальным формам и не
останавливал на них свой ум.
Несходные образы воздействуют прежде всего не на разумную, а на
внесознательную сферу психики, «возбуждают» ее в направлении возвышения
человеческого духа.
Итак, икона - воссоединение образа и первообраза: связь образа и первообраза
есть связь предмета с его логосом. Тем самым реализация иконы как иконы есть
осуществление онтологического предназначения христианина – теозиса, то есть
онтологического преображения человеческого естества в Боге.
Православию надлежало не только сказать истину, но и показать ее, то есть в
области изобразительного искусства выразить строгое и точное исповедание
Христианское искусство не стремилось придать форме своих произведений
никакого соответствия с их специфическими, то есть религиозным содержанием.
Форма только облекает в них содержание, нисколько не ища его выразить,
воплотить его в себе. Что отсутствует вполне - это забота о форме, неразрывно
связанной с содержанием. ЕМУ НУЖЕН ТОЛЬКО СМЫСЛ. В сущности, оно
вообще не искусство, а лишь особый язык религиозной мысли, это зримое
ознаменование той мысли, что Спаситель спасает.
Можно назвать иконописание ИЕРОГЛИФИЧЕСКИМ КАТЕХИЗИСОМ, так как
Церковь полагает, что икона может служить «школой веры» для безграмотных
(или «слишком» грамотных), она считает что невербальное выражение Ликами
достаточно для выражения общих догматов и положений христианства.
Поставляя икону перед глазами приходящего, Церковь не только не надеется на
богословскую подготовленность зрителя, но и, более того, полагает сам образ
достаточным для научения истинам веры.
Икона поясняет молитву, призывая к ней. Икона - и зов к диалогу и сам диалог.
Не имеющая текстологического тела, икона - Евангелие для неграмотных и
проповедь для язычников. Но только не как «иллюстрация» или
«повествование», а именно как вызов, зов, обращенный к человеку, вне
зависимости от его языковой и национальной «герменевтики». Икона - это
образ, всегда отсылающий зрителя к своему духовному Первообразу.
Икона изображает с в я т о г о, и на святость икона указывает так, что святость
эта не подразумевается и не дополняется нашей мыслью или воображением, а
очевидна для нашего телесного зрения.
Всякое изображение, по необходимой символичности своей, раскрывает свое
духовное содержание не иначе, как в нашем духовном восхождении «от образа к
первообразу», то есть при онтологическом соприкосновении нашем с самим
первообразом; тогда, и только тогда, чувственный знак становится жизненным и,
тем самым, неотделимый от своего первообраза, делается уже не
126
«изображением», а передовой волной или одной из передовых волн
возбуждаемых реальностью. В иконе это реальность мира духовного: здесь мы
всегда общаемся с энергией сущности и через энергию - с самой сущностью, но
не непосредственно с сущностью.
Гносеология предстояния иконе выходит за пределы формально-логической
системы философии. Христианская гносеология предстает специфической
системой познания, которая не выводит свое «знание» на уровень формальнологических конструкций, но стремится пережить его в формах особого
душевного опыта.
Образ гносеологии, как мы увидели, в эстетике Отцов выступает в качестве
онтологически-эстетической категории: икона обладает самостоятельным
бытием и одновременно является знанием. Познавая Бога, иконописец
открывает Его людям (подобными и неподобными образами), богословствуя
красками.
Истинное познание, созерцание и славословие Сверхъествественного - это
именно неведение и невидение, АПОФАТИЧЕСКОЕ ВОСХОЖДЕНИЕ,
достигаемое постепенным отстранением от всего сущего, наподобие того, как
ваятели, вырубая из цельного камня статую и устраняя все лишнее, что
застилало красоту ее сокровенного лика, тем самым выявляют ее утаенную даже
от себя самой красоту
127