Послесловие Мейена

РАЗВЕДАННЫЕ ТРОПЫ, НЕРЕШЕННЫЕ ЗАГАДКИ
Каждый человек, выбравший себе профессию еще на школьной скамье, может
назвать книжки, которые когда-то возбудили или поддержали в нем интерес к
облюбованному делу. Чарльз Дарвин в автобиографии вспоминает, как в школьные годы
он зачитывался книгой «Чудеса мироздания» и обсуждал с товарищами достоверность
сведений, о которых рассказывалось в книге. Один из самых крупных наших
палеонтологов академик Ю.А. Орлов еще в детстве прочел книгу Гетчинсона «Вымершие
чудовища», а вскоре увидел места раскопок древних ящеров на Малой Северной Двине.
Это, в конце концов, и определило его судьбу. Наверное, для автора популярной книжки
помочь определиться в жизни неведомому ученику — высшая награда.
Читая книжку А. А. Гангнуса, я мысленно возвращался в сороковые годы, когда
мальчишкой-третьеклассником ездил на трамвае № 47 в далекое тогда Коломенское, где
из черных глин на берегу Москвы-реки выковыривал перламутровые раковины юрских
аммонитов. Больше всего поражало то, что когда-то в Подмосковье было настоящее море
и что плавали в нем неведомые моллюски с изящными спиральными раковинами, что лет
им много миллионов. Потом в школьном кружке при Палеонтологическом музее наш
руководитель Б. А. Трофимов давал нам ровно столько свободы, чтобы не превратить
увлечение в нудную повинность, а ограничивал свободу только с тем, чтобы мы не
растащили музейные экспонаты по своим домашним коллекциям. На наши собрания
заходил Ю.А. Орлов — его именем теперь назван музей, — по очереди пожимал всем
руку, что-то спрашивал, советовал, шутил и уходил, чтобы не мешать (хотя мы
собирались в его кабинете). К нам вполне серьезно относились сотрудники музея и
Палеонтологического института Р. Ф. Геккер, К. К. Флеров, А. И. Осипова, Е. А. Иванова,
Я. М. Эглон и многие другие. Не будь этих людей, не будь бесед с ними, тех книг,
которые они подсовывали, собирание ископаемых раковин могло превратиться в некое
экстравагантное хобби, полуосмысленное, служащее, что бы мне ни говорили завзятые
коллекционеры, просто самоцелью. Благодаря живому общению и чтению вместо хобби
пришла удивительная профессия, о которой мне ни разу не пришлось жалеть. Я не буду
обсуждать вопрос, что было важнее — общение с людьми или чтение книг, но, видно,
недаром я всегда помню не только своих первых наставников, но и мои первые книги —
«Вымершие животные» Ланкастера и альбом «Развитие жизни на Земле» Р. Ф. Геккера.
Пока книжка не разошлась по свету, пока не попала в число прочитанных, трудно
предрекать ее судьбу. Все же, мне кажется, книжке А. А. Гангнуса не суждено попасть в
число тех, которые попусту занимают место на книжных полках. Я думаю, что даже
ученые-биологи прочтут ее не только с удовольствием, но и с пользой. Профессиональная
работа современного биолога неизбежно сужает поле его зрения, становится трудно
уследить за всеми проблемами биологии. Скажем, многие ли из биологов помнят о том,
что в изверженном материале вулкана Тятя найдены ювенильные биохимические
соединения, у какого из звероящеров делятся поровну признаки млекопитающих и
рептилий и что в лаборатории академика Д. К. Беляева отбор лисиц вели по признаку
добродушного характера, получив изменения во многих других признаках. А ведь для
понимания законов эволюции совсем не вредно помнить об этих и многих других
приводимых в книге фактах.
Конечно, «не фактом единым» жива наука. Знание голых фактов не делает человека
ученым, а перечень фактов — еще не научная дисциплина. Нужны еще гипотезы, теории,
законы, связывающие факты, придающие им научный смысл, позволяющие предсказать и
затем получать новые факты. Среди палеонтологов, как и вообще среди биологов, можно
найти людей, поддерживающих разные эволюционные теории. И это различие во взглядах
нельзя объяснить тем, что одни лучше знают фактический материал и поэтому
придерживаются истинной теории, а другие — и специалисты поплоше и потому теории
поддерживают сомнительные. Знаменитый палеонтолог К. Циттель, автор и редактор
одной из первых сводок по всем группам ископаемых организмов, не поддерживал
дарвинизм в том виде, в каком он был в конце прошлого века. Но едва ли кто-нибудь из
дарвинистов рискнет сказать, что Циттель сильно уступал в знании палеонтологии своему
современнику В. О. Ковалевскому, известному последователю Дарвина, одному из
основателей эволюционной палеонтологии (кстати, А. О. Ковалевский, которому в книге
А. А. Гангнуса посвящено несколько разделов, — брат В. О. Ковалевского).
К сожалению, в науке часто бывает так, что одни и те же факты приводят к разным
выводам, к полярно противоположным теоретическим взглядам. И часто это объясняется
не количеством или подбором фактов, а недостаточным развитием самой теории. Не все
выводы достаточно хорошо продуманы, не все концы увязаны друг с другом, не все
следствия извлечены. В том, что в области теории эволюции предстоит еще немало
поработать, не сомневается ни один компетентный специалист. Не сомневается в этом и
автор книги. Снова и снова возвращается он к еще нерешенным загадкам, показывая и их
привлекательность, и их сложность, но не безнадежность их решения. Может быть,
прочитав книжку А. А. Гангнуса, многие читатели, и не обязательно юные, лишний раз
вспомнят о еще не сделанном и не решенном. Но при этом важно, чтобы читатели,
особенно те, которые склонны к скепсису, не сделали и противоположного вывода. Я так
и вижу лицо юного скептика, который, поджав губы, презрительно пожмет плечами и
скажет: «Я думал, что этим палеонтологам что-то известно, а на самом деле ничего у них
нет, одни гипотезы».
Он будет не прав, этот юный скептик. За двухвековую историю палеонтологии
собрано так много документов о развитии жизни на Земле, что некоторые очень важные
черты прошедшей эволюции установлены не менее надежно, чем последовательность
правления египетских фараонов. Количество описанных родов вымерших животных и
растений исчисляется десятками тысяч, а видов — сотнями тысяч. Мы знаем основные
династии живого мира, господствовавшие в разные периоды, мы имеем неплохое
представление о различии живого населения разных континентов и морей в разные
геологические эпохи. Хотя, конечно, многое остается тайной. Все же геологическая
летопись не так полна, как хотелось бы. «Неполнота геологической летописи», о которой
упоминает А. А. Гангнус, нередко служила поводом и для грустных размышлений, и для
ехидных намеков в адрес палеонтологии. Ч. Дарвин пессимистически сравнивал эту
летопись с разрозненной книгой, от которой сохранились лишь случайные слова. Один
видный немецкий ботаник считал, что при такой неполноте летописи на
палеоботанические данные лучше просто не обращать внимания — они-де только
сбивают людей с толку. Это, конечно, уже крайность, и несправедливость таких упреков,
будь то в адрес палеоботаники или вообще палеонтологии, хорошо показана в книге А. А.
Гангнуса, особенно в главах, посвященных эволюции позвоночных. Наблюдательность,
хорошее знание биологии нередко позволяют палеонтологам восстанавливать утраченные
мягкие части животных по скелету с такой же уверенностью, с какой наш замечательный
антрополог М. Герасимов восстанавливал лицо по черепу. По отверстиям в черепе
палеонтологи могут судить, был ли у животного мягкий и теплый нос, по специальной
сумчатой кости — была ли сумка. Мой товарищ по палеонтологическому кружку В.
Суханов сумел очень убедительно показать, какими походками обладали древние
животные. Правда, для этого ему пришлось отпрепарировать несметное число ныне
живущих четвероногих.
И опять я вижу лицо юного скептика, говорящего: «А кто это может доказать? Ведь
никогда мы не найдем териодонта с еще мягким и теплым носом, и никогда он не пройдет
перед нами, чтобы подтвердить гипотезу о его походке!» Приходится признаваться в
известной справедливости этих замечаний. Мы и в самом деле не можем подтвердить
прямыми наблюдениями многие наши гипотезы. Все же не будем забывать, что градусник
прямо в Солнце тоже никто не будет заталкивать, но едва ли тот же скептик сомневается в
надежности данных о солнечной температуре. Невозможность прямого наблюдения не
обязательно лишает гипотезу научной надежности. Ведь каждая обоснованная гипотеза
органично входит в общие научные представления, косвенно подтверждается ими и
косвенно же подтверждает их. Важно только, чтобы гипотеза не была изолированной, а
была вплетена в общую ткань фактов, законов, принципов, а также других гипотез. И это
тоже хорошо показано в книге А. А. Гангнуса. Гипотеза о теплом, подвижном носе
триасовых рептилий хорошо укладывается во множество других фактов —
анатомических, морфологических, палеоклиматических, стратиграфических. И пока в
этой совокупности гипотетических, но очень правдоподобных представлений не найдено
существенного изъяна, у нас нет оснований презрительно к ним относиться. То же можно
сказать и о многих других предположениях, о которых рассказывает своим читателям А.
А. Гангнус.
Вернусь теперь к тому, с чего я начинал, к тому времени, когда я вечером бегал
вместе с товарищами в палеонтологический кружок. Благодаря нашим старшим
наставникам мы постигали не только латинские названия ископаемых раковин, костей и
листьев, но и те общие закономерности в эволюции жизни на Земле, которые выявляет
палеонтология. И все же жаль, что тогда у нас не было под рукой такой книжки, какую
написал А. А. Гангнус. Как помогла бы она нам тогда и в выборе книг для чтения, и во
внимании к далеким от палеонтологии (на непросвещенный мальчишеский взгляд)
наукам! В школе я терпеть не мог химию, особенно органическую, и невдомек мне было,
что разница между мочевиной и мочевой кислотой, возможно, сыграла немалую роль в
эволюции рептилий. И знание этой разницы, может быть, дало бы мне больше, чем знание
латинских названий всех костей на крышке парейазаврового черепа.
Только много позже я понял, что современная наука не состоит из независимых
дисциплин, что каждая из ее ветвей самостоятельна не больше, чем части живого
организма. И если человека по-настоящему заинтересует хотя бы самая малая часть науки,
он рано или поздно будет интересоваться всем. А если нет, значит, его интерес
неглубокий, несерьезный. Книга А. А. Гангнуса дает немало материала для подобных
размышлений. Ведь недаром на ее страницах сошлись баляноглосс, конструкции
самолетов, работа рибосом и передний край молекулярной биологии — генная инженерия.
С. В. Мейен, палеонтолог, доктор геолого-минералогических наук