Доволен вполне переменой такой, Лишь бы опять не забыли. И. К. Мочалов

И. К. Мочалов
.
Камень сорвался однажды с горы
И лёг у проезжей дороги.
Там на виду он лежал до поры,
Будто осколок убогий.
Камень смотрел, как народ проезжал
В транспорте быстром, блестящем.
Как грузовик тормозами визжал
И джип промчался летящий.
Всё было ново, приятно, под стать;
Жизнь прежняя снилась лишь былью.
Но стал он от солнца темнеть, обрастать
Мхом, травою и пылью.
От газов бензиновых весь ошалел,
От мутных потоков стал грязный.
И тут он тогда глубоко пожалел:
«Я же ведь мрамор прекрасный.
Мной украшают театры, дворцы,
Звонкую платят монету.
Где же строители, где же творцы?
Что же так долго их нету?
Ах, как мешает противная пыль,
Лечь бы мне снова повыше».
Только подъехал вдруг автомобиль,
Какой-то мужчина вышел.
Стукнул ботинком в покрышки колёс,
Стёкла прочистил от грязи,
После глазами скользнул на откос,
Багажник открыл, там полазил,
Думая что-то, на камень взглянул,
Потом подошел и нагнулся,
Где-то царапнул, поскрёб, ковырнулВзгляд потеплел, встрепенулся.
Взял молоток, посильней постучал
Этот бездушный водитель.
«Что вы дерётесь? - бедняга кричал.
Мне же ведь больно. Уйдите».
Мужчина поднялся. Сиял его лик.
Помчался назад в клубах пыли,
А через час он пригнал грузовик,
И камень в него погрузили.
И вот он стоит среди стен в мастерской,
Спасённый, от зноя и пыли,
Доволен вполне переменой такой,
Лишь бы опять не забыли.
Птицы бы вновь не пятнали его,
Не было б грязи, бензина.
« А так бы тут можно стоять, ничего.
Он, вроде бы добрый мужчина.
Вот он зачем-то зубило берёт,
Молот увесистый тоже,
Глядит в мою сторону хмуро, идёт.
Что он задумал? О Боже».
Страшный удар и кусок отлетел,
Снова удар, посильнее.
«Стойте! Не надо! Я так не хотел!
Камень кричал, весь синея.
Ведь это же варварство. Я вас прошу.
Чем я провинился? Мне больно.
Такого насилия не выношу.
Уйдите. Отстаньте. Довольно».
А скульптор жестокий не слышал
мольбы,
Совсем не страшился суд Божий,
Работал с решимостью так, если бы
Хотел всё вокруг уничтожить.
И эту несдержанность камень видал:
Как он бьёт внизу, то повыше,
И камень бессильно лишь только
страдал:
« Потише, пожалуйста, тише»
До позднего вечера скульптор стучал,
Работал он даже ночью.
Потом он устало присел, замолчал
И долго разглядывал молча.
Но утром опять, как вчера, началось.
И даже страшней истязанья.
Вытерпеть муки такие пришлось,
Что им не найдёшь и названья.
И так продолжалось почти каждый день,
Едва лишь рассвет начинался.
Не знал он усталость, порочную лень
Работал, как с цепи сорвался.
Но вот ослабели удары его,
В руках инструменты сменились.
Скульптор как будто послушал кого,
И темпы совсем изменились.
Он больше смотрел, как влюблённый
отец,
На образ родного дитяти,
Слегка подправлял лишь, потом, наконец,
Торжественно молвил:»Всё хватит!»
И он улыбнулся, приятно вздохнул,
Убрал все осколки, умылся,
Широким полотнищем всё обернул,
Свет выключил и удалился.
Истерзанный камень остался без сил,
Пропала к желаньям охота,
И, собственно, это не камень и был,
А так, непонятное что-то.
Много он дней в темноте провёл,
В этом плену неизменном.
Только однажды скульптор пришел,
С одним человеком почтенным.
Убрали полотнище. Камень стоял
В таком унижении ужасном,
Что страх его даже немного объял,
Но вдруг он услышал: « Прекрасно!»
Завтра пришлю вам людей, поутру.
Мы сделаем, как вы хотели.
Я это сейчас в галерею беру
И выставлю через неделю»
И вот галерея. На камень глядят
Задумчиво, даже с блаженством,
Со вздохом друг другу потом говорят:
«Да, это уж верх совершенства!»
мысленно камень всем руки им жал
и думал с улыбкой строгой:
«А вы поглядели б, какой я лежал
В горах у проезжей дороги».
Вспомни, какою ты «глыбою» был:
Тяжелый, в грязи, бессердечный.
Но Бог тебя нежно очистил, омыл,
Хоть было и больно, конечно.
И ты возмущался душою скорбя
С лицом, то багровым, то бурым.
Теперь же все люди глядят на тебя,
Любуются, будто скульптурой.