Сессия 2

Сессия 2.
Как и почему появились протонациональные дискурсы? Проблемы
«национального», этнического и религиозного самосознания,
презентации и самопрезентации народов Восточной Европы в
средние века и раннее новое время.
Дискуссию открывает А. И. Филюшкин (Санкт-Петербург)
© А. И. Филюшкин
Как и почему появились протонациональные дискурсы?
Проблемы «национального», этнического и религиозного
самосознания, презентации и самопрезентации народов
Восточной Европы в средние века и раннее новое время.
Общее место — Русь изначально как политоним, а не
этноним. Но при этом одни ученые в Руси видят политоним,
обозначавший варяжскую правящую верхушку (то есть их
интересует в основном процесс переноса этнонима на славянскую
почву), другие же (Александр Ужанков, в какой-то степени И. Н.
Данилевский) считают, что формирование коцепта Руси изначально
носило религиозный характер, и Русь древних летописей — это
библейский народ, потомок Иафета. Он, как в свое время,
израильский народ был избран Богом в последние времена для
определенной эсхатологической миссии — спасения православия.
Исполняя этот Гоподень Промысел, языческая Русь приняла
христианство и стала русским народом, носителем и хранителем
православия, а земля, на которой он проживает, стала Русской
землей. События ХV в. (автокефалия, падения Константинополя,
эсхатологические ожидания 1492 г.) только усилили эти настроения
и привели к появлению
концепции Руси как Нового Израиля
(впервые упоминается у Вассиана Рыло). Понятия русский и
православный стали тождественны, русские книжники писали, что
при падении Константинополя была утрачена вера русская.
Наиболее горячие головы пытаются вписать в этот процесс еще и
теорию «Москва — III Рим», как заметил П. Бушкович, несмотря на
почти полное отсутствие ее упоминаний в ХVI в.
Между тем, здесь проблема, которую я частично обозначил
при обсуждении предыдущей темы: проблема источника. Может ли
служить
ПВЛ
адекватным
источником
для
реконструкции
ментальной стороны нациестроительства? В какой мере этническое
самосознание, например, отразилось в массовом источнике —
таком, к примеру, как берестяные грамоты, раз уж другого
массового источника у нас до ХV в. нет?
Не
вызывает
сомнение
правильность
направления
исследований, которое определяет Русь древнерусских летописей
как некий библейский народ и наделяет его сакральными
функциями,
тесно
связанными
с
эсхатологией,
идеей
богоизбранности и т.д. Тут можно спорить в деталях, но общее
направление, видимо, определено верно. В то же время, а что это
нам дает для понимания процесса нациестроительства? Вряд ли
московский купец, прибыв с товарами в Магдебург, объяснял, что
он приехал из Нового Израиля. И насколько новгородские
крестьяне Водской пятины знали, что они богоизбранны? Конечно,
применительно к средневековью крестьян можно в расчет не
принимать, но ведь нет уверенности и в отношении дворян (о
Курбском под Тулой в1552 г.).
Вопросы:
1.
Каков критерий выделения протонаицональных и
национальных
дискурсов
применительно
к
средневековой Руси?
2.
Роль религиозного фактора в этом процессе?
3.
Русские как имперский народ. Не стала ли найция
формироваться как нация в ХVII в., с присоединением
Украины и Сибири? Когда на массовом уровне
реализованы контакты с «чужими» (до этого
массовыми они были только в условиях военных
действий). И это как раз могло вызвать интенсивное
осмысление проблемы, кто же тогда «свои».
Комментарии:
М. В. Дмитриев (Москва). «Стратегии различения» [”strategies of
distinction”] в средневековых и раннемодерных европейских
культурах. Опыт «Венской школы исторической этнографии» 1
Так называет группу австрийских историков и их единомышленников В. Поль
(Pohl W. Einleitung: Integration und Herrschaft im Wandel der Romischen Welt //
Integration und Herrschaft. Etnische Identitäten und
Soziale Otganisation im
Frühmittelalter. Hrsg. von W. pohl und M. Diesenberger. Wien: Verlad der Ost.
Akademie, 2002 (=For-gen zur Geschichte des Mittellaters. Bd. 3). S. 9). Она
представлена рядом работ по этническим процессам в раннем средневековье:
Wenskus R. Stammesbildung und Verfassung. Das Werden der frühmittelalterlichen
gentes. Köln-Graz: Böhlau, 1961 (Zweite Auflage: Köln-Wien, 1977); Wolfram H. Die
Goten. Von den Anfängen bis zur Mitte des sechsten Jahrhunderts. Entwurf einer
historischen Ethnographie. München, 1990 (dritte Auflage); Wolfram H. Origo et religio.
Ethnic traditions and literature in early medieval texts // Early Medieval Europe 3 (1994).
P. 19-38; Pohl W. Die Awaren. Ein Steppenvolk in Mitteleuropa, 567-822 n. Chr.
München, 1981; Typen der Ethnogenese unter besonderer Berücksichtigung der Bayern.
Ed. H. Wolfram und W. Pohl. Wien, 1990; Schwarcz A. Bemerkungen zum historischen
1
(Выдержка из статьи: Дмитриев М.В. Проблематика исследовательского
проекта
«Confessiones
et
nationes.
Конфессиональные
традиции
и
протонациональные дискурсы в истории Европы» // Религиозные и этнические
традиции в формировании национальных идентичностей в Европе. Средние века
– новое время. Под ред. М.В. Дмитриева. / Religion et ethnicité dans la formation
des identités nationales en Europe. Moyen Âge – époque moderne. Sous la dir. de
Mikhaïl V. Dmitriev. М.: Индрик, 2008. С. 15-42).
В центре внимания исследователей этой школы предмет, который они
назвали, заимствуя понятие у П. Бурдьё, «стратегиями различения» (strategies
of distinction). Речь идет о дискурсах этнической дифференциации,
выработанных европейской средневековой культурой.
Исходная констатация бесспорна: формирование сообществ, которые
мы теперь называем средневековыми народностями (или этносами, или
народами, или «протонациями») было самым тесным образом связано с
политической интеграцией или дезинтеграцией отдельных территорий, с
эволюцией институтов власти и приемами её легитимации. Этническая
дифференциация
(воображенная,
изобретенная,
сконструированная
и
«реальная») рассматривается в теснейшей связи с процессами, механизмами
и идеологиями политического строительства и социальной консолидации, и в
Forschungsstand in der Geschichte des Goten vom 4. Bis zum 8. Jh. N. Chr. //
Peregrinatio Gothica. Ed. J. Kmiecinski. Lódz, 1986. S. 105-124; Schwarcz A. Die
Westgoten und das Imperium im 4. Jahrhundert // Los Visigodos. Historia y Civilizacion.
Actas de la Semana Internacional de Estudios Visigoticos. Madrid-Toledo-Alcalá, 1986.
S. 17-26; Pohl W. The Politics of Change. Reflections on the Transformation of the
Roman World // Integration und Herrschaft. Etnische Identitäten und Soziale
Otganisation im Frühmittelalter. Hrgs. von W. pohl und M. Diesenberger. Wien: Verlad
der Ost. Akademie, 2002 (=For-gen zur Geschichte des Mittellaters. Bd. 3). S. 275 -288;
Grenze und Differenz im fruhen Mittelalter. Hrsg von W. Pohl und H. Reimitz. Wien,
2000; Amory P. People and Identity in Ostrogothic Italy, 489-544. Cambridge, 1997. Cм.
также блестящее синтетическое эссе П. Гири: Geary P.J. The Myth of Nations. The
Medieval Origins of Europe. Princeton University Press, 2002 (перевод на немецкий:
Geary P. Europäische Völker im frühen Mittelalter. Zur Legende vom Werden der
Nationen. Frankfurt am Main, 2002; недавно вышел и французский перевод книги П.
Гири). Нужно надеяться, что и русский перевод не заставит себя ждать.
изучении этих феноменов всё большее значение имеет исследование
культурных
идеологий,
детерминант
практик.
соответствующих
Политическая
институтов,
интеграция
и
процессов,
соответствующие
политические процессы, роль власти в структурировании общества, способы
легитимации власти в связи с этим анализируются с точки зрения истории
культуры, понятой как наделение смыслом тех или иных институтов,
действий, процессов. Г. Вольфрам, В. Поль, Я. Вуд и его единомышленники
подчеркивают, что речь не идет о банальном признание роли культурных
перемен и «культурных факторов» или, например, признании того, что
политические идеи играют огромную роль в становлении новых обществ и
государств. В центре анализа - то, как шла борьба за придание того или иного
смысла общественным институтам, за интерпретацию наличных слов и
понятий и за то, как регулировать и направлять развитие этих институтов
через манипулирование приписанными им смыслами. Соответственно,
сохранившиеся тексты, археологические источники и лингвистические
данные отражают не только сложившиеся реалии средневековья, но и
«пространство борьбы за продуцирование смыслов» («die Sinnproduktion»)
Эта борьба за «продуцирование смыслов» имела решающее значение
настолько, насколько интеграция общества и установление соответствующих
связей, социальные институты, политические действия, общественные
практики «могли быть интерпретированы и представлены как наделенные
определенным смыслом»2. В частности, и представления об этнических
различиях воспринимались как, так сказать, онтологические различия лишь
тогда,
когда
появлялись
группы
людей,
считавшие
эти
различия
“Eher sollte der Kampf um Bedeutung(en) als gesellschaftliche Auseinandersetzung
gedeutet werden” и далее: “Die Texte, die uns erhalten sind, aber auch viele Befunde
des Archaeologen und der Philologen sind in diesem Forschungsfeld nicht bloss Abbilder
gesellschaftlicher Wirklichkeit, sondern Spielfeld entscheidender Auseinandersetzungen
um die Sinnproduktion. Gesellschaftliche Integration und sozialer Zusammenhalt sind nur
in dem Mass moeglich, in dem sie als sinnhaft erfasst und dargestellt werden koennen”
(Pohl W. Einleitung: Integration und Herrschaft im Wandel der Romischen Welt. S. 11)
2
существенными3. В этой «борьбе за смыслы» решающую роль играло
понимание прошлого, memoria, и в соответствующих исследованиях венской
школы
показано,
какую
роль
интерпретация
прошлого
играла
в
легитимизации власти и, соответственно, в формировании представлений о
коллективной
идентичности и
самой
этой
идентичности
отдельных
европейских социумов4.
Поэтому
главные
усилия
исследователей
«венской
школы»
сосредоточены на изучении источников, которые позволяют судить, как
сложились и
в чем
выразились языки и
системы представлений,
описывающие «этнические различия» в раннесредневековой Европе и
наделяющие эти различия определенным этнически-дифференцирующим
смыслом.
В. Поль подчеркивает, что демографическая и этническая история
Европы периода разложения Римской империи и генезиса средневекового
мира очень плохо известна. Мы не знаем, сколько бриттов выжило в англосаксонской Британии, сколько лангобардов пришло в Италию, сколько
населения вымерло в шестом веке в результате чумы, сколько на самом деле
пришло варваров в Европу во время великого переселения народов5. Все
знают о готах - завоевателях Европы. Но никто не знает, кто такие готы...
Судя по источникам, каждого четвертого и пятого «европейца» можно бы
отожествлять с «готами», и поэтому ясно, что «готы» были разнородной
массой. Таким образом, замечает иронически В. Поль, «некоторые готы, в
В таком подходе «венская школа» опирается на принципы, разработанные в
социологии П. Бурдьё (В. Поль ссылается, в частности на то положение, что «une
différence, une proprieté distinctive... ne devient une différence visible, perceptible, non
indifférente, socialement pertinente, que si elle est perçue par quelq’un qui est capable de
faire la difference» - Pohl W. Telling the Difference... P. 21, note 21).
4
Wolfram H. Origo et religio. Ethnic traditions and literature in early medieval texts //
Early Medieval Europe 3 (1994). P. 19-38; Pohl W. Der Gebrauch der Vergangenheit in
der Ideologie der Regna // Ideologie e pratiche del reimpiego. Spoleto, 1999 (=Settimana
di Studio del Cetro Italiano di Studi sull’alto Medioevo 46). S. 149-175
5
Pohl W. The Politics of Change. P. 275 и след.
3
самом деле, должны были бы быть более готскими, чем другие»6. Более того,
Патрик Амори в специальном исследовании о готах приходит к выводу, что
«готы» наших источников - вообще не этническая группа,
а термин,
отражающий возможность через «этнические» титулы приобщиться к
определенному привилегированному слою7.
В ряде работ показано, что разрушение античных городов и их
институтов вел к появлению территориальных идентичностей, связанных с
провинциями, а вовсе не с этническими границами, и только потом эти
территориальные
образования
начинали
осмысливаться
в
связи
с
«этническими» традициями8.
Я. Вуд обращает внимание, что переход к средневековью означал, в
частности, что оппозиция «цивилизованного» римского общества «варварам»
теряла свою релевантность. Кроме того,
нарастало значение этнических
различий среди «варваров», хотя при этом ситуация IV-го века очень
существенно отличалась от позднейших эпох9, и дело тут не только в
смешанных браках и взаимной ассимиляции разных племен. Например, всё
более тесные связи Бургундии с Французским королевством вели к
политическим, правовым, социальным переменам, а они, со своей стороны,
меняли значение термина Бургундия, и соответственно, за «этническим»
термином вставала какая-то не-этническая социальная и политическая
реальность, хотя одновременно этот термин мог по-прежнему подразумевать
и особую этно-биологическую группу. Или такой этнический атрибут как
francisca получил этническое значение у Исидора Севильского, но его
6
Pohl W. The Politics of Change. P. 278
Pohl W. The Politics of Change. P. 279; Amory P. People and Identity in Ostrogothic
Italy, 489-544. Cambridge, 1997
8
Pohl W. Einleitung: Integration und Herrschaft im Wandel der Romischen Welt. S. 10
9
“…to be a member of an “ethnically” named group in the fourth centry was,
neccessarily, different from being a member of a group of the same name two or three
centuries later” (p. 298)(Wood I. Conclusion: Strategies of Distinction // Strategies of
Distinctions. The Construction of Ethnic Communities, ? 300 - 800. Ed. by W. Pohl with
H. Reimitz. Leiden-Boston-Köln: Brill, 1998. P. 298)
7
невозможно связать с реальными чертами франкской идентичности и
«этнические» коннотации данного слова вряд ли имеют смысл вне пределов
«Этимологий» Исидора Севильского10. Франки, бургунды, и римляне могут
пониматься в источниках как троянцы; готы будут смешиваться с гетами
времен императора Трояна, турки выступят как отпрыски Гога и Магога, но
все эти «нелепости» оказывали влияние на общественную практику например, называя готов «гетами» римляне воспринимали их в соответствии
с логикой именно этого последнего термина11.
Как сложились протонациональные «варварские королевства» и что
собой представляла их «этническая» идентичность? Как вообще могли
возникнуть и устоять такие сообщества, которые, с одной стороны, были
много более масштабными, чем племена, где более-менее каждый знал
другого в лицо, и, с другой стороны, были чем-то противоположным
имперским структурам Рима - ведь предпринятые исследования показали,
насколько неопределенны и невнятны были представления о границах
этносов в эпоху франков? Пишущие и писавшие об этносах всегда
испытывают и испытывали трудности из-за переменчивости, сбивчивости и
неразделенности этнических характеристик тех или иных «народов», тем
более что некоторые группы, как, например, авары, быстро сходили с
исторической арены, прочной связи между системами права и этносами, как
выясняется, не существует, археологические и лингвистические данные, как
и многие данные письменных источников, с трудом поддаются этнической
идентификации и пр.12.
10
Wood I. Conclusion: Strategies of Distinction. P. 299
Wood I. Conclusion: Strategies of Distinction. P. 302
12
Вот предложение Вуда о том, как преодолевать такие трудности: “The scholar,
therefore, needs to interpret an ethnic label within the kaleidoscope of changing
discourses, while, at the same time, he or she should also indetify the particular discurse
which is of immediate relevance. In short, in looking at strategies of distinction the
researcher has both to understand the development of a number of ethnic discourses and
also to reconstruct the strategy of a single moment - of a single author, legislator,
scraftsman or owner... it is necessary to reconstruct microcosms. Individual miscrocosm
11
Вопрос обостряется и потому, что варварские королевства были
полиэтническими образованиями, а римские «специалисты» -«виртуозы»13 не
только помогали создавать их, но и «вырабатывали этнические дискурсы,
которые обосновывали возникновение новых политических сообществ».
Характерный пример такого «специалиста» - Кассиодор. Он и другие
идеологи-«виртуозы»
стали
архитекторами
варварских
королевств.
Конструируя «этнические» дискурсы, они опирались на традиции античной
этнографии, Библию с ее манерой описывать «племена» и «народы», а
Исидор Севильский объединил обе традиции в своем творчестве14. Исидор
Севильский, как обращает внимание В. Поль, с одной стороны, подчеркивал,
что «ex linguis gentes, non ex gentibus linguae exortae sunt», но, с другой
стороны, противореча самому себе, утверждал, что накануне вавилонского
столпотворения многие народы говорили на еврейском и принимал идею, что
из
одной
языковой
общности
могут
вырасти
разные
народы
(gentes/nationes)15.
Данные источников позволяют допустить, что чувства этнической
близости и солидарности были распространены среди населения, но - только
в малых группах, члены которых знали друг друга «в лицо». Соответственно,
задача исследований в том, чтобы объяснить, как этнические дискурсы этих
малых, face-to-face групп превратились в концепты «франков» и «готов». Что
значило в то время выражение «оmnes Franci»?
В. Поль, опираясь на
предложенное П. Бурдьё понятие «distinction», ставит вопрос: как возникали
can then be compared synchronically and diachronically with other microcosms, thus
building up a more inclusive picture” (Wood I. Conclusion: Strategies of Distinction //
Strategies of Distinctions. The Construction of Ethnic Communities, 300 - 800. Ed. by W.
Pohl with H. Reimitz. Leiden-Boston-Köln: Brill, 1998. P. 300- 301)
13
Термин «виртуозы» заимствован нами из работ М. Вебера о протестантизме и
протестантских «сектах» и употребляется в том же смысле, в каком его применял
немецкий ученый.
14
W. Pohl. Introduction: Strategies of Distinction. P. 3-4
15
Pohl W. Telling the Difference: Signs of Ethnic Identity // Strategies of Distinctions.
The Construction of Ethnic Communities, ? 300 - 800. Ed. by W. Pohl with H. Reimitz.
Leiden-Boston-Köln: Brill, 1998. P. - ?
«различия» между «этническими» группами раннесредневековой Европы различия горизонтальные, в отличие от вертикальных, проанализированных
Бурдьё? «Самый существенный момент в том, что эти этнические общности
не являются неизменными сущностями биологического или онтологического
порядка, но суть результат исторических процессов или, можно бы сказать,
сами по себе выступают как исторические процессы»16.
В
докаролингской
«варварской»
Европе
мы
сталкиваемся
с
множеством враждовавших друг с другом племён, и надплеменные
этнические различия и связи в этих сообществах ещё не сложились.
Представления о различиях «этнических групп» стало формироваться в
каролингскую эпоху, когда региональные идентичности стали связываться с
определенными этническими традициями и выражаться в правовых нормах и
особенностях убранства17. Всё это ещё не создавало таких представлений о
«народах» и «нациях», какими мы привыкли оперировать сегодня, и, тем не
менее, в Средние века «этнические» дистинкции и дискурсы, возникшие в
раннесредневековых европейских королевствах, стали одним из фундаментов
европейской
культуры,
взаимодействуя
каким-то
образом
с
универсалистскими устремлениями церкви. Но лишь девятнадцатый век
выковал представления об «этничности» и «национальности» в том виде, в
каком они представляются «естественными» и универсальными нам сегодня.
Мы же проецируем эти представления на ранее средневековье, хотя «ни один
франк, ломбард или гунн не понял бы такого представления о значении
этнической идентичности18.
В итоге австрийский исследователь приходит к утверждениям, очень
схожим с посылками нашего проекта: ни этнические, ни универсалистские
сообщества не являются «естественным» фундаментом, на котором - в силу
16
Pohl W. Introduction: Strategies of Distinction. P. 8.
Pohl W. Telling the Difference: Signs of Ethnic Identity // Strategies of Distinctions.
The Construction of Ethnic Communities, ? 300 - 800. Ed. by W. Pohl with H. Reimitz.
Leiden-Boston-Köln: Brill, 1998. P. 63-64
18
Pohl W. Telling the Difference: Signs of Ethnic Identity. P. 69.
17
его естественности - должно стоять человечество. И та, и другая модель
организации общества восходит ко времени возникновения «этнических»
королевств на территории Римской империи. Современные национализмы
имплицитно и эксплицитно апеллируют к этим средневековым традициям и
поэтому, отмечает В. Поль, невозможно понять современный национализм,
изучая идеологии лишь двух последних веков. «Необходимо обратиться к
тому, как этническая риторика и этнические представления развивались
между поздней античностью и ранним средневековьем». Не исключено, что
националистические претензии восходят к сплаву античной и христианской
культуры
раннесредневековых европейских королевств. «В этом смысле
трансформация римского мира ещё не завершилась»19.
В
целом
трансформация
исследования
«венской
школы»,
показывая,
как
позднеимперского римского мира привела к генезису
средневековых дискурсов, подразумевающих существование «народов» и
государств (которые, в свою очередь, положили начало национальным
государствам Нового времени и современности), создают предпосылки для
того, чтобы взглянуть на национально-этнические феномены Нового времени
с точки зрения «перспективы большой длительности».
Отсюда - две линии в нашем исследовательском проекте:
Во-первых,
этнонациональные
констатируя,
дискурсы
что
каким-то
модерные
образом
и
современные
связаны
с
именно
европейскими и именно средневековыми культурными традициями, мы
задаемся вопросом: с какими именно традициями мы имеем дело и каким
именно образом современные представления о нациях и народах связаны с
этими традициями? В частности, не существует ли какой-то связи между
модерными
и
современными
этнонациональными
дискурсами
и
средневековой христианской культурой? Какого рода эти связи, если их
удается эмпирически проследить?
19
W. Pohl. Introduction: Strategies of Distinction. P. 14
Во-вторых, зная, что среди базовых элементов средневековых
(прото)национальных дискурсов главную роль играли концепты gens, natio и
populus в том виде, в каком они понимались в «варварских», каролингских20
и пост-каролингских обществах Западной Европы, которые были позднее
развиты и трансформированы в обществах раннего Нового времени, нужно
проверить в историко-сравнительном плане три предположения.
Первое из них относится к тому же предмету, о котором пишут
представители «венской школы». По своему существу средневековые
западные представления и идеи, касающиеся «этнических» различий имеют
мало общего с самими «реальными» этническими особенностями того или
иного сообщества. Они были «изобретены», сконструированы (и, отчасти,
унаследованы от античности) в процессе интеллектуального творчества, в
котором были использованы библейские тексты, некоторые дескриптивные
клише и мыслительные приемы, восходящие к Древней Греции и Древнему
Риму, протосхоластические и раннесхоластические новации христианских
«виртуозов».
Такими
путями
и
сложились,
видимо,
средневековые
этнические/протонациональные дискурсы, если их понимать и как языки
культуры (семиотические системы) и как знаковые системы, переплетенные с
соответствующими им формами деятельности (практиками). Отсюда вопрос:
Насколько исключительной была в этом отношении западноевропейская
средневековая
культура?
Каким
образом
«стратегии
различения»
выстраивались и реализовались в православно-византийских культурах и
культурах вне европейского региона?
Второе положение касается терминов natio, nationes, gens, gentes,
lingua, linguae и дискурсов, частью которых эти понятия и выступали.
Соотносились ли эти дискурсы в средневековой культуре исключительно с
политическими сообществами и с группами, выделяемым на основе
См., например: Zientara B. Swiat narodow europejskich. Powstawanie swiadomosci
narodowej na obszarze Europy pokarolinskiej. Warszawa: PIW, 1985 (есть недавний
немецкий перевод)
20
географического критерия (как это было в случае с nationes средневековых
университетов и с представителями духовенства отдельных регионов Европы
во время церковных соборов)? Или они подразумевали сообщества,
объединенные особой «этно-культурной» идентичностью? Иными словами,
стояли ли в воображении средневековых авторов за терминами «nationes»,
«gentes» и т.п. такие представления о народах, которые свойственные
национальным теориям и национальной риторике 19 века?
Третий вопрос связан с теми случаями, когда слово «нация» (natio)
понималось как подразумевающее «политическую нацию» (natio politica), в
которую, казалось бы, могут быть включены представители разных
«этносов». Но если концепт natio/gens уже приобрел в зрелое средневековье
«этнический» смысл, не показывает ли самый факт его употребления, что
политические (а вовсе не этнические) сообщества на символическом уровне
различались
при помощи «этнических» идентификаторов, пусть даже и
неадекватно использованных? Иначе говоря, стал ли созданный в раннее
средневековье идеологами-виртуозами концепт «этничности» укоренен в
самом употребляемом языке настолько, чтобы обозначать вовсе не
«этнические» сообщества?
Дискуссия в Петербурге (транскрипт).
….
…..
…..
Дискуссия post factum.
….
…..
…..