Rus_Germ
реклама
Глава вторая НАЧАЛО ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ МЕЖДУ РУСЬЮ И ГЕРМАНИЕЙ ПРИ КНЯГИНЕ ОЛЬГЕ В КОНТЕКСТЕ МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОЛИТИКИ (Извлечение из: Назаренко А.В. Русь и Германия в IX-X вв.//Древнейшие государства Восточной Европы. Материалы и исследования. 1991 год. М., 1994. С. 61-73) Под 959962 годами в анонимном продолжении хроники Регинона Прюмского (Прюм - монастырь в Верхней Лотарингии неподалеку от Трира), охватывающем промежуток от 907 до 967 г., читаем: "В лето от воплощения Господня 959-е. Король снова отправился против славян; в этом походе погиб Титмар. Послы Елены, королевы ругов, крестившейся в Константинополе при императоре константинопольском Романе, явившись к королю, притворно, как выяснилось впоследствии, просили назначить их народу епископа и священников... 960. Король отпраздновал Рождество Господне (959 г.: новый год начинался с Рождества. А. Н.) во Франкфурте, где Либуций из обители св. Альбана (в Майнце. - А.Н.) посвящается в епископы народу ругов достопочтенным епископом Адальдагом (Бременским. А.Н.) . Далее повествуется о походе германского короля Оттона I (936973) против славян и о прибытии к нему послов от папы Иоанна XII (955963/964) с просьбой освободить Италию от тирании короля Беренгара. "961. Король отпраздновал Рождество Господне (960 г. А. Н.) в городе Регенсбурге, где 14 февраля скончался вюрцбургский епископ Поппон, весьма любимый королем; на кафедре его сменил его родственник Поппон. Либуций, который не смог отправиться в путь в прошлом году из-за какой-то задержки, умер 15 февраля сего года. Его сменил, по совету и из-за вмешательства архиепископа Вильгельма (Майнцского. А. Н.), Адальберт из обители св. Максимина (в Трире. А.Н.), который, хотя и ждал от архиепископа лучшего и ничем никогда перед ним не провинился, должен был отправиться на чужбину. С почестями назначив его [епископом] для народа ругов, благочестивейший король, по обыкновенному своему милосердию, снабдил его всем, в чем тот нуждался". Затем следует рассказ о приготовлениях Оттона I к походу в Италию, собственно походе, императорской коронации Оттона в Риме и его войне с Беренгаром. "В этом же году (962м. - А. Н.) Адальберт, назначенный епископом ругам, возвращается, не сумев преуспеть ни в чем из того, ради чего он был послан и убедившись в тщетности своих усилий. На обратном пути некоторые из его [спутников] были убиты, сам же он, после больших лишений, едва спасся. Прибывшего к королю (Оттону II. – А. Н.) приняли милостиво, а любезный Богу архиепископ Вильгельм в возмещение стольких тягот дальнего странствия, которого он и был устроителем, предоставляет ему имущество и, словно брат брата, окружает всяческими благами. В его защиту он отправил даже письмо императору, возвращения которого [Адальберту] приказано было дожидаться во дворце". Сведения об этом русском посольстве к германскому королю и миссии епископа Адальберта есть также в ряде анналов XI в., относящихся к так называемой херсфельдской традиции, потому что в части до 973 г. включительно они восходят к утраченным анналам монастыря в Херсфельде (в северо-восточной Франконии). Хильдесхаймские анналы: "960. К королю Оттону явились послы от народа Руси с мольбою, чтобы он послал кого-либо из своих епископов, который открыл бы им путь истины; они уверяли, что хотят отказаться от языческих обычаев и принять христианскую веру. И он согласился на их просьбу и послал к ним правоверного епископа Адальберта. Они же, как показал впоследствии исход дела, во всем солгали". Альтайхские и Кведлинбургские анналы дают тот же текст, добавляя только в конце: "... ибо упомянутый епископ едва избежал смертельной опасности от их происков" (в Кведлинбургских анналах вместо "едва избежал" по ошибке стоит "не избежал"). Анналы Ламперта также варьируют только конец сообщения: "... послал к ним правоверного епископа Адальберта, который с трудом ускользнул из их нечестивых рук". Сокращенную редакцию находим в Оттенбойренских анналах, хотя и здесь текстуальная близость с приведенными записями очевидна: "960. К королю Оттону явились послы от народа Руси с просьбой прислать туда кого-либо, кто открыл бы им путь истины. Когда же к ним прибыл правоверный епископ Адальберт, то с трудом ускользнул из их нечестивых рук". Данные анналов не оставляют сомнений в том, что и в продолжении хроники Регинона (далее: ПР) речь идет именно о русском посольстве, что иногда оспаривалось историками прошлого века. Это подтверждается и именем "королевы ругов" в ПР "Елена", которое, как хорошо известно по древнерусским источникам, было крещальным именем киевской княгини Ольги (умерла в 969 г.), матери Святослава Игоревича. Кроме того, о том, что Адальберт (впоследствии первый магдебургский митрополит) был в свое время послан епископом на Русь, знают и другие источники, не связанные ни с ПР, ни с анналами херсфельдской традиции: хроника Титмара Мерзебургского (начало XI в.) и более поздние (середина XII в.) Деяния магдебургских архиепископов, хотя в обоих памятниках и не сказано ничего о предшествовавшем посольстве Ольги. Термин "руги" применительно к Руси в связи с Адальбертом встречается также в актовых материалах магдебургской кафедры второй половины X в., что лишний раз подтверждает господствующее в науке мнение об Адальберте как авторе ПР. Для дальнейшего важно установить по мере возможности источник сведений о русском посольстве в анналах херсфельдской традиции, тем более что в литературе об этом посольстве утвердилось представление, будто информация анналов является пересказом соответствующих мест из ПР. Как нередко бывает, распространенность мнения оказывается обратно пропорциональна его обоснованности. Вопрос об отношении рассказа о русском посольстве в ПР к сведениям перечисленных анналов специально не ставился. В немецком источниковедении обсуждалась более общая проблема: было ли ПР среди источников, использованных при составлении Херсфельдских анналов, причем решалась она по-разному. Текстуального сходства между обоими памятниками в данном случае нет, но известная сюжетная близость давала повод думать как о зависимости ПР от херсфельдской анналистики (В. Ваттенбах), так и об обратной (Г. Вайц, И. Верра, X. Лоренц). Предложенная Лоренцем реконструкция текста Херсфельдских анналов с указанием мест, восходящих, по мнению исследователя, к ПР, была категорически отклонена О. Хольдер-Эггером, но зато полностью принята Ф. Курце. Вероятно, последняя точка зрения и стала причиной убеждения, что статья 960 г. анналов херсфельдской традиции является парафразом сведений ПР; попав в фундаментальный свод регестов И. Бёмера - Э. фон Оттенталя, это убеждение стало доминирующим в историографии. Между тем оно кажется нам неверным по многим причинам. Начнем с того, что в анналах сообщение о посольстве и последующих событиях помещено под 960 г., а не под 959 г. (которым в ПР помечено прибытие посольства от Ольги) или 961 г. (поставление Адальберта в епископы и его отправление на Русь, согласно ПР). Далее, все анналы употребляют по отношении к Руси один и тот же этноним "Кизс!"; следовательно, именно он стоял и в херсфельдском протографе, тогда как в ПР Ольга названа королевой "ругов". Такая терминологическая разница существенна, потому что в Херсфельдских анналах не было никакой другой информации о Руси и их составителю незачем было "выравнивать" этническую терминологию в соответствии с более употребительным вариантом "Rusci". Наконец, отнюдь нет уверенности в том, что ПР было закончено ранее 973 г., а это - непременное условие для гипотезы Вайца - Верры -Лоренца. К. Хаук, автор последней работы, специально посвященной Адальберту как историографу, характеризует мнение о случайности, внезапности прекращения Адальбертом работы над ПР на статье 967 г. как одно из "цепких заблуждений предыдущих исследователей"; с гораздо большим правом к такого рода традиционным заблуждениям можно отнести неосновательный постулат, что ПР писалось до назначения Адальберта в 968 г. на Магдебургскую митрополию; по непонятной причине его придерживается и сам Хаук. Ни Хаук, ни его предшественники напрасно не обратили должного внимания на отмеченный еще в конце прошлого века К. Изенбартом факт: в заключительной статье ПР при описании синода в Вормсе летом 967 г., проведенного Оттоном II накануне отправления в Италию, говорится, что уже тогда "во время своего первого синода [Оттон II] загодя выказал многие признаки своих будущих (курсив наш. -А.Н.) мудрости и милосердия". Совершенно ясно, что эти слова, сказанные о 12-летнем мальчике (Оттон П родился в 955 г.), отсылают читателя к позднейшему времени, очевидно, к периоду самостоятельного правления Отгона П (после марта 973 г.). В пользу традиционного взгляда о завершении работы над ПР в 967-968 гг., насколько нам известно, выдвигалось только два соображения. Во-первых, ПР послужило одним из источников для анналов, которые были начаты в швабском монастыре Айнзидельн ок. 966 г. Во-вторых, сообщая о болезни и выздоровлении майнцского архиепископа Вильгельма летом 967 г., Адальберт пишет так, как будто ему ничего не известно о смерти Вильгельма 2 марта следующего года. Первый аргумент легко отвести, так как в Айнзидельнских анналах ПР содержится не целиком, а только в части до 939 г.; видимо, именно это обстоятельство дало повод Ваттенбаху высказать догадку, что Адальберт работал над ПР примерно до 964 г., а затем труд был продолжен неизвестным монахом трирского монастыря св. Максимина. Думаем, однако, что прав Хаук, который говорит о первой редакции ПР, доведенной именно до 939 г. Второй же довод свидетельствует, вообще говоря, лишь о том, что в момент работы над статьей 967 г. Адальберт вовсе не намеревался заканчивать ПР и рассчитывал сказать о смерти Вильгельма в своем месте. Таким образом этот аргумент М. Линтцеля ничего не доказывает, ибо, согласно принятому мнению, которое не оспаривает и сам Линтцель, работа над ПР оборвалась внезапно в силу каких-то внешних причин (обычно считается, что такой причиной стало назначение Адальберта на магдебургскую кафедру в 968 г., с чем мы не можем согласиться ввиду приведенного выше наблюдения Изенбарта). Другое дело, что само мнение о формальной незавершенности ПР было оспорено Хауком. Впрочем, именно в этом пункте историк не учитывает всей суммы текстологических фактов. Рассматривая рассказ о рождественских торжествах Оттонов, отца и сына, в Риме в 967 г. как заранее запланированный композиционный финал, Хаук не считается в должной мере с тем, что рассказ имеется только в выписках из ПР в составе компиляции так называемого Саксонского анналиста (40-е годы XII в.). Не исключено, что эта концовка вовсе не принадлежит перу Адальберта; во всяком случае добавлена она достаточно неумело: в результате в статье 967 г. оказалось два Рождества (ПР начинало новый год с Рождества). Но даже если описание рождественских торжеств 967 г. и добавлено самим Адальбертом, то сделано это было после значительной паузы, во время которой успели возникнуть списки ПР, такого описания еще не содержащие. Следовательно, тезис о внезапном прекращении работы над ПР на статье 967 г. остается в силе. Итак, распространенное мнение, что работа над ПР велась в 965-967/968 гг., оказывается, в сущности, ни на чем не основанным. Между окончанием первой редакции (по Хауку) ок. 965 г. и возобновлением работы (по всей вероятности, уже в правлении Оттона II после 973 г.) пролегла пауза, так же как и в статье 967 г. между описанием выступления Оттона II в Италию в сентябре и рассказом о его коронации на Рождество того же года. Если так, то ПР из числа потенциальных источников херсфельдского анналиста скорее всего следует исключить по чисто хронологическим соображениям: ведь составитель Херсфельдских анналов должен был использовать ПР в своей работе до 974 г. Из сказанного следует весьма важный для обсуждаемой темы вывод: ПР и анналы херсфельдской традиции являются не зависящими друг от друга источниками о посольстве княгини Ольги к германскому королю Оттону I. Допустимо думать, что сведения о русском посольстве в Херсфельдских анналах имеют херсфельдское же происхождение: аббаты Гюнтер (959-962) и Эгинольф (962-970) были близки ко двору Оттона I. Нам кажется, однако, предпочтительней другая возможность, которая, кстати говоря, еще дальше "разводит" информацию о русском посольстве из ПР и из анналов херсфельдского корня. Дело в том, что в части до 973 г. Хильдесхаймские и Кведлинбургские анналы восходят к херсфельдскому протографу не прямо, а через посредство Больших хильдесхаймских анналов (в самостоятельном виде не сохранившихся); эти последние были использованы также Лампертом и составителем Альтайхских анналов, но уже наряду со списками Херсфельдских анналов. Таким образом, текстологически интересующие нас сведения, вообще говоря, могут иметь как херсфельдское, так и хильдесхаймское происхождение. Но есть памятник, который воспринял херсфельдское летописание, не будучи знаком с Большими хильдесхаймскими анналами: это анналы эльзасского монастыря в Вайсенбурге, и данных о русском посольстве в них нет. Обычно считается, что вайсенбургский историограф сокращал свой херсфельдский оригинал, хотя, на наш взгляд, эти сокращения выглядят порой странно. Так, опущена была статья 973 г. с повествованием об имперском съезде в Кведлинбурге перед кончиной Оттона I; еще более несообразным представляется исключение вайсенбургским анналистом статьи 960 г. со сведениями об Адальберте, поскольку в 966968 гг. этот последний был здешним настоятелем, а в 968-981 гг. - непосредственным священноначальником Вайсенбургской обители. В силу сказанного считаем наиболее вероятным, что источником сведений о посольстве 959 г. в анналах херсфельдской традиции были Большие хильдесхаймские анналы, т.е. добавления к херсфельдскому протографу, сделанные на основе записей, которые начали вестись при кафедральном соборе в Хильдесхайме при епископе Отвине (954-984). Эти источниковедческие наблюдения помогут нам сориентироваться в противоречивых суждениях историографии о посольстве княгини Ольги к германскому королю. До недавнего времени господствовала точка зрения, что просьба княгини прислать на Русь "епископа и священников" действительно имела место, хотя расценивался этот факт по-разному. Иногда считали, что высказанная русскими послами просьба отражала действительные намерения Ольги в связи с неудачей ее поездки в Константинополь в 957 г., чаще же усматривали в русском посольстве в Германию всего лишь маневр в русско-византийской политике с целью оказать давление на Византию, занявшую неуступчивую позицию в деле крещения Руси, как оно виделось властной киевской княгине. Для традиционных представлений об изначальности и исключительности церковно-религиозных связей Руси с Византией сведения немецких источников были, конечно, "неудобны", и даже критически мыслящие исследователи уступали соблазну так или иначе дезавуировать эти сведения, которые воспринимались в одном ряду с одиозными попытками позднейших католических авторов, по характерному выражению Е.Е. Голубинского, "восхитить нас у греков". В результате история с Адальбертом приписывалась миссионерскому рвению самого Оттона, тогда как Ольга преследовала якобы какие-то иные цели, о которых остается только догадываться. Именно этот тезис взят под защиту в появившихся почти одновременно работах А.Н. Сахарова и Ж.-П. Ариньона - последних, специально посвященных данной теме. Исходным для Сахарова было общее суждение, что "русское феодализирующееся общество в то время еще не было готово принять... крещение"; языческая "партия" в Киеве доминировала, так что дальновидная Ольга не могла помышлять о введении христианства. Главный аргумент Ариньона, напротив, сугубо конкретен: если Ольга действительно имела в виду утверждение церковной организации на Руси, то почему, рассуждает французский историк, она обратилась к германскому королю, а не к папе, в компетенцию которого входило создание новых епископий? Этих сомнений оказалось достаточно, чтобы оба исследователя отвергли согласные показания немецких источников, объявив их фальсификацией. Такое заключение кажется нам поспешным по двум причинам. Во-первых, всякая фальсификация должна иметь свои мотивы; в названных работах они, однако, не разъясняются. Если инициатива отправления на Русь епископа исходила от Оттона, а русские послы, прибывшие для общих переговоров о "мире и дружбе", только дали на это согласие, как предполагает Сахаров, то почему бы Адальберту так и не написать в своей хронике? Разве миссионерская активность могла быть предосудительна в глазах ее читателей? Далее, для того чтобы убедительно дискредитировать источник, необходима источниковедческая критика. Такой критики ни тот, ни другой исследователь не дали, обсуждая только данные ПР и ошибочно считая сведения херсфельдской анналистики их парафразом. Но коль скоро херсфельдская (хильдесхаймская) информация о русском посольстве и сведения Адальберта в ПР не зависят друг от друга, как мы старались показать выше, и коль скоро в обоих случаях речь идет о церковно-религиозных целях посольства, то мысль о фальсификации придется оставить. Во-вторых, важно и то, что оба приведенных критиками ПР соображения, на наш взгляд, сами по себе уязвимы. Пусть даже уровень общественно-экономической и идеологической зрелости Древнерусского государства при Владимире в 80-е годы X в. был качественно иным по сравнению с началом 60-х годов, но отказывать только по этой причине Ольге в стремлении крестить народ было бы все-таки несправедливо. Вошедшая в пословицу ревность неофитов нередко заставляла даже самых практичных из них браться за решение непосильных или несвоевременных задач. Если же верить прениям между Ольгой и Святославом, как они донесены до нас летописью, княгиня как раз вынашивала планы крещения Руси, для чего ей и было необходимо крещение сына: "Аще ты крестишися, все имуть то же створити". Так же понимает это место летописи и Сахаров. Но признавая стремление княгини крестить Русь, логично ли отрицать, что она могла предпринимать и практические шаги в этом направлении? Думаем, что положение дел на Руси было далеко от однозначности. Здесь шла активная внутриполитическая борьба, борьба христианской "партии" внутреннего устроения и языческой "партии", мыслившей привычными понятиями военной экспансии. Раздор внутри княжеского семейства - всего лишь наиболее заметное проявление этой борьбы, которое поэтому и было зафиксировано народным преданием, попавшим затем в летопись. То же продолжавшееся противостояние христиан и язычников в древнерусском обществе наложило свой отпечаток и на позднейший конфликт между братьями Ярополком и Владимиром Святославичами (см. гл. 4). Об участии папы в поставлении Либуция и Адальберта episcope gentium сведений действительно нет - в этом Ариньон прав. Однако не стоило бы так полагаться на argumentum ex silentio. Ок. 948 г. Отгоном I было организовано пять новых епархий: две на славянских землях королевства (в Хафельберге и Бранденбурге) и три в Дании (в Шлезвиге, Рибе и Орхусе); вероятно, в 968 г. было основано и епископство для ободритов в Старграде-Ольденбурге. О том, что Рим так или иначе участвовал в этом, известно только относительно Хафельберга и Бранденбурга, да и то исключительно потому, что сохранились их учредительные грамоты, в которых отмечено присутствие при акте основания папского легата Марина. Нарративные источники об этой стороне дела молчат, как молчат они и в случае с русской епархией. Но дело еще и в другом. В 959 г., в отличие от 948 г., Оттону, как можно думать, уже не было нужды обращаться за особой санкцией в Рим, поскольку папа Агапит II (946-955) уступил гамбургскому архиепископу Адальдагу (а именно он хиротонисал Либуция) как своему викарию в странах Северной Европы право поставлять новых епископов. Если киевская княгина обратилась не в Рим, а к германскому королю, то это свидетельствует лишь, что на Руси хорошо знали политическую ситуацию на христианском Западе и отчетливо понимали, кто не только имел церковно-юридическое право на учреждение новой кафедры, но и располагал для него реальными практическими ресурсами. При тесных контактах Руси X в. со Скандинавией неудивительно, что в Киеве могли быть осведомлены о деятельности здесь Гамбургской миссийной митрополии, активизировавшейся как раз при архиепископе Адальдаге (937988), и, в частности, об основании трех датских епархий. Рим же середины X в. был уже совершенно не тем Римом, который при Николае I (858-867) спорил с Константинополем за главенство над Болгарской церковью, а при Иоанне VIII (872-882) настоял на учреждении самостоятельной Мораво-Паннонской митрополии во главе с Мефодием вопреки ожесточенному сопротивлению восточнофранкского короля Людовика Немецкого и баварских епископов. Политически немощное папство X в. (в особенности первой половины этого столетия), кругозор которого ограничивался собственно римскими и центральноитальянскими делами, которое даже в лице Иоанна XII было более всего озабочено лавированием между воинственными лангобардскими герцогами юга и неутомимым королем Северной Италии Беренгаром - могло ли оно представлять интерес для Киева? Если вернуться к Оттону I, то естественно спросить, для чего ему было нужно навязывать русским послам своего епископа? Характеристика Сахаровым германского короля как "религиозного фанатика" несправедлива и больше подходит его внуку Оттону III (983-1002). Государь, тринадцать лет (с 955 по 968 г.) медливший с осуществлением дела своей жизни - основанием Магдебургской митрополии только 'потому, что натолкнулся на противодействие майнцского и хальберштадтского прелатов, терпеливо ожидавший естественного устранения этого досадного препятствия (митрополия была учреждена только после смерти Бернхар-да Хальберштадтского), был целеустремленным, но расчетливым и практичным политиком. По Ариньону, затея с русским епископом была следствием стремления Оттона I продемонстрировать папе, что он, Отгон, "de facto осуществляет императорские прерогагивы". Но зачем? Право устраивагь новые епархии, "где угодно", как мы видели, было совершенно официально уступлено Оттону папой Агапитом II в 955 г. Догадка Ариньона неудачна еще и потому, что предполагает, будто папа сопротивлялся каким-то церковно-организационным планам германского короля. Но для такого подозрения у нас нет ровно никаких оснований. Вообще, для конфликта между королем и папой, типичного для второй половины XI в. (борьба за инвеституру), в 60-е годы X в., а тем более при Иоанне XII, причин не видно. Отрицая, как и Сахаров, религиозные мотивы посольства Ольги, Ариньон представляет дело так, что княгиней руководила только забота о русских торговых интересах в Европе. Трудно, разумеется, спорить против предположения, что тема торговли могла присутствовать на переговорах 959 г., но при всем том из известных фактов русско-немецкой торговли X в. (см. гл. 1) еще невозможно вывести никаких определенных заключений относительно конкретных намерений Ольги в 959 г. Не убеждает и гипотеза французского историка о связи между ролью майнцского митрополита Вильгельма в назначении Адальберта и предполагаемой особой заинтересованностью Майнца в торговле с Русью. Если бы дело обстояло так, то Вильгельм должен был бы проявить себя уже при поставлении Либуция, тем более что этот последний происходил из майнцского монастыря св. Альбана. Между тем Либуция рукополагал гамбургский архиепископ Ададьдаг, причем во Франкфурте, т.е. на канонической территории Майнцской церкви. Трудно не видеть в этом демонстративного самоустранения Вильгельма от дел церковного устроения миссийных территорий на Востоке - следствие его конфликта с отцом, Оттоном I, длившегося с 955 г. и вызванного первоначальными планами короля организовать миссийную митрополию для славян на базе кафедры в Хальберштадте, которая в этой связи отторгалась от Майнцской архиепископии. Урегулирование конфликта приходится как раз на конец 960 -начало 961 г.; именно с этим урегулированием скорее всего и связана внезапная активность Вильгельма в деле создания епархии для Руси весной 961 г. Ходатайство именно майнцского архиепископа за трирского монаха Адальберта не выглядит неестественным, так как последний был долгое время нотарием королевской канцелярии, которую, наряду с Бруноном Кельнским, возглавлял Вильгельм. Практика подбирать кандидатуры на вакантные епископские кафедры из состава королевской канцелярии была обычной. Итак, при анализе событий 60-х годов X в. в связи с посольством киевской княгини Ольги к германскому королю Оттону I необходимо исходить из следующих предпосылок. Во-первых, нет оснований сомневаться в аутентичности двух независимых немецких источников (ПР и анналов херсфельдской традиции), согласно свидетельствующих, что русское посольство имело религиозно-политические цели (по ПР, просило "епископа и священников"). Во-вторых, этому дипломатическому шагу Киева невозможно дать верной и полной оценки, опираясь на общие соображения. Несомненно, что он имел определенные политические причины и преследовал определенные политические цели. Понять их можно только при условии максимально полного, насколько позволяют источники, учета конкретной международной обстановки той поры, в первую очередь русско-византийских и германо-византийских отношений. Ольга вернулась из Константинополя глубокой осенью 957 г.; если верить летописи, вскоре (видимо, в следующем или, самое позднее, в 959 г.) принимала греческое посольство; в 959 г. отправила собственное посольство в Германии. Уже хронологическое соседство заставляет подозревать связь между этими событиями. Действительно, источники о визите Ольги в Царьград (важнейшие из них - Повесть временных лет, ПР, хроника Скилицы) независимо друг от друга выдвигают на первый план именно религиозные мотивы киевской княгини, т.е. те, которыми Ольга руководствовалась и отправляя послов к Оттону I. Отсюда следует неизбежный вывод (его неоднократно делали историки), что Ольга не была удовлетворена результатами своей поездки на берега Босфора. Поколебать этот вывод можно только отвергнув данные всех источников о целях киевской княгини в ее сношениях с византийским императором и Германским королем; сделать это по крайней мере относительно руссконемецких переговоров, как мы старались показать выше, трудно. Признаки ухудшения русско-византийских отношений можно усматривать уже в ходе пребывания Ольги в византийской столице, сравнивая описания Константином Багрянородным двух приемов ее 9 сентября и 18 октября. Такое заключение заставляет внимательно отнестись к сообщению летописной повести об Ольге, которая вкладывает в уста княгини высокомерный отказ на просьбу василевса прислать ему "вой в помощь". Обратимся к германо-византийским отношениям. Сохранился любопытный декрет венецианского дожа от июня 960 г., среди прочего запрещающий транспортировку венецианскими кораблями переписки из Саксонии, Баварии и Ломбардии к византийскому императору, поскольку раздражение, какое она вызывает в Константинополе, отражается на престиже Венеции. Раздражение это было столь велико, что "с нашими (венецианскими. - А.Н.) грамотами, которые мы по обычаю направили императору с поздравлениями от имени нашей республики", поступили с "бесчестьем", "обращаясь с ними, как с пустым местом". Еще один штрих: ок. 960 г. Лиутпранд пребывает на острове Наксос близ эпирского побережья, т.е. в районе византийской границы. Оказаться здесь он мог только на пути в Константинополь, но со слов самого кремонского епископа мы знаем всего о двух его пребываниях в византийской столице: в 949 г. по поручению Беренгара и в 968 г. -Оттона I. Отсюда вывод: предполагаемое посольство Лиутпранда ок. 960 г. завершения не имело. Почему? Оно не было принято греческими властями? Нельзя ли в таком случае связать эти данные с резким обострением германо-греческих отношений в 960 г., отразившимся в венецианском документе? Попробуем определить, чем оно могло быть вызвано. Разлад между Германией и Византией при Никифоре Фоке (963-969) имел причиной упорное нежелание властного константинопольского узурпатора признавать за Отгоном I императорский титул, принятый им в феврале 962 г. Поэтому говорить о подобном разладе для последних лет Константина VII, умершего 9 ноября 959 г., было бы преждевременно. Все, что мы знаем о греко-немецких отношениях в период самостоятельного царствования Константина VII (с 945 г.), характеризует их как вполне лояльные. Хотя проект второго брака престолонаследника Романа II с Хедвиг, дочерью баварского герцога Генриха, младшего брата Оттона I, ок. 952 г. не осуществился, это не было связано с расстройством отношений между Германией и Ромейской державой. Во всяком случае в феврале 956 г. во Франкфурте среди прочих иностранных посольств, поздравлявших Оттона с решительной победой над венграми при Лехе, было и византийское. Ничего определенного о немецко-греческих отношениях в последующие три года неизвестно, но не видно и причин, которые могли бы нарушить их мирный характер. Стремление саксонского короля к императорской короне, с которым иногда связывают его безуспешное посольство к папе Агапиту II в 951 г., тогда еще не было явным, а итальянская политика ограничивалась эпизодическими действиями в Ломбардии (поход Оттона I в 951-952 гг. и его сына Людольфа в 957 г.) и была неудачной: оба похода закончились восстановлением власти Беренгара. Итак, судя по всему, германо-византийский конфликт в первой половине 960 г. был внезапным. На это указывают и болезненная резкость реакции Константинополя, и то ложное положение, в какое неожиданно для себя попало венецианское правительство: вряд ли оно допустило бы доставку дипломатической почты из Германии в Византию на своих кораблях, если бы враждебность между двумя державами не была бы для него новостью. Эти наблюдения позволяют нам предложить следующую реконструкцию хода событий. В ноябре 959 г. умирает Константин VII. Сразу по воцарении Роман II рассылает "дружественные послания" (φιλικὰ γράμματα) "к болгарам и [прочим] народам запада и востока", в ответ на которые все с радостью "подкрепили мирные договоры" с Византией. Надо думать, такое послание было отправлено и к Отгону I, с которым новый василевс наследовал от отца, как мы видели, в целом дружеские отношения. Однако цитируемый нами автор (один из продолжателей Феофана) во второй части своего высказывания по меньшей мере упростил ситуацию. Посольство Романа II в Германию прибыло во Франкфурт по расчету времени (путь по морю от Венеции до Константинополя занимал около трех недель) приблизительно на Рождество 959 г. или несколько позже. Здесь оно застало русских послов и узнало, вероятно, как об уже свершившемся факте о посвящении немецкого епископа для Руси. Разумеется, греки не замедлили донести об этом своему императору. Пути официальных посольств более неспешны, чем дипломатических гонцов, и когда венецианцы приблизительно в начале весны 960 г. прибыли в столицу империи ромеев с поздравлениями новому императору, доставив, как обычно, с оказией и кое-какие дипломатические бумаги из Германии, они встретили тот обескураживающий прием, который по возвращении посольства в Венецию вызвал весьма нервный декрет дожа Петра IV Кандиана. Аффектированность, с какой византийское правительство отреагировало на известие о русско-германском сближении, указывает на сугубую важность для него вопросов, так и не решенных во время визита Ольги на берега Босфора. Если русское посольство говорило с Оттоном I о крещении Руси, то, думаем, об этом же среди прочего шла речь и на русско-греческих переговорах 957 г. Вопрос о крещении есть в первую голову вопрос о политической ориентации молодого государства и связан с целым рядом политических условий и двусторонних обязательств, как то превосходно иллюстрируют события 987-989 гг. Законы дипломатической игры оставляли за Киевом свободу выбора: довести до конца начатое в Германии или вернуться к переговорам с греками, если те поведут себя достаточно уступчиво. Но ведь в аналогичной позиции находился и Оттон I. Несомненно, он, как и Ольга, отчетливо представлял себе, что союз с Русью в тех условиях означал конфликт с Византией. Король стремился в Рим. Признание его имперских чаяний греческими императорами было для него важнее, чем выгоды от сближения с Русью. Поэтому, не решая окончательно вопрос о епископе для Руси, он использует его в качестве козыря в своей византийской политике. Посольство Отгона наряду с поздравлениями Роману II должно было выполнить и эту миссию; вероятно, вместе с посольством и оказался на Наксосе Лиутпранд. Именно попытка германского короля завязать переговоры с греками, используя "русский вопрос", была причиной задержки с отправлением уже рукоположенного епископа. Разумеется, эта тайная дипломатия тщательно скрывалась от русских послов. Не был осведомлен о ней, видимо, и Адальберт, преемник Либуция, и потому в своей хронике пишет неопределенно о "какой-то задержке". Момент для Отгона был благоприятный: уже летом - осенью 960 г. к нему начинают прибывать представители североитальянской знаги, а также папские послы, настойчиво зовущие его на защиту их от злодейств Беренгара. Зная манеру германского короля тщательно подготавливать осуществление своих политических планов, можно быть уверенным, что это не было для него сюрпризом. Думаем, что в 959 - первой половине 960 г. поход на Рим был уже делом решенным. Смена власти в Константинополе и посольство из Руси оказались как нельзя кстати. Судя по тому, что летом 961 г. немецкий епископ все-таки отправился на Русь, а упорный отказ греков признать Оттона I императором привел в 60-е годы X в. Германию и Византию к открытой войне, посольство Лиутпранда в 960 г. оказалось безуспешным; неясно даже, добралось ли оно вообще до византийской столицы. Германо-византийская война началась в 967/968 г. при Никифоре Фоке, но конфликг 960 г. в правление Романа П, судя по всему, гак и не был улажен. Во всяком случае в первые годы царствования Никифора отношения между Восточной и Западной империями уже были (продолжали оставаться?) враждебными. Об этой враждебности, по нашему мнению, говорит и попытка Иоанна XII (предпринятая им в самом конце своего понтификата, весной 963 г.) втянуть Византию в вооруженную борьбу против Оттона I в Италии. За предположением, что императорский титул Оттона I был признан правительством Романа II, тогда как Никифор дезавуировал это признание, не стоит ничего, кроме авторитета В. Онзорге. Такая жесткая позиция правительства Романа II по отношению к Германии означала урегулирование русско-византийских противоречий: те самые "вой в помощь", в которых было отказано Ольгою Константину VII, при Романе участвуют в операциях Никифора Фоки против арабов на Крите в августе 960 - марте 961 г. Завоевания Святослава, прежде всего окончательное сокрушение им Хазарского каганата, результатом которого явилось установление русской доминации в Восточной Европе, были бы невозможны без благожелательного нейтралитета Византийской империи. Можно догадываться, что такой нейтралитет был обусловлен одним из пунктов договора, сопровождавшего урегулирование русско-византийского конфликта при Романе II. Ясным свидетельством перемен в политическом курсе Константинополя по отношению к Руси служит и неудача миссии Адальберта. Не исключено, что эти перемены были облегчены и случившимся приблизительно в то же время вокняжением в Киеве возмужавшего Святослава, не проявлявшего (по крайней мере, в начале своего правления) интереса к проблеме христианизации Руси. Возможно, антихристианские эксцессы, сопровождавшие приход к власти языческой партии во главе с молодым князем, и послужили причиной гибели когото из спутников Адальберта.
