КАК ХРЕСТЬЯНЕ СТАЛИ КРЕСТЬЯНАМИ

КАК ХРЕСТЬЯНЕ
СТАЛИ КРЕСТЬЯНАМИ
Тело - государево, душа - божья, спина - барская.
(Русская народная пословица)
... И песни дикие слагая,
Монах пойдёт к смиренным братьям,
И в церковь девочка нагая
Придёт плясать пред Распятьем...
(Дм. Коковцов)
Как известно, иудейских сектантов - последователей Иисуса вначале называли христианами только их противники, и это звучало как уничижительная презрительная кличка. Только примерно со второй половины II в. слово "христиане" становится и самоназванием приверженцев этой новой веры (то есть новой иудейской ереси).
А как было на Руси после её кровавого "крещения"? Вплоть до XVI
в. весь "простой люд", неважно, городской или сельский, властями светскими и духовными именовался "православным хрестьянством". И
лишь с XVII в. название это стало применяться именно к сельским жителям (смердам), то есть к тем, кто называется крестьянами в современном смысле этого слова.
Почему же крестьянами стали звать самое зависимое, угнетённое,
низшее, или "подлое" сословие? Да потому, что ни на какие другие, более почётные звания, вроде боярина, старца градского, княжего мужа,
или хотя бы посадского человека, не имел права сеятель и хранитель
Родной Земли.
Византийская ветвь иудохристианства пришла на Русь как классовая
феодально-княжеская религия, и длительное время была "аристократической" религией лишь княжеско-боярско-дружинной верхушки. Вторжение происходило одновременно с распадом бесклассового родоплеменного строя, основанного на свободном труде общинников. Всё реже
и реже собираются вечевые сходы, да и не на них уже решаются важные дела: вершат свой произвол знатные вельможи, всё крепче и крепче
закабаляя вольных землепашцев.
Чужеродный библейский бог, привнесённый из рабовладельческой империи, был на стороне сильных и богатых, а исконные ЧурыСтарожилы стали естественным оплотом волхвов - выразителей и ревнителей народных общинных устоев и культурных традиций.
Владимир Проклятый сделал византийское православие государственной религией Руси. Силу государственного православия составляло сочетание принципа богоугодного безграничного самодержавия, взятого из ветхого завета, с принципом богобоязненной покорности, смирения и терпения, взятым из нового завета. Государственная власть для
своего утверждения использовала жестокий библейский "закон", а на-
род кормила евангельской "благодатью" с её главным доводом – восстановлением справедливости в будущей загробной жизни.
Историки уже давно ломают головы над феноменом «смены вер»,
имевшим ключевое значение для всей последующей трагической судьбы нашей ПРИРОДЫ-РОДИНЫ-НАРОДА.
Было ли "крещение Руси" сугубо субъективным действом? Церковные, околоцерковные и некоторые светские авторы пытаются объяснить
феномен на метафизическом провиденциальном уровне: озарением
"благой вестью" Владимира, внезапно осознавшего "идольские заблуждения" и в одночасье превратившегося из Савла в Павла. Само же "крещение" рассматривается ими как акт, почти равнозначный "спасению".
Другие светские исследователи, примыкающие, в основном, к "государственной" школе, ищут какие-то "объективные предпосылки" иудохристианизации Руси. Они видят в этом приобщение варваров к "цивилизации" и стремятся представить пагубное для русичей скоропалительное нововведение Владимира как "прогрессивно-необходимое".
Дескать, "крестив Русь, Владимир укрепил государство". Всё наоборот. Язычник Светослав создал державу, простиравшуюся от Балкан до
Кавказа. А Владимир - перестройщик потерял Болгарию, Таврию, Кавказ, Белую Вежу, земли уличей, тиверцев и т.д. Тут уж не до походов на
Царьград.
Труднообъяснимая "смена вер" имеет довольно-таки прозаическую
подоплёку: в 988 г. произошёл не столько религиозный, сколько
ПОЛИТИЧЕСКИЙ переворот. В летописных легендах 986-987 гг. Владимир подобен "витязю на распутье". Ему были предложены на выбор:
христианство римское, христианство греческое, ислам, иудаизм (который исповедовали хазарские каганы). Но по какой бы дорожке не поскакал князь, а всё равно очутился бы "в лоне авраамовом", ибо все четыре монотеистические веры почитают одного древнееврейского патриарха Авраама.
Почему худородный "робичич" Владимир (побочный сын Светослава от рабыни-ключницы Малки, в русифицированном варианте - Малуши) выбрал иудохристианство византийского толка, или так называемое
православие? Да потому, что именно оно в наиболее яркой форме освещало, оправдывало и благословляло византийский деспотизм и иерархическое классово-феодальное государство. А главное - оно придавало правлению Владимира богоустановленный статус: под страхом лютого наказания за неповиновение оно утверждало единоличную власть
князя-господина как наместника господа бога на Земле.
Когда киевский митрополит Иларион в своём "Слове о законе и благодати" (XI в.) и Иаков Мних, автор "Памяти и похвалы Владимиру" (XI
в.), хотят максимально возвеличить Владимира, они называют его каганом. Не архонтом (по-греч.), не конунгом, не королём, не цезарем, не
великим князем, а именно каганом: это наивысший, подобный императорскому, титул хазарского происхождения.
Следует заметить, что слово "господин" и "господь", усиленно навязываемые светским и церковным начальством, получили распространение именно в русском языке. Известно, что в других европейских языках сло́
ва, соответствующего русскому "господину", нет. Английское
mister - производное древнеанглийского magster (учитель, наставник,
мастер), идущего от латинского magister (учитель). Немецкое der Herr
происходит от древневерхненемецкого her (седой, старый, почтенный).
Романские обращения senor, monsieur - наследники латинского senior
(старший). Точный перевод всех этих слов на русский язык: "уважаемый", "почтенный". "Русское" же православие, будучи идеологическим
оружием в руках господствующих классов и способом удержания "стада христова" в покорности, веками насаждало паразитарные верноподданнические понятия "господь" и "господин"; с помощью этих словесных кнутов оно вырабатывало у русичей рабскую психологию и превращало человека в холопа. Если он становится безвольным рабом даже в
собственном самосознании, то делай с ним, что хочешь.
Недостаточно прослежена зловещая роль воспитателя малолетнего Владимира, - его дяди Добрыни (родного брата Малуши), посадника новгородского, а затем воеводы киевского, о котором былина говорит
так:
Да три года жил Добрынюшка да конюхом,
Да три года жил Добрынюшка придверничком,
Да три года жил Добрынюшка ключником,
Золотой-де казны да жил учётчиком...
По наущению Добрыни творил его юный племянник Владимир многие свои чёрные дела. Так, в Лаврентьевской летописи под 1128 годом
приведены подробности того, как по повелению Добрыни Владимир насилует дочь полоцкого князя Рогнеду на глазах у её родителей, которых
затем убивает. Позже, в Корсуни, выродок Владимир повторяет этот
"подвиг".
С именем Добрыни следует связывать и другие пагубные деяния киевского князя - братоубийцы и клятвопреступника, ибо сам Владимир
был ещё довольно-таки молод. По всей видимости, насильственное крещение киевлян и внедрение иудейской ереси - христианства как официальной религии Руси, не обошлось без влияния могущественного "серого кардинала".
Народ не простил Владимиру отступничества и насилия. В высшей
степени знаменательно, что в русском героическом эпосе нет ни одной
былины, его воспевающей и прославляющей (а его сына Ярослава Хромого вообще нет в народных сказаниях). Ни в одной былине обобщённый, бесцветный, а порой даже осмеиваемый образ Владимира не содержит в себе ничего героического, а напротив, князь обычно нуждается в помощи, обижается, жалуется богатырям. На это указывали ещё
Орест Миллер, Фёдор Буслаев и другие исследователи.
Былины (то есть народное сознание) восприняли от исторического
Владимира только худые черты: жестокость, вероломство, угодничество
перед боярами, блудодейство и т.д. Пирует он в своём дворце, и только
(доблестный отец его - Светослав не пировал). Самое большее - на что
способен князь, - это призвать для защиты Киева богатырей. И он бессилен, жалок, труслив, когда никого из них в столице не оказывается.
Хотя былинный Владимир именуется подчас Красным Солнышком,
но образ этот восходит к историческому прототипу - Владимиру Древнему, упоминаемому в Иоакимовской летописи задолго до Рюрика (см.
Татищев В.Н. История Российская, т. I. М.-Л. 1962). А вообще-то поэтическое название Красно Солнышко - есть не что иное, как палеоязыческий первообраз.
С Владимира-крестителя и началось углубление пропасти взаимного
отчуждения, разделявшей власть имущих и народ. Власть стала чужой,
инородной, причём как духовная, так и государственная. Иудохристианство вторглось к нам не как презренная ересь рабов времён Нерона,
а как могущественная государственная религия Константина, усовершенствованная за пять веков службы императорам и подавления всякого инакомыслия. А как эта религия "любви и милосердия" смогла завоевать Рим, а затем римским мечом покорить европейские народы?
Основанием еврейской стратегии, направленной на достижение мирового господства, является извращение естественной религиозной
жизни других народов, патологизация их энерго-информационных связей с Природой, Родиной, Сородичами. Всё остальное - господство в
идеологии, политике, культуре, экономике и т.д. вытекает, в конечном
счёте, из этого. Для завоевания господства в религиозной сфере необходимо, как призывал ещё Моисей, разрушить Языческие Светилища,
уничтожить Волхвов и Ведуний. Если же нет такой возможности, надо
действовать окольными путями, внедряться и разлагать гоев изнутри.
Этой цели и послужило иудохристианство.
Рабби (раввин, наставник) Иегошуа - так при жизни ученики именовали того, кого много позднее назвали по-гречески Христом (мессией, помазанником), сделав из обрезанного еврея величайшее событие не
только земной, но и вселенской истории.
Все исследования об Иисусе делятся, в основном, на две научные
школы: мифологическую и историческую. Первая считает Иисуса вымышленной личностью либо собирательным литературным образом
(напр., Артур Древс "Миф о Христе") и рассматривает его именно с
этой точки зрения. Вторая же придерживается мнения, что евангельские
сказания о галилейском проповеднике имеют определённое историческое основание, и не сомневается в действительном существовании человека - Иисуса из Назарета (напр., Э. Ренан "Жизнь Иисуса").
Бытует ещё и своеобразное предположение о нееврейском происхождении Иисуса. Попытками "ариизации" Иисуса и вообще христианства увлечённо занимался англичанин Хаустон Чемберлен (женатый на
дочери Р. Вагнера), написавшей ряд работ на эту тему: "Явление Христа" и другие. Эту новую мифологему подхватил затем Альфред Розенберг.
В 1952 г. Ганс Ф. К. Гюнтер опубликовал под псевдонимом Генрих
Аккерман исследование "Иисус, его миссия и отношение к ней на Западе", где на основании многочисленных исторических свидетельств
вскрывал всю несостоятельность доводов Чемберлена об индоевропейском расовом происхождении Иисуса. Что же касается канонического изображения "спасителя", то оно явно заимствовано с автопортрета
Альбрехта Дюрера (1500 г.).
Христианские богословы неустанно подчёркивают, что Иисус был евреем, и в этом они действительно правы. В своём разговоре с самарянкой у колодца Иисус сказал ей: "Вы не знаете, чему кланяетесь; а мы
знаем, чему кланяемся, ибо спасение от Иудеев..." (Ев. от Иоанна 4:22).
Говоря "вы", Иисус подразумевал самарян; а "мы" относилось к иудеям. Таким образом, он отождествил себя с иудеями; и он сказал это, как
один из них, один из "богоизбранных".
Иисус, обрезанный по иудейскому обычаю, - плоть от плоти своего племени: можно ли усмотреть в умерщвлении невинной смоковницы, во вселении "бесов" в свиней, в превращении воды в вино и в прочих евангельских чудесах что-то "истинно-арийское"? Вполне вероятно, что всё это выдумано и не заслуживает доверия, но едва ли возможно выдумать легенды, которые так замечательно соответствуют иудейским нравам.
Все попытки обелить Иисуса, противопоставить "хорошего" Иисуса "плохой" церкви, хотя и питаются благими намерениями, но на деле
лишь продлевают жизнь этой самой церкви, позволяют ей сохранить
своё вредное влияние на людей.
Нельзя не упомянуть также о так называемом "эзотерическом христианстве" и его "скрытой мудрости", поисками которой занимались не
только Гурджиев и Штейнер, но даже столь просвещённые умы, как Е.
П. Блаватская. Все евангелисты обходят полным молчанием целых 18
лет жизни Иисуса до его встречи с Иоанном Крестителем, и этот зияющий пробел дал повод для предположений о пребывании Иисуса среди иудейской секты ессеев и даже о его хождении в Гималаи, чуть ли не
в Шамбалу. В 1894 г. российский журналист Н. А. Нотович опубликовал в Париже книгу "Неизвестная жизнь Иисуса", где излагал содержание обнаруженного им, якобы, в Химском ламаистском монастыре манускрипта о деятельности Иисуса в Индии. Даже Вивекананда принял
за чистую монету это "тибетское евангелие" - измышления вскоре разоблачённого мистификатора об индийском паломничестве и ученичестве
Иисуса. Никак не мог пребывать Иисус в аскетической общине ессеев, а тем более - среди буддистов и джайнов, строго соблюдающих обет
ахимсы: ведь он никогда не протестовал против кровавых жертвоприношений, с удовольствием ел убоину и пил вино, а также был склонен к
тому, что ныне называется "нетрадиционной сексуальной ориентацией".
К сведению тех, кто искренне почитает Иисуса "Сыном Божьим" (то
есть сыном Иеговы): таковым он был провозглашён и признан (в результате голосования) только в 325 г. на I Вселенском соборе, созванном императором Константином, стремившимся обожествить человека
Иисуса и использовать его божественность в собственных целях. Обожествление Иисуса - не более чем прагматический, верно рассчитанный
политический шаг, преследующий эгоистические цели Константина и
правящей верхушки. Просто Константин увидел в монотеистической
церковной идеологии лучшее средство возвыситься до положения самодержца римского мира, укрепить и оправдать свою единоличную власть
(един бог- един базилевс - едина рабовладельческая империя).
Нам, Язычникам, в общем-то глубоко безразличны все научные и теологические тяжбы о том, был ли Иисус простым смертным или "богочеловеком". Нас занимает другое - учат ли библейские повествования Добру? За время почти двухтысячелетнего господства иудохристианства
стал ли мир чище, лучше в духовно-нравственном смысле? Избавили
ли христоносцы человечество от пороков, неравенства, нищеты? Стали
ли люди счастливее?
Что же принёс в мир Иисус? - Непрерывные кровопролитные войны, гонения и уничтожение инакомыслящих во имя "истинной веры".
До распространения иудохристианства такие гонения были совершенно
неведомы древнему миру (если, конечно, не считать евреев, уверенных,
что проявлять терпимость к какой-либо религии, кроме своей собственной, - это страшный грех и преступление).
Авраамические вероучения не терпят инакомыслия и стараются навязать всем другим в качестве "единственно верной" религии самих себя.
Апостол Павел ослепляет "лжепророка" - противника иудохристианства
(Деяния, 13:11). Вся история иудохристианства есть сплошная кровавая
борьба "истинной" церкви с "еретиками", "сектантами" и прочими "служителями дьявола", считающими, в свою очередь, себя единственной
"истинной" церковью.
Извинить Иисуса за все злодеяния, совершённые во имя его, может
только то, что его, как такового, вообще никогда не было: Иисус - это
тот же поручик Киже.
Миссионеры снисходительно посмеивались над "примитивизмом" африканцев, наказывающих своих божков. Но самые дикие африканцы пришли бы в ужас, узнав, что белые люди для того, чтобы поверить в своего бога, нашли нужным убить его! Ведь именно мученическая смерть Иисуса способствовала его обожествлению.
Стержень иудохристианского вероучения, без которого оно развалится, - это догма искупления. Чтобы спасти падшее человечество, Иегова не пожалел своего единственного сына и послал его на Землю, к людям, чтобы он своими страданиями и жертвенной смертью искупил их
грехи: "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородно-
го, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную" (Ев.
от Иоанна, гл. 3, ст. 16).
Но, во-первых: несмотря на всю изощрённую богословскую софистику и увёртки, уму непостижимо, почему всемогущий, всеблагой бог избрал такой окольный, страшный, кровожадный путь спасения?
А во-вторых: от чего всё-таки спас людей Иисус? Люди как болели
и умирали, так и продолжают болеть и умирать, несмотря на всю свою
веру в "спасителя". По словам апостолов, Иисус неоднократно божился своим ученикам, что живущее поколение ещё застанет страшный суд
и воскресение мёртвых. Известно, что ранние иудохристиане, веруя в
обещанное скорое "воскресение плоти" (именно плоти), сохраняли тела
умерших в солёной воде, чтобы в день воскресения мертвецы могли
восстать в хорошо сохранившемся виде. Однако, с тех пор сменилась,
по меньшей мере, сотня поколений, а долгожданные обещания "спасителя" так и не сбылись. И верующие вынуждены проводить свою жизнь
в исполнении бесполезных, бессмысленных обрядов, молитв и поклонений, призванных скрасить унылое ожидание смерти.
Вернёмся к записи евангелиста Иоанна, где сказано, что "спасётся" и
будет иметь "жизнь вечную" лишь ВЕРУЮЩИЙ в божественность Иисуса. Какой грех у иудохристиан считается самым ужасным? - Неверие
в бога.
Отвратительная богословская доктрина гласит: не имеет значения,
сколь велики смертные грехи и преступления человека; если он уверует
в божественность Иисуса, принесённого Иеговой в жертву (очевидно,
самому себе!) ради спасения всех грешников, то кровь мученика спасёт
его, и он получит прощение через одну только эту чудовищную веру,
будто страдания невинного за виновных могут очистить, будто пролитие одной крови может смыть другую пролитую кровь.
Получается, люди могут творить любые злодеяния, лгать, насиловать,
убивать, ибо Иисус только для того и воплотился на Земле, чтобы, подобно козлу отпущения, взять на себя все их преступления.
Логическая противоречивость "священного писания", возведённого
в ранг богооткровенной истины, - не оставляет места для деятельности
человеческого интеллекта. Догма о "непорочном зачатии" укрепилась
после ожесточённых богословских споров и была принята только на III
Вселенском соборе в Эфесе (431 г.). Догмат о троице (3=1) - это равенство, вообще непостижимое для людей со здравым рассудком. Но понимания и не требуется. Требуется лишь слепо верить библейскому букварю и слепо подчиняться попу и господину.
Религия и вера - это не одно и то же. Религиозность основывается на
знании и личном мистическом опыте. Вера всегда сомнительна. Религиозность жизнерадостна и полнокровна. Вера - мертва. Верующий пленник несуществующего бога.
У апологетов веры в роли всех аргументов, принципов и доказательств выступает только одно слово - верьте! А на каком основании?
На основании библии как боговдохновенного писания, которое само
по себе уже служит критерием истины? Но ведь сначала надо доказать,
что библия действительно такова! Однако, библеисты скорее усомнятся
в собственном существовании, нежели в непогрешимости "священного писания". "Истинность" и "богооткровенность" библии доказывается
ими посредством ссылок и цитат из самой же библии; налицо порочный
круг, весьма напоминающий погоню кошки за собственным хвостом.
Возникает вопрос; кому всё-таки нужна такая нерассуждающая вера:
людям или богу? Разве бог, который, казалось бы, сам по себе совершенен, заключает в себе всю полноту мыслимых и немыслимых достоинств и стоит выше всяких похвал и почестей, нуждается ещё и в
том, чтобы в него верили? Однако, он так неистово требует веры в него,
словно этой верой поддерживает своё призрачное вампирическое существование. Довление бога над человеком страшно усиливается, и получается, что люди живут для бога, а не бог для людей.
Создаётся впечатление, что господь создал людей единственно из
тщеславного побуждения иметь перед собой существ, которые бы в
него верили, называли себя его рабами и за это ещё и любили его, восхищались им, а взамен он сулит им прощение и "вечное блаженство".
"Святая" Мария Египетская с малых лет ушла из дома и стала проституткой в Александрии. Она подалась в иудохристианство через 17
лет своей распутной жизни, когда стала невостребованной. И была
рада-радёшенька, что хоть кто-то её принял, ибо люди её отвергли. Уж
она-то, без сомнения, возлюбила "бога", всё ей простившего.
Вопиющие несуразности "священного писания", теологические
догмы и парадоксы вселяли в души самостоятельно мыслящих верующих лишь неудовлетворённость, недоумение и разочарование, которые
царят в их душах до сих пор. Церковные доктрины с самого начала плодили так называемые ереси.
Строгий библейский монотеизм подавлял всякий свободный жизненный порыв, всякую независимую мысль и не мог согреть человеческое сердце своим мертвенным, далёким от людей внеприродным богом. Не удивительно поэтому, что догматическое иудохристианство сразу начало вызывать противодействие. Развивались различные мистические, пантеистические религиозные течения, которые, всё разрастаясь в глубину и ширину, принимали формы так называемого сектантства (лат. secta - образ мыслей, учение, направление), выражавшего
стихийный социальный протест угнетённых масс против церковнофеодального засилья. Тот же дух сопротивления господствующей клерикальной идеологии, превозносящей, оправдывающей и защищающей
феодально-крепостнический строй, питал средневековые общиннокоммунистические секты византийских павликиан, болгарских богомилов, немецких анабаптистов, французских вальденсов и альбигойцев.
Ереси нередко сочетались с открытыми революционными выступлениями крестьянства и городской бедноты.
На Руси воспоминание о Языческой вольности тоже жило в ересях.
Напомним, что ересь по-гречески означает учение. Начиная с насильственного крещения, вызревают в народном сознании "еретические", с
точки зрения господствующей церкви, убеждения; возникают всё новые
и новые, опирающиеся на мистический пантеизм, течения, всеми силами сопротивляющиеся официальной церкви.
Казённое православие мало удовлетворяло религиозно-этические
устремления русского человека. Догматическая талмудистика, заунывная церковная тягомотина, непотребное поведение и духовная нищета "духовенства", торопливая исповедь и неспособность "батюшки" ответить на многие и многие вопросы пытливого русского ума - и это при
полной церковной монополии на истину в последней инстанции.
Монотеизм устанавливает уровень мысли, выше которого ум человека не смеет дерзать подниматься. Однако, русские крамольникивольнодумцы в XV в. досаждали попам вопросом, почему "уже тысяща
и пятьсот лет преиде, а второго пришествиа несть?" Хотя, конечно же,
вместо того, чтобы ждать приземления "второго пришествия", лучше
пораскинуть мозгами: "А было ли первое?"
Иудохристианство выводит добродетель из веры. Но вера в бога сама
по себе не является ручательством нравственной жизни. Очевидна и велика разница между благочестием и сердечной добротой. Известно также, сколь часто набожность сочетается с изуверством.
На Руси уже к началу XIII в. видны проявления антицерковных и антимонашеских настроений. Смоленский поп Авраамий, славившийся
начитанностью и красноречием, обратил свою проповедь к самым различным слоям общества. Его учение, близкое к учению западноевропейских катаров и вальденсов, выступавших против духовенства, было
осуждено церковниками.
В XIV в. религиозное брожение в русском народе усиливается. Первая, официально зарегистрированная историей, пантеистическая ересь
стригольников появляется в Пскове в 1371 году, а в 1375 году в Новгороде уже казнят еретиков Карпа, Никиту и других. В 1386 году туда
прибыл Стефан Пермский, составивший специальное поучение против стригольников. Даже константинопольский патриарх Нил посылал в 1382 году в Новгород грамоту с обличением ереси и требованием принятия крутых мер в целях утверждения "истинной христианской
веры". Четырежды направлял грамоты, осуждавшие стригольников, митрополит Фотий. Церковь вообще крайне резко клеймила народные выступления против феодального гнета, рассматривая их как "бесоугодное" отступничество от христианства. Так, описывая крупное восстание
в Новгороде в 1418 году, летописец заявляет, что оно произошло по "наущению дьявола". В явно враждебных тонах обрисовала летопись восстание 1382 года в Москве, и т.д. и т.п.
Чем же так разгневали попов стригольники? Дело в том, что в это
антиклерикальное движение мощно вплетались народные Языче-
ские представления. Стригольники возрождали идеи древнего анархокоммунизма: они отрицали власть и церкви, и государства. Они не признавали ни иерархии, ни подчинения, отвергали церковные "таинства"
и необходимость духовного сословия, исповедовались и каялись не "батюшке", а Природе.
Возрождая древнее сыновнее поклонение Земле и древнюю форму
свещеннодейств прямо под открытым небом (что упраздняло церковные
здания со всем их вычурным искусством), стригольники просили прощения у всякой живности, у Солнца, у Месяца, у Звёзд, у Тёплой Ночи,
у Дождя и у Ветра, а потом обращались к первой судье – Земле и просили у Неё "благословеньица со прощеньицем": "Молю Тебя, Мать-СыраЗемля, кормилица, прости родимая, несмышлёныша грешного, что топтал Тебя ногами, бросал Тебя руками, глядел на Тебя глазами, плевал
на Тебя устами…" Только после этого можно было переступить порог
церкви. Был обряд взятия Земли в крёстные матери. Даже противники еретиков признавали, что живут они "чистым житиём, и сами ся поставляют учители народа»". По свидетельству архиепископа Макария,
даже в 1534 году сохранялась в краях новгородских тяга к своей исконной дохристианской религии. На Руси Земля Родная всегда была СВЕЩЕННОЙ. Ей творили земные поклоны, к Ней припадали и Её лобызали, Ей присягали, Ею клялись и божились, глотая при этом горстку земли в знак особой верности. Лишь на сакральность одной Матери-Земли
не посягнул русский человек в своём удивительно-изощрённом богоборческом охальничестве.
Помимо стригольников, распространялись ереси антитринитариев,
иконоборцев (ересь Маркиана XIV в.) и множество других стихийных
движений религиозной и общественной мысли. Сила Языческих мотивов видна в учениях смутьянов-вольнодумцев XVI века – Матвея Башкина и Феодосия Косого.
Матвей Башкин считал иконы обыкновенными досками, а "непорочное зачатие" - смехотворной басней. Будучи потомственным дворянином, он был рьяным сторонником освобождения крестьян от крепостной зависимости и собственноручно порвал кабальные бумаги на своих
холопов, отпустив их на волю. В 1554 г. был сожжён заживо.
Крепостной крестьянин Феодосий Косой по сути отказался от иудохристианства. Он и его товарищи ходили по деревням и просвещали народ. Они учили не "вере", а Правде: чувству собственного достоинства
и вольной независимости. Феодосий говорил о "самобытности" всего
сущего, об "извечности", а не божественной сотворённости Мира, Природы, Жизни.
Ереси на Руси, как и в других странах, выражали чаяния социальных
низов, являлись одной из форм борьбы угнетённых масс с помещичьим
произволом.
Согласно иудохристианству, человек грешен уже в утробе матери;
не родился ещё, а уже отягощён "первородным грехом". Попы принесли
на Русь не очищение "поганых безбожников" от мифических грехов, а
сами грехи, которые потом от имени бога великодушно отпускали.
Обычным делом становится среди набожных князей немыслимое ранее вероломство и клятвопреступление. "Повесть временных лет" по
Лаврентьевскому списку под 1067 годом сообщает, как три сына Ярослава Хромого, братья Изяслав, Светослав и Всеволод ополчились против полоцкого князя Всеслава-Чародея, рождённого, по преданию, от
волхвования, и разбили его рать в междоусобной "злой сече" на реке
Немиге в Западной Руси, о чём с такой болью вспоминает автор "Слова о полку Игореве". Но сам Всеслав спасся. Через четыре месяца Ярославичи послали за Всеславом, коварно призывая его прийти в Киев и
мирно решить все дела. При этом братья принесли "целование честного
креста" в том, что не сотворят Всеславу, если он придёт, никакого зла.
Если Язычники клялись на оружии, то для иудохристианина крестное
целование – клятва из клятв! Всеслав поверил и явился в Киев, но был
немедленно схвачен братьями и посажен в крепкий "поруб" - темницу
вместе с двумя его сыновьями. Вот чем на деле оборачивалось "православное благочестие".
Низшие, "подлые" слои русского населения всегда инстинктивно держались за стародавние общинно-коммунистические народные устои.
Русский нравственный идеал никогда не признавал прав "сильных мира
сего". Смерд никогда не отказывался от противопоставления мира равенства – миру господства, мира бедных – миру богатых, мира правды – миру кривды. Русская пословица гласит: "Коли Правды нет, так и
всего нет".
Народу не мила такая вера, где нет мужицкой, сермяжной ПравдыМатки. Правды на Земле, а не в загробном царстве. Неискоренима взыскующая жажда Правды в русском человеке, и с поразительным упорством пытался найти он эту заповедную Правду то у какого-нибудь
лесного раскольничьего "старца", то у "странных людей", то у беглых
каторжников, то у "благородных разбойников". Одно он знал твёрдо: нет правды у бурмистра, нет правды у станового судьи, нет у богачадушегуба, нет у городского чиновника-барина, нет у губернатора, нет
правды у попа государевой церкви, нет правды у самого царя-государя
и его вельмож.
Но хранил народ память о своей славной прошлой вольнице, о мужицком мире товарищеского равенства тружеников перед лицом общей
кормилицы-Земли. Естественным почвенным основанием, порождающим идеалы социальной справедливости, были древнейшие традиции
русской сельской общины (мира). Утерянным раем представлялся Золотой век праведного и привольного доклассового общества.
Воспоминания эти, задавленные враждебной официальной идеологией, продолжали тлеть в многочисленных средневековых ересях, чтобы
разгореться ярым пламенем в антицерковных, антифеодальных восстаниях. Непрерывная последовательность ересей на Руси никогда не теря-
ла из виду анархо-коммунистические Идеалы, утверждающие справедливость на Земле, а не на небесах.
Подспудные причины церковного раскола XVII века – сопротивление всё усиливающемуся социальному гнёту, дальнейшему закрепощению крестьян, которые даже прозвищем своим (в отличие от "поганых"
и "безбожных") обязаны принадлежностью к иудохристианской церкви.
Религиозная окраска преобладала лишь во внешнем облике этого значимого явления русской жизни. Всеми, кто вплотную занимался историей русского раскола, подчёркивается факт естественного перехода социального протеста в глубинных народных пластах в протест против
казённого православия, социальных исканий – в искания религиозноутопические. Один из крупнейших исследователей раскольничьего движения А.С. Пругавин ("Раскол вверху", СПб, 1909) писал о "ярко демократическом характере" раскола, становящегося "религией закрепощённой и обездоленной массы". Салтыков-Щедрин, много лет изучавший старообрядчество, рассматривал его как движение народное, а не
внутрицерковное – страстную жажду подвига во имя Правды и бунтарское сопротивление, столь любезное русскому духу ("Мила, мила нам
пугачёвщина", - восклицал Велимир Хлебников). Щедрин-публицист
задавался вопросом, не оправдывается ли вражда, а то и ненависть к
барину-чиновнику тем насилием, что творит этот человек, творит вся
чиновничья орава?
Движущей силой религиозно-общественного раскольничьего движения стали многомиллионные массы народа – крестьяне и посадские
люди, городская беднота. Защищая "старую веру", они боролись на самом деле против ненавистного крепостничества. Наиболее радикальные, непримиримые старообрядцы беспоповских толков, дальше других отошедшие от православия, вообще не признавали государственную власть, не подчинялись ей и даже решительно с ней боролись. Раскол стал религиозным знаменем антифеодальной борьбы. И лишь после
подавления крестьянского восстания под предводительством Пугачёва
антифеодальный протест в старообрядческом движении постепен
Вряд ли удалось бы "крестителям Руси" сломить ожесточённое народное сопротивление, если бы опирались они только на силу.
Несмотря на самую беспощадную борьбу церковников с Язычеством, окончательная победа так и не была достигнута. Ни казни волхвов и "жонок вещих" ни сожжение капищ, ни вырубка свещенных рощ,
ни преследование скоморохов, ни карательные походы против сёл, где
справлялись Языческие Празднества, не смогли вытравить напрочь
славных традиций расово-национального самосознания. Народ хранил
память и доверие древним своим Покровителям, хотя почитание их вынуждено было уйти в подполье, в фольклор, в "ночную" сторону славянской культуры.
Чуждое заморское вероучение кое-как прижилось на Руси только благодаря тому, обычно замалчиваемому, историческому факту, что, подоб-
но хамелеону, окрасилось в русские тона. Церковь, поняв бесполезность
прямой борьбы, меняет тактику: подлаживается, приспосабливается к
народным культам. Придав наиболее чтимым и живучим из них иудохристианскую окраску, она включает их в свой обиход, узаконивает старые праздники, обряды и обычаи, стараясь придать им новое обличье.
Это отчетливо обозначает иудохристианство как религию - паразита.
Оно лишь паразитирует на древней Языческой культуре разных народов. В нём всё заимствовано, украдено, начиная с самого символа веры
– креста и кончая фаллическими столпами колоколен. Даже "крестный
ход" - процессия со свечами вокруг церкви – продолжает традицию ещё
живых в памяти народа факельных шествий. "Крестный ход" - движение по кругу вокруг церкви – не что иное, как извращённый хоровод.
На Руси Никон в 1653 году отменил шествие посолонь (по ходу Солнца,
как это было воспринято раньше старообрядцами от Язычников), а ввёл
наоборот, против Солнца. Крест, как иудохристианский символ, был
принят в 680 году на VI Константинопольском соборе (ранее, в Язычестве, крест был стилизованным символом Солнца).
На множество подобных заимствований, хищений и искажений достаточно указано в классических трудах Дж. Фрэзера, Э. Тайлора и других этнографов-религиоведов, поэтому нет нужды повторяться. Если
убрать всё паразитическое, то от "спасительной" веры останутся только
"рога и копыта": библейские псалмы да моря пролитой крови.
Историки до сих пор не перестают поражаться, с какой ловкостью
цезарь Константин и церковные иерархи сумели достаточно быстро обратить многих Язычников - приверженцев культа Солнца – в иудохристианство. Светские и духовные власти просто догадались использовать
сакральные даты, символы и ритуалы солнцепоклонников, ввести их в
новую религию, связав с именем Иисуса и, таким образом, превратить
последнего как бы в Солнечное Божество.
Череда главнейших Языческих Празднеств, опоясывающих весь год,
была приурочена не к личностям, не к искусственным датам "биографии" Иисуса и его матери, а к нерукотворным явлениям Природы – к
солнечному циклу-коловращению. И почти все знаменательные "события", описанные в четырёх евангелиях, были церковниками приведены
в соотношение с движением, фазами, переломным положением и действием небесных тел, прежде всего – Солнца. "Рождество Христово"
впервые было привязано в Риме именно к Зимнему Солнцевороту (Дню
Рождения Солнца 25 декабря) епископом Либерием в 354 году. А затем
попы просто отсчитали 9 месяцев назад и определили дату "божественного зачатия", приходящуюся как раз на 25 марта - на Языческое Празднество Весеннего Равноденствия, и назвали этот праздник "благовещением".
Целых три столетия иудохристиане считали своим свещенным днём
еврейский шаббат-субботу, пока хитроумный Константин не сдвинул
его на воскресенье – день, когда Язычники особо чествуют Солнце (не
случайно в европейских языках воскресенье звучит Sonntag, Sunday и
т.д.).
На Руси церковь тоже один за другим присваивала себе Языческие Торжества, переиначивала их, увязывая со своими двунадесятыми праздниками и днями поминовения всевозможных "святых" (значение "святой" в православном толковании является вторичным, извращённым, искусственно отождествлённым; возникло на основе значения
"светлый", то есть солнечный).
Новые богослужебные праздники, символизирующие постулаты чужеродной религиозной идеологии, умышленно и целенаправленно подгоняются, накладываются на всенародные торжества, с которыми вынуждено было мириться "русское" православие: на Коляду, "крещенские" гадания, ритуальное омовение водой, Комоедицы, Красную Гору,
Купалу, весеннюю и осеннюю Родоницы и на все другие приметные
дни народного месяцеслова. Все эти чисто Языческие славянорусские
Празднества ни малейшего отношения к иудохристианству не имеют:
просто в различных странах эта паразитическая религия внешне всегда
приобретает национальную окраску – так легче внедрять в народное сознание свою догматику – ведь внутренне она не меняется.
Борьба с "тварной" Природой лежит в основе лишь семитских, авраамических, монотеистических вероучений, которые нам в корне неприемлемы ввиду хотя бы их расово чуждого происхождения.
В православных праздниках, как в кривом зеркале, отражаются Языческие обычаи. Основа Языческих религий – Великая Мистерия Вселенской Жизни в её естественном коловращении: жизнь, смерть, возрождение. Древнеславянский цикл весеннее-летних Обрядов, связанных с поминовением усопших на могилах и одновременно с чествованием живительных сил Природы (русальная, или зелёная неделя), был
включён церковниками в свой праздник троицу. Между тем, основная
составляющая этих архаичных Обрядов – почитание свещенного (тотемного) дерева - Берёзы (которая на обережных вышитых рушниках
символизировала Мать-Землю) – не имеет никакого отношения к главному сюжету иудохристианской троицы, или пятидесятницы; "сошествию святого духа" на апостолов на 50-й день после "воскресения" Иисуса.
Великий славянский праздник – Комоедицы к поповской пасхе ни с
какой стороны никогда не был привязан, и отмечался он всегда по солярной дате – Дню Весеннего Равноденствия, повороту Ярилы на Весну. Церковники же стали править этот любимейший народный праздник (названный ими Масляницей) по пасхе. Пасха – это древнеиудейский праздник пейсах, установленный по случаю мифического "исхода"
евреев из Египта. Христианизация этого еврейского праздника призвана увековечить данное "событие" почитанием пасхи разными народами
через интернациональную веру – христианство. Хотя христиане и вложили в этот праздник своё содержание – "чудесное воскресение" Иису-
са из мёртвых, - но до 325 года отмечали его именно в день иудейской
пасхи.
Много языческих включений и в православной пасхе, которая воспринималась новокрещёными русичами не столько как день "Светлого
Христова Воскресения", сколько как праздник воскресающей Природы,
во время которого старались эротико-магическими средствами воздействовать на плодородие Земли. Отсюда – пасхальный культ хлебакулича в виде мужского детородного органа, и красных яиц – символов
Жизни.
Но был на Руси один культ – культ Рода и особенно Рожаниц, который долгое время не поддавался никакой иудохристианизации. Если патриархальный пантеон позднеязыческих мужских божеств, мало известных в народе, после "крещения Руси" довольно-таки быстро заместился культами разных иудохристианских "святых" (например,
дружинно-княжеский Перун – Ильёй-пророком), то касательно матриархального культа Рожаниц не произошло никакого объединения или
смешения Языческих и библейских религиозных понятий. Почитание
Рожаниц – Божеств Природы в целом (Пан), образное воплощение животворящей земной Природы, осталось чисто Языческим и поэтому
яростно преследовалось церковью.
Простыми людьми (поселянами) Рожаницы – Родительницы всего
живого – почитались не только больше всех Языческих Божеств, но и
дольше всех: летописцы и историки говорят о повсеместном, устойчивом и неискоренимом чествовании Рожаниц вплоть до XVIII века.
Некогда культ Великой Матери - Прародительницы Мира был достоянием всего юного человечества: некое архаическое Женское Божество,
восходящее ещё к матриархальному первобытнообщинному строю и генетически связанное с плодородной силой Матери-Земли. Великая Богиня Жизни и Любви – олицетворение вечно-женственного, материнского начала в Природе, порождающего всё сущее.
Первоначальное Имя Вселенской Праматери, условно называемой
Богиней Жизни славянских племён, до нас не дошло: оно теряется в
глубине тысячелетий общеиндоевропейского единства, о чём красноречиво свидетельствует полное совпадение нашего слова "праматерь" и
санскритского "праматри".
Из разных источников известны Её более поздние названия: Жива,
Лада, Баба, Берегиня, Дива, Хозяйка, Рожаница и другие. Все они лишь различные ипостаси одной и той же Великой Богини-Матери, в
которой отображались представления о воспроизводящей силе Земли,
женщины, Природы вообще.
Почитание восточнославянских Рожаниц уходит корнями в самые архаичные пласты матриархальной культуры – времена поклонения Великому Женскому Космическому Принципу, и Земле – как его частному
проявлению. О чрезвычайной древности Рожаниц говорит то, что они
не персонифицированы, не имеют собственных, личных имён.
Рожаницы выступают всегда во множественном числе, так как по существу – это бесконечные самородные творческие Силы Природы, Могущественнейшие Стихии, порождающие, созидающие материальную
Вселенную.
Празднества, посвещённые Рожаницам, с незапамятных времён отмечались восточными славянами в конце лета – начале осени. Весёлые
ритуальные пиршества в их честь продолжались и после утверждения
"спасительной" веры. Берегиням-Заступницам ставили обильные бескровные приношения – дары, и правоверный церковный писатель XIV
века сетует, что "череву работни попове" ради ублажения утробы своей
мирятся с "бесовской" трапезой в честь "баб богомерзких".
Чужеродная религия никогда не смогла бы одолеть главных своих соперниц - Рожаниц, если бы она не взяла из их рук самое сильное оружие – культ женских божеств Жизни и Любви. Необычайно развитой
культ богородицы занимает особое место в русском православии, являясь своего рода преемником древнего культа Рожаниц – Языческих БогоРОДИЦ, или БогоМАТЕРЕЙ (т.е. Матерей Богов). Недаром церкви в
честь "пресвятой богородицы" ставили на местах, где справлялись свещеннодейства в честь Рожаниц. А главные церковные праздники богородичного цикла – "рождество" (21 сент.) и "успенье" (28 авг.) по нов.
ст., наложенные на дни осеннего чествования Рожаниц, призваны были
заступить в затемнённом народном сознании чистый и прекрасный образ БОГОМАТЕРИ-ПРИРОДЫ, отождествить его с еврейкой Марией,
матерью "богочеловека" Иисуса. Примечательно, что Иисус вплоть до
XVI в. воспринимался как младенец, сын божий, а не сам бог.
Кстати, история еретических движений русского средневековья
начинается в XII в. с Фёдора, самозванного епископа ВладимироСуздальских земель, жестоко казнённого потом в Киеве по обвинению во многих "хулах". С обличением Фёдора выступил Кирилл Туровской. Главная вина Фёдора заключалась в "вознесении хулы" на богородицу. Почти ничего не известно об учении Фёдора, но, по всей видимости, в нём сильны были дохристианские пантеистические мотивы;
недаром Фёдора за его проязыческие симпатии даже называли "волхвом". Именно во Владимиро-Суздальской земле широко распространился богородичный культ, никак не укладывавшийся в рамки византийского иудохристианства, чему, вероятно, способствовало особое почитание
Земли-Матери местными финно-угорскими народами (мурома, меря)
и поразительное преобладание в их пантеоне архаических женских
божеств-Матерей (Мать Воды, Мать Леса, Мать Ветра и т.д.).
Историки давно обратили внимание, что во владимирском культе богородицы вообще очень мало христианского, что на первых порах Владимирская икона сохраняет полуязыческие черты женского божества она, в сущности, и действует как магический Языческий оберег. С Языческой Бого-РОДИЦЕЙ издревле связывались также функции чадородия, исцеления от женских болезней и бесплодия, покровительства бе-
ременным. Эти архетипические представления на генетическом уровне
живут и сегодня, чем в значительной мере и объясняется ажиотаж, связанный с клерикально-коммерческим шоу - показом в Москве "пояса
пресвятой богородицы".
Но если прапрабабушки нынешних страждущих обращались за помощью к живительным силам Родной Природы, то их праправнучки уповают на "чудотворные" реликвии. Только ведь все эти "реликвии", так
же, как и "намолённые доски" - есть сгустки чужой боли, чужих несчастий, мук и хворей: они собирают, накапливают отрицательную энергию, а затем отдают её.
Даже 9 веков спустя после крещения киевлян, вольнолюбивый народный дух, всё равно проявляющийся в присвоенных себе церковниками
и переиначенными ими на свой лад народных торжествах, виделся государству языческим, опасным и вредным. Поэтому, как богословами,
так и казённой светской наукой внушалось, будто народные праздники эти родились из неверно истолкованной народом библии (напр., Снегирёв И. М. "Русские простонародные праздники и суеверные обычаи"
М., 1837-1839 годы, Сахаров И.П. "Сказания русского народа" 1841 год,
и другие). Но ведь, как известно, лишь в XV веке появился на Руси полный церковно-славянский перевод библии.
Небезызвестный церковный писатель Н.М. Гальковский в своём
двухтомном труде "Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси (1913-1916 годы) пытался доказать, будто "Лада, лель-люли
- это припевы песен... припев в форме ой, люли лель-люли мог возникнуть вследствие искажения богослужебного слова аллилуйя" (поеврейски - хвалите бога).
Попробуйте в обществе людей, мнящих себя культурными, пренебрежительно отозваться об "Илиаде" или "Махабхарате", назвать чертовщиной скандинавскую "Эдду" или финскую "Калевалу". Что же касается нашей родной истории, то здесь допустимо всякое поношение.
Если для клерикалов славянорусская Языческая культура в лучшем случае - "эллинское суемудрие", в худшем - сатанизм, то для историковакадемистов она в лучшем - наивные сказки, в худшем - нечто примитивное, тёмное, безобразное.
Гальковскому вторит С.А. Токарев, видный советский учёный, автор многих учебников и книг, в частности, "Религия в истории народов
мира" (М., 1986), где на стр. 207 чёрным по белому написано, что образы славянских божеств "либо сформировались под влиянием христианства (Купала - это Иоанн Креститель, ибо христианское крещение народ
ассоциировал с купанием; Лель - от христианского "аллилуйя"), либо
являются простой персонификацией праздников и обрядов (например,
Коледа - от античных праздников календ, с которыми совпадали славянские зимние святки)". А на странице 212 автор заявляет, что наше слово
"русалка" - не славянского, а латинского происхождения, от корня "ros",
от греко-римских весенне-летних праздников - rosarum, занесённых к
славянам вместе с христианством. Впрочем, ещё акад. А.Н. Веселовский (1838-1906) додумался, что слово "русалка" и название русалий обрядовых празднеств в честь Русалок-Берегинь, происходят, якобы, от
праздника роз, известного у римлян и византийцев под именем розалий,
и были заимствованы славянами в ходе их христианизации. Получается,
у евреев - "священная история", у греков и римлян - классическая мифология, а у нас - сплошное чужебесие да "баснословие".
Нынешние же попы ударились в другую крайность: вслед за Ю. Миролюбовым (сочинителем так называемой "Влескниги") уже вовсю стараются прибрать к рукам даже древнейший общеиндоевропейский
праздник Купалы, доказывая, что "это наш, исконно русский православный праздник Иван-Купала". Ходят слухи, что в целях патриотического воспитания молодёжи православным христианином скоро объявят
Деда Мороза, а Бабу Ягу наградят (посмертно) орденом "За заслуги перед Отечеством» III степени: всё же нашенской она была, россиянкой, а
не какой-нибудь там басурманкой. Да к тому же дотошные изыскатели
(то ли Асов, то ли Задорнов) откопали какую-то допотопную "всеясветную грамоту", где говорится, что Яга только смолоду была язычницейэкстремисткой и ела христианских младенцев, а потом покаялась, и
окрестил её не кто-нибудь, а сам апостол Андрей Первозванный. Мораль сей басни такова: хоть евреи и богоизбранные, но родина хомо сапиенса – всё же Расея! Вперёд, к победе капитализма!
Приобщение русичей к "общечеловеческим ценностям", растянувшееся на целое тысячелетие, так и не смогло бесповоротно вытеснить
из народного самосознания родную дедовщину. На Руси сложилось так
называемое двоеверие, ставшее отличительной чертой "русского православия". С одной стороны было официальное православие, чужеземная
религия, навязанная "огнём и мечом" и возведённая на уровень жёсткого государственного диктата, с другой стороны – этому противостояла
исконная этническая религия. Народ, внешне усваивая государственноцерковное вероучение, применял его к привычным, обыденным традициям славянорусского мировоззрения и в итоге создал свою, так называемую НАРОДНУЮ ВЕРУ, распадавшуюся на множество толков и
представлявшую собой сложное соединение, где византийская ортодоксия причудливо переплеталась с дохристианскими религиозными представлениями, апокрифическим "чернокнижием" (Глубинные, или Голубиные и прочие "отречённые" книги) и народными сказаниями.
Народная вера несла в себе осколки древнего Языческого Знания (ведовства), перемешанного с иудохристианским суеверием. Всё лучшее,
ценное, наиболее значимое, что сохранило двоеверие (или так называемое народное христианство), по сути, является замаскированным пластом архаичной Языческой культуры, искажённым, правда, подчас почти до неузнаваемости.
Можно сказать, что народная религиозность в культурноисторическом смысле – это ЯЗЫЧЕСКОЕ мировосприятие, принявшее
под давлением церкви вид "православной веры". Практически в каждом православном празднике видна его Языческая первооснова, да и в
нынешнем своём быту народ русский пользуется множеством мировоззренческих представлений, примет и обычаев, которые иудохристианскими никак не назовёшь: взять хотя бы запрет на рукопожатие через
порог или своеобразное "кормление" усопших на могилах, а также обязательную поминальную стопку.
В начале XV века кардинал Д’ Эли доносил в Рим: "Русские в такой
степени сблизили своё христианство с язычеством, что трудно сказать,
что преобладает в образовавшейся смеси: христианство ли, принявшее
в себя языческие начала, или язычество, поглотившее христианское вероучение".
Можно, пожалуй, выразиться так: образовавшиеся народные верования представляли собой стихийное сплетение низвергнутого, но не побеждённого Язычества, и восторжествовавшего, но не победившего иудохристианства. Своеобразнейший феномен народного двоеверия стал
предметом изучения историков, этнографов, фольклористов. На протяжении веков русский человек очищал, насколько было возможно, библейское мракобесие светом своей души. Не иудохристианство облагораживало русича, а напротив, русич облагораживал "византийское православие", которое, приспосабливаясь к народному пониманию, вбирало в себя "пережитки" Язычества.
"Русское православие" представляло собой чисто механическое, а не
органическое соединение разнородных, совершенно чуждых друг другу элементов иудохристианства и Язычества, что дало повод многим богословам и церковным писателям говорить о торжестве и ведущей роли
в нём фактического двоеверия. Так, крупнейший дореволюционный исследователь Е.Е. Голубинский в своей фундаментальной "Истории русской церкви" делает убедительный вывод, что явное, открытое, сознательное языческо-христианское двоеверие населения Киевской Руси так
и не было преодолено в последующие века, а лишь приобрело скрытые,
потаённые, подсознательные формы. Наибольшая часть воззрений, поверий, праздников, обрядов и обычаев, писал этот церковный историк,
осталось в народе и после уничтожения Языческих капищ и светилищ,
но они стали восприниматься как заповеданное Наследие Предков.
Жалобы православных пастырей на такое двоеверие встречаются в
церковной литературе; в поучениях Феодосия Печерского, Серапиона
Владимирского, Димитрия Ростовского и других. В "Повести временных лет" под 1068 годом записано: "Видим же игрища утоптанные, с такими толпами людей на них, что пихают друг друга, взирая на бесом задуманное действо, - а церкви стоят пусты, и когда приходит время молитвы, мало людей оказывается в церкви". Прошло 500(!) лет, и архимандрит (греческое archimandrites буквально означает "главный над
овцами", так как mandra – это овчарня) Елизарова монастыря Памфил
осуждает псковитян за празднование Купальской Ночи. Другое церков-
ное бичевание в переводе на современный литературный язык звучит
так: "Если какой-нибудь плясун, или гусельник, или скоморох позовёт
на игрище, на сборище языческое, то все туда радостно устремляются
и проводят там, развлекаясь, целый день. Если же позовут в церковь, то
мы позёвываем, чешемся, сонно потягиваемся и отвечаем: "Дождливо,
холодно" или ещё чем-либо отговариваемся… На игрищах нет ни крыши, ни защиты от ветра, но нередко и дождь идёт, дует ветер, метель
метёт, но мы ко всему этому относимся весело, увлекаясь зрелищем, гибельным для наших душ. А в церкви и крыша есть, и приятный воздух,
но туда люди не хотят идти".
Народ хранил память и доверие к древним своим Покровителям и
втайне им поклонялся. Трудно было бороться новой религии с тайным
служением божествам скрываемым, домашним. Под иудохристианской
личиной во всей своей первобытности продолжало жить старое доброе
Язычество.
Большинство русских людей исповедовало двоеверие: "добровольнопринудительно", для вида посещали церковь, явно творя поклоны, целования, крестные знамения, и тайно, но от души молились дома Чурам
и Берегиням. Венчали и отпевали, как и требовалось, в церкви, а вне
стен её по-прежнему царили древние народные поверья и обычаи.
После показного посещения церкви, затеплив в красном углу лампадку перед образами (необходимость открытого огня при молитве взята из
Язычества), русский человек заодно ставил требу и Хозяину-домовому.
Он верил одновременно и в могущество "святых угодников", и лешихоборотней; в трудную минуту прибегал и к молитвам, и к чародейству, и
к знахарским заговорам. Это он сложил поговорку: "У образов кланяйся
праведнику, а в бане – Баенику!"
В русских избах, в укромных уголках за иконами таились Чуры – деревянные образки добрых домовых божков. Чур хранил-оберегал и от
библейских ангелов-соглядатаев, и от зловредных упырей. И это дожило до наших дней: я не только читал о чурах в книжках, я видел их собственными глазами.
Язычество, основанное на древнеславянских поэтических воззрениях на Природу, нравственность, загробную жизнь, продолжало здравствовать в многообразных видах фольклора. Радостное мироощущение,
мощная дионисийская стихия всё равно прорастала, неистребимо пробивалась к жизни сквозь силой и обманом привнесённые болезнетворные наслоения. Ярчайший пример тому – насквозь Языческий памятник нашей национальной культуры – "Слово о полку Игореве", на генном уровне отторгающий расово чуждую нам авраамическую монотеистическую идеологию. Двести лет уже, как правит на Руси еврейский
бог, но не к нему взывает Ярославна в час отчаяния, в час смертельной опасности князю: не к "спасителю", не к евангельским ангеламархангелам обращается она с мольбой, но призывает на помощь силы
родные, древние и могущественные – Солнце, Ветер, Воду… Вообще,
к иудохристианству во всём "Слове" имеет отношение только заключительное "Аминь".
Одновременно с засильем господствующей церковной идеологии
усиливается и закрепощение феодалами подневольного люда: "хрестьян", или крестьян. Крепостное право – это рабство собственного народа, соплеменников и, между прочим, единоверцев. Надобно знать
историю, чтобы понять причины незатухающих восстаний, знать, какова цена "купленной кровью" (по выражению Лермонтова) исторической
славы Империи.
В России крепостное право приобрело, в конце концов, отвратительные рабовладельческие формы: недаром Некрасов называл крепостных
"нашими домашними неграми". Крестьянин оказался прикреплённым
не столько к земле, сколько к личности её владельца-помещика; не существовало никакой государственно-правовой упорядоченности отношений феодала и крепостных.
Процветало "барство дикое" (по словам Пушкина): самовластье
помещика-самодура касательно бесправного мужика-"хама" или крепостной "девки-подлянки". Более ста крепостных (в основном женщин
и девушек) собственноручно замучила до смерти помещица Дарья Салтыкова. Дворовые холопы (те же крепостные, только без земельного надела), работавшие на помещика, звались просто людьми. "Человек" в
тогдашнем барском лексиконе означал "слуга", "прислуга". Сенные (от
"сени") девушки в крепостном словоупотреблении звались "девками".
Царила безграничная власть кнута. За малейшую провинность крестьянина жестоко наказывали, секли розгами даже за то, что тот не
снимал шапку, проходя мимо господского дома. Порка на конюшне – самая обычная расправа того времени. "Мы все помним, - писал Салтыков-Щедрин (в очерке "Хищники"), - как секли и истязали
и вслед за тем заставляли целовать истязающую руку. Это называлось
"благодарить за науку".
Никогда до того крепостной гнёт не был таким ужасающим, как в
эпоху "великой" и "просвещённой" Екатерины II. Она распространила
этот гнёт на Украину, где раньше крестьяне могли свободно уходить от
одного владельца земли к другому. Царское правительство уничтожило
вольности казачества: Запорожская Сечь была разгромлена, а запорожские казаки переселены на Кубань. Щедрая императрица дарила новые
земельные владения вместе с сотнями тысяч крепостных своим ёбарям.
Широко распространилась торговля крепостными крестьянами. В газетах того времени можно было прочитать о продаже русских людей наравне с лошадьми, собаками и т.п. "В Литейной части против Сергия
продаются в церковном доме два человека – повар и кучер, годные в рекрута, да попугай". "Продаётся каменный дом с мебелями, также пожилых лет мужчина и женщина, и холмогорская корова с телёнком". Это
– из объявлений в столице империи – Санкт-Петербурге. Конец XVIII
века, годы Великой французской революции и провозглашения "Декла-
рации прав человека и гражданина" … А русских в столице России –
словно скот продают.
За крепостную крестьянку платили 40 рублей; породистую собаку
помещик ценил значительно дороже и платил за неё 400 рублей! Нередко при продаже разлучали членов семьи: жену продавали отдельно от
мужа, детей отрывали от родителей. И такое творили не какие-нибудь
плантаторы с чернокожими на невольничьих рынках, а одни русские с
другими русскими – своими сородичами, одни православные с другими
православными подданными православного царя-батюшки. "Русская"
православная церковь правильно считала, что подобное положение вещей вполне соответствует библейским установлениям (она и сейчас холуйски благословляет преступный режим, проводящий геноцид русского народа, а народу внушает не бунтовать, а вымирать спокойненько).
Всё в той, самодержавной России было крепостным: все стороны
повседневного быта, житейских отношений, обиходной морали. Крепостное право проникало всюду. Крепостническое дворянское воспитание изначально вырабатывало вполне определённое – господскопрезрительное – отношение к рабу, "быдлу", "мужепёсу".
Английские лорды говорили по-английски, немецкие бароны – понемецки. В России же представители господствующего класса даже говорили на другом языке, чем народ. Они народ, в сущности, презирали. О том, до какой степени эти "верхи" отличались от народного, национального типа, показывают слова А.С. Грибоедова, писавшего в своей "Загородной поездке": "Если бы каким-нибудь случаем сюда занесён был иностранец, который бы не знал русскую историю за целое столетие, он, конечно, заключил бы из резкой противоположности нравов,
что у нас господа и крестьяне происходят от двух различных племён,
которые ещё не успели перемешаться обычаями и нравами".
Никто из так называемых "русских классиков" (за исключением, пожалуй, Некрасова, да и то с оговоркой), несмотря на всё своё сочувствие угнетённому народу, так и не смог создать образ героический, ломающий саму библейско-рабовладельческую систему ценностей. Лермонтов, конечно же, велик; но он на голову ниже Байрона. Тургенева
бросает в дрожь один только разинский клич "Сарынь на кичку!" (повесть "Призраки"), и он заставляет своего Герасима покорно топить бедную Му-Му. Тютчев (не говоря уже о Гоголе, Толстом и Достоевском)
воспевает "долготерпение" русского крестьянина и умиляется некоей
"благословенности небесной", сквозящей в его рабской "наготе смиренной". Даже Пушкин, гневно обличавший крепостной произвол (например, в "Дубровском"), всё же не мог порвать с психологией дворянской
среды, из которой вышел, и назвал народное восстание под предводительством Пугачёва просто бунтом, "беспощадным и бессмысленным".
Хотя, уж что-что, а смысл то был нешуточным!
Крестьянство, русский мужик-труженик всегда с враждебной подозрительностью относился к "господам". Недоверчиво и неприязненно
смотрел он на всякого, кто видом своим или повадками напоминает чиновника или вообще барина. Тягловый мужик до поры до времени терпел помещичью кабалу, терпел деспотизм помещика, которого он ненавидел всем нутром, хотя и боялся. Понятно, почему бунтующие крестьяне жгли дворянские "гнёзда" – помещичьи усадьбы, не видя в этом
никакого греха. Причём жгли не для того, чтобы разграбить, а из чувства мести; часто и просто "из озорства"; жгли весело, с песнями и
плясками под гармошку. И не надо лить крокодиловых слёз по поводу "буйства черни" и вообще "окаянных дней" Русской Революции: как
аукнулось, так и откликнулось. Потом точно так же били новых насильников – большевистских комиссаров-"товарищей".
Неприязнь большевиков к крестьянству, как к носителю независимой, свободолюбивой идеологии, уходит корнями в извечное противостояние города и деревни (цивилизации и культуры). В 90-е годы XIX
в. развернулся спор известного социолога Н.К. Михайловского (18421904) с русскими марксистами, в центре которого была оценка роли
крестьянства в России. В противовес характеристике этого многомиллионного слоя, как "мелкобуржуазного", подлежащего освобождению
от "власти земли", "вывариванию в фабричном котле", Михайловский
предрёк горе тому поколению, которое воспитается на презрительной
формуле Маркса об "идиотизме деревенской жизни" (статья "О народничестве, диалектическом материализме, субъективизме и проч." 1897).
Позднее Короленко так определил суть этого спора: "Интересы народа как совокупности трудящихся классов, на одной стороне. Интересы
одного промышленного пролетариата, на другой ".
Российские социал-демократы не считались ни с историческими, ни
с экономическими факторами русской действительности и работали не
столько для русского народа, сколько для отдалённого счастья всего человечества. Они хотели быть вождями, вести массы за собой, не спрашивая их и не интересуясь их волей, их стремлениями и желаниями, которых не знали, да и не хотели узнавать.
Большевики-ленинцы, в своих целях использовав давнюю крестьянскую идею "чёрного передела" помещичьих земель, на деле фактически
исключили крестьянство из социалистического этапа революции, подменив власть Советов так называемой "диктатурой пролетариата", то
есть своей однопартийной диктатурой.
Максима Горького - типичного продукта городской "цивилизации"
– деревня отпугивала своими "зоологическими корнями", своей "рабской" приверженностью к земле и своим противостоянием "прогрессу".
В письме к литературному критику А.К. Воронскому от 17 апреля 1926
г. он писал: "Если бы крестьянин исчез вместе со своим хлебом, то горожане научились бы производить его в лабораториях". Но здесь мичуринская наука оказалась бессильной: при так называемой "советской"
власти крестьянство продолжало оставаться самой угнетённой, самой
бесправной частью населения: не имевший паспорта колхозник был
прикреплён к колхозу так же, как когда- то крепостной к земле своего
хозяина.
Возвращаясь к основной теме, следует повторить, что ортодоксальное византийское иудохристианство, приспосабливаясь к традиционным народным культам, превратилось в "русское православие", или
двоеверие, сокровенным ядром которого оставалось исконное Язычество – опыт, по меньшей мере, сорокатысячелетнего постижения Мира
и Живой Природы.
Позолоченная догматически-обрядовая оболочка чуждой религии
была воспринята очень поверхностно, что и доказали революционные
потрясения 1917-го года, когда вся внешняя мишура облетела, по историческим меркам, мгновенно. И отказ от верноподданнической православной церковности вовсе не был связан с насилием.
Атеизм как массовое явление возник именно как нравственная, интеллектуальная и духовно здоровая реакция совестливых людей на извращающую добро и зло логику профанических вероисповедальных
доктрин.
Белое Движение в области религиозно-мировоззренческой основывалось на богобоязненном казённом православии, которое всем уже надоело и идеологически давно было разбито. Разбиты были и белые, лишённые поддержки крестьянства, которое из двух зол – продразвёрстки
и возвращения старой власти, старых порядков, царских генералов, попов и помещиков – выбрало первое.
В 20-е годы по всей стране прокатилась волна упразднения церквей,
монастырей и прочих богаделен. Однако, по масштабам насилия над
служителями культа, разорения и разрушения церквей, самым отпетым
безбожникам безмерно далеко было до кротких и милосердных "рабов
божьих", истреблявших непокорных язычников целыми селениями.
Бывали, правда, и случаи стихийных погромов. Только громила не
кучка еврейских лидеров-"сатанистов": громили сами русские люди.
Народ почти тысячу лет видел беспредельную алчность, дармоедство
и лицедейство «жеребячьей породы», давно презирал и терпеть не мог
всё это "духовенство" с его лживыми проповедями. Большевики лишь
умело использовали прорвавшуюся ненависть русских людей к мздоимцам и эксплуататорам. Ведь известно, что во многих сёлах и городках
вообще не было большевиков, а попов и монахов изгоняли из "обителей
божьих" сами натерпевшиеся от них местные жители.
Здания эти миряне не громили, не рушили и не взрывали, а приспосабливали для клубов, кинотеатров, библиотек- читален, музеев, контор,
складов и т.п. Никакого народного возмущения эти действия (так же,
как и показательные вскрытия "мощей") не вызывали, и вряд ли только вследствие страха перед чекистами: просто проявился верный народный инстинкт отторжения противоестественного, зловредного. Народ, который в значительной части своей равнодушно отнёсся к низвержению православных "святынь", этот народ можно ли назвать "богонос-
цем"?
Духовное раскрепощение сотворило, казалось бы, невозможное: вся
иудохристианская нечисть слиняла всего за несколько лет (то, что было
потом - это уже отдельный вопрос). И её искусственная реанимация
ныне правящим ростовщически-плутократическим режимом в качестве
идеологической подпорки только доказывает её прогнившую нежизнеспособность.
А Языческое мироощущение, естественное как дыхание, вольное как
ветер и прекрасное, как любовь, пережило десятивековое лихолетье и
вновь мощно заявляет о себе:
Отроков юных, непричастных
Вине отцов
Вплетают Ведьмы и Русалки
В своё кольцо!
СЛАВА ЧУРАМ!
СЛАВА БЕРЕГИНЯМ!
СЛАВА ЗЕМЛЕ-МАТУШКЕ!
САРЫНЬ НА КИЧКУ!!!