Русский человек XVII века. Аксиологический аспект: Добро/Зло

Русский человек XVII века. Аксиологический аспект: Добро/Зло (на
материале сборников, изданных Симони П.К.)
Загумённов Александр Владимирович
Студент Ставропольского государственного университета, Ставрополь, Россия
Одним из первых, кто обратил внимание на необходимость детального изучения
пословиц русского народа, был М.В. Ломоносов, и это предопределялось не только
фактами биографического характера. Используя в своём творчестве пословицы и
поговорки, он стал воплощением возможностей ума, воспитанного первоначально в
соприкосновении с народной мудростью.
Каждый этнос в процессе своего развития формирует своё, только ему присущее
этноспецифичное
восприятие
действительности.
Паремии
выступают
как
полифункциональное явление и полиструктурный компонент ментального
пространства этноса. Под термином паремия мы понимаем «замкнутые устойчивые
фразы (пословицы и поговорки), являющиеся маркёрами ситуаций или отношений
между реалиями» [Савенкова 2002: 3]. Являясь лингвистическим знаком,
указывающим на внеязыковую реальность, пословицы и поговорки становятся
метатекстовой единицей с разветвлённым лексико-семантическим и семантикосемиотическим содержанием. Так, категории Добро/Зло представляют собой
универсалию, реализуясь в библейском мотиве противостояния Бога и
Дьявола/(Чёрта). Перед нами яркий пример персонификации отвлеченной категории в
сознании языковой личности и в ономастическом поле. Бог выступает помощником,
Дьявол (Чёрт) – врагом: Богъ далъ путь а чорт кинул крюкъ [Симони 1899: 79]. В
сознании человека Средневековья, и XVII века в частности «…Весь этот мир
воспринимался в категориях «божественное – земное», «верх-низ» и любой этический
конфликт находил своё разрешение в рамках христианства» [Вендина 2002: 183]. На
протяжении XI-XVI вв. народное представление о добре присутствует в памятниках
восточнославянского происхождения постоянно, и реализуется в основном по
отношению к земному. С учётом этого факта, следует отметить прагматический
подход, отсылающий нас к язычеству, в осмыслении данной категории народом. Всё,
что приносит пользу – есть Добро, всё иное, вредное и мешающее человеку – Зло:
Богач/Бедняк (Богат ждетъ пакости а уб ъ радости [Симони 1899: 78], Богатъ
силенъ что левъ [Симони 1899: 81], Бѣдному вездѣ бѣдно [Симони 1899: 81]),
Родители/Дети (Благославлялъ от ъ дѣтокъ до чужихъ клѣтокъ [Симони 1899: 79],
Мать тово не вѣдаетъ что с ъ у воды безъ хлѣба обѣдаетъ [Симони 1899: 123], Не
сохни мати по чюжемъ дитяти [Симони 1899: 128]), Свой/Чужой (А чешь чюжова
потеряешь свое [Симони 1899: 77], Свои землянинъ на чюжой сторонѣ [Симони 1899:
142], Свои с хари лутче ч жихъ пироговъ [Симони 1899: 195]), Труд/Лень (Ленивои
пьет вод [Симони 1899: 116], Лениво и по платью знать [Симони 1899: 116], Еловая
кора лѣнивому добра [Симони 1899: 99]).
К XVII веку Добро лексико-семантически распадается на три омонима (См.
Словарь русского языка XI-XVII вв.). В пословицах это позволяет выявить
противопоставление по временному признаку: «Было добро да давно а будетъ добро да
долго ждать» [Симони 1899: 80]. Пока категория была строго персонифицирована,
временной трихотомии «Минуло – Сегодня – Грядет» быть не могло, ибо Бог в
сознании русского человека XVII в. вечен, временной критерий к нему не применим. В
текстах церковно-славянских Бог являлся высшей нравственной истиной. Отношение к
нему в пословицах многоаспектно. Бог как благодетель человека (Богатъ богъ
милостью [Симони 1899: 78]), как «царь царей» (Ц я не всякъ видитъ а всякъ за него
б а молитъ [Симони.1899: 153]), как судья, оценивающий жизнь после её окончания
(Боися б а а смерть у порога [Симони.1899: 78]). В паремиях он выступает во всех
сферах человеческой деятельности.
Весь корпус пословиц XVII в. чётко оценочен. Оценка как лингвокультурный и
когнитивный феномен (Ш. Балли; Вольф, 1985; Шаховский, 1996; Телия, 1996;
Лопатин, 1991; Воркачёв, 1993 и др.) есть целенаправленная деятельность и результат
этой деятельности, состоящий в сопоставлении¸ сравнении того, что оценивается, с
эталоном, идеалом. Это определение оценки, восходящее к Б. Спинозе, выявляет
ракурс, взгляд, точки зрения, выражаемые единицами фонетико-интонационного,
лексического, словообразовательного, морфологического и синтаксического уровней.
Отшлифованное веками балансирование на уровне норма – альтернатива – выбор –
практическое рассуждение – принятое решение - трансляция через язык есть вечная
проблема взаимоотношения экспрессивности, оценочности и эмоциональности,
которая сформирована в паремиях и выявляет интеллектуальные, волевые, духовные
качества национального характера (Ему же дано много м го взы
ется отъ него
[Симони 1899: 98], Добро доброе слушать [Симони 1899: 94], Другъ льстивъ корысти
желатель [Симони 1899: 95], Богъ далъ родню а дьяволъ вражд [Симони 1899: 83]).
Последний пример соотносится с идеей о «соборности», выдвинутой Хомяковым А.С.,
который понимал соборность как нравственную категорию, всеобщее единство в
Христе, построенное на любви. При этом «соборность религиозная» тесно связано с
«общиной» как формой общественной организации социума. Триада «Православие» –
«Самодержавие» – «Народность» соответствовала христианской трихотомии «Вера»
– «Надежда» – «Любовь», и осмыслялось как устройство государственной системы,
основанной на общине и соборности церковной. Отражение этих идей мы видим в
паремиях.
Трудно переоценить влияние паремий на миропонимание каждого отдельного
человека. Пословицы были и остаются стержневым компонентом русской
национальной культуры, и XVII век – несмотря на смуту, раскол – был чисто русским
веком, аккумулировавшим знания и опыт предыдущих поколений.
Литература
Вендина Т.И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. М.,
2002.
Савенкова Л.Б. Русская перемиология: семантический и
лингвокультурологический аспекты. — Ростов н/Д., 2002.
Симони П.К. Старинные сборники русских пословиц, поговорок, загадок и проч.
XVII-XIX столетий. Вып. 1-2. СПб., 1899.