Революция сознания личности героев в рассказе А

Революция сознания личности героев в рассказе А.
Мариенгофа “Циники”
Работа по литературе
Ученицы 11 А класса
Гимназии № 70 Петроградского района СПб
Мельниковой Жени
Учитель: Масленикова О. М.
Научный консультант: Цейтлин И.Э.
Герои романа Анатолия Мариенгофа «Циники» Ольга и Владимир – аристократы, люди
высшего общества, элита, богема. Они способны мыслить не так, как все, делать не то, чего от
них ждут. Мир вокруг себя герои воспринимают как творение, произведение искусства, уже
написанное, в котором толпа – лишь задний план, стаффаж. Они не представляют себя
частицей общей массы. Они воспринимают себя объектами этого произведения, и уж никак
не второстепенными. Произведение искусства может не нравиться, может удивлять, вызывать
восхищение или даже страх, но изменить его уже нельзя.
И живут наши герои по каким-то странным законам, не законам жизни, а скорее законам
искусства, композиции. Они не просто знают их, они их понимают, чувствуют, благодаря
своему образованию, интеллекту, среде. Законов этих всего пять, и главный из них – закон
целостности. Суть его в том, что произведение искусства должно восприниматься, как единое и
неделимое целое, нельзя представить произведение искусства, как сумму нескольких
самостоятельных частей, необходима связь всех элементов композиции, ничего нельзя
прибавить, и точно так же нельзя ничего отнять без ущерба для целого.
Второй закон – это закон контрастности, он обозначает резкую разницу,
противоположность сторон, а это значит, что каждому объекту что-то должно
противопоставляться. Контраст добру может быть зло, белому – черное, точке – пятно. Если не
будет противоположностей, не будет контрастов, то не будет их борьбы и единства, а значит, не
будет и движения, изменения, развития.
Закон третий – закон новизны, суть его необычайно проста - в искусстве не должно быть
повторов. Новизна проявляется, прежде всего, в эстетическом “открытии мира”. Нельзя стоять на
месте, нельзя возвращаться назад,– искусству нужны только новые мысли и новые идеи, в основе
которых никогда не будет лежать шаблон или схема.
Четвертый закон – подчиненности, этот закон требует, чтобы организация произведения во
всех деталях и частях подчинялась не схемам построения композиции, а идейному содержанию.
И последний закон – закон жизненности. Он затрагивает передачу времени в произведении
искусства, требуя, чтобы в произведении искусства, где изображено движение во времени, был
передан и смысл этого движения.1
Ольга и Владимир воспринимают свою жизнь как произведение искусства и живут по
законам произведения, законам композиции. В свою очередь, автор, художник, рассматривает
как произведение искусства свой роман “Циники”, опираясь на все те же законы композиции.
Анализируя текст, я поставила перед собой цель рассмотреть роман “Циники”, учитывая те
же законы. Возможно, благодаря этому я смогу более глубоко вскрыть суть поведения,
поступков, ощущений героев и, наконец, выйти на проблему революции сознания личности
героев.
1
Е. В. Шорохов. “Композиция”. Москва, издательство “Просвещение”. 1986 год
1
- Очень хорошо, что вы являетесь ко мне с цветами. Все мужчины, высуня язык, бегают по
Сухаревке и закупают муку и пшено. Своим возлюбленным они тоже тащат муку и пшено. Под
кроватями из карельской березы, как трупы, лежат мешки.
Она поставила астры в вазу. Ваза серебристая, высокая, формы - женской руки с
обрубленной кистью.
Под окнами проехала тяжелая грузовая машина. Сосредоточенные солдаты перевозили
каких-то людей, похожих на поломанную старую дачную мебель.
- Знаете, Ольга...
Я коснулся ее пальцев.
- ...после нашего "социалистического" переворота я пришел к выводу,что русский народ не
окончательно лишен юмора.
Ольга подошла к округлому зеркалу в кружевах позолоченной рамы.
- А как вы думаете, Владимир...
Она взглянула в зеркало.
- ...может случиться, что в Москве нельзя будет достать французской краски для губ?
Она взяла со столика золотой герленовский карандашик:
- Как же тогда жить?2
Ольга ставит цветы, принесенные Владимиром “в серебристую, высокую вазу, формы женской руки с обрубленной кистью”. Эту холодную, высокую, “мертвую” руку наполняет
теперь жизнь, свежесть ярких цветов, но ваза не меняется, не “оживает”, она все так же холодна.
Солдаты выводят людей. Эти люди, словно “поломанная старая дачная мебель”, никому
не нужные, их не жалко. Безразличных к тому, что творится вокруг, к тому, что происходит в них
самих, словно высокая ваза, они никогда уже не оживут, какие цветы бы в них не ставили.
“ Под кроватями из карельской березы, как трупы, лежат мешки”- эти слова, вскользь
брошеные Ольгой, несут в себе разочарование и вопрос. Неужели страх людей перед
революцией, непонимание происходящих событий, убило в них веру в целительную,
возрождающую культурную жизнь силу прекрасного? Мешки с мукой, лежащие под кроватью,
дарят людям мертвящее спокойствие, уверенность в том, что все будет хорошо, только потому,
что они теперь будут сыты. Неужели жизнь человека может зависеть от чего-то настолько
жалкого и бытового? Неужели можно успокоиться, перестать бороться? Вот она - контрастность
представлений о жизни.
Слишком просто. Надоело. Мешки пшена, астры в вазе, арестованные люди…
О них больше ни слова. Они уже не интересны героям. Им интересно движение - будь то
движение мысли, чувства, резкий контраст между привычным и новым, холодным и живым, им
интересна борьба.
“ - ...после нашего "социалистического" переворота я пришел к выводу,
что русский народ не окончательно лишен юмора.”
Эти слова не вписываются в общую картину, и Ольга, чувствуя это, перебивает Владимира.
Так надо. По композиции диалога в нем не хватает пары слов о чем-то мелком, смешном, но
необходимом. “Работает” закон жизненности. Яркая, красочная метафора, объединившая своим
сомволическим значением все недостающие детали. Краска для губ?.. А что, неплохо…
“- ...может случиться, что в Москве нельзя будет достать французской
краски для губ?”
Нет, не помада, именно краска для губ. Что она делает здесь, в разговоре, высмеивающем
людей, зависящих от ничтожных вещей и подобных им?
Краска – красное, закрашивать, менять. Она прикрывает все лишнее - женщины
используют краску для придания губам неестественного оттенка, актеры - чтобы зритель видел
каждую перемену настроения героя, маляры, не долго думая, ровным слоем закрашивают
2
Анатолий Мариенгоф “Циники”, Москва, издательство “Современник”, 1991 год, стр.4
2
пыльные, старые, треснувшие здания. Вопрос Ольги обозначает следующее: что мы будем
делать, когда перестанем быть неестественными, перестанем притворяться, играть? Однако он
так же передает и насмешку над собственной слабостью – зависимостью от привычных и
полюбившихся ей вещей. Ее жизнь зависима от привычного и случайного - как и у всех людей.
Но в отличие от всех она понимает границы этой зависимости и ни за что не откажется от своего
осознания: никогда существование не назовет жизнью.
Мы открываем в героине стремление наполнить каждую свою фразу множеством
противоположных эмоций и позиций. Она и смешит слушателя, и заставляет глубоко
задуматься. Игра ума.
И это вскользь брошенное слово “случится”. Неужели революция может быть случайной?
Как переворот всей жизни может быть подвластен случаю? Выходит, и сама жизнь подобна
азартной игре, исход которой решает тот самый случай…
“ - Как же тогда жить?”
Слово “жить” вдруг начинает наполняться игрой несовпадающих значений (жить – значит,
и существовать, заботясь о насущном, и развлекаться). Как существовать в мире, где, по
словам А.Блока, «…нас всех подстерегает случай»? Герои А. Мариенгофа находят свой
ответ: жить развлечением, игрой, где важен не результат, а процесс.
Именно эта фраза делает картину целостной и подчиненной одной идее, идее игры. (Закон
целостности, закон подчиненности)
Как хорошо положенный цвет, как колко сказанное слово, героям важна каждая деталь их
жизни, их живого «произведения искусства», но они сами решат, на каком плане будет стоять
краска для губ, а на каком - революция.
“Ольга лежит на диване, уткнувшись носом в шелковую подушку.
Я плутаю в догадках:
"Что случилось? "
Наконец, чтобы рассеять катастрофически сгущающийся мрак, робко предлагаю:
- Хотите, я немножко почитаю вам вслух?
Молчание.
- У меня с собой "Сатирикон" Петрония.
После весьма внушительной паузы:
- Не желаю. Его герои - жалкие ревнивые скоты. <…>
- Ольга!..
- Что "Ольга"?
- Я только хочу сказать, что римляне называли Петрония "судьей изящного искусства".
- Вот как!
- Elegantiae... 3
- Так-так-так!
- ... arbiter.4
- Баста! Все поняла: вы шокированы тем, что у меня болит живот!
- Живот?..
- Увертюры, которые разыгрываются в моем желудке, выводят вас из себя. Вам противно
сидеть рядом, со мной. Вы хотели, по всей вероятности, прочесть мне то место из
"Сатирикона", где Петроний рекомендует не стесняться, если кто-либо имеет надобность...
потому, что никто из нас не родился запечатанным,... что нет большей муки, чем
удерживаться,... что этого одного не может запретить сам Юпитер... ". Так я вас поняла?
Я хватаюсь за голову.
- Имейте в виду, что вы ошиблись: у меня запор!
Я потупляю глаза.
- Скажите, пожалуйста, вы в меня влюблены?
Краска заливает мои щеки. (Ужасная несправедливость: мужчины краснеют
3
4
Изящное... (лат.).
судья (лат.) жие
3
до шестидесяти лет, женщины - до шестнадцати.)
- Нежно влюблены? возвышенно влюблены? В таком случае откройте шкаф и
достаньте оттуда клизму. Вы слышите, о чем я вас прошу?.. “ 5
С лица Ольги, еще недавно ровного и белого, “как игральная карта высшего сорта” слезла
пудра. Крылья ноздрей порозовели и слегка припухли, ее мучает мерзкая, неприятная боль
живота, но она отвергает каждую попытку Владимира вывести ее из этого состояния, “рассеять
катастрофически сгущающийся мрак”, высмеивая каждое его действие, каждое слово. Ей нужен
этот мрак, нужна боль, ради перемен. Необходим всплеск, взрыв эмоций, то состояние, в котором
можно и легче творить и она всеми силами пытается вогнать его в это состояние. Разозлить,
уязвить, смутить его. Обострить его чувства до предела. И добивается этого - напряжение ее
передается и Владимиру.
Возможно, на самом деле, цинизм, с которым Ольга относится к предложениям Владимира,
к его словам, движениям, отношениям к ней, исполняет в композиции роль “рамы”. Ведь именно
благодаря наличию “рамы” ровное плоское поле произведения искусства объективно становится
пространством, она подчеркивает глубину построения сцены.
И если так, то внутри “рамы”, в самом произведении, кроются самые искренние чувства
Ольги, ее неловкость, смущение за свои слабости и волнение после признания Владимира. Даже
вопрос - любит ли он ее, прозвучал дважды неслучайно. Открывшись Владимиру до конца, она
ждала от него не чтения римского циника Петрония, не пространных разговоров о высоком, а
именно этого признания в контрастной «раме» непристойностей.
Придуманное Ольгой и Владимиром живое произведение подчинено идее игры:
обманчивые действия, притворные слова, разные способы измерения времени, разыгрывание
«жульничающей» власти... В этой игре нет победителей. Даже чувствуя проигрыш, «циники» не
выходят из роли: они ощущают гордость «творцов» и ответственность за все происходящие в
«игре» события, за «придумываемый» ими мир.
Созданная ими «игровая» форма жизни, имеющая первоначальную цель – отгородить их
отношения от внешних случайных влияний, рвёт и ту связь, что когда-то была между ними. Но
Ольга понимает это слишком поздно…
Список литературы:
1. Анатолий Мариенгоф. “Циники”. Москва, издательство “Современник”, 1991 год
2. Е. В. Шорохов. “Композиция”. Москва, издательство “Просвещение”, 1986 год
3. Е. В Волкова. “Композиция как эстетическая категория”. Москва, издательство “Вестник”
МГУ, Серия “Философия”, 1963 год
4. А. С. Жукова. “Что такое композиция?”. “Художник”, № 11, 1964 год
5. Н.Н. Волков. “Восприятие картины”. Москва, 1976 год
5
Анатолий Мариенгоф “Циники”, Москва, издательство “Современник”, 1991 год, стр.12
4