Мечты и сны Мишеньки Бальзаминова на «Русской сцене», 18.10.2013

Мечты и сны Мишеньки Бальзаминова на «Русской сцене», 18.10.2013
Сергей Шапкин (Берлин)
Когда я увидел анонс «Мечты и сны Мишеньки Бальзаминова» по (А. Н. Островскому) в
афише берлинского театра «Русская сцена», в памяти вспыла фраза из школьного сочинения
советских времен: «Островский в своих произведениях высмеивает и осуждает нравы
русского мещанства...». Что из себя представлят «мещанство», нам тогда не объясняли. Его
надо было просто высмеивать и осуждать. Как в свое время Гоголь заметил, что «есть что-то
неприличное в букве «Ф», буква «Щ» в слове «мещанство» ассоциировалось у меня с чем-то
недалеким и примитивным, то ли с ненужными вещами, лежащими где-то на чердаке, то ли с
кислыми щами, которые эти самые мещане кушают каждый день. Названные ассоциации,
навеянные школьной программой снижали желание идти на Островского в театр советских
(впрочем, как и перестроечных) времен. Но, зная творческий почерк Инны Соколовой-Гордон
по прошлым спектаклям «Русской сцены», я был абсолютно уверен, что ничего похожего на
фильм «Женитьба Бальзаминова» я не увижу. И я не ошибся.
Бальзаминов, когрого сыграл Михаил Лель, был совсем не похож на телесно хилого и
пассивно-чудаковатого Вицина из фильма. Здесь Бальзаминов был «активным» выдумщиком,
который энергетизировал весь ход пьесы. Подобно солнцу, он постоянно излучал «вспышки»,
заставляя кутиться возле себя всё и вся – и в переносном, и в прямом смысле. Смешно было
иммено то, как вся энергия героя пьесы – что бы он ни делал - уходила в песок, в мечты о
лучшей жизни, в суетливые телодвижения, неловкие ухаживания, или вычисления будущих
«доходов» от женитьбы. Нельзя не отметить физические кондиции актера, позволявшие ему
«держать» спектакль на повышенных скоростях, украшая его порой поистине
акробатическими трюками. Эти энергия и темп главного героя поддерживают внимание и
общий позитивный настрой зрителя от первой до последней минуты спектакля.
«Предмет» брачных мечтаний Мишеньки Бальзаминова была ярко сыграна Ириной Бессараб.
Ощущение слаженности и целостности их дуэта возникало именно от темпа, с которым
переплетались их диалоги, всякий раз гармонично дополняемые переплетением их
физического пространства. Эротическая трактовка образа сгорающей от желаний молодой
женщины, которую держат в заперти, «дамы, прекрасной во всех отношениях», очень
удалась. Режиссер приготовил эту «наживку», которую зритель легко (и, мне думается, не без
удовольствия) заглотил, поскольку образ прежде всего ассоциируется с нашим временем, а не
временем Островского. Кроме того, эротичный «заряд» Анфисы во время свиданий в
сочетании с полной невинностью Мишеньки усиливали комизм ситуации и добавляли толику
здорового «хулиганства» в спектакль.
Хотелось бы также отметить образ Красавиной, прекрасно «выписанный» Зоей
Невгодовской. Молодая и разбитная сваха, которая по роду своей деятельности должна была
бы быть «существом среднего рода», привлекала своим темпераментом и весьма
недвусмысленными женскими формами трех разных мужчин (которых сыграл один и тот же
актер — Евгений Кулагин). Здесь, опять же, прослеживается прямая режиссерская
ассоциация образа свахи с современным образом деловой (и успешной) женщины, а также
желание сделать его более ярким и зрелищным.
В целом, спектакль получился очень веселым и динамичным, чему не в последнюю очередь
способствовали музыкальные фрагменты, удачно подчеркивающие смысл мизансцен,
которые менялись с калейдоскопической быстротой. Пространство сцены, которое постоянно
перестраивалось героями пьесы параллельно их диалогам, можно также отнести к удачному
режиссерскому ходу, не позволяющему зрителю «расслабляться» до финала спектакля. Если
вспомнить, классическое название пьесы - «За чем пойдешь, то и найдешь», могу сказать, что
меня «обманули». Я нашел гораздо больше того, за чем ходил.