Я не беспокоюсь относительно Гоголя, когда Вы на репетиции

Комментарии В.И.Лосева к роману Михаила Булгакова «Записки
покойника (Театральный роман)».
Роман сохранился в черновом автографе (первые три тетради с первоначальным текстом и
четвертая тетрадь с дополнениями и изменениями к первоначальному тексту). Текст в третьей
тетради обрывается на полуслове...
«Записки покойника» («Театральный роман») Булгаков буквально выдохнул из себя, за
несколько недель исписав ровным почерком четыре общие тетради. Тысячу раз прочувствованное и передуманное легко легло на бумагу. И на душе, быть может, стало немного
спокойнее.
Предисловие для читателей. — Это более позднее предисловие было записано
Булгаковым в четвертой тетради дополнений и изменений к роману. В первой же тетради роману предшествовало «Предисловие» несколько иного содержания:
«Долгом своим считаю предупредить читателя о том, что этот роман сочинен не мною, а
достался мне при странных обстоятельствах. Накануне самоубийства Сергея Леонтьевича
Бахтина (было „Максудова", но зачеркнуто. — В. Л.) я получил толстую бандероль и письмо.
В бандероли был этот роман, С. Л. заявлял, что, уходя из жизни, дарит мне этот роман, с тем
чтобы я подписал его и выпустил в свет.
Странная, но предсмертная воля!
В течение нескольких лет я наводил справки о родных или близких С. Л.
Тщетно! Он не солгал — у него не осталось никого на этом свете. Я принимаю подарок.
Второе: предупреждаю читателя о том, что покойный С. Л. никакого отношения ни к
драматургии, ни к театрам никогда не имел, и весь роман представляет собою плод его
странной
воспаленной фантазии. Ручаюсь, что ни таких театров, ни таких людей, как в произведении
покойника, нигде нет и не было.
И наконец, третье — последнее: моя работа над романом выразилась только в том, что я расставил
знаки препинания там, где их не хватало.
Итак...»
...в день самоубийства... Максудова... — В воспоминаниях Л. Е. Белозерской есть такой любопытный
фрагмент: «Как-то М. А. вспомнил детское стихотворение, в котором говорилось, что у хитрой злой
орангутанихи было три сына: Мика, Мака и Микуха. И добавил: Мака — это я. Удивительнее всего, что это
прозвище — с его же легкой руки — очень быстро привилось. Уже никто из друзей не называл его иначе, а
самый близкий его друг Коля Лямин говорил ласково: „Макин". Сам М. А. часто подписывался Мак или
Мака» (Белозерская-Булгакова Л. Е. С. 95—96). Н. Н. Лямин свои письма к Булгакову неизменно начинал
обращением: «Дорогой Мака!»
Мака, Макин, Максудов... Булгаков прозрачно намекает на автобиографичность романа.
...кинулся с Цепного моста... — И вновь Булгаков подчеркивает выдуманность истории с
самоубийством Максудова, ибо Цепной мост в Киеве был разрушен поляками в 1920 г. (см.: «Киев-город»).
Из дневников Елены Сергеевны Булгаковой (последней жены писателя).
18 января 1934 г.: «Н. В. Егоров, по своей невытравимой скупости, нашел, что за собак,
которые лают в „Мертвых душах", платят слишком дорого, — и нанял каких-то собак за
дешевую цену, — и дешевые собаки не издали на спектакле ни одного звука».
27 марта: «Сегодня днем заходила в МХАТ за М. А. Пока ждала его... подошел Ник. Вас.
Егоров. Сказал, что несколько дней назад в Театре был Сталин, спрашивал, между прочим, о
Булгакове, работает ли в Театре?
Через несколько месяцев Булгаков сочинил устный рассказ о Сталине, в котором был
такой эпизод:
«Сталин. …Теперь скажи мне, что с тобой такое? Почему ты мне такое письмо написал?
Булгаков. Да что уж!.. Пишу, пишу пьесы, а толку никакого!.. Вот сейчас, например,
лежит в МХАТе пьеса, а они не ставят, денег не платят...
Сталин. Вот как! Ну, подожди, сейчас! Подожди минутку. (Звонит по телефону...)
Художественный театр, да? Сталин говорит. <...> Кто говорит? Егоров? Так вот, товарищ
Егоров, у вас в театре пьеса одна лежит (косится на Мишу), писателя Булгакова пьеса... Я,
конечно, не люблю давить на кого-нибудь, но мне кажется, это хорошая пьеса... Что? Повашему, тоже хорошая? И вы собираетесь ее поставить? А когда вы думаете? (Прикрывает
трубку рукой, спрашивает у'Миши: ты когда хочешь?)
Булгаков. Господи! Да хыть бы годика через три!
Сталин. Ээх!.. (Егорову.) Я не люблю вмешиваться в театральные дела, но мне кажется,
что вы (подмигивает Мише) могли бы ее поставить... месяца через три... Что? Через три
недели? Ну что ж, это хорошо. А сколько вы думаете платить за нее?.. (Прикрывает трубку
рукой, спрашивает у Миши: ты сколько хочешь?)
Булгаков. Тхх... да мне бы... ну хыть бы рубликов пятьсот!
Сталин. Аайй!.. (Егорову.) Я, конечно, не специалист в финансовых делах, но мне
кажется, что за такую пьесу надо заплатить тысяч пятьдесят. Что? Шестьдесят? Ну что ж, платите, платите! (Мише.) Ну вот видишь, а ты говорил...»
-«Телом в Калькутте, душою с вами». — Булгаков иронизирует над НемировичемДанченко, который умело использовал свой авторитет в достижении личных благ и удовольствий. Эта тема постоянно обыгрывалась Булгаковым. Запись 24 августа 1934 г.: «А о
Немировиче Женя (Е. В. Калужский. — В. Л.) сказал, что он приехал 19-го из-за границы и в
тот же день уехал в Ялту... Немирович потребовал от... директора гостиницы „Интурист" в
Ялте... чтобы тот ему выслал в Байдары четверку лошадей...» 4 октября 1937 г.: «М. А. сказал,
что приехал Немирович... Леонидов Леонид Миронович говорит про Немировича:
- Сидит за границей, ни черта не делает, пишет оттуда глупости! И театр ничего не
делает поэтому!»
...Иван Васильевич удивительный и действительно гениальный актер. — Булгаков очень
часто восхищался актерским мастерством Станиславского. А после очередной репетиции
«Мертвых душ» написал Константину Сергеевичу такие слова: «Цель этого неделового письма
выразить Вам то восхищение, под влиянием которого я нахожусь все эти дни. В течение трех
часов Вы на моих глазах ту узловую сцену, которая замерла и не шла, превратили в живую.
Существует театральное волшебство!
Во мне оно возбуждает лучшие надежды и поднимает меня, когда падает мой дух. Я
затрудняюсь сказать, что более всего восхитило меня. Не знаю, по чистой совести. Пожалуй,
Ваша фраза по образу Манилова: „Ему ничего нельзя сказать, ни о чем нельзя спросить — тут
же прилипнет" — есть высшая точка. Потрясающее именно в театральном смысле определение,
а показ — как это сделать — глубочайшее мастерство!
Я не беспокоюсь относительно Гоголя, когда Вы на репетиции...»
...если теория Ивана Васильевича непогрешима... — По сути, роман обрывается на очень
важном месте — автор пытается разобраться в «теории Ивана Васильевича». Трудно сказать,
почему Булгаков прекратил свое исследование, но, на наш взгляд, примечательны следующие
строки из дневника Елены Сергеевны (3 мая 1939 г.): «Вчера было чтение у Вильямсов „Записок
покойника". Давно уже Самосуд просил об этом, и вот наконец вчера это состоялось... Миша
прочитал несколько отрывков, причем глава „Репетиция с Иваном Васильевичем" имела
совершенно бешеный успех (несколько позже Елена Сергеевна запишет, что Самосуд о романе
„все время кричит: гениально!!" — В.Л.). Самосуд тут же выдумал, что Миша должен прочитать
эту главу для всего Большого театра, а объявить можно, что это описана репетиция в
периферийном театре.
Ему так понравилась мысль, что он может всенародно опорочить систему Станиславского,
что он все готов отдать, чтобы это чтение состоялось. Но Миша, конечно, сказал, что читать не
будет» (выделено нами. — В. Л.).
Вскоре Булгаков вообще прекратил чтения «Записок покойника».