Экспертный семинар Великое переселение народов как пример
реклама
Экспертный семинар Великое переселение народов как пример административного управления миграцией 6 декабря 2006 г. Фонд «Наследие Евразии» ДОКЛАД Переслегина Сергея Борисовича Доклад мой будет состоять из трех частей. Сначала попытаюсь построить некую общую модель того, что происходит в социальной системе при приближении к точке фазового кризиса, затем я постараюсь показать на примере времени Римской империи, каким образом эти противоречия пытались разрешить и что из этого получилось, и в самом конце я проведу некоторые параллели с сегодняшним днем. Как и всякая попытка применить методы естественнонаучного мышления к социальным процессам, данная попытка, разумеется, уязвима, но, думается мне, мы недалеки от момента формального, математического описания современного антропотока, который нам позволит его предсказывать на ближайшие годы и десятилетия. Итак, мы будем работать в формализме социосистемы. Социосистема есть способ организации существования носителей разума, подобно тому, как экосистема – способ организации живых существ. Можно сказать, что социосистема это стадия развития экосистемы, при которой экосистема научилась использовать информацию как ресурс. Собственно, особенность социосистемы заключается в ее способности перерабатывать информацию, превращая ее в любые другие формы ресурсов, в конечном итоге в пищевые. Социосистема всегда и безусловно должна поддерживать 4 основных процесса – причем, все эти четыре процесса связаны с информацией. Это процесс управления, то есть упорядочения информации, придания ей соответствующей структуры, это процесс познания, или получения новой информации, если хотите, присвоения информации, процесс обучения, процесс воспроизводства информации, и наконец, собственно производство, то есть конвертация информации в иные формы ресурсов. Все эти четыре процесса довольно сложно взаимосвязаны, что в данном случае для нас не очень важно. Соотвественно, кроме четырех базовых процессов, социосистема поддерживает три формы деятельности, это коммуникация, это компактикация, и это распаковка. Технологическая деятельность вся относится к распаковке. То, что содержалось в исходной информации, мы превращаем в конечный продукт, то есть распаковываем его. Соответственно, есть такое понятие, как представление социосистемы, это наименьшее ее подмножество, связанное, которые способно поддерживать все четыре части социосистемы в процессе. Представлений за всю историю человечества известно очень и очень немного. Это род, это система полисов, в некоторых случаях номосов, хотя полис встречался чаще, это national state, и это довольно гипотетическая общность, о которой сейчас говорят, американцы называют ее maked community, я пользуюсь понятием ….community, или сообщество, построенное на произвольной идентичности, которое, по всей видимости, будет следующим представлением социосистемы. Развитие социосистемы есть двух видов – развитие качественное и количественное. Развитие социосистемы происходит по фазам и на сегодняшний день фаз известно четыре – 1 архаичная, традиционная, индустриальная и когнитивная. Фазы различаются буквально всем. Различается демографическая динамика в каждой фазе, различается способ производства, различается основной ресурс, сложно сказать, что в фазах остается неизменным. Кризис фазы есть кризис всех четырех социосистемных процессов. То есть проблемы возникают и в области познания новой информации, и в области обучения, и в области производства, и в области управления. Обычно виден хорошо управленческий и производственный кризис, а два остальных кризиса рассматриваются как второстепенные. На самом деле это далеко не обязательно так, и начаться процесс кризиса фазы социосистемы может по любому из базовых процессов. Например, в нашем случае первым был, по всей видимости, кризис в образовании, который затем распространился и на производство, и на управление, и на познание. Собственно, у нас есть три примера кризиса в социосистеме. Это мезолитический кризис, который разрешился неолитической революцией, это античный кризис, который к темным векам и затем к промышленной революции и к переходу в индустриальную фазу развития. И это постиндустриальынй кризис, который, по идее, должны привести к следующей фазе развития, в скобочках, если конечно это вообще возможно. Любая смена фаз должна сопровождаться следующими особенностями: данное утверждение принадлежит Кириллу Ицкову, он работал в основном над биологическими сообществами. Мы, собственно, социосистему определяем как особое биологическое сообщество, поэтому исходим из того, что законы для него будут выполняться абсолютно так же. Первое. Всякий фазовый кризис носит внутренний характер. Никакой внешний фактор вызвать кризис не может. Второе. Первым проявлением кризиса является суверенизация системы. Что собственно происходит? Если речь идет об экосистеме, то каждый из ее отдельных блоков начинает вести себя так, чтобы сократить свои собственные издержки, не обращая внимания на общие издержки экосистемы. Тоже самое происходит и в при кризисе производства, и при кризисе управления. Каждая из подсистем начинает максимально оптимизировать себя, не обращая внимания на интересы целого. Примеров можно привести множество, то, что мы сейчас называем глобализацией, это очень конкретный пример суверенизации системы. Суверенизация приводит к росту напряжения в системе и к вымыванию из нее наименее жизнеспособных в биологии видов, в нашем случае - сообществ. Система начинает меняться, и на это стадии происходит очень любопытное явление, биологи его называют «всплытие реликтов». Неожиданно начинают возникать совершенно архаичные формы, казалось бы, давно и надежно исчезнувшие из рассмотрения. Это происходит не очень долго, но тем не менее всплытие реликтов характеризует момент кризиса системы. Далее, с вымыванием видов начинается упрощение системы, с резким падением ее разнообразия. После этого система маргинализуется, то есть ее управляющие ниши занимают недавние маргиналы, которые находились на самых ее краях, и менее сильно затронуты общим кризисом. После маргинализации системы происходит новый рост, эволюционный, и усложнение системы, и переход ее на новый уровень развития. То есть мы имеем всегда одну и ту же картинку – некая довольно устойчивая система за счет внутренних процессов переходит в неустойчивое состояние, суверенизуется, архаизуется, маргинализуется, упрощается, и лишь за тем начинается новый рост. В биологии примеров, когда удалось перейти на новый уровень развития без первичного упрощения – не было. Возможно ли это в социологии – неизвестно. Есть некая надежда, что может быть, в принципе и возможно. Но пока исследовательский опыт таких результатов не дает. Я оставил гипотезу, что социосистема подчиняется таким же законам развития, как и экосистема. То есть, если у нас происходит кризис фазы, то сначала идет отступление, регресс, в биологии регресс определятся, как падание разнообразия видов, в социологии мы определим регресс, как падение разнообразия форм деятельности. И лишь после этого регресса следующий этап – подъем. Далее я собираюсь сформулировать важную, на мой взгляд, теорему. Я утверждаю, что в социосистеме фазовый кризис всегда сопровождается нарастающим антропотоком. И этот 2 антропоток имеет два различных механизма, и механизмы эти в общем и в целом независимы и могут работать по отдельности. Первый механизм, фазово-экономический, связан с понятием антропустыня. Автор этой концепции -Руслан Исмаилов. Второй механизм – демографический, связан с процессом воспроизводства населения. Работают они, как правило, вместе, усиливая друг друга. Понятие антропустыни строится на том, что человеческая деятельность обычно однородно построена. Иными словами, крайне редко имеет место быть существенное пересечение форм деятельности, характерной для двух или тем более нескольких стран. Мы можем сказать, что на территории этих стран деятельность нескольких сообществ архаична, традиционна, идустриальна или, например, постиндустриальная, что существует четкий механизм, который позволяет нам это определить. И тогда мы можем различить пустыни архаичную, традиционную, индустриальную или когнитивную, как территории, на который вид деятельности, характерный для данной страты, не осуществляется или осуществляется с очень большими затруднениями. Заметим, что биологические пустыни довольно часто являются антропустынями, но антропустыня может биологической пустыней нисколько не являться. Если мы рассмотрим сугубо архаичную фазу, то картинка выглядит очень простым образом – в архаичной фазе исчерпывается собственно пищевой ресурс. Основная форма деятельности в архаичной фазе – охота и собирательство, и в конечном счете, при росте населения, данная территория обеспечивать необходимое количество ресурса для существования биологической популяции попросту не может. Человек является абсолютным хищником и как говорят этнобиологи, проедает этносистему насквозь. Ее разнообразие катастрофически падает. В итоге выясняется, что в зоне архаичной антропустыни жить конечно можно, но очень, очень трудно. Социум начинает испытывать сильнейшее пищевое давление, и для него возможны два реалистических варианта и один фантастический. Реалистические – это деградация и попытка откочевать туда, где ресурс еще не исчерпан, и фантастический – попытка перейти к другому способу организации. Заметим, что всякий раз можно вроде бы откочевать туда, где ресурс еще не исчерпан, но если у вас уже возникла ситуация нехватки данного ресурса, то дальше вы, конечно, можете перемещаться, и этот ресурс искать и искать, но в дальнейшем ресурс будет проедаться все быстрее и быстрее, и в конце концов то место на земле, куда можно откочевать в поисках данного ресурса или просто исчезнет, или будет недоступно в принципе для данного человеческого общежития. Тогда останется два варианта – реалистический - деградация, и фантастический – попытка построить новую фазу развития. Следующая фаза развития решает противоречия решает проблему архаической антропустыни в принципе. Ситуация, когда один с сошкой кормит шестеро с ложкой, пища перестает быть главной фундаментальной ценностью. Но такой ценностью становится пахотная земля, которую можно возделывать и обрабатывать. Соответственно, к антропустыням традиционной фазы у нас будут относиться земли, которые пришлось вывести из эксплуатации по причине их истощения, истощения почв, и многие другие неприятные явления. В конечном счете в традиционной фазе человек пользуется возможностями рельефа в целом, поскольку он меняет экосистему в той области, в которой он хозяйничает, подгоняет экосистему под себя и свои потребности, он становится не просто верхним управляющим звеном, а конструктором экосистемы, возможностей у него гораздо больше, численность населения растет, и платить за это приходится тем, что начинается оскудение почв, или их уменьшение, свободные почвы исчезают. Если мы рассмотрим историю американского континента, то обнаружим, что процесс продвижения с востока на запад, от распаханных земель к еще не освоенным, идет с все увеличивающейся скоростью. Опять таки перед нами картинка неизбежного антропотока, из зоны, где все уже поделено или все уже оскудело, в ту зону, где еще можно что-то освоить. 3 Любопытно, что изучая эпосы, будь то средневековый эпос Европы, или последний эпос Толкиена, вы обнаружите очень интересную деталь – во всех случаях все подвижки есть поиск свободных земель. Это действительно, главная ценность традиционной фазы. Если в архаичной фазе проедается экосистема, то в традиционной проедается ландшафт. И здесь перед нами опять те же три решения – два реалистичных и одно фантастическое. Деградация, попытка найти место, где ресурс еще не кончился, и попытка создания следующей фазы. Следующая фаза опять радикально решает противоречия предыдущей. Посмотрите, как решается этот момент в традиционной фазе. Посмотрим на пример развитого, скорее, даже позднего, Рима. Картина неестественная. Огромные грузопотоки идут из Африки в Рим, везут зерно, стоимость доставки этого зерна превышает стоимость его изготовления в разы, фактически все ресурсы империи идут на то, чтобы этот поток продолжал существовать более менее регулярно. Если рассмотреть историю пунических войн, можно заметить, что особенно первая война с Карфагеном, когда Карфаген пытался на этот поток, из Египта, лапу немножечко наложить, создавши базу на Сицилии. И Рим пошел на любые жертвы, чтобы эту базу уничтожить. Заметим, это необычное явление. Цивилизация перенапрягается, пытаясь решить задачу, решить которую она в принципе не в состоянии. Индустриальная фаза решает ее радикально. С появлением парового двигателя, железных дорог и кораблей, способных перевозить большие грузы, для нас совершенно не важно, где сеять. Пахотная земля перестает быть абсолютной ценностью – где-то она найдется, а если у нас есть корабли и дороги, то мы доставим зерно сюда. То есть, получается, в индустриальной фазе главным является создание коммуникаций с созданием того, что доставляет грузы из каких-то точек к нам сюда. И тогда выходит, что индустриальная фаза проедает коммуникации. Что значит проедает коммуникации? Индустриальная пустыня – это совершенно особое место, это место, где по каким-то причинам строить коммуникации невыгодно. Например, малые города. Туда не выгодно ни проводить электричество, ни устраивать там почтовые отделения, там невыгодно все. Но поскольку туда невыгодно проводить коммуникации, эта территория выключается из индустриальной фазы развития. После этого оттуда начинает бежать народ. И заметьте, деревни и малые города в развитых странах, где-то раньше, где-то позже, но неизбежно становятся антропустынями нового рода. Оттуда уходят люди и идут они в большие города. Большие города – это точки максимальной сверстности. Но тут возникает следующая проблема, ничуть не менее неприятная, чем предыдущая. Дело в том, что город начинает оказывают сопротивление коммуницациям. Возникает то, что сейчас называют «проблемой последней мили». Сложнее всего доставить все, что угодно, к самой последней миле конечного потребителя. Город оказывается точкой очень высокого сопротивления. И в традиционной и в индустриальной фазе мы наблюдаем один и тот же результат. Из зон, где оскудевает ресурс, люди начинают бежать, туда, где этого ресурса больше всего, но в какой-то момент возможностей города в данном случае становится недостаточно, чтобы обеспечить проживание огромной массы людей. Да, конечно, возможности индустриального города значительно выше возможностей города традиционного. И если для традиционного города верхний предел в том, что нельзя больше делать ни караванов, ни кораблей, продовольствия больше физически не доставишь, оно испортится по дороге, а для индустриального города –невозможность больше построить коммуникаций. Заметим, что город Москва физически ощущает проблему коммуникационного кризиса. Причем, обратите внимание, каждый раз, когда у вас фаза находится в зоне кризиса, возникает ощущение, что все не так уж и плохо. Можно рассуждать, что можно построить еще одну кольцевую автодорогу. Но это в духе рассуждений 18 или 19 века о том, что можно пройти еще дальше на запад и обнаружить еще одно нетронутое поле, или в фазе архаики, что уж еще одного-то мамонта мы найдем и убьем. Совершенно понятно, что ваше население будет расти быстрее, чем коммуникационные сети. И вот мы получаем очень интересное 4 следствие. Что в фазе кризиса мы неизбежно сталкиваемся с антропотоком, который идет из первичной антропустыни, где кончается ресурс, во вторичную, в крупнейшие центры, которые оказываются не в силах прокормить всех, кто в них оказался. Это первый механизм, или механизм фазово-экономический. Механизм второй может быть даже еще более интересен. Это демографический механизм. Я могу утверждать, что в обществе, где имеет место быть развитое производство и развитые товарно-денежные отношения, наличие детей в семье экономически невыгодно. Несколько ранее меня это заметили римские императоры, которые по поводу этого издавали не один, и не два, и не десять указов, вплоть до того, что только патриций, имеющий двух детей, может считаться полноценным гражданином Рима, но это ситуацию, к сожалению или к счастью, не знаю, ни в какой мере не изменило. Понятно, что чем более развитое товарное или денежное общество, тем дольше ребенок остается ребенком, тем позднее он включается в производство. Соответственно, его жизнь, его существование падает на плечи родителей как дополнительная экономическая нагрузка. Отсюда возникает вполне понятная вещь - для семьи рождение ребенка невыгодно, причем к какому бы классу не принадлежала семья. На самом деле все не так страшно, и есть три вектора, которые определяют демографические особенности социума в данный период времени. Первый, это биологический фактор. Стремление человека воспроизвести себя и оставить себя в потомстве. Кроме редчайших периодов демографического бума и перенаселенности, этот вектор всегда направлен на максимальное увеличение числа детей в семье. Второй фактор экономический. Экономический фактор определяет степень выживаемости семьи как первоначальной ячейки любого социума. Экономический фактор может быть направлен в сторону увеличения числа детей в семье, как это происходит в развитой традиционной фазе, где, чем больше детей в семье, тем семья прочнее, у нее больше возможностей во всех отношениях. В индустриальной конгитивной фазе экономический фактор всегда сокращает рождаемость, поскольку при наличии развитого денежного обращения и медленного взросления ребенок оказывается экономически просто не рентабелен. Если бы факторов этих было два, то в данных фазах всегда было бы среднее равновесное число детей в семье, или, что примерно то же самое, число детей на одну женщину – единица. Точка равновесия, на которой биологический и экономический факторы уравновешивают друг друга. Но есть еще третий фактор, очень интересный и важный. Фактор социальный. Который обеспечивает повышение рождаемости в период пассионарного всплеска. На самом деле я использую понятие пассионарности чисто для упрощения рассуждений. Там дело не в самой пассионарности. Проблема заключается в том, может ли общество что-то оставить детям. То есть ребенок при рождении получает что-то от отца, что-то от матери, это не только гены, но и культура, особенности жизни, но вопрос, может ли он получить по факту рождения еще и цель существования, миссию на земле. Если может, тогда очень понятно решение отца и матери продлить свое существование в детях независимо от экономических условий. Если они не понимают сами, зачем они живут и зачем рожают детей, то социальный фактор уменьшает рождаемость. Что же касается смертности, она определяется, как всегда, доступностью пищевого ресурса и уровнем медицины. При этом доступность ресурса зависит от уровня экономического развития общества с одной стороны, и от внешних природных факторов – текущее плодородие почв, климат и т.д. В результате центр воспроизводства титульного населения определенной территории оказывается вне …перемен, причем некоторые из них зависят от времени. Если же общество вступает в стадию фазового кризиса, коэффициент воспроизводства падает ниже единицы, и на сокращение рождаемости работают сразу все факторы: и экономико-фазовый, и социокультурный, не остается тех ценностей, которые хотелось бы оставить навсегда, передав детям. И производство – вследствие кризиса роста падает уровень обеспечения теми или иными ресурсами. При этом начинает падать демография, следом за падением демографии падает дополнительно экономика, падает 5 социокультурное достояние, то есть возникает положительная обратная связь по двум параметрам. Отсюда вывод – чем дальше зашла депопуляция, тем она быстрее идет. По этому поводу я попытался нарисовать несколько фазовых диаграмм, показывающих, что происходит с рождаемостью и смертностью в разные периоды развития. В архаичной фазе социокультурный, биологический и экономический векторы направлены в зону повышения рождаемости. При этом однако же и смертность высока. Кризис архаичной фазы. Общность испытывает дефицит пищевых ресурсов, детей становится рожать невыгодно и даже опасно. Экономический вектор направлен в зону повышения смертности и в зону понижения рождаемости. Создали традиционную фазу, научились сеять, убирать, пасти скот. Все вектора идут в зону повышения рождаемости. И это действительно период самого быстрого роста человечества. Хороший пример – вступление в развитую фазу Пакистана, повышение численности населения в 12 раз за сто лет. Кризис традиционной фазы развития. Опять становится невыгодно рожать детей, и растет смертность, обусловленная социальными причинами. Индустриальная фаза. Первая фаза, где имеется вектор, направленный в зону низкой рождаемости. И только за счет социокультурного вектора возможен положительный прирост населения. В индустриальном мире только пассионарное общество способно к увеличению своей численности. И сегодняшняя стадия. Кризис индустриальной фазы. Говорить не о чем, все видят, куда направлены основные вектора. Кроме биологического, который направлен всегда вперед, все остальные – в зону низкой рождаемости и высокой смертности. А дальше вполне понятная ситуация. Посмотрим, что происходит в зоне кризиса индустриальной фазы. Этот кризис, с одной стороны, есть кризис наиболее развитых индустриальных сообществ, а с другой стороны, сообщества, которые находятся с ним в тесном контакте, именно сейчас вступают активно на путь индустриального развития, и в них происходит, естественно, фазовый всплеск, резкое увеличение рождаемости или оставление рождаемости на прежнем высоком уровне при быстром падении смертности. Известно, что модуль воспроизводства отстоит от модуля развития на одно-два поколения. Поэтому возникает демографическое напряжение, обезлюживание индустриальной фазы с быстрым ростом зон контакта традиционной и индустриальной фаз. В этих условиях неизбежен антропоток. Оба механизма приводят нас к одному и тому же закону. Кризис фазы с необходимостью порождает антропоток, направленный в сторону максимального развития способа производства, характерного для данной фазы. В традиционной фазе захват выполнялся в форме варварских нашествий, а в индустриальной он был переформулирован в такой красивой форме – все виды капитала, в том числе и человеческий, стремятся в зону максимальной капитализации, то есть в крупные мировые города, все же формы производства стремятся уйти в зону наименьшей капитализации, наименьших издержек. То есть, куданибудь в свободное место. Работает механизм, разобщающий производство фазовое и людей. То есть создаются антропустыни двух типов – первого и второго. Собственно говоря, на этом я заканчиваю теоретическую часть и попробую теперь охарактеризовать на фоне того, что у нас происходило с Римской империей. В третьем веке она вступила в эпоху фазового кризиса. Это выразилось в упадке сельского хозяйства и быстром сокращении среднего класса крестьян-производителей. Поскольку последние были социальной базой римской государственности – налогоплательщики и воины, уровень жизни и уровень безопасности в Риме стал быстро ухудшаться, что привело, естественно, к быстрой депополяции. Одновременно с этим изменялась ситуация на границах Рима. Изменялась она по двум причинам – живущие там племена получили и римские сельскохозяйственные культуры, и римские представления о сельскохозяйственном производстве, и начатки римской организации. При этом, само собой разумеется, у них падала смертность, чуть-чуть повышалась рождаемость, и так высокая, и население, окружающее Рим, начинает быстро расти. Соответственно, возникают перетоки, 6 которые идут из этой зоны в Рим. Причем под этими перетоками я понимаю в этот момент еще пока не варварские нашествия, там было множество механизмов, начиная от такого, казалось бы, странного – захват рабов. Это делалось не так часто, но после сражения при Аквах Секстивых более 200 тысяч кимвров и тевтонов были проданы в рабство. И пускай не совсем добровольно, но они оказались в пределах империи. Второе явление – совершенно добровольный наем на службу. Варварские вожди приходили в Рим и получали ту или иную должность. Соответственно, это антропоток, привлечение варваров на имперскую службу. Это первый, второй век нашей эры. Очень быстро идет этот процесс, появляются варварские командиры, варварские императоры. Многие били тревогу – инородцы, и так далее…говорили ровно то же, что говорят и сейчас. При этом пока еще ничего существенного не происходило, и Рим оставался Римом, с небольшой варварской прослойкой. Данный приход регулировался, управлялся, и каким образом. Работало здесь несколько институтов. Первый – вольноотпущеничество. Наиболее способные рабы отпускались на волю, их дети быстро получали те или иные формы ограниченного гражданства, потом и неограниченного тоже. Второй – формальное заключение договора о приеме на службу. Здесь надо иметь ввиду наличие еще одного интересного механизма, тоже юридического – это механизм постоянного расширения римского гражданства. Можно заметить, что от эпохи гражданских войн до эпохи варварских нашествий количество категорий гражданства все более и более возрастает. И все большее число людей получает и латинское и римское гражданство, при этом привилегии гражданства, конечно же, падают. Расширение гражданства – очень хороший и очень простой способ легитимизации прихода варваров в Рим. Фактически римские императоры занимаются тем, что просто борются с депопуляцией, которая в Риме происходит быстрее, чем где бы то ни было. Но привлеченные на службу варвары естественно приходят с женами, детьми и друзьями, формально это было незаконно, но на деле так происходило. Далее следует вторая стадия – возникают варварские колонии, эти колонии самоуправляемы, имеют свою собственную культуру, как правило, собственных руководителей, которые иногда имеют ,иногда не имеют римский статус, но формально они подчинены римской власти. Заметим, что сегодня мы видим четкое подобие таких вещей в чайнатаунах и тому подобных структурах. Соответственно, когда начинаются разговоры, что в арабских кварталах люди не хотят исполнять французские законы, у них своя криминализованная власть – все это опять-таки дословно повторяет то, что говорилось во времена зрелой Римской империи. Сейчас я укажу еще два этапа, буду говорить о них подробнее. Третий этап. Это федеративные договора, которые заключала империя с отдельными племенами. Эти договора давали, соответственно, варварам право селиться на территории империи, однако же оговаривали определенный статус, в рамках которого эти варвары селились, и статус этот был – вспомогательных римских войск. Племена эти получали дань, и сами считали, что получают дань, но сами римляне считали, что платят армии за исполнение ее военной службы, и что самое интересное, в некотором плане так оно и было. На последней стадии варварские королевства получают признание независимости и на этом разговоры о оправе Рима на те или иные земли заканчиваются. Если первый процесс, это первый, второй и часть третьего века, то второй процесс это второй и третий век, а третий процесс – третий, четвертый и пятый века. Признания независимости – конец пятого веканачало шестого. Посмотрим, как это будет выглядеть в исторической канве. Время ,соответственно, конец третьего века. Натиск на Майн шел непрерывно и с такой силой, что в 295 году римляне были вынуждены оставить защитную зону, которую на правом берегу Рейна образовывали, здесь вместо них поселились аломаны, понемногу продвигавшиеся в первомтретьем веках от Бранденбурга до Эльбы, а от Эльбы до Майна. Севернее селились бургуны. На Дунае в середине четвертого века римская линия обороны еще держится. Выше по течению селились вандалы, ниже – готы. В целом граница держалась, единственная безвозвратная потеря – это троянова Дакия. На землях германии селились саксы и лангобарды. 7 Вся эта система держалась в равновесии около столетия. Да, случались набеги, но до четвертого столетия еще можно четко разделить римский и варварский мир. И процессы, о которых я говорил, идут достаточно быстро – повышается численность населения, окружающего Рим, и падает плотность населения в римских землях. Происходят климатические изменения, повышается влажность Великой Степи, и происходит движение очень далеко от Рима, ближе к китайской империи, нежели к Римской, но как ни странно, затронувшей именно Рим. Начинается быстрое перемещение народа гуннов. Гунны вторгаются в северный Китай, но их оттуда вытесняют другие варвары, и гунны оказываются в сложном положении – путь на север и юг для них закрыт, в этой ситуации они отходят на запад, за Алтай. Оттуда пытаются продвинутся на юг, но Кушанское царство держится, и в 355 году они устремляются далее на запад, в земли готов. Начинается страшная борьба готов и гуннов. Что происходит с нашей точки зрения? Готы сейчас защищают римскую империю от гуннов. И этот процесс происходит в зоне контактов варваров и Рима. «Свои» варвары, они пусть грабят иногда, но с ними можно договориться, они знают латынь, они слышали о Христе, с ними можно вести переговоры – и они защищают Рим от тех варваров, которые совершенно дикие, и которые для них куда более враги, чем Рим. Войны продолжаются, возникает очень сильное давление со стороны гуннов на ост- и вестготов, и вестготы переходят Дунай, правда, испросив статус федератов. Очень интересная ситуация, когда они уже переходят Дунай, остановить их некому, но они пытаются соблюдать некое подобие законности. Другие, правда, обходятся без разрешения и продолжают двигаться на юго-запад. К 396 году готы берут Грецию. Стилихон, в то время магистр милитум, действует очень интересным образом. Во первых, он дарит готам еврейские провинции, а во вторых, он не более не менее как готскому королю Алариху присваивает звание магистра милитум, то есть военного вождя римского народа. И тот начинает грабить дальше, уже именем римского императора. При этом вестготы вклиниваются между Западной Риской и Восточной империей, что только на руку Стилихону и очень его устраивает. В 402 году армия отбита в Италии. В это время вандалы форсируют Рейн у Майнца, проходят через Галлию, вторгаются в Испанию, где и получают статус федератов, чтобы хоть какую-то видимость законности соблюсти. По федеральным договорам, Рим не отказывается от прав ни на какие земли, федераты расквартированы волей императора в пределах его государства, и они с точки зрения закона для Рима – вспомогательные войска, которые приняты с женами и детьми на земли империи, с особым статусом. При этом они сохраняют собственные законы, собственную политическую организацию и самостоятельность. Своими вождями они признают национальных королей, которые одни ответственны перед императором, а тот обеспечивает им содержание. Очень интересный момент, вдоволь награбившись и оставшись снова без зерна, вспоминают о своем федеративном договоре, срочно отправляют послов в Константинополь с вопросом, а где же дать? При этом если их попросить повоевать, они это охотно сделают, потому что это немногое, что они хорошо умеют. Очень интересный документ, эдикт Гонория от 398 года, совершенно особая форма договора, он предписывал расселять варваров по ордеру на расквартирование, выделяя им треть дома и треть пахотных земель, причем в законе довольно подробно расписывалось, каким образом происходило расселение, а статус они получили – «чужого временного поселенца». Интересно, что вестготы действительно ограничились третью, а остготы и бургундцы постепенно отобрали от половины до двух третей, но опять же подчистую не грабили и формально оставались в рамках римских законов. Вандалы в это время, а это 422 год, завоевывают Испанию, оттуда устремляются в Африку, которая им представляется землей обетованной. Напомню, что из Африки идут караваны хлеба. И в 439 году получают в управление Нумидию, спокойно берут Карфаген, и римляне спокойно признают свершившийся факт и сохраняют им статус федератов. А франки получают в 430 году федеративный статус в Северной Галлии, а бургундцы – в Савойе. 8 Федераты, разумеется, грабили что могли, но защищали Рим от варварских нашествий. Это особенно четко проявилось, когда в очередной раз пошатнулось равновесие у гуннов. Я забыл сказать, что гуннский король Руге тоже имеет статус федерата. Ему наследует Атилла, тоже имеет статус федерата. Несмотря на этот статус, он наступает на Балканы, идет страшный грабеж и разорение, а дань его возрастает с 350 до 700 фунтов золота, а затем до 2100, что ложится тяжелейшим грузом на имперскую казну. После этого Атилла поворачивает на запад, в Галлию и Италию, и в 462 году происходит страшная битва римлян с варварами, хотя на самом деле воевали готы с гуннами, и оба войска имели один и тот же статус с точки зрения римского закона. В этом бою погиб Теодорих и готская держава временно прекратила свое существование. После этого, казалось бы. ситуация для Рима несколько наладилась, но тут происходит окончательная катастрофа, в очень короткий период времени, за 20 лет. Для нас очень важно понять, чем именно пользуются варвары, чтобы окончательно освободиться от власти, которую имеет над ними империя. Один за другим варварские государства заявляют, что поскольку они присягали законному правительству, то после смерти Майорана законного правительства в Риме нет, и присягать тем, кто пришел ему на смену, они не собираются, ибо это узурпаторы, с которыми они ничего общего иметь не хотят. …совершает интереснейший акт – он просто сообщает восточному римскому императору, что более необходимости в управителе западной частью империи нет, и он хочет иметь федеративный договор непосредственно с ним, а не с непонятно кем, правящим в Риме. Что Константинополь спокойно принимает. И начинается последняя стадия. То, что остается от империи, начинает вынужденно признавать права варваров на независимость. Создается государство вестготов в Испании и южной Галлии, возникает странный вакуум власти в Галлии, когда правит абсолютно нелигитимный магистр милитум, и франкам это надоедает и они создают свое королевство. В 483 году Теодорих в статусе не просто магистра милитум, но и римского патриция, отправляется отвоевывать Италию у Одоакра, что и делает, и восстанавливает римское правление. При этом он соблюдает основную зону римских законов. На имперских землях воссоздается якобы бывший Рим, но с совершенно другими людьми национально и социально. Период очень интересен тем, что впервые идет попытка восстановить Рим и римскость. Каждый государь, которому хоть немножко удается справится с хаосом в своих владениях, немедленно восстанавливает у себя Рим. Самый красивый опыт, конечно, это опыт Карла Великого, который, когда его короновали императором, вспомнил, что по римским законам это должен был делать сенат, быстренько набрал сенат, который и провозгласил его императором, при этом Карл до этого имел статус патриция Рима. Константинополь призвал его право как римского императора. Именно варвары в период с пятого по седьмой век стали новыми римлянами, и их культура того времени формально подражала римской культуре времен расцвета. Часто воссоздавался римский фасад, хотя под ним было уже абсолютно другое содержание, например, совершенно другие семейные законы. Одной из проблем был демографический кризис. Понятно, что у варваров, которые находились в зоне фазового подъема, ни о каком кризисе речи быть не могло, и законы очень жестко этого требовали. Если у римлян развод был фактом формального согласия, и больше ничем, то у франков мужчина мог развестись в двух случаях, причем очень сложно организованных, а женщина – ни в каком случае. Укрепляя семью, франки укрепляли свое демографическое положение. В Риме становится все меньше и меньше римлян и все больше и больше варваров. Интересно, что мы говорим о конце темных веков в тот момент, в который исчерпалась традиция возобновления Рима во всех местах, где это было возможно сделать. Началось развитие совершенно иных идентичностей, развитие европейских народов. Можно прийти к интересным выводам. От начала и до конца, до 476 года и после, в шестом и седьмом веке, Рим не оставлял надежд и попыток более-менее разумно регулировать свои отношения с варварами. Через механизм гражданства, через механизм федеративных 9 договоров, через механизмы присвоения варварским вождям римских званий, как формальных (римский патриций), так и гораздо более реальных, таких, как магистр милитум, через дань. Слово «дань» для римлян не имело кабальной зависимости, речь шла об оплате, и фактически через дань шло управление антропотоком, и делалось это хорошо и умело. Скажем, гунны начали атаковать все-таки не Константинополь, а запад. Второй важный момент. Старые варвары могли сколько угодно грабить римлян, но от новых варваров они защищали себя и римлян одинаково. И старые варвары сохранили преемственность новой цивилизации со старой. И эта преемственность проявлялась в их постоянных попытках воссоздать Рим. Лишь когда все элементы преемственности были исчерпаны, начинается подъем на совершенно других условиях. Сергей Николаевич, я думаю, по крайней мере значительную часть пунктов, которые связаны с кризисом и ситуацией системы, суверенизация, упрощение, выключение все большего числа территорий. Небольшое завершение. Европейская цивилизация, а под этим я подразумеваю Европу, Америку, Австралию, вступила в фазовый кризис, что привело к истончению христианской идентичности и демографическому спаду. Одновременно периферия вступила в период колоссального демографического роста, вызванного климатическим фактором и передачей на периферию медицинских и хозяйственных технологий. Мир утратил демографическую устойчивость, что проявляется в нарастающих антропотоках. Политика глобализации есть, с одной стороны, признание этого факта неизбежностью, а с другой – попытка управлять миграционными движениями. Заметим, что Рим в период второго-третьего века тоже говорил о чем-то подобном глобализации. В дейсвтительности же управление антропотоком существует на том же уровне, как некогда в Риме, то есть на уровне признания свершившихся фактов, и попыткой эти факты в сколь-нибудь легитимную систему уложить. Мы переживаем конец первой фазы великого переселения, то есть происходит насыщение европейского государства пришлым населением и появляются уже анклавы типа чайнатаунов и тому подобные образования. На следующей стадии варварские анклавы начнут приобретать черты государственности, и уже будут руководствоваться собственными законами и поддерживать свои собственные жизненные форматы. И сегодняшний конфликт по поводу головных уборов во Франции – это первая ласточка того, что будет в широком масштабе. Европейским государствам придется пойти на это, чтобы сохранить видимость гармонии. На практике возникнет аналог римских федеративных договоров. Затем на территории Европы начнется борьба старых варваров с совершенно новыми варварами, которые появятся на новом этапе. Будут предприниматься попытки возродить прежние формы организации, вплоть до европейского союза. В конце концов возникнут новые социальные или национальные организованности, которые совершат переход к новой фазе. Или не совершат. Есть ли у нас пути выхода. Скорее нет, чем да. Тем не менее по сравнению с Римом мы люди значительно более рефлексивные, а это означает, что у нас есть некоторые шансы организовать управление антропотоками, их социокультурную переработку на более высоком уровне, чем это получилось у Рима., хотя у них это тоже получалось тоже неплохо. Они сумели продержаться пять столетий, что очень неплохой результат. Если мы ничего изменить, то по моим представлениям, временные рамки такие – период переселения народов – займет от 2 до 3 веков. Темыне века потребуют столько же времени, переход к следующей фазе развития – на 26-27 века. То есть спад займет порядка шести-семи веков. Но никто не может сказать, где находится граница того административноуправленческого механизма, который создан Европой, и насколько велика его возможность перейти к управлению процессом. Постоянный адрес страницы - http://fundeh.org/files/publications/24/peresleg.doc 10 11