социализм и капитализм: где же солидарность?
advertisement
Извлечение из книги Дж. Реале и Д. Антисери «Западная философия от истоков до наших дней (раздел «Индивид, рынок и государство в современной американской политологии») В 1970 г. вышла книга Дж. Ролса «Теория справедливости», вызвавшая много дискуссий. По словам самого Ролса его теория – «кантианская по природе» в смысле предпочтения теории общественного договора Локка, Руссо, Канта и ее направленности против утилитаризма Юма, Бентама и Милля. Ролс исследует, каким же должно быть свободное и справедливое общество. Справедливость, согласно Ролсу, есть первая необходимость социальных институтов, как истина для научных систем. Эффективность не подменяет справедливости. Утилитаристы преследовали в качестве цели наибольшее благосостояние для наибольшего числа людей. В конечном счете, это вело к возрастающей зависимости индивида от общества. Человек же не должен быть заложником других индивидов или социального большинства. «Завеса невежества» характеризует «изначальную позицию». В теории справедливости Ролс начинает с понятия «изначальной позиции». Это позиция, в которой находятся индивиды при определении договора, - вовсе не предположение о неком природном состоянии, скорее, пишет Ролс, это эвристический прием для достижения желаемой цели. Отдельные индивиды изначально находятся в положении равенства. Этим равенством мы обязаны невежеству, одинаково свойственному всем. «Мы должны каким-то образом смягчить негативное действие тех обстоятельств, которые толкают людей использовать природные блага и социальные обстоятельства в собственных интересах. Стороны не знают, какие есть альтернативы и как они влияют в каждом особом случае, поэтому члены общества обязаны оценивать принципы, исходя из общих рассуждений. Следовательно, — продолжает Ролс, — стороны не интересуются особыми фактами: никто, более того, не знает собственного места в обществе, т.е. социального статуса, как и собственной силы или ума. Ни собственной концепции блага, ни рационально обоснованного жизненного плана, ни даже знания собственных психологических характеристик, как, например, склонность к риску, пессимизму или оптимизму, у нас часто нет. Из этого я заключаю, что стороны не знают особых обстоятельств социальной жизни». В такой изначально данной позиция невежество усредняет и уравнивает всех. Никто не использует социальные институты в собственных интересах, ибо никто не знает, каков он, его интерес. Все одинаково рациональны и взаимно бескорыстны. Изначальная ситуация вынуждает каждого выбирать принцип всеобщей справедливости. Вслед за Кантом Ролс обращается к принципу моральной автономии, который мы принимаем не в качестве заинтересованных существ и членов того или иного общества, а как свободные и рациональные существа. «Завеса невежества, — пишет Роле, — лишает человека всего того, что толкает ею к выбору гетерономных начал. Стороны достигают социального единства только в качестве свободных, равных и разумных существ, ибо лишь им ведомы обстоятельства, делающие насущными принципы справедливости». В изначальной позиции никто не добивается привилегий для себя или своих друзей. Единственно возможный выбор — тот, который относится ко всем, — принцип всеобщей справедливости. ПЕРВЫЙ ПРИНЦИП СПРАВЕДЛИВОСТИ В основе принципов, образующих социальную структуру, лежит договор. Все индивиды суть договаривающиеся в изначальной ситуации стороны, независимо от обстоятельств, времени и места. Предметом договора являются два моральных принципа справедливости. Стоящий за этим договором мотив связан с необходимостью противостоять невзгодам и неудачам, угроза которых хорошо знакома каждому. Первый принцип справедливости гласит: «Каждый имеет равное право на свободу, совместимую фундаментальным образом с такой же свободой других». Второй принцип гласит: «Экономическое и социальное неравенство, как, например, богатство и власть, справедливы только тогда, когда, несут общую пользу и компенсируют потери наиболее незащищенных членов общества». Первый принцип обосновывает индивидуальные свободы и требует равенства в распределении основных прав и обязанностей. Второй ориентирует на наибольшее благо для большинства и исключает установку на жертвоприношения. Такая позиция напоминает позицию утилитаризма, однако Ролс — антиутилитарист. «То, что одни — в нужде, а другие в это время процветают, возможно, и полезно, но несправедливо», — пишет он. Социальное и экономическое неравенство можно признать только при условии, если оно улучшает ВСЕХ, а не только некоторых или даже многих членов общества. Первый принцип справедливости относится к индивидуальным свободам — свободе мысли и совести, свободе слова и собраний, политическим свободам. Конституция и законы должны гарантировать эффективное использование этих свобод. Необходимо подчеркнуть абсолютную неотчуждаемость и фундаментальность свободы мысли и совести. «Индивидам не просто разрешено или запрещено делать что-то, правительство следует законным образом обязать не препятствовать свободе людей думать самостоятельно». С другой стороны, оставляя свободными нетерпимых, система обрекает себя на саморазрушение. Свободу можно защитить посредством системы правил, определяющих сами правила. «В демократических государствах, — пишет Роле, — некоторые политические группы, оказавшись у власти, стремятся подавить конституционные свободы; есть также и среди тех, кто преподает в университетах, противники индивидуальной свободы». Возникает вопрос: следует ли быть терпимым с нетерпимыми? Ответ Ролса: нетерпимые не имеют никакого права жаловаться на притеснения и нетерпимость со стороны других. Это, разумеется, не оправдывает терпимых в их стремлении подчинить нетерпимых. Только в случае, когда под вопросом безопасность жизни терпимых, возможны крайние меры. «Справедливость не должна требовать жертвы самоотречения, но когда действует конституция, — утверждает Роле, — нет никакого основания отказывать нетерпимым в свободе». ВТОРОЙ ПРИНЦИП СПРАВЕДЛИВОСТИ В «Теории справедливости» мы находим несколько формулировок второго принципа справедливости. Согласно первой, богатство, власть и другие формы неравенства справедливы только тогда, когда они способствуют общей пользе и компенсируют потери наиболее незащищенных членов общества. Согласно второй формулировке, «социальное и экономическое неравенство должно предполагать: а) наибольшую пользу для находящихся в невыгодных условиях и б) открытые возможности и равенство условий для всех, находящихся в сходных позициях». Другими словами, формы неравенства должны соотноситься таким образом, чтобы: а) их можно было предвидеть в интересах каждого и б) престижные позиции стали открытыми и доступными для всех». Второй принцип справедливости называет несправедливыми формы экономического и социального неравенства, пока они не поставлены на службу всех и особенно незащищенных членов общества. Он, таким образом, корректирует дисбаланс выгодных и невыгодных стартовых условий. Существование слабых и больных, людей с низким доходом — очевидный факт. А факты сами по себе ни хороши, ни плохи. Однако становится справедливым или несправедливым тот или иной способ трактовки этих фактов различными социальными институтами. И эти институты тогда справедливы, когда учитывают то, что можно назвать принципом различия, согласно которому «наибольшие ожидания тех, кто занимает самые выгодные позиции, вписываются в перспективы ожиданий занимающих наименее выгодные позиции». Другими словами, если во имя некоего закона ограничить перспективы наиболее сильных членов общества и это ограничение окажется вредным для слабых, то предполагаемый закон будет, по Ролсу, несправедливым. Однако возможное улучшение позиций сильных, которое будет способствовать и улучшению позиций слабых, следует рассматривать как справедливое. В предложенных рамках принципа maximum minimorum, согласно которому допустимо не любое неравенство, а только такое, которое максимизирует минимум. Истинным показателем максимизации становится, следует заметить, не общие социальные условия, а, особым образом, позиции наиболее слабых членов общества. По этой причине Дэниэл Белл увидел за идеями Ролса грандиозную попытку оправдать этику социализма. «Минимальное государство» Роберта Нозика Выход книги «Анархия, государство и утопия» в 1974 г. сообщил молодой Америке, потрясенной уотергейтским скандалом и поражением во вьетнамской войне, новый импульс оптимизма и надежды. Ее автором был Роберт Нозик, вступивший в открытую полемику с Джоном Ролсом и его « Теорией справедливости». «Ни один из современных философов не обладает более богатым воображением, широтой интересов и диалектической подвижностью, как Нозик» (Маршалла Когена). НЕПРИКОСНОВЕННОСТЬ ПРАВ ИНДИВИДОВ И ЗАДАЧИ «МИНИМАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА» «У индивидов есть права; есть нечто такое, чего не может сделать ни один человек и ни одна группа людей, не нарушив прав других» — таков основной вывод работы «Анархия, государство и утопия». Эти права настолько важны, что возникает проблема' может ли государство и его функционеры вообще на что-то влиять». Или, ставит вопрос Нозик: какое пространство остается собственно государственным после четкого установления индивидуальных прав? Минимальное государство сведено исключительно к функциям зашиты против насилия, обмана, воровства, для соблюдения договора и т. п. Любое расширение государственных функций, нарушающее права людей и принуждающее подчиниться этим нарушениям, не имеет под собой никакого основания. Поэтому минимальное государство и справедливо, и, кроме того, привлекательно. Государство, считает необходимым отметить Нозик, не может использовать аппарат принуждения для запрещения какого-то рода деятельности людей в целях самозащиты или защиты собственных интересов. Таким образом, Нозик — на страже ненарушимых прав индивидов, живущих в рамках минимального государства, защищающего граждан от насилия, грабежа и надувательства. Ясно, что это позиция индивидуализма, ибо именно индивид хочет быть гарантированным от вмешательства государства в его дела Так не лучше ли было бы, если б его и вовсе не было? Разве государство не аморально по своей природе? Нозик отвергает анархистское решение вопроса, полагая, что есть причины, по которым государство должно было бы родиться если не одним, так другим способом. Локк говорил о природном состоянии, в рамках которого индивиды готовы сами установить справедливость против узурпаторов их прав. По Локку, переход от естественного состояния к гражданскому государству осуществляется посредством договора, или разумного соглашения. Нозик полагает, что принятие минимального государства происходит, скорее, спонтанным образом, действием, говоря словами Адама Смита, «невидимой руки». На этом пути люди проходят три фазы: союз ради защиты, союз защиты-господства и ультраминимальное государство. Аморальность, добавляет Нозик, ни при чем, поэтому анархизм ошибочен. Государство есть спонтанно рождающийся организм. ОТ ЕСТЕСТВЕННОГО СОСТОЯНИЯ К МИНИМАЛЬНОМУ ГОСУДАРСТВУ В естественном состоянии тот, права которого поруганы, защищается сам как может, требует возмещения ущерба и делает все, чтобы наказать обидчика. Другие, продолжает Нозик, могут присоединиться к обиженному то ли в силу гражданской солидарности, то ли чтобы доказать дружбу, то ли в благодарность за помощь в прошлом и, возможно, в будущем. Так люди объединяются в группы для взаимной защиты, ибо понимают, что сила— в единении. Нельзя забывать, что становление ассоциаций происходит на фоне постоянно возникающих внутренних и внешних неурядиц, конфликтов и ссор. Эти конфликты заканчиваются или борьбой, или соглашением. В любом случае, все люди определенного географического региона находятся под властью общей системы, придающей ценность их правам. Что касается протективно-доминантной ассоциации (союза защиты и власти), то и ее механизм Нозик объясняет как спонтанный. «Объяснения определенных феноменов как направляемых невидимой рукой более понятны, чем каузальное их объяснение как разумных проектов, поскольку в первом случае указывается и на непредвиденные последствия. Однако картину генезиса государства из союза защиты и власти нельзя считать полной. Для государства также важна монополия на применение силы в данном географическом ареале. Но эта монополия несовместима с частным применением прав. Ведь в рамках одного государства могут существовать группы, например, мафия, куклус-клан, которые тоже используют силу. Необходимо, чтобы государство (или его представитель) публично объявило о неизбежности наказания тех, кто применит силу без соответствующей санкции. Ассоциации защищают собственных членов своими средствами. Однако ее члены лишены такой возможности, ибо не могут публично провозгласить мотивы и способ наказания тех, кто применяет оружие без соответствующей санкции. Протективный союз, защищая своих членов и используя силовую монополию, предварительно оповещает о санкциях против незаконного применения силы. Такой союз Нозик называет ультраминимальным. «Ультраминимальное государство удерживает монополию на любое применение силы, исключая случаи необходимой и немедленной самозащиты, увольнение провинившихся и другие подобные случаи. Заметим, что право на монопольную защиту от насилия получают лишь заключившие с государством договор. В отличие от ультраминимального, минимальное государство гарантирует всем гражданам право на защиту, поэтому налоги платят все. Это классическая либеральная концепция минимального государства как «ночного сторожа», задача которого состоит в надзоре за соблюдением взаимных договоренностей. Индивиды в таком государстве не инструменты, а главная цель. В ПОЛЬЗУ ИСТОРИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ СПРАВЕДЛИВОСТИ Интервентисты и сторонники тоталитарных режимов полагают, что назначение государства состоит в справедливом распределении благ и богатства. Против такой абстрактной модели справедливости и, особенно, против теории Дж. Ролса Роберт Нозик выдвигает историческую теорию справедливости. Она содержит три аргумента. Первый относится к проблеме начального приобретения собственности: как ничьи вещи оказываются в чьем-то владении. Второй аргумент касается передачи собственности одним лицом другому: добровольный обмен, дарение и, как крайний случай, насильственное изъятие. Третий аргумент относится к справедливости собственности. Если несправедливость прошлого сформировала различным образом собственность настоящего времени, что можно и нужно сделать, чтобы исправить несправедливость? Первый аргумент, по Нозику, регулируется принципом справедливости в приобретении. Процесс, дающий обычное право собственности, передаваемое по наследству, на то, у чего ранее не было владельца, отражает позицию других, у которых нет больше права распоряжаться данным предметом. Правило второго аргумента — принцип справедливости в передаче. Передача собственности справедлива только при наличии свободной воли, что на деле регулируется теми или иными критериями, принятыми в данном обществе. Принцип ректификации использует исторические прецеденты, события и возникшие несправедливости в пользу определенной социальной картины собственности. Такова, в основных чертах, историческая теория справедливости. Ее можно подытожить так: «Собственность личности оправдана, если установлены права на нее посредством принципов справедливости в приобретении, передаче и ректификации (исправлении) от возможной несправедливости. МИНИМАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО КАК ЕДИНСТВЕННО МОРАЛЬНО ЛЕГИТИМНОЕ И ТЕРПИМОЕ СОСТОЯНИЕ Идея минимального государства кажется, на первый взгляд, бледной и слабой, пишет Нозик, напоминает сны теоретиков утопистов. Так сколько же их, возможных утопий? Каков же наилучший из возможных миров? Наилучший для кого? Из всего, что способен вообразить, я предпочту жить там, где вам и дня не выдержать. «Витгенштейн, Бертран Рассел, Томас Мертон, Йоги Берра, Аллен Гинзбург, Гэрри Вольфсон, Торо, Кэзи Стенгель... Пикассо, Мозе, Эйнштейн, Хай Хеффнер, Сократ, Генри Форд, Ленин, Брюс... Будда, Фрэнк Синатра, Колумб, Фрейд, барон Ротшильд, Тэд Вилльямс, Томас Эдисон, Петр Кропоткин, вы и ваши родители». В этом списке персонажей Нозик предлагает вообразить, сколько утопий сотворено каждым из них. Что они сказали бы об идеальном обществе, о браке, воспитании детей, частной собственности, религии? Ответы на эти вопросы вряд ли были бы единодушны. Нет единственного вида сообщества и одной совершенной идеи, как обустроить человечество. Утопия, пишет Нозик, есть метаутопия, или сцена для проведения различных утопических экспериментов, где люди свободны пробовать себя. Любая группа людей может предлагать свою модель и убеждать других последовать их примеру. Для Нозика очевидно, что множество предлагаемых утопических проектов вписываются в минимальное государство. Именно его Нозик называет единственно легитимным и терпимым государством, ибо оно лучше других реализует утопические чаяния множества мечтателей. Уважение к нашим правам, выбор собственного пути, преследование выбранных целей в рамках собственных возможностей, помощь и содействие добровольных союзов — возможно ли желать большего? Майкл Новак. Католическая теология демократического капитализма Майкл Новак родился в 1933 г. в Пенсильвании. Получил образование в Римском Грегорианскрм университете и Американском католическом университете Вашингтона. После долгих лет подготовки к церковной карьере Новак увлекся социальной теорией церкви. «Наблюдения за историческими и экономическими событиями привели меня к убеждению, — писал он, — что я не могу больше оставаться ни социалистом, ни даже социалистом-демократом». Наиболее известным сочинением Новака стала книга «Дух демократического капитализма* (1982). Самым значительным и оригинальным исследованием корней современного капитализма назвал эту книгу «The Wall Street Journal* в своей рецензии. ПРИРОДА И СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО КАПИТАЛИЗМА Ни одна из исторически существовавших систем политэкономии не смогла преобразовать человеческую жизнь в духе избавления от нищеты и голода так, как это сделала система демократического капитализма, — пишет Новак в работе «Дух демократического капитализма». Под этим термином он понимает триединство «рыночной экономики, уважительного отношения к правам человека на жизнь, счастье и свободу, наконец, блока культурных институтов, основанных на идеалах свободы и всеобщей справедливости». Социальная система США, Японии, Германии и других стран базируется на связи политической системы демократии и рыночной экономики. В свою очередь, эти две системы питают культуру свободного плюрализма и без нее не существуют. Факт, что именно рыночная экономика революционизировала мир, начиная с XIX века, признавали Маркс и Энгельс. Новак напоминает, что реальные доходы рабочих между 1800 и 1850 гг. в Великобритании удвоились. Еще одно удвоение произошло в 1850— 1900 гг. В весьма короткий промежуток времени рост населения составил 1600 %. Новые профессии, специализации, виды продуктов расширили возможности выбора. Перед лицом таких новаций церковь растерялась, она обвинила экономику рынка в материализме и индивидуализме. Папа Пий XI сокрушенно признавал, что церковь в XX веке потеряла рабочий класс. Однако более трагичным Новак считает то, что церковь не осознала этические и культурные истоки новой экономической системы. КАТОЛИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ И РЕВОЛЮЦИЯ ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО КАПИТАЛИЗМА Иудаизм и христианство отличаются от других религий тем, что понимают спасение как историческое призвание. «Религиозная миссия иудеев и христиан не ограничивается задачей очищения собственных душ, они хотят изменить мир... Святой Августин полагал, что Божий Град можно увидеть в человеческом мире. Но Аквинат внимательно изучает формы правления, естественные законы и гражданские добродетели», — пишет Новак. Жак Маритен в «Размышлениях об Америке* (1938) писал, что социальный уклад Америки напоминает иудейский идеал. Однако католики в большинстве своем продолжали обвинять капитализм в пороках эгоизма, индивидуализма, утилитаризма и прагматизма, противопоставляя всему этому личное начало, соборность, солидарность. Именно поэтому теологи нередко симпатизировали системам феодализма, корпоративизма, социализма и т. п. Чувство солидарности, помощь голодным и неимущим, традиционно христианские призывы как идеалы гуманизма сегодня неоспоримы. Однако спросим себя: какая социальноэкономическая система реально в состоянии освободить от рабства, нищеты и подавления? На этот вопрос мы должны ответить честно — демократический капитализм. «Демократический капитализм, — пишет Новак, — не Царство Божие, он не без греха. Все же другие, известные на сегодняшний день экономические и политические системы, кажутся еще хуже. Надежда покончить с бедностью и не допустить тиранию — возможно, последняя и лучшая наша надежда — родилась именно в этой ругаемой всеми системе». ТЕОЛОГИЯ ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО КАПИТАЛИЗМА Ошибочно, по мнению Новака, связывать авторитет Писания с какой-то одной системой. «Слово Божие запредельно. Оно осуждает все и каждую из систем, находя в них множество недостатков». Поэтому ни к социализму, ни к любой другой системе Писание не склоняет. Иудаизм и христианство развивались и выживали в любой социальной системе. Все же трудно отрицать, что в странах демократического капитализма христиане и иудеи чувствуют себя много свободней. Сделав это уточнение, Новак находит несколько моментов религиозных теорий, которые, как ему кажется, повлияли на формирование институциональной модели экономического роста, политической свободы и культурно-этического созревания. 1). Троица. Идея Троицы показывает Бога как тождество соборности и индивидуальности. Троица — образ такого причастия, в котором личность не пропадает. Участвовать и создавать сообщество значит подражать Господу. Общество и личность в системе социализма раздавлены государством. Напротив, семьи, церкви, городские собрания, школы, клубы и т. п. в условиях демократического капитализма становятся объектом свободного выбора и предлагают неограниченные возможности. Индивид должен быть частью многих обществ, недопустимо, чтобы его везде и во всем контролировало государство. 2). Воплощение. Всем знаком призыв смириться, считаться с фактами, думать конкретно, быть реалистом. Бог принял все человеческое, включая смертный приговор от имени государства, издевательства, зависть и ненависть. Таинство воплощения помогает свыкнуться с мыслью, что слабость и иррациональная злоба не изжиты, что победа над грехом не такое простое дело. Оно запрещает нам самонадеянно думать, что совершенная модель общества есть и она вот-вот будет реализована. Мы можем надеяться на здравый смысл и практическую мудрость, верить в нехитрую любовь и героическую добродетель, но при этом всегда быть готовы к измене. Есть множество пороков, добычей которых становятся наивные люди. 3). Состязание (agon). В христианской традиции в форме литературно обработанной автобиографии не раз проступает образ аскета-скитальца: путешествие, борьба с собой, миром, дьяволом, угроза возможной ошибки, большей или меньшей. Жизнь — под судом. Не все равны. Одни рождены с недюжим талантом, который растрачивают, зарывают в землю. Другие дают больше, чем получили, благо даря собственным усилиям. Соревноваться (cum + petere) значит искать вместе. Конкуренция не порок. Трудно и часто даже невозможно открыть в себе потенциальные ресурсы, если обстоятельства не столкнут с друзьями, соперниками и врагами. Жить в спокойную уютную эпоху — настоящее проклятье в смысле самореализации. Напротив, жить среди интеллигентных и готовых к атаке соперников — подарок судьбы. На Страшном Суде, пишет Новак, не богатство нации будет предметом внимания, а то, как им распорядился народ. «Богатым есть чего бояться. Если их богатство принесло пользу другим, есть основание быть признательным, но у Господа могли быть и большие ожидания». 4). Первородный грех. Идея первородного греха разоблачает любую человеческую претензию на обладание всеми алмазами мудрости. Эта идея просвещает простодушный ум и развенчивает иллю зорные проекты, как сделать всех совершенно счастливыми. Верить в первородный грех не значит разочароваться в лучшей части человеческой природы. Взвешивая все за и против, люди научатся встречать повседневные неприятности с невозмутимостью, щедростью, здравым смыслом и даже, возможно, героически. 5). Разделение царств. «Итак отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22, 21). Это значит, полагает Новак, что система демократического капитализма по определению не может быть христианской системой. Его принципы неконфессиональны, их нельзя навязывать. Как, впрочем, цели и идеалы христианства. Христиане могут демократическими методами создавать образ жизни, рекомендуемый для большинства, однако, уважая право других действовать иначе. Пытаться направлять экономику, исходя из высоких христианских целей значит разрушать как экономику, так и репутацию христианства. СОЦИАЛИЗМ И КАПИТАЛИЗМ: ГДЕ ЖЕ СОЛИДАРНОСТЬ? Мы подошли к шестому моменту теории — христианская любовь. Caritas, пишет Новак, — имя собственное Творца Высшее повеление: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22, 39). «А Я говорю вам: любите врагов ваших, благослав-ляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5, 44). «Любовь не делает ближнему зла; итак любовь есть исполнение закона» (Рим. 13, 10). Тот, кто любит, комментирует Новак, не стремится к обладанию и не рассматривает другого как собственное приложение. Любящий любит в другом личность в ее полной независимости и во всем, что способствует ее росту. В отношении экономики проблема заключается в том, как освободить силы продуктивного творческого роста и не дать сорнякам греха и пороков задушить их. Любить в этой сфере означает готовность принять людей, как они есть, пытаясь в то же время поставить людские пороки на службу общества. Те, кто в поисках решения этой задачи, продолжает Новак, взывают к социальной солидарности и высоким моральным идеалам, часто приходят к идее социализма и создают соответствующую экономическую систему. Однако другие экономисты убеждены, что общество выигрывает больше, если каждому дать возможность действовать свободно и видеть плоды своего труда Уважение к индивидуальному решению делает работающих людей экономистами; рост индивидуальной ответственности ведет, в конечном счете, к повышению общего уровня благосостояния. Чем больше экономически мыслящих рабочих и предпринимателей рискуют, вкладывая средства в новое производство, тем выше прибыль. Если выигравшие ведут себя эгоистически, растрачивают талант и деньги, то это — их личный выбор. Он не опровергает факт, что наибольшие цели стимулируют наибольшую экономическую инициативу. Чем больше активных людей, тем выше уровень процветания общества Социалист уверен, что богатый становится сверх меры богатым, а бедный — еще беднее, ибо его бедность — результат поведения богатого. Но такое решение просто ошибочно. Богатство рождает экономическая активность. Работающие люди не равны по талантам, рассудительности, расторопности, да и удача любит не всех. Результаты их усилий поэтому не могут быть равными. Тем не менее, система демократического капитализма доказывает, что экономическая активность многих (или немногих) способствует благу всего общества, а не только работающих. Так где же солидарность? Ответ Новака таков. «Экономико-политическая система демократического капитализма имитирует caritas. Расширяясь, она изобретает, производит и распределяет богатства, способствуя росту материальной базы общества. Основываясь на реализме и уважении к личности, она делает жизнь более интенсивной, разнообразной и свободной. Система, ставящая людей в вечную зависимость, далека от caritas, как от нее далек тот, кто пытается закабалил» любимого человека. Коллективистская система, пренебрегающая осознанным личным выбором, напоминает улей или загон для быков. Конечно, продолжает Новак, капитализм демократического типа не Царство Божие и никогда не хотел им быть. Однако среди всех известных систем в его распоряжении имеются максимальные ресурсы для самокорректировки и внутренней трансформации мирным путем. Это общество свободно от принуждения, а призвание людей — в самореализации посредством демократических методов. Ахиллесова пята демократического капитализма — в недостаточно настойчивом обращении к человеческому духу и отсутствии теоретиков, которые показали бы его позитивную роль и созвучность наиболее благородным идеалам. Исправить эту ошибку, полагает Новак, и призвана написанная им книга: показать моральное превосходство системы демократического капитализма, обвиненного, несмотря на подтвержденный практикой реализм, во всех грехах правыми и левыми интеллектуалами.
