Резюмируя сказанное, можно сделать вывод, что, несмотря на

<< Наименование: Антология воли ; Автор: Иванов Е.М.>>
Резюмируя сказанное, можно сделать вывод, что, несмотря на огромную литературу,
посвященную теме “сознания” и “субъективного”, тем не менее, не существует полной и
всеобъемлющей теории человеческой субъективности (основанной на данных интроспекции),
которая бы систематически, с единых позиций давала описание и истолкование строения,
состава, и фундаментальных онтологических свойств сферы субъективного человека. Одна из
причин этого – неоднозначность интерпретации “сферы данного” различными авторами,
вообще сложность выявления некоторых, особенно “сверхчувственных” компонент
субъективного. Эта сложность проистекает из самого устройства субъективной реальности.
Дело в том, что присутствие какого-либо содержания (даже чувственного) в составе
душевной жизни не дает автоматически гарантии рефлексивного доступа к этому
содержанию, особенно в тех случаях, когда это содержание сверхчувственно. (Примером
здесь может служить такой феномен, как смысл. Смысл явно присутствует в составе
“непосредственно переживаемого”, он дан нам опытно. Это, однако, не мешает многим
философам отрицать реальность смысла, не препятствует возможности для большинства
людей “не замечать” этого вполне очевидного смыслового содержания собственного
сознания). Роль философии в исследовании сферы субъективного видится в том, чтобы
подвести наш разум к осознанию наличия в нас того, что всегда в нас содержится, всегда
“стоит перед глазами” – и именно в силу этого, как правило, не замечается.
Сама формула: “сознание есть функция мозга” сталкивается с логическими трудностями.
Заметим, что априори вообще не существует никакой логической связи между работой мозга
и субъективными феноменами.
Логическая теория смысла была впервые предложена Г. Фреге – и она, по сути, легла в
основу дальнейших исследований “логики смысла”. Фреге предложил различать значение
знака и его смысл (196). По Фреге, значение знака – есть денотат, т.е. определенная вещь или
совокупность вещей, на которую данный знак “указывает”. Напротив, смысл знака – это то,
что отражает способ представления обозначаемого данным знаком. Иными словами, смысл –
есть способ указания на денотат. Фреге указывал, что денотат – это “сама вещь” - нечто
существующее вне и независимо от сознания, а отнюдь не образ или представление. Смысл, в
таком случае, есть нечто “расположенное между денотатом и представлением”, он “не столь
субъективный как представление, но и не совпадает с самой вещью” (196 с. 184).
Нередко проблему “указательной” функции смысла пытаются решить путем введения
термина “интенциональность”. Этот термин обычно переводят как “направленность” или
“соотносительность”. Смысл при этом отождествляется с интенциональностью, т.е.
определяется как способ соотношения сознания с предметом.
Нередко проблему “указательной” функции смысла пытаются решить путем введения
термина “интенциональность”. Этот термин обычно переводят как “направленность” или
“соотносительность”. Смысл при этом отождествляется с интенциональностью, т.е.
определяется как способ соотношения сознания с предметом.
Также как смысл слова “собака” не заключен в самом звучании или написании этого слова,
так и смысл реальной собаки – не заключен в том, что мы в данный момент непосредственно
воспринимаем, т.е. не заключен в самом “образе” собаки, или даже в собаке, как физическом
объекте. Смысл любой вещи всегда раскрывается через что-то, отличное от самой этой вещи.
Смысл – это всегда есть отношение данной вещи к каким-либо другим вещам.
Существенный недостаток классической теории смысла как “способа указания на денотат”
заключается в том, что эта теория предполагает, что смысл знака раскрывается через
выяснение способа указания этого знака на некий единичный предмет (или группу
предметов). Например, смысл слова “собака” раскрывается через разъяснение способа
указания с помощью этого слова на реальных собак. Но знать, что слово “собака” указывает
на неких конкретных (или предполагаемых) собак – далеко не то же самое, что знать смысл
слова “собака”. Тот, кто действительно понимает смысл слова “собака”, должен еще и знать,
что представляет собой реальная собака, то есть знать смысл не только слова “собака”, но и
смысл “самой собаки” – как реального существа. Т.е. нужно, помимо указания на собак, чтото еще знать “о” собаках. Смысл предмета, также как и смысл знака, как уже говорилось, не
тождественен самому этому предмету. Он как бы присоединяется к предмету “извне”.
Предмет является осмысленным, если он указывает на что-то вне себя. Следовательно,
атомарный акт “указания на предмет” сам по себе никакого смысла не порождает. Он, по
крайней мере, должен сопровождаться актом “указания” на смысл самого указываемого
предмета. Иными словами, смысл порождается соотнесением предмета с контекстом, но и
контекст осмысляется через какой-либо другой контекст и т.д. Таким образом, смысл может
существовать лишь посредством серии (бесконечной?) встроенных друг в друга контекстов.
Этот вывод мы далее будем широко использовать в собственной концепции смысла.
Рассмотрим некоторые другие подходы к пониманию смысла. Мы уже отмечали
тенденцию к элиминации сферы субъективного в современной философии. Такой же
элиминации был подвергнут и смысл. Мы имеем в виду многочисленные попытки
редуцировать смысл к каким-либо “внешним”, “объективным” его проявлениям. Такой
подход характерен в частности для прагматизма (Ч. Пирс), лингвистической философии (Л.
Витгенштейн, Дж. Остин и др.), операционализма (П. Бриджмен), а также для
бихевиористически ориентированной психологии. Смысл в этих случаях целиком
определяется через наблюдаемые поведенческие реакции и понимается как некая
способность (интенция) к осуществлению таких реакций. Конкретно смысл определяют как
“реакцию на знак” (Л. Витгенштейн), “совокупность операций” (П. Бриджмен),
“совокупность практических следствий” (Ч. Пирс), “способ употребления слов” (Л.
Витгенштейн). Смысл понимается, таким образом, не как “субъективное состояние”, а как
“осознанно направляемая и повторяемая деятельность” (П. Бриджмен (237)) в ответ на
предъявляемый знак. Такой подход, с нашей точки зрения, верно отображает наличие в
составе смысла поведенческих интенций. Но смысл совокупностью таких интенций не
исчерпывается. Кроме того, здесь полностью “выносится за скобки” вопрос о субъективной
данности (переживаемости) интенций.
Смысл любой вещи определяется отношением к деятельности субъекта лишь постольку,
поскольку вещь имеет какое-то отношение к человеческим потребностям. Но вещь имеет
определенный смысл даже в том случае, если она нейтральна по отношению к потребностям.
Нужно, видимо, признать, что смысл включает в себя любые отношения между любыми
вещами. Тогда смысл вещи – есть просто интегральная совокупность отношений данной
вещи ко всем другим вещам – как действительным (наличным), так и вещам возможным.
Все попытки как-либо специфицировать смысл, свести его к отношению какого-либо
определенного рода, с нашей точки зрения, – бесперспективны. (В качестве примера такой
попытки “специфицировать” смысл можно привести известную концепцию смысла А. Ф.
Лосева (101). Лосев определяет смысл через отношения “тождества” и “различия”. Это,
безусловно, очень общие отношения, они действительно существенным образом определяют
смысл, но смысл не исчерпывается только этими отношениями. В смысл, в частности,
следует включить также и отношения пространственной и временной смежности, которые,
очевидно, не сводятся к “тождеству” и “различию”).
У Фреге можно найти еще одно определение смысла, также широко используемое в
“логических” теориях смысла: смысл есть “условие истинности”. Если денотат слова, по
Фреге, - это “сама вещь”, то денотат предложения – есть “истинностное значение”. Т.е.,
иными словами, смысл предложения раскрывается через указание условий, устанавливающих
истинность данного предложения.
В некоторых случаях смысл предложения определяется как “информация”, которая в нем
содержится (т.н. “информационный подход”). Информация, при этом, понимается как мера
ограничения некоторого исходного множества возможностей, обусловленного принятием (в
качестве истинного) данного предложения (29).
Итак, смыслы есть специфические “данности” сферы субъективного, которые не только не
сводятся к каким-либо формам субъективной репрезентации сенсорных данных, но и вообще
лишены каких бы то ни было признаков “вещности”: пространственности, качественной
определенности, чувственной модальности. (Именно отсюда, видимо, и проистекает весьма
распространенная точка зрения, согласно которой смысл как таковой “не существует”. В
древности реальность смысла, как самостоятельной онтологической единицы, отрицали
стоики (т.н. “концепция лектона”). В ХХ столетии взгляды стоиков пытался воскресить Ж.
Делез, по мнению которого смысл есть “поверхностный эффект”, т.е. нечто существующее
лишь в качестве аспекта вещного мира и лишенное самостоятельной реальности (49). В
отечественной литературе сходную точку зрения отстаивал Г.П. Щедровицкий, который
утверждал, что “смысла не существует, а существует лишь процесс понимания”(213 с. 559)).
Вместе с тем, совершенно очевидно, что явно, актуально отнесение осмысливаемого
элемента к прошлому опыту и сравнение его с этим опытом в самый момент переживания
данного смысла не осуществляется. Для того чтобы понять смысл, например слова “слон” нет
необходимости явно “прокручивать” в сознании всю наличную информацию о слонах.
Представляется возможным истолковать природу смысла, используя аристотелевские
категории “актуального” и “потенциального” (или “возможного” и “действительного”). Если
ощущения, образы и представления - это актуальное, действительное содержание сферы
субъективного, то смыслы можно понимать как то, что сфера субъективного содержит в себе
как “чистую потенцию”, лишенную какого-либо актуального бытия (даже за пределами
сферы субъективного). Напомним, что у Аристотеля “актуальное” и “потенциальное” - это
онтологические категории, обозначающие особые формы бытия. Смысл, таким образом, - это
особая потенциальная форма бытия.
Определение смысла как “чистой потенции” может показаться парадоксальным.
Действительно, как вообще возможно определить смысл через что-то иное, отличное от
смысла? Ведь любое определение, объяснение - это тоже приписывание предмету некоего
смысла, осмысление его. Таким образом, рассуждая о природе смысла, мы тем самым
пытаемся найти “смысл смысла” (или “эйдос эйдоса”).
Отметим, далее, что всякая потенция - это возможность перехода одной (наличной)
актуальности в другую (возможную) актуальность. Актуальное в сфере субъективного
представлено ощущениями, образами и представлениями, образующими в совокупности
“субъективную действительность”. Смыслы, таким образом, существуют как совокупность
возможностей перехода от наличной субъективной действительности (чувственности) к
возможной.
Поскольку смысл существует как нечто определенное только в составе единого
“смыслового поля”, динамику смысла нельзя представить как некий “поток” изолированных
смыслов, в котором одни констелляция смысловых единиц сменяется другой. Динамика
смысла может мыслиться лишь как своего рода “переструктурирование” всего, возможно
бесконечного, “поля смыслов” в целом.
Если представить “смысловое поле” в виде некоего кристалла, то смена смысловых
состояний, включая образование новых смыслов, будет выглядеть как поворот кристалла к
актуальному бытию то одной, то другой своей гранью, без изменения самого этого кристалла.
Эффект “появления” смысла той или иной чувственно переживаемой вещи - есть не что
иное, как усмотрение “места” данной вещи в составе единого “смыслового поля”. Задавая
иерархию “готовностей к актуализации” различных единиц информации, мы тем самым как
бы указываем “место”, откуда должны начинаться развертки цепочек взаимосвязанных
смысловых единиц - и тем самым указываем “место” данного образа или представления по
отношению ко всем прочим возможным чувственным переживаниям, составляющим в
совокупности “смысловое поле”.
В предыдущем разделе мы установили фундаментальное свойство субъективного: наша
субъективность состоит из двух онтологически разнородных слоев - актуального и
потенциального. Таким образом, можно определить форму бытия субъективного как
“актуально-потенциальную”. Подчеркнем, что форма бытия смыслов, хотя они и не
актуальны и не предметны, не есть форма “неприсутствия в мире”. Смыслы - это не “дыра” в
бытии, не ничто, но возможность действительного, актуального бытия, причем возможность
онтологически наличествующая в мире.
Используя метод тахистоскопического предъявления изображения, психологи выяснили,
что чувственный образ формируется по принципу “от общего - к частному”
Если представить “смысловое поле” в виде “сети” взаимосвязанных смыслов, то “узлы”
этой сети - это те или иные, настоящие, прошлые и будущие, действительные и возможные
чувственные переживания, а собственно смыслы образуют систему связей между этими
“узлами”.
Чувственные образы – это “воплощенные” в чувственность смыслы (т.е. смыслы, в
которых неявная, свернутая чувственность проявлена, развернута) и, следовательно, как
смыслы, они интегрированы в единое “смысловое поле”, т.е. они выполняют в составе этого
“поля” функцию смысловых элементов.
Если смыслы - это “чистая” информация, а чувственные образы - это “представленная”
информация, то представления - это нечто промежуточное между образами и смыслами - т.е.
есть информация лишь отчасти представленная, частично оформленная.Несколько слов
нужно сказать о содержательной стороне смыслового поля. Поскольку осмысление, как мы
видели, есть ничто иное, как отнесение осмысляемого объекта к некой интегральной
“картине мира”, репрезентированной в сознании субъекта (или, точнее, к совокупности всех
возможных “картин мира” – если мы хотим представить сферу смыслов во всей ее полноте –
см. гл. 4) то, очевидно содержательно смысловое поле – и есть не что иное, как эта самая
“интегральная картина мира”.
Отсюда следует вывод, что структура “смыслового поля” чрезвычайно сложна, она
гораздо сложнее структуры того, что мы обычно называем “реальным миром”, она
“многослойна” и структурирована самыми различными “квазиреальными” отношениями, а
также отношениями, детерминированными самим субъектом. Детальный анализ структуры
“смыслового поля”, однако, не входит в задачу нашего исследования. Это задача не столько
онтологии субъективного, сколько семантики, логики, психологии.
Смыслы, в таком случае, следует понимать как сверхвременные отношения между
настоящими, прошлыми и возможными будущими чувственными элементами. Т.е.
“трансцендирование”, с которым мы ранее связали возникновение смысла, понимая его как
соотнесение актуально переживаемого с прошлым опытом, следует истолковать как прямой
(через время) доступ к прошлым состояниям субъективной действительности “в подлиннике”
- как некое “путешествие во времени” в собственное субъективное прошлое, а не как
тривиальное сопоставление с существующими в настоящем следами прошлых событий.
Смысл, с этой точки зрения (по крайней мере, отчасти), - это и есть прошлое, в полном
объеме присутствующее в настоящем. Эффект осмысления - это просто эффект
сверхвременного единства сферы субъективного. Именно эти сверхвременные смысловые
связи и соединяют, “склеивают” последовательные во времени чувственные состояния
сознания и, таким образом, создают то, что мы называем “тождеством “Я” во времени”.
Начнем с анализа волевых феноменов. Если мы зададимся вопросом: в чем заключается
смысл таких субъективных феноменов, как желания, стремления, намерения, то наиболее
приемлемый ответ будет такой: все они выражают готовность действовать определенным
образом. Собственно волевой акт - есть реализация этой готовности.
Что такое, однако, “реальное действие”? Это, прежде всего, действие, осуществляемое во
внешнем мире, т.е. за пределами сферы субъективного. Другими словами, волевой акт, в этом
случае, предполагает то, что Ницше удачно назвал “аффектом команды”, т.е. предполагает
генерацию некоего субъективного состояния (возможно, представления) - которое
воспринимается некими внешними (по отношению к эмпирическому сознанию)
исполнительными механизмами как “команда” к осуществлению того или иного конкретного
действия.
Специфика воления “как такового”, таким образом, в том, что желания, стремления,
собственно волевые импульсы - предполагают не просто интегрированность в смысл
некоторого спектра возможных действий, но предполагают акт выбора определенного
направления действия из множества объективно возможных действий. Таким образом, воля это как раз и есть тот механизм, который осуществляет “отбор” направлений действий.
Всякий акт выбора имеет две составляющие: первая составляющая - это свободный
импульс, исходящий от нашего эмпирического “Я”, вторая составляющая - это внешние (по
отношению к эмпирическому “Я”) механизмы детерминации.
Такая структурированность “Я” вполне соответствует его описанию как бесконечного
“пучка” виртуальных личностей.
Аппарат рефлексии есть, по существу, не что иное, как система, обеспечивающая доступ
“извне” к структурам смыслового поля. В целом, наш понятийный аппарат – это как бы
“каталог”, который позволяет осуществлять указание того или иного избранного “места” в
составе смыслового поля, т.е., иными словами, функция понятий – “указывать на идеи”
(именно так, в частности, понимал функцию понятийного мышления В.С. Соловьев (175).
Только в случае решения достаточно сложных задач наше мышление или восприятие
реально распадается на отдельные рефлексируемые этапы. Прямое самонаблюдение
показывает, что осознанное “понимающее” восприятие окружающего осуществляется
симультанно - в виде целостного, “надвременного” (не развернутого во времени, но и, вместе
с тем, имеющего ненулевую временную протяженность) акта “схватывания” содержания и
смысла воспринимаемого.
С этой точки зрения специфика сознания как “функционального органа” заключается в
том, что здесь отсутствует какой-либо “внутренний механизм”, опосредующий связь “входа”
и “выхода” данного “функционального органа”. Существование такого “внутреннего
механизма” следует исключить, также, и по той простой причине, что наше интроспективное
знание собственных субъективных переживаний может быть лишь знанием “макрофункции”
сферы субъективного (т.е. функции сферы субъективного как единого целого), но не может
быть знанием “микрофункций” из которых “слагается” данная “макрофункция”. Если бы
“микрофункции” - как скрытые (но реально существующие) “механизмы сознания”
существовали - именно в составе феноменального сознания, - то мы не имели бы истинного
представления даже о собственных субъективных переживаниях. Но в таком случае
субъективный мир - как феномен самопрозрачности, самоданности, открытости себе бытия не существовал бы вовсе.
Поскольку феномен субъективного бытия существует, необходимо признать, что никакого
определенного “способа” или “механизма реализации” функции сознания (а, следовательно,
и мышления) не существует. Отсутствует какой-либо имеющий качественную,
пространственную и временную определенность процесс, опосредующий связь “входа” и
“выхода” сферы субъективного. Имеет место непосредственное преобразование “входа” в
“выход” без всяких промежуточных звеньев или промежуточных механизмов. Это свойство
функционирования сферы субъективного можно обозначить термином “спонтанность”.
Мышление, таким образом, невозможно специфицировать ни с точки зрения его содержания
(“алгоритма”), ни с точки зрения его “операционального состава” (временной
последовательности осуществления этого алгоритма).
Мы установили состав и основные формальные свойства субъективного. Таковыми
являются: наличие актуального и потенциального содержания субъективного бытия,
целостность, временная нелокальность, качественная разнородность чувственных
переживаний. В целом, сфера субъективного имеет “трехслойную” структуру: первый слой это чувственность, второй слой - эмоции и воля и третий - область “чистых смыслов”. Как мы
увидим далее, “чистые смыслы” обладают, по всей видимости, надиндивидуальной природой
и таким образом субъективность на этом уровне уже не является замкнутой в себе сферой она разомкнута, укоренена во всеобщем надиндивидуальным бытии - Абсолюте.
Мы можем непротиворечиво совместить имманентность и трансцендентность, если
примем во внимание многослойную, многоуровневую структуру сознания. Объект, в
частности, может быть дан в форме чувственности (как чувственный образ) и форме
мышления (как идея).
Схватывая смысл предмета, я, следовательно, соотношу (потенциально) этот предмет с
некой целостной системой знаний, с интегральной картиной мира, которая существует в виде
единого “смыслового поля”.
<< Наименование: ЗНАК. ЗНАЧЕНИЕ. СМЫСЛ ; Автор: Щедровицкий>>
«Смысл — это то, что мы схватили, чтобы понять выражение, когда нам его сказали. С
другой стороны, значение выражения нужно еще открывать посредством эмпирического
исследования или каким-либо иным путем — и это необходимо помимо того, что у нас есть
знание языка; можно — и это весьма вероятно — понимать выражение, но не знать его
значения»
<< Наименование: Самое само ; Автор: Лосев А.Ф.>>
Итак, вещь имеет смысл.
Что смысл не есть самость, это едва ли требует пояснений. Самость, несомненно,
предшествует смыслу, ибо самость включает в себя и вне-смысловое содержание.
Итак, самость – выше всяких различений, смысл же требует отличения себя от всего иного
и требует различений внутри себя.
Можно, правда, сказать, что мы тут противопоставили один смысл другому смыслу.
Однако речь идет у нас не о каких-то смыслах, но о смысле вообще, о смысле как таковом. А
этот смысл совершенно везде одинаков, и в стебле, и в корне, и в листьях, и в цветовых и
обонятельных свойствах растения. Нельзя сказать, что в стебле растения один смысл, а в его
корне – другой или что в стебле – больше смысла, а в корне – его меньше. Как бы ни
различались между собою эти "смыслы" по своему "качеству" или "количеству", всему этому
противостоит некий общий смысл растения как таковой, подобно тому как если есть много
цветков, то это значит, что есть цветок вообще, и подобно тому как в данном цветке его
"цветковость" одинаково разлита по всем его отдельным частям.
. Сaмое самo не только выше смысла и бессмыслицы, но оно еще и абсолютно
внекатегориально, вне каких бы то ни было расчленений и противопоставлений. Что же
касается смысла, то смысл как раз требует этих расчленений. Где нет различий и
противопоставлений, там нет и не может быть и никакого смысла.
Если вещество в основе своей не осмыслено и для своего самостоятельного и чистого
существования не нуждается ни в каком смысле, то как из неосмысленного появляется
смысл, т.е. как из суммы нулей появляется единица? Если же смысл в какой-то мере
существен для вещей и входит в самую конструкцию их бытия, то, следовательно, смысл
вещей не есть продукт самих вещей, поскольку сами вещи возможны тут только благодаря
наличию смысла.
Итак, из вещей, как бы их <ни> понимать, статически или генетически, невозможно
получить их смысла. Наоборот, сами вещи могут существовать только благодаря
самостоятельному существованию смысла. Смысл есть бытие sui generis, не сводимое ни на
сaмое самo, ни на вещи или материю. Смысл вещи не есть ни самость вещи, ни сама вещь.
3. ПЕРВАЯ УСТАНОВКА: СМЫСЛ ЕСТЬ РАЗЛИЧИЕ И ТОЖДЕСТВО
Смысл вещи есть то, чем она отличается от всего прочего.
Очевидно, смысл – как общая категория – заключается не в том, чем данная вещь
отличается от всякой иной вещи, а в том общем, что заставляет все вещи вообще отличаться
одна от другой. Другими словами, смысл есть не то. чем данная вещь отличается от всякой
другой, а самое это отличие, самая категория различия. Ведь мы говорим не об осмысленных
вещах, но о самом смысле, о том, что именно их осмысливает. Потому и в области
вещественных различий мы должны говорить не о различающихся вещах, но о том, что
впервые делает возможным существование различающихся вещей, т.е. о самой категории
различия. Различие – вот тайна того предмета, который мы до сих пор именовали смыслом.
Следовательно, сaмое самo существует до всякого различия, а смысл существует после
различия или, по крайней мере, одновременно с ним.
Итак, смысл есть тождество и различие. Смысл вещи есть то, чем она отличается от всего
другого и при помощи чего она отождествляется сама с собой, т.е. отождествляет с собою все
те моменты, которые отмечены в ней как отличающие ее от всего другого. Смысл вещи
рождается в то самое мгновение, когда к ней оказались применимыми категории тождества и
различия.
Смысл вещи как будто бы и есть сaмое самo, а сaмое самo как будто бы и есть смысл.
Чтобы избежать этой путаницы и вместе дать ясный подход к смыслу, можно сказать так.
Сaмое самo не определяется никакой категорией и никакую категорию не содержит в себе в
качестве своей характеристики. Но если мы возьмем это сaмое самo вещи, эту ее последнюю
самость и представим ее отличною от всякой другой самости, то это и будет то, что мы
называем смыслом. Смысл вещи есть, таким образом, сaмое самo вещи (или самость вещи),
отличное от всякого другого сaмого самогo. Другими словами, смысл вещи тоже есть в
некотором роде ее абсолютная самость, но только эта самость определенно отлична от всякой
другой самости. Эта абсолютная самость, данная вне всяких различий, уже вместила в себе
эту относительную самость со всеми ее отношениями и отождествлениями, которые ей
присущи как таковой. Смысл же, или относительная самость, как развертывает эти
различествующие и тождественные моменты, <так> и на них, только на них, и строит свою
структуру.
Смысл же вещи собирает их воедино и превращает в общее тождество – правда, не в то
абсолютное тождество, где уже рухнет всякое противоположение, но в такое тождество,
которое можно назвать единораздельностью, или таким тождеством, которое существует
одновременно с различностью.
4. ДИАЛЕКТИКА ТОЖДЕСТВА И РАЗЛИЧИЯ В СФЕРЕ СМЫСЛА
6. СМЫСЛОВОЕ "ПРОИСХОЖДЕНИЕ"
Чистое бытие (в качестве первой категории учения о бытии вообще) было только первой
точкой на некоем неведомом фоне. Небытие противопоставило ему другую точку, в которую
оно – в качестве первой точки – перешло. Становление впервые рассматривает самый этот
переход, самый этот путь от одних точек бытия к другим. Наше самотождественное различие,
возникшее как "отражение" разных точек непосредственно данного бытия, теперь тоже
погружается в становление, – и, конечно, уже в свое собственное, специфическое
становление, которое, в отличие от чисто бытийного становления в пределах первого
символа, теперь именуется у нас смысловым.
Смысловое становление, или, как его называли неокантианцы, "происхождение", прежде
всего есть такое состояние смысла, когда мы не можем найти в нем ни начала, ни середины,
ни конца. Ведь в становлении бытие ежемгновенно гибнет. Правда, будучи совпадением
бытия и небытия, оно тут же и возникает. Тем не менее, однако, становление есть сплошная
неразличимость. Поэтому к наиболее существенным чертам этого "происхождения"
относится то, что оно ни в какой степени не содержит в себе ни начала, ни середины, ни
конца, ни вообще какой бы то ни было различимой точки. В тот самый момент, когда
выступает та или иная точка этого становления, тут же происходит и ее уничтожение, ее
снятие, как бы уход в прошлое. Нам нужно решительно расстаться со всеми предрассудками
рационализма и раз навсегда перестать думать, что какие-нибудь схемы, или формы, или
какие-нибудь завершенные системы имеют первичное значение. Под всякой схемой, формой
и системой кроется ее "происхождение", ее, как мы говорим гораздо яснее, смысловое
становление. Поэтому смысл здесь является не чем-нибудь устойчивым и постоянным, но
вечно текучим, неугомонно бурлящим источником; он именно сплошное и вполне
алогическое становление. Обычно всякое живое движение и протекание люди относят к
чувственному миру, а мысль и понятия понимают сугубо статично, мертвенно, неподвижно.
Повторяем, с этими предрассудками необходимо покончить раз навсегда. Есть подвижные и
неподвижные элементы в вещах; есть текучие и нетекучие состояния и в области мысли, в
области "сущности". Даже больше того. Рассматриваемая категория, вообще говоря, не раз
будет фигурировать в области сущности, так что мы с полным правом будем говорить
именно о текучей сущности, или о текучих моментах сущности.
Для тех, кому непонятна природа сaмого самогo, может быть, более понятным будет в
качестве первопринципа становление.
Принцип смыслового происхождения, следовательно, обеспечивает собою все те
различения и все те отождествления, которые необходимы для того, чтобы вещь была вещью.
И тут в одном смысловом потоке (или, если угодно, источнике) заключены все те волны
смысла, из которых состоит вещь; тут сосредоточена вся та смысловая тревога и сущностное
беспокойство, которое предшествует оформлению вещи и ее предопределяет. Очень важно
научиться понимать стихию смысла в ее текучести, напряженности, хаотичности, в ее вечном
творческом беспокойстве, в ее мощи создавать самые условия для оформления. Смысл
отнюдь не просто устойчивость и неподвижность, окаменелость, не просто оцепенелое
понятие, которое старые метафизики понимали в виде раз навсегда данной и мертвой вещи.
Он тоже бурлит, и прыгает, и пенится, и рыдает. И когда мы говорим о смысловом
происхождении, мы как раз имеем в виду категорию, играющую роль принципа всякого
осмысления, в этом отношении даже не категорию, а скорее категорийность самих категорий,
тот первопринцип осмысления, который обеспечит нам в вещи и все ее рациональное
содержание, и всю ее принципиальную текучесть. С одной стороны, тут еще пока нет ничего,
кроме сущности бытия в ее собственном бытии и небытии, т.е. ничего, кроме
самотождественного различия, того первого, с чего вообще начинается всякое осмысление. С
другой стороны, тут еще нет никакой законченной структуры смысла, нет никакого ее
оформления, а есть только самая сила, осмысляющая всякую структуру, смысловая нить
всякого сущностного оформления. Если так, то, очевидно, вполне законно именовать
смысловое происхождение неким первопринципом, и неокантианцы в этом случае тысячу раз
правы.
Как возникло ставшее? Оно возникло так, что в чистом становлении, которое было до того
времени только сплошной неразличимостью, ввиду образования остановки, оказалась
возможность различения, оказалась возможность различить начальный и конечный пункт
становления и вновь их отождествить, но отождествить уже после различения, а не так
сплошно, как до сих пор, до различения. Следовательно, и в сфере смысла сначала, на стадии
становления, мы имеем тождество, которое сплошь становится, так что еще не видно, что же
именно и с чем именно тождественно; и мы имеем здесь сплошь становящееся различие, или,
скажем, сплошь наступающее, беспрерывно создающееся все заново и заново различие, и –
мы тут еще не знаем, к чему же ведет это различие, откуда оно исходит и что именно
является для него целью. Необходимо совершить скачок от сплошного и неразличимого
становления к отдельно и расчлененно ставшему, тогда – мы получаем, по крайней мере, две
точки нашего становящегося пути, о которых мы и сможем сказать, что они тождественны и
что они различны.
Следовательно, смысл как ставшее, как наличное бытие, всегда есть некоторая структура,
потому что он всегда на этой стадии содержит несколько раздельных точек, между которыми
и разыгрывается диалектика самотождественного различия.
Вот почему перед нами здесь, по крайней мере, две точки, о которых мы говорим, что они
тождественны или различны. А это значит, что этих точек бесчисленное количество, ибо
между каждыми двумя всегда можно наметить еще третью. А это значит, что перед нами тут
уже некая структура – "нечто", или "качество", в котором проведено различение отдельных
моментов. Такую структуру мы и называем эйдосом.
Греческое слово "эйдос" означает "вид" в самом широком смысле этого слова. Это погречески и чисто чувственный вид, фигура, форма, картина, и чисто сущностный "вид", т.е.
наглядно, оптически данная сущность.
Эйдос есть поэтому первое о-пределение смысла вообще, т.е. первое полагание для него
точных пределов, точных границ, в результате чего перед нами здесь и появляется первая и
наиобщая структура смысла, в то время как до сих пор был только вечно бьющий источник
смыслового оформления, но не самое оформление.
<< Наименование: ТЕОРИЯ СМЫСЛА ГОТЛОБА ФРЕГЕ ; Автор: Бирюков Б. В.>>
Математическая логика, по крайней в основной, «классической», ее части, охватывающей
обычное двухзначное исчисление высказываний и исчисление предикатов, носит объемный
характер. В ней справедлив так называемый принцип объемности, согласно которому два
предиката (свойства или отношения) не различаются, если они имеют один и тот же объем.
Этот принцип получил четкую формулировку после того, как Фреге ввел в логику
представление о предикатах как о логических функциях, т. е. функциях, относящих предметам
(двойкам, тройкам и т. д. предметов) рассматриваемой предметной области истинностные
значения - истину или ложь[45]. В объемной логике предикат считается заданным, если указан
его объем, т. е. в какой-либо форме сообщено, каким предметам (парам, тройкам и т. д.
предметов) рассматриваемой предметной области предикат относит «истину». Поэтому
оказывается возможным просто отождествить свойства с множествами предметов, а
отношения - с множествами пар, множествами троек и т. д. предметов. Свойства и
отношения, рассматриваемые таким образом, можно называть свойствами и отношениями в
объемном смысле. В математике объемный подход полностью себя оправдывает. Хорошо
известно, что средств объемной, теоретико-множественной логики достаточно для
обоснования большей части современной математики.
Мы говорили, что понятие смысла Фреге ввел для того, чтобы объяснить предложения,
содержащие равенства. Но роль фрегевского понятия смысла выходит за рамки этой задачи.
Фактически роль смысла в его теории состоит в том, чтобы придать объемный характер не
только логическому исчислению, которое Фреге строит специально для обоснования
арифметики, но также и обычному мышлению и обычному языку, поскольку последний
используется для целей логики. Теория смысла Фреге охватывает и обычные, и
формализованные языки.
Теперь ясно, почему Фреге не формулирует соотношений для смыслов. Ведь когда
выражение обнаруживает свой смысл, последний превращается в предмет и подпадает под
действие правила замены равнозначным [53]. Фреге оперирует со смыслами объемным
образом.
<< Наименование: Смысл как основа формировния математической культуры ; Автор:
Чепахин>>
<< Наименование: СМЫСЛОВАЯ СТРУКТУРА И СМЫСЛОВОЕ СОДЕРЖАНИЕ
ИСКУСТВА ; Автор: Ланкин>>
Стать по ту сторону языка и бытия — это не значит ликвидировать их, но значит выйти к
открытому истоку языка как эффекта осознания, выйти к истоку бытия как эффекта события.
Таким истоком является смысл, событие с-мысла. Мы фиксируем этот открытый исток как
феномен и как структуру (ибо его нельзя фиксировать как нечто сущее или как функцию
этого «нечто»). Но выйти к этому истоку — значит включить внерациональные акценты в
речи (актуальном языке) и событийности (актуальном бытии), а именно открыть это поле
смысла как художественно-выразительное, как разомкнутое и доносимое в самой своей еще
не сбывшейся сбываемости. Эта феноменальная структура смысла только так и может стать
помысленной — так, как она непосредственно раскрывается в своем прямом, не опосредованном инобытийными отсылками выражении, так, как она обнаруживается в
организованности художественной экспрессии.
«Холистическая линия аргументации говорит, что мы никогда не может избежать
"герменевтического круга", имея в виду тот факт, что мы не можем понять частей чужой
культуры, практики, теории, языка и т.п. до тех пор, пока не знаем нечто о том, как это все
работает в целом, и в то же время мы не сможем усвоить работу целого, не понимая его
частей. Такое представление об интерпретации предполагает, что приобретение понимания
больше похоже на постепенное знакомство с человеком, чем на доказательство», — говорит
Р. Рорти [3]. Герменевтика предстает как синэргетика ментального целого. Но речь здесь идет
о языковой коммуникации между целым и частью, о посредничестве, которое берет на себя
экспрессивная часть (язык) в отношении целого (смысла), а отнюдь не о целом в его
собственной событийной простоте, способной выступать смысловым посредником — учредителем для всех возможных выраженных (инобытийных) частей этого целого. Герменевтика
— это интерпретационная игра в языковом слое, лишь намекающая на смысл. Мы же
предлагаем взять это простое событие смысла за основу в качестве средства сопоставимости
дискурсов разного типа, поскольку коммуникация между ними — это коммуникация между
разными модусами смыслообразования. Мы предлагаем рассмотреть смысл как порождающую основу интерпретации, понимающего переживания и языка как выраженно
внешних проекций смысла. «Герменевтический круг» для нас — не термин разъяснения, а
термин, требующий обоснования. Это не тезис для образования смысловых эффектов, а
результат языковой, текстовой, отсылающей и понимающей выраженности события смысла.
Таким образом, рождающийся язык и направленную речь, ткущую текст, связует движение смысла к смыслу — движение, первично и фундаментально истолковывающее нечто,
случайно схватываемое и открытое, как аналогию чему-то сбывшемуся и знаемому.
Итак, мы должны уверенно разделить три взаимосвязанных уровня организации того, что
мы выражаем-осмысляем-понимаем. В глубине лежит событийный уровень являющегося
смысла, по своей структуре обнаруживающий субъект-субъектный план данногоосознаваемого. Над ним надстраивается потенциальный уровень выразимого смысла,
структурно проявляющийся через связную диспозицию мира и языка. Третьим уровнем
оказывается актуально овнешняемое пространство текста и жизни в их
взаимоистолковывающем соотношении.
Поборница характерно американского символико-семиотического подхода к проблемам
философии С. Лангер пишет: «Символизация является домыслительной, но не доразумной.
Она — начальная точка всей деятельности разума в человеческом смысле и явление более
общее, чем мышление, фантазирование или воспринимающее действие. Ибо мозг не просто
большой передатчик, "сверхкоммутатор", он похож на большой преобразователь. Поток
опыта, проходящий через него, подвергается качественному изменению не посредством того,
благодаря чему вошло воспринимаемое, а благодаря первичному использованию, которое
происходит от него непосредственно: опыт втягивается в поток символов, составляющих
человеческий ум» [7]. Но «символы», т.е. двоящиеся связи знака и значения, языка и мира,
знания и бытия, сами имеют основание этой своей соединенности-раздвоенности, скорее не
составляя, таким образом, ум, а вырастая из его внутренней структуры на просторе
выражения-понимания, разворачивающихся в среде непосредственного существования
субъекта, к каковому относится и восприятие, и коммуникативное действие как первичные
моменты соприкосновения носителя сознания с миром (как его инобытием).
И поэтому понятно, почему речь мотивируется не потенциальной самоистолковывающей
незавершенностью языка, а именно логическим в своем существе поиском смысла, который
угадывается за непосредственно сигнализирующим существованием и заставляет
формировать эту сигнализацию, с одной стороны, как язык — осмысленный мир, понятное
слово, с другой стороны, как текст — овнешненный смысл, произнесенное слово. Речь
пробегает между языком и текстом, творя их обоих, движимая логическим поиском смысла и
(случайно) подталкиваемая импульсами непосредственно бытийных столкновений. В этом
процессе язык не предшествует тексту, а рождается вместе с ним как его истолковывающее и
понятное отражение. Текст же рождается вместе с языком как его артикулируемая
реальность. Так логически происходит всегда; и самый развитый курс или словарь языка —
это лишь абстракция от разветвленного текста, выраженного на нем. Поэтому язык всегда
фразеологичен. То же глубинно продуктивное в нем — это уже не язык, а смысл,
отсвечивающий в этимологемах и несущих формах (флексиях) языка.
Мы мыслим кардинально противоположным образом: смысл являем как событие
феноменальной данности, и, уже сложившись, сбывшись таким образом, он начинает сиять
светом выражения — оказывается экспрессивным событием. Смысл выражается, т.е.
производит, порождает выражение, но он не устанавливается выражением, не определяется
им в своем собственном событии, которое есть данность сторон осознания друг другу, в
котором складывается целостность рефлексии и каждая из сторон предстает как субъектная
— определяемая — целостность своего. И выражение, и его язык возводятся к этой
феноменальности. Язык строится по модели логики — понимающего следования смыслу
сквозь слои экспрессивного информационного материала. Логика формирует язык из
экспрессивного материала, организуя и эту его отсылающую многослойность. Это особенно
видно на примере импровизирующе-рождающегося языка (системы выразительности
искусства).
<< Наименование: СМЫСЛООБРАЗОВАНИЕ В ПЕДАГОГИЧЕСКОМ
ВЗАИМОДЕЙСТВИИ ; Автор: Белякова Евгения Гелиевна>>
<< Наименование: ЗАМЕЧАНИЯ К ПОСТРОЕНИЮ ОНТОЛОГИИ СОЗНАНИЯ ; Автор:
Соловьев О. Б.>>
Мышление представляет собой идеальный уровень духовной деятельности человека.
Идеальный в том смысле, что оно оперирует знаками, относя смысл знаков к предметам, с
которыми человек имеет дело на практике. Чувственность оперирует наглядными
представлениями, восприятиями и ощущениями, которые, если к ним обращается мышление,
выступают в роли знаков – носителей смысла. Мышление свободно от образов, картинок и т.
п. Если бы всё, что написано на страницах книги, читатель воспринимал в виде наглядных
представлений – картинок-образов, какое кино крутилось бы у него в голове! Нам бы
пришлось выразить ему своё сочувствие. По счастью, это не так, и, мысля, мы оперируем
смыслами, которые, как правило, наглядно не представимы. Иными словами, мысля, мы
понимаем.
<< Наименование: Визуальные метафоры и природа понятия ; Автор: Мигунов А.И.>>
<< Наименование: О «НЕСУЩИХ» ЭЛЕМЕНТАХ СМЫСЛА В КОММУНИКАЦИИ ;
Автор: Александров Е.П.>>
Классификации смыслов опосредуются выбором оснований: например, осознаваемые и
неосознаваемые, субъективные и объективные, внутренние и внешние, биологические и
личностные, индивидуальные и социальные смыслы и проч. По критерию ценностных
направляющих жизнедеятельности человека и общества категория смысла способна обретать
дополнительную нюансировку через прилагательные: ситуативный смысл, имплицитный
смысл, экзистенциальный смысл и т.д., и даже сверхсмысл. Общеупотребительны
словосочетания термина «смысл» с глаголами, отражающими его операционный контекст:
трансляция смысла, понимание смысла, нахождение смысла, утрата смысла, сокрытие
смысла, порождение смысла (смыслообразование) и т.д. При этом очевидно, что операции со
смыслом могут протекать не только на сознательном, но и на бессознательном уровнях.
Реальным пространством, в котором существует смысл, является пространство диалога.
<< Наименование: КОГНИТИВНАЯ СЕМАНТИКА МИФ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ ; Автор:
Алефиренко>>
Однако понятие смысла, наверное, не может быть сведено к различию потенциального
(денотативного) и актуального (коннотативного) значений. Смысл слова возникает в
процессе речевой деятельности человека в конкретный отрезок времени и в конкретной
ситуации общения, т.е. контекст, ситуация общения создают условия для выявления смысла
слова.
<< Наименование: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ К ИЗУЧЕНИЮ ЦЕННОСТНОСМЫСЛОВОЙ СФЕРЫ ЛИЧНОСТИ ; Автор: Богачева>>
<< Наименование: К ПРОБЛЕМЕ ИЗУЧЕНИЯ СМЫСЛА ; Автор: Люблева>>
Выготский определил смысл как «переживание, являющееся биосоциальной
ориентировкой между личностью и средой» [Л.С. Выготский, 6], означающее отношение
личности к среде, чем данная среда является для личности.
В работах В.К. Вилюнаса [1983, с.199, 5] «эмоциональные отношения составляют основу
смысловых образований, а понятие смыла служит лишь для специфической концептуальной
интерпретации этих отношений».
А.Н. Леонтьев [1977, с.278, 8] указывает на то, что смысл выступает в сознании человека
как то, что непосредственно отражает и несёт в себе его собственные жизненные
отношения».
Отсюда личностный смысл это - смысл, производный от реальных жизненных отношений
конкретного субъекта, от его индивидуальной практики.
Личностный смысл это связующее звено между сознанием и деятельностью. По мере
овладения игровой деятельностью личностный смысл «взросление» влияет на протекание
жизнедеятельности ребёнка.
В своих работах Асмолов и Братусь указывают на то, что смысловое образование является
специфической базовой единицей личности, с такимии свойствами как производность от
реального бытия субъекта; предметность; независимость от осознания и
некодифицируемость в системе значений [1979, 2].
Итак анализ понятий «смысл» и «смысловое образование» показал, что при исследовании
смысла «взросление» у детей старшего дошкольного возраста важным методологическим
принципом выступает разделение таких понятий как «смысл» и «значение». Значение
усваивается в ходе распредмечивания человеческой культуры, а смысл производное от
реальных жизненных отношений конкретного субъекта.
<< Наименование: Три парадигмы смысла ; Автор: Кравец>>
Смысл — это то, что соотнесено с мыслью, совместно с мыслью о некотором предмете.
Последнее прямо указывает, что под смыслом понимается то, что имеется в виду, когда
говорят на каком-либо языке.
В развитии концептуальных представлений о смысле исторически сложились три
последовательно сменяющих друг друга парадигмы смысла. Первая парадигма —
словоцентристская, ее истоки уходят в античность. Под означением же обычно понималась
мысль (дефиниция, толкование), трактующая понимание слова. Эта трактовка обычно и
называлась смыслом.
Смысл в словах может существовать в свернутом виде, но если кто-то спросит, что значит
слово в данном контексте, мы вынуждены будем развернуть смысл в определенной или
неопределенной дескрипции [8].
Не случайно Г. Кюнг определяет ноэму «как острие смысла, указывающее на
определенную точку в физической реальности» [14].
Серьезным прорывом в лексикологии стало формирование семного анализа. В основе его
лежит представление о системном характере смысла слова [15]. Системность смысла слов
проявляется в том, что смысл слова составляется из отдельных семантических компонент,
находящихся в иерархическом отношении друг к другу. Эти компоненты была названы
семами, а семья сем, составляющих систему смысла слова, получила название семемы.
Например, смысл слова «холостяк» включает в себя семы: мужчина + взрослый + не
состоящий в браке.
2.Пропозициональная парадигма
Пропозиция, как говорили средневековые логики, выражает диктум (содержание мысли), в
отличие от ее модуса (утверждения, отрицания, сомнения, вопрошания и т.д.). В наших
примерах пропозицией является выражение Петр приехал, т.е. элементарное содержание
мысли, элиминированное от ее возможных модусов. Именно поэтому, строго говоря,
пропозиция и не ложна и не истинна. Пропозиция является элементарным смыслом, в
котором субъекту высказывания (подлежащему) приписывается определенный предикат,
выразить смысл — значит, прежде всего, предицировать некоторый признак предмету.
Первым и необходимым условием образования смысла пропозиции является
семантическая значимость исходных элементов высказывания, т.е. терминов пропозиции.В
целом осмысленное высказывание в своем конструировании подчиняется трем программам:
семантической согласованности, лексической сочетаемости и синтаксическому управлению.
Семантически согласованные слова в высказывании как бы «зацепляют» друг друга
смыслами, что особенно четко выявляется в семном анализе слов. Существует правило: связь
слов образует смысл, если последовательные слова имеют общие семы. Например,
выражение фонема обоняла звук запаха бессмысленно, хотя все слова, которые имеют общие
семы (фонема — звук, обоняние — запах), не образуют синтагматической
последовательности, а те, что ее образуют (фонема — обоняла, звук — запаха), не имеют пересекающихся сем.
Все сказанное указывает на то, что смысл является организованной концептуальной
системой и не сводится к простой сумме исходных слов. Смысл предложения является новой
целостностью, не выводимой и не сводимой к простой сумме слов, взятых из лексикона.
Смысл предложения обладает тонкой органикой, подчиняющейся трем перечисленным
программам управления. Именно это, по-видимому, и имел в виду Витгенштейн, когда писал:
«Предложение не смесь слов... Предложение внутренне организовано» [19]. Таким образом,
пропозициональная парадигма позволила увидеть структурную организацию смысла. Смысл
— это конструкция правильной мысли, предполагающая внутреннюю согласованность ее
смыслонесущих элементов — лексем. Все правильные смыслы располагаются между
тавтологией и абсурдом.
3. Деятельностная парадигма
Всякий речевой акт производится говорящим с намерением достигнуть определенной
цели, воздействовать на слушающего в желательном направлении. И здесь принципиально
важным для успеха в достижении коммуникативной цели оказывается смысл не только самой
пропозиции р, но и конкретный вид ее модальности, все прагматические устремления
коммуникантов.
Если прежние парадигмы интересовались прежде всего семантикой смысловых
выражений и поэтому нацеливали исследователей на поиск смысла, выражаемого
отношением знак-объект (Z—О), то новая парадигма погружала смысл в субъект-субъектные
(S—S) отношения, которые более адекватно характеризуют сущность человеческой
коммуникации. С этих позиций коммуникация предстает как осмысленная деятельность в
человеческом (субъект-субъектном) мире.
Существует важное различие между обычными констативами (дескрипциями) и
перформативами. Первые предполагают уже существующее до высказывания некоторое
положение дел, если речь идет о настоящем времени, и констатируют это положение дел.
Из сказанного становится очевидным, что к перформативам не применима оценка
истинное/ложное, которая справедлива по отношению к констативам. Последние вторичны
по отношению к существующей реальности, и потому они могут соответствовать либо не
соответствовать ей. Перформативы, наоборот, первичны: сначала идет слово, затем возникает
реальность, соответствующая слову. В случае перформативов мы сталкиваемся с
автореферент-ностью соответствующих высказываний. Самим фактом произнесения слов в
определенных обстоятельствах мы создаем референт, соответствующий высказыванию.
Произнести «Здравствуйте!» означает не описать приветствие, а произвести его. Поскольку
перформатив — это некоторое действие, устанавливающее новое положение дел, о нем
нельзя сказать, что он истинен или ложен, как этого нельзя сказать о любом другом действии,
например о забивании гвоздя или закрывании форточки.
Таким образом, в отличие от констативов, которые могут быть ложными или истинными,
перформативы оказываются успешными или неуспешными.
Я обещаю Вам это, но не сделаю это, Я прощаю Вас, но никогда не забуду вашего
поступка. Подобные высказывания являются саморазрушающимися, парадоксальными.
Поэтому о перформативах, в отличие от констативов, правильнее говорить, что они могут
быть искренними и неискренними.
Одним из первых Дж. Остин стал различать три типа действий, осуществляемых при
реализации речевого акта. Во-первых, говорение всегда есть локутивное действие, или,
попросту, локуция.
<< Наименование: ДЕЯТЕЛЬНОСТНАЯ ПАРАДИГМА СМЫСЛА ; Автор: Кравец>>
Отдельное слово само по себе не выражает законченной мысли, если не принимать во
внимание редких и особых случаев, например, ситуации диалога или так называемых
односоставных предложений. “Мысль, —пишет Г. Фреге, — есть смысл предложения”5. Ему
вторит Л. Витгенштейн: “Только предложение имеет смысл, имя обретает значение лишь в
контексте предложения”6 . Осознание этого факта привело к формированию
пропозициональной парадигмы смысла.
Пропозиция и предложение —соизмеримые сущности. И все же между ними имеются
различия. Пропозиция —это элементарная форма предложения, вернее, она является
смысловым инвариантом различных форм предложения. Пропозиция характеризует
элементарную смысловую связь имен и предикатов. В логике ей соответствует формула
суждения “ S есть P”
Именно поэтому, строго говоря, пропозиция не ложна и не истинна. Пропозиция является
элементарным смыслом, в котором субъекту высказывания (подлежащему) приписывается
определенный предикат; выразить смысл —значит, прежде всего, предицировать некоторый
признак предмету.
Свести понятие смысла к жесткой дефиниции —довольно трудная задача, поскольку
смыслы наполняют собой потенциально бесконечное многообразие видов человеческой
активности, будь то научное познание или обыденное общение, техническое творчество или
нравственные искания, размышление о религиозных догматах или восприятие
художественной литературы. Однако можно наметить то ассоциативное семантическое поле,
которое окружает это загадочное понятие. Смысл —это всегда интенциональное, полагаемое,
мыслимое, продуманное, имеющееся в виду, подразумеваемое.
Важнейшая черта смысла, проявляемого в деятельности человека (и, конечно же, это
относится и к речевому акту), —его планомерность и целесообразность. Действие
устремлено на получение определенного результата, оно развивается по плану, где каждый
шаг в его реализации приближает нас к цели. Поэтому о смысле говорят, что он рационален,
продуман, спланирован, а об абсурде —что он иррационален, лишен смысла. Не случайно
символом абсурда становится Сизифов труд —вечное стремление к недостижимой цели.
<< Наименование: КОММЕНТАРИИ К ДИАЛОГАМ ПЛАТОНА ; Автор: Лосев А.Ф.>>
Полнота аргументации возможна, по Платону, только тогда, когда мы, забыв всякие
частности, будем говорить об истине и лжи как таковых.
<< Наименование: Проблема смысла ; Автор: Павилёнис>>
Смысл рассматривается не как часть некоторой абстрактной «семантики сложившегося
языка», а как часть так называемых концептуальных систем носителей языка. -г Последние
присущи отдельным субъектам познания и представляют собой системы информации,
включающие знания и мнения о действительном и возможном положении дел в мире.
Концептуальные системы кумулируют знания людей, приобретаемые в результате отражения
ими окружающего мира, и накопленный человечеством опыт, фиксируемый в языке.
Семантическая проблематика языка таким образом погружается в проблематику анализа
концептуальных систем и их взаимоотношений друг с другом и с объективной
действительностью.
этапу семантических исследований естественного языка характеризуется прежде всего
попытками разработать теорию смысла как теорию семантических свойств и отношений,
«логической формы» языковых выражений, а одновременно — как теорию их понимания.
В общеметодологическом плане целью логико-философского анализа естественного языка
является раскрытие отношения между мыслью, языком и миром.
Так, методологически ошибочным является выдвижение в качестве фундаментального
тезиса об идеальном языке не как приближении к естественному, а как языке, обладающем
совершенной структурой, однозначно отражающей структуру действительности. Этот тезис
является следствием выдвинутой Витгенштейном в «Логико-философском трактате»
концепции об изоморфизме логической формы языкового выражения и структуры
действительности.
Витгенштейн в «Логико-философском трактате» утверждал, что понять предложение —
значит знать, что имеет место в мире, если оно является истинным: смысл предложения
сводится к способу, которым предложение разделяет возможные состояния дел на те, в
которых оно истинно, и на те, в которых оно является, ложным.
В концепции Д. Льюиса ' (201) смысл рассматривается как конструкт, построенный из
элементов, принадлежащих разным онтологическим категориям. Смысл предложения — это
то, что определяет его истинностное значение (экстенсию предложения) в различных
возможных положениях вещей (возможных мирах), в различное время, в различных местах,
для различных носителей языка и т. д. Смысл имени, согласно этой концепции, определяет,
какой предмет (экстенсия имени) именуется в различных положениях вещей, в различное
время и т. д. К категории предметов относятся как те, которые существуют в действительном
мире, так и те, которые могли бы существовать в положениях вещей, отличных от
действительного. Смысл общего существительного определяет, к какому множеству
(возможных или действительных) предметов (как его экстенсии) оно относится в различных
положениях вещей и т. д. Таким образом, смысл в данной концепции — это функция в
наиболее общем теоретико-множественном понимании этого слова, при котором область
аргументов, как и область значений функции, может состоять из любых сущностей.
истолковать прежде всего в качестве методологически важного и теоретически
конструктивного указания на роль понятия истины в понимании смысла s: знать смысл s —
значит знать, при каком положении вещей в мире s является истинным. Иначе говоря, Гпредложения не называют, не описывают какой-то сущности, которая является смыслом, а
указывают, при каких условиях предложение является истинным.
Согласно Льюису, «различия в интенсий дают нам грубые различия в смысле. Тонких
различий в смысле мы должны искать в анализе сложного выражения на его составляющие и
в интенсиях этих составляющих» (201, с. 182). Поэтому смысл у Льюиса отождествляется с
семантически интерпретированным фразовым маркером (фразовой структурой) без его
терминальных узлов (вершин). Смысл определяется как такое дерево, каждый узел которого
занят упорядоченной парой <а, с>, состоящей из категории и соответствующей интенсий для
этой категории, и непосредственно под каждым нетерминальным узлом, занятым такой
парой, имеются два или более узла, занятые парами <а0, со>, <ai, cj>, ..., <аи, си> такими, что
ао является (a/ai ... а„), а с является с„ (ci ... сп) (201, с. 184).
Если смысл является деревом с единственным узлом, то он полагается простым, а все
другие смыслы — сложными. Последние образуются из простых смыслов, представленных в
лексиконе естественного языка (как инвентаре простых смыслов) посредством процедуры,
согласно которой несколько смыслов (простых или сложных) соединяются в качестве
субдеревьев под новым узлом. Смысл тп' называется составляющей смысла тп, если и
только если га' является субдеревом тп; говорится, что тп порождается множеством простых
смыслов, если и только если каждая простая составляющая т' принадлежит этому
множеству.
Как принято в работах Монтегю, вслед за рекурсивным определением синтаксически
правильно построенного выражения, принадлежащего к определенной — базисной или
выводной — категории, вслед за введением синтаксического понятия дерева анализа
предложения (являющегося, скорее, аналогом «трансформационных», нежели фразовых,
структур трансформационной-генеративной грамматики) демонстрируется синтаксический
способ построения выражения, содержащий информацию о последовательности и
содержании синтаксических операций, определяющих его строение.
Соответственно синтаксическим вводятся семантические — базисные и выводные —
категории: определяется понятие модели как непустого множества Е («модельной
структуры») и /—функции приписывания базисным выражениям соответствующих
сущностей из множества Е. Определение модели обусловливает объекты, которые должны
соотноситься с базисными выражениями в качестве их семантических значений (values), в
качестве их возможных денотаций. Вводя соответствующие синтаксическим семантические
операции, получают экспликацию в терминах рассматриваемого подхода понятие истины
предложения относительно определенной точки референции и определенной интерпретации,
понятие неоднозначности !, логической истинности, логического следования и др.
Интуитивно основание для различия между значениями и смыслами состоит в том, что
значения являются теми сущностями, которые служат для интерпретации выражений, и
потому, если интерпретация сложного выражения есть функция интерпретации его
составляющих, значения не должны отождествляться с функциями только от возможных
миров. Смыслы, в свою очередь, являются такими интенсиональными сущностями, которые
обозначаются выражениями (223, с. 379). Иными словами, хотя экстенсии приписываются
выражениям относительно возможных миров и контекстов употребления, только первые
входят в построение возможных денотаций. Данное различие смысла и значения не следует
принимать за классическое (проводимое со времен Фреге) различие между смыслом (sense —
в понимании Монтегю) и значением {meaning — в понимании Монтегю). Рассматриваемое
различие относится к дополнительному различию между терминами, обозначающими
интенсиональные сущности.
<< Наименование: История античной эстетики - Софисты Сократ Платон ; Автор: Лосев>>
<< Наименование: О ВОЗМОЖНОСТИ ОБЩЕЙ ТЕОРИИ СИСТЕМ(sys) ; Автор: Смирнов
В.А.>>
Мы предлагаем выделить три типа систем: статическую,. динамическую и
эволюционирующую. Интуитивно различие между этими типами систем очевидно.
Статическая система характеризуется тем, что остается неизменной во времени. Как
сама система, так и взаимоотношения между элементами и их свойства рассматриваются как
данные.
Под динамической системой понимают такое образование, которое, оставаясь
тождественным самому себе,. меняет во времени свои состояния.
Наконец, под эволюционирующей системой мы понимаем систему, не остающуюся себе
тождественной во времени.
....
1) с) для эволюционирующих систем строится логика с переменными для предикатных
многообразий и функциями над предикатными многообразиями.
Построение аппарата эволюционирующих систем, где аппарат динамических систем и
вслед за ним статических, был бы предельным случаем, сделало бы действительной общую
теорию систем.
Л.Витгенштейн ввел в логику понятие логического пространства, осям которого
соответствуют атомарные предложения. Точке логического пространства соответствует
состояние дел, оно описывается полным и непротиворечивым множеством атомарных
предложений; точку логического пространства естественно называть возможным миром. Это
понятие соответствует понятию состояния физической системы (или положения дел, если
используется не фазовое, а конфигурационное пространство). Различные множества
возможных миров отождествляются с событием (пропозицией, областью предложения,
интенсионалом предложения). Таким образом имеются 3 понятия: атомарное положение дел;
возможный мир и ситуация (мыслимое положение дел, пропозиции).
<< Наименование: ВЕЩЬ И ИМЯ ; Автор: Лосев>>
Не нужно под "смыслом" понимать обязательно телеологический смысл, т. е.
универсальное назначение и цель вещи, хотя и эта сторона, несомненно, захвачена в имени.
Под смыслом вещи понимается ее реальная значимость, то, чем она реально отличается от
всех прочих вещей. Назвать такое общение с вещью вещественным никак нельзя, ибо
вещи как вещи - все одинаковы, все одинаково вещественны; различие между ними
начинается не потому, что они - вещи, но потому, что они такие-то и такие-то вещи, т. е.
потому, что вещи бывают разные, т. е. разные по смыслу, т. е. таящие в себе различие по
смыслу, т. е. потому, что им свойственен разный смысл.
Другими словами, есть существенный смысл и несущественный смысл; смысл может
захватывать существенное ядро предмета и может не захватывать его. Существенность есть,
стало быть, специфический смысл, смысл неотъемлемый, то, без чего нет вещи, о смысле
которой говорят. Разумеется, как видно уже из предыдущего, всякий смысл, взятый сам по
себе, существенен для себя, ибо в смысловой сфере нет вообще различий между смыслом и
неосмысленным.
Смысловое общение с вещью в ее имени может быть только существенносмысловым общением. Но тут же кроется и еще один момент, который также имманентно
содержится в самом понятии смысла и только требует более ясной формулировки. Смысл
вещи - невещественен. Смысл вещи - существенен. Имя вещи есть орудие общения с
невещественным и существенным смыслом вещи. Имя вещи есть орудие общения с
невещественным и существенным смыслом вещи. Но может ли это орудие не быть орудием
индивидуального общения? Принцип индивидуальности, собственно говоря, нами уже был
получен в самом начале, когда мы трактовали имя вещи как начало различия ее с прочими
вещами. Чтобы данная вещь была действительно вполне отлична от всех прочих вещей, надо,
чтобы она была чем-то. Это что-то не может уже состоять из таких частей, которые бы
обладали совершенно самостоятельной природой. Они должны быть настолько подчинены
общему, чтобы уже не иметь никакого самостоятельного имени. Это "что-то", или "нечто", и
есть нечто абсолютно неделимое, в подлинном и собственном смысле, индивидуальное,
индивидуальность.
Имя вещи отграничено от самой вещи - как смысл ее. Именной смысл вещи отграничен от
ее смысла вообще - как существенный смысл ее. Существенный смысл вещи, данный в ее
имени, отграничен, далее, как личностный смысл, или как смысл личности. В первом случае
(имя = смысл) имя взято как отвлеченный и общий принцип. Во втором случае (имя =
существенный смысл) имя взято как понятие. В третьем случае (имя = личностный смысл)
имя взято как понятие живой индивидуальности, т. е., в сущности, опять-таки как понятие
же.
Таким образом, диалектически природу понимаемого смысла можно формулировать
так: это есть отвлеченный смысл, отождествляемый со своим инобытием. Понять вещь
значит соотнести ее с тем или другим ее окружением и представить ее себе не просто как ее
саму, но в свете того или другого окружения. Когда мы говорили о смысле вещи, мы
предполагали только ее отличие от всего прочего и наличие в ней некоторой простой
смысловой качественности, которая была бы достаточна для того, чтобы обеспечить ей
какой-нибудь определенный спецификум.
Применяя эту схему к проблеме понимания, мы получаем следующее. Имеется вещь и ее
смысл, т. е. определенным образом осмысленная вещь. Она резко отличается от окружающего
ее фона и предстает как некое целое с ярко выраженными контурами и границами. Эта
осмысленная вещь может воплощаться в окружающей ее действительности.
Однако, вдумываясь в природу имени, мы замечаем, что мало и этого. Мало говорить, что
имя есть модификация смысла и относится к смысловой сфере. Что значит именовать? Не
значит ли это проявлять какую-то силу, затрачивать какие-то усилия, чего-то старательно
добиваться? Несомненно так. Картина тоже есть какой-то смысл или осмысленная вещь, но
она статична, она не живая. Ее динамика и ее жизнь, относясь также к смысловой сфере,
никем сознательно не направляются. Они уже были направлены и оформлены раз навсегда, и
отныне они предстают перед нами как статическая завершенность. Не то имя. Имя всегда
кем-то так или иначе произносится, внутренне или внешне, кем-то двигается, куда-то
направляется. Имя есть всегда какая-то сила, направленность, стремление, обращение и
обращенность. Имя по природе своей активно. Вещь пассивна, тверда, неподвижна и
пребывает. Имя всегда активно, легкоподвижно, напряженно стремится и действует.
Вещь имеет смысл. Смысл оформляется в определенное понятие. Понятие оформляется в
выражение. Выражение делается словом.Только тут мы подходим впервые к подлинно
словесной природе имени и покидаем отвлеченно смысловые его моменты.
Если бы шла речь об их вещественном "общении", нужно было бы листы одной книги
перемешать с листами другой книги или перемешать их набор и шрифт и сшить полученное в
одну большую книгу. Это значило бы, что мы вещественно приобщили одну вещь к другой.
Но когда речь идет осмысловом общении, необходимо и достаточно объединить эти две вещи
так, чтобы они подпадали под одно и то же понятие. Так, пусть я сообразил, что и та и другая
вещь суть книги. Значит, понятие книги объединит в смысловом отношении обе эти вещи.
Как понятие эти две вещи совершенно тождественны, без необходимости физического их
уничтожения как самостоятельных вещей. В едином понятии обе эти вещи общаются и
единятся до полного тождества - в чисто смысловом и умном отношении.
Совершенно верно, что для логического анализа и не надо ничего кроме логики. Однако
философ должен обнять предмет знания в той его полноте, которая была бы совершенным
аналогом того охвата, который мы находим в жизни. В жизни же мы, несомненно, берем
вещи как раз в их фактическом происхождении, и это-то нас тут всегда и интересует. Логике
должно быть отведено самое и самое высокое место. Но жизнь не есть только логика; и
философ поэтому не может быть просто логиком, он должен быть и философом жизни.
Жизнь не уничтожает логику. Наоборот, жизнь только и возможна благодаря своим
идеально-логическим основам. Однако логика не есть жизнь просто, но - момент жизни,
абстрактный момент живого бытия. И чудовищно было бы понимать имя как чисто
логическую структуру. Имя есть живое действие, направляемое от одного живого существа к
другому живому существу. При чем тут логика? О ней может идти разговор только в порядке
абстрактного анализа.
Другими словами, логическая структура есть только один из моментов цельного бытия, и
необходим закономерный переход от чистой логики к другим построениям.
<< Наименование: К анализу понятия смысла ; Автор: Пищугина>>
1.Внутреннее содержание
2.Цель
3.Разум
<< Наименование: Язык и смысл ; Автор: Айдукевич>>
<< Наименование: Обретение способности понимать ; Автор: Богин>>
Понимание есть освоение разумом того, что присутствует или дается неявно
Когда смыслообразующая рефлексия обращается на онтологические картины нашего
опыта (рефлективную реальность), появляются ноэмы - "интенциональные сущности", т.е.
наиболее дробные идеальные образования, способные формировать смыслы как системы. В
этих системах осуществляется внутренняя согласованность устойчивого ядра смысла
[Tragesser 1977]. Ноэмы возникают, по Гуссерлю, благодаря интенциональности актов
сознания, т.е. благодаря их способности указывать на онтологическую конструкцию ("душу")
человека.
Субстанциальность субъективного ("души"), субстанциальность текста и
субстанциальность понимания - три конструкта
Как отмечает далее Н.Г. Алексеев, онтологические конструкции в индивидуальных
сознаниях можно представить только в рамках многослойности. Многослойность
запечатленных онтологических картин - это и есть структура сознания.
Смыслы не хранятся в рефлективной реальности, точнее, они хранятся в виде
онтологизованных, превращенных в онтологические картины, средств, обращение рефлексии
на которые приводит к рефлексии
Интенция - не ассоциация, а (во всяком случае, в повествовательном тексте) "указание на
мир", на мир смыслов человеческого субъекта
Интенциональность есть направленность рефлексии на некоторое "место" (топос) в
онтологической конструкции, в "духе". Ноэма предписывает бытие предмета переживания.
Если этот идеальный объект существует, он и становится объектом, интендированным в
переживании.
"То, к чему отсылает интенциональность, интенциональный предмет, является, согласно
Гуссерлю, не составной частью реальной психики, а идеальным единством,
подразумеваемым как таковое" [Гадамер 1988:274]. При этом интенциональные акты
нацелены на объекты, но не достигают их [Levinas 1990:102], поэтому ноэмы остаются на
периферии онтологической конструкции. Они совокупно дают ситуацию, конфигурация
связей и отношений в которой может превратиться в смысл.
Эти объекты очень разнообразны - от "приверженности такой-то идее" до "свойства быть
деревянным" ("деревянности"). Первый пример - уже смысл, второй - ноэма. Смысл
опосредует интенцию, обращенную на онтологическую картину и представленную нам в
ноэме. Интенциональный акт принимает во внимание и держит в уме ноэму как зачаток
смысла и на этом основании предписывает интенциональный объект, т.е. осмысленное
(наполненное обновленным смыслом) "место в духе" понимающего субъекта. Это "место в
духе" генетически родственно той онтологической картине, которая была "пересечена" в
рефлективной реальности вовне-идущим лучом рефлексии, тогда как "место в духе"
интендировано вовнутрь-идущим лучом рефлексии.
В обоих случаях смысл есть то, что через рефлексию соотносит данный опыт субъекта с
осваиваемым материалом. Ноэмы же - это смысл, взятый одновременно как "смысл вообще"
и как "смысл при понимании" (или при другой организованности рефлексии - при решении,
проблематизации, оценке и пр.)
Без ситуации нет смысла, поскольку смысл - это смысл ситуации, ее идеальное инобытие,
существующее в рефлективной реальности нематериально и неосознанно и лишь
впоследствии время от времени осознаваемое.
Содержания - предусловия смыслов в бесконечном множестве случаев
Вообще смысл - не нечто такое, что может быть только у одного: смысл с самого начала
своего складывания, образования может быть только у многих и между многими.В качестве
составляющей смысла фигурирует важный конструкт - значащее переживание.
В связи с проблемой противопоставленности значения и смысла существует и проблема
противопоставления экстенсиональности и интенсиональности. Значение экстенсионально.
Смысл как интенсия - источник экстенсий (по Фреге). Интенсия включает в себя способ
данности экстенсии. Интенсия - умственный критерий, "благодаря которому можно
применить или отказаться применять данное выражение при наличии представленных вещей
или ситуаций" [Lewis 1944:242]. Интенсия определяет не только индивидуальную экстенсию,
но и весь круг возможных экстенсий.
Значение существует в языке, смысл - в дискурсе [Todorov 1981]. Поэтому значения только
социальны, но оторваны от индивидуальных субъективностей. Именно по этой причине они
не дают возможности охватить сущность. Охват сущности требует рефлексии,
организованность которой есть смыслопостроение. Смысл социален, но при этом и
личностен. Он - часть человеческого
индивидуального бытия, разделенного с другими. Знак может стать сигналом, лишь обретя
смысл, поэтому понимаемое есть смысл, а не значение. Поэтому люди обычно знают, что
такое "брат", но не могут легко определить значение - "ребенок тех же родителей, мужского
пола" . Пользование смыслом не требует знания значения. Сами значения выводятся из
смыслов, и когда говорят, что и смыслы складываются из значений, смешивают [Goldstein
1982] ситуацию учебного овладения языком с помощью словаря и реальную ситуацию
живого общения.
Смысл тяготеет к динамизму, значение - к стабильности, и оба эти признака создают
необходимый баланс в понимании как субстанции
Смысл бывает только в ситуации, тогда как значение внеконтекстно
Как говорит С.Б. Крымский [Крымский 1965], смыслом называют то, что
выражено, - в противоположность значению, т.е. обозначению.
Отметим и другие отличия смыслов от значений - отличия, существенные для понимания
как субстанции. Так, построение значения происходит за пределами мира онтологических
картин - еще одно важное отличие значения от смысла. Смыслы создают все люди, значения
формулируются составителями словарей. Только смыслы могут иметь свойство
неповторимости - еще одно отличие от значения [Айдарова 1983:22]. Значение всегда
социально и только социально, смысл же включает любую меру уникальности
индивидуальных ситуаций деятельности и коммуникации.
Таким образом, значение, денотация, референция, экстенсионал - это область
проникновения в содержательную сторону языковых знаков, это знание знаков, тогда как в
смыслах опредмечено понимание ситуаций.
Баланс смысла и значения - это не только баланс свободы и культуры, это еще и баланс
единства коллектива и развития личности. Знание значений поэтому так же важно для
личного и общественного бытия человека и коллектива, как важно образование и понимание
смыслов.
Если смыслы и средства имеют тенденцию к национальной специфичности, то
метаединицы имеют тенденцию к интернациональной доступности.
Метаединица - точка обзора категоризованных в ней элементов.
Высшие степени категоризации - тема и идея. Тема - категоризация содержаний
(предикаций в рамках пропозициональных структур). Тема организует процесс когнитивного
понимания и те моменты распредмечивающего понимания, которые базируются на процессе
когнитивного понимания.
Художественная идея - в основном то, что усматривает реципиент в том случае, когда это
происходит в соответствии с программой продуцента. Наборы метаединиц должны быть
достаточны для художественной идеи даже количественно: если набор меньше, то получается
не художественная идея, а мотив.
Содержание, в отличие от смысла, обладает явностью, поэтому оно легко
воспроизводится; в этом его важное отличие от смысла.
Отношение человека и к миру внешнему, и к миру собственных смыслов активно: смысл
можно восстановить, и это задача истинностная, но смысл можно и придумать, и это задача
игровая. Учет всех этих признаков смысла позволил Г.П. Щедровицкому [1974:91] дать
классическое определение, учитывающее и потенцию, и реальность языковой игры: смысл
есть "та конфигурация связей и отношений между разными элементами ситуации
деятельности и коммуникации, которая создается или восстанавливается человеком,
понимающим текст сообщения".
В середине ХХ века впервые было высказано мнение [Reichenbach 1947:5], согласно
которому только пропозиции могут быть истинны или ложны. Это положение делает
содержания важным конструктом. Содержание не может быть ни истинным, ни ложным.
Содержание пропозиции есть ситуация, положение вещей, но сама пропозиция - это не
ситуация, а именно пропозиция, лишь несущая содержание. Пропозиция соотносится с
гипотетической ситуацией, гипотетическим положением вещей [Wittgenstein 1979:38],
пропозиция - это как мерка, ситуация - как измеряемая длина [там же: 32]. Пропозиция как
бы говорит: "Эта картина не может (или может) представить ситуацию (положение вещей)
таким способом" [там же: 34]. Мнение, вопрос, приказ - тоже пропозиции, но не в форме
утверждения [там же: 96].
Ю.С. Степанов [1981:136] отмечает, что содержание - это все то, что имеет
пропозициональную функцию. Акт создания пропозиций - это уже предикация. Это же - акт
создания суждений. Предикаты выступают в своей конкретно-языковой форме - как глагол,
предикатив, выражение кванторов, выражение отрицания, союзы, предлоги [там же: 354-355].
В. Вундт [Wundt 1893:96] отмечал, что главная черт концептов (общих представлений)
есть их способность вступать в логические отношения с другими концептами.
Усмотрение содержаний есть акт анализа (презентированного или не презентированного
сознанию), причем этот анализ обращен на пропозицию. Современная когнитивная теория
рассматривает пропозицию как состоящую из предиката и аргументов. Предикат относится к
свойствам и отношениям, аргументы -к индивидам (вещам и лицам). Это верно при
экстенсиональном подходе, при интенсиональном же подходе предикат есть концепт
свойства или отношения, а аргумент - концепт индивида [Van Dijk, Kintsch 1983:113].
Смысл есть идеальное, то есть он составляет содержательную сторону (содержательность в единстве смыслов с содержаниями) деятельности, и он же производен от субъекта как
субъекта освоения мира [Сабощук 1984]. Смысл -источник организации восприятия,
понимания и многих других процессов СМД.
. Смысл не "лежит в наличии", его нельзя "иметь", "единственной формой существования
смысла является его порождение, возникновение в пространстве межсубъектных отношений:
"Смысл - это атом понимания, вмещающий в себя вселенную человеческого общения"
[Морева 1990:69]. Вообще смысл и понимание выступают в единстве, смысл - это
субстанциальная, понимание - процессуальная стороны единого
Смысл лежит между продуцентом, реципиентом и текстом. Поэтому смысл
интерсубъективен и при этом индивидуально-субъективен, принадлежит и тексту и "душам"
участников коммуникации, "субъективен" и одновременно "объективен".
Учет всех этих требований к определению смысла позволил Г.П. Щедровицкому дать
классическое определение: смысл есть "та конфигурация связей и отношений между разными
элементами ситуации деятельности и коммуникации, которая создается или
восстанавливается человеком, понимающим текст сообщения" [Щедровицкий 1974:91].
Слова не несут в себе смысл - они получают смысл, наделяются им только в актах
понимания их человеком... Словесная форма - это превращенная форма бытия смысла,
нередко отчуждаемая от понимающего человека, произносящего или читающего
(слушающего) эти слова, и объявляемая содержащей в себе смыслы". Смыслы существуют
между текстом и понимающим субъектом в результате взаимодействия текста и человека.
Смыслы - искусственно-естественные объекты, то есть нечто рукотворное, но все же
существующее как бы само по себе. Во множестве случаев, особенно в условиях
распредмечивающего понимания, смыслы выступают как эстетические объекты, что
впервые было показано в феноменологии еще в начале ХХ века [напр., Conrad 1908; Conrad
1909].
Смыслы не индивидуальны. Индивидуальными смысловыми организованностями они
становятся только при проекции на индивида, что является предметом изучения психологии.
Гуссерль [Husserl 1965:116] отмечает, что феноменология рассматривает не Dasein, а
сущность.
Смыслы "подведомственны" мышлению, но и мышление, включая процессы рефлексии,
все же вырастает из понимания, одной из организованностей которого является
смыслообразование. Очевидно, понимание, мышление, смыслообразование тесно
переплетены в человеческой деятельности, причем дело касается деятельности отнюдь не
отдельно взятого человека. Поэтому смыслы существуют не "в голове" человека, а в культуре
общества. В силу этого они выступают как ценности, ценности общественного бытия и
общественного сознания.
Ценность смыслов - и в их связи с внетекстовой реальностью, и в их идеальности.
Последняя "обладает значительно большими возможностями оперирования содержанием
объекта по сравнению с практическими действиями" [Тюхтин 1963:5].
Смысл появляется лишь при определенных условиях:
1.
Есть некоторое содержание.
2.
Это содержание взято в определенной модальности.
3.
Есть некоторая ситуация либо в деятельности, либо в коммуникации, либо в том и
другом, но при этом ситуация состоит из элементов.
4.
Эти элементы способны перевыражаться в рефлективных актах.
5.
Часть этих элементов способна еще до образования смысла бытовать в виде
минимальных смысловых единиц - ноэм.
6.
Эти ноэмы участвуют в интенциональном акте, то есть а акте направления
рефлексии.
7.
Ноэмы образуют определенную конфигурацию отношений и связей.
8.
Эта конфигурация служит основанием для интендирования - и как техники, и как
акта указания на топосы онтологической конструкции, что и приводит к перевыражению
ноэматических отношений свойств компонентов онтологической конструкции субъекта.
Ситуации существуют лишь как то, внутри чего существуют связи, восстановление
которых дает смысл. Ситуация дана в виде образа ситуации, а смысл - это переживаемый и
рефлектируемый образ ситуации, ее представленная форма.
Начало смысла - в различии языковой и речевой многозначности, на которое обратил
внимание Ф.А. Литвин [1984:108]. Благодаря этому различию возникают текстовые
ситуации. Речевая многозначность - "естественное следствие знакового характера слова единицы с неоднородным содержанием, во взаимодействии с функциями высказывания, в
котором слово используется в речи." Неоднозначность слова в речи (в тексте) есть одно из
начал смыслообразования; она обусловлена и разнородностью контекста, приводящей к
реализации разных семантических потенций слова, и малоинформативностью (=
неопределенностью) контекста, благодаря чему у реципиента мало данных для установления
некоей единственной семантической программы. Поэтому возникают дополнительные
условия для субъективного выбора - важнейшей ипостаси смыслообразования.
Ноэма представляет собой основание для начала тех действий, которые в конечном счете
выводят к интендированию, к указанию на топос в онтологической конструкции. Она есть
смысл отдельного предмета, способный играть роль направленности рефлексии на топос в
онтологической конструкции.
Действительно, как отмечает Гуссерль [там же: §130-131], именно феноменологическое
описание раскрывает структуру ноэмы.
Смысл, содержание, значение всегда различимы. Смысл стоит особняком.Конечно,
смыслы и содержания взаимодействуют, но все же не смешиваются. Смыслы описываются,
содержания формируются или конструируются в виде суждений, предикаций, умственных
актов.
Содержание есть экстенсионал, то есть то, что два эквивалентных предложения имеют
общего, то есть это и есть истинностное значение. Например, Наталья Никифорова
- бабушка Володи;Н.Н. Седова - мать отца мальчика нашей соседки Оли. То, что является
здесь общим - экстенсионал, то что составляет разницу, индивидное понимание - это
интенсионал [Тондл 1975:188]. Первое речение имеет среди смыслов "сближенность с нами",
второе "приобщенность к объяснительному разговору для посторонних". Между смыслом и
содержанием нет ничего общего, кроме того, что они присутствуют в одном и том же тексте,
но состоят из компонентов, представленных в разных сочетаниях.
Смысл рефлективен: надо спрашивать себя о смысле: "А каков же смысл того, что будто
бы кто-то что-то шепнул ямщику?". Смысл не сводится к эффекту: смысл есть понимаемое,
за пределами понимаемого смысла не бывает.
Различно и место содержания и смысла: содержание дается только в денотации, смысл - и
в денотации, и в коннотации.
Индийский филолог ХIV века [Vicvanatha 1967:29] называл целые поэмы большими
пространствами смысла; пространство смысла и есть место смысла, причем пространство
смысла поддается растягиванию, расширению, вообще - варьированию. В этом пространстве
смысл имеет и референцию - "свой идеальный объект, на который обращена рефлексия.
Усмотреть смысл единиц можно, только связав и соотнеся их. Однако для этого
связывания и соотнесения надо построить то пространство, в котором это делается, а затем
сопоставить эти единицы в этом пространстве.
Смысл не предикативен, тогда как собственно пропозиции непременно содержат
предикацию, причем способы предицирования различны - утвердительный (ассерция),
отрицательный (негация). Единицы пропозиции соотносительны с референтами, денотатами
[Сусов 1980:26]. Содержание есть представленная в тексте ситуация, а это значит, что мы
можем для презентации содержания построить его образ. Действительно, "образность"
(пригодность для создания предметного представления) присуща именно содержанию, а
отнюдь не смыслам, которые возникают более всего из Р/М, тогда как содержание побуждает
более всего Р/мД. Смыслы - не только не образы, смыслы - еще и не сущности.
Трехпоясная схема Г.П. Щедровицкого [1987] может трактоваться как механизм
конфигурирования ноэм. При этом некоторые ноэмы приобретают статус пробудителей
рефлексии в каком-то одном поясе СМД, но некоторые другие ноэмы приобретают статус
пробудителей рефлексии во всех поясах СМД. Ноэма, рождающаяся из осмысления
содержания слова "странный", пробуждает рефлексию Р/М-К, слова "желтый" - рефлексию
типа Р/мД, и т.п.
Смыслы - источники значений
Смысл целого текста складывается из смыслов слов, но не как из их суммы, а как из
результата многочисленных растягиваний
Смысл бывает только в ситуации, тогда как значение внеконтекстно - это относится в
полной мере к любому смыслу, в том числе и к смыслу слова [там же: 99]. Смысл может быть
передан в конкретной коммуникативной ситуации и в рамках одного слова, но для этого
нужно, чтобы в данном употреблении слова сигнификат актуализировал "разные семы из
своего набора". Разные наборы сем дают разные смыслы
Любые факторы общественного сознания, взятые в проекции на любого субъекта и при
этом как-то представленные в тексте, выступают как смыслы и метасмыслы. При этом
текстовой смысл образует континуум, но понимание выделяет отдельные смыслы и
метасмыслы, строит их иерархические партитуры и другие компоненты "грамматики
смыслов".
Наличие системы смыслов - императив существования человека как личности. Если
мышление не построено на усмотрении и производстве смыслов, то это мышление
социетально, но бесчеловечно (Г.П. Щедровицкий). Смыслы - идеальные объекты действительная содержательность культуры, хотя они могут существовать и вне
мыследеятельности. Одновременно смыслы - орудие личности, противостоящей корыстным
требованиям общественной ситуации. Именно смыслы с их относительной стабильностью
позволяют человеку сохранить себя как личность.
Ценности подвергаются оценке, а оценка базируется на характеристиках "поля
напряжения между наличием и отсутствием смысла" [Muеller H. 1987:99].
Классифицируя смыслы, Н.Л. Галеева в своей кандидатской диссертации [1991] построила
такую таксономию: смысл-оценка, смысл-переживание, смысл-ретроспекция, смыслпобуждение, смысл-знание. Фактически это не столько классификация смыслов, сколько
классификация способов их данности, т.е. не только смысловая, но и тетическая
классификация.
Переживание частных разрозненных и отдельных смыслов - это слепое переживание, пока
им не руководит переживание категоризованных смыслов. Оптимизация переживания
смыслов при понимании имеет "базу" уже в восприятии: "Восприятие характеризуется
категориальностью. Это означает, что содержание восприятия не сводится к индивидуальным
признакам, а предполагает нечто общее, частным случаем которого оно является"
По ходу понимания текста реализуется программа схемопостроения. Частные смыслы
образуют развертывающиеся нити, и сходные частные смыслы подвергаются категоризации,
при этом образуются метасмыслы. Множество нитей развертываются одновременно, и
вертикальный срез всех этих нитей образует для каждого данного момента схему
действования при понимании. Поскольку смыслообразование можно трактовать также и как
логический процесс, то не вызывает возражений мнение К. Штирле [Stierle 1980:95], согласно
которому схема строится как средство преодоления линейности простых единиц ради
иерархической концептуальной организации текста.
3. Переживание смыслов и метасмыслов как движение к идее
Художественная идея - это метаметасмысл текста, смысл всех смыслов, самая широкая
конфигурация всех связей и отношений в представленной текстом действительности бытия,
коммуникации, чистого мышления. Идея возникает из схемообразующей рефлексии надо
всем, что есть в тексте и что есть у реципиента "за душой". Художественная идея руководящая динамическая схема действования при понимании текста
Иногда существует и проблема совместимости трех начал:
смысл + содержание + способ данности
По Канту, схемы - это методологические акты мыслительной деятельности человека (в
нашем случае -реципиента текста), вырастающие из категоризации элементов. .... Без схем
нет полноты понимания [Gralssner 1981:29], не используются все ценности, скрытые в
понимаемом, все грани понимаемого, все элементы текста.
Ценность схем действования при понимании весьма велика во многих отношениях. Схемы
действования обеспечивают преодоление разрывности и разбросанности элементарных
смыслов. Возникающие по ходу схематизации метаединицы придают "объективность" и
стабильность (относительную однозначность) элементарным единицам; они делают частные
единицы проверяемыми, выполняют функцию "механизма улавливания знакомого"
Схемы действования при понимании - это и есть схемы развития, то есть схемы,
помогающие реципиенту пережить развитие содержательности текста. Это развитие,
впрочем, не приводит к научности, "логической точности" и пр. Схемы действования выводят
нас к метаединицам, обладающим принципиальной и необходимой донаучностью и
неточностью.
Схемообразующие нити могут развертываться линейно, нелинейно и топологично.
Уже самое возможность представить схемообразующие нити либо линейно, либо
нелинейно, либо топологически - свидетельство того, что набор нитей, образующий схему
действования при понимании как некоторую целостность, может представлен в виде модели.
Эта модель возникает из операций упрощения, позволяющих объединить различные
феномены с единой точки зрения [Eco 1968].
Очевидно, после Канта стало ясно, что смыслы строит сам человек посредством своего
продуктивного воображения. При этом процесс схемообразования может идти без осознания:
множество смыслов и метасмыслов возникает до осознания. "Субъективное" и "идеальное" в
определенном отношении появляются ранее социальности и, следовательно, ранее сознания одного из образующих ее элементов" [Желнов 1981:235]. Сознание идеального возникает
позже, чем само идеальное. Э.Г. Классен [1984:132]: пишет "Постижение идеального сложный и противоречивый процесс. Первоначально сознание его просто не замечает, а
когда замечает, не признает в нем свое творение". Ибо идеальное появляется не из сознания,
а из совместной деятельности людей.
Уже Кант показал, что идеальное (как производимое, так и понимаемое) обладает
способностью изменяться по мере своего развертывания. Следуя традиционной логике, он
говорил, что при этом происходит "подведение предмета
под понятие". При этом "представление о предмете должно быть однородным с
понятием". Однако "чистые понятия" неоднородны с эмпирическими (и вообще
чувственными) созерцаниями". Схема - это "нечто третье", однородное и с категориями и
с явлениями [Кант 1964:220]. Схема трансцендентальна, она позволяет перейти от одного
уровня категоризации к другому уровню.
Стало ясно, что всякое содержание видоизменяется по мере действования субъекта,
понимающего это содержание. Содержание видоизменяется по ходу понимания, - хотя бы
уже потому, что денотаты разворачиваются только в категориальных схемах типа "Вещь свойство" [Лиепинь 1986:24-25]. Дальнейшее обобщение содержания и его сложение
(складывание) и наращивание также происходит по схемам. Освоение содержания
возможно только в рамках категорий. Эти категории могут иметь форму ситуационных
моделей, но таких, в основе которых лежит предицирование:
персонаж есть
время
n; персонаж находится в n; персонаж делает то-то во
n. Наполнения этих n в моделях образуют темы, и схемопостроению для
действования при понимании помогают также наборы наполнений n-единицы
"тематической группы". Благодаря этой "группе" происходят повторы и интеграция как
тем, так и предикаций. Повторы скрепляют текст, создают когезию наравне с анафорой,
эпифорой, подхватом [Н.С. Новикова 1985].
1. Смысл не "дан" в тексте. Есть след рефлексии автора, есть способы пробуждения
рефлексии реципиента, а организованность этой рефлексии даст распредмечивающее
понимание, причем разное для разных граней понимаемого. Если рефлективная
способность автора и реципиента стоят на одном уровне, то получается относительная
полнота понимания.
2.
Смысл не линеен, а существует как некоторый потенциальный объем.
3.
"Границы смысловых единиц не совпадают с границами языковых
единиц" [Черняховская 1983:5].
В рамках пояса М схемообразующие нити выводят реципиента к концептам.
Характерно, что мир концептов принципиально отличается от мира перцептов,
предметных представлений. Ориентировка в концептах тем сильнее, чем в большей мере
они имеют признаки концептов, концептуальность. Так, концепты со многими признаками
классифицируются лучше, чем концепты, имеющие лишь несколько признаков
[экспериментально показано на студентах: Klimesch 1987]. Установка на Р/М при
развертывании схемообразующих нитей позволяет построить процесс схемообразования,
который включает развертывание и синтез множества метаединиц. Поскольку многие из
этих метаединиц суть ценности, процесс схемообразования тем самым есть и процесс
оценивания. Это оценивание, построение оценочных смыслов, может быть
"непроизвольным и для субъекта практически свернутым", имея при этом достаточно
сложную структуру [Понукалин 1984:9].
Сила, которая заставляет развертываться процессу построения схем - это потребность в
смысле, влечение человека к смыслу. Понимать - это "следить за движением смысла в
сторону... бытия-в мире, открытого перед текстом" [Ricoеur 1972]. Смысл не имеет
положения в пространстве и времени, он идеален и "ирреален" [Husserl 1969/1929:§48-50;
тж.: Husserl 1973/1939:64-65], то есть не имеет реальных свойств [Husserl 1950:89]. Смысл
связан со временем через интенциональный акт, но сам по себе он не связан со временем и
длительностью [Fоllesdal 1982]. Схемообразование, с точки зрения Гуссерля, - это часть
сознания, а сознание для Гуссерля - это интенциональная тематизация, создание
идеальных реальностей. Эта тематизация происходит тогда, когда вовне-идущий луч
рефлексии проходит через "отстойник опыта" и "выбирает" там нечто сходное между
собой, причем, как считал Гуссерль, по своим критериям тематизация может быть
оценочной, волевой, аффективной [Husserl 1968]. Иначе говоря, вовнутрь-идущий луч
рефлексии, обладающий направленностью (= интенциональностью), несет тематически
родственные ноэмы, способные конфигурироваться и указать на выбранные топосы
онтологической конструкции.
С этой точки зрения Г.В. Громыко [1984:179] дает и определение понимания вообще:
"Выделение параметров материала оперирования, символизируемых и обозначаемых за
счет отнесения к ним схем, следует рассматривать как основное содержание процессов
понимания".
Вообще переход от семантизирующего понимания к когнитивному есть - в нашем
наблюдении этого перехода - уменьшение референциальности и увеличение
содержательности. В.П. Литвинов [1986:24] характеризует интенсионал как набор
содержательных характеристик, экстенсионал - как набор референциальных
характеристик и добавляет: "Семантика слова характеризуется значением, а семантика
предложения - смыслом".
Процесс когнитивного понимания - это переход от "сырых" исходных данных к их
осмысленному представлению. Когнитивное понимание обеспечивает рост знания,
поскольку в схемах действования наращиваются содержательно важные пропозиции,
несущие познавательно важные предикации. При этом когнитивное понимание "работает"
только с идеализированным представлением объекта познания (с построением его
мысленных моделей), поэтому понимание - не "отражение", а освоение того идеального,
которое получено во всей познавательной работе. Это идеальное - предмет, а не "объект",
не "объективная данность", а та данность, которая дана изучением, исследованием,
наблюдением, выдумыванием, проектированием, чем угодно таким, что заканчивается
некоторым идеализированным представлением. Последнее и есть предмет понимания, а
"истинность" этого предмета лежит за пределами работы понимания. Ученый придумал,
понимающий понял, освоил познанное [Нишанов 1988:11]. Поэтому не только получается
так, что понимание замирает в знании, но еще и так, что понимание обращено на знания.
Понимание синтезирует триаду категорий "практика - понимание - знание" [Кудаков
1984:25]. С помощью понимания, переходящего в знание, можно не только осваивать
предметы, но и осуществлять какие-то операции деятельности. В этом случае к знанию
или к знанию правила обращаются так, как обращаются к слесарным инструментам или
книгам [Ладенко 1984:4].
Схемообразующая рефлексия при когнитивном понимании есть "активизация знания".
В ходе этой активизации строятся гипотезы, которые суммируются, поскольку они
построены на различных базах рефлективных данных, связанных в рефлективной
реальности и со всеми другими базами данных [Haton 1987].
Как мы видим, рефлексия позволяет двигаться от экстенсиональности к
интенсиональности или совмещать экстенсиональность и интенсиональность. Сказанное
относится к рефлексии, характеризующейся фиксацией в любом из поясов СМД. Вообще
говоря, схемы действования при когнитивном понимании должны быть направлены на
создание у реципиента мысленного представления, которое является моделью целого, но
при этом остается достаточно конкретным [см. об этом: Jonhnson-Laird 1983].
В. Вундт [Wund 1983:96] отмечал в конце прошлого века, что главная черта концептов
(общих представлений) есть их способность вступать в логические отношения с другими
концептами.
Концепт подобен атому: он может покинуть одну молекулу только для того, чтобы
присоединиться к другой. Концепты вообще встречаются только в соединениях, как
атомы [Frege 1893:97-98]. Когнитивное понимание - это "понимание смыслов", но
смыслов единиц, существующих только в предикативных отношениях. Концепты
"возникают одновременно с суждением, в котором они приписаны вещам" [Frege 1983:1819]. Весь процесс когнитивного понимания - это перевод линейной последовательности
знаков в представление, а далее - в "воспроизводство, реконструкцию и узнавание их
смысла", то есть смысла предметных представлений. [Кримський 1981:91].
Принципиальное отличие распредмечивающего понимания от когнитивного
заключается в следующем. Когнитивное понимание требует рефлексии над опытом
фактов, получившихся из истинных пропозиций. Распредмечивающее же понимание
требует очищения акта сознания, направленного на рефлективную реальность, от
"переплетения с природой": смысл должен быть чистым смыслом
Когнитивное понимание обеспечивает ноэзис -формирование рефлективной
реальности, распредмечивающее - формирование души и духа. Здесь образование ноэм
приводит к задействованию топосов духа.
Взаимодействие способности смысла создавать объект и создавать субъективность
приводит к тому, что каждый смысл имеет "горизонт" - превышение числа свойств смысла
над числом выводимых из смысла значений. Это развертывание "горизонта" начинается
именно с семантизации и действует далее так, что все следы развертывания остаются и не
исчезают при дальнейшем продвижении понимания. Это трансценденция свойств за
пределы того, что дает первоначально данный смысл.
Чем богаче схема действования, тем больше она помогает пониманию, но богатство
схемы включает в себя в первую очередь потенциальное жанроуказание, оценочное
отношение, указание на связь художественной реальности с внехудожественной и т.п.
Экспектацией называют побуждение к развитию схемы действования.
Экспектация есть нащупывание индивидуации и одновременно - одна их техник
понимания текста. При этом она лишь одна из техник, а по отношению к индивидуации
она есть только начальный, хотя и необходимый этап.
В самом широком смысле индивидуация есть "процедура, которая позволяет отличить
одну вещь от другой" [Петров 1977:12]. Принципиально различаются действия при
индивидуации содержаний и при индивидуации смыслов. Экстенсиональные объекты
индивидуируются по "принципу подставимости", то есть частные случаи "подставляются"
под более общее представление о типе действования при рецепции текста. Что же
касается интенсиональных объектов, в том числе текстов как носителей смыслов, то здесь
возникает потребность еще в чем-то: "В интенсиональных контекстах происходит
нарушение принципа подставимости тожественного" [там же: 14]. Далее В.В. Петров
пишет: "Поэтому ясно, что кроме процедур, направленных на сравнение или
дифференциацию объектов, нужны процедуры, описывающие индивидуальность каждого
конкретного объекта" [там же: 15].
Процессы наращивания содержания, растягивания смыслов, категоризации, появления
метасмыслов и метасредств идут постоянно и являются таким же источником и
основанием для индивидуации, как и подвижность образа автора, соотнесение
индивидуации с типом текста или соотнесение смысла и формы. Индивидуация,
жанроопределение и жанроформирование - в каждом случае не данность, а процесс
развертывания схем действования при чтении и слушании ради понимания. Если бы это
было не так, и жанрообразование, и жанроопределение, вообще вся индивидуация были
бы лишь ретроспективны
Полный герменевтический круг, начинающийся с Р/М-К, может быть представлен в
двух вариантах: (1) Р/МК - Р/мД - Р/М; (2) Р/МК - Р/М - Р/мД.
<< Наименование: О СЕМАНТИЧЕСКОЙ ТРИАДЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА ;
Автор: Костычева>>
Исследовательским инструментарием семантического объема являются понятия
значение и смысл.
Что касается понимания смысла текста, «зашифрованного» автором в линейной
последовательности текстовых элементов, он восстанавливается за счет их
структуирования, вернее деструктуирования1, и не имеет права выйти за границы
комплекса значений, выявленных в тексте.
Представляется очевидным, что смысловой сегмент семантической организации
художественного текста формируется на уровне его парадигматических связей, имеет
имплицитный характер, являясь своеобразным «ключом» для доказательства аксиомы:
понимание текста не есть сумма понимания его элементов. Это не означает, однако, что
смысл – это область исключительно толкования. Смысл – органическая часть знакового
продукта и, следовательно, должен пониматься как реализованная средствами языка,
актуализированная во времени и пространстве (аспектуальные характеристики) задача
автора, связанная с его – личностной – интерпретацией «положения дел» («события»,
«ситуации»).
Представление о двойственной природе смысла, выявляющейся только через
взаимообусловленность факторов автор и адресат, в новом свете позволяет осмыслить и
гениальные положения М.М. Бахтина о природе смысла в области поэтики
художественного текста: «Смыслами я называю ответы на вопросы. То, что ни на какой
вопрос не отвечает, лишено для нас смысла. <…>
Смысл потенциально бесконечен, но актуализоваться он может, лишь
соприкоснувшись с другим (чужим) смыслом, хотя бы с вопросом во внутренней речи
понимающего (курсив наш. – Л.К.). Каждый раз он должен соприкоснуться с другим
смыслом, чтобы раскрыть новые моменты своей бесконечности (как и слово раскрывает
свои значения только в контексте). <…> Не может быть «смысла в себе» – он существует
только для другого смысла, то есть существует только вместе с ним» [11, c. 350–351].
Смысл – теоретическое пространство, связанное с уровнем речи автора, создаваемое
интерпретатором в связи с выявлением принципа семантической организации текста, т.е.
структуры (семиотический принцип анализа). Концепт – теоретическое пространство,
связанное с уровнем речи читателя, создаваемое интерпретатором по мере постижения
смысла и его сопоставления с аналогичными инвариантными образами мира
(коммуникативно-прагматический принцип анализа). Значение и смысл соотносятся с
концептом как основание и следствие, понимание и интерпретация, интерпретирующий
словарь и интерпретирующая энциклопедия или, образно говоря, семантический объем и
семантическая масса.
<< Наименование: Триада бытия ; Автор: Сагатовский>>
Общая структура сознания – это структура интенционального акта, ибо сознание всегда
на что-то направлено, всегда есть сознание о…: сознание – предмет (в широком
гуссерлевском смысле этого слова); отключаясь от специфики сознания, мы переходим к
структуре «предмет – предмет» ( aRb ).
<< Наименование: Археография событий ; Автор: Гиренок>>
Смысл — это уровень, на котором событие делается приемлемым, растворяется в
повседневности. Мир приемлет тебя на уровне твоей бессубъектности, а ты приемлешь
мир на уровне его беспредметности. Смысл лишает событие его событийного состава, а
событие обессмысливает смыслы. Потому что смыслы устанавливаются не на уровне
понимания события, а на уровне его обживания, энергетика которого задается в
пространстве жеста. В жесте нет ничего, что было бы дано помимо жеста. Поэтому-то в
нем и определена природа беспредметных слов. Например, добро — это слово-жест, а не
установившийся смысл. Добро, как и Бог, не имеет смысла. Жест бессмысленен, но он
делает возможным существование смысла, обновляя энергетику повседневности.
Событие, как атом, не несет в себе никаких значений, обнаруживая абсолютную
непроницаемость для смысла. Пространство встречи события и смысла рождает
патологии, археография которых невыразима ни на языке события, ни на языке смыслов.
«Как это понимать?» — этот вопрос порожден бессмысленностью событийного порядка,
за которым неизменно следует иной вопрос — «что делать?», как с этим жить. В этой
озабоченности событием создается напряжение смысловой приемлемости мира. В
необратимости события заканчивается археография события и начинается археография
смысла. Где же, в каком пространстве рождаются события и совпадает ли оно с
пространством рождения смыслов?
Событие торопит время, развертывая один за другим свои модусы. Быть в это время —
значит где-то находиться. Напротив, смысл тянет время, укрываясь в спокойном
повторении одного и того же. Быть в пространстве смысла — значит быть оседлым, т.е.
множественно укореняться в едином. Потому что пока есть единое, существует и замысел.
А пока есть то, что за мыслью, существует и смысл. Иными словами, археография
события интеллигибельна. Археография смысла — заумна.
Ведь мы ничего не могли бы сказать о том, что существует, если бы «что» вытекало из
существования. Поскольку всякое существование предполагает то, что существует,
постольку сущность предшествует существованию. Но смысл — это не сущность. Это
результат обживания мира. Укорененность в почве. И поэтому смысл существует, если
хотят, чтобы он существовал.
Смысл нельзя определить конечным набором слов. Нет предмета смысла, данного
помимо смысла. Например, смысл радости — это радость, а не что-то существующее
помимо радости. Смысл, если он есть, то есть для меня, а не для внешнего наблюдателя. В
нем извлекается опыт встречи внутреннего плана жизненного мира с внешним, а не опыт
встречи с другим сознанием. Всякий смысл обитаем, потому что он неразумен.
Смысл — это след, оставляемый на человеке сцеплением поверхности и изнанки
жизненного мира. Если это сцепление произошло, то на одной стороне жизненного мира
появляются предметы, а на другой стороне — смыслы. И без мерцания этих смыслов
непонятна логика жизни, структура повседневности. То есть не суждение является
первичным отношением в жизненном мире, а восприятие. Потому что восприятие здесь
является смысловым, а не предметным. Оно выделяет и различает не на основе
предположения, а не выходя за свои собственные пределы. У человека нет свободы
воспринимать или не воспринимать. Но всякий человек может принять или не принять
воспринятое.
Археологию события я начинал с описания вопроса «что это?». Следуя логике
высказывания, я пришел к выводу о том, что событие и смысл противостоят друг другу,
являясь чем-то противоположным. События текучи. Смыслы устойчивы. Они сдерживают
события, тянут время и благодаря этому затягиванию возникает порядок. Традиция. И
что-то в мире возможно вне зависимости от ума, безотносительно ко времени бытиястановления. Тебе нужно всего лишь взять себя в руки, войти в берега. Но войти в берега
можно, если ты из них когда-то вышел. Вышел и попал в состояние несобранности,
несвязности.
Коммуникации не привязаны к каким-нибудь территориям. У них нет места.
Вненаходимостью коммуникаций обеспечивается существование временного. Временное
как коммуникация не нуждается в границах, территориях, протяженностях. У временного
есть среда, которая заменяет границу. Иными словами, коммуникация является тем, у чего
нет границ, но есть среда. Человек — не элемент временного, не часть коммуникации,
потому что если бы он был элементом временного, то у времени появилась бы
протяженность и событие противопоставило себя смыслу. Люди — окружение
временного. Среда коммуникаций, а если общество понимать как коммуникацию, то люди
предстанут тогда не как часть общества, а как среда социума.
<< Наименование: Человек как смысловая модель мира ; Автор: Агафонов А.Ю.>>
<< Наименование: ОТКРЫВАЯ СОЗНАНИЕ ЗАНОВО ; Автор: Серль Д.>>
<< Наименование: Современная западная философия ; Автор: Зотов А.Ф.>>
Теперь о мышлении. Мышление, согласно Делезу, - это не техника оперирования
понятиями и не "отражение объективной реальности в сознании субъекта". Хотя мозг он и
называет "мыслящей машиной" и даже квалифицирует такой тезис как
материалистический, но эта "мозговая машина" не рождает сознание, а скорее
обеспечивает его - подобно тому, как система переключателей обеспечивает уличное
освещение.
1 Напомню еще раз, что Маркс определял "слово" как "непосредственную
действительность мысли".
Предварительно еще раз обратим внимание на примечательные перемены, которые
произошли с трактовкой "языка" в западной философии. После ниспровержения
гегельянства он занял место "Абсолютного духа", стал "действительным сознанием",
"субстанцией культуры", "непосредственной Действительностью мысли" и пр., и пр.
По отношению к этому "дискурсу как таковому" язык (любой язык, "язык вообще")
выступает скорее как материя дискурса. Эта материя обеспечивает возможность
построения целой иерархии идеальных форм. Нет ничего удивительного в том, что Жиль
Делез сделал шаг по этому пути, открыв одну из ступеней в иерархии идеальных форм форму смысла.
. Так, в новых условиях, в новом материале, с помощью новых формулировок
воспроизводится древний как само человечество мыслительный "архетип": всякое
изначальное состояние есть "хаос", который затем трансформируется в более или менее
организованный "космос". Это мы находим как у исследователей познавательного
процесса, так и в эволюционистских концепциях естествоиспытателей [1]. Кстати, нечто
похожее мы без особого труда обнаружим также и в представлениях многих деятелей
современного искусства о процессе собственного творчества.
Потому, что в человеческом бытии изначальна (может быть, лучше сказать - базисна)
не система экзистенциалов, не "конструкция" из экзистенциалов, а именно хаос!
Они учили, что "в конечном счете существует единство всех тел в стихии первичного
Огня" [1]. Тела возникают и существуют изначально так, что для них и их положений есть
только одно измерение времени - настоящее. В самом деле, если их "изначальное и
подлинное" бытие - бытие "в составе" Огня (или, что то же самое, в том потоке, суть
которого составляет "текучесть"), то у "вещей" как таковых в их истоках нет и не может
быть ни прошлого, ни будущего. А если это верно, то в таком мире таких "вещей" не
может быть причинно-следственных связей. Их единство, то есть их совместное
существование, может быть выражено разве что понятием "судьбы", вовсе не
тождественном понятию абсолютной детерминированности, связывающей "прошлое" с
"настоящим" и "будущим". У них "общая судьба": каждое тело, в определенном смысле,
есть "причина" любого другого. Это их единственная связь.
И даже отбросив "идеальность" как особое бытие в смысле Платона вместе со всем
прочим "метафизическим хламом", мы не можем отбросить и "поверхностные эффекты",
"события".
Таким образом, сознанию аналитика в языке открывается проблема дуальностей. Сама
по себе в философии она отнюдь не нова: отношение материи и духа, природы и сознания
- это та "архаическая" дуальность, в которой Делез обнаруживает новые нюансы,
отбросив, в стиле позитивистской традиции, ее метафизическую составляющую. Здесь
дуальности - это характеристики мира, "состоящего" из предложений и того, что этими
предложениями выражается, а не из двух противостоящих друг другу или
взаимодействующих друг с другом метафизических начал.
Связывает же серии между собой, заставляя их постоянно меняться, "парадоксальный
элемент", "различитель", который принадлежит сразу им обоим. Но в одной он выступает
как неистощимый "избыток", а в другой - как неистребимый "недостаток" (вроде
кочующего "пассажира без места" в одной "серии" и аналогичного "места без пассажира"
в другой). Этот парадоксальный элемент - сразу и эзотерическое слово, и эзотерический
объект, благодаря которому осуществляется нескончаемый процесс "наделения смыслом
как означающей, так и означаемой серий" [2].
<< Наименование: ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ СМЫСЛА ЖИЗНИ ; Автор:
Терехович>>
Как сформулировал Владимир Соловьев: «Понять смысл какой-нибудь реальности,
какого-нибудь факта, ведь и значит только понять его в его взаимоотношении со всем, в
его всеединстве… Внутренняя связь всего (всеединство) есть истина» (3).
Ирвин Ялом, пытаясь разделить смысл и цель, интуитивно пришел к такому
определению смысла: «Смысл обозначает ощущение значения, целостности, связности,
некоего порядка… Поиски смысла подразумевают поиски связи. «Цель» относится к
намерению, задаче, функции» (5).
Изучение смысла – это не один из множества вопросов онтологии, это ее главный
вопрос.
<< Наименование: Разбрасываю мысли ; Автор: Налимов>>
Сам процесс мышления (обретения новых смыслов) интуитивен. Исходные посылки
порождаются спонтанно на смысловом континууме. Затем они редуцируются к
семантическим дискретам и раскрываются через логически формулируемые тексты.
Моя исходная позиция состоит в утверждении, что смыслы изначально заданы в своей
потенциальной, непроявленной форме.
Понимание - это не только гносеологический, но и онтологический процесс: вновь
обретенные смыслы
создают новые условия бытия.
<< Наименование: Онтология субъективного(2007) ; Автор: Иванов Е.М.>>
Всякая отдельность, обособленность — предполагает и некоторое единство,
преодолевающее эту обособленность. Лишь на фоне единства эта обособленность только
и может быть мыслима. Например, если я мыслю себя отдельным, обособленным, то я
должен мыслить и то целое, от которого я себя отделяю.
Таким образом, неклассическая физика вполне подтверждает тезис Шопенгауэра “без
субъекта нет объекта”. Актуальная событийная реальность, как в микромире, так и в мире
околосветовых скоростей — существует лишь соотносительно с субъектомнаблюдателем, существует лишь как “внешний” коррелят эмпирической личности.
Индивидуальность “духа” – это не индивидуальность отдельных устойчивых черт
личности, а индивидуальность программы развития и совершенствования эмпирической
личности.
Создается впечатление, что эти константы кем-то тщательно подобраны — именно с
тем расчетом, чтобы сделать жизнь в нашем Мире возможной. Кроме того, особенно
точно должны быть подобраны начальные условия. Для сотворения Вселенной, близкой
по своим свойствам к той, в которой мы живем, начальные условия должны быть заданы в
фазовом пространстве “возможных вселенных” с точностью, составляющей 1/1010123 от
объема всего этого фазового пространства! [148 с. 277].
В последнее время существенно изменились представления о том, каким образом в
ходе эволюции происходили крупные изменения организации (ароморфозы). Оказалось,
что во многих случаях новые черты организации возникают не в какой-то одной
эволюционной линии, а в нескольких, развивающихся параллельно. При этом сходные
признаки иногда появляются в разных линиях почти одновременно, а иногда - в разное
время и даже в разном порядке. Данные признаки постепенно накапливаются, пока,
наконец, в одной или нескольких линиях они не проявятся все вместе. Так, например,
происходила эволюция млекопитающих, птиц, членистоногих. Здесь очевидно
проявляется закономерный характер эволюции. В какой-то момент как бы появляется
новая «идея» - например, идея птицы или млекопитающего. И во многих разных группах
независимо друг от друга начинают развиваться сходные признаки, хотя, нередко, весьма
разными путями [121].
<< Наименование: Экология разума ; Автор: Бейтсон Г.>>
"Смысл" можно рассматривать как приблизительный синоним слов "паттерн",
"избыточность", "информация" и как ограничение внутри следующей парадигмы.
Сущность и raison d'etre ("смысл существования" - франц.) коммуникации состоит в
создании избыточности, смысла, паттерна, предсказуемости, информации и/или
наложении "ограничений" на случайность.
Наконец, существует особая форма "знания", которая обычно рассматривается скорее
как адаптация, чем как информация. Акула прекрасно сформирована для движения в воде,
однако геном акулы определенно не содержит непосредственной информации о
гидродинамике. Скорее нужно предположить, что геном содержит информацию или
инструкции, комплементарные гидродинамике. В геном акулы встроена не
гидродинамика, а то, чего она требует. Аналогично: мигрирующая птица, вероятно, не
знает пути к месту назначения ни в одном из вышеприведенных смыслов, однако может
иметь комплементарные инструкции, необходимые для полета в правильном направлении.
Утверждение Самюэля Батлера, что чем лучше организм "знает" что-либо, тем менее
сознательным он становится е отношении этого знания; например, существует процесс,
посредством которого знание ("привычка" действия, восприятия или мышления) стекает
(sinks) на все более и более глубокие уровни разума. Этот феномен, являющийся
центральным для дисциплины Дзен (см.: Херригель "Дзен и искусство стрельбы из лука"),
также относится ко всем искусствам и к любому мастерству.
Демонстрация Адальбертом Эймсом (Adalbert Ames) того факта, что сознательные
трехмерные визуальные образы, которые мы создаем из того, что видим, создаются
процессами, включающими математические предпосылки перспективы и т.д.
Использование этих процессов полностью бессознательно, и мы не имеем над ними
волевого контроля. Изображение стула в перспективе Ван Гога оскорбляет сознательные
ожидания и скрыто напоминает сознанию о тех вещах, которые были (бессознательно)
приняты как нечто само собой разумеющееся.
Это касается и мастерства. Факт мастерства указывает на присутствие в действиях
крупных бессознательных компонентов.
Все указывает на то, что мысли первичного процесса и операции по сообщению этих
мыслей другим в эволюционном смысле более архаичны, чем сознательные операции
языка. Это имеет значение для всей экономики и динамической структуры разума.
Возможно, Самюэль Батлер первым отметил, что лучше всего мы знаем то, что меньше
всего осознаем, т.е. процесс образования привычки выглядит как "отекание" знания на
менее сознательные и более архаичные уровни. Бессознательное содержит не только
нечто болезненное, что сознание предпочитает не исследовать, но также многое настолько
знакомое, что исследования не требует. Следовательно, привычка - это основной способ
экономии сознательных мыслей.
Из этого следует, что все организмы должны удовлетворяться довольно небольшой
сознательностью, и если сознательность вообще имеет какие-то полезные функции (что,
возможно, верно, однако никогда не было доказано), то задачей первостепенной важности
будет экономия сознания. Ни один организм не может позволить себе осознавать то, с чем
он может справиться на бессознательных уровнях.
Мир, в котором мы живем, - это мир петлевых структур, и любовь может выжить, если
только ее эффективно поддержит мудрость (т.е. ощущение или осознание факта
закольцованности).
У балийцев (см., например, Bateson, 1941) мы обнаруживаем другой паттерн, остро
контрастирующий как с нашим собственным, так и с тробриандским. Воспитание детей
таково, что они обучаются видеть жизнь как состоящую не из последовательностей,
направляемых волевым усилием и завершающихся удовлетворением, а из механических
циклов, содержащих удовлетворение в самих себе. Этот паттерн до некоторой степени
связан с тем паттерном, который рекомендует д-р Мид, т.е. скорее с поиском ценности в
самом действии, нежели с трактовкой действия как средства достижения цели.
Наш подход основан на той части теории коммуникации, которую Рассел назвал
Теорией Логических Типов (Whitehead, Russell, 1910). Главное положение этой теории
состоит в указании на принципиальную разрывность (discontinuity) между логическим
классом и его членами. Класс не может быть членом самого себя, и ни один из членов
класса не может быть самим классом, поскольку понятия, употребляемые для обозначения
класса, находятся на другом уровне абстракции - принадлежат к другому логическому
типу, нежели понятия, употребляемые для членов класса. В формальной логике делается
попытка придерживаться этого различения класса и его членов. В психологии же
реального общения, как мы утверждаем, это различие постоянно и неизбежно
игнорируется (см.: "Теория игры и фантазии" в этой книге), и мы a priori можем ожидать
возникновения в человеческом организме патологии, если в коммуникации между
матерью и ребенком имеют место определенные формы такого смешения. Мы
постараемся показать, что в своем крайнем выражении эта патология проявляется в виде
симптомов, формальные характеристики которых заставляют квалифицировать ее как
шизофрению.
<< Наименование: Алгебра конфликта ; Автор: Лефевр>>
Основной процедурой в процессе принятия решения является осознание ситуации. Что
скрывается за этим термином? Интуитивно чувствуется, что осознание с операциональной
стороны это резкий переход, скачок: то, что дo было скрыто, после оказывается перед
глазами.
<< Наименование: ОНТОПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ПЕДАГОГИКА ; Автор: Менегетти
А.>>
Каждый субъект - это сгусток жизни, ограниченный пространством, на который
воздействуют различные силы, встречи, взаимодействие, семантическое поле, поэтому он
не может уклониться от ответственности за свое существование. Взаимодействие с
реальностью следует из самого факта существования. Если я попытаюсь заслониться от
нее своим невежеством, то явления и люди все равно проникнут в меня, но уже действуя
без меня и против меня, ответственность рождается от того, что человек обречен
существовать в среде.
Из неизбежности этого двуединства (человек - среда) и выходит необходимость сознания.
Сознание - это постфактум, результат ответственности.
<< Наименование: Психология смысла ; Автор: Леонтьев Д.А.>>
Единица физических систем есть связь, единица живых организмов - значимость.
Координация на основе физических законов не исчерпывают феномены жизни, оставляя
остаток подчиняющийся иному виду координации - координации на основе смысла. (18)
Смысл - основной двигатель челвека (Франкл, 37) (У животных нет смысла.)
Смысл должен находится всегда впереди бытия (Франкл, 37)
Смысл предполагает цель. Нет цели нет и смысла. (46)
Смыслы редко бывают одиночными чистыми. Чаще они комплексные. (47)
Динамика смысла определяется метафорой, схватывания, релевантности, иносказания.
(64)
Смысл - чувственное переживание ситуации.(65) Смысл всегда внутри (хотя
проецируется вешними событиями). (Долг, желание, мысль и чувство как целое)
Смысл - это глагол. (72)
Смысл принадлежит не предмету, а деятельности. Лишь в деятельности предмет
выступает как смысл.
Смысл как фильтр верхнего уровня к нижележащим уровням (Асмолов, 91)
Смысловая структура как саморегуляция. (99)
Смыслообразование как высший уровень психической деятельности (Братусь (ядро
личности), 100)
Смысл это всегда не только смысл чего-то, но и по отношению к чему-то (162)
Смысл - это отношение между субъектом и объектом. (165)
<побуждкние, ,, матив,> Матив один - целей много.
Если потребости толкают нас, то ценности притягивают (Франкл, 226) Ценности мы
воспринимаем как нечто внешнее к миру, задавая "вектор деятельности
Для чего?- почему?
Теологичность - каузальность. (292)
Смыслообразующий конструкт: Субъект (для кого), носитель (смысл чего),
смыслообразуемый источник (или под ним еще), связь между носителем и источником
смысла блогадаря которому првый приобрел смысл.
Символ - выражение смысла.
<< Наименование: Логика добра ; Автор: Моисеев В.И.>>
Основной признак смысла – осмысленность, т.е. оправдание существования. Поэтому
по определению не может быть смыслом то, что теряет такую оправдательную силу
субъектного бытия. Разочарование в смысле – это contradictio in agjecto. Если в чем-то
можно разочароваться, то это не смысл. Это не сам смысл, но нечто временно и условно
осмысленное. Сам смысл, смысл-в-себе не может потерять самого себя, не может
перестать быть смыслом, не может сопроводиться разочарованием. Здесь явная связь
логики смысла и логики абсолютного у Соловьева. Смысл жизни субъекта – это
возведение его жизни до бытия абсолютного.
<< Наименование: Феноменология восприятия ; Автор: Мерло-Понти М.>>
Сущность сознания состоит в том, что оно предоставляет себе мир или миры, то есть
ставит перед самим собой собственные мысли как вещи, и оно обнаруживает свою силу,
рисуя эти пейзажи и покидая их в одном неразделимом акте. Структура мира и ее двоякий
момент накопления и спонтанности находятся в центре сознания, и именно в виде
«нивелировки» мира мы сможем понять все интеллектуальные, перцептивные и
двигательные расстройства Шнайдера, не сводя их друг к другу.
Говорят, что события обладают смыслом, когда они представляются нам как
реализация или выражение какого-то единого замысла. Смысл для нас существует, когда
одна из наших интенций исполняется или, наоборот, когда какое-то многообразие фактов
или знаков готово к тому, что мы их принимаем и понимаем, в любом случае, когда одно
или множество определений существуют как... представления или выражения чего-то от
них отличного.
<< Наименование: Избранное. Тотальность и Бесконечное ; Автор: Левинас Э.>>
Иметь смысл значит помещать себя относительно абсолюта, то есть исходить из той
инаковости, которая не исчерпывается ее восприятием. Такого рода инаковость возможна
лишь как чудесное изобилие, как неисчерпаемый избыток внимания, возникающий
благодаря постоянно возобновляющимся усилиям языка, направленным на прояснение
собственного проявления. Иметь смысл значит научать чему-то или самому научаться,
говорить или иметь возможность быть высказанным.
В действительности зрелище можно наблюдать, только если оно имеет смысл.
Осмысленное не является постериорным по отношению к «увиденному», к чувственно
воспринятому, — сами по себе они незначительны, и наше мышление способно их
смешивать либо как-то видоизменять в соответствии с априорно принятыми категориями.
В действительности значение сохраняется только в условиях разрыва конечного единства
самодостаточного бытия. Вещи начинают приобретать значение в озабоченности бытием,
которое еще «в пути». Именно из этого разрыва извлекается само сознание.
Интеллигибельное должно быть связано с неудовлетворенностью, временной нехваткой
бытия, с его пребыванием в незавершенности.
Жизнь не есть простое желание быть, онтологическая забота (Sorge) жизни. Отношение
жизни к условиям самой жизни становится пищей этой жизни и ее содержанием. Жизнь
— это любовь к жизни, отношение к содержаниям, не являющимся моим бытием, но они
мне дороже, чем мое бытие: мыслить, есть, спать, читать, работать, греться под солнцем.
Отличные от моей субстанции и вместе с тем образующие ее, эти содержания определяют
цену моей жизни. Сведенная к голому существованию, подобному существованию теней,
увиденных Улиссом в аду, жизнь превратилась бы в тень. Жизнь — существование, не
предшествующее собственной сущности. Сущность — это цена существования, ценность
же здесь конституирует бытие.
Наслаждение, счастье — это наивысшие отношения.
Наслаждение — это не психологическое состояние, одно из многих, не эмоциональная
тональность, как говорит эмпирическая психология; оно — дрожь, мое внутреннее
содрогание. Мы постоянно находимся здесь на второй ступени, но это еще не уровень
рефлексии. Счастье, к которому мы устремляемся просто в силу самого факта жизни, на
деле всегда по ту сторону бытия, где создаются вещи. Счастье — это завершение; но
память о вдохновении сообщает ему характер осуществления, который стоит большего,
чем невозмутимость духа. Чистое существование — это невозмутимость духа, счастье —
осуществление. Наслаждение состоит из воспоминания о жажде, оно — утоление жажды.
Наслаждение — это акт, который помнит о своем «могуществе».
Мы уже говорили, что «жить чем-то» не означает просто черпать в чем-то жизненную
энергию. Жизнь состоит не в том, чтобы находить и потреблять горючее, поставляемое
дыханием и пищей, а в том, чтобы, если можно так выразиться, вкушать пищу земную и
небесную.
Нужда и наслаждение не соответствуют понятиям активности и пассивности, даже если
они сливаются в понятии конечной свободы. Наслаждение, получаемое от принятия пищи,
являющейся «иным» в жизни, есть независимость sui generis, независимость счастья.
Жизнь, являющаяся жизнью «чем-то», есть счастье. Жизнь — это эмоция, чувство. Жить
значит наслаждаться жизнью. Разочарование в жизни имеет смысл лишь потому, что
жизнь изначально является счастьем. Страдание — это внезапная утрата счастья, но было
бы неверно говорить, что счастье это отсутствие страдания. Счастье состоит не и
отсутствии нужды, за которой обязательно признают тиранический, насильственный
характер, а в удовлетворении всех потребностей.
Скажем еще несколько слов о различии между потребностью и Желанием. Испытывая
потребность, я могу вкушать от самой реальности и испытывать удовлетворение, усваивая
«иное». В.Желании нет ни «вкушения» бытия, ни сытости: в нем передо мной — будущее
без вех. Ибо время, которое предполагается потребностью, мне дано Желанием. Человеческая потребность уже основана на Желании. Следовательно, у потребности есть время,
трудясь, обратить «иное» в «Тождественное».
Мир, в котором я живу, это не то, что просто-напросто находится передо мною, или то,
что осуществляется одновременно с мышлением и с его конституирующей свободой: мир
— это то, что обусловливает и предшествует. Мир, который я созидаю, кормит меня и
окружает со всех сторон. Он — моя пища и моя «среда». Нацеленная вовне
интенциональность в ходе своей нацеленности меняет направление, становясь внутренней
по отношению к конституируемой ею интериорности, исходит, в определенном плане, из
точки, куда она направлялась, признавая себя уже свершившейся в своем будущем, живет
тем, что она мыслит
Любовь к жизни не похожа на заботу о жизни, которую можно было бы свести к
пониманию бытия, или к онтологии. Любовь к жизни любит не бытие, а счастье быть.
Жизнь, которую мы любим, это наслаждение жизнью, чувство удовлетворения, уже
ощущаемое в отрицании его, в отказе от удовлетворения во имя удовлетворения.
<< Наименование: Принцип предельных обобщений ; Автор: Прокопчук>>
1.4 Смысловая реальность. Предельные смыслы
В первом приближении смысл можно определить как отношение между субъектом и
объектом или явлением действительности, которое определяется местом объекта
(явления) в жизни субъекта, выделяет этот объект (явление) в образе мира и воплощается
в личностных структурах, регулирующих поведение субъекта по отношению к данному
объекту (явлению) [48, 89].
Изменив смысловую систему, идею, под действием которой находится наблюдатель
или коллектив, можно радикально изменить его поведение и решения в одних и тех же
информационных и материальных обстоятельствах. Это общий принцип когнитивного
управления [18, 89].
Смысл является особой философско-психологической реальностью, несводимой к
другим явлениям. Понятие смысла соотносимо и с объективной, и с субъективной, и с
интерсубъективной (групповой, коммуникативной) реальностью. Смысловая реальность
проявляется в многообразии своих форм и образует единство, по меньшей мере, трех
сторон или аспектов ее рассмотрения [17, 58, 89]: онтологического, феноменологического
и деятельностного.
<< Наименование: Симия. Прояснение смысла слов, поступков, явлений ; Автор:
Вашкевич Н.>>
Между тем телесный (физический) уровень организации мира касается только небольшой его части, той части, в которой взаимодействие тел происходит в рамках
пространства и времени. Идеи - а именно ими, оформленными в слова, управляется мир принадлежат вечности, где нет ни времени, ни пространства. Например, идея, что гелий в
четыре раза тяжелее водорода, если истинна, то истинна вечно и везде. Мир устроен не
так, как толкуют нам физики. К счастью, они стали ужe публично признавать, что не
понимают, что происходит. А не понимают потому, что не понимают слов, не понимают
даже своих физических и математических терминов.
Мир семантики
Помимо мира материи есть мир семантики, который состоит из значений и смыслов.
Имеются в виду прежде всего значения и смыслы слов. Мир семантики, как и мир материи, бывает явленный и сокрытый. Явленный мир семантики складывается из явленных
значений слов.
Кроме явленных значений имеются скрытые значения, или этимоны (сравните с
термином атомы).
Слово - инструмент нашего общения. Самое главное его свойство - значение. Все
слова имеют значение. Благодаря ему, когда мы слышим или видим слово, в нашем
сознании возникает образ вещи, которую слово обозначает.
Морфемы. Слова делятся также на значимые части. Минимальная значимая часть
слова называется морфемой.
<< Наименование: РОЖДЕНИЕ СМЫСЛА ; Автор: ПЕЛИПЕНКО>>
Так, есть основания предполагать, что все психические способности для смыслогенеза
имелись уже в среднем палеолите, но существовали порознь, вне связи между собой.
Появляясь в разных когнитивных полях, они лишь к верхнему палеолиту оформились в
единый психический контур. Возможно фактором, определяющим нейрофизиологический
аспект формирования этого контура, явилась функциональная асимметрия мозга, а также
развитие лобных долей.
Итак, первый постулат смыслогенетической теории гласит: способность к порождению
смыслов составляет коренное отличие человека от животного. Но что же такое смысл?
Общее определение звучит так: смысл есть дискретное психическое состояние,
выраженное в кодах.
Итак, общая формула смыслогенеза предстаёт как последовательность следующих
позиций:
1.
Спонтанные аритмические задержки и разрывы психического потока,
связанные с переживанием экзистенциальной прострации и шоком отчуждения.
2.
Фиксация психики на внеположенном нечто (иное) и установление с
ним партиципационной связи с неосознанной целью преодоления дуализующего
отчуждения: я – иное.
3.
Ситуационное снятие отчуждения путём частичного восстановления
всеобщей эмпатической связи через партиципационное единство.
4.
отчуждения.
Разрыв партиципационной связи и переживания вторичного
5.
прафеномена.
Создание психического образа вторично отчуждённого иного как
6.
Экспликация образа прафеномена как синкретического единства вещи
и кода и вторичное установление с ним партиципационного отношения, т.е.
собственно рождение смысла.
7.
Коллективная (социальная) апперцепция смысла и его трансляция с
последующим прагматическим его использованием в качестве медиатора в становящихся
субъект-объектных отношениях социального коллектива с окружающим миром.
Оппозиция я – иное, которую можно по иному обозначить как оппозицию самость –
инокость, – это отправная точка всего смыслогенетического процесса,
осуществляющегося в режиме оперирования бинарными оппозициями (другого, впрочем,
и не существует).
<< Наименование: ПРИНЦИП СТАНОВЛЕНИЯ И ЕГО РОЛЬ В СУДЬБЕ
МЕТАФИЗИКИ ; Автор: Маркин П.М.>>
Понятие смысла морфологически и этимологически связано с конечностью,
завершенностью, дискретностью.
<< Наименование: ЭПИСТЕМОЛОГИЯ ЦЕННОСТЕЙ ; Автор: Микешина>>
В последние годы я обратила внимание на то, что в любом познании существуют
базовые операции познавательной деятельности, которых можно вычленить, по крайней
мере четыре, но, по-видимому, в опыте познавательной деятельности их больше. Они
известны, но не все из них, присутствуя в знании, осознаются в эпистемологии как
всеобщие и фундаментальные. Это операции репрезентации, категоризации,
интерпретации и конвенции, каждую из которых мне было важно исследовать как
феномен, включающий ценностные ориентации субъекта (гл. II). Соответственно
рассмотрены ценностная составляющая репрезентации и категоризации, аксиологические
проблемы и мировоззренческие аспекты интерпретации. Конвенции — операции
познания, порожденные коммуникативной природой познания, исследуются как формы
его социокультурной и ценностной обусловленности. Обращение к научному познанию
предполагает, что каждая из этих операций получает свою «спецификацию»,
дополнительные конкретные черты в каждой из конкретных наук.
<< Наименование: Логика смысла ; Автор: Делёз Ж.>>
Смыслы порождаются - порождаются Событием... (переводчик)
Отсюда вывод: смысл пребывает в верованиях (или желаниях) того, кто выражает себя.
"Когда я беру слово,- говорит Шалтай-Болтай, - оно означает то, что я хочу, не больше и
не меньше... Вопрос в том, кто из нас здесь хозяин - вот и все!"
Обусловленное всегда отсылает к условию, а условие - к обусловленному. Чтобы
условию истины избежать такого же дефекта, оно должно обладать собственным
элементом, который отличался бы от формы обусловленного. То есть в нем должно быть
нечто безусловное, способное обеспечивать реальный генезис денотации и других
отношений предложения. Тогда условие истины можно было бы определять уже не как
форму концептуальной возможности, а как некую идеальную материю или идеальный
"слой", то есть не как сигнификацию, а как смысл.
Смысл - это четвертое отношение предложения. Стоики открыли его вместе с
событием: смысл - выражаемое, в предложении - это бестелесная, сложная и
нередуцируемая ни к чему иному сущность на поверхности вещей; чистое событие,
присущее предложению и обитающее в нем.
А лучше так: возможно, смысл - это нечто "нейтральное", ему всецело безразлично как
специфическое, так и общее, как единичное, так и универсальное, как личное, так и
безличное. При этом смысл обладает совершенно иной природой. Но нужно ли
признавать существование такой дополнительной инстанции? Или мы должны как-то
обойтись тем, что уже имеем: денотацией, манифестацией и сигнификацией?
Здесь мы возвращаемся к тому, с чего начали: смысл не существует вне предложения...
и так далее.
Как сказал Бергсон, мы не переходим от звуков к образам и от образов к смыслу: мы "с
самого начала" помещены в смысл. Смысл подобен сфере, куда я уже помещен, чтобы
осуществлять возможные обозначения и даже продумывать их условия. Смысл всегда
предполагается, как только я начинаю говорить. Без такого предположения я не мог бы
начать речь. Иными словами, говоря нечто, я в то же время никогда не проговариваю
смысл того, о чем идет речь.
Смысл безразличен к универсальному и единичному, общему и частному, личному и
коллективному, а также к утверждению и отрицанию, и так далее. Короче, он безразличен
ко всем оппозициям, потому что последние - только модусы предложения, взятые в
отношениях денотации и сигнификации, а не аспекты смысла, выражаемого
предложением. Не перевешивает ли тогда статус чистого события с присущей ему
фатальностью все эти оппозиции: ни частное, ни публичное; ни коллективное, ни
индивидуальное... Не является ли смысл более устрашающим и всесильным в такой
нейтральности - всесильным в той мере, в какой он является всеми этими вещами сразу?
Поверхность ни активна, ни пассивна, она - продукт действий и страданий
перемешанных тел. Поверхность отличает то, что она скользит над своим полем,
бесстрастная и нераздельная, как те тонкие и легкие волны, о которых Плотин говорит,
что когда они идут непрерывной и стройной чередой, кажется, что сама вода, пропитывая
их, перетекает с одной стороны на другую5. Вмещая лишь мономолекулярные слои,
поверхность обеспечивает неразрывность и взаимосцепление двух лишенных толщины
слоев - внутреннего и внешнего. Как чистый эффект, она тем не менее является местом
квази-причины, поскольку поверхностная энергия - это даже не энергия самой
поверхности, а энергия поверхностных формаций.
Следовательно, имеется целая физика поверхностей как эффект смесей в глубине физика, вбирающая в себя бесконечные изменения и пульсации всего универсума,
охватывающая их внутри этих подвижных пределов. Но такой физике поверхностей с
необходимостью соответствует метафизическая поверхность.
Во всех этих отношениях поверхность выступает в качестве трансцендентального поля
как такового, места смысла и выражения. Смысл есть то, что формируется и
развертывается на поверхности. Даже описанная выше граница является тут не неким
водоразделом, а, скорее, связующим элементом, так что смысл предстает и как то, что
случается с телами, и как то, что упорствует в предложениях. Таким образом, мы должны
мыслить совместно и то, что смысл - это некое раздвоение, и что нейтральность смысла
неотделима от его раздвоенности. Надо только помнить, что раздвоенность вовсе не
означает мимолетного и развоплощённого сходства, безплотного образа вроде улыбки без
кота.
Смысл появляется и разыгрывается на поверхности - по крайней мере, если мы умеем
правильно смешивать его - где из пыли образуются буквы.
Благодаря событиям язык становится возможен. Но стать возможным не значит
начаться. Мы всегда начинаем в порядке речи, а не в порядке языка, в котором все должно
быть дано одновременно, одним махом. Всегда есть кто-то, кто начинает речь. Начинает
речь тот, кто манифестирует. То, о чем сообщается, - это денотат. То, что говорится, - это
сигнификации. Событие не является ни одним из них: оно говорит не более, чем о нем
сообщается или говорится.
<< Наименование: Смысл в бес-СМЫСЛЕННОЕ время ; Автор: Хюбнер Б.>>
То, что социальная справедливость признана и востребована философами, например
Деррида и Рорти 10, в качестве смысла, задачи сегодняшних интеллектуалов, связано, помоему, как станет ясно из данного контекста, тоже с общей утратой СМЫСЛА.
Так что этот род социальной справедливости, уравнивающей людей в их природной
гетерогенности, был несправедлив и, как оказалось, это не могло долго продолжаться. И,
вероятно, этой тоталитарной
уравниловке нужно приписать то, что в России после крушения социализма как
идеологии, делающей всех равно счастливыми, маятник качнулся в противоположную
сторону, к бесцеремонно-хищному капитализму и мафии, которые теперь повсюду
доказали свое дарвинистское неравенство, т. е. силовое превосходство.
Между тем Бог есть не в большей мере, чем бытие. Но зато есть философ Хайдеггер,
который из-за воей
мета-физической нуждаемости в бытии попался на удочку, субстантивировав,
гипостазировав глагол «быть», имеющий определенное значение45, и превратив его в
«бытие». Мета-физически побуждаемый к ответу, он допустил, что бытие есть, хотя его
значение скрыто, но он, мыслитель бытия, должен его
раскрыть. Хайдеггер, крупнейший философ XX века, хотевший или считавший себя
обязанным стать рупором и пророком бытия и проделавший в доказательство своей
решимости гигантскую работу, не смог предотвратить того, чтобы в результате
получилось не больше, чем еще один и, надо надеяться,
последний великий метафизический самообман (это намеренно сказано полемически).
Понимание общих антропологических оснований СМЫСЛА выявило относительность
притязаний различных СМЫСЛОВ на ИСТИНУ. Теперь не люди должны оправдываться
перед теми или иными ИДЕЯМИ, а ИДЕИ перед людьми.
<< Наименование: ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КОНСТРУКТИВИЗМ: ДВОЙСТВЕННОСТЬ
И ЦЕЛОСТНОСТЬ ЭКОНОМИЧЕСКИХ СИСТЕМ ; Автор: Попков В.В.>>
Мозг представляет собой систему производства информации, а не ее потребления.
Знание не обретается пассивным образом, оно активно конструируется познающим
субъектом. Любая действительность является самым непосредственным образом
конструкцией того, кто, как он полагает, эту действительность открывает и исследует. Эти
положения принадлежат направлению в эпистемологии, которое называется
конструктивизмом [1], и на наш взгляд, они могут быть использованы, наряду с другими
концепциями, для построения конструктивных экономических теорий.
<< Наименование: Структурализм как особый тип рациональности ; Автор: Соколова
Л.Ю.>>
Смысл для Леви-Стросса — это результат, эффект, производимый в структуре,
являющейся сетью отношений между терминами. Так, простейшую структуру родства
образуют четыре отношения терминов: брат/сестра, муж/жена, отец/сын, племянник
матери/сын сестры. Комбинации терминов родства соответствуют установки между
родственниками, которые производят те или иные единичные «воплощения» структуры в
реальности брачных связей.
<< Наименование: СЕМИОТИЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ ДЕЙСТВИЯ ; Автор: Сериков>>
Чтобы прояснить эту мысль, начну с уточнения используемых терминов. Действие —
это то, что наблюдается в качестве такового или самим действующим человеком или со
стороны. Это не операция субъекта с материальным или мыслимым предметом, как
понимается действие в отечественной деятельностной психологии, и не реализация
индивидуального мотива, соотнесенного с предполагаемыми мотивами других, как в
понимающей социологии. Наблюдаемость действия важна постольку, поскольку оно
рассматривается как знак.
Но, согласно Ж. Делезу, смысл — это событие, выражаемое предложением. Исходя
из того, что действие обладает множеством смыслов, попробую их описать, опираясь на
схему Ж. Делеза и различные концепции действия, существующие в литературе.
Например, в марксизме смысл действия выявляется через ответ на вопрос, что
производится в действии. Практика понимается как производство и воспроизводство.
Смысл всякого действия двойственен: в нем реализуется, с одной стороны,
потребительская, а с другой стороны, меновая стоимость. Смысл реализации
потребительской стоимости в терминах Ж. Делеза можно было бы назвать
манифестацией, а смысл реализации меновой стоимости — денотацией, так как он
соотносится с представлением об объективной реальности.
Материальные объекты в природе взаимодействуют непосредственно, а между
человеческими действиями всегда имеет место посредник, называемый смыслом. Также
можно предположить, что смысл — это что-то принципиально иное, чем энергия или
материя, а значит, связи между действиями принципиально отличаются от природных.
Другой пример событийной интерпретации смысла — теория Н. Лумана. Он описывает
социальную реальность как систему последовательных событий-коммуникаций, которые
являются и элементами, и операциями системы. Коммуникация определяется Н. Луманом
как единство различия сообщения, информации и понимания.
Истина, скорее всего, где-то посередине. Видимо, общество и культура — с одной
стороны, а индивиды — с другой, образуют нечто наподобие симбиоза. Понять, каким
образом устроен это «симбиоз» — одна их важнейших задач фундаментальной
социальной теории.
Смысл — это связь (мотивация) немотивированных знаков-следов.
В зависимости от того, к чему вещь нас отсылает, можно говорить о ее различных
смыслах. Ж. Делез, рассуждая о смысле предложения, отличает его от таких отношений в
предложении, как денотация, манифестация и сигнификация. Если бы смысл совпадал с
денотацией, он заключался бы в состоянии вещей, о которых говорится в предложении.
Если бы смысл совпадал с манифестацией, он бы выражал состояние говорящего «Я».
Если бы смысл совпадал с сигнификацией, он заключался бы в универсальной структуре
языка, реализующейся через предложение. Но, согласно Ж. Делезу, смысл — это
событие, выражаемое предложением. При этом смысл не сливается с самим
предложением.
Подавляющее большинство социологов сводят смысл к осознаваемым мотивам,
ценностям и установкам. Я полагаю, что это неверно, смысл не сводится к осознаваемым
манифестациям. Одновременно имеют место несколько взаимосвязанных, но не
совпадающих друг с другом реальностей: индивидуальные сознания и представленные в
них смыслы-манифестации; действия-знаки; денотативные смыслы; сигнификативные
смыслы; событийные смыслы. Когда человек действует, его действие оказывается
знаком всех разновидностей смысла одновременно. При этом наличие вкладываемой в
действие сознательной интенции не противоречит тому, что это же действие
воспроизводит недоступную индивиду логику развития социальных событий.
Неоднократно высказанная мысль, что язык говорит через нас, сохраняет свое
значение. Обобщив эту идею, можно сказать, что не только язык, но и социальнокультурные смыслы в целом развиваются в какой-то своей, не вполне осознаваемой
людьми реальности. Наивно считать, что мы в качестве абсолютно свободных
классических субъектов создаем из ничего и полностью контролируем все, что говорим и
делаем. Но нельзя и говорить, что автор в нас погиб. Вряд ли мы существуем только в
качестве марионеток культуры и винтиков социальных систем. Истина, скорее всего, гдето посередине. Видимо, общество и культура — с одной стороны, а индивиды — с другой,
образуют нечто наподобие симбиоза. Понять, каким образом устроен это «симбиоз» —
одна их важнейших задач фундаментальной социальной теории.
В своей модели я опираюсь на идеи Ж. Дерриды, поставившего под сомнение
существование абсолютных смыслов или, как он их называет, трансцендентальных
означаемых.
Ж. Деррида понимает знак как след. Всякое означаемое «изначально и по сути своей…
является следом и всегда уже находится в положении означающего» [8, с. 203]. След —
это нечто записанное, независимо от способа записи.... След — это то, что дано, но не
самотождественное и очевидное, а уходящее, разорванное, требующее бесконечной
интерпретации. «Установленный след “немотивирован”, но и не вполне произволен» [8, с.
167]. Если бы не было мотивации вообще, то не было бы и смысла. Смысл — это связь
(мотивация) немотивированных знаков-следов.
Я предлагаю понимать действия как следы, отсылающие к действиям-следам. То есть в
рамках моей модели предполагается, что для всякого действия найдутся другие действия,
предшествующие ему и связанные с ним по смыслу. Поскольку смысл действия
понимается как отсылка к смыслам других действий, постольку трансцендентальные
обозначаемые, даже если бы существовали, были бы бессмысленными по определению.
Смыслы, которые понимаются как события, не могут иметь трансцендентальных
означаемых.
А. Розову, как и перевод непереводимого, по Ю.М. Лотману, осуществляются без
каких-либо исчерпывающих вербальных описаний того, как это происходит. Есть некие
тексты или образцы «на входе» и некие тексты или действия «на выходе». Внутри —
«черный ящик» неосознаваемых смысловых механизмов. Опираются ли они в своем
творчестве на ничто — вопрос дискуссионный. Но даже если опираются, они не творят из
ничего в полном смысле этого слова. Потому что материал образцов все равно
используется.
Эксперименты Г. Гарфинкеля [5, с. 52–55] доказывают, что одним из условий
нормального взаимодействия является запрет на слишком подробное уточнение контекста
и смысла высказываний.
Переходя от рассмотрения речевых актов к человеческим действиям вообще, можно
предположить, что и здесь работают механизмы переноса значений. Действие — это знак
его смысла, извлекаемого из множества образцов на основе того, что можно назвать
практической метафорой и практической метонимией.
То же самое должно наблюдаться при аналогичном моделировании значений слов,
выражений, жестов, действий вообще: последовательные смыслы действий можно
представить в виде результатов рекурсивного применения к множеству их образцов
некоторой относительно простой операции.
Отдельный вопрос заключается в том, какие конкретно способы (операции) извлечения
смысла из множества прецедентов должны быть заложены в модели. Простейший, но не
обязательно наиболее
адекватный, вариант состоит в предположении, что к множеству образцов применяется
операция обобщения. Причем не формально-логическое правило, а практическое
обобщение, когда человек воспроизводит то общее, что на уровне его практического
телесного опыта содержится во множестве прецедентов действия.
Интеллект, согласно Ю.М. Лотману, — это всегда собеседник. Чтобы мыслить,
мыслящая структура с необходимостью должна «получить начальный импульс от другой
мыслящей структуры», а текстогенерирующие механизмы — «получить в качестве
пускового механизма некий текст извне» [10, с. 4].
Я выдвигаю гипотезу, что смыслы действия в основном генерируются путем переноса
значений, т. е. механизмами метафоры и метонимии, в наиболее широком смысле этих
терминов.
Эксперименты Г. Гарфинкеля [5, с. 52–55] доказывают, что одним из условий
нормального взаимодействия является запрет на слишком подробное уточнение контекста
и смысла высказываний. Неявно мы исходим из того, что существуют вещи, фразы,
ситуации, понятные каждому. Тех, кто пытается уточнять их значения, мы воспринимаем
как зануд или ненормальных.
Метафору и метонимию можно описать как механизмы замены знака, существующего
в определенном контексте, на знак, взятый из другого контекста. Это имеет
непосредственное отношение к пониманию смысла речевого акта как практического
обобщения множества его прецедентов. Множество образцов в данном случае — это
высказывания со сходными значениями, актуальные для данной культуры в целом или,
если речь идет об индивидах, эмоционально значимые для конкретного человека.
Практические метафора и метонимия работают не только в отношении отдельных
предметов, людей или действий, но и в отношении ситуаций взаимодействия. Ситуация
может узнаваться либо целиком, либо как совокупность отдельных элементов
(характеристик, аспектов, действий). В первом случае, в терминах Ю.М. Лотмана, идет
речь о континуальном восприятии, во втором — о дискретном. Эти два типа восприятия
всегда дополняют друг друга: дискретный механизм объединяет ситуации в смысловые
последовательности, а континуальный лежит в основе распознавания отдельных
элементов.
Метонимически мы распознаем ситуацию: если пришли гости, их нужно угостить; если
наступили новогодние праздники, нужно сходить с детьми на ёлку; если начались
каникулы — съездить на природу. А затем метафорически заменяем один из элементов на
другой: предлагаем гостям чай вместо кофе, идем в цирк вместо театра, на охоту вместо
рыбалки и т. п. Ситуацию можно описать как набор факторов.
То, что смысл — это всегда что-то иное. Мы говорим о смысле знака, всегда уже
имея в виду, что это не сам знак, а что-то, к чему знак нас отсылает. Так же обстоит
дело со смыслом любой вещи, в том числе — со смыслом действия.
В зависимости от того, к чему вещь нас отсылает, можно говорить о ее различных
смыслах.
<< Наименование: Методология биологии - синергетика, семиотика, коэволюция ;
Автор: Баксанский>>
Когда мы говорим (пишем), то соотносим слова по смыслу. В предложениях и фразах
смысл одних слов раскрывается в соотнесении с смыслом других слов. Смысл каждого
слова есть и результат, и средство понимания смысла других слов. В этом отношении
показательны толковые словари.
<< Наименование: Гипотезы об интеллектуальных системах управления ; Автор:
Евменов>>
Смысл денотата (концепт денотата) - это фрагмент знания субъекта, необходимый и
достаточный для идентификации денотата субъектом и выполнения с ним работы. (8.4)
<< Наименование: Эпистемология и философия науки 2009_3 ; Автор: Журнал>>
Смысл – это способ упростить весьма многообразные возможности качественнонеопределенного восприятия (мира как медиума), сведя их к распознанию более-менее
знакомых форм.
2. Из этой предпосылочной проблемы всякого наблюдения вы-текает три ключевых
эпистемологи-ческих тезиса данного социологиче-ского подхода:
2.1. познание – это конструи-рующее наблюдение;
2.2. наблюдение – это обозначе-ние через отличение;
2.3. смысл – это форма медиума.
Смысл – есть форма, наклады-ваемая на медиум, та или иная его конфигурация.
Медиум – это слабо-интегрированная среда, например, воздух, колебания которого
создают шумы, или свет, интенсивность ко-торого предстает в виде цветов.
Грамматические и вербальные фор-мы, слова, предложения, звуки и буквы алфавита –
словом, все то, что имеет отчетливо-выраженные характеристики, словно априорные,
жестко интегрированные в своих элементах формы, «накладываются» или
конструируются из «медиума», что делает возможным их немед-ленное восприятие,
отличение их «на фоне медиума» от всех осталь-ных частей медиума, шумов или цветов.
Применительно к собственно социологии такими смыслами вы-ступают способы
редуцировать многообразные возможности ком-муникаций или запросы на контак-ты в
ситуации, когда внешний мир коммуникации – все остальное об-щество, люди, природа –
предлагает себя в качестве возможностей для обсуждения, и тем самым своей
сверхсложностью перегружает ту или коммуникацию или систему коммуникаций.
Ответом коммуникации оказывается ее дифференциация на подсистемы через использование тех или иных (дифференци-рующихся) смысловых механизмов упрощения мира
(кодирование). Так, возникают системы науки, ре-дуцирующие всякое обсуждение мира к
предложениям, проверяемым на их истинность. Здесь задейству-ется смысловая схема
отбора или код коммуникации истина/ложь.
Эти эпистемические подходы показывают свою плодотворность не только
применительно к социо-логической теории, но и к более общей теории информации,
понятие которой конструируется на основе указанного понятия смысла. Всякий
«смысловой процесс» («Sinngesche-hen») конституируется глубинным различением
актуальности и возможности, которое и придает вся-кому переживанию информационное значение и ценность. Ведь информация возникает в системе благодаря тому, что
импульсы вне этой системы запускают этот смысловой механизм или различение
актуального (внутрисистемного, того, что как принадлежащий системе элемент,
например, переживание или действие подсоединяется к системе, встраивается в нее как ее
составляющая) и потенциального (внешнемирового, того, что откла-няется как
нерелевантное или не-системное или же потенциализиру-ется до лучших времен). Иными
словами, информация возникает, когда система «чувствует» себя по-бужденной изменять
через эти импульсы свои собственные структуры, когда интерпретирует нечто как новое,
информационно-ценное, как релевантное для изменения ее состояния. Информация
оказывается неким моментальным событием, запускающим в системе отбор (или
актуализацию) ее собственных структур. В этом смысле информация есть всегда
информация той или иной системы, поскольку информа-ционная ценность перерабатываемого системой события непременно вытекает из того, меняет ли система свои структуры
или оставляет их прежними, а значит игнорирует события вне ее.
Так, М. Мерло-Понти в книге «Структура поведения» вводит понятие смысла как
основного организующего принципа поведения живых систем. «Единица физических
систем есть связь, единица живых организмов – значимость. Координация на основе
законов, при-вычная для физического мышления, не исчерпывает феномены жизни,
оставляя остаток, подчиняющийся иному виду координации – координации на основе
“смысла”»15. А.Н. Леонтьев начинал рассмот-рение проблематики смысла с
биологических смыслов, присущих животным. Как подчеркивает Д.А. Леонтьев,
биологический и интеллектуальный наследник выдающегося отечественного психолога, у
А.А. Леонтьева понятие смысла «…изначально характеризует ре-альные жизненные
отношения как человека, так и животного... Тем самым проблема смысла была вынесена
из плоскости сознания в плоскость порождающих это сознание реальных жизненных
отно-шений субъекта»16.
Обратимся к семиотической трактовке смысла. С точки зрения семиотики смысл есть
«способ данности (обозначаемого)»20, некоторое общеразделяемое представление21 о
наполнении имени, о сущно-стных характеристиках того референта (реального или
воображаемо-го), к которому имя отсылает. По Павилёнису, смысл, или «концепт можно
рассматривать как интенсиональную функцию, определяющую множество объектов, или
предметов; значениями такой функции, очевидно, могут быть как объекты (предметы)
действительного мира, так и объекты (предметы) возможных миров»; «В более строгом
смысле концепт может рассматриваться как интенсиональная функция от возможного
мира к его объектам»22. Смысл есть своего рода вектор от имени к референту. Когда в
глазах кого-то этот вектор ухо-дит в пустоту, говорят о бессмысленности.
В полном соот- ветствии со своей «антигуманистической» концепцией Луман постулировал инструментальную природу смысла: «Смысл существует исключительно как
смысл использующих его операций, а значит, лишь в тот момент, когда он этими
операциями определяется – не раньше и не позже. Поэтому смысл – это продукт
операций, исполь-зующих смысл, а не какое-то свойство мира...»29.
Смысл – это тот канал (Луман предпочитает слово «медиум»), посредством которого
внешний мир становится доступным аутопойетической системе: «...оперирующие
системы ос-таются связанными со своим медиумом – смыслом. Лишь он один дает им
реальность в форме последовательной актуализации собст-венных операций»32.
Смысл, подчеркивает Антоновский, обеспечивает «коннектив-ность через отсылку к
внешним референтам»33.
<< Наименование: Cмысл и присутствие ; Автор: Рыбаков>>
Также снимается и дихотомия «сознание – тело», поскольку они настолько сильно
интерферируют, что их становится почти невозможно разделить. При этом
справедливость данного утверждения распространяется не только на самого человека, но
и на мир. Таким образом, мы подходим к важному выводу о том, что смысл как
возможность бытия предполагает материю и вещественность, смысл не есть некое
идеальное понятие, находящееся в голове или «третьем мире» К. Поппера. Осмысленно, в
конечном счёте, само присутствие, и исходя из этого, мы можем сказать, что смысл в
неразличимой и равной степени идеален и материален, представление о нём должно
включать в себя и вещество мира, и тело субъекта как бытия в-мире.
В конечном счете Хайдеггер приходит к чрезвычайно значимому выводу: «Смысл
«имеет» лишь присутствие, насколько разомкнутость бытия-в-мире «заполнима»
открываемым в ней сущим. Лишь присутствие может поэтому быть осмысленно или
бессмысленно» [9, 151]. Как замечает Е.В. Фалев, «получается, что смысл для Dasein – это
возможность быть чем-то, очевидно – чем-то иным, чем то, что оно уже есть, иначе это
уже не возможность, а действительность. То есть смысл – это возможность стать иным»
[8, 80].
<< Наименование: Вселенная смыслов ; Автор: Налимов>>
Динамическое раскрытие природы смысла может быть достигнуто только через
одновременный анализ семантической триады: смысл, текст, язык. Любой элемент этой
триады может быть определен через два других. Здесь мы обращаемся к так называемому
«циклическому определению». Скажем:
Смыслы — это то, из чего создаются тексты с помощью языка.
Тексты — это то, что создано из смыслов с помощью языка.
Язык — это средство, с помощью которого из смыслов рождаются тексты.
Триада становится синонимом сознания.
Тексты, в моем понимании,—это структуры, организуемые вероятностным
взвешиванием смыслов. Взвешивание — это придание элементарным смыслам
вероятностной меры.
Безусловная свобода немыслима. Абсолютно свободный человек должен был бы
прежде всего быть свободным от системы его ценностных представлений. Это значит, что
состояние его сознания, задаваемое функцией p(ji), вырождается в неусеченное
(устремляющееся в бесконечность) прямоугольное распределение. При этом, в силу
условий нормировки, отрезок, отсекаемый по оси ординат прямой, задающей это
распределение, будет стремиться к нулю. Строго говоря, само представление о функции
распределения p(m)теряет свой смысл — порождение любого фильтра p(y/m) становится
просто бессмысленной задачей. Индивидуальность умирает естественной смертью, она
превращается в ничто или во все, лишившись ценностных представлений. Смыслы
исчезают, потеряв селективность в оценке. Семантический континуум возвращается в
свое нераспакованное состояние. Оказывается, что свобода — это только свобода в
выборе фильтров. И если это так, свободным может быть только несвободный
человек. В этом парадоксальность понятия «свобода».