Черновой проект - Высшая школа экономики

Информационное письмо к № 1 к круглому столу Отдела исторической антропологии и
истории повседневности ИВИ РАН: "Возможно ли изучение истории повседневности
Средневековья?".
На круглом столе предлагается обсудить проблему возможности и невозможности
изучения истории повседневности в Средние века, основываясь на личном опыте
исследований участников (которые не обязательно посвящены именно истории
повседневности, но так или иначе связаны с различными средневековыми практиками).
Именно практики в разных сферах средневекового бытия, а не быт и нравы, будут
поставлены в центр дискуссии.
В ходе работы семинара по истории повседневных практик накопился немалый
потенциал скептических высказываний о возможности изучения истории повседневности
в период Средневековья. В то же время исследователи, работающие с материалами
Нового и Новейшего времени, лишены подобных сомнений; именно они разрабатывают
данное направление. Такая ситуация, конечно, связана со спецификой средневековых
источников, с особенностям нарративов, авторы которых были далеки от задач фиксации
повседневной реальности. В последнее время много исследовательских усилий было
направлено на то, чтобы уйти от позитивистского подхода видеть за словами текстов
реальные факты. Примеров множество. Так, сообщения летописцев оказываются
«скрытым цитированием» Священного писания (см. работы И.Н.Данилевского; Одиссей2003: Язык Библии в нарративе), судебно-следственные материалы не отражают реально
происходивших событий (см. работы О.И.Тогоевой), по трактатам интеллектуалов мы
ничего не можем узнать о практиках школьного обучения (см. выступление
М.Ю.Парамоновой), документы монастырского делопроизводства оказываются
головоломкой без решения (работы П. Ш. Габдрахманова), и проч., и проч. Наличие
средневековых «рецептурных» текстов также далеко не означает их использования в
практике. Так, в древнерусском письменном наследии были чрезвычайно популярны
эпитимийники, но сами исповедные практики были крайне мало развиты (В.М. Живов),
византийское церковное право переписывалось в Кормчие, но действовало – обычное
(М.В. Живов), широко распространялись письмовники – но среди реальных писем
(грамоток) того времени нет написанных по их образцам (А.С. Демин), переписывались
правила поведения в школах при отсутствии таковых (О.Е. Кошелева). Тем не менее, все
указанные практики часто упоминаются в литературе как само собой разумеющиеся на
основе существования подобных текстов.
Приводят ли указанные результаты исследований cредневековых источников к
тому, что мы должны признать закрытым направление истории повседневности для
работы медиевистов (и отчасти ранних новистов)? Значит ли это, что труды, уже
написанные по истории повседневных практик, вводят читателей в заблуждение?
Возможно ли поискать новые подходу к анализу источников, задать им другие вопросы?
В свое время Ю.Л. Бессмертный, прекрасно понимавший как все трудности работы
со средневековыми источниками в рамках истории повседневности, так и важность этого
направления исследований, пытался найти эффективные методы того, как «разговорить»
эти молчаливые тексты. Так он вышел на идею поиска и анализа уникального и
индивидуального в массе средневековых текстов. И этот подход, безусловно, себя
оправдывает. Приведем лишь один пример. Нет источников, говорящих о практиках
обучения грамоте в Древней Руси. Но есть уникальное «Послание архиепископа
новгородского Геннадия митрополиту Симону» 90-х гг. XV в., в которых эти практики
подробно описаны. Это произошло потому, что Геннадий был, как видно по стилю текста,
чрезвычайно раздражен и вышел за принятые рамки эпистолярной коммуникации. Как и в
этом случае, личные впечатления и наблюдения людей (как и их эмоции) иногда
проникали в тексты источников, когда эти эмоции их обуревали. Подход анализа
«индивидуального и уникального», на мой взгляд, на средневековом материале хорошо
«работает».
Еще один подход,
который разрабатывается сегодня, - филологический.
«Филологические аргументы могут быть в данном отношении (т.е. в исследовании
социальных практик) вполне показательны и отчасти восполняют …недостаток прямых
исторических свидетельств», «…история слов …на мой взгляд, может служить
существенным аргументом в реконструкции социальных практик», - утверждает широко
использующий его в своих исследованиях В.М. Живов. Возможности этого подхода (в том
числе компаративистские), он показал на основе исследования практик убийства
новорожденных и практик покаяния в Средние века и Новое время. Этот же подход
попробовал применить О.В. Харходин, связавший историю понятий с изучением практик.
Хархордин исходит из того, что «слово, его корень, сохраняется в языке от моделей уже
ушедших практик поведения».
Есть средневековые практики, явленные нам непосредственно в овеществленном
виде – это работа миниатюристов, картографов, писцов самого разного уровня: от
переписчиков книжных текстов до составителей деловых бумаг, от «фиксаторов»
земельного межевания до переписчиков людей. Направление этих исследований связано с
методами палеографии. А ее возможности оказываются сами по себе весьма широкими.
Таковы лишь некоторые из подходов к практикам повседневности, помогающие
преодолеть молчаливость (но не немоту!) средневековых источников.
Следует особо сказать, что в данном обсуждении будет пониматься под
«повседневными практиками». «Повседневные практики» - коллективная деятельность
людей (в основном малых социальных групп) по воспроизводству и изменению социума
в длительных и малозаметных формах, это то – что люди делают привычно и регулярно в
бытовой (профессиональной и частной) сфере.
Исследовательские парадигмы изучения прошлого сменяются постоянно. Но
определенные области общественного бытия реальны и относительно неизменны,
например – власть, политика, экономика, образование и др. К такой области бытия
относится и повседневность. Причем, как и другие области, она может преломлять в своем
поле все вышеуказанные реалии: власть, политику, экономику, образование и проч.
возможно рассматривать на уровне их повседневного существования.
Исследования практик, как правило, не ограничивается только самими практиками.
Деятельность людей связана с мышлением, даже если это ими отчетливо не осознается в
процессе рутинных действий. За практиками всегда стоит какой-то культурный смысл.
Насколько возможно уловить логику мышления и культурные смыслы повседневности в
средневековых текстах? Вы скажете – это такие старые вопросы, они уже обсуждались
много раз (начиная с классического примера К. Гирца о подмигивании мальчика, которое
можно интерпретировать самыми разными способами).
Мне представляется, однако, что эти вопросы следует снова поставить потому, что
при всей, казалось бы, значимости изучения повседневности, за последние десятилетия не
появилось специальных исследований по истории повседневности как западного, так и
восточнославянского Средневековья. (Здесь не имеется в виду множество популярных
книг, использующих в названии термин «повседневность», но не имеющих отношения к
исследовательской работе). Тем не менее, много серьезных трудов по истории
Средневековья включает в себя подход истории повседневности, прямо его не обозначая.
Таким образом, возникают вопросы, который представляется важным обсудить на
круглом столе:
1. Действительно ли исследований по истории повседневности Средневековья
сегодня нет, или это – иллюзия, что их нет, поскольку проблематика повседневности не
выводится на первый план, не маркируется как таковая, ставшим затасканным термином
«повседневность»?
2. Почему история повседневности ушла из медиевистики:
источники не отражают реальности?
источников недостаточно для отражения реальности?
логика действий людей средневековья имеет иные логические основания, и мы не
понимаем их настоящего смысла, а только наделяем их своим?
Вы знаете другие причины?
3. Можно ли и нужно ли уйти от понятия «повседневность» как определяющего
конкретное исследовательское поле медиевистов?
4. Какие практики, какие источники, какие методы могут, по Вашему мнению,
«работать» в области средневековой сферы повседневности?
При организации круглого стола будут приветствоваться выступления как
теоретического, так и практического характера.