Сидоров Александр Иванович ИСТОРИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ И ЗНАНИЯ О ПРОШЛОМ В КАРОЛИНГСКОЙ ЕВРОПЕ

На правах рукописи
Сидоров Александр Иванович
ИСТОРИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ И
ЗНАНИЯ О ПРОШЛОМ
В КАРОЛИНГСКОЙ ЕВРОПЕ
(вторая половина VIII – начало X вв.)
специальность 07.00.03 - всеобщая история
(средние века)
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
доктора исторических наук
Москва – 2011
1
Работа выполнена в Центре истории исторического знания Института всеобщей истории РАН
Официальные оппоненты:
доктор исторических наук, член-корр. РАН
Уваров Павел Юрьевич
доктор исторических наук, профессор
Глебов Андрей Германович
доктор исторических наук, профессор
Филиппов Игорь Святославович
Ведущая организация – Российский государственный
гуманитарный университет
Защита состоится «_____» _____________
2011 г. в 11 часов
на заседании Диссертационного совета Д 002.249.01 при Институте
всеобщей истории РАН по адресу: 119334, Москва, Ленинский
проспект, 32а (ауд.1406)
С диссертацией можно ознакомиться в научном кабинете ИВИ
РАН
Автореферат разослан «___»___________ 2011 г.
Ученый секретарь
Диссертационного совета,
кандидат исторических наук
Н.Ф. Сокольская
2
Общая характеристика работы
Системные трансформации в организации исторического
знания на современном этапе обусловили резкий взлет интереса к
проблемам исторической культуры, прежде всего, в рамках
обществ прошлого, к ее внутреннему содержанию и отдельным
этапам эволюции. На протяжении последних тридцати лет эта тема
остается одной из наиболее актуальных и востребованных в
мировой историографии.
Историческое знание, составленное из множества фрагментов
того, что остается в социальной памяти, и историческое мышление,
то есть осмысление человеком своего прошлого, образуют основу
человеческих действий. Вне зависимости от того, насколько полно
или фрагментарно историческое знание, именно на его базе складывается система ценностных суждений о настоящем через прошлое, именно оно служит критерием упорядочения знаний о мире
и играет важнейшую роль в формировании мировосприятия человека и системы мировоззренческих установок общества в целом.
Из исторического знания рождается конкретный «образ истории».
Он вписывается в общую картину представлений о прошлом, свойственную определенной социальной группе, определенному культурному типу, определенной эпохе1.
Актуальность
диссертационного
исследования
для
современной исторической науки заключается в значимости
изучения исторической культуры обществ прошлого. Историческая
культура включает в себя историческое сознание (комплекс идей и
представлений о прошлом, настоящем и будущем, которые
существуют
в
данном
обществе2),
а
также
формы
интеллектуальной деятельности, с помощью которых идеи и
представления вербализуются, транслируются и осваиваются. Все
эти элементы обусловлены конкретной исторической средой, т.е.
соответствующими социальными, политическими, религиозными и
Арнаутова Ю.Е. Образ истории и историческое сознание в латинской
историографии X-XIII веков // История и память: историческая культура
Европы до начала Нового времени / Под ред. Л.П. Репиной. М., 2006. С. 277.
2
В отечественной науке теоретической разработкой понятия
«исторического сознания» занимался М.А. Барг. См.: Барг М.А.
Историческое сознание как проблема историографии // ВИ. 1982, №12.
С. 49-66. Об этом также см.: «Цепь времен»: проблемы исторического
сознания / Отв. ред. Л.П. Репина. М., 2005.
1
3
культурными контекстами3. Именно они определяют уникальную
манеру думать, читать, писать и говорить о прошлом в рамках
отдельных исторических периодов.
Диссертация посвящена одной из наиболее фундаментальных
проблем
современной
медиевистики
–
формированию
исторической культуры средневекового западноевропейского
общества. Исследование построено на материале каролингского
периода. В VIII – X вв. в Западной Европе наблюдается первый
после падения Западной Римской империи мощный всплеск
интереса
к
истории,
аккумулируется
и
осваивается
предшествующее историческое наследие, а также создаются
многочисленные
оригинальные
исторические
сочинения.
Каролингская эпоха заложила прочный фундамент исторической
культуры средневековой латинской Европы. Однако сама
каролингская историческая культура до настоящего момента
системно не изучалась.
Научная новизна диссертации состоит в проблематике
заявленных исследований, в комбинации источников, выбранных
для ее изучения, и в результатах проделанной работы. В отличие от
существующих работ по истории исторического знания указанного
периода, в которых рассматривались отдельные произведения или
группы произведений, а также взгляды и концепции отдельных
мыслителей или ряда мыслителей в довольно узких
хронологических рамках, в диссертации впервые в зарубежной и
отечественной историографических традициях предпринято
Наиболее целостная концепция исторической культуры предложена
канадским историком Д. Вулфом. См.: Woolf D. The Social Circulation of
the Past: English Historical Culture 1500-1730. Oxford, 2003; См. также его
программную статью: Woolf D. A High Road to the Archives? Rewriting the
History of Early Modern English Historical Culture // Storia della Storiografia.
32 (1997). Р. 33-59. О контекстуальном характере исторической культуры,
которая выражает культурную память общества, обеспечивает его членам
возможность ориентироваться в потоке времени и вырабатывать
механизма коллективной самоидентификации подробнее см.: Rüsden J.
Was ist Geschichtskultur? Überlegungen zu einer neuen Art, über Geschichte
nachzudenken // Historische Faszination. Geschichtskultur heute / Hg. K.
Füssman, H.T. Grütter und J. Rüsden. Köln, 1994. S. 3-26. В отечественной
науке концепция исторической культуры разрабатывалась М.А. Баргом. К
сожалению, ученый не дал ее точного определения, однако наметил
основные элементы. Историческая культура включает в себя:
историческое сознание, мировоззренческие и ценностные установки,
трансперсональное мировидение и формы его выражения. См.: Барг М.А.
Эпохи и идеи. Становление историзма. М., 1987, С. 23 – 29.
3
4
системное исследование исторической культуры каролингской
эпохи.
Проведено комплексное изучение трудов по истории, выявлен
круг исторических знаний, проанализированы формы и способы их
освоения, намечены основные тенденции дальнейшего развития.
Все это позволило определить ключевые теоретические и
содержательные основания, на которых в значительной мере
базировалась западноевропейская историческая культура вплоть до
начала Нового времени. Таким образом, диссертационное
исследование привносит значительную научную новизну в
традиции изучения исторической мысли в отечественной и
зарубежной историографии.
Исследование проведено на материале широкого круга
источников. Это позволило выйти за пределы собственно
историописания и обстоятельно изучить социальный контекст, в
котором существовало историческое знание. Проанализировано
более пятидесяти рукописей VIII–XII вв. В подавляющем
большинстве они впервые введены в научный оборот в
отечественной медиевистике.
Впервые не только в отечественной, но и в мировой
исследовательской
практике
на
конкретном
материале
апробирована методика изучения маргиналий на полях рукописей
исторических сочинений. Выявлен огромный исследовательский
потенциал данного типа источников для изучения практик чтения
трудов по истории.
Новизна исследовательского подхода, представленного в
диссертации, состоит в том, что в ней определяются теоретические
основания механизмов, путей и способов межкультурного
взаимодействия, а также общего и особенного в восприятии
прошлого историками каролингской эпохи.
При работе над диссертацией впервые полностью переведены с
латинского языка, прокомментированы и опубликованы
исторические сочинения Павла Диакона, Нитхарда, Тегана,
Ведастинские и Ксантенские анналы.
Предметом
диссертационного
исследования
является
трансформация исторических представлений в каролингской
Европе во второй половине VIII – начале X вв. Объектом
изучения диссертационного исследования является состояние и
развитие исторического знания в каролингской Европе во второй
половине VIII – начале X вв.
Степень изученности темы. Проблематика исторической
культуры Средневековья в самых разных ее аспектах уже
5
привлекала внимание исследователей. Формы и способы
бытования исторического знания, а также практическая деятельность средневековых историков рассматриваются в трудах Б. Гене,
Ф.-Й Шмале, Б. Лакруа, Б. Смоли4. Проблемы авторской
рефлексии в контексте персональных воззрений, групповых
ментальностей и общекультурных представлений анализируются в
работах Г.-В. Гётца5. Г. Бойманн, Х. Лёве, И. Хазельбах,
Г. Грундманн изучают исторические сочинения как памятники
человеческой рефлексии об историческом процессе, а историописание как форму самоинтерпретации эпохи6. Постмодернистский взгляд на раннесредневековое историописание как на
4
Lacroix B. L`historien au Moyen Age. Montréal, Paris, 1971; Smalley B.
Historians in the Middle Ages. N. Y., 1974; Le métier d`historien au Moyen
Age. Études sur l`historiographie médiévale / Sous la dir. B. Guenée. Paris,
1977; Guenée B. Histoire et culture historique dans l`Occident médiéval. Paris,
1980;
Schmale
F.-J.
Funktion
und
Formen
mittelalterlicher
Geschichtschreibung. Darmstadt, 1985; Schmale F.-J. Mentalität und
Berichtshorisont,
Absicht
und
Situation
hochmittelalterlicher
Geschichtsschreiber // HZ. № 226 (1978). S. 1-16.
5 Goetz H.-W. “Vorstellungsgeschichte”: Menschliche Vorstellungen und
Meinungen als Dimension der Vergangenheit. Bemerkungen zu einem
jüngerem Arbeitsfeld der Geschichtswissenschaft als Beitrag zu einer Methodik
der Quellenauswertung // AfK. Bd. 61 (1979). S. 253-271. См. также: Goetz
H.-W. Strukturen der spätkarolingischen Epoche in Spiegel der Vorstellungen
eines zeitgenössischen Mönchs: Eine Interpretation der “Gesta Karoli” Notkers
von Sanct Gallen. Bonn, 1981; Goetz H.-W. Das Geschichtsbild Ottos von
Freising: Ein Beitrag zur historischen Vorstellungswelt und zur Geschichte des
XII Jh. Köln, Wien, 1984; Goetz H.-W Geschichtsschreibung und
Geschichtsbewusstsein im hohen Mittelalter. Berlin, 1999.
6
Beumann
H.
Widukind
von
Korvei.
Untersuchungen
zur
Geschichtsschreibung und Ideengeschichte des X Jh. Weimar, 1950; Beumann
H. Ideengeschichtliche Studien zu Einhard und anderen Geschichtschreibern
des früheren Mittelalters. Darmstadt, 1969; Beumann H. Wissenschaft vom
Mittelalter. Ausgewählte Aufsätze. Köln, Wien, 1972; Grundmann H. Die
Grundzüge der mittelalterlichen Geschichtsanschauungen // Geschichtsdenken
und Geschichtsbild im Mittelalter. Darmstadt, 1961. S. 418-429; Grundmann
H. Geschichtsschreibung im Mittelalter. Göttingen, 1965; Löwe H. Von
Theoderich dem Grossen zu Karl dem Grossen. Das Werden des Abendlandes
im Geschichtsbild des frühen Mittelalters // DA. № 9 (1952). S. 353-402; Löwe
H.. Geschichtsschreibung der ausgehenden Karolingerzeit. // DA. № 23 (1967).
S. 1-30; Hoffmann H. Untersuchungen zur karolingischen Annalistik. Bonn,
1958; Fischer H.-D. Monarchische Propaganda der Karolinger in der
Historiographie // Publizistik. № 11 (1966). S. 131-144; Haselbach I. Aufstieg
und Herrschaft der Karolinger in der Darstellung der sogenannten Annales
Mettemses priores. Lübeck; Hamburg, 1970.
6
литературный дискурс, не предполагающий непосредственной
связи с внетекстовой реальностью, представлен в исследованиях
В. Гоффарта7. Напротив, М. Иннз, Р. Мак-Киттерик, Д. Нельсон,
П. Гири, отвергая постмодернистский радикализм, сосредоточились на изучении связи исторических текстов с их социокультурным контекстом8. Комплексный анализ исторического сознания
как единого феномена в рамках географического пространства
Западной Европы в мировой историографической практике был
предпринят М.А. Баргом, который всесторонне рассмотрел
развитие исторической мысли Античности, Средних веков и
Раннего Нового времени в контексте культуры этих эпох9. Его
идеи и подходы применительно к переходной эпохе XVI–XVIII вв.
концептуально разрабатываются М.С. Бобковой10.
Каролингская историческая культура до настоящего времени не
становилась предметом комплексного и системного исследования
в мировой исторической науке. Единственной работой, в которой
рассматриваются различные аспекты истории исторического
знания в каролингский период, является монография Р. МакКиттерик «История и память в каролингском мире»11. Автор
анализирует способы, с помощью которых те или иные сообщества
осмысливали и конструировали свое прошлое. Всякий текст, в том
7
Goffart W. The Narrators of Barbarian History (AD 550-800): Jordanes,
Gregory of Tours, Bede and Paul the Deacon. Princeton, 1988.
8 Innes M. Memory, orality and literacy in an early medieval society // Past and
Present. № 158 (1990). P. 3-36; Innes M. Teutons or Trojans? The Carolingians
and the Germanic past // The Uses of the Past … P. 227-249; Innes M.,
McKitterick R. The writing of history // Carolingian culture: Emulation and
Innovation. Cambridge, 1994. P. 193-220; McKitterick R. The Carolingians and
the written word. Cambridge, 1989; McKitterick R. Political ideology in
Carolingian historiography // The Uses of the Past … P. 162-174; Nelson J.L.
History-writing at the court of Louis the Pious and Charles the Bald //
Historiographie im frühen Mittelalter. Wien; München, 1994. P. 435-442;
Nelson J.L. Perceptions du pouvoir chez les historiennes du Haut Moyen Âge //
La femme au Moyen Âge. Maubeuge, 1990. P. 75-87; Nelson J.L. Politics and
Ritual in Early Medieval Europe. London, 1986; Geary P.J. Phantoms of
Rememberance. Memory and Oblivion at the End of the First Millenium.
Princeton, 1994.
9 Барг М.А. Эпохи и идеи. Становление историзма. М.: Мысль, 1987.
10 Бобкова М.С. Формирование исторического знания в Западной Европе
эпохи перехода от Средневековья к Новому времени. Дисс … докт. ист.
наук. М.: ИВИ РАН, 2010.
11 McKitterick R. History and Memory in the Carolingian World. Cambridge,
2004.
7
числе, исторический, исследователь рассматривает в качестве
определенного носителя памяти, ориентированного на конкретную
аудиторию и способствовавшего формированию политической,
социальной и культурной идентичности у своих читателей.
Обзоры исторических сочинений каролингского времени, как
правило, включены в общие историографические компендиумы
(В. Ваттенбах, В. Левизон, Х. Леве, А. Эберт, М. Манициус, Ж.Ж. Ампер, Г. Моно, А. Молинье, М.М. Стасюлевич,
Е.А. Косминский, О.Л. Вайнштейн). Кроме того, существует
множество работ, связанных с изучением жизни и творчества
конкретных историков (Г. Пертц, Г. Вайтц, Б. Круш, Г. Бруннер,
Б. Симсон, Ф. Курце, О. Холдер-Эггер, Т. Моммзен, Э. Мюллер,
Г. Вибель, Ф. Жаффе, Е. Бернхайм, Л. Делиль, Э. Дюнцельманн,
Л. Дюшен, В. Гизебрехт, Х. Лёве, Ф. Лоер, Х.-Ф. Хефеле,
Л. Альфан, Д.М. Уоллес-Хедрилл, З. Хеллманн, Р. Рау,
Д.Л. Нэльсон, Э. Тремп, М. Тишлер, М. Иннз и др.). Безусловно,
все эти труды играют свою роль в процессе накопления знаний об
исторической культуре каролингского времени, однако носят,
скорее, вспомогательный характер и не определяют каких-либо
принципиальных тенденций в развитии современной исторической
науки.
С другой стороны, в зарубежной медиевистике проделана
огромная работа по изучению круга проблем, тесно связанных с
проблематикой исторической культуры каролингского времени.
Основательно исследован культурный подъем конца VIII – IX вв.,
известный под именем «каролингского возрождения» (Ж.Ж. Ампер, П. Леманн, Ф.-Л. Гансхоф, Х. Фихтенау, П. Рише,
П. Шрамм, В. Ульманн, К. Морриссон, Й. Флекенштайн,
Д. Контрени, Р. Мак-Киттерик). Накоплен огромный фактический
материал, позволяющий значительно лучше понять сущность
культурных процессов IX в., в том числе общее состояние
исторического знания, а также социально-культурный контекст
развития историописания.
Другим не менее важным направлением исследований является
изучение деятельности ведущих франкских скрипториев и тесно
связанного с ним процесса формирования каролингских библиотек.
Благодаря фундаментальным работам Л. Делиля, Б. Бишофа,
П. Леманна, Э. Ренда, А. Холдера, Г. Бутцманна, В. Мильде,
Ж. Контрени, М. Мостерта, Д. Йонья-Пра, А. Хезе, Г. НеббиайДалла основательно изучена деятельность скрипториев и частично
восстановлен состав библиотек Тура, Лорша, Флери, Сен-Дени,
Лаона, Осера, Корби, Регенсбурга, Фрайзинга, Зальцбурга,
8
Вайсенбура,
Райхенау,
Мурбаха.
Значительная
часть
сохранившихся рукописей идентифицирована, датирована и
подробно описана, установлены имена многих писцов, выявлены
палеографические особенности отдельных школ, обозначены
текстуальные заимствования и палеографические влияния.
Предметом самостоятельных исследований стали королевские и
частные книжные собрания (Б. Бишоф, Р. МакКиттерик, П. Рише),
проблемы книжного обмена в каролингский период (Ф. Депрё),
разделение труда в монастырских скрипториях (М. Везен).
Еще одним плодотворным направлением является изучение
состояния рукописной традиции докаролингских памятников
исторической мысли в раннее средневековье. Блестящие примеры
такой работы продемонстрировали М. Бухнер, Х. Баллоу,
В. Херинг, Э. Ренд, Р. Тилл, В. Якоб, Б. Бишоф, Х. Готофф,
В. Браун, Л. Рейнольдс, Л. Мортенсен. Исследователи не
ограничиваются выявлением и описанием манускриптов, но
прослеживают тенденцию существования того или иного
литературного памятника на протяжении нескольких столетий.
В отечественной историографии каролингская эпоха получила
весьма одностороннее освещение. Хорошо изучена аграрная
эволюция
каролингского
общества
(А.Д.
Удальцов,
А.И. Неусыхин,
Н.П.
Грацианский,
Ю.Л.
Бессмертный,
Г.М Данилова, Л.Т. Мильская и др.). Российские медиевисты
полагали, что именно в VIII–IX вв. происходит оформление
феодализма, возникают специфические формы земельной
собственности, новые формы зависимости нерабского типа, а
также оформляется особая система политической власти, не
свойственная Античности. Политическая организация изучена
значительно меньше. Историки наметили магистральные
тенденции политического развития Франкского королевства в
VIII–IX вв., обратив внимание на укрепление властных вертикалей
и построение системы имперской церкви. Изменения в
государственной сфере трактовались ими как следствие развития
процессов феодализации и обострения социально-классовых
противоречий (Ф. Я. Фортинский, Д.М. Петрушевский, Д.П. Лыс,
А.И. Неусыхин, Ю.Л. Бессмертный, Н.Ф. Колесницкий,
И.А. Дворецкая, А.П. Левандовский). Проблема политической
идеологии, за единственным исключением (А.С. Вязигин), не
получила должного освещения. Что касается культурной
составляющей каролингского общества, то она и по сей день
остается на периферии научных интересов отечественных
медиевистов. Имеется лишь небольшое количество работ,
9
посвященных отдельным аспектам каролингской культуры, прежде
всего образованию и художественной литературе, а также
некоторым историческим сочинениям (Л.Н. Беркут, О.А. ДобиашРождественская, Б.Я. Рамм, А.А. Фортунатов, А.П. Левандовский,
И.А. Дворецкая, М.Л. Гаспаров, Ю.Л. Бессмертный, В.К. Ронин,
О.Р. Бородин, А.М. Перлов)12.
Слабая изученность исторической мысли и исторической
культуры каролингского времени особенно заметна на фоне других
периодов Средневековья и других регионов Европы. Историческим
сочинениям
VI–VIII
вв.
посвящены
исследования
Е.Ч. Скржинской,
В.Д.
Савуковой,
В.В.
Эрлихмана,
В.М. Тюленева, И.Ю. Ващевой, В.В. Зверевой. Для IX–XV вв.
аналогичную работу проделали Г.Э. Санчук, М.А. Заборов,
А.Д. Михайлов, А.Я. Гуревич, Ю.П. Малинин, Е.А. Мельникова,
В.И.
Рутенбург,
И.Н.
Данилевский,
Ю.Е.
Арнаутова,
С.Г. Мереминский, З.Ю. Метлицкая, Т.В. Гимон и др.
Таким образом, современное состояние историографической
традиции показывает актуальность заполнения очевидной
исследовательской лакуны не только в отечественной, но и
Беркут Л.Н. Карл Великий, франкская образованность и литература его
времени. Варшава, 1912; Добиаш-Рождественская О.А. История
Корбийской мастерской письма. Л., 1934; Рамм Б.Я. «Каролингское
возрождение» и проблемы школьной образованности в раннем
средневековье // Уч. зап. Ленингр. пед. ин-та им. М.Н. Покровского. 1940,
Т. 5; Фортунатов А.А. Алкуин как деятель Каролингского возрождения //
Уч. зап. Моск. гор. пед. ин-та. 1941. Т. 3; Фортунатов А.А. Алкуин и его
ученики // Уч. зап. Моск. гор. пед. ин-та. 1948, Т. 8; Зверева В.В.
Аллегории в каролингской культуре (на примере сочинений Рабана
Мавра) // Карл Великий: реалии и мифы. М., 2001. С. 94-105;
Гаспаров М.Л. Каролингское Возрождение (VIII-IX вв.) // Памятники
средневековой латинской литературы IV-IX вв. М., 1970. С. 223-242;
Левандовский А.П. Эйнгард и каролингская традиция. Дисс… канд. ист.
наук. М., 1946; Дворецкая И.А. Павел Варнефрид как историк и этнограф
(к вопросу о влиянии позднеримской культуры на мировоззрение
писателя) // Античный мир и археология. Саратов, 1979. С. 31-62;
Ронин В.К. Светские биографии в каролингское время: “Астроном” как
историк и писатель // СВ. № 46 (1983). С. 165-183; Бородин О.Р.
Средневековые «книги понтификов» – формирование историографического жанра // Культура и общественная мысль. Античность. Средние века.
Эпоха Возрождения. М., 1988. С. 64-72; Бородин О.Р. Итальянский
историк IX в. Ангелл из Равенны и его мировоззрение // Проблемы
истории античности и средних веков. М., 1981. С. 49-66; Перлов А.М.
Пресвитер Рудольф и его место в фульдской историографической
традиции // СВ. № 60 (1997). С. 73-88.
12
10
мировой медиевистике. Анализ историографии, проведенный в
диссертации, выявил нерешенность многих проблем, которые
имеют важное значение для понимания и оценки исторической
культуры каролингской Европы, а именно: формы и способы
освоения античной и раннесредневековой исторической традиции,
системное изучение исторических сочинений указанного периода,
выявление круга знаний о прошлом в сочинениях каролингских
историков, определение места историописания в политической и
культурной жизни каролингского общества и др.
Источниковая база исследования включает в себя различные
источники. Первую группу составляют собственно исторические
сочинения каролингского времени. Эта группа текстов позволила
изучить круг интересов каролингских историков, цели и задачи их
произведений, технику работы с источниками, способы описания
прошлого. В работе использованы малые (Корвейские, Флавинианские, Фонтанельские, Лиможские, Мецские и др. анналы) и
большие каролингские анналы (Анналы королевства франков, СенБертенские, Фульдские, Ведастинские, Ксантенские анналы),
королевские
генеалогии,
биографические
произведения
(«Жизнеописание Карла Великого» Эйнхарда, «Жизнеописание
Людовика Благочестивого» Астронома, «Деяния императора
Людовика» Тегана, «Деяния Карла Великого» Ноткера), «Деяния
епископов Меца» Павла Диакона, «Хроника» Фрекульфа, «Истории
в четырех книгах» Нитхарда, «Хроника» Регинона, анонимные
истории и хроники, деяния аббатов и епископов и др.13
13
Annales Alamannici a. 709-926 // MGH. SS. T.1. P. 22-31, 40-44, 47-56;
Annales Augienses а. 709-954 // MGH. SS. T. 1. P. 67-69; Annales Auscienses
a. 687-1127 // MGH. SS. T.3. P. 171; Annales Bertiniani // MGH. SS. T. 1.
P. 419-515; Annales Bertiniani / Ed. G. Waitz // MGH. SS. in usum scholarum.
Hannover, 1883; Annales Cobeienses а. 658-1148 // MGH. SS. T. 3. P. 1-18;
Annales Elwangenses а. 42-1237 // MGH. SS. T.10. P. 15-20; Annales
Engolismenses а. 815-870, 886-930, 940-991 // MGH. SS. T. 16. P. 485-487;
Annales Flaviniacenses et Lausonenses а. 382-985 // MGH. SS. T. 3. P. 149152; Annales Floriacenses a. 543-1060 // MGH. SS. T. 2. P. 254-255; Annales
Fontanellenses priores // Mélanges. Documents publiés et annotés par
P. Dardel, H. de Frondeville et J. Laporte. Rouen, Paris, 1951. P. 63-91;
Annales Fuldenses // MGH SS T. 1. P. 337-415; Annales Fuldenses sive
Annales regni Francorum orientalis / Ed. F. Kurze // MGH SS rer. Germ. in
usum scholarum. Hannover, 1891; Annales Iuvavenses maiores a. 550-833, 975
// MGH. SS. T.1. P. 87-88; Annales Iuvavenses minores a. 742-814 // MGH.
SS. T. 1. P. 88-89; Annales Laubacenses а. 687-926 (для 912) // MGH. SS.
T. 1. P. 7, 9, 10, 12, 13, 15, 52-55; Annales Laudunenses et S. Vincentii
Mettensis breves // MGH. SS. T.15. P. 1293-1295; Annales Laurissenses
11
Вторая группа объединяет исторические труды, созданные в
предшествующий период, но знакомые каролингским читателям.
Эта группа источников позволила выявить круг исторических
знаний, сформировавшихся в каролингский период, определить
minores // MGH. SS. T.1. P. 112-123; Annales Lemovicenses а. 838-1060 //
MGH. SS. T.2. P. 251-252; Annales Lobienses a.741-982 // MGH. SS. T.13.
P. 224-235; Annales Masciacenses a. 732-1013 // MGH. SS. T. 3. P. 169-170;
Annales Maximiniani а. 741-811 // MGH. SS. T.13. P. 19-25; Annales
Mettenses (posteriores) а. 687-930 // MGH. SS. T. 1. P. 313-336; Annales
Mettenses priores а. 687-805 // MGH. SS. rer. Germ. in usum scholarum / Ed.
B. Simson. Hannover, 1905; Annales Nivernenses а. 509-1188 // MGH. SS.
T. 13. P. 88-91; Annales Prumienses a. 122-1044 // MGH. SS. T.15. Pars 2.
P. 1289-1292; Annales regni Francorum / Hg. F. Kurze // MGH. SS. rer. Germ.
in usum scholarum. Hannover, 1895; Annales Sangallenses breves a. 708-815 //
MGH. SS. T. 1. P. 63-66; Annales Sangallenses maiores a. 709-1056 // MGH.
SS. T. 1. P. 73-85; Annales de Saint-Bertin / Ed. F. Grat, J. Vielliard et S.
Clémencet avec introduction et des notes par L. Levillain. Paris, 1964; Annales
S. Bonifatii a. 716-1024 // MGH. SS. T. 3. P.117-118; Annales S. Columbae
Senonensis a. 708-1218 // MGH. SS. T. 1. P. 102-109; Annales S. Dyonisii a.
688-887 // MGH. SS. T. 13. P. 718-721; Annales S. Emmerammi
Ratisbonenses maiores a. 748-823 // MGH. SS. T. 30. Pars 2. P. 733-741;
Annales S. Germani minores a. 642-919 // MGH. SS. T. 4. P. 3; Annales S.
Germani Parisiensis а. 466-1061 // MGH. SS. T. 3. P. 166-168; Annales S.
Maxmini Trevirensis а. 538-987 // MGH. SS. T. 4. P. 5-7; Annales S. Petri
Coloniensis a. 798. 810-818 // MGH. SS. T. 16. P. 730; Annales S. Quintini
Veromandensis а. 793-994 // MGH. SS. T. 16. P. 507-508; Annales Sithienses
a. 548-823 // MGH. SS. T. 13. P. 34-38; Annales Vedastini // MGH. SS. T. 1.
P. 516-531; Annales Weingartenses а. 792-936 // MGH. SS. T. 1. P. 65-67;
Annales Weissemburgenses а. 763-846 // MGH. SS. T. 1. P. 111; Annales
Xantenses // MGH. SS. T. 2. P. 217-235; Astronomus. Vita Hlodowici
imperatoris / Hg. und üders. von E. Tremp // Thegan. Die Taten Kaiser
Ludwigs. Astronomus. Das Leben Kaiser Ludwigs (MGH. SS. Rer. Germ. in
usum scholarum). Hannover, 1995. S. 280-555; Einhard. Vita Karoli Magni /
Hg. O. Holder-Egger. (MGH. SS. rer. Germ. in usum scholarum) Hannover;
Leipzig. 1911; Nithard. Historiarum libri IIII / Hg. E. Müller // MGH. SS. rer.
Germ. Hannover, 1907; Notker Balbulus. Gesta Karoli Magni imperatoris / Ed.
H.F. Haefele (MGH. SSRG). München, 1959; Paulus Diaconus. Gesta
episcoporum Mettensium / Hg. G. Pertz // MGH. SS. T. 2. P. 260-268; Regino.
Chronicon / Hg. F. Kurze. (MGH. SS. in usum scholarum) Hannover, 1890;
Thegan. Gesta Hludowici imperatoris / Hg. und übers. von E. Tremp // Thegan.
Die Taten Kaiser Ludwigs ... S. 168-259; Chronica de sex aetatibus mundi //
MGH. SS. T. 2. P. 256; Gesta abbatum Fontanellensium // MGH. SS. T. 2.
P. 263-290; Gesta episcoporum Autissiodorensium / Ed. Ph. Labbe. Bibliotheca
nova manuscriptorum . T. 1. Paris, 1657. P. 411-526 и др.
12
основные приоритеты, направления и глубину освоения традиции.
Здесь можно выделить три комплекса текстов:
1. Произведения античных писателей («Записки о галльской
войне» Цезаря, «О заговоре Катилины», «Югуртинская война» и
«История» Саллюстий, «Жизнь двенадцати цезарей» Светония,
«История Рима от основания города» Тита Ливия, «История»,
«Анналы» и «Германия» Тацита, «Деяния Александра
Македонского» Квинта Курция Руфа, «История» Аммиана
Марцеллина, «Эпитома Помпея Трога» Юстина, «Бревиарий»
Евтропия, «История Трои» Дарета Фригийского, «Письмо
Александра к Аристотелю о чудесах Индии», «Гражданская война»
Аннея Лукана, «История Аполлона, короля Тира»);
2. Произведения раннехристианских историков («Иудейская
война» и «Иудейские древности» Иосифа Флавия, «Хроника» и
«Церковная история» Евсевия Кесарийского, «Трехчастная
история», «История против язычников» Павла Орозия);
3. Региональные, национальные и универсальные истории
(«История франков» Григория Турского, «Хроника» Фредегара и
его продолжателей, «Гетика» Иордана, «Хроника» и «История
готов, вандалов и свевов» Исидора Севильского, «Церковная
история народа англов» Беды, «История лангобардов» и «Римская
история» Павла Диакона, «Книга истории франков»)14.
14
Beda Venerabilis. Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum // Baedae Opera
Historica / Ed. by J.E. King. Vol. 1-2. London; New York, 1930; Isidorus
Hispalensis. Etymologiarum // Patrologia Latina. T. 82; Переводы на рус. яз.:
Беда Достопочтенный. Церковная история народа англов. СПб., 2001;
Григорий Турский. История франков. М., 1987; Евсевий Памфил.
Церковная история. М., 2001; Памятники средневековой латинской
литературы IV–VII веков. М., 1998; Орозий Павел. История против
язычников. Кн. I-V. СПб., 2001-2003; Исидор Севильский. Из
«Этимологии» Исидора Севильского. М., 1998; Аммиан Марцеллин.
История. Вып. 1-3. Киев, 1906-1908; СПб., 1996; Евтропий. Краткая
история от основания города // Римские историки IV в. М., 1997; Иосиф
Флавий. О древности иудейского народа. Против Апиона. СПб., 1895. Он
же. Иудейские древности. Москва; Иерусалим, 1993. Он же. Иудейская
война. Минск, 1991; Курций Руф Квинт. История Александра
Македонского. М., 1993; Ливии Тит. История Рима с основания города.
М., 1989-1993. Т. 1-3; Саллюстий Крисп Гай. Сочинения. М., 1991;
Светоний Транквилл Гай. Жизнь двенадцати цезарей. М., 1993; Тацит
Корнелий Публий. Сочинения. М.; Л., 1993. Т. 1–2; Флор Луций Анней. Две
книги эпитом римской истории обо всех войнах за 700 лет. Воронеж,
1977; Малые историки. М., 1996; Цезарь Гай Юлий. Записки Юлия Цезаря
13
К третьей группе относятся рукописи VIII–XII вв.,
содержащие исторические сочинения античных, раннесредневековых и каролингских авторов. Данная группа источников позволила
определить формы и способы освоения традиции, выявить
особенности восприятия исторических сочинений, проанализировать технику чтения трудов по истории, обозначить состав
аудитории отдельных исторических сочинений и проследить
основные способы бытования различных текстов на протяжении
нескольких столетий. В диссертации использовано более
пятидесяти манускриптов из собраний Национальной библиотеки
Франции (г. Париж, Франция)15, Российской Национальной
и его продолжателей о галльской войне, о гражданской войне, об
александрийской войне, об африканской войне. М., 1993 и др.
15 Bibliothèque Nationale, Paris: BN lat. 1759: Евсевий, Historia Ecclesiastica
– ред. Руфина (Сен-Дени (?), VIII/IX в.); 4628 А: Таблица народов;
Эйнхард, Vita Karoli Magni (Сен-Дени, X/XI в.); 4860: Хроники Евсевия,
Кассиодора, Иеронима, Меллита; Беда, Historia Anglorum; De sex aetatibus
mundi; Annales Wirziburgenses (Райхенау, пер.пол. IX в.); 4877: Юлий
Валерий, Vita Alexandri Magni; Орозий, Historia adversum paganos; Павел
Диакон, Historia Langobardorum; Эйнхард, Vita Karoli Magni (Савиньи (?),
XII в.); 4950: Юстин, Epitome (северо-восточная Франкия, ок. 800); 5017:
Регинон, Chronicon (Мец, XI в.); 5018: Регинон, Chronicon (Хальберштадт,
XI в.); 5354: Эйнхард, Vita Karoli Magni; Астроном, Vita Hludowici Pii;
Флодоард, Annales (Шампань или Иль-де-Франс, пер.пол. XI в.); 5596:
Liber Historiae Francorum (Сен-Жермен (?), IX в.); 5716: Квинт Курций
Руф, Historia Alexandri Magni (регион Луары, втор.пол. IX в.); 5726: Тит
Ливий, Ab Urbe condita (Тур, ок. 780); 5730: Тит Ливий, Ab Urbe condita
(Корби, VIII в. ); 5763: Цезарь, De bello gallico; Иосиф Флавий, Antiquitates
(Флери, пер.четв. IX в.); 5926: Эйнхард, Vita Karoli Magni; Астроном, Vita
Hludowici Pii; Адемар Шабаннский, Chronica (Южная Франция, Лимузен
(?), после 1165); 5943 А: Эйнхард, Vita Karoli Magni; Астроном, Vita
Hludowici Pii; Адемар Шабаннский, Chronica (Лимож (?), пер.тр. XI в.);
5943 В: Annales regni Francorum; Эйнхард, Vita Karoli Magni; Астроном,
Vita Hludowici Pii (Сен-Дени, изготовлен для графов Шампанских,
посл.четв. XII в.); 6085: Саллюстий, Historiae (Флери, нач. XI в.); 6115:
Светоний, De vita caesarum (Тур, пер.четв. IX в.); 7906: Дарет Фригийский,
Historia Troiae (Лорш, кон. VIII в.); 9385: Евангелие Du Fay (Тур, сер.
IX в.); 9768: Нитхард, Historiarum libri IV (Сен-Медард, Х в.); 10758:
Эйнхард, Vita Karoli Magni (Сен-Реми, посл.четв. IX в.); 10910: Фредегар,
Chronica; Continuatio (Мец(?), Клермон(?), Лион(?), ок. 715); 10911: Liber
Historiae Francorum, Annales regni Francorum (Люттих, пер.тр. или
втор.четв. IX в); 12117: Annales S. Germani Parisiensis (Сен-Жермен, XI в.);
12711: Астроном, Vita Hludowici Pii; Аймоин, Gesta Francorum (СенЖермен, втор.пол. XI в.); 13013: Annales S. Germani minores (Сен-Жермен,
XI в.); 15425: Юстин, Epitome; Annales regni Francorum; Эйнхард, Vita
14
библиотеки (г. Санкт-Петербург, Россия)16, библиотеки монастыря
Санкт-Галлен (Санкт-Галлен, Швейцария)17, Баварской государственной библиотеки (г. Мюнхен, Германия)18, библиотеки Мертон
Колледжа (Оксфорд, Великобритания)19. Чтобы найти ответы на
вопросы о том, кто, где, для чего и каким образом читал и, шире,
использовал труды по истории, изучены:
1. кодикологическое окружение исторических сочинений;
2. многочисленные позднейшие интерполяции в оригинальный
текст и экстраполяции из него, что можно было бы назвать
редакторской правкой;
Karoli Magni; Теган, Gesta Hludowici imperatoris (Лотарингия, XII в.);
16024: Саллюстий, Historiae (палимпсест) (Италия, VII в.); 17655:
Григорий Турский, Historia Francorum (Люксей, Тур, кон. VII в.); 17656:
Эйнхард, Vita Karoli Magni; (Сен-Дени, кон. XII в.); 18282: Евсевий,
Historia Ecclesiastica – ред. Руфина (Целль (?), VIII/IX).
BN NA lat. 405: Орозий, Historia adversum paganos (Тур, ок. 830); 1490:
Иосиф Флавий, Bellum Iudaicum (Тур, ок. 830); 1601: Юстин, Epitome
(Флери, втор.четв. или сер. IX в.); 1603: Historia Tripartita (Тур, кон. IX в.);
2664: Эйнхард, Vita Karoli Magni (Клюни (?), X/XI в.).
16 Российская Национальная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина,
Санкт-Петербург: MS lat. F. v. I. 11: Historia Tripartita (Суассон, ок. 820);
MS lat. F. v. IV. 3: Эйнхард, Vita Karoli Magni; Адемар Шабаннский,
Chronica (Ангулем или Лимож, кон. XI или нач. XII в.); MS lat. F. v. IV. 4:
Liber Historiae Francorum; Annales regni Francorum; Continuatio Fredegarii;
Annales Bawarici; Эйнхдард, Vita Karoili Magni; Астроном, Vita Hludowici
Pii (Сен-Медард, Суассон, пер.тр. X в.); MS lat. О. v. IV. 1: Annales
Mosellani (Нормандия, XI/XII в.); MS lat. Q. v. I. 20: Исидор Севильский,
Historia Gothorum, Vandalum et Sueuorum (фрагмент) (Корби, IX в.); MS
lat. Q. v. class. 9: Юстин, Epitome; Евтропий, Breviarium (Франкия, IX в.);
MS lat. Q. v. IV. 5: Юстин, Epitome; Евтропий, Breviarium (Франкия, IX в.).
17 St. Gallen, Stiftbibliothek, Codices 133: Исидор Севильский, Historia
Gothorum, Vandalum et Sueuorum (фрагмент) (Санкт Галлен, VIII/IX в.);
197: Дарет Фригийский и Диктис Критский, Historia Troiae (IX или Х в.);
621: Орозий, Historiarum adversum paganos libri VII (Санкт Галлен, IX в.);
622: Фрекульф из Лизье, Liber Historiarum (Лизье(?), IX в.); 623: Юстин,
Epitome (Санкт Галлен (?), IX в.); 626: Иосиф Флавий, Bellum Iudaicum
libri V (Санкт Галлен, пер.тр. IX в.); 635: Павел Диакон, Historia
Langobardorum (Северная Италия, VIII/IX в.); 732: Генеалогия
Меровингов, «таблица народов», Annales S. Galli breves (втор.пол. IX в.).
18 Bayerische Staatsbibliothek (BSB): Clm 6388: Регинон, Chronicon
(Фрайзинга, кон. Х в.); Clm 17134: Эйнхард, Vita Karoli Magni; Ноткер,
Gesta Karoli Magni (Шефларн, 1180-1200 гг. ); Clm 29416(1): Орозий,
Historia adversus paganos (Сев. Италия (Боббио?), пер.пол. VIII в.).
19 Oxford, Merton College, Merton MS. Code 315: Евсевий-Иероним,
Chronica (Райхенау, IX в.).
15
3. расположение текста на странице и, шире, распределение
материала по тетрадям;
4. расположение маргиналий, их атрибуция и датировка,
соотношение с основным текстом рукописи;
5. «биографии» отдельных манускриптов.
Четвертую группу составляют списки книг каролингских
библиотек, опубликованные20 и сохранившиеся в оригинале21. Эти
источники позволили детально изучить инфраструктуру, в которой
создавалась и существовала обширная литературная продукция, а
также определить территориальные границы бытования отдельных
текстов. Списки книг введены в научный оборот еще в XIX в.,
однако и по сей день систематически не изучены.
К пятой группе относятся памятники эпистолярного наследия,
поэтические произведения, данные агиографической традиции,
документальный и иллюстративный материал. Это – письма
Алкуина, Эйнхарда, Лупа Ферьерского, Валафрида Страбона.
Поэтические произведения Алкуина, Теодульфа, Эрмольда
Нигелла, Герварда, анонимные «Песнь о происхождении народа
франков», «Ритм о страстях христовых мучеников Марцеллина и
Петра» и «Эпитафия Эйнхарда». Также «Житие св. Мартина»
Сульпиция Севера, «Житие св. Магнерика» Эбервина,
«Перенесение мощей и чудеса св. Марцеллина и Петра» Эйнхарда,
анонимные «Житие св. Арнульфа Мецского»,
«Перенесение
мощей св. Хризанта и Дарии» и другие. В работе используются
также
дипломы
Каролингов,
королевские
капитулярии,
постановления церковных синодов, сочинения Отцов церкви, Liber
pontificalis, миниатюры каролингских и раннесредневековых рукописей и Библия, поскольку это произведение занимало ключевое
место в каролингской культуре. Указанные нормативные, религиозные, дидактические и иллюстративные источники позволили
обстоятельно изучить общие тенденции социально-политического,
идеологического и культурного развития каролингского общества,
а также обозначить социокультурный контекст, в котором
формировалось и развивалось историческое знание22.
20
Becker G. Catalogi bibliothecarum antiqui. Bonnae, 1885; Gottlieb Th. Über
mittelalterliche Bibliotheken. Leipzig, 1890 (Nachdruck: Wien, 1955);
Lehmann P. Mittelalterliche Bibliothekskataloge Deutschlands und der
Schweiz. Bd. 1. München, 1918 (Nachdruck: 1969).
21 St. Gallen, Stiftbibliothek, Codex 728: Breviarium librorum de coenobio s.
Galli (втор. пол. IX в.).
22 Carmina Alchvini // MGH. Poet. lat. T. 1. P. 160-351; Carmina Theodulfi //
MGH. Poet. lat. T. 1. P. 437-581; Einhard. Translatio et Miracula ss. Marcellini
16
Определение объекта и предмета исследования, недостаточная
изученность многих вопросов в историографии и наличие
обширного круга источников, часть из которых ранее не вводилась
в научный оборот, позволили поставить цель и определить задачи
исследования.
Цель диссертационного исследования состоит в изучении
исторической культуры каролингского общества. Соответственно в
работе рассматриваются следующие задачи:
 состояние античной и раннесредневековой исторической
традиции в каролингский период;
 круг знаний о прошлом в трудах каролингских историков,
приемы и методы их работы, модели и способы описания
прошлого;
 роль историописания в формировании политической
идеологии;
 актуальная и потенциальная аудитория исторических
сочинений, практики чтения трудов по истории.
Географические и хронологические рамки работы. В
географическом отношении диссертационное исследование
охватывает бóльшую часть пространства Каролингской империи
(Франция, Германия, Северная Италия и Северная Испания), а в
хронологическом – период с последней четверти VIII по начало X
вв. Развитие исторического знания в этот период было теснейшим
образом связано с укреплением и ослаблением политической
организации каролингского общества, с созданием и разрушением
империи, с оформлением имперской христианской идеологии, а
также с обширными политическими, церковными и образовательными реформами. Эти явления и процессы определили формы и
et Petri // MGH. SS. T. 15. P. 239-264; Epistola Alchvini // MGH. Epist. T. 4.
P. 1-493, 614-616; T. 5. 643-645; Epistola Einhardi // MGH. Epist. T. 5.
P. 105-145; Epistola de litteris colendis // MGH. Capitularia. T. 1. P. 78-79;
Epistolae Lupi abbatis Ferrariensis // MGH. Epist. T. 6; Epitaphium Arsenii //
PL. T. 120. Col. 1557-1650; Epitaphium Einhardi // MGH. Poet. lat. T. 2.
P. 237-238; Ermoldus Nigellus. In honorem Hludowici christianissimi Caesaris
Augusti carmen // MGH. Poet. lat. T. 2. P. 5-79; Ex translatione ss. Chrisanti et
Dariae // MGH. SS. T. 15. P. 375; Le Liber Pontificalis / Ed. L. Duchesne. T. 12. Paris, 1886, 1892; Le Liber Pontificalis / Ed. C. Vogel. T. 3. Paris, 1957;
Translatio s. Alexandri auctoribus Ruodolfo et Meginharto // MGH. SS. T. 2.
P. 673-681; Urkundenbuch des Klosters Fulda / Hg. E.E. Stengel. Marburg,
1958. Bd. 1; Vita Adalhardi // PL. T. 120. Col. 1507-1556; Vita s. Athanasii
episcopi Neapolitani // MGH. SS. rer. Lang. P. 436; Vita s. Magnerici auctore
Eberwino // MGH. SS. T. 8. P. 208-209 и др.
17
содержание, тематику и темпы развития исторической мысли, а
также самым непосредственным образом повлияли на общее
состояние исторического знания в данный период. Нижнюю
хронологическую границу (780-е годы) определяют такие важные
исторические события, как сосредоточение власти в королевстве
франков в руках одного правителя, покорение королевства
лангобардов с последующим присоединением Северной Италии,
проведение глубоких церковных реформ, образование придворной
академии, начало каролингского возрождения и создание первых
концептуально новых исторических сочинений («Деяния мецских
епископов»,
«Анналы
королевства
франков»).
Верхняя
хронологическая граница связана с разрушением каролингской
государственности к началу Х в., резким культурным упадком и
практически полным прекращением историописания на всем
пространстве империи. По мере необходимости мы обращались к
материалу как более раннего (VI–VII вв.), так и более позднего (X–
XII вв.) времени.
Методологическая основа. Диссертационное исследование
основано
на
методологических
принципах,
концепциях,
теоретических моделях и технических приемах, выработанных в
рамках позитивизма, компаративной истории, а также новой
культурной и новой социальной истории. В рамках этих
направлений сформулированы и успешно разрабатываются
важнейшие положения о специфической роли исторического
знания для функционирования обществ прошлого; о принципах
бытования исторического нарратива в рамках локальных
исторических культур; о способах фиксации и трансляции знаний о
прошлом; а также о путях и формах освоения этих знаний.
Методологической базой изучения проблем исторического
знания в диссертации является сочетание типизирующего и
индивидуализирующего
подходов.
Типизирующий
подход
обеспечил возможность выявления системообразующих элементов
каролингской исторической культуры. Индивидуализирующий
подход позволил раскрыть конкретные формы существования
исторического знания.
Обращение к системному подходу позволило представить
интеллектуальные усилия, разделенные временем, расстоянием и
направленностью,
как
единую
совокупность
элементов,
взаимодействующих посредством структуры коммуникаций для
решения общего комплекса задач.
Наше исследование было бы невозможно без широкого
привлечения богатейших практических и теоретических наработок,
18
сделанных
в
рамках
классического
источниковедения
(Quellenkunde) и классической филологической критики. В основу
работы положен тщательный анализ источников, прежде всего
исторических сочинений. Он проводится на содержательном,
палеографическом, филологическом, лингвистическом, кодикологическом, идейно-теоретическом уровнях. Анализ базируется на
последовательном применении сравнительно-исторического метода в сочетании с традиционными текстологическими и герменевтическими методами анализа текста. Такой подход обеспечил
наиболее результативное решение поставленных исследовательских задач.
Апробация результатов исследования. Основные положения
и результаты диссертации изложены в 43 публикациях общим
объемом 70 п.л.
По теме диссертации были представлены доклады на
заседаниях Центра истории исторического знания ИВИ РАН, на
заседаниях междисциплинарного научного семинара ИВИ РАН
«Люди и тексты», на заседаниях кафедры истории древнего мира и
средних веков Московского Педагогического Государственного
Университета, на круглых столах, научных чтениях, всероссийских
и международных конференциях, проходивших в ИВИ РАН, в
Московском Педагогическом Государственном Университете, в
Санкт-Петербургском
Государственном
Университете,
в
Университете Paris IV (Франция). Также они нашли отражение в
общем лекционном курсе по истории Средних веков, спецкурсах
по историографии и источниковедению Средних веков, которые
читались автором на историческом факультете МПГУ в 1998 –
2004 гг.
Кроме того, в ходе подготовки диссертационной работы был
переведен, прокомментирован и опубликован ряд исторических
источников по историописанию каролингской Европы. Они
введены не только в научный оборот, но и в практику
преподавания на исторических факультетах многих университетов.
Уже сегодня их данные широко используются в общих и
специальных лекционных курсах, а также при написании курсовых
и дипломных работ.
Практическая значимость исследования. Материалы
диссертации могут быть широко использованы специалистами при
разработке
теоретических
и
практических
вопросов
источниковедения и историографии. Фактический материал и
теоретические положения диссертации могут быть использованы в
научных исследованиях по различным проблемам социально19
политической истории и культуры средневековой Европы, в общих
и специальных курсах по истории Средних веков, в курсах по
источниковедению и историографии, при написании курсовых и
дипломных работ, подготовке докладов и рефератов, а также при
составлении учебников, практикумов и учебных пособий по
истории средних веков, источниковедению и историографии.
Структура и содержание работы
Цель и задачи исследования определили его структуру.
Диссертация состоит из введения, четырех глав, разделенных на
параграфы, и заключения. Справочный аппарат включает
постраничные сноски, список использованных источников и
литературы.
Во Введении обосновывается актуальность и новизна темы,
анализируется степень ее разработанности в зарубежной и
отечественной литературе, приводится обзор использованных
источников, определяются предмет, объект, цель, задачи и
хронологические рамки исследования.
Первая глава «Общие условия развития историописания и
исторического знания в каролингский период (вторая половина
VIII – начало Х вв.)» состоит из четырех параграфов.
В первом параграфе «Социально-политический и культурный
контекст развития историописания и исторического знания»
последовательно рассматриваются вопросы, связанные со
становлением каролингской государственности, оформлением
имперской идеологии и реформами в сфере образования. Эти
процессы оказали самое непосредственное воздействие на
состояние исторического знания и развитие исторической мысли.
С одной стороны, они способствовали появлению социального
заказа, поскольку политические элиты, объединившиеся вокруг
трона, нуждались в определении собственного места и собственной
роли в историческом процессе, в выработке идеологических,
исторических и культурных оснований для внутренней
консолидации и эффективного отправления власти в разных частях
империи. С другой, привели к оживлению в различных областях
культурной жизни, пробуждению интереса к знаниям, в том числе,
к историческому наследию прошлого. Активное освоение этого
наследия начинается с конца VIII в.
Одним из следствий становления империи и выработки
имперской идеологии стал культурный подъем, получивший в
науке название «каролингского возрождения». Этот процесс был
инициирован королевским двором в последней четверти VIII в. и
20
поначалу сводился к максимально широкому распространению
довольно скромной суммы знаний, необходимой для освоения
основ христианского вероисповедания и отправления богослужения по римскому образцу. Повсеместно открывались школы,
причем не только для детей аристократов, где изучали основы
чтения и счета, а также заучивали символ веры и некоторые
молитвы. Наряду с ними, при дворе и в некоторых ведущих
имперских
монастырях
создавались
учебные
заведения
значительно более высокого ранга и с существенно иной, более
фундаментальной учебной программой. Последняя опиралась на
позднеантичный курс свободных искусств. Освоение дисциплин
тривиума и особенно риторики предполагало широкое знание
латинской литературы, в том числе трудов по истории. Таким
образом, римская историческая мысль постепенно становилась
частью каролингской культуры. Однако следует учитывать
характерную особенность данного процесса: в каролингской школе
труды по древней истории являлись, прежде всего, источником для
заимствования филологических и дидактических примеров.
В первой трети IX в. во Франкском королевстве формируется
группа
разносторонне
образованных
эрудитов,
которые
интересуются знанием как таковым, вне связи с непосредственным
практическим использованием в области политики, государственной или церковной службы, а также проявляют большую
самостоятельность в персональном творчестве. Не случайно
именно в это период были написаны исторические сочинения,
несущие на себе печать ярко выраженного авторского начала. Для
постижения характерных особенностей исторической культуры
эпохи они представляют особый интерес.
Во втором параграфе «Книжные собрания, их организация и
общие принципы функционирования» рассматривается проблема
становления и развития библиотек как важнейшего института,
обеспечивавшего накопление и трансляцию знаний, в том числе
исторических. Одним из следствий мощного культурного подъема
стало возникновение более или менее обширных книжных
собраний, не только придворных, монастырских и кафедральных,
но и частных. Они формируются за счет разыскания древних
манускриптов и создания новых копий, дарений, пожалований и
завещаний рукописей, а также за счет создания новых
произведений. Иные собрания объединяли сотни книг – богословские сочинения, литургические сборники, агиографию, бестиарии,
произведения античных и раннехристианских грамматиков,
21
риторов, поэтов, философов, труды по праву, архитектуре,
сельскому хозяйству, медицине, военному делу, истории.
Библиотеки становятся заметным культурным явлением.
Именно в это время вырабатываются основные принципы
внутренней организации книжных собраний – эмпирическим путем
решаются вопросы о том, где и как хранить стремительно
растущие фонды, как фиксировать новые поступления и
систематизировать уже имеющиеся ресурсы, как выдавать книги
читателям и добиваться их возвращения, каков круг обязанностей
библиотекаря и т.д. Эти процессы изучаются с привлечением
широкого круга источников, в том числе, памятников
эпистолярного наследия и богатого иллюстративного материала
(каролингских и раннесредневековых миниатюр).
Более детально изучено формирование во второй половине
IX в. одной из крупнейших каролингских библиотек – собрания
монастыря Санкт-Галлен. Этот процесс реконструируется на
основе подробного анализа рукописи, содержащей древнейший
список книг из этого аббатства с многочисленными пометами,
дополнениями и исправлениями библиотекарей (St. Gallen, Codex
728). Параллельно разрабатывается методика изучения данного
типа рукописных источников.
Исторические труды составляли лишь малую часть
библиотечных фондов. Даже в самых лучших собраниях,
насчитывавших многие сотни томов, их едва набиралось больше
двух десятков, чаще речь шла всего о нескольких манускриптах. В
каролингских библиотеках исторические сочинения никогда не
выделялись в отдельную группу текстов, но распределялись либо
по авторам, либо по соответствующей тематике. Однако
аналогичным образом систематизировались и все прочие
манускрипты, включая книги Библии.
В третьем параграфе «Античная и раннесредневековая
традиции историописания в каролингскую эпоху» подробно
рассматривается вопрос о том, что именно каролингские историки
и читатели их сочинений знали о предшествующей традиции –
трудах римских, раннехристианских и раннесредневековых
историков, почему они знали именно эти тексты и насколько
основательно были с ними знакомы. Этот сюжет исследуется
комплексно с привлечением данных рукописной традиции
отдельных памятников, соответствующих упоминаний в
библиотечных каталогах и переписке каролингских эрудитов,
цитат в исторических сочинениях, королевских капитуляриях и
других источников.
22
Во второй половине VIII–IX вв. у каролингской аристократии
отмечается стабильный интерес к историческим судьбам троянцев,
римлян, евреев и собственно германцев. Идет последовательная
работа по составлению обширного фонда сочинений древних
авторов. С этой целью проводились активные разыскания
манускриптов в библиотеках франкских монастырей. Большое
количество рукописей поступило из Италии, Испании и
Британских островов. Множество манускриптов концентрировалось при дворе. Там же вращалась и значительная часть
франкской политической и культурной элиты, которая постепенно
знакомилась с трудами античных и раннесредневековых классиков.
В скрипториях ведущих имперских монастырей, тесно
связанных с королевским двором (Тур, Корби, Сен-Дени, СенЖермен, Флери, Ферьер, Сен-Реми, Санкт-Галлен и др.), широко
тиражировались сочинения римских, раннехристианских и
раннесредневековых историков. Рукописная традиция сочинений
значительного числа докаролингских авторов сегодня восходит
именно к каролингским манускриптам. При этом происходил
достаточно жесткий отбор соответствующих произведений,
осуществлявшийся кругом лиц, которые отвечали за разработку
имперской идеологии (руководители королевской канцелярии и
придворной школы, аббаты ведущих монастырей, епископы
важнейших метрополий). В руки переписчиков попадали тексты,
рассказывавшие об истории стран и народов, чьи судьбы оказались
тесно связаны с судьбами франков. Другим проявлением того же
процесса отбора и тиражирования можно считать создание
многочисленных исторических сборников, объединявших целые
произведения древних и современных авторов и/или их фрагменты.
То и другое, по сути, было призвано установить континуитет
прошлого и настоящего.
Рукописи
некаролингских
исторических
сочинений
распространялись в основном на территории Австразии, Нейстрии
и Бургундии, частично в Алеманнии и Баварии. Там находилась их
целевая аудитория – многочисленные представители светской и
духовной элиты, ориентированные на каролингский двор и
непосредственно участвующие в реализации политической воли
центральной власти на местах. Некаролингские исторические
сочинения имелись во многих книжных собраниях –
монастырских, епископских или частных библиотеках. Сам факт
наличия рукописи в данное время и в данном месте еще не означал
обязательного знакомства с ней широкой аудитории. Известность
конкретного сочинения была делом случая и зависела от системы
23
личных связей, обусловленных родством, дружбой или
ученичеством. Степень знания предшествующей исторической
традиции в VIII–IX вв. была достаточно высокой, но крайне
неравномерной в территориальном, социальном и культурном
плане. Однако принципиально важным в данном случае
представляется сам факт приобщения к ней.
В четвертом параграфе «Исторические сочинения, созданные в
границах каролингского мира» приводится детальный обзор
состояния собственно каролингского историописания с точки
зрения количества исторических сочинений, их содержания и
географии распространения по территории империи. Выявлены
обстоятельства создания разных произведений, обозначены
ведущие центры историописания, а также намечены основные
тенденции развития исторической мысли в каролингский период.
Со второй половины VIII по начало Х в. появились десятки
трудов по истории, написанные в разных жанрах и самыми
разными людьми. Подавляющее большинство исторических
сочинений этого времени представляют собой простую
хронистику, ориентированную на локальные интересы очень
небольшой аудитории – членов монастырской общины, городского
капитула или отдельных групп мирян, так или иначе с ними
связанных. Эти тексты написаны на плохой латыни и содержат
только необходимый минимум информации, главным образом,
меморативного характера. Тем не менее, они выполняли свою
основную социальную функцию – консолидировали локальные
сообщества на основе выработки специфического для каждого из
них отношения к собственному прошлому. В каролингский период,
по сравнению с предшествующим периодом, процесс консолидации идет очень интенсивно. Но подавляющее большинство
исторических трудов, созданных в каролингскую эпоху, оставалось
известно лишь крайне ограниченному кругу людей.
В тех регионах, где сильнее всего ощущалось присутствие
королевской власти, историописание интенсивно развивается в
количественном и качественном отношении, обретая весьма
развитые формы. Речь идет, прежде всего, об Австразии, Нейстрии
и Бургундии, в меньшей степени о Баварии. Здесь находились
основные центры политической власти, такие как главная
королевская резиденция Аахен, ведущие королевские пфальцы и
важнейшие виллы, а также крупнейшие епископские метрополии
Мец, Реймс, Париж, Кельн, Трир, Майнц, с одной стороны,
ведущие имперские аббатства, такие, как Лорш, Тур, Корби,
24
Флери, Сен-Дени, Сен-Бертен, Сен-Вандрий, Сен-Медард, СенРикье, Санкт-Галлен, Фульда – с другой.
В этой части империи появляются новые жанры
историописания (анналистика, генеалогии), а также возрождается
античный жанр биографий светских правителей. Анналы, хроники,
истории и жизнеописания имеют существенно более широкий
кругозор (политический, географический, экономический, этнический, культурный), становятся значительно информативнее, а
главное обретают ярко выраженную политическую окраску. Они
оказываются, таким образом, одним из механизмов формирования
общественного мнения, интерпретируя реальность в интересах той
или иной группы представителей социальной элиты, которая стоит
на службе короля, либо организует сопротивление королевской
власти. Характерно, что они ориентированы не столько вовне,
сколько внутрь этих групп, способствуя сплочению ее членов.
Важнейшие исторические сочинения каролингской эпохи
появляются в период между 780-и и 870-и годами, особенно в
эпоху «внутренних войн» 820-х – 840-х гг. Как только в той или
иной части империи намечается ослабление власти Каролингов,
там сходит на нет историографическая активность, а историописание возвращается к своим довольно примитивным формам. На
окраинах империи (в Бретани, Аквитании, Саксонии, Тюрингии) на
всем протяжении каролингской эпохи мы обнаруживаем либо
скромную хронистику, либо адаптацию (в виде несложных
компиляций или краткого продолжения) исторических сочинений,
созданных в сердце Каролингской державы и привезенных туда
представителями центральной власти. Существенно иная ситуация
сложилась только в Италии. Местное историописание, впрочем,
довольно скудное, не только не испытывает каролингского
влияния, но даже противостоит ему в идейном и культурном
отношении.
Вторая глава «Способы описания прошлого в анналистике и
генеалогиях» посвящена становлению и развитию двух
историографических жанров – анналистики и королевских генеалогий. Они играли важную роль в выработке политической
идеологии и, шире, в формировании определенного образа
прошлого. Консолидировать огромный конгломерат территорий,
не похожих друг на друга в экономическом, политическом и
культурном отношении, с населением, относившимся к разным
этно-лингвистическим группам, было возможно лишь в том случае,
если бы удалось консолидировать вокруг трона представителей
региональных элит. Пропагандистские возможности историо25
писания в данном процессе были очевидны для современников, а
такие жанры как генеалогии и анналистика оказались наиболее
приспособленными для этих целей.
Первый параграф «Ранняя анналистика» посвящен проблемам
зарождения и развития жанра. Раннесредневековые анналы не
имеют прямого отношения ни к спискам римских понтификов, ни к
древнеримским анналам, ни к пасхальным таблицам, как это
принято считать. Они возникают не раньше конца VII или начала
VIII в. В сочетании с явной потребностью в текстуальном
оформлении меморативных практик, они представляют собой
особую форму освоения времени через адаптацию христианской
системы летоисчисления. Эти тексты являлись своеобразным
индикатором развития процессов христианизации в германском
мире.
Анналистика зарождается в виде простого перечня дат, которые
сопровождают крайне редкие и очень фрагментарные записи
меморативного характера. Изначально акцент делался на фиксации
определенного количества лет на хронологической оси между
Первым и Вторым Пришествиями. Очевидно, в определенный
момент времени у отдельных христианских общин возникает
острая потребность в подсчете лет – не столько минувших, сколько
тех, которые отделяли человечество от Страшного суда. Именно в
таком контексте особое значение обретала дата ab Incarnatione
Domini (от Воплощения Господня). Можно вполне обоснованно
утверждать, что о «проблеме 1000-го года» задумались, по крайней
мере, за двести лет до того, и ранняя анналистика представляет
собой наглядное воплощение этой мучительной рефлексии.
Эпизодические записи, фигурировавшие в списках дат,
вероятно, являлись своеобразной системой координат на сплошной
хронологической оси. В них фиксировались имена и события,
актуальные для локальных общин и позволявшие людям
ориентироваться в потоке времени, особенно когда оно выходило
за границы их собственного жизненного опыта. Малые анналы
имели крайне ограниченную аудиторию – монастырскую общину,
каноникат или небольшие группы региональных элит. Столь же
ограниченной была и география их распространения, не
выходившая за рамки Австразии, Нейстрии и Бургундии
Тем не менее, анналистская модель объективно обладала
огромным потенциалом для структурирования исторического
нарратива. Быстро выяснилось, что рассказ о минувших событиях
очень удобно располагать по годам. Особенно актуальной эта
схема становилась применительно к современной истории. Уже на
26
исходе VIII в. во Франкском королевстве появляются так
называемые большие анналы, представляющие собой развернутое
историческое повествование.
Второй параграф «Анналы королевства франков» посвящен
одному из важнейших исторических сочинений каролингской
эпохи.
Каролинги
осуществили
настоящий
прорыв
в
историописании, трансформировав краткие записи мемориального
и компутистического характера (хронологическая анналистика),
которые велись от случая к случаю, в развернутую официозную
хронистику (нарративную анналистику). «Анналы королевства
франков» составлялись при дворе под непосредственным
контролем королевских архикапелланов. Речь идет о продукте
официальной политической пропаганды, призванном исторически
оправдать политику Каролингской династии. Это произведение не
только конструировало совершенно определенный образ недавнего
прошлого, но и активно тиражировалось при непосредственной
поддержке центральной власти.
Анналы оправдывали переворот 751 г., трактовали обширные
завоевания Каролингов как последовательную борьбу с
язычниками за распространение христианства и укрепление
позиций Церкви, рассматривали власть королей как врученную от
Бога, называли многочисленные племена, включенные в империю,
«народом франков», игнорируя при этом их этнические,
культурные и географические отличия, и ставили знак равенства
между gens Francorum и populus christianus, который составлял
подлинное тело Церкви и являлся богоизбранным народом. На
несколько столетий «Анналы королевства франков» стали
основополагающим текстом многочисленных кодексов по
франкской, а затем и французской истории. Кроме того, в этом
сочинении впервые во франкском историописании обширный
исторический нарратив был последовательно организован в виде
погодных записей «от воплощения Господня». Таким образом,
история нового «божьего народа» вписывалась в более широкий
контекст собственно христианской истории.
Параграфы третий «Фульдские анналы» и четвертый «СенБертенские анналы» посвящены судьбам большой анналистики,
вступившей в эпоху кризиса и упадка.
Скорый раздел империи и появление к началу 40-х гг. IX в.
нескольких центров власти в разных частях каролингского мира
повлекли за собой неизбежную регионализацию историописания. В
Восточном и Западном королевствах франков возникают свои
большие анналы: Фульдские и Сен-Бертенские. Они характери27
зуются постепенным сужением исторического кругозора, снижением качества приводимой информации и регионализацией повествования. Они уделяют все больше внимания событиям в «своих»
королевствах, что указывает на процесс их необратимого
политического обособления. Рассказ строится вокруг деяний
королей, постепенно консолидирующих локальные политические
элиты. «Свои» правители наделяются всеми возможными
добродетелями, в то время как «чужие» получают негативную
оценку. Характерно, что составители больших анналов IX в.
отказались от использования сложных исторических конструкций,
созданных клириками из канцелярии Карла Великого.
Сен-Бертенские анналы в заключительной части вовсе нельзя
считать придворной анналистикой. Они становятся персональным
трудом Гинкмара Реймсского, который ориентировался, прежде
всего, на собственную церковную familia и стремился к
самопрославлению. Последовательного воплощения определенной
идеологической позиции у Гинкмара обнаружить нельзя. Его
взгляд на политическую реальность всегда конъюнктурен и
меняется вместе с изменением личных обстоятельств. Напротив,
Фульдские анналы до конца сохраняют свой официальный
характер, благодаря близости составителей к королевской
канцелярии. Однако к началу X в. и эта – лучшая, – позднекаролингская хроника стремительно деградирует. Отметим, что данный
процесс идет параллельно с деградацией политической власти в
Восточно-Франкском королевстве.
Указанная тенденция эволюции жанра подтверждается
анализом содержания так называемых поздних региональных
анналов, которым посвящен пятый параграф «Поздняя
региональная анналистика: Ксантенские и Ведастинские анналы».
Кругозор их составителей довольно узок. Ксантенские анналы
касаются преимущественно событий во Фрисландии (а в
заключительной части почти исключительно того, что
происходило в диоцезе Кельна) и повествуют не столько о деяниях
королей, сколько о разного рода несчастьях, которые Господь
обрушивает на populus christianus (набеги норманнов, стихийные
бедствия и т.д.). Автор Ведастинских анналов симпатизирует Одо,
графу Парижа и первому королю Западно-Франкского королевства
не из рода Каролингов. Рассказ сконцентрирован на событиях в
северо-западной части королевства, главным образом в районе
Арраса. О том, что происходило в зарейнской Германии и южной
Франции, составитель не имеет ни малейшего представления.
28
«Анналы королевства франков» не оказали никакого влияния на
оба текста.
Шестой параграф «Королевские генеалогии» посвящен
изучению королевских генеалогий. Эти тексты неизменно апеллировали к исторической традиции, но использовали ее исключительно в интересах актуальной политической конъюнктуры.
Разнообразные генеалогические конструкции существовали и
раньше, но только при Каролингах они превращаются в
самостоятельный, более того, самодостаточный способ конструирования прошлого. С начала IX в. в генеалогиях постепенно
утверждается представление от тесном родстве Каролингов с
Меровингами и галло-римской аристократией, с одной стороны,
франков с троянцами и римлянами, с другой. Эти идеи особенно
активно культивируются в сердце Каролингской державы и в
целом не выходят за границы Австразии, Нейстрии и Бургундии.
Они были ориентированы на социальную элиту этих районов,
апеллировали к актуальному для нее кругу представлений и
отражали ее взгляд на интерпретацию прошлого. Однако
генеалогии имели весьма подвижные рамки и легко
адаптировались к потребностям локальных элит. Например,
монастырские общины использовали их для отстаивания
собственных имущественных и правовых интересов.
В третьей главе «Способы описания прошлого в авторских
исторических сочинениях» поднимается сложный комплекс
вопросов, посвященных тому, как собственно конкретные люди
писали историю. Эта проблема исследуется на основе анализа
нескольких важнейших исторических сочинений, созданных в
последней четверти VIII – начале Х вв., в которых авторская
рефлексия по поводу описания прошлого выражена наиболее
эксплицитно. С одной стороны, такой подход позволяет
обнаружить то общее, что характеризует историческое сознание и
историческую культуру эпохи в целом. С другой – максимально
персонифицировать предмет исследования, наполнить его
индивидуальным содержанием.
Все параграфы третьей главы построены по общей схеме.
Исследование начинается с установления основных фактов
биографии авторов и выяснения причин, побудивших их взяться за
перо. Следующий круг вопросов посвящен изучению отношений
авторов со своей аудиторией. Далеко не всегда мы располагаем
откликами современников на прочитанное. Поэтому приходится
реконструировать эту связь, опираясь на текст самих
29
произведений, а также изучая судьбы рукописной традиции и
характер последующих заимствований.
Главное внимание уделяется собственно внешней и внутренней
критике текста. Выясняются приемы и методы работы каждого
автора, его литературные предпочтения, характер использования
источников,
принципы
отбора
материала,
способы
конструирования прошлого и т.д. За выявленными различиями
кроется то особенное, что определяло характер исторической
культуры разных социальных групп. Напротив, сходства
позволяют выявить круг общеисторических представлений,
свойственных эпохе в целом.
Первый параграф «У истоков каролингского возрождения:
Павел Диакон и ”Деяния мецских епископов”» посвящен изучению
одного из самых ранних исторических сочинений каролингского
времени. В этом тексте излагается история создания особого
сакрального пространства мецского епископства, которое Павел
ставит в непосредственную связь с Христом, с одной стороны, с
Каролингами – с другой. Павел показывает, что через епископа
Арнульфа, основателя могущественного рода франкских
правителей, последние оказались сопричастны божественной
благодати. Во многом от этого зависел их последующий успех.
Именно поэтому автор не видит противоречия в соединении
разных историй – семьи, епископства и королевства. Одно есть
продолжение другого. Каролинги, получив королевский титул,
начали распространять унаследованное сакральное пространство
дальше – на все подвластные им территории, включая Италию.
Среди многочисленных и достойных удивления деяний Карла
Великого Павел выделяет покорение королевства лангобардов,
совершенное без изнурительного сражения. Но особенно важным
ему представляется освобождение Рима от власти лангобардов.
Павел пишет не столько историю мецской церкви, сколько
священную историю в локальных границах. «Деяния» были
ориентированы на королевский двор, а также на ту часть
франкского духовенства, которая была наиболее тесно с ним
связана и функционировала в социальном пространстве «трон –
кафедра св. Арнульфа». Это сочинение, заказанное епископом
Меца и одновременно королевским архикапелланом в начале
780-х гг., должно было создать дополнительный механизм
консолидации указанной микрогруппы через идентификацию с
королевской династией, носительницей особого сакрального
начала. С другой стороны, оно доказывало аутентичность
христианского богослужения в Меце, восходящего к апостольским
30
временам, и обосновывало тем самым ведущую роль мецской
кафедры в каролингских церковных реформах.
Второй параграф «Эйнхард и Астроном: жизнеописания двух
императоров» содержит сравнительный анализ двух сочинений,
созданных в жанре исторической биографии. Они имеют лишь
формальное сходство, кардинально различаясь по целям создания,
структуре, выстраиванию сюжетной линии, системе аргументаций,
подбору источников и т.д. «Жизнеописание Карла Великого»
Эйнхарда было создано в память об основателе франкской
империи и предназначалось для небольшой группы ученых
эрудитов, бывших сподвижников Карла, вынужденных удалиться
от двора при его преемнике. «Жизнеописание Людовика
Благочестивого» Астронома представляло собой назидательный
пример для всякого благочестивого христианина. Первое
ориентировано на модель античной биографии, второе – на
традиции житийной литературы. Первое сосредоточено на
уникальности деяний главного героя, которые невозможно
повторить, второе акцентирует внимание на подражании
определенному образу жизни.
«Жизнеописание Карла» представляет собой очень сложную
компиляцию. Однако в тексте почти невозможно обнаружить
«швы» между разными источниками. Рассказ выглядит целостным
и концептуальным. «Жизнеописание Людовика» тоже компиляция,
но значительно более простая. В повествовании отчетливо
различимы фрагменты заимствованных сочинений (разная
хронология, круг сюжетов, манера повествования и пр.), которые
автор не сумел переработать в единое целое.
В третьем параграфе «Между биографией и gesta: Теган
Трирский и ”Деяния императора Людовика”» рассматривается
сочинение, в котором содержится в высшей степени эмоциональная
и личностная оценка наиболее драматических моментов
современной истории (свержение с трона императора Людовика
Благочестивого, междоусобицы франкских правителей и т.д.).
Сочинение Тегана причудливым образом соединяет в себе
элементы разных жанров. Анналистская схема создает скелет для
систематизации излагаемого материала. Идеальный облик главного
героя формируется под влиянием традиций житийной литературы.
В моральных сентенциях слышны отголоски зерцал. Но, пожалуй,
самым существенным является ярко выраженная биографичность
Gesta, что особенно характерно для исторической литературы
первой половины IX в.
31
Понимание истории, свойственное Тегану, можно назвать
библеистским. Из Библии автор черпает не только многочисленные
моральные сентенции, но и целые “конкретно-исторические”
фрагменты. Оригинальные сведения он нередко выстраивает
вокруг библейских сюжетов. Иногда не столько ветхозаветные
параллели иллюстрируют события IX в., сколько сама окружающая
действительность представляется Тегану повторением или
развитием священной истории. Можно думать, что авторские
главы Gesta отражают те черты исторической культуры
каролингского времени, которые были свойственны, прежде всего,
ортодоксальной части франкского духовенства, получившего
«профессиональное» образование и имевшего богатый опыт по
части экзегетики священных текстов.
Четвертый параграф «Нитхард и его ”Истории в четырех
книгах”» посвящен одному из лучших и оригинальных
исторических сочинений каролингского времени. Оно было
написано образованным мирянином из окружения Карла Лысого в
начале 840-х гг. и посвящено анализу «войны братьев»,
окончившейся Верденским разделом.
«Историям»
отводилась
особая
роль
в
групповой
идентификации и консолидации довольно зыбкого на первых
порах круга сторонников Карла Лысого. Сочинение писалось,
прежде всего, как оправдательный документ и, вместе с тем, как
определенная идеологическая программа.
Нитхард ориентирован на настоящее, только в нем ищет все
необходимые исторические аргументы, основывается почти
исключительно на собственных наблюдениях или сообщениях
очевидцев, хотя при желании мог бы легко раздобыть значительное
количество письменных свидетельств по франкской истории 820840-х гг. Он использует лишь документальные материалы, да и то
скорее для уточнения отдельных моментов (например, для
обозначения территориальных разделов), нежели для построения
каких-то сентенций. Нитхарда не интересует древность, потому что
она ничего не дает для реализации поставленной задачи. Автор не
проводит никаких исторических параллелей, хотя он читал
римских и раннесредневековых историков. Аргументация
Нитхарда не носит литературного характера. Он не стремится
продемонстрировать свою эрудицию, не привлекает Библию или
труды авторитетов для подкрепления своих положений. В тексте
нет никаких цитат – следовательно, апелляция к авторитетам не
была в этот период обязательной характеристикой исторического
32
нарратива. Еще одной особенностью текста является практически
полное отсутствие в нем дидактического аспекта.
Нитхард игнорирует церковную хронологию. Он располагает
факты не относительно тех или иных церковных праздников и даже
не по годам, а отталкивается от реальных политических событий
(сражения, военные победы, отступление противника и т.д.).
Манера историописания Нитхарда значительно отличается от
той, что была присуща Павлу Диакону, Эйнхарду, Астроному и
Тегану. Он не ищет в исторической реальности некий
таинственный высший смысл, скрытый от посторонних глаз. Он не
раскрывает «деяния Бога через людей», но описывает поступки
последних, видя причины земных событий исключительно в
личных качествах своих героев.
Подобно другим каролингским историкам, историческое
мышление Нитхарда биполярно. Однако он разделяет людей не на
христиан и язычников, праведников и грешников, а на тех, кто
следует в реальной политике «общей пользе» или служит
исключительно эгоистическим интересам. Сочинение Нитхарда
показывает, что в каролингское время был не только возможен, но
и востребован существенно иной, по сравнению с церковным,
взгляд на историю: предельно рациональный и светский. С
большой долей уверенности можно предполагать, что близких
взглядов придерживался и Карл Лысый – один из самых образованных правителей IX в. Ведь «Истории» предназначались для него и
его ближайшего окружения.
Пятый параграф «Ноткер и “Деяния Карла Великого”»
посвящен сочинению, которое во многом стоит за рамками
интеллектуальной
культуры,
порожденной
«каролингским
возрождением». «Деяния» являются наглядным примером того, в
каких формах в IX в. могла существовать мифо-эпическая
традиция осмысления современной истории. Для нее характерна
типизация отдельных персонажей и категоризация сообщаемых
фактов, с помощью которых происходит адаптация воспоминаний
о реально произошедшем. Ее существенными элементами были
значительная детализация рассказов и высокая степень их
диалогичности, а также доминирование истории над образом (Е.М.
Мелетинский). Повествование, лишенное единой сюжетной линии
и
состоящее
из
завершенных
автономных
рассказов,
цементируется лишь фигурой главного героя, наделенного
сверхчеловеческими качествами, который успешно противостоит
силам хаоса и сохраняет незыблемым устоявшийся космический
порядок. При этом содержательная сторона «Деяний», а также их
33
морально-дидактические установки несут на себе ощутимый
отпечаток христианской системы ценностей.
Уникальность Gesta заключается в том, что они были написаны
одним из подлинных эрудитов IX в., к тому же монахом. Это
лишний раз доказывает, что монастырские стены не служили
непреодолимым препятствием для широкого проникновения
элементов народной культуры в самые разные слои каролингского
общества. Историческое сознание последнего характеризуется
крайней гетерогенностью. Наряду с памятниками, подражающими
римскому историописанию, появляются произведения, которые
отражают существенно иную манеру осмысления прошлого. Обе
оказываются востребованными и активно действующими. Более
того, они вполне мирно уживаются в головах одних и тех же людей
и даже дополняют друг друга.
Шестой параграф «Регинон Прюмский и его “Хроника”»
посвящен анализу последнего крупного исторического сочинения
каролингского времени, которое фактически ознаменовало
завершение каролингского историописания.
Материалы “Хроники” позволяют отчетливо представить себе
облик писателя-историка, жившего на закате каролингской эпохи.
Подобно своим коллегам старшего поколения Регинон видит в
истории, прежде всего, средство наставления и воспитания,
инструмент утверждения в читателях норм христианской морали.
Автор отбирает необходимую фактуру – «кое-что из многого» – в
соответствии со строго определенными дидактическими задачами
и придает ей соответствующую моральную трактовку. Он
переработал огромное количество источников, черпая сведения из
нарративных и документальных памятников, устной традиции и
личных наблюдений. Однако он творил уже на закате
«каролингского ренессанса», и высшие достижения этой культуры
в области историописания остались ему неизвестны. Регинон
компилирует добытую информацию, подобно Астроному оставляя
швы на стыке отдельных ее частей и не придерживаясь общей
хронологии. Но созданный им конструкт настолько сложен, что и
по сей день остаются сомнения относительно происхождения
отдельных фрагментов, тезисов, терминов или идей.
Регинон пишет историю шестого aetas mundi. Все же большая
часть материала «Хроники» посвящена современности и довольно
полно отражает все противоречия эпохи (ослабление королевской
власти, активизация внутренних войн, рост внешней угрозы и др.).
Именно ощущение нестабильности побуждает автора использовать
для описания недавней истории понятие fortuna, позаимствованное
34
у Юстина. Особо стоит отметить тот факт, что субъективные
интенции Регинона лежат вне сферы чистой дидактики, как это
наблюдается у Тегана или Астронома. Он стремится, подобно
Эйнхарду, прежде всего, сохранить для потомков «память о наших
временах». Но память эта невольно окрашивается в моральные
тона. Историзирующую мораль или морализирующую историю
можно признать фундаментальной характеристикой исторического
мышления писателей каролингской эпохи.
Четвертая глава «Аудитория исторических произведений и
практики чтения в IX–XII вв.» посвящена тому, как именно
прочитывались и – шире, – осваивались исторические сочинения.
Исследование строится по двум направлениям. С одной стороны,
анализируется структура кодексов и редакторская правка трудов по
истории. С другой – изучаются пометы читателей на полях
отдельных манускриптов.
В
первом
параграфе
«Памятники
каролингского
историописания в западноевропейской рукописной традиции IX–
XII вв.» акцент сделан на изучении кодексов.
Каролингские исторические кодексы состояли из сочинений,
охватывавших почти исключительно франкскую историю, и
подобно
генеалогиям
были
призваны
легитимировать
преемственность власти Каролингов от Меровингов на определенной территории. Кодексы XI–XII вв., напротив, полностью
игнорируют меровингский период и начинаются с эпохи Каролингов. Таким образом, Капетинги демонстрировали континуитет
своей власти, апеллируя, прежде всего, к каролингской традиции.
Более того, исторические сочинения второй половины VIII–IX вв.
в капетингских кодексах «дополнены» наиболее популярными
трудами по древней истории («Эпитома» Юстина, «История против
язычников» Орозия и др.). Таким образом, каролингская эпоха
воспринималась в XI – XII вв. как один из важнейших периодов
истории прошлого в целом.
Юридические кодексы и Каролингов, и Капетингов демонстрируют уважение ко всей франкской традиции, восходящей к Меровингам. Исторические тексты, дополнявшие собрания законов и
постановлений, служили им историческим фундаментом. Что
касается религиозно-церковной сферы, то здесь использование
каролингских исторических сочинений в последующие столетия
было относительно редким явлением и в целом носило маргинальный характер. В кодексы, наряду с passiones, житиями, мартирологиями, экзегетическими и теологическими трактатами, включались
35
только императорские биографии, которые рассматривались
скорее как памятники агиографии.
Как только текст начинал жить самостоятельной жизнью, его
ожидала череда бесконечных трансформаций. Анализ обширного
рукописного материала IX–XII вв. убедительно показывает, что
переписчики далеко не всегда стремились сохранить оригинальные
сочинения в их первоначальном виде, но зачастую расчленяли и
заново составляли по собственному усмотрению. При создании
кодексов целостность произведения также легко приносилась в
жертву фактографической последовательности рассказа или
конкретным конъюнктурным соображениям, например, созданию
«исторического фона». Кроме того, редакторы XI и, особенно,
XII в. стремились максимально полно адаптировать имевшиеся в
их распоряжении произведения для интересов своей аудитории,
внося соответствующие исправления и дополнения в текст, либо
удаляя те или иные его фрагменты. Широко применявшиеся
вставки и купюры, а также перестановка отдельных частей, по
сути, приводили к созданию новых произведений, адекватно
отвечавших потребностям столь же подвижной аудитории.
Думается, что современным историкам следует скорректировать
свой интерес к «оригинальным» сочинениям в пользу
«интерпретаций».
Во втором параграфе рассматриваются «Практики чтения
сочинений докаролингских историков в каролингский и
посткаролингский период (на примере турской рукописи
«Жизнеописания цезарей» Светония)».
Сочинение Светония, пребывавшее в почти полном забвении на
протяжении большей части Раннего Средневековья, вдруг
оказалось в центре внимания представителей каролингской
социальной элиты. Пристальный интерес к «Жизнеописаниям
цезарей» фиксируется во франкском обществе не раньше 20-х
годов IX в. и сохраняется на протяжении нескольких последующих
десятилетий, а потом вновь резко угасает примерно на два
столетия.
Причины столь внезапного интереса остаются не до конца
понятными. Очевидно, здесь существует связь со становлением
Франкской империи и мощным культурным подъемом,
выражавшемся, в том числе, в освоении античного наследия.
Сочинение римского историка неожиданно оказалось созвучно
актуальным социально-политическим реалиям каролингского
времени с его пристальным вниманием к внешнему облику
правителей, поиском правильных и неправильных моделей
36
поведения государя, осмыслением причин и последствий затяжных
междоусобных войн, поискам выхода из политического кризиса и т.д.
Одним из наиболее убедительных свидетельств интереса к
сочинению Светония является рукопись Paris, BN lat. 6115, созданная в скриптории монастыря св. Мартина в Туре в 820-х гг. На ее
полях сделано около полутора сотен помет, оставленных примерно
двадцатью читателями IX–XV вв. Подавляющее большинство
маргиналий датируются IX в. и имеют строго дидактический
характер. Глоссы на полях манускрипта отмечают негативные и
позитивные примеры поведения лиц, наделенных публичной
властью; выделяют моральные сентенции, достойные того, чтобы
выучить их наизусть; обращают внимание на цитаты, которые
можно использовать в изучении латинского языка. Среди
читателей Светония можно предполагать людей, которые занимались преподаванием свободных искусств в монастырской школе,
имели отношение к воспитанию светских аристократов, в том
числе будущих королей, интересовались проблемами летоисчисления, астрономии и медицины, писали исторические труды.
Особо следует отметить читателя Е. Маргиналии, оставленные
его рукой, представляют собой подробный конспект относительно
небольшого, но богатого фактурой фрагмента из «Жизнеописания
Цезаря». Можно предполагать, что впоследствии он сделал
извлечение и подготовил небольшое учебное пособие для кого-то
из каролингских принцев, скорее всего, для Карла Лысого. Эта
книжица могла бы научить правителя быть гибким, осторожным,
циничным, целеустремленным и предельно прагматичным в
предлагаемых обстоятельствах.
Анализ маргиналий позволяет предполагать, что при дворе
западно-франкских правителей к середине IX в. происходит смена
приоритетов в выборе образцов для подражания. Если Карла
Великого позиционировали как нового Константина, а Людовика
Благочестивого как нового Феодосия, то Карл Лысый и его
потомки обратили более пристальное внимание на дохристианский
период имперской истории. Не случайно читатели турской
рукописи отмечали в тексте такие качества римских правителейязычников, как милосердие, снисхождение к врагам, забота о
страждущих, о верных и пр., т.е. то, что традиционно считалось
добродетелью именно христианских государей. Не меньше внимания уделялось личной храбрости и воинской доблести цезарей,
столь необходимых и королям франков. Возможно, фигура Юлия
Цезаря
представлялась
в
данном
случае
наиболее
репрезентативной.
37
Судя по характеру маргиналий, сочинение Светония не
являлось настольной книгой турских монахов. Ее читали лишь
время от времени, скорее всего, небольшими фрагментами (благо
оглавление позволяло довольно хорошо ориентироваться в тексте).
Чтение это было сугубо прагматическим и, вместе с тем,
несистематическим по своей природе, поскольку оно не имело
целью добиться исчерпывающей полноты в подборе фактов на
определенные сюжеты или темы, а ограничивалось выборкой
небольшого их количества и не выходило за рамки поиска
примеров. Только один читатель последовательно отработал
конкретную тему, явно выполняя идеологический заказ – выделил
все описания телесных достоинств императоров.
В последующие столетия внимание к Светонию ослабло и
давало о себе знать лишь время от времени, а к XI в. и вовсе сошло
на нет. В XII в. о «Жизнеописании цезарей» в Туре снова
вспомнили, но, кажется, почти случайно. Вероятно, его обнаружили в ходе инвентаризации фондов армариума: именно тогда
появилась атрибутативная надпись, оставленная библиотекарем.
Светония время от времени читали и комментировали, но от былой
его популярности не осталось и следа. Маргиналии XII–XIV вв.
наглядно показывают, как изменяется проблематика, интересующая читатели. Если поначалу в поле зрения попадали сюжеты из
области конкретной политики, а также все, что работало на
формирование облика идеального государя, то теперь на первый
план вышли деперсонифицированные моральные сентенции и
некоторые пассажи, иллюстрирующие характер взаимоотношений
человека с Богом.
В третьем параграфе «Практики чтения сочинений
каролингских историков в посткаролингский период (на примере
мецской рукописи «Хроники» Регинона)» исследуется вопрос о том,
что могут дать маргиналии для понимания способов чтения
собственно каролингских исторических сочинений. К сожалению,
манускрипты IX–X вв. с трудами по истории почти не содержат
маргиналий. Поэтому для анализа выбрана мецская рукопись XI в.
(Paris, BN lat. 5017), содержащая хронику Регинона, а также
многочисленные пометы, оставленные тремя читателями XI–XIII вв.
Заметки группы А (рука XI в.) отражают довольно архаичную
модель чтения, которую с определенным допущением можно
назвать «пассивной». Глубоко укорененная в культуру монастырской memoria, она акцентирует внимание аудитории на отдельных
фрагментах, сюжетах или героях. Форма маргиналий позволяет
38
предполагать, что соответствующие фрагменты рукописи
зачитывались вслух.
Заметки группы В (рука первой половины XII в.) представляют
собой дополнения к основному тексту хроники и предполагают его
усовершенствование без какой-либо существенной деформации.
Они составлены серьезным знатоком каролингской исторической
литературы. С большой долей вероятности этого человека можно
считать автором (или одним из авторов) Поздних Мецских анналов. Внося дополнение в сочинение Регинона, он стремился
создать более информативный исторический текст. И, несомненно,
делал это в расчете на других читателей, интересующихся
историей, но не желающих или не имеющих возможности
сравнивать разные произведения.
Маргиналии группы С (рука второй половины XIII или начала
XIV вв.) отражают третий тип чтения, ориентированный на
исправление авторского текста, на выявление в нем ошибок и на их
устранение. В основе этой критической работы лежит тщательное
сравнение одних и тех же сюжетов, которые представлены в
разных сочинениях. Выбор делается в пользу одной версии – той,
которая изложена более авторитетным автором. Скорее всего,
данные заметки сделаны библиотекарем и/или руководителем
скриптория монастыря св. Арнульфа. У этого человека, по
сравнению с читателем В, иной, более академический круг чтения.
Три группы записей на полях парижской рукописи (меморативные, дополняющие и исправляющие) в дальнейшем могут
послужить основой для создания классификации средневековых
маргиналий, по крайней мере, в отношении исторических
сочинений.
В Заключении приводятся результаты исследования.
Со второй половины VIII по начало X в. во франкском
обществе наблюдается мощный и очень устойчивый интерес к
истории – древней и современной. С одной стороны, активно
разыскиваются, коллекционируются и тиражируются рукописи с
трудами античных и христианских писателей. С другой –
появляется внушительное число исторических сочинений,
оригинальных или опирающихся в разной степени на труды
предшественников. За сто с небольшим лет их было написано в
разы больше, чем за несколько предшествующих веков. Это
непосредственно связано с политическими, идеологическими и
культурными процессами, которые шли во франкском обществе
(создание христианской империи и ее политическая реорганизация,
выработка имперской идеологии, церковные реформы, расцвет
39
культуры и пр.). Активнее всего они протекали в ядре
каролингской державы – в Нейстрии, Австразии и Бургундии.
Со становлением христианской империи и развитием
имперской идеологии связано настойчивое стремление франкских
элит к поиску собственной идентичности через апелляцию
одновременно к римской и христианской истории. Это нашло свое
выражение в росте популярности сочинений древних авторов,
создании многочисленных исторических сборников и компиляций,
призванных установить континуитет прошлого и настоящего.
Одним из важнейших каналов проникновения исторической
традиции в каролингскую культуру (в виде филологических
заимствований и дидактических примеров) оказалась школа и –
шире, – педагогическая практика.
С формированием новой идентичности через освоение
традиции связано создание разнообразных моделей королевских
генеалогий, устанавливавших культурно-политический континуитет с Римской империей и домом Меровингов, появление сборников по франкской истории, легитимировавших преемственность
власти Каролингов над определенной территорией, а также
зарождение и развитие большой анналистики. Эти сочинения
оказались наиболее востребованными для конструирования
прошлого в интересах настоящего.
В каролингской культуре отчетливо различимы элементы
античного и раннесредневекового исторического наследия. Но эта
культура не сводима ни к одному из своих истоков. Порожденная
актуальными потребностями конкретного общества на конкретном
этапе его развития, она явилась первой в Западной Европе
серьезной попыткой освоить предшествующую историческую
традицию (античную и христианскую) и адаптировать ее для
собственных нужд. Вся последующая работа в данном
направлении будет строиться именно на этом фундаменте – каролингских рукописях и каролингских текстах. Именно в
каролингский период сформировался фонд наиболее авторитетных
исторических трудов, составлявших основу исторических знаний
западноевропейцев до конца Средневековья.
Системный анализ ряда исторических сочинений последней
четверти VIII – начала X вв. с ярко выраженным авторским
началом позволяет получить достаточно целостное представление
о сущностных характеристиках каролингского историописания.
Последнее оказывается явлением в высшей степени гетерогенным.
В каролингскую эпоху не существует никакой монополии на
историческое знание. В VIII–IX вв. истории пишут не только
40
представители духовенства (монахи и клирики), но и миряне из
числа образованных аристократов. Мирянам свойственно очень
прагматичное и рациональное описание событий современной
политической истории, отсутствие обязательных ссылок на
авторитетные тексты и слабо выраженное дидактическое начало.
Для представителей церкви характерно экзегетическое толкование
действительности, повышенное внимание к чудесному и выраженный дидактизм. Их представления об историческом процессе
характеризуются цикличностью, которая зачастую воспринимается
как очередное повторение библейской истории, и провиденциализмом. За этими особенностями угадывается дифференцированная система образования. Различия заключались не столько в
объеме полученных знаний, сколько в технике обучения и – в
конечном счете, – в соответствующей культуре мышления. Однако
церковная образованность не всегда задавала определенную
модель интерпретации исторической реальности. В иных случаях
разносторонне образованный монах мог интерпретировать
современную историю в категориях традиционных мифоэпических представлений, сформировавшихся вне рамок культуры,
порожденной «каролингским возрождением», и продолжавших
существовать в народной среде. Впрочем, у мирян и клириков
имелось и нечто общее во взгляде на историческую действительность. Мир представлялся им биполярным, разделенным на
«своих» и «чужих», т.е. хороших и дурных, героев и трусов, верных
и предателей, христиан и язычников и т.д. Кроме того, тем и
другим в равной степени было свойственно отсутствие представлений об эволюционности исторического процесса.
Историки тщательно работали с источниками. Необходимые
сведения они черпали из увиденного лично, услышанного из рассказов и прочитанного в книгах. В последнем случае информация
считалась более достоверной, во всяком случае, в глазах представителей духовенства. Напротив, достоверность устных сообщений
напрямую увязывалась со статусом свидетеля, определялась его
социальным положением и степенью личной близости к автору. В
целом, для каролингских авторов не характерно критическое отношение к своим источникам. Этим объясняется и один из основных
методов их работы – как правило, они просто составляют различные свидетельства одно с другим, старательно избегая разночтений
и противоречий. В местах такой стыковки без труда можно
обнаружить швы в виде авторского текста, связывающего
отдельные куски.
41
Стремление сообщить читателям правду являлось важнейшим
побудительным мотивом к написанию исторического сочинения.
Забота о достоверности занимала большое место в субъективной
авторской рефлексии. Скорее всего, уникальность историописания
и его отличие от прочих видов литературной деятельности
осмысливались современниками именно в такой форме. Другим, не
менее важным стимулирующим фактором можно считать желание
сохранить память о своем времени и деяниях конкретных людей.
Полученные
сведения
подвергались
более
или
менее
основательной переработке, но степень творческой активности в
данном случае напрямую зависела от личных способностей,
образованности, интеллектуального опыта автора, а также от цели
и задач, которые перед ним стояли.
Историки далеко не всегда работали на заказ, но часто
проявляли личную инициативу в создании трудов по истории.
Однако в том и другом случае они ориентировались на совершенно
определенный круг читателей, как правило, членов локальных
микрогрупп, к которым принадлежали сами (монашеская община,
церковный капитул, ближайшее окружение короля или знатного
сеньора и т.д.). Исторические сочинения выражали характерную
для данного круга людей систему ценностей, в конечном счете,
способствовали социальной идентификации представителей
микрогрупп, их внутрикорпоративному сплочению, а также
легитимации их социального и политического статуса. Позднейшие переработки, редакторские интерпретации и компиляции были
призваны адаптировать оригинальные исторические сочинения к
потребностям новой аудитории, но зачастую преследовали те же
цели.
Публикации по теме диссертации:
По теме докторской диссертации опубликовано 43 работы
общим объемом 70 печатных листов. В том числе:
I. Монографии:
1. Сидоров А.И. Отзвук настоящего. Историческая мысль в
эпоху каролингского возрождения. СПб.: Гуманитарная академия,
2006. (18,5 п.л.).
2. Сидоров А.И. Теган. Деяния императора Людовика. СПб.:
Алетейя, 2003. (7,8 п.л.).
42
II. В изданиях, рекомендованных ВАКом для публикации
результатов научных исследований:
3. Сидоров А.И. Внутренняя жизнь одной каролингской
библиотеки // Вестник МГИМО-Университета. Вып. 1. М.:
МГИМО, 2011. С. 309-315. (0,7 п.л.).
4. Сидоров А.И. Светоний и его каролингские читатели //
Средние века. Вып. 72. Часть 1-2. М.: Наука, 2011. С. 100-129.
(1,5 п.л.).
5. Сидоров А.И. Анналы королевства франков: Прошлое на
службе настоящего // Проблемы истории, филологии, культуры.
№ 4. Магнитогорск, 2010. С. 75-93. (1,5 п.л.).
6. Сидоров А.И. Маргиналии на полях манускрипта, или Как в
средневековом Меце читали хронику Регинона // Средние века.
Вып. 70. Часть 4. М.: Наука, 2009. С.106-129. (1,5 п.л.).
7. Сидоров А.И. Сочинения античных, раннехристианских и
«варварских» историков в культурном пространстве каролингской
эпохи // Средние века. Вып. 69. Часть 3. М.: Наука, 2008. С. 46-80.
(2 п.л.).
8. Сидоров А.И. Историки и нотарии: разное время
каролингских litterati // Время в координатах истории. Тезисы
международной научной конференции. М.: ИВИ РАН, 2008.
С. 107-110. (0,2 п.л.).
9. Сидоров А.И. Генеалогические конструкции как способ
легитимации власти франкских правителей VII-IX вв. // Средние
века. Вып. 68. Часть 2. М.: Наука, 2007. С. 45-68. (1,2 п.л.).
10. Сидоров А.И. Памятники каролингской историографии в
западноевропейской рукописной традиции IX-XII вв. // Средние
века. Вып. 66. М.: Наука, 2005. С. 23-39. (1 п.л.).
11. Сидоров А.И. Каролингские milites и nobiles: к вопросу о
предыстории средневекового европейского рыцарства // Одиссей.
Человек в истории. 2004. М.: Наука, 2004. С. 36-46. (0,7 п.л.).
12. Сидоров А.И. Организация власти во Франкском
королевстве в VIII-IX вв. // Средние века. Вып. 64. М.: Наука, 2003.
С. 3-34. (1,5 п.л.).
13. Сидоров А.И. Людовик Благочестивый (778-840 гг.) //
Вопросы истории. №1. М., 2000. С. 146-151. (0,5 п.л.).
14. Сидоров А.И. Рецензия: Hägermann D. Karl der Grosse.
Herrscher des Abendlandes. Berlin; München, 2000. 736 S.
(Хегерманн Д. Карл Великий. Властитель Запада. Берлин; Мюнхен,
2000. 736 с.) // Средние века. Вып. 63. М.: Наука, 2002. С. 414-416
(0,3 п.л.).
43
15. Сидоров А.И. Рецензия: Карл Великий: мифы и реальность.
М., ИВИ РАН, 2001. 232 С. // Средние века. Вып. 63. М.: Наука,
2002. С. 411-414 (0,4 п.л.).
III. Переводы источников:
16. Сидоров А.И. Ведастинские анналы / Пер. с латинского и
комментарии // Историки эпохи Каролингов / Отв. ред. А. И.
Сидоров. М.: РОССПЭН, 1999. С. 161-185, 258-266.
17. Сидоров А.И. Ксантенские анналы / Пер. с латинского и
комментарии // Историки эпохи Каролингов ... С. 143-158, 250-258.
18. Сидоров А.И. Нитхард. История в четырех книгах / Пер. с
латинского и комментарии // Историки эпохи Каролингов ... С. 97140, 240-250.
19. Сидоров А.И. Павел Диакон. Деяния мецских епископов /
Пер. с латинского и комментарии // Сидоров А. И. Отзвук
настоящего... С. 283-303.
20. Сидоров А.И. Теган. Деяния императора Людовика / Пер. с
латинского и комментарии // Теган. Деяния императора
Людовика... С. 36-111.
IV. Статьи:
21. Сидоров А.И. «Черная кошка в темной комнате»:
Формирование традиций историописания в раннесредневековой
Европе // Локальные исторические культуры и традиции
историописания / Отв. ред. А.И. Сидоров. М.: ИВИ РАН, 2011.
С. 37-64 (1,2 п.л.).
22. Сидоров А.И. Разное время каролингских litterati // Формы и
способы презентации времени в истории. М.: ИВИ РАН, 2009.
С. 206-220. (1 п.л.).
23. Сидоров А.И. Комментарий исторических текстов: традиции
и перспективы // Комментарий исторического источника:
исследования и опыты. М.: ИВИ РАН, 2008, С. 142-155. (0,5 п.л.).
24. Сидоров А.И. Каролингское возрождение // Большая
Российская Энциклопедия. М., 2008 (0,5 п.л.).
25. Сидоров А.И. Каролингские историки и их капетингские
редакторы: текст как средство утверждения социальной
самоидентификации // Социальная идентичность средневекового
человека. М.: Наука, 2007. С. 22-48. (1,5 п.л.).
26. Сидоров А.И. Арнульф Мецский; Династия Меровингов;
Карл Мартелл; Карл Великий; Алкуин и «Каролингское
возрождение»; Дети и внуки Карла Великого // Исторический
44
лексикон. V-XIII вв. / Отв. ред. Е.Б. Этингоф. Кн. 1. М.: Знание;
МАИК; Академкнига, 2006. (65 п.л./2 п.л.).
27. Сидоров А.И. Григорий Турский // Православная
энциклопедия. Т. 13. М.: Православная энциклопедия, 2006. С. 6971 (0,5 п.л.).
28. Сидоров А.И. К вопросу о культуре чтения в каролингскую
эпоху // Антропология культуры. Выпуск 3. (к 75-летию Вячеслава
Всеволодовича Иванова). М.: Новое издательство, 2005. С. 256266. (0,6 п.л.).
29. Сидоров А.И. Историки и их источники: о некоторых
вопросах историописания в каролингскую эпоху // Historia animata.
Часть 3. М.: ИВИ РАН, 2004. С. 6-21. (0,8 п.л.).
30. Сидоров А.И. Мир глазами монаха (по материалам хроники
Регинона Прюмского) // Homo Historicus. Кн. 1. М.: Наука, 2003.
С. 396-415. (1,2 п.л.).
31. Сидоров А.И. О характере королевской власти у франков в
VIII-IX вв. // Мир Александра Каждана. СПб.: Алетейя, 2003.
С. 323-339. (1 п.л.).
32. Сидоров А.И. «Астроном» как писатель и историк: опыт
культурно-антропологического прочтения каролингской биографии // Европа: Международный альманах. Вып. 3. Тюмень:
ТюмГУ, 2003. С. 5-19. (1 п.л.).
33. Сидоров А.И. Каролингская аристократия глазами
современников // Французский ежегодник. М., 2001. С. 36-53.
(1 п.л.).
34. Сидоров А.И. Людовик Благочестивый и его время в
хронике Регинона Прюмского: к вопросу об изучении
исторической памяти // Феодальное общество: идеология,
политика, культура. Материалы II Всероссийской конференции в
МПГУ / Отв. ред. А.И. Сидоров. М.: МПГУ, 2001. С. 199-204.
(0,4 п.л.).
35. Сидоров А.И. «Ближний круг» франкского короля в первой
половине IX века: поведенческие идеалы и культурная практика
(по материалам хроники Нитхарда) // Средневековая Европа:
проблемы идеологии и политики. М.: К. Секачев, 2000. С. 80-102.
(1,8 п.л.)
36. Сидоров А.И. Представление об «общем благе» в сочинении
раннесредневекового хрониста Нитхарда // Науч. тр. Моск. пед.
гос. ун-та. Серия: социально-политические науки. М.: Прометей,
2000. С. 190-197. (0,5 п.л.).
37. Сидоров А.И. Воцарение Генриха I Птицелова: реальность и
вымысел (к вопросу об особенностях раннесредневековой
45
историографии) // Науч. тр. Моск. пед. гос. ун-та. Серия:
социально-политические науки. М.: Прометей, 1999. С. 174-179.
(0,4 п.л.).
38. Сидоров А.И. О королевских выборах в германских землях в
позднекаролингскую эпоху (вторая половина IX – начало X вв.) //
Науч. тр. Моск. пед. гос. ун-та. Серия: социально-политические
науки. М.: Прометей, 1998. С. 121-127. (0,5 п.л.).
39. Сидоров А.И. Правление Карла III Толстого (882-887 гг.):
кризис каролингского универсализма // Науч. тр. Моск. пед. гос.
ун-та. Серия: социально-политические науки. М.: Прометей, 1997.
С. 107-111. (0,3 п.л.).
V. Тезисы докладов на научных конференциях:
40. Сидоров А.И. Формы репрезентации королевской власти у
франков в IX в. // Проблемы истории и культуры средневекового
общества. Материалы XXVI Всероссийской конференции в
СПбГУ. СПб.: СПбГУ, 2000. С. 42-43. (0,1 п.л.).
41. Сидоров А.И. Некоторые особенности политической
культуры каролингского времени // Средневековое общество в
социально-политическом и культурном аспекте. Материалы XXVII
Всероссийской конференции в СПбГУ. СПб.: СПбГУ, 2001. С. 3536. (0,1 п.л.).
VI. Научно-методические публикации:
42. Сидоров А.И. Историописание и историческая мысль
западноевропейского Средневековья (Практикум-хрестоматия) (в
соавт. с М.С. Бобковой и С.Г. Мереминским). 1-3 Кн. М.: ИВИ
РАН, 2010. (60 п.л.).
43. Сидоров А.И. Программа курса историографии истории
средних веков (рекомендована Президиумом Совета УМО ВУЗов
РФ) (в соавт. с И.А. Дворецкой) // Всеобщая история. Сборник
типовых программ для педагогических ВУЗов. Часть 1. М.: МПГУ,
1999. (1,5 п.л.).
46