Об абхазских быличках и бывальщинах

Э. В. Тодуа
Аспирант, АН Абхазии,
н.с. Центра нартоведения
и
полевой
фольклористики,
Абхазский государственный
университет, Сухум,
[email protected]
ОБ АБХАЗСКИХ
БЫЛИЧКАХ И БЫВАЛЬЩИНАХ
Былички и бывальщины, или как мы можем их назвать по-другому – «рассказы о
чудесах», относящиеся к жанрам несказочной прозы, представляют особый интерес в
изучении современного фольклора. Известно, что сегодня в исследовании быличек на
первый план выходит не столько их культовое значение, сколько нравственные и
прагматические функции.
Если раньше (в условиях советской идеологии) на быличек демонологического
характера не уделялось должного внимания, то в Абхазии, например, с недавних пор (в
особенности с конца XX века) их стали записывать более интенсивно.
Как отмечают фольклористы из разных стран, рамки жанра несказочной прозы (в
частности, быличек и бывальщин) неизвестны и с каждым разом могут пополнятся
новыми сюжетами и персонажами, имеющими в той или иной мере «реальное» начало.
Вот почему нас заинтересовала тема быличек и бывальщин для участия в работе школыконференции «Фольклористика и культурная антропология сегодня».
В абхазской фольклористике этот жанр, можно сказать, почти не изучен. В
нескольких работах частично затронуты некоторые вопросы, связанные с названными
произведениями,
в
частности,
в
книге
С.Л.
Зухбы
«Типология
абхазской
несказочнойпрозы» (Майкоп, 1995), в которой отдельная глава посвящена быличкам.
Полевые
материалы,
собранные
до
недавнего
времени
абхазскими
фольклористами и студентами филологического факультета Абхазского государственного
университета, показывают, что былички и бывальщины – развивающийся фольклорный
жанр, живущий в сознании людей разных поколений и социальных групп. К примеру,
1
девятнадцатилетний студент Абхазского университета Алхас Капш рассказал нам о своей
встрече с мифологическим персонажем Дзызлан (Ёызлан9.
Характерной чертой быличек является то, что они свидетельствуют о
«соприкосновении» человека с другим («иным») миром, в котором обитают такие
мифологические персонажи, какДзызлан, Дзахкуаж (Ёызлан, Ёащкъажъ9 – русалка,
владычица воды), чёрт (аюс0аа, ака3аа), дьявол(а5ьныш9, лесной человек (абнауаюы),
дух
смерти (апсцъаща), а также отдельные божества, как
божество леса и
охотыАжвейпшаа(Ажъеи8шьаа). Сказитель повествует о встрече его родственника,
знакомого или соседа с этими персонажами. Сравнительно меньше встречаются тексты о
столкновении самого рассказчика с ними.Рассказчик иногда (чаще во сне) оказывается и в
загробном мире, где он встречается с умершими его знакомыми.
Так, в одном из мифологических рассказов сообщается о том, как один охотник
после неудачного промысла вернувшись обратно, уснул от усталости и спустя некоторое
время проснулся от неожиданного толчка. В этот момент перед его взором появляется
дичь, которая и стала впоследствии его добычей. Заканчивает информант свой рассказ
следующими словами:
«В тот момент, когда я спал, меня, видимо, толкнул Ажвейпшаа. Он разбудил
меня, чтобы дать мне свою добычу».
«Аныи саныцъаз иысгъы7асыз Ажъеи8шьаа иакъзар йаларын. С=а7ахъы сыи0арц
сиыр=ыхазар йалап».1
В быличках мы наблюдаем как бы скрещивание «чудесных» и «реальных»
событий: человек сталкивается с Дзызлан, чёртом и т.д., побеждает их, оказывается в
загробном мире (нарцъы), видит ездящего верхом на волке, шакале или коте («абга
иа6ътъоу», «а6ъы5ьма иа6ътъоу»,«ацгъы иа6ътъоу»9. Уже сама сцена встречи человека
с демоническим существом создаёт в нашем воображении нечто мифическое, чудесное.
Присутствие самого же человека в таких рассказах, в которых сообщается о случаях
недавнего прошлого, приводит нас к установке на фактологичность рассказа. Порою эти
события настолько переплетаются друг с другом, что бывает сложно отличить одно от
другого. В таких случаях иногда и сам человек (участник события) предстаёт наравне с
мифологическими персонажами.
Если обратить внимание на сюжетно-тематический состав абхазских быличек и
бывальщин, то можно получить следующую композиционную схему: инициальная часть
сюжета – встреча человека с мифологическим персонажем (например, человек видит
Абхазский фольклор: Записи Артура Аншба / Сост., текст.упорядочение записей, предисл. и коммент. З.Д.
Джапуа. Сухум: Алашара, 1995. С. 77–78.
1
2
купающейся в воде Дзызлан (русалку); медиальная часть сюжета – столкновение человека
с мифологическим персонажем: человек побеждает Дзызлан (она в единоборстве падает,
человек отрезает пучок её волос, после чего приводит её домой в качестве служанки);
финальная часть сюжета – наказание человека (Дзызлан находит спрятанный хозяином
свой пучок волос с помощью ребёнка и уходит из дому).
Следует отметить, что большинство рассказов о столкновении человека с
демонологическим персонажем или божеством имеют трагический финал. Такой финал
мы видим и в быличках и бывальщинах об Абнауаюы и Ажвейпшаа. В последнем случае,
рассказывается о сожительстве человека с дочерью божества охоты и леса Ажвейпшаа.
До той поры, пока человек сожительствует с дочерью Ажвейпшаа, у него всё
складывается благополучно, он славится известным охотником, но как только ему
захочется уйти от неё, она его проклинает, после чего охотник либо смертельно
заболевает, либо до конца своих дней скитается по земле полоумным.
Подобные сюжеты в этнографических исследованиях представляют собой
верование, вытекающее из древнеязыческого обряда, которое связано с первым выходом
невесты из нового дома. По традиции этот ритуал выполняет «чистая женщина», т.е. та,
которая не была замужем. Она ведет девушку к воде и молится, чтобыДзызлан-Дзахкуажв
(Ёызлан-Ёащкъажъ9 во всём ей благоприятствовала и не наносила вреда.2
К
ранним
формам
традиционных
верований
абхазов
относятся
также
мифологические рассказы о встрече с человеком, сидящем на волке, шакале или коте.
Этнограф И.А. Аджинджал по этому поводу писал: «Согласно поверьям абхазов, волк, как
злейший враг человека, находится в близких отношениях с ведьмами, колдунами и пр.
Предполагают, что колдуны и ведьмы совершают свои путешествия на волках. Волчий
зуб зашивают в сафьян и носят на себе в качестве талисмана (сел. Окум). Волчью или
шакалью шкуру гладят рукою, выходя утром из дома. Считают, что этим обеспечивается
благополучие на весь день (сел. Окум)».3
Верования о существовании «человека-животного» сохраняются и до наших дней,
подобные рассказы активно бытуют и поныне. Причем сам рассказчик чуть ли не
божится, уверяя нас о достоверности факта, называя имена реальных людей, которые
столкнулись с
таким «человеком-животным». Например, женщина из села Арюта
Гудаутского района Абхазии свой рассказ завершает такими словами:
2
3
Чурсин Г.Ф. Материалы по этнографии Абхазии. Сухуми, 1957. С. 44 – 48.
Аджинджал И. А. Из этнографии Абхазии. Сухум, 1969. С. 136.
3
«Этот рассказ – история, нан4, который был в действительности. Все люди
знают об этом. Бедная моя мать говорила, что она в свое время видела тех людей,
которые сталкивались с ними. От них же она и услышала это. А случилось оно в селе
Арюта. Так в действительности и было. Те братья были сыновьями Тагсы. О старухе,
[ездящей верхом на коте], моя мать сказала, что «стыдно» об этом говорить и мне не
сообщила».
«Арыи ажъабжь 0аарыхыуп, нан, аргама иыйалаз акы ауп иара. Ауаа зегьы
еицырдыро х0сыуп. Сан рыцща, иахааныз сара срыхьёеит лщъон, уыр0 р=ынтъ ауп
ларгьы иызлащаз. Ийалеит Арыю0а а6ы0ан. Абас аргама иыйалеит. Дара аишьцъа )аяса
л8ацъа ракъын. Лара а0акъажъ дзыус0аз «8хашьароп», лщъан сан исалымщъеит».5
Значительный интерес представляют былички, повествующие о сожительстве
человека с мифологическими персонажами. Однако в таких сюжетах всё ещё
прослеживается сокральность, таинственность смысла рассказа: об отношениях человека с
мифологическим персонажем никто не должен знать. Если кто-либо из членов его семьи
узнает об этом, то мифологический персонаж уходит бесследно, наложив проклятие на
весь его род. Чаще всего такие сюжеты связаны с образами Дзызлан и Ажвейпшаа. Есть
также случаи, когда человек
становиться одержимым этим существом.
А всё его
благополучие и благосостояние, которое было даровано, исчезает вместе с уходом
мифологического персонажа.
В последнее время всё чаще стали обращаться также к рассказам о загробном
мире, о вещих снах и о душе человека. У абхазов и в наше время сохраняется глубокое
верование о существовании души человека. Для того, чтобы в ином мире душе было
спокойно
необходимо
проводить
традиционные
обрядовые
ритуалы.
Об
этом
свидетельствуют похоронные и поминальные обряды по усопшему.
Немало рассказов о странствиях человека в потустороннем мире и о его
возвращении с того мира. Чаще всего это происходит в момент сна, но рассказывается так,
будто бы человек на самом деле умирает. Попадая в потусторонний мир, он наблюдает
там за различными ситуациями, происходящими с ранее умершими людьми. По
окончании странствии человеку становится ясно, что здесь вовсе не его ждали и он
возвращается из иного мира к жизни. Увиденное он рассказывает всем и только после
этого уже в действительности умирает другой человек(его сосед или родственник). Как
Ласковое обращение пожилой женщины к молодым.
Абхазское устное народное творчество. Т. VII: Мифологические рассказы и легенды / Сост. Ц.С. Габниа.
Сухум, 2002. С. 235 –236.
4
5
4
сообщается в таких текстах, умирает теперь именно тот, кого там (в загробном мире)
ждут.
В этих и других мифологических рассказах, как нам кажется, доминантна не
столько фактологичность фабулы, сколько верование в него, отношение самого
рассказчика и его слушателя к подобным сюжетам, что и является критерием определения
быличек и бывальщин.
Таким образом, как свидетельствует абхазский материал, былички и бывальщины
меняются во времени и пространстве, обретая всё новые сюжеты и персонажи. Но при
всем при этом остаётся взгляд в прошлое, которое сохраняется и появляется вместе с
взглядом в нынешнее или даже в будущее. Как пишет Е.М. Мелетинский, «исторически
изменяясь вместе с самой действительностью, мифологическая семантическая система
сохраняет ориентацию на прошлое и придерживается повествования о прошлом как
основного и специфического способа самовыражения».6
Опубликовано в книге: Фольклористика и культурная антропология сегодня:
тезисы и материалы Международной школы-конференции – 2012 / Сост. А.С. Архипова,
С.Ю. Неклюдов, Д.С. Николаев. М.: РГГУ, 2012. С. 211-215.
6
Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. 3-е издание, репринтное. М.: «Восточная литература», 2000. С. 171.
5