Reforming the Tsar`s Army

Reforming the Tsar’s Army. Military Innovation in Imperial Russia from Peter the Great to the
Revolution / Ed. by David Schimmelpennick van der Oye and Bruce W. Menning, Cambridge University
press, 2004. ix+361 pp.
[Реформируя царскую армию. Военные инновации в Императорской России от Петра
Великого до революции. /Сб. статей под ред. Давида Схиммельпнника ван дер Ойе и Брюса В.
Меннига]
Рецензируемый сборник статей, вышедший в серии публикаций Вильсоновского центра,
собрал под своей обложкой ряд известных исследователей русской военной истории. Всего он
включает восемнадцать отдельных исследований, разделенных на четыре части: «Население,
ресурсы и война», «Разведка и знание», «Вызовы отдельных войн», «Персоналии». В пятой части,
Заключении, собраны три обобщающих эссе: Давида Мак-Дональда (David M. McDonald), Дениса
Шоултера (Dennis Showalter) и Вильяма Одома (William E. Odom). Этот сборник является hommage
Александру Георгиевичу Кавтарадзе, чья славная биография напоминается читателям на С. IX и
XI, а на С.X, напечатана его фотография работы Брюса В. Меннига.
Не смотря на то, что речь идет о модернизации русских вооруженных сил, в сборнике нет ни
одной работы частично или полностью посвященной флоту, на наш взгляд, главному двигателю
русской модернизации. Кроме того, в сборнике всего одно, правда, блестящее, эссе Пола Бушковича
(Paul Bushkovitch), посвященное Петровской реформе. Из 15 конкретно-исторических статей - 12
покрывают время между 1845 и 1917 г. Так же 12 статей из 15 посвящены теме «мобилизационной
готовности» (допризывной подготовке, обученным резервам, разведке, железным дорогам и службе
генерального штаба) так что сборник скорее уж можно было назвать: «Модернизация русской
мобилизационной сухопутной армии: от Николая I до Николая II».
Разнообразие сюжетов, затронутых авторами таково, что представить их все в одной рецензии
не представляется возможным. Нам кажется, что читатели журнала Ab Imperio будут скорее
интересоваться вопросами, связанными с имперским характером царской власти. Понятие
империи многообразно и включает в себя множество аспектов: для одних мощь и славу,
угнетение и бесправие для других. Рецензент понимает империю как наднациональное и,
следовательно, многонациональное образование и именно в этом ключе будет рассматривать
работы, опубликованные в сборнике. Такое толкование империи не бесспорно, но вообразить
себе мононациональную и территориально компактную «империю» как-то не удается,
поэтому наднациональность (многонациональность) можно считать условием sine qua non.
В эссе Роберта Баумана (Robert F. Baumann) рассматриваются три группы вопросов, связанных
с установлением в России института всеобщей воинской повинности: призыв и мобилизация,
образованность и подготовка офицеров, социальные тяготы воинской повинности и отсрочки. В
том, что касается офицерского корпуса, Бауман отмечает, что критерии царской статистики не
совпадают с современными (выделение языка/самосознания сейчас, против тогдашнего
подчеркивания вероисповедания). Поэтому он ограничивается представлением набора фактов,
отражающих дискриминационные меры русского правительства против поляков-католиков, а так
же выходцев из юго-западных губерний в 1865-1869 гг. (С.24). Гораздо больше о
многонациональном составе Российской империи он говорит в части, посвященной призыву. Он
поднимает целый ряд интересных моментов региональной истории, связанных с отсрочками от
призыва (в центральных областях они были ниже, чем на окраинах), призывом женатых (меньше
всего женатых призывали из Прибалтики, больше всего - из Черноземья) (С.27-28). Оставшаяся
часть статьи посвящена обсуждению вопроса о призыве на военную службу евреев (С.29-31) и
других религиозных меньшинств. Как известно, Российской империи не удалось успешно
инкорпорировать евреев (как мы помним, даже Франции эта задача оказалась не совсем по плечу).
Бауманн не приходит к какой-либо однозначной точке зрения, показывая всю противоречивость
сложившегося положения и невозможность на настоящем этапе сделать какие-либо однозначные
выводы. Указывает он и на подтверждение в 1875 г. права менонитов не служить в боевых частях.
Как исключение из системы всеобщей воинской обязанности он рассматривает сохранение казачьих
частей и долгий переходный период для башкир и татар, которые сохраняли возможность служить в
иррегулярных подразделениях до 80-х гг. XIX в. (С.31-32). Как видим, хотя Р.Бауман не ставит
вопрос об имперском характере России во главу угла своего исследования, ему удается показать,
что одним из препятствий на пути применения национальной модели всеобщей военной службы
(service universelle, algemeine Wehrpflicht) был имперский характер России.
1
Если Р.Бауман не ставил своей целью рассмотреть как многонациональный характер империи
влиял на ее армию, то Марк фон Хаген (Mark von Hagen) прямо ставит перед собой такую задачу.
Его эссе прямо озаглавлено: «Ограничения реформ: многонациональная имперская армия перед
угрозой национализма 1874-1917» (С.34-55). Такое внимание к не очень популярному аспекту
русской истории связано с ретроспективностью его взгляда, поскольку основным предметом его
исследований является Украина в 1914-1941 и пост-российские армии межвоенного периода
(Финляндия, Польша и т.д.).
Приступая к своей теме, М. фон Хаген тщательнейшим образом обсуждает этнический состав
русской армии до Милютинских реформ (точнее в 1722-1874 гг.) (С.35-37). Огромная сноска
(Прим. 4) посвящена обсуждению проблемы критериев опубликованной царской статистики,
которую уже затрагивал Р.Бауман. Автор статьи идет дальше, указывая, что «многие нации,
подчиненные царю, не имели того, что мы могли бы признать современной национальной
идентичностью. Множество людей было теснее связано с религией, чем с национальностью;
множество элит предпочитало рассматривать себя как членов определенного сословия и
общеимперской элиты, скорее чем придавать значение одинаковому с не-элитой языку или
вероисповеданию». Далее он обсуждает трудности связанные с тем, что конфессиональная
идентификация полностью совпадала с этнической (основанной на языке и «происхождении»),
только в случае армян, записываемых как «армяно-григориане». В основном тексте он указывает,
что включение этнически окрашенных воинских частей в имперскую армию, как правило, всегда
требовало отдельного законодательства, тогда как «дворянская» элита (будь то финские шведы, или
грузинские князья) включалась царями в имперскую элиту более охотно и менее болезненно.
Исходя из опыта изучения, прежде всего XVII в., хотя не только, хотел бы заметить, что во
множестве конкретных частных случаев картина может быть сложнее, чем в законодательстве.
Например, поволжские народы, до сих пор не признанные полноценными нациями, хотя и имеющие
отчетливую национальную физиономию, во времена позднего Советского Союза без шума и пыли
добились очень многого в области военной карьеры отдельных своих представителей. Возможно
так было и раньше. Однако выяснить кто есть кто среди многочисленных носителей фамилий на -ов
можно только в результате кропотливого просопографического исследования.
Согласный с предыдущим исследователем, М. фон Хаген показывает, что хотя всеобщая
воинская повинность должна была охватить все население империи и даже рассматривалась ее
архитекторами как некая консолидирующая сила, на самом деле этого не произошло. Население
значительных восточных окраин по разным причинам оказалось вне такой армии (С.39). Буквально
накануне великой войны вопрос о таком положении был поднят в недрах военного министерства, но
утонул в секретных докладах и совещаниях, выплеснувшись только в обсуждении «финляндского
вопроса» в Третьей Государственной Думе. Поэтому, накануне войны, армия со всеми оговорками,
приведенными выше, оставалась «русской» («восточнославянской», православной) по
преимуществу: две трети населения давали три четверти призывников, тогда как одна девятая
населения давала лишь три процента призывного контингента. Только четверть офицеров была не
«русского» («восточнославянского», православного) происхождения (С.44, Прим. 33).
Насколько гармоничными были межэтнические отношения при таком доминировании в армии
«имперского этноса» М. фон Хаген затрудняется сказать однозначно. В зависимости от
национальности мемуариста отношения рисуются, то как совершенно гармоничные (русский
взгляд), то как довольно натянутые (польская и еврейская точка зрения). Поскольку об открытых
конфликтах мемуаристы не пишут (драки между солдатами разных национальностей, например), то
можно согласиться с мнением фон Хагена о некотором влиянии последующих событий (крах
империи и война) на воспоминания о предвоенной эпохе (С.43).
Действительно, разразившаяся в 1914 г., мировая война взорвала это кажущееся спокойствие.
Первые надежды на национальное освобождение/возрождение зародились уже в августе-сентябре
1914 г. (С.51, Прим. 60,63). В августе же вел. кн. Николай Николаевич туманно намекнул на
улучшение положения Польши после войны (С.48). Но, гораздо действенней чем слова, оказались
дела. Австрийская инициатива по созданию национальных частей («легионы» поляка Пилсудского
и украинские стрелки) запустила механизм, который привел к развалу не только самой двуединой
монархии, но и России с Турцией. В мае 1916 г. на Рижский фронт был отправлен немецкий
королевский егерский батальон, состоявший целиком из финских подданных русского царя (С.50,
Прим. 58). В дальнейшем национальные части были созданы в России. Автор не упоминает
латышские и эстонские части, созданные во время второй мировой войны, и сыгравшие огромную
2
роль после 1917 г., но приводит ряд других примеров (С.51-52). Война с Германий поставила вопрос
о русских генералах (и царицах, добавим от себя) с немецкими фамилиями, что привело к
серьезному кризису лояльности в рядах русской армии (С.49, особенно интересна архивная сноска в
Прим. 53). Со вступлением в войну Турции в двусмысленное положение попали мусульманские
подданные царя, с одной стороны их вряд ли мог вдохновить лозунги панславизма, с другой султан
оставался халифом и хранителем мусульманских святынь (С.49-50). Русское вмешательство
обострило армяно-турецкие отношения (С.51-52), что привело к известным трагическим событиям.
Кроме того, нуждаясь в живой силе правительство в 1915 г. провело через Думу новый закон о
военной службе, что только обострило социальные и национальные отношения (С.53-55). Хотя
автор не делает подобных выводов все его исследование приводит к мысли, что именно война
разрушила архаическую систему социальной солидарности, основанную на личной лояльности,
юридическом статусе и конфессиональной принадлежности, заменив ее новой более открытой и
гибкой системой солидарности (со всеми известными оговорками). Армия здесь была в меньшей
степени орудием и в большей степени жертвой.
Статья Дмитрия Олейникова (Dmitrii I. Oleinikov) посвящена такому специфическому фактору,
стимулирующему военные реформы, как участие армии в противоповстанческих действиях на
территории собственной страны. Речь идет о знаменитой войне с горцами Северного Кавказа.
Статья начинается с обсуждения причин забвения этой войны в советской историографии, которая
существенным образом влияла на зарубежную. Эта главка не имеет суммирующего абзаца, но в
тексте одной из ведущих причин названо вмешательство идеологического отдела ЦК КПСС. Автор
утверждает, что те авторы, которые все же упоминали о войне, все же недооценивали ее влияние на
реформирование армии. Во-первых, Кавказская война влияла на взгляды и устремления тех лиц,
которым позднее было суждено сыграть известную, а то и решающую роль в проведении Великих
реформ (С.207-209). Во-вторых, винтовки горцев (как и во французской кампании в Алжире)
заставляли думать об эффективности гладкоствольных ружей, восполняя недостатки частными
закупками за границей или военными трофеями (С.210). Война играла и консервативную роль,
сохраняя веру в силу классической штыковой атаки (С.211) и стимулируя офицеров обзаводиться
местным холодным оружием более пригодным для театра военных действий, чем палаши
рожденные в эпоху линейной тактики. В-третьих, война в горах повлияла на попытки
реорганизации военного управления (С.212-213), а впечатляющие мобилизационные возможности
имамата Шамиля поставили перед русскими проблему всеобщей военной службы (С.213-214). Вчетвертых, опыт тесного взаимодействия пехоты и инженерных войск сыграл определенную роль в
развитии идей и методов полевой фортификации (С.214).
Все три работы (как, впрочем, и настоящая рецензия) оставляют впечатление некоторой
очерковости и поверхностности. Целый ряд важных и серьезных вопросов только затронут и
не доведен до разрешения. Марк фон Хаген, например, прямо пишет, что его статья является
лишь частью более широкого исследования, еще не законченного. Существующая система
краткосрочных грантов (один-три года) и рейтингов (либо по индексу цитирования (в США), либо
по числу публикаций (в России)) не позволяет рассматривать те или иные исторические явления и
объекты достаточно детально. Это делает историческую картину фрагментированной и неполной.
Данный высококомпетентный и интересный сборник, несомненно, послужит в работе
профессиональных военных историков, но молодые исследователи должны стремиться превзойти
достигнутый уровень.
Остальные работы сборника: Давида Джонса (David R. Jones) о «предтечах» Комсомола
(скаутах и «соколах»), Якова Киппа (Jacob W. Kipp) о стратегических железных дорогах
(упоминающая, в том числе о специфике Царства Польского (С.83, 84, 86, 90)), И. Виллиса Брукса
(E. Willis Brooks) о русской военной печати в эпоху реформ (обсуждение польского и немецкого
вопросов С.119 -121), Давида Схиммельпенника ван дер Ойе (David Schimmelpennick van der Oye) о
реформе военной разведки, Гудрун Перссон (Gudrun Persson) о роли военных атташе в
информировании о войнах третье четверти XIX в. (см. краткое обсуждение мнения русских
офицеров о влиянии внутриполитической ситуации на военную деятельность Австрии и Пруссии на
С. 158-159), Давида Алана Рича (David Alan Rich) о русской военной статистике и военной
географии в 1845-1905 гг., Фредерика Кагана (Frederick W. Kagan) о русских реформах в эпоху
Наполеоновских войн, Брюса В. Меннига (Bruce W. Menning) о последних предвоенных годах
русской армии и о Г.А.Потемкине и И.А.Чернышеве, Джона Стейнберга (John W.Steinberg) об
академии Генерального штаба после русско-японской войны и Олега Айрапетова (Oleg Airapetov)
3
«Милютин против Мольтке» хотя и очень интересны, но не рассматривают или почти не
рассматривают национальные аспекты империи. Слабое внимание военных историков к
национальным проблемам можно объяснить не только их «кастовой замкнутостью» (как это
делает Давид Мак-Дональд на С.307), но и «фокусом внимания». В фокусе интересов военных
историков находятся, прежде всего, процессы модернизации и рационализации, а архаика,
отсталость и прочие осложнения, как правило, интересуют их только в негативном плане.
Сборник снабжен списком авторов и подробным указателем (предметным и именным
одновременно).
4