news_674 - Саратовский государственный университет
advertisement
-1- На правах рукописи Акимова Елена Юрьевна Основные черты социально-политического самосознания рыцарства XIV века (по сочинениям Ле Беля и Фруассара) Специальность 07.00.03 – всеобщая история Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук Саратов 2008 -2- Работа выполнена на кафедре истории средних веков Института истории и международных отношений Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского Научный руководитель: Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор Девятайкина Нина Ивановна доктор исторических наук, профессор Мосолкина Татьяна Валентиновна доктор исторических наук, с.н.с. ИВИ РАН Цатурова Сусанна Карленовна Ведущая организация: Ставропольский государственный университет Защита диссертации состоится 16 июня 2008 г. в 14.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.243.03 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Саратовском государственном университете по адресу: 410012, Саратов, Астраханская, 83, Институт истории и международных отношений, корпус XI, ауд. 516 С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке Саратовского государственного университета, читальный зал № 3, по адресу: г. Саратов, ул. Университетская, 42. Автореферат разослан 15 мая 2008 г. Ученый секретарь диссертационного совета доктор исторических наук Л. Н. Чернова -3- Общая характеристика работы Актуальность исследования. Рыцарство составляло важнейшую часть социальной структуры средневекового общества и являлось главной силой на социально-политической арене. Высокий уровень развития его самосознания определил особенности целого ряда социальных, культурно-этических и правовых форм общественной жизни, придавших Западной цивилизации ее неповторимые черты, сохранявшиеся еще долгое время после того, как исчезло само рыцарство. Между тем, проблема социально-политического самосознания рыцарства является одной из малоисследованных, по крайней мере, в отечественной науке. В зарубежной медиевистике при всем разнообразии научной литературы, посвященной различным аспектам истории рыцарства, указанная проблема также нуждается в заполнении лакун, одной из которых является тема «рыцарства XIV века». Как правило, XIV в. попадает в сферу интересов историков вместе с XV столетием и рассматривается в качестве единого исторического периода, который чаще всего называют эпохой упадка рыцарства. Рыцарская культура «осени средневековья» также рассматривается как род игры, оторванной от действительности и потерявшей ценность. Упадок рыцарства в XIV в. исследователи демонстрируют через примеры алчности и беспринципности рыцарей, грабительские рейды в ходе Столетней войны и насилия. Однако такие обвинения адресовались рыцарству и более ранних периодов. Безусловно, Столетняя война обнажила неприглядные стороны поведения рыцарства, дала свидетельства его стратегической и военной несостоятельности. Это одинаково справедливо для XIV и XV столетий, но есть отличия. Ни одна из «рыцарских эпох» не оставила столько легендарных имен, как XIV век: Черный Принц, Жоффруа де Шарни, Готье де Мони, Карл де Блуа, Бертран дю Геклен, Жан ле Менгр де Бусико, Джон Чандос, Джон Гонт герцог Ланкастер, короли Иоанн Богемский, Эдуард III и Иоанн Добрый – это все участники Столетней войны, давшие новый толчок «моде на рыцарство». Еще один важный аргумент: приверженность рыцарским идеалам обнаруживает множество авторов исторических и литературных сочинений XIV столетия. Возникает вопрос, так был ли в действительности XIV в. временем упадка рыцарства? Становятся ли его идеалы иллюзорными, как полагают одни авторы, или оно переживало полный расцвет, как думают другие? Сохраняло ли рыцарство свою энергию или медленно погружалось в великий кризис? Играло ли оно значительную социальную роль, или уже безвозвратно уходило с исторической сцены? Эти большие сюжеты требуют детальных исследований, одним из которых и призвана стать данная диссертация. Предмет исследования. В данной диссертации исследуются основные черты общественного самосознания рыцарства в социально-сословном, политическом и религиозном аспектах. Понятие «самосознание» используется в работе в следующем смысле. Это полное понимание самого себя, своего значения и роли в жизни общества. Самосознание не может формироваться вне -4- общества. Человек с раннего детства усваивает привычки, правила поведения, нравственные принципы той общественной среды, в которой живет. Его сознание и самосознание формируется под влиянием существующих в данном обществе социальных отношений, политических и правовых идей, религиозных воззрений. Степень изученности проблемы. Научную литературу, изученную по проблеме, можно разделить на две большие группы: труды историков XIX в. – начала XX в. и первой половины XX – начала XXI века; при этом работы исследователей второй группы, отмеченные разнообразием методологических подходов, поделены на подгруппы по проблемно-хронологическому принципу. Основные работы первой группы принадлежат представителям романтизма и позитивизма. Романтическое направление представлено трудами Ж. Ж. Руа1, Ж. Либера2, Э. Э. Виолле-ле-Дюка3 и П. Лакруа4. Используя материал средневековых хроник, биографий, мемуаров, литературных сочинений, эти историки воссоздавали картину нравов, быта и традиций рыцарства. В вопросе о времени и причинах упадка рыцарства старые авторы сильно расходятся. Ж. Либер причину упадка видит в новых политических реалиях заключительного этапа Столетней войны, а временем упадка рыцарства считает XV-XVI вв. П. Лакруа временем заката рыцарства считал конец XIII века, а причиной – куртуазную идеологию, когда «дамы выходят на передний план, вдохновляют рыцарей, жалуют рыцарское звание, и назначают цену чести»5. Расхождения во взглядах историков романтического направления объяснимы сложностью поставленных вопросов. В целом романтики провели тщательную работу с разного типа источниками; по мнению Л. П. Репиной, их деятельность во многом заложила основы будущих культурноантропологических исследований6. Вместе с тем, работы романтиков обнаруживают идеализацию рыцарства, характеристики которого мало соотнесены с социально-политическим контекстом эпохи. До сих пор самой полной энциклопедией жизни рыцарства считается труд Л. Готье7, методологически выдержанный в русле позитивизма. Им был впервые четко обозначен свод правил рыцарского поведения, так называемый неписаный «кодекс чести». Л. Готье противопоставлял «первоначальное» рыцарство XI–XII вв. рыцарству позднего исследователь «растягивает» эпоху упадка рыцарства на целых три столетия. Руа Ж. Ж. История рыцарства. СПб., 1858; 2-е изд. М., 2001. Libert J. Histoire de la chevalerie en France. Paris, 1856. 3 Виолле-ле-Дюк Э. Э. Указ. соч. По изданию: Dictionnaire raisonne du mobilier francaise de l`époque carlovingienne a la Renaissance. Paris, 1858-1875. 6 vol. 4 Lacroix P. Vie millitaire et religieuse au moyen age et à l’époque de la Renaissance. P., 1873; Idem. La chevalerie et les croisades. Feodalité. Blason. Ordres militaires / D’apres les grands ouvrages de Paul Lacroix sur le Moyen age et la Renaissance. Firmin, Didot, 1890. 5 Lacroix P. Op. cit. P.143. 6 Репина Л. П., Зверева В. В., Парамонова М. Ю. История исторического знания. М., 2004. Гл. VI. С. 157. 7 Gautier L. La chevalerie. Paris, 1884. 1 2 -5- В отечественной историографии конца XIX – начала XX в. следует отметить очерк Е. Щепкина8. Автор выявляет несколько этапов в истории рыцарства: воинственное и грубоватое рыцарство XI-XII вв, утонченное (куртуазное) рыцарство XIII века и рыцарство эпохи Столетней войны. Эта работа была одной из первых в России, где нашла в общем виде место проблема рыцарства XIV в. При этом она не только выделена Е. Щепкиным в отдельный этап, исключенный из общего процесса «упадка рыцарской культуры», начало которого, по его мнению, следует искать в XIII в., но и обозначена именем его главного идеолога – Фруассара. Сам XIV в. обозначен как эпоха «полного расцвета военного рыцарства»9. В отличие от трудов предшественников, позитивисты использовали многофакторный подход к истории, стремились учитывать социальноэкономический и политический контекст эпохи. Совершенствование методов исследования позволило им обогатить свои работы большим материалом, вместе с тем принцип прямого восприятия фактов и их обобщения приводил позитивистов если не к искажению взглядов, то, по крайней мере, к односторонности выводов. В первой половине XX в. происходит изменение направлений научной мысли, связанное с пересмотром эпистемологических основ исторического знания. «Кризис историзма»10 сопровождался поиском новых принципов и методов познания и формированием множества различных направлений в философии и истории. В 1919 г. выходит в свет монография нидерландского историка Й Хейзинги11. Рыцарская идея, по его мнению, представляла собой в XIV-XV вв. не более чем грезу о благородной мужественности и верности долгу, которая наполняла своим содержанием идейный мир небольшой группы представителей знати. В то же время историк отмечал, что «на исходе XIV столетия весь пышный и наполовину игровой антураж личного состязания ради чести и славы был еще в полном расцвете»12. Таким образом, Й. Хейзинга противоречив. И это идет, очевидно, от противоречий самой действительности, в глазах автора в XIV в. еще не демонстрирующей принципиального разлома и упадка рыцарского образа жизни и менталитета В других работах исследователь рассматривает культуру позднего средневековья через призму концепции игры13. О рыцарях XIV-XV вв. Щепкин Е. Рыцарство // Книга для чтения по истории средних веков / Под. ред. П. Г. Виноградова. М., 1903. С 322-408. 9 Щепкин Е. Указ. соч. С. 386. Позитивистские методы оставались привлекательными для ряда историков и в первой трети XX века, в том числе – знаменитого военного историка Г. Дельбрюка. Проблемы кризиса рыцарства он прямо не касается, но явно не склонен искать его в XIV веке. См.: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. М., 1938. Т.III. Средневековье. (1 изд. - Берлин, 1923) 10 См.: Могильницкий Б. Г. История исторической мысли XX века: Курс лекций. Томск, 2001. Вып. 1. 11 Хейзинга Й. Осень средневековья. М., 2004. (1 изд. – 1919 г.) 12 Там же. Гл. VII. C. 125. 13 Хейзинга Й. Homo ludens / Человек играющий. Статьи по истории культуры. М., 2003; Он же. Политическое и военное значение рыцарских идей в позднем средневековье // Homo ludens / Человек играющий. Статьи по истории культуры. М., 2003. С. 311-321. 8 -6- исследователь говорит как о людях, воспринимавших рыцарские идеалы в качестве правил некой игры, тогда как политическая и военная история последних столетий Средневековья, обнаруживает весьма мало рыцарственности и чрезвычайно много алчности, жестокости, холодной расчетливости, прекрасно осознаваемого себялюбия и дипломатической изворотливости. Концепцию Й. Хейзинги разделяет американский исследователь Р. Л. Килгур14. В XIV-XV вв., считает автор, рыцарство растрачивает военнорелигиозное рвение и переходит к демонстративной роскоши. В XV в. ему в большей степени была свойственна прагматичность, жестокость и алчность. Главные проявления кризиса рыцарства – уничтожение с середины XIV в. замкнутости и привилегированности; причины - усиление королевской власти и создание постоянной армии. Как ясно, проявления этого заката автор находит уже во второй половине XIV в. К иным выводам приходит А. Б. Фергюсон15, монография которого по тематике смыкается с книгой Й. Хейзинги. Американский исследователь категорически не принимает идею о «человеке играющем» и рыцарственности (в XV в.) как о грандиозном спектакле, затеянном из чувства стремления средневекового человека к прекрасному. По его мнению, «игра» имела жизненно-важное значение для современников того времени. Не разделяет он также идею об антагонизме между рыцарскими идеалами и действительностью, хотя признает расхождение между ними. Работы указанных исследователей методологически ценны дискуссией о роли и значении (в том числе практическом) рыцарской идеи в позднее средневековье. Каждый из историков приводит доводы, извлеченные из широкого круга источников XIV-XV вв., в том числе – Фруассара. Однако специального внимания авторы его хронике не уделяют, в большей степени адресуясь к источникам XV в., куда и смещена главная сфера их интересов. Тенденции, характеризующиеся обращением исследователей к вопросам истории культуры, идеологии, массовых и индивидуальных представлений, широко обозначаются в трудах историков XX в. Заслуга в этом принадлежит, в первую очередь, сторонникам школы «Анналов». «Тотальный» подход к истории – «первый из постулатов школы»16, определил методы работы ее основателей. В монографии М. Блока17 представлена разносторонняя и многоуровневая картина жизни феодального общества IX-XIII вв. Для нас представляет особый интерес характеристика рыцарства как одной из главных социальных групп, которая с середины XII в. начинает превращаться в юридический и наследственный класс (дворянство). Эпоха позднего 14 Kilgour R. L. The decline of chivalry as shown in the French literature of the late Middle Ages. Cambridge,1937. 15 Ferguson A. B. The Indian Summer of English chivalry. Durham, 1960. (В пер. Фергюсон А. Б. Золотая осень английской рыцарственности. Исследование упадка и трансформации рыцарского идеализма. СПб., 2004.) 16 Biziere J.-M., Vayssiere P. Histoire et historiens. Antiquite, Moyen Age, France moderne et contemporaine. Paris, 1995. P. 193. 17 Bloch M. Feudal society. London, New York. 1993-1995: in 2 v. (1 изд. - 1939-1940.) -7- средневековья остается за пределами внимания М. Блока, он лишь отмечает, что период между 1250 и 1400 гг. можно назвать временем наиболее жесткой стратификации социальных классов. Несомненно, что подобные реалии времени помогают лучше понять содержательную составляющую сословной корпоративности рыцарства. С середины 1960-х годов и доныне огромное влияние на историографию оказывают труды Ж. Ле Гоффа, одного из выдающихся представителей третьего поколения школы «Анналов»18. В его главном труде в центре внимания пространствено-временные структуры в жизни и восприятии населения средневековой Европы, его материальная жизнь, социальная система, и главное, менталитет, коллективная психология, способы чувствовать и мыслить. В одной из своих работ историк специально изучает проблему символизма ритуала принесения вассальной клятвы в менталитете раннесредневекового человека19. Наблюдения и выводы Ле Гоффа очень важны для понимания самосознания рыцарства, сути его внутрисословных связей, специфики социальной роли. С конца 1960-х начала 1970-х гг. в западной медиевистике обнаруживается настоящий взрыв интереса к истории рыцарства. Именно с этого времени начали выходить в свет труды Л. Женико20, П. Ван-Люйна21, Ж. Дюби22, Ж. Флори23, Ф. Кардини24, М. Кина25 и др., соединившие в себе подходы новой социальной истории и культурной исторической антропологии. Своеобразие методических приемов изучения средневековых памятников позволило исследователям по-новому взглянуть на проблему происхождения и социальную природу рыцарства, характер их восприятия современниками. Принципиально важными в рамках данной диссертации можно назвать работы исследователя позднего средневековья и Столетней войны Ф. Контамина. В одной из его монографий, написанных с позиций «новой исторической науки», рассматривается этнополитический, социальный, демографический, культурный аспекты жизни Франции и Англии в эпоху 18 Le Goff J. La Civilisation de l`Occident medieval. Arthaud, 1964. Le Goff J. Pour un autre moyen age: Temps, travail et culture en Occident. Part. IV. Paris, 1977. 20 Genicot L. Naissance, fonction et richesse dans l`ordonans de la societe medieval: le cas de la noblesse du nord-ouest du continent. Louvain, Gant. 1968; Idem. La Noblesse dans l`Occident medieval. Londres, 1982; Idem. la Noblesse // Dictionnaire raisonne de l`Occident medieval / Ed. Le Goff J., Schmitt J.-C. Paris, 1999. P. 821-833. 21 Van Luyn P. Les milites dans la France du XI siecle // Le Moyen Age. Bruxelles, 1971. Vol. LXXVII. № 1. Р. 5-51; № 2 Р. 193-238. 22 Duby G. Les origins de la chevalerie / Hommes et structures au Moyen age. P., 1973; Idem. Les trois ordres ou l`imaginaire du feodalisme. Paris, 1978. 23 Flori J. La notion de Chevalerie dans les Chansons de Geste du XII siecle. Etude historique du vocabulaire // Le Moyen age. Bruxelles, 1975. T. 81. № 2. P. 211- 244; Idem. Chevalerie et liturgie. Remise des armes et vocabulaire «chevaleresque» dans les sources liturgiques du IX au XIV siecles // Le Moyen age. Bruxelles, 1978. T. LXXXIV. № 2. P. 247-278; № 3-4. Р. 409-442; Idem. L`ideologie du glaive. Prehistoire de la chevalerie. Geneve, 1983. Idem. la Chevalerie // Dictionnaire raisonne de l`Occident medieval / Ed. Le Goff J., Schmitt J.-C. Paris, 1999. P. 199-213 24 Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. М., 1987. (1 изд. – 1981 г.). 25 Keen M. Chivalry. New Haven, London, 1984. (В пер. Кин М. Рыцарство М., 2000.). 19 -8- Столетней войны (главным образом в XIV веке)26. Заслуживающими внимания кажутся выводы историка относительно изменений в организации армий, происходивших на протяжении XIV в. и широком распространении службы на контрактной основе. Это, по мнению Ф. Контамина, вовсе не означало упадка старинного дворянства. Во Франции, и в Англии оно все еще составляло значительную часть кавалерии, которая, как и прежде, считалась лучшей и самой высокооплачиваемой частью войска. В другой работе, используя метод исторического синтеза, Ф. Контамин сумел проанализировать богатейший материал по истории войн в европейских странах и в тоже время рассмотреть войну в качестве важнейшего фактора в жизни западноевропейского средневекового общества27. Особую ценность монографии составляет ее насыщенность данными относительно численности рыцарского контингента средневековых армий (в том числе в эпоху Столетней войны), стоимости рыцарского вооружения, оплаты военной службы, и многого другого, позволяющего составить представление о материальной стороне жизни рыцарства. Ф. Контамин считает возможным говорить об эпохе Столетней войны как о «продолжении средневековья». Доводы ученого заставили многих медиевистов согласиться с возможной преждевременностью выводов о закате рыцарства в XIV-XV вв., признав эту проблему в числе тех, которые еще остаются предметом, достойным всяческого внимания историков. Много важного материала для понимания в целом социальной истории средневековой Франции находится в общих работах. Историки уделяли внимание вопросам социально-правового статуса и экономического положения дворянства; его внутрисословным связям и взаимоотношениям с королевской властью, горожанами, крестьянством28. В особую группу следует выделить исследования, посвященные хронике Фруассара и касающиеся биографии и личности хрониста. Прежде всего отметим вступительную статью Т. Джонеса29, не потерявшую своего значения и поныне. Из современных авторов следует назвать К. Фоулера, П. Ейнсворта и М. Зинка, труды которых содержат не только ценный биографический 26 Contamine Ph. Au temps de la guerre de Cent Ans: France et Angleterre. Paris, 1994. (1 ed.-1976). Contamine Ph. La guerre au Moyen age. Paris, 1980. Военное дело, тактика и стратегия эпохи Столетней войны специально рассматривается и в одной из статей французского историка Нам она интересна и тем, что в качестве основного источника там привлекается хроника Фруассара. См.: Contamine Ph. Froissart: Art militaire, pratique et conception de la guerre // Froissart: Historian / Ed. by J .J. N. Palmer. Woodbridge, Suffolk, 1981. Р. 132-145. 28 Из этой группы выделим: Lemarignier J.-F. La France medievale. Institutions et societe. Paris, 1994. (1 ed. - 1970); Fedou R. L`Etat au Moyen age. Paris, 1971; Barthelemy D. L`ordre seigneurial. XI-XII ss. Paris, 1990; и: La noblesse au moyen age XI-XV s. / Ed. Contamine Ph. Paris, 1976; Fedou R. La noblesse en France a la fin du moyen age (du milieu du XIV a la fin du XV-e siecle) // Acta universitatis Lodziensis. Lodi, 1980. Ser. I. Zes. 71. Р.49-63; Morsel J. L`aristocratie medievale (V-XV ss). Paris, 2004; Feller L. Paysans et seigneurs au Moyen Age. VIII-XV ss. Paris, 2007. 29 Johnes T. Memoir of the life of Froissart / The Chroniсles by sir J. Froissart of England, France, Spain and the adjoining countries. / Ed. T. Johnes. London, 1857. P. XVII-XXVII. 27 -9- материал, но и оценку трудов Фруассара30. Различные аспекты исторического и литературного творчества хрониста представлены в целой серии статей зарубежных авторов31. Итак, исследования зарубежных медиевистов XX - начала XXI в. позволили дать ответы на многие вопросы, связанные с различными аспектами истории рыцарства. Вместе с тем остаются проблемы, изученные в недостаточной мере, к числу которых относится и проблема социальнополитического самосознания рыцарства, особенно в эпоху Столетней войны. Остается дискуссионным и вопрос «рыцарства позднего средневековья». Что касается отечественной литературы, то история французского средневековья традиционно привлекает внимание исследователей. Работы С. Д. Сказкина, Ю. Л. Бессмертного, Н. А. Хачатурян, Н. И. Басовской, Ю. П. Малинина, П. Ю. Уварова, И. Я. Эльфонд, С. К. Цатуровой, С. А. Польской посвящены его социально-экономическим, политическим, военным и культурно-этическим проблемам32. 30 Fowler K. Froissart, chronicler of chivalry // History today / Ed. Marsden G. London, 1986. April. Vol. 36. P. 51-53; Ainswort P. F. Jean Froissart and the Fabric of History: Truth, Myth and Fiction in the Chroniques. Oxford, 1990; Zink M. Froissart et le temps. Paris, 1998. 31 Nichols. S. G. Discourse in Froissart`s Chroniques // Speculum. 1964. Vol. 39. No 2. Pр. 279-287; Palmer J. J. N. Book I (1325-1378) and its sources // Froissart: Historian / Ed. by J .J. N. Palmer. Woodbridge, Suffolk, 1981. Р. 7-24; Diller G. T. Froissart: Patrons and texts // Froissart: Historian. P.145-160; Kurtz B. E. The «Temple d`Onnour» of Jean Froissart // Modern Philology. Chicago, 1984. Vol. 82. № 2. P. 156-166. Medeiros M. T. de. Le pacte encomiastique: Froissart, ses Chroniques et ses mecenes // Le Moyen age. Bruxelles, 1988. T. XCIV. № 2. Р. 237-255; Idem. Voyage et lieux de memoire: Le retour de Froissart en Angleterre // Le Moyen age. Bruxelles, 1992. T. XCVIII. № 3-4. Р. 419-428; Zink M., Lydon K. The Time of the Plague and the Order of Writing: Jean le Bel, Froissart, Machaut. // Contexts: Style and Values in Medieval Art and Literature / Yale French Studies. Yale, 1991. P. 269-280; Poirion D. La fete dans les Chroniques de Froissart // Feste und Feiern im Mittelalter. Sigmaringen, 1991. Р. 95-107. Froissart across the genres / Ed. by D. Maddox, S. Sturm-Maddox. Gainesville, Florida, 1998. 32 Назовем наиболее близкие к проблематике диссертации работы: Бессмертный Ю. Л. Феодальная деревня и рынок в Западной Европе XII-XIII вв. М., 1969; Он же. Жизнь и смерть в средние века. Очерки демографической истории Франции. М., 1991; Хачатурян Н. А. Возникновение Генеральных Штатов во Франции. М., 1976; Она же. Сословная монархия во Франции XIII-XIV вв. М., 1989; Она же. Бургундский двор и его властные функции в трактате Оливье де Ля Марша // Двор монарха в средневековой Европе: явление, модель, среда. М., 2001. Вып. 1. С. 121-136; Она же. Светские и религиозные мотивы в Придворном банкете «Обет фазана» герцога Бургундского в XV веке / Королевский двор в политической культуре средневековой Европы. М., 2004. С. 177-199; Она же. Король-sacre в пространстве взаимоотношений духовной и светской власти в средневековой Европе (морфология понятия власти) // Священное тело короля: Ритуалы и мифология власти. М., 2006. С. 19-28; Басовская Н. И. Столетняя война 1337-1453 гг. М., 1985; Она же. Идеи войны и мира в Западноевропейском средневековом обществе // Средние века. М., 1990. Вып. 53. С. 44-51; Она же. Правитель и народ в Столетней войне // Средние века. М., 1991. Вып. 54. С. 23-34; Она же. Столетняя война: леопард против лилии. М., 2003; Малинин Ю. П.. Средневековый «дух совета» // Одиссей. Человек в истории. М., 1994; Он же. «Королевская троица» во Франции XIV – XV вв. // Одиссей. Человек в истории. Представления о власти. М., 1995; Он же. Социально-утопические идеи во французской литературе позднего средневековья // Проблемы социальной истории и культуры средних веков и раннего нового времени / Под ред. Г.Е. Лебедевой. СПб., 2003. Вып. 4; Уваров П. Ю. Париж XV века: события, оценки, мнения…общественное мнение // Одиссей. 1993. М., 1994. С. 175193; Он же. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. М., 2000; Уваров П. Ю., Азарканян М. Ц., Ревякина А. В. История Франции. М., 2005; Эльфонд И. Я. Учение о «божественном праве» государей во французской доктрине абсолютизма второй половины XVI века // Средние века. Вып. 58. М., 1995. С. 172 – 178; Она же. Раннесредневековые основы политической - 10 - Труды российских историков по проблематике данной диссертации хронологически и методологически можно разделить на две подгруппы: исследования советского периода и работы двух-трех последних десятилетий. В трудах ученых первой подгруппы (Н. Ф. Колесницкого, Ю. И Писарева, Е. В. Гутновой) рассматривалась, прежде всего, классовая роль рыцарства. В этом контексте следует специально отметить фундаментальную работу Ю. Л. Бессмертного о феодальной деревне XII-XIII вв. К этому же времени относится специальное исследование Н. Н. МеликГайказовой, посвященное французским хронистам XIV в., в том числе – Фруассару33. Помимо оценок исторического сочинения хрониста и биографических данных, исследовательница в рамках марксистской методологии рассматривает социальный портрет дворянства XIV в., для которого, по ее словам, война была смыслом жизни и часто средством к существованию. Разворот в сторону исторической антропологии связан в нашей науке с именем А. Я. Гуревича. В его исследованиях рассматривается средневековая картина мира и менталитет средневекового человека34. Для данной работы оказались важны, прежде всего, методологические подходы историка, но несколько важных наблюдений автор делает и конкретно в отношении рыцарства. В частности, он полагает, что его воинское ремесло было в значительной мере индивидуализировано; что рыцарь Западной Европы действовал в рамках кодекса рыцарской чести. В работах постсоветского периода, относящихся к исследованию рыцарской культуры, идеологии, менталитета, следует отметить статьи Ю. Л. Бессмертного. Автором рассматривались вопросы, связанные с социальной психологией рыцарства XII-XIII вв., важные для понимания основных черт его сословного самосознания35. мифологии во французской культуре второй половине XVI в. // Миф в культуре Возрождения. М., 2003. С. 239 – 252; Цатурова С. К. Города в Столетней войне // Город в средневековой цивилизации Западной Европы. М., 2000. Т. 4. С. 246-272; Она же. Офицеры власти: Парижский Парламент в первой трети XV века. М., 2002; Она же. «Сеньоры закона»: к проблеме формирования «параллельного дворянства» во Франции в XIV-XV вв. // Средние века. М., 2003. Вып. 64. С. 50-88; Она же. «На ком платье короля?» Королевские чиновники в торжественных въездах королей в Париж (XIV-XV вв.) / Королевский двор в политической культуре средневековой Европы. М., 2004. С. 216-248; Она же. Священная миссия короля-судии, ее вершители и их статус во Франции XIV-XV вв. // Священное тело короля: Ритуалы и мифология власти. М., 2006. С. 78-95; Польская С. А. Королевские постцеремониальные пиры в регламенте церемоний французского королевского двора / Двор монарха в средневековой Европе: явление, модель, среда. М., 2001. Вып. 1. С. 235-244; Она же. Французский монарх, церковь и двор: ролевое участие сторон в церемонии королевского посвящения / Королевский двор в политической культуре средневековой Европы. М., 2004. С. 249-278; Она же. «…Прими власть как испытание…»: королевское помазание и коронация в протоколах франкских коронационных порядков // Священное тело короля: Ритуалы и мифология власти. М., 2006. С. 263292. 33 Мелик-Гайказова Н. Н. Французские хронисты XIV века как историки своего времени. М., 1970. 34 Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. 35 Бессмертный Ю. Л. Крестьянин глазами рыцаря (по материалам Франции XI – XIII веков) // Культура и общественная мысль. М., 1988. С.99-109; Он же. Вновь о трубадуре Бертране де Борне и его видении простолюдина (к проблеме дешифровки культурных кодов) // Одиссей. М.,1995. С.140150. Он же. Это странное ограбление… // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. М., 1997. - 11 - В рамках проекта «Элиты средневековья» в 1997 году вышел в свет коллективный труд отечественных историков, представляющий собой один из первых опытов по истории дворянства36. Для данной работы представляет интерес обращение авторов к историческим факторам в формировании облика французского (Л. А. Пименова) и английского (О. В. Дмитриева) дворянства, в частности, вопросам его самооценки, общественному мнению, юридической практике. Рыцарская этика XIV-XV вв. являлась предметом исследований Ю. П. Малинина37. По мнению историка, вместе с христианской моралью, рыцарская этика была важнейшей составной частью средневекового этического сознания. Влияние рыцарских представлений, по мнению автора, оставалось достаточно сильным и в позднее средневековье. Автор отмечает в эту эпоху и необычайно высокий социальный престиж рыцарства. Проблема восприятия «чужого», направленная на изучение рецепции мусульманского мира западноевропейским рыцарством, интенсивно изучается С. И. Лучицкой38. О возрастании интереса к «рыцарской проблематике» свидетельствует публикация материалов конференции 2002 года39. В статьях названной выше С. И. Лучицкой40, а также А. И. Сидорова, И. Г. Матюшиной, Е. В. Калмыковой, М. Б. Бессудновой, В. Р. Новоселова подняты актуальные проблемы истории рыцарства как культурного феномена и социального института. Следует особо отметить, что злободневные проблемы очень четко обозначил в своем вступительном слове П. Ю. Уваров: «Сегодня наша задача лишена амбициозности. Она заключается лишь в том, чтобы историки, занимающиеся различными эпохами и регионами, задали бы рыцарству свои вопросы, которые помогли бы наметить границы предстоящих дискуссий»41. С. 29-40. Он же. Риторика рыцарской скорби по данным англо-французской литературы XII-XIII вв. // Человек и его близкие на Западе и Востока Европы (до начала нового времени). М., 2000. С.64-83. Он же. Рыцарское счастье - рыцарское несчастье (Западная Европа XII-XIII вв.) // В своем кругу. Индивид и группа на Западе и Востоке Европы до начала нового времени. М., 2003. С. 51-87. 36 Европейское дворянство XVI-XVII вв.: границы сословия. М., 1997. 37 Малинин Ю. П. Рыцарская этика в позднесредневековой Франции // Средние века. М., 1992. Вып. 55. С. 195-213; Он же. Общественно-политическая мысль позднесредневековой Франции XIV – XV вв. СПб., 2000. Гл. I. С. 51-71. 38 Лучицкая С. И. Араб глазами франка (Конфессиональный аспект восприятия мусульманской культуры) // Одиссей. М., 1993. С.19–37; Она же. Образ Мухаммада в зеркале Латинской Хроники XII-XIII вв. // Одиссей. М., 1994. С.182-195; Она же. Мусульмане в иллюстрациях к хронике Гийома Тирского: визуальный код инаковости // Одиссей. М., 1999. С.245-270; Она же. Мусульмане и христиане в Святой земле (частная жизнь западноевропейских рыцарей сквозь призму взаимных представлений мусульман и христиан) // Человек и его близкие на Западе и Востоке Европы (до начала нового времени). М., 2000. С.105-122; Она же. Образ другого: мусульмане в хрониках крестовых походов. СПб., 2001; 39 Одиссей. Человек в истории. М., 2004. 40 Лучицкая С. И. Рыцарство – уникальный феномен западноевропейского средневековья // Одиссей. М., 2004. С. 7-35. 41 Уваров П. Ю. Вступительное слово // Там же. С. 6. - 12 - Одна из последних статей А. Я. Гуревича посвящена теме «рыцарь в жизни и поэзии»42. По мнению историка, превращение раннесредневекового воина в рыцаря «классического» средневековья, выражавшееся в обретении им высокого достоинства и соответствующего самосознания, было вместе с тем процессом его поэтизации. Каждый жанр рыцарской литературы на свой лад вырабатывал идеал рыцаря. Для рыцаря быть самим собой означало соответствовать тому набору качеств, какие считались обязательными для члена благородного ordo (сословия). Заключения исследователя важны не только для изучения проблемы рыцарства в целом, но и «проблемы XIV века». Итак, в отечественной медиевистике история рыцарской проблематики охватывает не более двух-трех десятилетий. Тем не менее, можно уже говорить о первых значительных достижениях. Вместе с тем, характерной чертой исследований, посвященных рыцарству, является указание на их новаторскую специфику, призванную, прежде всего, обозначить направления дальнейших научных поисков и дискуссий. Подводя общие итоги, можно сказать, что интерес к рыцарству как культурному и социальному явлению западноевропейского средневековья на протяжении всего XX в. и в начале XXI в. был обусловлен не только его значительным весом в обществе, но и стремлением самих историков «найти ключ к пониманию тех простейших (а потом и более сложных) форм сознания, которые, по словам П. М. Бицилли, были заложены в основе духовной природы средневекового человека. Историками поднимались вопросы о сущности и природе рыцарства, его происхождении, содержании понятия скорее общего, нежели точного, истоков его идеологии, характерных черт его самосознания, наконец, ритуальной стороны его жизни. Постановка таких проблем предполагала значительное расширение источниковой базы, позволявшей исследователям обратиться к малоизученным историческим памятникам, или заново подойти к анализу содержания уже известных исторических и литературных произведений. Большая часть исследований при этом была посвящена истокам рыцарской идеологии и рыцарству XI-XIII вв., его идеалам и добродетелям, их влиянию на представления, образ жизни. Гораздо меньше авторы исследовали XIV век. Многие вопросы, связанные с рыцарством этой эпохи (в их числе – проблема его социально-политического самосознания), нуждаются в дальнейшем специальном изучении. Задача комплексного изучения самосознания французского рыцарства XIV века, в том числе – с точки зрения времени кризиса его идеалов и поведенческих стереотипов, не ставилась пока и в отечественной литературе. Равным образом не было предпринято монографического изучения сочинений Ле Беля и Фруассара. Это и определило проблематику данной диссертации. Источниковая база исследования. В качестве основных источников в работе были использованы исторические и литературные сочинения Ле Беля Гуревич А. Я. Рыцарь в жизни и поэзии / Индивид и социум на средневековом Западе. М., 2005. С. 144-151. 42 - 13 - (ок. 1290 – 1370 гг.) и Фруассара (1333/37– 1400/10 гг.). Их выделим в первую группу. Главным и наиболее богатым источником является хроника Фруассара, которая состоит из четырех книг и охватывает период с 1307 по 1400 гг 43. Книги разделены хронологически: первая книга освещает события 1307-1378 гг., вторая – 1377-1381 гг., третья 1382-1389 гг., четвертая 1389-1400 гг. Центральным сюжетом хроники является англо-французский конфликт 1337-1453 гг. В описаниях крупных и мелких военных кампаний, которым посвящено большинство глав, автор главное внимание уделяет описанию рыцарских деяний и подвигов. Внимание хрониста привлекают и события политические: рождение и смерть королевских особ, бракосочетания известных персон, складывание политических альянсов, мирные переговоры и посольства, коронации, празднества и торжественные въезды в город, выборы пап и церковная схизма. Мир знати и рыцарства представлен в многообразии военного, социального, ментального и политического облика XIV в. Кроме того, от пера Фруассара не уходят социальные катаклизмы и движения эпохи: Черная смерть, городские и крестьянские восстания. «Хроники» оказывается очень ценным источником для выявления основных черт общественнополитического и военного самосознания рыцарства. Прекрасным дополнением к историческому труду Фруассара служит поэтическое произведение этого автора «Любовный плен»44. Время создания поэмы – 70-е годы XIV в. Сочинение относится к жанру любовного сказа и было написано для одного из покровителей Фруассара – герцога Венцеля Брабантского. Оно аллегорически описывает реальную историю герцога, его военную неудачу, плен и освобождение из плена. Вместе с тем это рассказ о любви герцога к его даме, история о совершенном возлюбленном и любовном служении создана в духе традиций куртуазной лирики. В ходе поэтического повествования встречаются авторские отступления, отдельные «истории», основанные на личных воспоминаниях и переживаниях Фруассара или изложении известных исторических событий. Они интересны тем, что содержат рассуждения об этической стороне вассально-сеньориальных связей. Значительную ценность для выбранной проблематики диссертации представляет и «Правдивая хроника» каноника льежского кафедрального собора Святого Ламберта – Жана Ле Беля, которая повествует о событиях 1307 – 1361 гг.45. Среди главных достоинств произведения следует отметить В диссертации использовано несколько хроник: издание Ж. Бушона: Froissart J. Les Chroniques de sire Jean Froissart qui de traitent des merveilleuse emprises, nobles avetures et faits d'arme advenus en son temps en France, Angleterre, Bretaigne, Bourgogne, Escosse, Espaigne, Portugal et autres parties. Livre II; IV / Ed. J.A.C. Buchon. Chroniques nationales francaises XIII-XIV siecles. 15 volumes. Paris, 1824-1826; издание Т. Джонеса: Froissart J. The Chroniсles by sir J. Froissart of England, France, Spain and the adjoining countries. Book I / Ed. T. Johnes. 2 vol. London, 1857; и издание Г. Т. Диллера: Froissart J. Les Chroniques. Livre I. Le manuscrit d`Amiens / Ed. G. T. Diller. Geneve, 1991-1993. 4 vol. 44 Фруассар Ж. Любовный плен / Пер. М. Гринберга. М., 1994. 45 Ле Бель Ж. Правдивые хроники (1307-1340 гг.) / Пер. с фр. М. В. Аникиева // Хроники и документы времен Столетней войны / Под ред. Ю. П. Малинина. СПб., 2005. С.35-113. 43 - 14 - стремление его автора к реалистичному отображению действительности, пристальное внимание к деталям военного быта, изменениям, происходившим в идеологической и социально-политической сферах жизни Западной Европы. «Правдивые хроники» так же, как хроника Фруассара, важны тем, что они обстоятельно рассказывают о действиях и поступках реальных личностей (королевских особ, знати и рыцарей), очень часто об их побудительных мотивах, что позволяет проникнуть в сущность представлений рыцарства об окружающем мире и о себе, определить их морально-ценностные ориентиры, отношение к людям и событиям их времени. Не менее интересный вопрос – характер интерпретаций хронистов, что позволяет определить их видение мира и событий, сопоставить его с мировосприятием их героев. Во вторую группу источников вошли документы по истории Столетней войны: союзные договоры, декларации, оммажи и отказы от оммажей, вместе с вызовами (т.е. объявлениями войны) которые отражают реальные внешнеполитические и внутрисословные аспекты взаимоотношений между представителями рыцарства XIV в46. Третья группа использованных в диссертации источников – художественно-изобразительные. Они представлены миниатюрами из хроник Фруассара со сценами из истории Столетней войны и важных политических событий XIV в., портретными реконструкциями главных участников сражений47. Методологическая база исследования. В работе были использованы проблемный, сравнительно-исторический, историко-культурный методы, а также приемы анализа, выработанные новой социальной историей, культурной антропологией и семиотикой. Они позволили автору сформировать структуру работы, построив ее по проблемному принципу, поставив ряд взаимосвязанных задач, которые решались в рамках отдельных разделов, но являлись частью всего поля исследования. Цели и задачи исследования. Данная работа призвана выявить, во-первых, традиционные и новые стороны в социально-политическом, военном и религиозном самосознании рыцарства XIV столетия, во-вторых, степень воздействия этого самосознания на мотивацию поступков рыцарей, и, втретьих, исследовать «проблему XIV века», т.е. был ли он веком еще классического рыцарства, если нет – в какой мере и степени оно оказалось затронутым кризисом, и в чем именно этот кризис проявлялся. Оммаж, принесенный Эдуардом III Филиппу де Валуа за герцогство Гиеньское (6 июня 1329 года) // Хроники и документы времен Столетней войны. С. 257-258; Союзный договор Филиппа VI с архиепископом Кёльнским, графом Гельдернским и графом Юлихским против герцога Брабантского и Робера д`Артуа (май 1332 года) // Там же. С. 259-261; Союзный договор короля Иоанна Богемского с сеньорами Франции и Империи против герцога Жана III Брабантского (1333) // Там же. С. 261-266; Союзный договор епископа Льежского с Филиппом VI против Эдуарда III и Людвига Баварского (29 июля 1337 года) // Там же. С. 266-268; Договор Филиппа VI с нормандцами о завоевании Англии (23 марта 1339 года) // Там же. С. 277-282; Вызов, посланный графом Гильомом II Эно короля Филиппу VI Французскому (2 апреля 1340 года) // Там же. С. 311-313. 47 Они представлены в издании Т. Джонеса. См.; Froissart J. The Chroniсles by sir J. Froissart of England, France, Spain and the adjoining countries. Book I-II / Ed. T. Johnes. London, 1857, а также на интернет-сайте www. mmedia.nsu.ru/art/CGI/BROKER.EXE?EL 46 - 15 - Для достижения данной цели были поставлены следующие задачи. - Кратко обрисовать военно-политические события эпохи, степень участия в них и роль дворянства, т.е. восстановить контекст той исторической ситуации, которая нашла отражение в хрониках. - Рассмотреть главные этапы жизненного и творческого пути хронистов, поскольку их биографии нуждаются в значительном уточнении и заполнении лакун; не менее важно это сделать и в отношении главных сочинений наших авторов, остановившись на их источниковедческих особенностях. - Выяснить, какой в целом виделась роль дворянства в общественных представлениях, и какое место отводилось ему в системе социально-правовых отношений. - Рассмотреть основные черты сословного самосознания рыцарства; выяснить, изменились ли его представления и поведенческие стереотипы под воздействием военного конфликта. - Выяснить традиционные и новые стороны в вассально-сеньориальных отношениях в практическом и этическом аспектах. - Выяснить особенности восприятия рыцарством событий Столетней войны и факторы его политического самоопределения, его представления о характере королевской власти. - Рассмотреть особенности религиозного сознания рыцарства: его представления о Боге и характер благочестия, а также восприятие видений и колдовства. Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые в отечественной историографии предпринята попытка в контексте исторических реалий XIV века исследовать особенности рыцарского самосознания в социальнополитическом и религиозно-этическом ракурсе на основании источников, не изучавшихся специально под данным углом зрения, прежде лишь в крайне отрывочной виде использовавшихся для освещения событий военнополитической истории. Кроме того, в работе собраны и уточнены сведения о биографии Фруассара – одного их крупнейших представителей историографии XIV века и приведен комплексный источниковедческий анализ его главного сочинения. Научная и практическая значимость работы состоит в возможности использования полученных выводов для дальнейшего изучения социальной истории Франции, феномена западноевропейского рыцарства, его политического самосознания и проблем, связанных с историей ментальностей, а также в возможности использования различных частей и положений диссертации при подготовке общего курса лекций и семинарских занятий по истории средних веков, при разработке специальных курсов по политической и социальной истории Европы позднего средневековья и культуры рыцарской среды, а также учебных пособий и программ спецкурсов. Апробация работы. Диссертация была обсуждена на заседании кафедры истории средних веков исторического факультета СГУ. Отдельные ее положения изложены в 4 опубликованных статьях. Материалы диссертации представлялись в виде докладов на межвузовских студенческо-аспирантских - 16 - конференциях СГУ (2005, 2006, 2007 гг.); на конференции, посвященной 90летию исторического факультета (октябрь, 2007 г.), конференции в честь дня Науки (февраль, 2008 г.), были использованы в преподавательской практике. Структура диссертации: она состоит из введения, пяти глав, заключения, списка использованных источников и литературы, а также примечаний и 7- ми приложений. Основное содержание работы Во Введении содержится обоснование актуальности темы исследования, рассматривается степень изученности проблемы, дается характеристика источников, излагаются методологические принципы работы, ее теоретическая и практическая значимость. Первая глава «Ле Бель, Фруассар и дворянство их времени» состоит из двух параграфов. В ней рассматриваются военно-политические события эпохи, участие в них и роль дворянства. Уточняются и даются более подробные сведения, касающиеся личностей хронистов, их жизни. Рассматриваются особенности их исторических сочинений, дается оценка трудов в историографии и обосновывается правомерность их использования как источников по изучению социально-политического самосознания рыцарства XIV века. В первом параграфе «Дворянство XIV века сквозь призму Столетней войны» кратко обрисованы основные события ее первых двух этапов (13371360 гг.; 1369-1389 гг.), получившие подробное освещение в хрониках Ле Беля и Фруассара, а также материальные возможности дворянства Франции и Англии, характер его военной службы, позволяющие понять мотивы их участия в англо-французском конфликте. Во втором параграфе «Ле Бель, Фруассар и особенности их сочинений» углублены и уточнены данные, связанные с биографиями хронистов, выявлено, что их общественно-политические взгляды сформировались под сильным влиянием придворно-рыцарской культуры, представители которой составили основной круг их общения, явились адресатами их сочинений. Отмечено стремление Ле Беля к достоверности в изложении событий; особо подчеркнуто, что для него самыми важными событиями становятся военные достижения и подвиги сторон; в оценках и комментариях хронист руководствуется, прежде всего, принципами сословной корпоративности. Обширный текст хроники Фруассара позволяет заключить, что он, как и его предшественник Ле Бель, стремится к точности в изложении материала: собирает по всей Европе рассказы рыцарей, оруженосцев и герольдов, проверяет и перепроверяет сведения, вводит в рассказ собственные впечатления и наблюдения. В своих оценках Фруассар еще более «космополитичен», чем Ле Бель. Он одинаково восхищается английским королем Эдуардом III и французским королем Филиппом VI, Черным Принцем и Иоанном Добрым. Его хроника отличается не только большой широтой охватываемых событий, но и красочностью их описаний, живым языком, т.е. совмещает в себе жанр литературного и исторического сочинения. - 17 - Уже источниковедческий анализ позволяет заключить, что в изучаемом произведении представлен рыцарский взгляд на мир, отражены психология и установки сознания рыцарства того времени; именно к нему обращались хронисты и для него были написаны их труды. Вторая глава «Особенности сословного самосознания рыцарства» состоит из трех параграфов. В ней рассматриваются роль и место дворянства в общественных представлениях, его сословно-социальные функции, особенности социально-правового статуса, черты рыцарского сословного самосознания, степень преемственности сословных представлений в условиях Столетней войны, сила воздействия ценностных критериев на сознание рыцарей XIV в. В первом параграфе «Роль и место дворянства в общественных представлениях и системе социально-правовых норм» исследуются две системы представлений: социальная – воин=рыцарь=аристократ, в которой принадлежность к рыцарству определяется сначала социальными функциями, а затем социальным статусом; и правовая – аристократ=рыцарь=воин, согласно которой рыцарство обозначает статус, неразрывно связанный с дворянским происхождением. Выдвижение на первый план критерия «благородного» происхождения имело важные последствия – закреплялась обособленность сословия. Его высокий общественный статус и привилегии, предусмотренные правовыми нормами, на повседневном уровне способствовали осознанию представителями этой социальной группы своего высокого ранга; что они – из «наивысшего сословия, которое Бог замыслил и создал»48. Во втором параграфе «Сословное самосознание рыцарства: параметры самоидентификации» материал хроник подводит к заключению, что применительно к XIV в., можно определенно утверждать: ценностные критерии рыцарской культуры, выкристаллизовывавшиеся на протяжении XII-XIII вв., не теряют своей актуальности. С точки зрения сословного самосознания рыцарства они становятся его основными идентификационными параметрами. Принадлежность к рыцарскому сословию определялась благородным происхождением, причастностью к военной службе как наследственной профессии; воспитанием и поведением, соотносящимся с принципами любезности, почтительности, доверия к слову чести и верности ему; защитой и покровительством слабых. «По долгу службы» рыцарство по-прежнему уделяло значительное внимание приобретению и развитию военных навыков, по-прежнему особо ценились такие качества как бесстрашие и доблесть. Стремление к славе ради признания, почестей и наград в XIV в., как и в предшествующий период, определяло смысл существования рыцарства. Множество примеров, описанных Фруассаром, убеждает, что характерной чертой рыцарского самосознания являлось чувство общности рыцарского мира, живущего по одним законам чести, которым придавалось принципиальное В «Романе о Персевале или Истории о Граале» Кретьена де Труа, Гормеман де Гоор, посвящая в рыцари Персеваля, присваивает ему звание члена «наивысшего сословия, которое Бог замыслил и создал».– См.: Михайлов А. Д. Французский рыцарский роман. М., 1976. С. 333. 48 - 18 - значение. Общие внутрисословные принципы рыцарства основывались на уважении и взаимопомощи равных, без отличия их национальной и государственной принадлежности. В условиях войны рыцари могли быть военными противниками друг друга, сражаться на смерть, но они не являлись врагами. Осознание единства и обособленности сословия имело и другую сторону. Рыцари демонстрировали примеры сословного высокомерия и презрения к людям более низкого социального статуса. В целом «поколение XIV века», воспитанное в традициях рыцарской куртуазной культуры, стремилось не только сохранить, но и приумножить эти традиции, свидетельством чему – многие «идеальные» рыцари, изображенные Ле Белем и Фруассаром. На уровне сознания и поведения они реализовывают основные рыцарские добродетели, которые, как выявлено, не только отличают героев хроник, но выступают критериями их благородства и благородства их имени, с точки зрения хронистов и самих рыцарей. Рыцари соотносили свои действия с общесословными идеалами, правилами, нормами, авторитет которых оставался незыблемым на первых этапах Столетней войны. В третьем параграфе «Военно-поведенческие стереотипы рыцарства в условиях англо-французского конфликта» рассматривается вопрос о военном аспекте рыцарских представлений и практики в эпоху англо-французского конфликта. Как красноречиво рассказывают хронисты, военное дело и военные занятия воспринимались как часть традиционно-рыцарского образа жизни. Столетняя война не внесла здесь каких-либо изменений. Между тем, цели военной службы определялись уже и сословными представлениями, и требованиями времени, поскольку значение военной службы в условиях постоянной военной угрозы выходило за рамки обычных представлений. Война подняла значимость социальной функции рыцарства и сфокусировала на ней внимание общества. Военная служба и воинская доблесть становятся профессиональными и моральными обязательствами рыцарства перед остальными группами общества. Обязательства эти рыцарство могло выполнить далеко не всегда, и общественный резонанс, вызванный этим фактом, подчеркивает зависимость сословия от своей функциональной роли. Крайне негативная реакция, вызванная поражениями рыцарства, его несоответствие ожиданиям, связанными с представлениями о нем, позволяет сделать вывод, что рыцарские самоидентификационные критерии, являвшиеся отличительными сословными признаками, во время Столетней войны переплавляются в требования, предъявлявшиеся к сословию. Рыцарство не только защищало социальные интересы, оно становилось ответственным за благополучие и благосостояние государства и его подданных. Значением социальной функции рыцарства в какой-то степени можно объяснить и тенденцию смещения ценностных ориентиров при практике найма военных отрядов в сторону сугубо профессиональных качеств. Во время войны, особенно после фактов поражений, им начинает уделяться повышенное - 19 - внимание. Оценивать эту тенденцию как «дискредитацию» рыцарства или проявление его кризиса не представляется возможным по двум причинам. Вопервых, если рассматривать поражения рыцарства при Креси и Пуатье, то следует уточнять, что речь идет о поражениях французского рыцарства от английского и гасконского, которое проявило себя, свои профессиональные навыки и морально-волевые качества наилучшим образом. Во-вторых, «наниматель» не обеспечивал экипировку воинов, но требовал хороших профессиональных навыков. Обеспечить сразу и то и другое могли, как правило, те же представители высшего сословия, образ жизни которых был тесно связан с войной. В целом, военная профессия в XIV в. продолжает ассоциироваться с прерогативами рыцарства, так же как и функция защитников общества, к которым добавляется функция защитников королевства. Все это позволяет сделать вывод о том, что в XIV в. рыцарские ценности и идеалы не просто не расходились с действительностью: положение государства и судьбы многих людей зависели от верности рыцарства эти идеалам. Столетняя война (по крайней мере, в XIV в.) повысила социальное значение рыцарской идеологии; возможно, именно поэтому эпоха англо-французких войн дала рыцарской литературе большинство образцов «чрезмерно преувеличенной рыцарской моды»49. Третья глава «Внутрисословные связи и их восприятие рыцарством» состоит из двух параграфов. В ней рассматриваются вассально-сеньориальные связи как важнейшая сторона взаимоотношений социальной элиты. Они изучаются с позиции церемониала, прав и обязанностей сторон, а также с точки зрения этико-моральных принципов. В первом параграфе «Традиционное и новое в вассально-сеньориальных отношениях» выявлено, что по своему содержанию вассально-сеньоральные связи в XIV веке во многом продолжают носить традиционные черты. Сохраняется их двусторонний характер, обычные права и обязанности сторон. Ритуальная сторона вассальной присяги по-прежнему воспроизводила традиционные жесты вложения рук, поцелуя и клятвы верности, сопровождалась пышными торжествами, многочисленностью и избранностью присутствующей публики. Вместе с тем, очевидны новые моменты. Во-первых, отсутствие упоминаний о церемонии инвеституры фьефа может свидетельствовать о прочно закрепившемся в представлениях обычае наследования земель, который предполагал автоматическое возобновление вассальных обязанностей. Человек, приносящий оммаж, тем самым лишь подтверждал права на свой фьеф. Во-вторых, как показывают источники, распространяется практика документального подтверждения оммажей. Она переносит акцент с такого признака вассально-сеньориальных отношений как личная связь его участников на договорной или контрактный характер двусторонних отношений. 49 Хейзинга Й. Homo Ludens… Гл. V. С. 105. - 20 - В-третьих, письменные обязательства сторон, заверенные печатями, заменяет необходимость личного присутствия и участия на церемонии (пока только на государственном уровне). Ритуал символических жестов начинает уступать место юридическим и дипломатическим договорам. Особенностью вассально-сеньориальных связей в XIV в. можно назвать, с одной стороны, их безусловное влияние на политику, а с другой, – усиливающееся противоречие с общенациональными интересами. Феодальный обычай, безусловный авторитет которого в глазах рыцарства не подлежит никакому сомнению, возводил в абсолют сам принцип «верности», но этот же обычай оставлял за вассалом право распоряжения своей «верностью», т.е. допускал возможность нового оммажа и смены обязательств, независимо от того, являлись они (особенно военная служба) полной противоположностью старым или нет. В состоянии войны между Францией и Англией смена сюзерена – монарха одного из враждующих королевств – на другого, фактически должно выглядеть как государственное преступление. Но, как об этом красноречиво свидетельствуют хроники, она таковым не считалась. С позиции сословных представлений, господствовавших в обществе, действия рыцарей, связавших себя новыми обязательствами, считались допустимыми, поскольку не выходили за рамки традиционных вассально-сеньориальных отношений. Зато невыполнение взятых обязательств расценивалось как нарушение традиции и преступление, что могло привести не только к моральному порицанию, но и ко вполне конкретному наказанию. Это допускалось обычаем, этическими и правовыми нормами. Приверженность социальной элиты к традиционным связям, отношениям и правовым нормам в XIV в. имела и негативную, и позитивную стороны. В ситуации межнационального военного конфликта, она препятствовала осознанию общегосударственных интересов; могла обернуться сокращением военного потенциала страны. С другой стороны, прочность вассальносеньориальных связей, преданность королю, оборачивалась в XIV в. силой государственной власти, легитимность которой могла сохраниться только при условии верности ей вассалов. Во втором параграфе «Идеальные образы и реальные герои Ле Беля и Фруассара (в аспекте вассально-сеньориальных связей)» рассматривается этическая сторона вассально-сеньориальных отношений, сопоставляются литературный идеал и реальные личности. Сопоставление литературных образов Фруассара с поступками героев, характеристиками рыцарей, данными Ле Белем и Фруассаром и вассальными обязанностями, предусмотренными обычаем, позволяет сделать вывод, что такие качества как щедрость, доблесть, верность слову и обязательствам были не только идеалами рыцарской среды: они были востребованы в повседневной жизни, в том числе – на уровне внутрисословных связей. Рыцари, о которых пишут Ле Бель и Фруассар, часто могли поступать в реальных обстоятельствах как идеальные герои. Поступки, поведение, образ жизни этих людей в свою очередь становились примерами для подражания. Так, легендарная верность вассалов Иоанна Богемского, которая воспевается в поэтическом произведении - 21 - Фруассара, на деле лишь воспроизводила обычай, закрепленный в правовых нормах. Литература закрепляла традицию, а традиция устойчиво воспроизводила определенные типы и формы поведения, проявлявшиеся, в том числе, в отношении к вассальным или сеньориальным обязательствам. Далеко не все, конечно, воплощали в себе такие добродетели. Факты, приведенные в литературных и исторических сочинениях, позволяют увидеть вассалов, не слишком спешивших на зов сеньора, бросивших его и бежавших с поля боя. Но необходимо отметить и бурную реакцию, которую получают такие поступки как вопиющие и позорные. Действия этих людей выставляются в литературе и в хрониках на всеобщее осуждение, сопоставимое с публично выставленным перевернутым щитом в процедуре «лишения чести». Характер внимания, уделяемого такого рода ситуациям, убежденность самих хронистов в их губительности для репутации рыцарей свидетельствует о том, что они все-таки больше выпадали из повседневной практики, чем отражали ее реалии. Верность вассалов, сражавшихся под знаменами сеньоров и короля, очень помогла сохранить в итоге государственную целостность французского королевства. Исторически «феодальный» по своей сути патриотизм рыцарей развился из чувства «простой» преданности в сознание «сложной» и глубокой верности национальному государству. Четвертая глава «Столетняя война и «политическое сознание» рыцарства» состоит из четырех параграфов. В первом параграфе «Правила войны» речь идет об особенностях восприятия событий Столетней войны хронистами и их оценках. Обнаруживается, что для Ле Беля и Фруассара, как и для хронистов предыдущих веков, война важна с дидактическо-воспитательной точки зрения: она дает примеры и являет героев. Они не ставят задачи разобраться в глубинных причинах войны, ее влиянии на социально-политическое или экономическое положение враждующих государств, не обозначают важности ее последствий с точки зрения территориальных границ, международного статуса и престижа государств. Главное достоинство войны – подвиги ее участников. Хронисты не рассуждают, за какой из противоборствующих сторон «правда», они уделяют главное внимание личным качествам воинов, которые в итоге определяют и «правду», и победу, и честь рыцарей. Характер сведений, интересовавших хронистов, способы их получения и, наконец, цель, с которой они собирались их использовать, позволяет сделать вывод о том, что им в большей степени близок образ героической, «благородной» войны с особыми «правилами»: предупреждением о нападении, благородным соперничеством на равных условиях, гуманным отношением к взятым в плен. Факты, приводимые в хрониках, позволяют утверждать, что в XIV в. эти правила соблюдались, но они отнюдь не превращали войну в «благородную игру». Война могла восприниматься по аналогии с турниром, проводиться по его правилам, но от этого она не переставала быть войной, с реальными постоянными опасностями и высокой смертностью. Жестокие и отчаянные - 22 - сражения и мелкие стычки – это тоже «правила» рыцарской войны, где представители обеих сторон должны были сражаться до победы, чтобы быть почитаемы «как герои самой высокой славы», или «достойно» выполнить «свой долг до конца». Во втором параграфе «Факторы политического самоопределения рыцарства» поставлена задача выяснения мотивов, заставлявших рыцарей сражаться «под знаменем» одного из королей и причин, влиявших на их «политическую» позицию. Как показал анализ материалов хроник, участие рыцарей в войне на стороне короля Франции или короля Англии, определялось, прежде всего, вассальными связями, которые обязывали рыцарей защищать интересы своего сеньора, денежным вознаграждением – это относится к рыцарям, не связанным вассальным договором, историко-географическим положением их земель и родственными связями. Политические сознание рыцарства, если можно употребить это понятие, оказывается размытым. Оно определяется больше не политическими целями (за исключением франко-шотландского союза), а особенностями сословного самосознания и рыцарским образом жизни, включавшим в себя поиски славы и средств за пределами собственного владения и государства. Зыбкость политического сознания обнаруживается и в восприятии событий войны как великих сражений и благородных деяний, а не как столкновения двух могущественных европейских держав в интересах оформления и укрепления собственной государственности. Тем не менее, как показал материал, предпочтения сеньоров и рыцарей, независимо от побудительных мотивов или причин, могли существенным образом повлиять не только на ход, но и политические результаты Столетней войны. Поэтому, в исторической перспективе, они, по сути, оказываются политическими. В третьем параграфе «Король как глава государства и рыцарь» рассматриваются представления о короле как о «политической фигуре» и личности. Король воспринимается как персона, наделенная полномочиями верховной власти и правом требовать повиновения всех сословий. Среди его обязанностей – распоряжаться своей властью мудро, защищать государство и заботиться о благополучии подданных. Вместе с тем, верховное положение короля – это прерогатива первого среди равных. Его власть обязательно должна опираться на мудрых и достойных советников, его решения одобряться знатью, ради «всеобщего согласия» и предотвращения возможных «несчастий». Помимо качеств мудрого правителя, король должен обладать рыцарскими достоинствами, причем сословно-профессиональные обязанности монарха представлены как первоочередные. Очевидно, что в «политических» представлениях рыцарства королевская власть обладает и сословными, и государственными признаками. Сосуществование этих признаков позволяет говорить и о переходном характере самой власти от сюзеренитета к суверенитету. В четвертом параграфе «Битва при Пуатье: взгляд «извне» и «изнутри» рассматривается – сквозь ход и итоги битвы при Пуатье – начинающийся - 23 - «конфликт» тесного соседства в реалиях века сословно-рыцарского и государственного. Сам конфликт – взгляд «извне». В «политическом» сознании современников, «изнутри», понимания этого конфликта не было. Поражение при Пуатье было воспринято не как поражение Франции, а как поражение рыцарей, не выполнивших сословный долг, и тем самым опозоривших королевство и короля. Именно поэтому рыцарская слава Иоанна Доброго могла существовать отдельно от результата и последствий битвы. Иными словами, сословное уже сосуществует с государственным, но само государственное и национальное рассматривается еще сквозь сословное сознание. В этом основное противоречие века: традиционализм сознания рыцарства не вмещал в себя новых реалий. Да и в целом, набирающие силу процессы, прежде всего, в политической сфере, уже не могли вмещаться в узкие рамки феодальной традиции, но еще не могли порвать с ней, только в «исторической перспективе» создавая предпосылки для ее умирания. Само развитие этих процессов было невозможным без использования максимума из того, что давала традиция. Думается, что «противоречивость XIV века» свидетельствует не о кризисе традиции, а о переходном характере самого века, когда традиционная система связей, отношений и представлений еще могла быть использована и использовалась для формирования, укрепления и защиты «новых» государств. Традиция еще не исчерпала себя и поэтому не собиралась «умирать»: как об этом пишут многие авторы, она оставалась существенным компонентом во всех сферах жизни и оказывала на них огромное, если не решающее влияние. Пятая глава «Религиозное сознание» состоит из двух параграфов, в которых рассматриваются вопросы, связанные с представлениями рыцарства о Боге, его могуществе и милости; исследуется характер благочестия рыцарства и формы его проявления; восприятие видений и колдовства. В первом параграфе «Представление о Боге и характер благочестия рыцарства» речь заходит о вере в провиденциальную картину мира и возможность реального божественного присутствия. Она подтверждается собственными сужениями хронистов, их интерпретациями некоторых событий, рассказами о вмешательствах свыше, которые способствуют усилению религиозного пыла верующих, к какому бы сословию они не принадлежали, проявляющегося в почитании святых образов, святых мест и материальных пожертвованиях. Сам Божественный образ воспринимается по аналогии с идеальным сеньором, любовь и служение которому характеризуются в понятиях службы феодальному сеньору. Как и другие источники, хроники показывают, что характерной чертой рыцарского религиозного сознания является благочестие. Формы его проявлений традиционны: рыцари присутствуют на мессах, предаются покаянию и молитве, дают обеты и совершают паломничества. Важной частью рыцарского благочестия по-прежнему является миссия защитников Церкви и истинной веры. Об этом благочестивом стремлении могут свидетельствовать не только проекты Крестовых походов, регулярно возникающих на протяжении XIV в., но и их практические результаты: военные экспедиции Пьера I - 24 - Лузиньяна, Людовика II Бурбона, Иоанна Неверского. Многие факты хроник показывают, что благочестие остается необходимой составляющей рыцарского достоинства, наряду с честью, доблестью, бесстрашием перед лицом врага. Особенность представлений о Божьей милости, как выявлено, из анализа «обращений» к Всевышнему перед битвами, состоит в том, что вверяя свою жизнь и судьбу в руки Господа, рыцари просят его даровать им возможность проявить наилучшие «рыцарские» качества. «Милость» Господа – это не столько божественное покровительство, сколько возможность проявить себя и заработать мирскую славу. Во втором параграфе «Восприятие рыцарством видений и колдовства» анализируются сообщения Фруассара, о «необычных» (с современной точки зрения) событиях, имевших место в реальных буднях представителей знати. Начнем с того, что для хрониста сама возможность свершения разного рода чудес сомнению не подлежит, он описывает их так же, как любой другой исторический факт. Видения, колдовство, чудеса в представлениях рыцарства – явления вполне вероятные. Скептические суждения на этот счет отсутствуют во всех рассматриваемых случаях. Реакция на «чудеса» могла быть разной, в зависимости от их происхождения – «божественного» или «темного». Отношение к ним определяется по нескольким параметрам: личность визионера или мага, конечная цель «употребления» чудес, соответствие их сословным морально-этическим ценностям. Обращения к колдунам и астрологам, судя по хронике, были для рыцарства явлениями допустимыми и не такими уж редкими; астрологией могли увлекаться даже королевские персоны. «Греховность» этих явлений осознается, но они не воспринимаются как намеренное неблагочестие. Здесь возможно говорить о «мирном сосуществовании» веры и суеверия. В заключении подведены итоги исследования. Сословное самосознание рыцарства в XIV в. в основном ориентируются на традиционную шкалу ценностей, где на первом месте – благородство, верность, честь, связанная с личным достоинством рыцарей, и, конечно, доблесть. Столетняя война, если рассматривать эту проблему в рамках всего сословия, не вносит новаций или изменений в эту систему ценностей, лишь усиливает значение рыцарской доблести и чести; исключения скорее подчеркивают прочность правил. Серьезного круга фактов, ситуаций, обнаруживающих крутую ломку правил личного или общественного поведения рыцарства, позволяющих говорить о кризисе рыцарской идеологии, даже самые знаменитые хроники эпохи, исследуемые в диссертации, не обнаруживают. Как показал материал, поколение XIV в. продолжало воспроизводить в рассуждениях и поступках прежние стереотипы и ценности, осознанно воплощая в себе образцы рыцарственности, которые хронисты, биографы и поэты продолжают увековечивать, персонифицируя через рассказы о современниках. В целом в XIV в. рыцарская традиция скорее переживала период своего расцвета, чем начало упадка. В любом случае, исследованный материал - 25 - однозначно обнаружил преобладание рыцарских представлений в сознании представителей высшей части сословия. Если обратиться к проблеме национального сознания, то, как мы увидели, даже в ситуации Столетней войны рыцарство субъективно не обнаруживает выраженных признаков национального сознания или государственного патриотизма. И французские и английские рыцари – это, прежде всего, сторонники и вассалы королей. При этом короли оставались для них в большей степени сюзеренами, чем главами государств. Эта «особенность» сословного самосознания отражала реальное положение дел. Вассальная верность допускала необходимость подчинения королю-сеньору и признавала авторитет его власти, но «ради всеобщего согласия» король должен был соотносить свои решения и действия с мнением знати, позиции которой были сильны. Сохраняется традиционный характер самих вассально-сеньориальных связей, прочностью которых определяются, в основном, политические ориентиры рыцарства в Столетней войне. Все это позволяет утверждать, что XIV в. оставался веком рыцарства. Столетняя война, несмотря на масштабность и длительность военнополитического конфликта, на протяжении рассматриваемого века продолжала сохранять «рыцарский» и феодальный характер, точнее, война еще обставлялась и воспринималась в рамках рыцарских и феодальных обычаев. Даже государственные масштабы последствий битвы при Пуатье рассматривались как результат сословно-профессионального бесчестья рыцарства, а не поражение национального уровня. Вместе с тем, новые знаки времени начинали уже заявлять о себе, вынуждая традицию «адаптироваться» к складывающимся условиям. Символическая процедура вассальной присяги через документальное подтверждение приспосабливается к развитию письменного права. Рыцарские ценности и феодальные обычаи, объективно начинают служить нуждам складывающихся национальных государств, скажем, защите их от внешней опасности. Поиски славы, доблесть рыцарей, их самолюбие также могли служить национальному престижу. Преданность сеньору или королю совпадать с долгом перед государством. В русле рыцарской идеологии и вассальной верности подспудно возникла и развивалась идея национального патриотизма. Новое уже развивалось из старого, но оно еще слишком зависело от «питавших» ее традиций, чтобы современники, а в их числе и наши хронисты, могли осознать его. Жизненную силу традиций, их способность влиять на решение важных государственных проблем ярко демонстрируют последствия поражений рыцарства при Креси и Пуатье. Современники переживали их в своем сознании как удар, нанесенный престижу французского рыцарства и его самолюбию. Но и в такой форме они взывали к необходимости ответных мер. Неоспоримо, что военная политика Карла V поддерживалась «реваншистскими» настроениями в среде французской знати. Если финансовое бремя войны легло на плечи податных сословий, то «налог кровью» по традиции был возложен на рыцарство. Политика короля была оправдана с - 26 - точки зрения сословно-рыцарских представлений, требовавших «восстановления чести», и, объективно, государственных интересов. От следования рыцарской традиции «доблести» зависела репутация военного сословия, от нее же зависели результаты сражений и войн. Военная этика рыцарства и ориентированное на нее сознание рыцарей имели практическое значение для хода Столетней войны. Война явно усилила значение социально функции рыцарства, его ответственность, так как военная профессия продолжала оставаться его обязанностью и прерогативой. Факты поражений рыцарства, свидетельствующие, казалось бы, о его военной несостоятельности, нуждаются в особой интерпретации, равно как и свидетельства его побед. Успех английских лучников в битве при Креси мог быть, вероятно, менее ошеломляющим, не будь среди них рассредоточены рыцари Эдуарда III. Такая тактика обеспечивала, прежде всего, моральную поддержку рядовых воинов. Закованная в броню кавалерия одним своим присутствием поднимала моральный дух пехотинцев, да и реально только она была способна прорвать и опрокинуть боевые порядки противника. Если она терпела поражение и бежала с поля боя – это немедленно оборачивалось разгромом всего войска. Напомним, что численно рыцари составляли меньшинство средневековых армий, причем в троекратном и четырехкратном размере по отношению к пехоте. Но решающим фактором побед и поражений Столетней войны был успех или неудача именно рыцарской части войска. Поражения французов при Креси и Пуатье не дискредитировали рыцарство как таковое, как сословие: его слава, а точнее «пальма первенства» перешли к английскому двору, английской знати, английскому рыцарству. Военные успехи сторон рыцарская литература эпохи связывает с общей идеей «славы рыцарства». Победы англичан в первой половине и середине XIV в. сделали главными героями Столетней войны Эдуарда III и Черного Принца. Но уже один этот факт бесславил французское рыцарство в его собственных глазах и, вероятно, способствовал развитию идеи национального соперничества в составе представлений о рыцарской доблести. Новое вмешивалось в старое и преобразовывало его. Победы французского рыцарства во второй половине XIV в. возродили и его славу. Новым героем «без страха и упрека» в глазах общества и авторов, создававших рыцарскую литературу, становится французский рыцарь Бертран дю Геклен. Итак, для XIV в. преждевременно говорить об утрате рыцарством военного престижа. Об этом свидетельствуют много фактов, в том числе и то, что во главе войск, в окружении рыцарей, продолжали сражаться короли, повинуясь больше сословно-профессиональному, чем государственному долгу. Представители государственной власти сами воспринимали войну «порыцарски». Это не раз доказывали Эдуард III, Филипп VI, Черный Принц и Иоанн II; это справедливо даже в отношении Карла V. Физическая слабость и болезни препятствовали тому, чтобы он лично возглавлял войско, но братья короля не пренебрегали рыцарским званием и собирали армии под своими знаменами. Король оставался главой рыцарства, но объективные обстоятельства способствовали тому, что во всех смыслах первым «мечом» - 27 - французского королевства становится дю Геклен, с именем которого будут связаны победы французского войска, и, значит, национального оружия. Рыцарские настроения весь век преобладали среди знати и королей, которые создавали новые ордена, принимали деятельное участие в организации Крестовых походов, еще воплощавшихся в реальных военных экспедициях. Они поддерживали культ героев-рыцарей, воссоздавали при своих дворах обстановку двора короля Артура. Рыцарские ценности в XIV в., повторим, не утратили своего значения, при этом они использовались и еще могли быть использованы для решения насущных внутриполитических и внешнеполитических проблем; в условиях войны они способствовали сплочению военного сословия вокруг королевской власти: в XIV в. еще ради личной преданности, а в XV в. уже ради национального единства и патриотизма. Медленные процессы преобразований, развивавшиеся внутри пока еще традиционного по своим взглядам общества, не замечавшего того нового, что росло и крепло на их глазах, и превращавшегося в признаки национального государства, позволяет историку увидеть предпосылки будущих изменений, способствовавших трансформации рыцарской идеологии в идею национального патриотизма, идею достоинства личности нового времени, переживших закат самого рыцарства. По теме диссертации опубликованы следующие работы. 1. Акимова Е. Ю. Вассально-сеньориальные связи во Франции – идеал и практика XIV столетия // Новый век: история глазами молодых. Саратов: Издво Сарат. ун-та, 2006. Вып. 4. С.66-78. 2. Акимова Е. Ю. Жан Фруассар и его хроника как источник по изучению парижских волнений 1382 года // Средневековый город. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2006. Вып. 17. С. 234-245. 3. Акимова Е. Ю. Восприятие горожанами королевской власти: торжественный въезд Изабеллы Баварской в Париж (по хронике Фруассара) // Средневековый город. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2007. Вып. 18. С. 71-85. 4. Акимова Е. Ю. Особенности благочестия рыцарства (по хроникам Ле Беля и Фруассара) // Вестник СГСЭУ. Саратов: Изд-во СГСЭУ, 2007. № 18 (4). С. 125127. 5. Акимова Е. Ю. Перевод из хроники Фруассара. [Торжества по поводу въезда Изабеллы Баварской в Париж, 1389 г.] // Средневековый город. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2007. Вып. 18. С. 208-216.
