Манифест

Манифест нового фильма
Требования существующих форматов не могут ограничить новое кино. Говорят, что
производство стоит денег, что технические средства дороги; эфирное время,
авторские права, финансовые возможности и ограничения, ассистенты, кейтеринг,
команды и менеджеры, оборудование и его страхование, культурные и
развлекательные индустрии, институции с их собственными законами и прессслужбами, процедуры подачи заявок и юридические сложности - все это
препятствия, встающие на пути нового фильма. Новый фильм определяется этими
требованиями. Но вместо того, чтобы фиксироваться на них, новый фильм открывает
возможности. Материал уже произведен, технические средства уже под рукой. У кого
есть право делать историю, а у кого его нет—дело еще не решенное.
Для нового фильма тема и актеры равноправны. Нет больше триггеров и
эстетических кодов, повествования или интонации, которые диктуют, как нужно
показывать вещи. Кинематографический образ понимается как эстетическая
поверхность, последовательности образов строятся непредсказуемо. То, что мы
наблюдаем сегодня в традиционных образных медиа, обусловлено страхом доставить
неудовольствие и тревогой за то, что что-то останется непонятым. Новый фильм
отвергает требование понятности, которым руководствуется документалистика,
отходит от кажущейся внятности закадрового голоса. Вместо этого новый фильм
предлагает точность двусмысленности.
Новый фильм игнорирует ориентированные на прибыль принципы рассказывания
историй. Реальность нового фильма не притворяется, что живет в такт с
действительностью. Вместо этого она конструируется через нарративы вероятных
событий. Новый фильм пользуется материалом настоящего и настаивает на
необходимости выдумывать смысл. Поступая таким образом, новый фильм размывает
границу между фактическим и символическим. Экран представляется символической
реальностью, торжествует провал действительности в виртуальном.
Повествование в новом фильме не строится на сюжете и рассказывании историй, но
работает больше как поисковый алгоритм, который создает связи между образами,
основанные на сближении, в большей степени, чем на их предполагаемой смысловой
связи. Введенная Делезом концепция «фабуляции» указывает на это отношение как
на эстетическую неопределенность: по мере того, как знаки становятся более
разнообразными и визуальными, а звуковые сигналы утрачивают взаимную
связность, искусство становится все более политическим. Таким образом, «смысл»
понимается не как «индивидуальный», но как «дивидуальный» (разделенный) и
полифонический. В новом кино нет синхронного, «естественного» саундтрека,
который сопровождал бы изображение. Звук больше не поддерживает политику
образа, но, скорее, работает как комментарий.
Впечатление соответствия—это эффект экранной реальности, которую новый фильм
стремится размыть. Теперь виртуальное служит тому, чтобы открыть утопический
горизонт внутри образа. «Намеренное обеднение выразительности» и «сбои внутри
кодов» становятся средствами нового кино. Рекурсия, компрессия, фрагментация,
длинноты, намеренные пропуски путают временную последовательность и
повествовательную иерархию и таким образом восстанавливают связи, которые
скрыты в привычных режимах репрезентации.
В новом фильме взгляд камеры безразличен. Он противостоит «фирменной эстетике»
и связанной с ней «ценности узнаваемости». Новый фильм не следует никакой
логике репрезентации. Потенциально в нем уже репрезентированы (присутствуют)
все, включая тех, кто не упомянут, тех, кто невидим и, как правило,
недопредставлен.
Кристиан фон Боррис