КАРТИНА. ПУШКИН. ДИАЛОГ «Над рекой стоит гора, под горой течет Кура, за Курой шумит базар, за базаром – Авлабар.» Услыхав этот куплет в спектакле «Ханума», я вспомнил ту картину. Она висела в коридоре больницы, где я был заперт на две недели. Панорама старого Тифлиса (Тбилиси), начало 19 века, эпоха Пушкина. Когда в середине 20 века я впервые попал в Тбилиси, я мог бы спеть то же самое. Все так же над рекой и городом возносилась священная гора Мтацминда, где в пещерах спят великие люди Грузии. По-прежнему за Курой шумел знаменитый базар. Он шумел при Пушкине, шумел и 150 лет спустя, когда я на каникулах гостил у своей тети Тамары. Никуда не делся и расположенный за базаром Авлабар, старый армянский квартал, там проживала тогда моя многочисленная родня. Стоя подолгу у картины неизвестного грузинского художника, о чем я думал? О том, что вижу изображенное глазами Пушкина, потому что место, где находился художник, это Ортачалы, любимое место тифлисцев, отсюда открывался самый красивый вид, сюда привозили непременно почетных гостей. И уж конечно, после посещения находящихся рядом серных бань, он отдыхал тут с друзьями, возможно, на этом самом месте. Еще я думал о том, что, окажись Пушкин сейчас рядом, он, человек того времени, «умнейший муж России», видел бы картину иначе, чем я, человек 20 века. И как-то сам собой начал строиться наш диалог. Правда, я не знал, как мы должны обращаться друг к другу, по возрасту я был старше, но на полтора века моложе, и я решил, что нейтральное «вы» будет уместно. А.С. – Итак, что вы видите на картине? Я – Вы хотите, чтобы я описал картину? По-моему это пустое занятие. – Напротив, очень полезное. Я же не спросил, что тут нарисовано. Я спросил, что ВЫ видите? – Ладно. Я вижу панораму Тифлиса. Слева гора Мтацминда, на склоне – стены и башни крепости. Справа течет Кура, за ней на другом берегу базар. – Базар вы тоже видите? – Угадываю. Посмотрите, справа, у реки загон, там толпятся верблюды. Это караван, он пришел издалека, – в Грузии верблюды не водятся – и люди в островерхих шапках, какие здесь не носят, разгружают тюки, не знаю, что в этих тюках, но они прибыли торговать. – В тюках шелк. Здесь когда-то проходил Великий шелковый путь, и Тифлис был важной точкой на этом пути. Там, у реки действительно был караван-сарай, но верблюдов ваш художник видеть никак не мог. Сегодня другие пути и другие товары. – Возможно, этот последний караван заблудился в пути и пришел с опозданием? – Последний караван пришел сюда в 15 веке. – Значит, все это выдумки художника, так сказать, художественное вранье! – Ну почему вранье! Это поклон великому прошлому Тифлиса. Ваш художник патриот города. Есть еще признаки базара? – Есть. Вот навстречу нам едет человек на ослике с подносом на голове, это торговец, кинто, он едет с базара. Кинто можно узнать по картузу и шароварам. Но кинто не только торговец, он певец, плясун, острослов, забияка, этакий грузинский скоморох. – Кинто сохранились до вашего времени? – Нет, Я видел их в «Хануме», это спектакль, вы его не смотрели. Когда они танцуют в своих широченных шароварах, на сцене поднимается ветер. – Допустим. Но торговец едет обычно с базара с пустым подносом, а у этого на подносе полно фруктов. Может, базар в другой стороне? Впрочем, допускаю, что ему сегодня не повезло с торговлей. – Не повезло не только ему. Видите арбу запряженную волами? На ней стоит человек и предлагает свой товар, плохо видно что это, мне кажется, это сапоги. – Почему сапоги? – Потому что он похож на Микича Катрянца из спектакля «Ханума», тот торговал обувью. Но этот торговец ничего не продаст, здесь отдыхают, а не торгуются. Нет, зря он привез свой провинциальный товар в столицу. – Согласен. А что делают те две дамы в центре, похоже, слушают маленький оркестрик? – Не знаю. Как будто слушают музыку, но очень напряжены. Я вообще не понимаю, что они тут делают. Здесь не принято появляться женщине, если она не в трауре, в местах скопления мужчин просто так, без дела. Не оркестр же пришли они слушать. Тут какая-то тайна. – Никакой особой тайны нет. Обратите внимание на группу людей слева, в тени дерева. Замечаете, как они смотрят на женщин? По-моему, это смотрины. – Точно, как я сразу не понял, Ханума ведь была сваха! Та что потолще, в красном, тоже сваха, она привела свою клиентку, чтобы показать незаметно будущим родственникам. Вон они сидят под деревом, и среди них наверняка будущий жених. Это и правда смотрины невесты. – Что-то мне подсказывает, а у меня большой опыт, это несколько другие смотрины. Посмотрите, какой зловещий вид у зрителей, как жадно они смотрят на даму в белом, как она смущена, похоже, из благородных, и впервые вышла на промысел. А дама в красном, символичный цвет, не правда ли? – это сводня, которая привела клиентку на поиски любовника. Яркая картина социального зла. Ваш художник не только патриот, он еще и моралист, борец с общественными пороками. Перейдите к группе на переднем плане. – Да. На переднем плане мы видим семью, отдыхающую после похода в серные бани. Все кроме матери сидят на ковре, причем глава семьи без папахи. В общественных местах это не принято, но на отдыхе, в расслаблении, допустимо. – Это все? – Все. – Тогда слушайте. Это не просто семья на отдыхе, это символ семьи. Глава семьи смотрит вдаль, прозревает будущее, снятая папаха означает согласие принять это будущее. Все остальные в головных уборах, это знак подчинения главе семьи. Юноша, сын, смотрит в ту же сторону, что и отец. Этим художник подчеркивает, что он наследник, продолжатель рода. Две дочери преданно смотрят на отца, демонстрируя идею послушания. Мать стоит, возвышаясь над своим семейством, оберегая его. Она царит в этом мирке, но при этом лицо ее повернуто в сторону мужа, этим она признает его главенство. Ваш художник еще и консерватор, охранитель устоев патриархальной семьи, и это прекрасно. Видите, как много можно узнать о художнике по его картине… Расскажите наконец, что это за чудо театральное, которое вы поминаете? – «Ханума». Грузинский водевиль. – Я знаю французский водевиль. Теперь есть и грузинский? – Я неточно выразился – водевиль из грузинской жизни. – И чем он хорош? – Всем! Актеры, костюмы, музыка, танцы. Но главное, режиссура. В ваше время этой профессии не было, а сегодня режиссер – автор спектакля. – Режиссер тоже грузин? – Разумеется. Кто бы еще мог это так поставить? – Иностранец не может быть автором спектакля? 2 – Может. Но это будет спектакль для иностранцев. А «Ханума» спектакль для всех. – Я знаю оперу из испанской жизни написанную не испанцем. Она тоже для всех. – Вы имеете в виду «Кармен» Жоржа Бизе? Но вас тогда уже… – Я имею в виду «Дон Жуана» Моцарта. – Да, да… Как жаль, что вы не застали оперу «Кармен»! – Это она меня не застала. Я все же не понимаю, чем так хороша ваша «Ханума»? – Я сам не понимаю. Тут какая-то тайна. – Помилуйте, ну какая тайна может быть в водевиле! Это же почти балаган, театр масок. Хотите, я попробую отгадать его сюжет? Так. В заглавной роли сваха, стало быть, речь идет о сватании и свадьбе. – Там две свахи. – Значит, соперничество. Каждая стремится подсунуть жениху свою невесту. – Жениху лет 60. – Значит, одна невеста старая и богатая, другая молодая, но бедная. – Наоборот, молодая и богатая. – Чем же такой жених может привлечь молодую и богатую, он еще богаче? – Он беден. – Тогда только титул. – Он князь. – Понимаю. Но по закону жанра, при таких невестах у жениха должен быть молодой соперник. – Есть. Это племянник князя. – То есть, и он тоже князь. Тогда в чем дело, почему молодая не выйдет за него? – Он скрывает, что он князь. – Почему? – Занимается делом недостойным его титула. – Карточный игрок, шулер? – Нет, он работает. – Князь работает! Лучше бы он был шулер. Да, изменилась Россия. – Это Грузия. – Но Грузия – в составе Российской империи. Или уже нет? – Уже нет. После 1917 года. – А империя? – Империи тоже нет. – И что у вас стряслось в 17-м году, мор и глад? – Вам лучше не знать. – Мне лучше не быть! С этими словами он исчез. Господи, что я делаю! Я мог сказать ему так много, пытался сохранять лицо, быть на равных с НИМ, и главного не сказал, а мог бы! Да, я понимаю, что это был не совсем ОН. И все же, и все же… 3