В ЛИЦЕЕ Лицей считался высшим учебным заведением

В ЛИЦЕЕ
Лицей считался высшим учебным заведением. Профессора и все
лицейское начальство смотрели на лицеистов как на взрослых студентов и
предоставляли им полную свободу.
Пушкин не был усердным учеником. Он охотно и даже с увлечением
занимался только такими науками, которые ему были по душе. Он любил
французскую и русскую словесность, историю, любил лекции профессора
политических наук Куницына и пренебрегал другими. Профессора почти
единодушно
отмечали
его
«блистательное
дарование»
и
«крайнее
неприлежание». Особенно слаб он был в математике.
Вызвал раз его
преподаватель математики
к
доске
и
задал
алгебраическую задачу. Пушкин долго переминался с ноги на ногу и все
писал молча какие-то формулы. Преподаватель спросил его наконец:
- Что же вышло? Чему равняется икс?
Пушкин, улыбаясь. Ответил:
- Нулю.
- Хорошо! У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем.
Садитесь на свое место и пишите стихи.
Начальство поощряло литературные опыты лицеистов. Пушкин,
Дельвиг, Кюхельбекер, Илличевский и Яковлев – лицейские поэты –
объединились в кружок, издавали рукописные журналы со стихами и
карикатурами: сначала «Вестник», потом «Для удовольствия и пользы»,
«Неопытное перо», «Юные пловцы» и, наконец, «Лицейский мудрец».
В лицее была огромная библиотека, отдельные книги которой
принадлежали когда-то Вольтеру. Эти книги, эту «заразу умов», Александр I
получил в наследство от бабки своей, Екатерины II, и передал лицею.
Лицеисты часто собирались в библиотеке и читали насмешливые,
гневные книги Вольтера, Руссо, направленные против рабства и неравенства
людей, против деспотизма царей. В Пушкине, Пущине, Кюхельбекере,
Дельвиге росли дух независимости, ненависть к рабству, любовь к человеку.
Не о генеральских чинах, не о богатстве мечтал Пушкин в лицее. Он мечтал
быть поэтом, чтоб огненным словом своим пробуждать в сердцах подлинно
человеческие чувства.
Где бы он ни был: бродил ли в уединении по царскосельскому парку с
мраморными статуями, с белыми лебедями на дремлющем пруду, ходил ли
по окрестным лугам, замыкался ли в своей «келье», сидел ли в классе, всегда в голове его теснились рифмы и образы поэм, посланий, эпиграмм.
Пушкин не давал покоя ни бумаге, ни гусиным перьям, писал и переделывал
стихи почти ежедневно.
Живой и пылкий, он серьезные занятия перемежал с шалостями и
оттого близоруким воспитателям казался «легкомысленным», «ленивым» и
«крайне неприлежным». Но Пушкин не был лентяем. Все существо поэта
было в непрестанном действии, голова всегда полна мыслями, а сердце –
чувствами.
По Б.Житкову
РЕЛИКВИЯ
На исходе прозрачного апрельского дня к бабе Настасье пожаловали
незваные гости. Подталкивая друг друга, в дом вошли ребята.
- Зрасте!
Стоявший впереди других скуластый парнишка в высоких сапогах
спросил:
- Реликвии есть?
Баба Настасья непонимающе уставилась на него:
- Старые газеты, что ли!
- Старые газеты – это макулатура, а нам нужны реликвии войны, пояснил Леня.
- Может, у вас есть штык или немецкая каска? – спросила
конопатенькая девочка.
- Нет у меня немецкой каски, - призналась баба Настасья.
- Может быть, красноармейская книжка, пробитая пулей, хранится?
Баба Настасья покачала головой.
- Есть у меня письмо с фронта. От мужа моего, Петра Васильевича, вспомнила вдруг она.
Конопатенькая спросила:
- Муж был героем войны?
Баба Настасья заволновалась, вспыхнула:
- Никаким он не был героем!
- Баба Настасья, - примирительно сказал Леня, - надо почитать письмо.
Вот что писал муж бабы Настасьи с фронта: «Здравствуй, жена моя
Настасья! С приветом к тебе твой муж Петр. Я покуда жив и здоров, чего и
тебе желаю. Живу неплохо, курево выдают своевременно. Но вместо
махорки – безвкусный табак. Я второпях потерял запасную пару портянок.
Когда началась тревога, забыл сунуть в вещмешок. Теперь маюсь. Постираю
на ночь единственную пару, а они не успевают высохнуть, и приходится
надевать сырые. Мы сейчас больше копаем, чем стреляем. Копаешь, а от
окопа пашней пахнет, и от этого родного запаха щемит сердце. А сколько
еще провоюем – не знаю. С фронтовым приветом твой муж Петр».
Когда кончили чтение письма, конопатенькая сказала:
- Нет, это не реликвия.
- Понимаете, баба Настасья, не реликвия. Все про табак да про
портянки. А клятвы нет, - сказал старший.
- Какой клятвы? – глухо спросила баба Настасья.
- «Умрем, но не отступим», - как по-писаному сказал старший.
- Не хотел он умирать, - сказала она.
- Поэтому и не реликвия, - тихо сказала конопатенькая.
Ребята ушли, и в доме стало подчеркнуто тихо. Баба Настасья села на
лавку. Перед ней лежало письмо. Она долго смотрела на листок, потому что
знала письмо наизусть.
Когда много лет назад пришло письмо с фронта, все бабы завидовали
ей, потому что давно никто не получал писем.
На фронте была своя война, а в деревне – своя. Надрывались бабы,
когда вместо лошадей впрягались в плуг. В конце пахоты в глазах
становилось темно. И вот тогда бабы требовали от Настасьи:
- Читай письмо.
И он в который раз начинала читать: «Здравствуй, жена моя Настасья!»
И бабам чудилось, что в письме написано: «Здравствуй, жена моя Нюша!»
или «Здравствуй, жена моя Ольга!». Это их мужья здоровались с ними.
Настасьино письмо грело серолицых, осунувшихся подруг, прибавляло им
сил. И снова, впрягаясь в плуг, они говорили:
- У них окоп пахнет пашней, а у нас пашня окопом.
Письмо стало как бы общим, принадлежало всей деревне. И так
продолжалось долго. А мужа, Петра Васильевича, уже не было в живых.
Сейчас это письмо лежало перед бабой Настасьей, словно только что
пришло от мужа. А раз пришло письмо – значит, он жив. Только очень
далеко от дома.
Баба Настасья вздохнула… Тут хлопнула калитка, послышались
голоса,
и
баба
Настасья
увидела
приближающиеся
фигурки.
Это
возвращались ребята за письмом солдата. Она снова вздохнула и
почувствовала бесконечно родной и знакомый запах. Он проникал внутрь,
разливался по телу, и с каждым вздохом бессилие старой женщины как бы
растворялось, теряло свою гнетущую тяжесть. Это был запах сырой весенней
земли – запах пашни, похожий на запах окопа.
По Ю.Яковлеву
СОКРАТ
Сократ жил в Афинах. Он ходил по базарам и задавал людям, казалось
бы, простые вопросы: что есть добро, а что зло; что такое полезное, а что
такое прекрасное? Из бесед вдруг выяснялось, что добро в зависимости от
обстоятельств может стать злом, а полезное – бесполезным.
- Дождь – это добро? – спрашивал Сократ.
- Да, ведь без дождя мы не сможем вырастить хороший урожай, отвечали ему.
- А когда дождь идет во время уборки?
- Тогда он – зло.
- Так что же такое дождь – добро или зло?
- А что прекраснее – глиняный горшок или статуя знаменитого
скульптора?
- Конечно, статуя.
- А если вам не в чем сварить обед, что вы предпочтете – статую или
горшок?
Собеседники Сократа запутывались и не могли дать вразумительного
ответа.
- Я знаю, что я ничего не знаю, - говорил Сократ. – Но люди
воображают, будто они что-то знают, а оказывается, что они не знают ничего.
Вот и получается, что, зная о своем незнании, я знаю больше, чем все
остальные.
До Сократа философы больше внимания уделяли изучению природы и
объяснению природных явлений, заимствуя многие знания у жрецов Египта
и Вавилона. Сократ бесхитростными беседами повернул философию от
объяснения звезд и солнца к объяснению человека. Его девизом стало
изречение Фалеса Милетского: «Познай самого себя».
Слава о мудрости Сократа разнеслась по всей Греции. Когда
дельфийского оракула спросили, кто самый мудрый из людей, он ответил:
- Мудрее всех Сократ.
Сократ жил бедно, потому что больше всего ценил свободное время и
беседы с друзьями. Жена Сократа Ксантиппа не уставала бранить его за это,
и ее имя стало нарицательным – так называют сварливых женщин, не
дающих покоя своим мужьям.
Во времена Сократа Афинами управлял избранный народным
собранием правитель Перикл. Это был умный и предусмотрительный
политики. При нем Афины достигли наивысшего расцвета и могущества.
Перикл часто присутствовал при беседах Сократа. Он глубоко уважал
философа. Именно Сократ познакомил Перикла с его будущей женой
Аспасией. В доме Аспасии часто собирались поэты, философы и художники.
Аспасия была не только красива, но и умна. Сам Сократ говорил, что
многому научился у нее. Перикл женился на Аспасии. Она приехала в
Афины из Милета и считалась иностранкой. По афинским законам дети от
иностранки не получали афинского гражданства. Перикл обратился к
народному собранию с просьбой признать их общих детей афинянами.
Помня заслуги Перикла перед отечеством, было сделано исключение.
А имя Аспасии стало нарицательным. Так называют женщин,
прославившихся красотой, умом и умением собрать вокруг себя интересное
общество.
Сократ не писал никаких ученых сочинений. Тем не менее до нас
дошло много его изречений. Смеясь над теми, кто заботится только о своих
материальных потребностях, Сократ однажды сказал:
- Я ем, чтобы жить. А некоторые люди живут, чтобы есть.
Проходя по базару, он говорил:
- Как же много на свете вещей, без которых можно обойтись!
Из «Энциклопедии для детей»
ПЛАТОН
Настоящее имя Платона – Аристокл. Платоном его прозвали за силу и
широкую грудь. Греческое «платос» значит «широкий». В молодости он
занимался борьбой и был чемпионом Истмийских игр – соревнований,
похожих на Олимпийские игры.
Платон происходил из семьи царского рода. Его мать второй раз вышла
замуж за одного из друзей и помощников Перикла, управляющего в то время
Афинами. Платон рос и воспитывался, общаясь со знаменитыми поэтами и
писателями, художниками и актерами. Он и сам начал писать комедии и
трагедии, но, познакомившись с Сократом, сжег свои сочинения и посвятил
себя философии.
Суд над Сократом и смерть любимого учителя потрясли Платона. Он
уехал из Греции и долго путешествовал. К тому времени он уже стал
известным философом, и один из приближенных тирана Дионисия,
властвовавшего в Сиракузах, главном городе острова Сицилия, пригласил его
к царскому двору. Этот приближенный думал, что Платону удастся убедить
Дионисия царствовать справедливо, а не жестоко и своевольно. Платон в
своих сочинениях много писал об идеальном государстве, которое должно
жить по разумным законам, и ему очень хотелось воплотить свои мечты в
жизнь. Когда Дионисий понял, зачем прибыл Платон, то отослал его назад в
Грецию, тайно приказав по дороге продать философа в рабство.
- Он ведь философ, значит, и в рабстве будет испытывать счастье, насмешливо сказал тиран.
Платона купил некий Анникерид, богатый человек, который вез в
Грецию своих лошадей, чтобы выставить их на конных состязаниях. Узнав,
что он стал хозяином знаменитого философа, Анникерид тут же отпустил его
на свободу. Когда друзья Платона собрали деньги для его выкупа, Анникерид
отдал их Платону.
Сейчас все знают имя великого философа Платона, но никто не помнит
имя Анникерида. По свидетельству одного из древних авторов, поступок
Анникерида в те времена сделал его самым знаменитым человеком в Греции.
На деньги, полученные от Анникерида, Платон купил в предместьях Афин
землю, построил себе дом и открыл свою философскую школу. Дом Платона
находился недалеко от того места, где согласно легенде был похоронен
мифический герой Академ, поэтому школу Платона называли Академией.
Академиями и теперь называют высшие учебные заведения и собрания
признанных ученых, писателей и художников.
Платон написал множество сочинений. Одни из них посвящены
разъяснению философских идей Сократа, другие – описанию устройства
разумного государства. В этих сочинениях описана и Атлантида –
государство, в котором люди жили согласно мудрым законам. Современные
ученые
спорят,
имел
ли
в
виду
Платон
настоящую
Атлантиду,
погрузившуюся на морское дно, или просто придумал ее, чтобы лучше
растолковать законы, которые он хотел предложить людям. Загадка
Атлантиды так и остается увлекательной тайной.
Из «Энциклопедии для детей»
ДЖОРДАНО БРУНО
В эту хмурую февральскую ночь на одной из площадей Рима вокруг
сколоченного накануне эшафота выстроились стражники с алебардами и
пиками. Рядом с дощатым помостом был уже сложен из толстых сосновных
бревен костер, а над ним возвышался высокий столб с цепью.
И вот из дверей собора показалась процессия. Впереди, распевая
гимны, шествовали монахи с горящими свечами и церковными стягами. За
ними двигались люди в черных одеждах с капюшонами, скрывавшими их
лица. Это были тайные судьи, инквизиторы, которые совершали аутодафе –
публичное сожжение. И наконец, окруженный стражей, шел человек в белом
балахоне и желтом колпаке, на груди его висела доска с надписью: «Еретик».
Осужденный был бледен и изможден. Он медленно ступал босыми
ногами по булыжной мостовой, видно было, что каждый шаг дается ему с
трудом. Этот измученный допросами и пытками человек был великий
итальянский ученый и философ Джордано Бруно.
Джордано Бруно осмелился выступить против учения церкви об
устройстве Вселенной. Библия утверждала, что Бог сперва создал Землю, а
уж затем – Солнце и Луну и заставил их крутиться вокруг Земли, поочередно
освещая их. Что же касается звезд, то все они прикреплены к твердому
хрустальному небосводу, раскинутому над Землей наподобие шатра.
Гениальный польский астроном Коперник впервые доказал, что все
обстоит совсем наоборот. Не Солнце движется вокруг Земли, а сама Земля и
другие планеты обращаются вокруг Солнца, и Земля, таким образом, вовсе
не является центром мироздания.
Джордано Бруно утверждал, что Коперник прав. Более того, он писал,
что Земля и Солнце – это только отдельные небольшие частицы Вселенной, а
сама Вселенная бесконечна и содержит в себе бесчисленное множество
других миров.
Это значило, что церковь и Библия совершенно неправильно
изображают
подлинное
устройство
Вселенной.
Монахи-инквизиторы
схватили философа и подвергли его мучительным пыткам, добиваясь, чтобы
он публично заявил о ложности учения Коперника. Но Джордано Бруно не
отступил от того, что считал истинным знанием. И тогда инквизиторы
приговорили его к страшной казни: Бруно решено было сжечь живым на
костре.
По материалам газет
НАДЕЖДА ДУРОВА У ПУШКИНА
Летним вечером 1836 года в петербургскую квартиру Пушкина явился
прямой смуглый человек в серой офицерской шинели без рукавов. Он
сбросил шинель на руки слуге и оказался в черном строгом сюртуке с
Георгием в петлице.
- Доложите Александру Сергеевичу: штабс-ротмистр Александров из
Елабуги, - глуховато сказал он, оправляя перед зеркалом темные волосы. В
которых уже мелькала седина.
Пушкин сам вышел навстречу гостю.
- Я ожидал вас с нетерпением, - с живостью сказал он, пожимая сухую
маленькую руку штабс-ротмистра. – Помните, вы обещали быть в
Петербурге нынче летом.
Он повел приезжего в свой кабинет. Там на письменном столе, рядом с
бронзовым
арапчонком-чернильницей
и
валявшимися
в
беспорядке
обгрызенными гусиными перьями, лежала рукопись, озаглавленная «Записки
двенадцатого года». Штабс-ротмистр тотчас увидел рукопись и заметно
взволновался. Он сел в кресло, не сводя глаз с хозяина дома.
- Я прочем ваши записки, Александр Васильевич, - сказал Пушкин,
трогая рукопись. – Прелесть! Живо, оригинально, слог прекрасный. Гость
сидел прямой, неподвижный, весь ожидание.
- Признаюсь, я с изумлением увидел, что нежные пальчики,
сжимавшие рукоять уланской сабли, владеют и быстрым, пламенным,
живописным пером, - продолжал Пушкин, - с волнением я читал столь
необыкновенное признание женщины.
Смуглые щеки штабс-ротмистра вспыхнули, он неловко и радостно
улыбнулся. Значит, не напрасно растрачивался жар сердца, не напрасно в
долгие зимние ночи вновь горел, стремился вперед, завоевывал славу
отставной штабс-ротмистр, вызывая снова в своем воображении то, что бы
при Гутштадте и Бородино, вспоминая всю свою жизнь – от седла усатого
дядьки Ахметова до блестящего уланского мундира, скрывшего своевольную
дочь сарапульского городничего.
Нет, еще не угомонилась Надежда Дурова, хоть и сложила оружие. В
ней все еще кипели, бились, просились наружу неистраченные силы, ей
предстояла еще новая слава, слава писателя.
Через тридцать лет после Гуштадта в глухом захолустном городишке
Елабуге, в маленьком, занесенном снегом домишке штабс-ротмистр Надежда
Дурова написала дневник своей необыкновенной жизни.
И вот дневник, или записки, кончены, отосланы в Петербург,
прочитаны Пушкиным. Пушкин, сам Пушкин хвалит их, берет печатать,
пророчит успех…
- Будьте смелы – вступайте на литературное поприще так же отважно,
как и на то, которое вас прославило, - прервал Пушкин задумчивость
приезжего.
- Полумеры никуда не годятся, - прибавил он, улыбаясь.
Он устремил на штабс-ротмистра проницательный, испытующий
взгляд.
Застенчивое гордое лицо, пламенные глаза, угловатые жесты. Так вот
она какова, эта прославленная русская амазонка, девица-кавалерист Надежда
Дурова!
Пушкин внезапно стремительно наклонился, схватил маленькую
смуглую руку, некогда державшую саблю, и поцеловал ее в знак
преклонения перед доблестью русской женщины.
По Н.Кальма
ПЕРЕД ПОБЕГОМ
В конце 1811 года жил в своем поместье Ненарадове один добрый
помещик. Он славился по всей округе гостеприимством и радушием. Соседи
поминутно ездили к нему поесть, попить, поиграть в карты с его женой, а
некоторые для того, чтобы поглядеть на дочку их, Марью Гавриловну,
стройную, бледную семнадцатилетнюю девицу. Она считалась богатой
невестой, и многие прочили ее за себя или за сыновей.
Марья Гавриловна была воспитана на французских романах и,
следовательно, была влюблена. Предмет, выбранный ею, был бедный
армейский прапорщик, находившийся в отпуску в своей деревне. Само собой
разумеется, что молодой человек пылал равною страстью и что родители его
возлюбленной, заметив их взаимную склонность, запретили дочери о нем и
думать, а его принимали хуже, нежели отставного заседателя. Влюбленные
были в переписке и всякий день виделись наедине в сосновой роще или у
старой часовни. Там они клялись друг другу в вечной любви, сетовали на
судьбу и строили различные планы на будущее. Переписываясь и
разговаривая таким образом, они, что весьма естественно, дошли до
следующего рассуждения: если мы друг без друга дышать не можем, а воля
жестоких родителей препятствует нашему благополучию, то нельзя ли нам
будет обойтись без нее? Разумеется, что эта счастливая мысль пришла сперва
в голову молодому человеку и что она понравилась романтическому
воображению Марьи Гавриловны.
Наступила зима и прекратила их свидания, но переписка сделалась тем
живее. Владимир Николаевич в каждом письме умолял ее довериться ему,
венчаться тайно, скрываться некоторое время, потом броситься к ногам
родителей, которые, конечно, будут тронуты в конце концов героическим
постоянством и несчастьем влюбленных и скажут им непременно: «Дети!
Придите в наши объятия».
Марья Гавриловна долго колебалась: множество планов побега было
отвергнуто. Наконец она согласилась: в назначенный день она со своей
горничной должна была после ужина выйти в сад через заднее крыльцо,
сесть в приготовленные сани и ехать прямо в церковь, где Владимир должен
был их уже ожидать.
Накануне решительного дня Марья Гавриловна не спала всю ночь; она
укладывалась, увязывала белье и платья, написала длинное письмо подруге,
и другое своим родителям. Они прощались с ними в самых трогательных
выражениях, объясняла свой поступок неодолимою силою страсти и
оканчивала тем, что блаженнейшею минутой жизни посчитает ту, когда
позволено будет ей броситься к ногам родителей.
Запечатав оба письма, она упала на постель перед самым рассветом и
задремала, и тут ужасные мечтания поминутно ее пробуждали. То казалось
ей, что в ту самую минуту, как она садилась в сани, чтобы ехать венчаться,
отец останавливал ее, тащил по снегу и бросал в темное бездонное
подземелье, куда она летела стремглав с неизъяснимым замиранием сердца;
то она видела Владимира, лежащего на траве, бледного, окровавленного, и
он, умирая, молил с ним обвенчаться; другие безобразные, бессмысленные
видения неслись перед нею одно за другим. Наконец она встала, бледнее
обыкновенного и с непритворной головной болью. Отец и мать заметили ее
беспокойство; их нежная заботливость и беспрестанные вопросы раздирали
ее сердце. Она старалась их успокоить, казаться веселою, и не могла. Мысль,
что уже в последний раз проводит она день посреди своего семейства,
сжимала ей сердце. Она была чуть жива; она втайне прощалась со всеми
особами, со всеми предметами, ее окружавшими. Придя в комнату, Марья
Гавриловна кинулась в кресло и залилась слезами.
ШКОЛА ЖИЗНИ
По мере того как Антоша подрастал и входил в разум, торговля в лавке
делалась для него все тяжелее и противнее. Под влиянием гимназии у него
уже начинали появляться и другие понятия, и другие интересы. Начали
постепенно пробиваться наружу и такие запросы, каких раньше не было.
Потянуло к свободе, к самостоятельности и к защите своих прав. Все это
совсем не вязалось с теми требованиями, которые предъявляли к нему отец и
лавка.
А торговые дела Павла Егоровича не по годам, а уже по месяцам
становились все хуже и хуже.
Надо было искать какой-нибудь выход. И этот выход был найден
опять-таки в ущерб бедному Антоше…
В Таганрог провели железную дорогу – и торговые порядки в нем,
естественно, изменились. На окраине города вырос каменный вокзал. Подле
вокзала сейчас же образовался на площади маленький базар, а ближайшие к
этому месту домовладельцы переделали свои деревянные сарайчики под
торговые помещения, в которых предприимчивые люди немедленно открыли
кабаки. Теперь весь торговый люд стал рассчитывать на пассажира.
Такой же расчет зародился и в голове Павла Егоровича.
- Идет человек на вокзал, видит бакалейную лавку – зайдет, что-нибудь
купит. Приедет человек по железной дороге, выйдет с вокзала, увидит лавку–
тоже зайдет и купит…
Мысль эта так понравилась ему, что он, не задумываясь, нанял
сарайчик рядом с кабаком, перевез в этот сарайчик немножко товару из своей
лавки и открыл новую лавку.
Кого же посадить в нее? Андрюшку и Гаврюшку нельзя, потому что
они воры и за ними нужен присмотр. Ясное дело, что торговлю в новой лавке
можно поручить только детям – Саше и Антоше. Несчастные гимназисты к
этому времени только что окончили экзамены, и Саша перешел в шестой, а
Антоша – в четвертый класс. Оба они рассчитывали на каникулах отдохнуть,
но расчет юношей не оправдался. Саша, у которого уже начинал пробиваться
пушок на верхней губе, пообещал достать пистолет и застрелиться, а Антоша
только в отчаянии воскликнул:
- Господи, что мы за несчастный народ! Товарищи на каникулах
отдыхают, ходят купаться и удить рыбу, а мы как каторжные…
Но ни угроза Саши, ни отчаяние Антоши не помогли. Каторжная жизнь
началась. Надо было вставать в пять часов утра и запирать лавчонку около
полуночи. Но Павел Егорович не понял и не взвесил той тяготы, которую он
взвалил на плечи детей, а наоборот, весело потирая руки, сказал:
- Вот, слава богу, уже и дети помогают. Если торговля пройдет хорошо,
то я возьму их из гимназии и оставлю в лавке.
С первых же дней показалось, что расчет Павла Егоровича был создан
на песке. Вместо груд золота истомленные дети приносили отцу по ночам
выручку полтора, два и редко три рубля. Простая арифметика показывала,
что такая торговля не оплачивала даже наемной платы за лавчонку, но Павел
Егорович был неумолим и все надеялся.
До августа все-таки дотянули. Молодежь сильно осунулась, похудела и
пошла в гимназию не отдохнувшей, а, наоборот, страшно утомленной за
лето.
По А.Чехову
МИКЕЛАНДЖЕЛО
В 1508 году Микеланджело Буонаротти подписал договор с папой
Юлием II. Итальянский скульптор и художник обязывался расписать плафон
(потолок) Сикстинской капеллы в папском дворце в Ватикане.
Чтобы расписать потолок (высота зала 18 метров), поставили леса.
Работать на них художник мог только лежа. В течение четырех лет он, лежа
на спине, расписывал плафон. Краски капали ему на лицо, тело ныло, но,
увлеченный работой, Микеланджело ничего не замечал. Он работал с
неистовством, забывая о сне и еде.
Работая лежа, великий мастер испортил себе зрение. Долгие годы
спустя он мог рассматривать предметы, лишь подняв их над головой.
Сколько технических трудностей преодолел Микеланджело! Только
что закончил он одну фреску (роспись водяными красками по сырой
штукатурке),
как
эта
часть
потолка
стала
покрываться
плесенью,
испортившей написанное. Пришлось всю работу начинать сначала.
Микеланджело один расписал плафон площадью более 600 квадратных
метров. Лишь один Кондиви помогал ему. Это был труд титана, это был
подвиг художника.
За что бы ни брался Микеланджело, он всегда работал с горячностью,
увлеченно, с головой погружаясь в свои грандиозные замыслы. Когда ему
нужен был мрамор для статуй, он вместе с рабочими спускался в
каменоломню и там в течение многих месяцев добывал его.
Может быть, ты спросишь: ради чего Микеланджело все дни своей
жизни отдавал такой неистовой, такой всепоглощающей работе?
Представь себе, что мы задали бы такой вопрос самому Микеланджело.
Вероятно, он просто не понял бы нас.
Он не мог жить иначе. Смысл всей его жизни был в этом непрерывном
творческом труде. Он стремился раскрыть самого себя, свои думы, свои
чувства в произведениях искусства, и была еще в этом исступленном труде
огромная радость для мастера – радость созидания, счастье творить.
И вот прошло пять веков, как умер художник, а творения его живы. И
как пять веков назад, люди и сейчас не перестают любоваться и сикстинским
плафоном, и скульптурами Микеланджело. Через века дошли до нас мысли и
чувства художника. Когда мы смотрим на скульптуру юного смелого Давида,
вставшего на защиту своей страны, мы чувствуем, как горячо любил родину
сам Микеланджело, с оружием в руках защищавший родную Флоренцию.
Мы благодарны художнику за его колоссальный труд, за его
подвижническую жизнь, за прекрасные произведения.
По Е.Каменевой
СВЕТЛАЯ МУЗЫКА
Однажды на улицах одного из городов Германии появились афиши,
извещавшие жителей, что двенадцатилетняя девочка и ее брат, семилетний
мальчик, дадут большой концерт, в котором исполнят сложные музыкальные
произведения. Это вызвало необычайный интерес.
Послушать юных артистов пришло много народу, и все были поражены
необыкновенными способностями семилетнего мальчугана. Одинаково
хорошо и уверенно играл он на нескольких инструментах. На закрытых
платком клавишах он играл так же свободно, как если бы видел их.
Звали мальчика Вольфганг Моцарт, он был сыном придворного
музыканта.
Могучий талант Моцарта расцветал с необыкновенной быстротой. В
юные годы Вольфганг с огромным успехом выступал не только как
музыкант, но и как дирижер и певец. Слава его гремела по всей Европе.
Находились люди, которые не верили в талант Вольфганга и
распускали слухи, что его способности сильно преувеличены, что музыку за
него пишет отец. Тогда в музыкальной академии Вольфгангу был устроен
экзамен. Ему вручили запечатанный пакет и объяснили:
- В пакете находится тема для музыкального произведения. Нужно
разработать ее письменно за клавесином. На это дается шесть часов.
Потом Вольфганга отвели в специальную комнату и заперли.
Прошло не более получаса, как в зал вбежал служитель и сказал:
- Мальчик стучится в дверь, требует, чтобы его выпустили из комнаты,
так как у него все готово.
Академики всполошились: даже опытный музыкант не мог бы так
скоро разработать тему.
Комнату открыли. Вольфганг выбежал оттуда с листом бумаги,
покрытым нотными знаками. Он блестяще решил музыкальную задачу.
- То, что ты сделал в полчаса, - объяснили ему, - не мог бы сделать ни
один из нас, ученых и знаменитых музыкантов, в течение нескольких часов.
Мы склоняем свои головы перед твоим гением.
Пока Моцарт был ребенком, а потом подростком, аристократы
интересовались им. Но по мере того как мальчик рос, мужал, становился
зрелым и самостоятельным человеком, интерес этот ослабевал.
Мода на «чудо-ребенка» прошла, и бывшие покровители стали
равнодушно относиться к Моцарту.
Чтобы зарабатывать деньги на пропитание, Моцарт вынужден был
поступить на службу к архиепископу. Тут обращались с ним как с
крепостным
лакеем,
унижали
его
человеческое
достоинство.
Свободолюбивый и гордый Вольфганг не мог примириться с этим и уехал в
Вену. Началась самая безрадостная, полная лишений пора в жизни
композитора. Однако бодрость духа и вера в свои силы не покидали Моцарта
никогда. Именно в это время он создал лучшие свои произведения.
Нужда, лишения, напряженный труд подорвали его здоровье, и он умер
тридцати шести лет от роду в снежную, морозную ночь 1791 года.
В день похорон гениального композитора разбушевалась метель. Валил
такой густой снег, что уже в двух шагах ничего не было видно.
В доме не нашлось денег, чтобы купить отдельное место на кладбище,
и Моцарта похоронили в общей могиле для бедных.
Жизнь Моцарта – это подвиг во имя искусства. Он создал свыше
шестисот музыкальных произведений, и каждое из них отличается
неповторимой красотой и изяществом, задушевностью и искренностью.
Чудесная, пленительная музыка Моцарта звучит в нашей стране со
сцен оперных театров и концертных залов, по радио и неизменно несет нам
радость и счастье.
Из календаря «В мире искусств»
ВСТРЕЧА
Раскольников не привык к толпе и бежал всякого общества, особенно в
последнее время. Но теперь его вдруг потянуло к людям. Он так устал от
целого месяца этой сосредоточенной тоски и мрачного возбуждения, что
хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире, и, несмотря на всю
грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
Бывают встречи, совершенно даже с незнакомыми нам людьми,
которыми мы начинаем интересоваться как-то вдруг, с первого взгляда,
прежде чем скажем слово. Такое точно впечатление произвел на
Раскольникова тот гость, который сидел поодаль и походил на отставного
чиновника. Молодой человек несколько раз потом припоминал это первое
впечатление и даже приписывал его предчувствию. Он беспрерывно
взглядывал на чиновника потому еще, что тот и сам упорно смотрел на него,
и видно было, что тому очень хотелось начать разговор.
Это был человек лет за пятьдесят, среднего роста и плотного
телосложения, с проседью, с отекшим от постоянного пьянства лицом. Но
что-то было в нем очень странное; во взгляде его светилась как будто даже
восторженность, был и смысл, и ум, но в то же время мелькало как будто и
безумие. Одет он был в старый, оборванный черный фрак. Лицо было
выбрито по-чиновничьи, но давно, так что уже густо начала выступать сизая
щетина. Да и в ухватках его действительно было что-то солидно-чиновничье.
Но он был в беспокойстве, ерошил волосы и подпирал в тоске руками голову.
Наконец он прямо посмотрел на Раскольникова и проговорил:
- Осмелюсь ли, милостивый государь, обратиться к вам с разговором
приличным? Ибо хотя вы и не в значительном виде, но опытность моя
отличает в вас человека образованного. Мармеладов моя фамилия;
титулярный советник. Служить изволили?
- Нет, учусь… - отвечал Раскольников, отчасти удивленный
витиеватым тоном речи и тем, что так прямо, в упор, обратились к нему.
- Студент, стало быть, или бывший студент! – вскричал чиновник. –
Так я и думал! Опыт, милостивый государь, неоднократный опыт!
Он подсел к Раскольникову. Хотя был хмелен, но говорил речисто и
бойко, изредка только сбиваясь немного. С какою-то даже жадностью
накинулся он на Раскольникова, точно целый месяц тоже ни с кем не
говорил.
Его разговор возбудил общее, хотя и ленивое внимание. Мальчишки за
стойкой стали хихикать. Хозяин нарочно сошел из верхней комнаты, чтобы
послушать «забавника».
- Пойдемте, сударь, - сказал вдруг Мармеладов, - доведите меня до
дома.
Раскольникову давно уже хотелось уйти, помочь же он и сам думал.
Мармеладов оказался гораздо слабее ногами, чем в речах. Идти было шагов
двести, смущение и страх все более овладевали Мармеладовым по мере
приближения к дому.
- Я не Катерины Ивановны боюсь, - бормотал он в волнении, - я глаз ее
боюсь. Красных пятен на щеках… и еще – ее дыхания боюсь. Видал ты, как в
этой болезни дышат при взволнованных чувствах? Детского плача тоже
боюсь… Потому что если Соня не накормила, то уж не знаю что… А побоев
не боюсь…
Они прошли на четвертый этаж. Было уже почти одиннадцать часов. И
хотя в Петербурге в эту пору нет настоящей ночи, но наверху было очень
темно.
По Ф.Достоевскому