Хрестоматия по современному русскому языку

СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК
ЛЕКСИКОЛОГИЯ
ХРЕСТОМАТИЯ
Киев
«Українське видавництво»
2009
Современный русский литературный язык. Лексикология: Хрестоматия /
Сост. – И.И. Степанченко. – Киев: «Українське видавництво», 2009. – 60 с.
В хрестоматию по лексикологии современного русского литературного
языка включены отрывки из научных трудов известных российских ученыхфилологов. Адресована студентам и аспирантам филологических факультетов
университетов Украины.
Рецензент – доктор филологических наук, профессор А.Т. Гулак
(Харьковский национальный педагогический университет
имени Г.С. Сковороды)
© И.И. Степанченко, 2009
© «Українське видавництво», 2009
2
Александр Иванович СМИРНИЦКИЙ (1903 – 1954) –
известный германист, автор «Лексикологии современного
английского языка», «Хрестоматии по истории английского языка»,
«Англо-русского словаря», вошедших в золотой фонд учебной и
научной литературы. Кроме того, он блестящий лектор МГУ,
собиравший огромную аудиторию студентов, аспирантов,
преподавателей вузов Москвы; в 1946 – 1951 гг. руководил кафедрой
романо-германской филологии МГУ и в немалой степени повлиял на
формирование научных кадров университета. Труды А.И.
Смирницкого имеют большое значение не только для частной
лингвистики (германистики), но и для общего языкознания.
А.И. Смирницкий. Лексикология английского языка. – М.,
1956.
§§ 26 - 44. Для того чтобы определить, вернее, выяснить, что
такое слово как единица языка, необходимо уточнить самое
постановку вопроса и должным образом расчленить его. <…>
Поэтому прежде всего нужно хотя бы в общих чертах рассмотреть, с
какими более специальными, более частными вопросами приходится
иметь дело при попытке выяснить, что такое слово как единица
языка.
Представляется, что отдельные более частные, более
специальные вопросы, связанные с задачей определения слова как
единицы языка, лежат в плоскости одной из следующих двух
проблем: [1] проблемы отдельности слова и [2] проблемы тождества
слова.
В самом общем виде эти проблемы могут быть сформулированы
так: [1] что такое одно отдельное слово в каждом данном случае его
употребления в связной речи; [2] что такое одно и то же самое слово
в различных случаях его употребления.
Следовательно, ставя первую проблему, мы имеем в виду
отыскание и определение тех признаков, которыми слово
характеризуется как таковое, как особая языковая единица, в каждом
данном отдельно взятом случае его употребления.
Ставя вторую проблему, мы имеем в виду отыскание и
определение тех признаков, которыми некоторые единицы,
выделяемые в различных отрезках речи в качестве слов,
3
характеризуются как лишь отдельные случаи употребления одного и
того же слова, а не как разные слова. Отсюда ясно, что вторая
проблема всегда предполагает сопоставление по меньшей мере двух
единиц, из которых каждая выделяется как слово с точки зрения
первой проблемы.
Существо различия между этими проблемами прекрасно
показано академиком В.В. Виноградовым на примере стиха Пушкина:
«Глухой глухого звал на суд судьи глухого». В этом стихе «каждый
русский грамматик готов найти, – пишет В.В. Виноградов, – семь
или, по крайней мере, шесть отдельных слов (если на суд считать за
одно целое). Но, с другой стороны, «глухой», «глухого»
воспринимаются как формы одного и того же слова. Делится ли
приведенный стих на семь или шесть отдельных слов – конкретный
вопрос, относящийся к первой проблеме – проблеме отдельности
слова. Представляют ли собой единицы – «глухой», «глухого» (1) и
глухого (2) одно и то же слово (или два, или три разных слова) –
конкретный вопрос, относящийся ко второй проблеме.
Слово в каждом отдельном случае употребления его в связной
речи само является известным отрезком речи. Для того чтобы
выступать в качестве отдельной особой единицы, этот отрезок,
представляющий собой слово, должен характеризоваться, с одной
стороны, определенной и достаточно легкой выделимостью из
потока речи, т.е. по отношению к соседним аналогичным отрезкам, а
с другой стороны, значительной внутренней цельностью.
В самом деле: определенная и притом именно достаточно легкая
выделимость слова в речи, т.е. его отделимость от смежных единиц,
от соседних слов, необходима для того, чтобы слово отличалось как
некоторое целое от той или иной осмысленной составной части
слова; вместе с тем значительная внутренняя цельность слова
необходима для того, чтобы оно отличалось именно как одно
отдельное слово от словосочетания. Таким образом, проблема
отдельности слова расчленяется на два основных вопроса: (а) вопрос
о выделимости слова, представляющий собой вместе с тем вопрос о
различии между словом и частью слова (компонентом сложного
слова, основой, суффиксом и пр.); и (б) вопрос цельности слова,
являющийся вместе с тем вопросом о различии между словом и
словосочетанием.
4
Прежде всего необходимо поставить вопрос выделимости
слова и выяснить, чем отличается целое слово от какой-либо части
слова.
Давно уже известно, что выделение слова по фонетическим
признакам часто не приводит к удовлетворительным результатам.
<…>
Самое важное, на что следует обратить внимание в связи с
вопросом о фонетических признаках слова, – это то, что выделение
слова по одним фонетическим признакам неправильно, недопустимо
методологически, поскольку при таком выделении слово
рассматривается так, как если бы оно представляло собой только
звуковой отрезок. Между тем слово, как единица языка, представляет
собой образование, имеющее как звуковую сторону, так и сторону
смысловую, семантическую. <…>
Из сказанного ясно, что и выделение слова по логикосемантическому признаку как таковому тоже не может быть признано
правильным и не может дать удовлетворительных результатов.
Ничего ценного не может дать и механическое комбинирование
фонетического и логико-семантического критерия.
Исходя из понимания слова как основной единицы словарного
состава <…> и вместе с тем как такой единицы, которая способна
грамматически изменяться и грамматически соединяться в
предложении в связную осмысленную речь с другими единицами
того же порядка, мы должны искать основные, существенные
признаки законченности и выделимости слова в сфере этих его
особенностей как единицы языка.
Изменяемость
слова
предполагает
известную
его
оформленность: поскольку одно и то же слово (именно слово как
таковое, а не одна его звуковая оболочка) изменяется, постольку в
нем выделяется нечто основное, собственно словарное, лексическое,
остающееся тем же самым при различных изменениях слова, и с
другой
стороны,
–
нечто
дополнительное,
переменное,
принадлежащее вместе с тем не данному конкретному слову, а
известному классу или разряду слов, отвлекаемое от конкретных слов
– грамматическое, связанное с использованием слова в различных
произведениях речи. Таким образом, основное лексическое значение
слова оказывается дополненным, осложненным теми или другими
5
грамматическими значениями, которые являются материально
выраженными во внешних, звуковых различиях между отдельными
разновидностями – грамматическими формами слова: это и придает
слову определенную оформленность. <…> Это значит, что слова
оказываются грамматически, как морфологически, так и
синтаксически,
оформленными,
определенным
образом
приспособленными к совместному функционированию в связной
осмысленной речи. <…>
Теперь можно перейти к другому вопросу, относящемуся к
проблеме отдельности слова, – вопросу о цельности слова и
выяснить, чем определяется цельность слова, отличающая его от
словосочетаний.
Если слово вообще выделяется в речи как таковое
специфической для него оформленностью, с которой связана и
определенная его законченность, <…> то в отличие именно от
словосочетания слово может быть охарактеризовано как
обладающее цельнооформленностью. <…> Цельнооформленность
слова выявляется в специфических особенностях внутреннего
строения слова сравнительно со строением словосочетания, в
особенностях, которые определяются меньшей законченностью и
оформленностью
частей
слова
сравнительно
с
частями
словосочетания, т.е. с отдельными словами. В отличие от слов как
цельнооформленных образований словосочетания могут быть
определены как образования раздельнооформленные. <…>
<…> Центральным вопросом всей проблемы тождества слова в
специально лингвистической плоскости является вопрос о том,
каковы возможные различия между отдельными конкретными
случаями употребления одного и того же слова, т.е. какие различия
между такими случаями совместимы и какие, напротив,
несовместимы с тождеством слова. <…>
Что касается лексических разновидностей слова, то для того,
чтобы эти разновидности представляли собой варианты одного и того
же слова, необходимо:
Во-первых, чтобы, различаясь, они имели общую корневую
часть, а следовательно – материально, в их звуковой оболочке
выраженную лексико-семантическую общность.
6
Во-вторых, чтобы, вместе с тем, не было соответствия между
материальными, звуковыми различиями и различиями лексикосемантическими, т.е. чтобы первые не выражали последних.
Из сказанного в пункте первом следует также, что различие
между вариантами слова как в звуковой оболочке, так и в лексикосемантическом ядре может быть только частичным (поскольку и в
той, и в другой стороне должна быть общность). <…>
Таким образом, в вариантах слова мы находим материально, в
звуках объективированную, выраженную лексико-семантическую
общность либо при внешне не выраженном лексико-семантическом
различии, либо при внешнем различии, не выражающем никакой
лексико-семантической дифференциации. Именно благодаря такому
соотношению между общностью и различиями единство
оказывается преобладающим над разностью – и данные
лексические разновидности выступают как варианты одного слова.
<…>
Слово, как известно, имеет не только звуковую оболочку и
определенное значение или значения, оно имеет также и ту или
другую стилистическую характеристику, или, как говорят, окраску.
Различие между языковыми образованиями в их стилистической
характеристике не делает их разными словами. Таким образом,
стилистически могут различаться не только слова, но и отдельные
варианты одного и того же слова. Это непосредственно
определяется самим существом взаимоотношений между разными
моментами в слове.
Эмоционально-экспрессивные, стилистические моменты, как бы
они порою ни привлекали к себе внимания, не могут быть поставлены
наравне
с
моментами
собственно
семантическими,
интеллектуальными, относящимися к выражению именно мыслей и
обмену мыслями и являющимися наиболее специфическими для
языка. Поэтому различие или тождество значения, естественно,
трактуется обществом совершенно иначе, чем различие или
тождество стилистической характеристики. <…>
7
Дмитрий Николаевич ШМЕЛЕВ (1926-1993) – крупнейший
российский языковед, с 1984 года член-корреспондент Академии наук
СССР, с 1987 – действительный член Академии наук СССР.
Основные труды Дмитрия Николаевича посвящены русской
лексикологии, синтаксису, общей семантике, истории русского
языка. Он автор более ста научных работ. Вот несколько наиболее
известных из них: «Очерки по семасиологии русского языка» (1964),
«Проблемы семантического анализа лексики» (1973), «Слово и образ»
(1964), «Русский язык в его функциональных разновидностях» (1977).
Студентам-филологам Д.Н. Шмелев известен прежде всего по
учебнику «Современный русский язык. Лексика». Изданный в 1977
году, он не потерял актуальность и в наши дни, несмотря на то, что
именно в области лексикологии за последние тридцать лет
произошли наибольшие изменения.
В течение последних двадцати с лишним лет своей жизни Д.Н.
Шмелев руководил отделом современного русского языка в
одноименном академическом институте. В память о Дмитрии
Николаевиче в Институте русского языка проходят ежегодные
Шмелевские чтения.
Шмелёв Д. Н. Проблемы семантического анализа лексики. –
М., 1973. – С. 53-62.
1. Никто не сомневается в том, что единицей лексики
(соответственно: лексикологии) является слово; но как только речь
заходит об определении этой единицы, многое сразу же становится
сомнительным и спорным.
Это обусловлено несколькими причинами.
В слове перекрещиваются самые различные лингвистические
интересы: фонетические, морфологические, лексикологические,
синтаксические, социо- и этнолингвистические, не говоря уже о слове
как объекте логики, психологии, философии, а в наше время также и
общей семиотики, теории информации и т. д. А это делает
возможным (и оправданным) определение слова с разных сторон. В
то же время учет всех разнообразных аспектов слова, который сам по
себе очень важен, вряд ли может быть осуществлен при
формулировке его определения.
Слово является той единицей языка, которая наиболее
непосредственно воспринимается и выделяется самими говорящими.
8
У каждого носителя языка (в том числе и лингвиста) есть какое-то
несформулированное представление о слове. Понятно, что научная
дефиниция не может полностью соответствовать данному
представлению. Но такое несоответствие до сих пор оказывалось не в
пользу последней.
Трудность
сформулировать
удовлетворительное
лингвистическое определение слова была причиной тому, что
некоторым лингвистам казалось целесообразным вообще не
рассматривать слово как единицу лингвистического анализа.
2. Отказу от понятия слова как лингвистического понятия,
безусловно, препятствует реальность слова как единицы самого
языка. Э. Сэпир писал, что «переходные случаи, как бы они ни были
головоломны, все же не в состоянии подорвать принцип
психологической реальности слова. Языковой опыт, будь он выражен
в стандартизованной писаной форме или же засвидетельствован в
каждодневном употреблении, непререкаемо показывает, что по
общему правилу не бывает ни малейшей трудности осознать слово
как
психологически
нечто
реальное.
Неопровержимым
доказательством этого может служить хотя бы тот факт, что у
наивного индейца, совершенно непривычного к понятию
написанного слова, никогда не чувствуется серьезного затруднения
при диктовке ученому лингвисту текста на родном языке слово за
словом… » [1] .
Ф. де Соссюр отмечал: «С практической точки зрения
любопытно было бы начать с единиц языка, определить их и
классифицировать в меру их разнообразия. Надо было бы выяснить,
на чем основывается разделение на слова, ибо слово, несмотря на
трудность определить это понятие, есть единица, неотступно
представляющаяся нашему уму, нечто центральное во всем
механизме языка, – но одной этой темы достаточное для заполнения
целого тома» [2] .
Но именно центральное положение слова в механизме языка,
как это ни парадоксально с первого взгляда, и делает его определение
столь трудным, так как, благодаря такому положению, слово является
своего рода средоточием самых разнообразных и разнородных
признаков, которые неодинаково отграничивают его от других
единиц языка. Естественно, что определения, учитывающие одни из
9
этих признаков, оказываются не вполне совместимыми с
определениями, основанными на других признаках. А поскольку в
языке к тому же существуют, как это хорошо известно,
«переходные», «промежуточные» явления, то границы слова,
устанавливаемые тем или иным определением, действительно, часто
оказываются не вполне определенными.
«Создано много определений слова, – отмечает М. В. Панов, –
они разнообразны, но у всех есть одна общая особенность: эти
определения требуют по самому существу своему небольшого
дополнения в скобках:
Слово – это то, что называет (но иногда слово и не называет: ах,
за, бы).
Слово – это то, что передает понятие (а иногда и не передает:
это Сидор Павлович).
Слово – то, что легко выделяется в предложении (иногда не
очень, о чем говорят частые ошибки малограмотных: аунего изавтра
временито можетбыть ненайдется).
Слово — то, что имеет определенные фонетические признаки
(увы, иногда их и нет).
И т. д. и т. д. Все определения, очевидно, улавливают только
отдельные, причем обычно даже не самые существенные стороны
слова» [3] .
3. Другие исследователи приходят к выводу, что в определении
слова необходимо отразить если не все разнообразные признаки, то
по крайней мере все наиболее существенные, которые только в
совокупности способны охарактеризовать данную единицу языка.
Такой точки зрения придерживается, например, Н. М. Шанский.
«Основными признаками слова как лингвистической единицы в
целом (во всей своей совокупности свойственными лишь
классическим словам), – по мнению Н. М. Шанского, – являются
следующие: 1) фонетическая оформленность, 2) семантическая
валентность, 3) непроницаемость, 4) недвуударность, 5) лексикограмматическая отнесенность, 6) постоянство звучания и значения,
7) воспроизводимость, 8) цельность и единооформленность,
9)
преимущественное
употребление
в
сочетаниях
слов,
10) изолируемость, 11) номинативность, 12) фразеологичность» [4].
Тут же Н. М. Шанский выделяет из этих «основных признаков» еще и
10
«предельный минимум признаков, характерных для слова», в
который входят: «фонетическая оформленность, семантическая
валентность, недвуударность, лексико-грамматическая отнесенность
и непроницаемость». «Рабочее определение» слова дается в такой
формулировке: «Слово — это лингвистическая единица, имеющая
(если она не безударна) в своей исходной форме одно основное
ударение и обладающая значением, лексико-грамматической
отнесенностью и непроницаемостью» [5]. Недостатки этого
определения очевидны: в него включено вторичное по отношению к
понятию самого слова указание на его «исходную форму», а также
ссылка на «лексическую отнесенность», вносящая в определение
элемент «порочного круга». Тем не менее мысль о том, что
адекватное определение слова невозможно на основании одного
признака, как и о том, что «различные слова могут быть словами в
разной степени» [6] (хотя такая формулировка, по-видимому, не
вполне удачна), не кажется неправильной.
В то же время ряду исследователей представляется наиболее
целесообразным дать определение слова («слова вообще») на
основании некоторых однородных критериев.
К слову как звуковой последовательности, но учитывая
одновременно его выделимость и целостность, подходит и
П. С. Кузнецов. Он дает определение слову как «единице речи».
«Единицу языка, соответствующую слову как единице речи, обычно
называют «лексемой». Формальное определение понятия лексемы
также очень важно для языкознания, однако оно должно быть
построено, пользуясь уже полученным определением слова как
единицы речи» [7]. Самостоятельное слово определяется
П. С. Кузнецовым так: 1. «Звуковая последовательность, могущая
быть ограниченной паузами любой длины, есть звуковая
последовательность, которая содержит по крайней мере одно
самостоятельное слово»; 2. «Звуковая последовательность,
определенная указанным выше способом, внутрь которой не может
быть вставлена другая звуковая последовательность, определенная
таким же способом, и есть отдельное самостоятельное слово».
Служебное слово определяется на основе только что полученных
определений: «Звуковая последовательность, которая не является ни
отдельным самостоятельным словом, ни частью отдельного
11
самостоятельного слова, есть служебное слово» [8]. Таким образом,
самостоятельное
слово
определяется
–
как
звуковая
последовательность, могущая быть ограниченной паузами любой
длины и внутрь которой не может быть вставлена другая звуковая
последовательность, определенная таким же способом; служебное же
слово получает негативную характеристику.
Привлекательность «формальных» определений слова (из
которых
наиболее
удачным
представляется
определение
П. С. Кузнецова) состоит в том, что в них используются объективные
языковые показатели, что они основаны на «языковой материи»,
которая наиболее доступна непосредственному наблюдению, а
заключения о ней – прямой экспериментальной проверке. Но все эти
определения являются, конечно, по существу не определением
«единицы, неотступно представляющейся нашему уму», о которой
говорит Ф. де Соссюр, а всего лишь правилами выделения того, что
мы должны (согласно данному определению) считать «словом».
Поэтому поиски еще каких-то признаков слова по-прежнему
остаются актуальными.
4. Интересной и, как кажется, во многом убедительной
представляется точка зрения А. И. Смирницкого, также стремящегося
дать определение слова, основываясь главным образом на одном его
признаке. Определяющим признаком слова А.И. Смирницкий считает
грамматическую оформленность. Он пишет: «Проблема отдельности
слова расчленяется на два основных вопроса: а) вопрос выделимости
слова, представляющий собой вместе с тем вопрос о различии между
словом и частью слова (компонентом сложного слова, основой,
суффиксом и пр.) и б) вопрос цельности слова, являющийся вместе с
тем вопросом о различии между словом и словосочетанием» [9].
Говоря о выделимости слова, он устанавливает, наряду с
непосредственной выделимостью слова, «косвенную, остаточную,
или отрицательную», выделимость слова, т. е. выделимость слова
«вследствие прямой, положительной выделимости соединяемых с
ним слов» [10]. А. И. Смирницкий отмечает, что «если в каком-либо
языковом образовании АВ единица А (или В) есть часть слова, то и
единица В (или А) также есть часть слова, и, напротив, если А (или
В) есть слово, то и В (или А) есть по меньшей мере слово (т. е. либо
слово, либо более сложное образование – эквивалент слова:
12
фразеологическая единица или даже свободное словосочетание, но
никак не часть слова)» [11].
Приведенное рассуждение представляется вполне логичным, но
только именно по отношению к комплексу АВ. Как кажется, из него
нельзя делать вывод, что В (или А) являются отдельным словом или
частью слова и во всех других случаях. Так, например, из того факта,
что -шел (В) является частью слова в сочетании пошел (АВ) (так как
А, т. е. по-, есть часть слова), нельзя, очевидно, заключать, что В
является частью слова во всех случаях употребления этого звукового
комплекса.
В отличие от словосочетаний (как свободных, так и
фразеологически
связанных)
слово
характеризуется
«цельнооформленностью», которая представляет собою «наиболее
существенный и сам по себе достаточный признак, отличающий
сложное слово от словосочетания» [12]; идиоматичность,
невыводимость значения целого из значения составляющих его
частей, может сопутствовать цельнооформленности (в сложных
словах), но может и выступать в «раздельнооформленных
образованиях».
Существенным
признаком
словосочетания,
признаком, отличающим его от слова, признается именно его
«раздельнооформленность».
Рассматривая взаимоотношение между сложным словом,
фразеологической единицей и словосочетанием, А. И. Смирницкий
указывает, что «признаки цельнооформленности и идиоматичности
взаимно
пересекаются
–
сложные
слова
могут
быть
«идиоматичными» (прямоугольник, пароход, железнодорожный и
т. п.) и «неидиоматичными» (седобородый, черноглазый и т. п.); в
свою очередь «раздельнооформленные образования» разделяются на
«идиоматичные» (фразеологические единицы) и «неидиоматичные»
(свободные, «классические» словосочетания). Так, идиоматичными
являются такие словосочетания, как дом отдыха, общественный
деятель, железная дорога, неидиоматичными – седая борода,
длинная борода, человек с бородой [13].
5. Как видим, критерий идиоматичности при определении слова
играет для А. И. Смирницкого дополнительную роль.
13
Этот критерий признан решающим (достаточным для
отграничения слова от других единиц) в цитированной выше статье
М. В. Панова.
М. В. Панов считает, что «при определении слова через
грамматическую форму мы упускаем специфику лексики; лексику
определяем как нечто не лексическое, слово определяем через часть
слова – притом через лексически как раз менее всего характерную
часть (через аффикс)» [14].
Слову дается такое определение: слова – «это смысловые
единства, части которых не составляют свободного сочетания» [15].
Автор
допускает
разную
степень
идиоматичности
(«фразеологичности»): «Все, что отвечает этому требованию, есть (в
той или иной степени) слово» [16]. И дальше: «… во многих
фразеологических сочетаниях (железная дорога, дом отдыха) на
раздельность указывают и грамматические признаки. Они спорят с
главными, решающими признаками слова. Однако те единицы, в
которых основные признаки слова не в ладу со второстепенными,
составляют полосу переходных случаев от слова к неслову…
Переходные случаи такого рода должны быть: они есть в любой
области языка. Если сказанное верно, т. е. если сочетание не видно ни
зги и пр. – слово, хотя и занимающее переходные области к несловам,
то, кроме ранее сделанного вывода: слово – то, что фразеологично, –
следует сделать и иной: то, что фразеологично – слово» [17].
6. Рассмотрение точек зрения А. И. Смирницкого и
М. В. Панова на критерии слова приводит к выводу, что оба критерия
неизбежно дополняют друг друга: один учитывает форму выражения
единицы, другой форму ее содержания. Нет никаких оснований
сожалеть о разнородности этих критериев: сама определяемая
единица является двусторонней единицей, ее двусторонний характер
и должен быть отражен в определении, – следовательно, определение
как раз должно быть построено на разнородных критериях.
Соображения А. И. Смирницкого требуют двух дополнений.
Во-первых, грамматическую оформленность нужно понимать
более широко, чем просто морфологическую оформленность. В
понятие грамматической оформленности слова входит также его
синтаксическая характеристика. То, что эта характеристика не
предопределена лексическим содержанием, показывает, в частности,
14
такие наблюдения: «В некоторых случаях, – замечает Т. В. Булыгина, –
элементарный знак в самом себе несет указание на отношение к
другим элементам высказывания (так, например, русск. вчера или
завтра содержат соответственно не только идею «вчерашности» или
«завтрашности», но и указание на то, что данный знак является
обозначением времени действия, т. е. несет адвербиальную функцию;
русск. там помимо идеи «тамошности», содержит указание на то, что
данный знак играет роль «обстоятельства места» и т. п.)» [18].
Вообще морфологическая оформленность слова неразрывно связана с
его синтаксической функцией и в целом подчинена ей. Отсутствие
внешних показателей этой оформленности в свою очередь
предопределяется синтаксической функцией слова. Поэтому-то во
многих определениях слова и подчеркивается именно его
синтаксическая самостоятельность, его роль в предложении [19].
Во-вторых, критерии грамматической и фонетической
оформленности слова вряд ли целесообразно рассматривать
независимо при определении слова, так как они решающим образом
дополняют друг друга. М. В. Панов, безусловно, прав, когда он
говорит, что есть служебные слова, которые вносят грамматическую
оформленность в другие слова; в этом смысле они, действительно,
являются фактором грамматической оформленности другого слова,
наряду с аффиксами. Но они не являются в том же смысле, что
аффиксы, факторами фонетической оформленности слова. Это и
позволяет не считать их частью данного слова. А их
«отъединяемость» в потоке речи позволяет считать их также словами,
хотя и другого «сорта». Если учесть, что критерии
А. И. Смирницкого и П. С. Кузнецова во многом однотипны
(невозможность вставить в слово другое слово; «остаточная»
выделимость служебных слов), хотя эти исследователи исходят из
разных уровней «оформленности» слова, можно признать, что
фонетическое и грамматическое в целом характеризует слово с одной
и той же стороны. Иначе и быть не может, так как и то и другое
является формой по отношению к лексическому содержанию слова,
хотя, разумеется, это формы разных уровней.
7. Каждая единица языка определяется прежде всего ее
основной функцией. Функция слова определяется в ряду: фонема
(смыслоразличительная функция), слово (номинативная функция),
15
предложение (коммуникативная функция). Таким образом, слово
является номинативной единицей, единицей наименования.
Каждая значимая единица языка представляет собой
двустороннюю единицу. Формой слова является одновременно его
звуковое выражение и грамматическая структура, содержанием – его
лексическое значение.
Выделимость слова дает возможность говорить о его
цельнооформленности
(фонетической
и
грамматической),
непредсказуемость значения (немотивированность или неполная
мотивированность) – о его идиоматичности.
Сказанное дает основания так сформулировать наше понимание
того, что такое слово: слово – это единица наименования,
характеризующаяся цельнооформленностью (фонетической и
грамматической) и идиоматичностью.
8. В языке существуют центральные и периферийные, четко
отграниченные друг от друга и промежуточные явления. Между
двусторонними единицами различных «ярусов» нет непреодолимых
границ.
В этом существенная черта языковой стратификации.
Между фонемой и морфемой (т. е. односторонней единицей и
«ближайшей» к ней двусторонней единицей) – непреодолимая
пропасть. Фонема может сама по себе представлять морфему,
морфема может состоять из одной фонемы, но такой ситуации, чтобы
перед нами было что-то среднее, – то ли морфема, то ли фонема –
быть не может.
Однако между морфемой (частью слова) и словом, между
словом и словосочетанием – «открытая граница». Этим отчасти и
обусловлены расхождения в определениях слова, построенных на
основе различных признаков.
Существование таких единиц, которые находятся на границе
слова и морфемы, на границе слова и словосочетания – несомненный
факт самого языка. Любопытно, что многими исследователями этот
факт одновременно и признается и используется как довод против тех
или иных критикуемых определений слова. Указывается, например,
на то, что отдельные местоимения можно разбить предлогом: никто,
ничто, некого, никого, никому и т. д., но – не у кого, ни у кого, ни к
кому, ни с кем и т. д. Следует вопрос: как же их расценивать? Как
16
расценивать некоторые частицы? Ср.: кто-нибудь, кто-либо, кое-кто,
у кого-нибудь, к кому-нибудь, кое у кого, кое к кому. Как расценивать
сцепления, вроде почти что, пока что и т. п.?
9. Согласно распространенному мнению, границы слова будут
по-разному сдвигаться в разные стороны в зависимости от того, какие
признаки слова будут признаны решающими. Приведенные примеры
показывают, что многие из так называемых промежуточных случаев
не поддаются вполне однозначной интерпретации и при попытках
применить единый критерий для определения слова: зона
«неопределенности» в общих своих очертаниях остается той же.
Меняется лишь оценка отдельных явлений.
[1] Э. Сэпир. Язык. М. – Л., 1934, стр. 27. – Ср. у М. В. Панова:
«С каким упорством и трудом обучают детей морфологическому
анализу, а словесному не учат – это дается без всякой науки. В
бытовом разговорном языке нет ни слова предложение (в
грамматическом его значении), ни тем более слова морфема.
Попросите человека, не знающего школьной премудрости, сказать
какое-нибудь предложение – он не поймет вас. На просьбу же сказать
какое-нибудь слово отзовется всякий. Такая простая и ясная вещь:
слово. Но она же оказывается самой трудной, неясной, загадочной».
(М. В. Панов. О слове как единице языка. «Уч. зап. МГПИ им. В. П.
Потемкина», 1956, т. 51, стр. 129).
[2] Ф. де Соссюр. Курс общей лингвистики. М., 1933, стр. 11.
[3] М. В. Панов. О слове как единице языка, стр. 129-130.
[4] Н. М. Шанский. Лексикология современного русского языка.
М., 1964, стр. 10.
[5] Там же, стр. 31.
[6] Там же, стр. 9.
[7] П. С. Кузнецов. Опыт формального определения слова. –
ВЯ, 1964, № 5, стр. 75.
[8] Там же, стр. 76-77. – Ср.: А. М. Пешковский. Понятие
отдельного слова. – В кн.: А. М. Пешковский. Сб. статей. М., 1925,
стр. 36-37.
[9] А. И. Смирницкий. Указ. соч., стр. 187.
[10] Там же, стр. 193.
[11] Там же, стр. 192-193.
17
[12] А. И. Смирницкий. Указ. соч., стр. 202.
[13] Там же, стр. 200; см. также: А. И. Смирницкий и О. С.
Ахманова. Образования типа stone wall, speech sound в английском
языке. «Доклады и сообщения Ин-та языкознания АН СССР», 1952,
вып. II, стр. 99-103.
[14] М. В. Панов. Указ. соч., стр. 137.
[15] Там же, стр. 146.
[16] Там же.
[17] Там же, стр. 163.
[18] Т. В. Булыгина. Морфологическая структура слова в
современном литовском литературном языке. «Морфологическая
структура слова в индоевропейских языках». М., 1970, стр. 8.
[19] Одним из последних по времени определений слова, в
котором синтаксический момент выдвинут на первый план, является
определение, данное в «Словаре лингвистических терминов» (М.,
1966) О. С. Ахмановой: «Предельная составляющая предложения,
способная непосредственно соотноситься с предметом мысли как
обобщенным
отражением
данного
участка
(«кусочка»)
действительности и направляться (указывать) на эту последнюю… »
(стр. 422).
Виктор Владимирович ВИНОГРАДОВ (1895 – 1969).
Портрет В.В. Виноградова украшает практически каждую
кафедру русского языка, а имя его известно даже самым нерадивым
студентам-филологам.
Вклад В.В. Виноградова в лексикологию трудно переоценить. «Он
был одним из составителей первого научного Толкового словаря
русского языка под редакцией Д.Н. Ушакова, одним из редакторов
академических словарей русского литературного языка, руководил
работой по составлению Словаря языка А.С. Пушкина.
Виноградовские классификации типов лексических значений слова и
видов фразеологических единиц до сих пор широко используются в
вузовском преподавании и в исследовательской работе. Его перу
принадлежит множество этюдов по истории отдельных слов и
групп слов, собрание которых составляет увлекательнейшую книгу,
значительную не только для истории русского языка, но и для
истории русской культуры» (Е.А. Земская. Энциклопедический
словарь юного филолога).
18
Однако научные интересы Виноградова не ограничивались
лексикологией и фразеологией. Ему принадлежит заслуга создания
двух лингвистических наук – истории русского литературного языка
и науки о языке художественной литературы. Его монографии
«Язык Пушкина» (1935), «Язык Гоголя» (1936), «Стиль Пушкина»
(1941), «Стиль прозы Лермонтова» (1941) представляют огромный
интерес для самой широкой аудитории. А труд «Русский язык.
Грамматическое учение о слове» (удостоенный в 1951 году
Государственной премии) стал настольной книгой для каждого
лингвиста.
Вместе с тем В.В. Виноградов был создателем и главным
редактором (1952 – 1969) лингвистического журнала «Вопросы
языкознания»; с 1950 по 1954 год директором Института
языкознания АН СССР, а с 1958 по 1968 – Института русского
языка АН СССР. В настоящее время Институт русского языка РАН
носит имя В.В. Виноградова.
В.В. Виноградов. Основные типы лексических значений слова
//Лексикология и лексикография: Избранные труды. – М., 1977).
I
Проблема значения слова, проблема смысловой стороны слов и
выражений чрезвычайно существенна для <…> языкознания. От
правильного решения этой проблемы во многом зависит понимание
объема, предмета и задач семантики и семасиологии в общей системе
науки о языке. Изучение закономерностей развития словарного
состава языка также невозможно без глубокого проникновения в
существо исторических изменений значений слов. <…> Выяснение
сущности значения слова, анализ качественных изменений в
структуре значений слова – в их историческом движении, - является
одной из основных задач лексикологии. Определение или толкование
значений слов – главная цель составления словарей, прямой объект
лексикографии.
Одним из путей подхода к решению сложных вопросов,
связанных с изучением слова и его значения, с исследованием
законов изменений значений слов, является выяснение разных типов
и видов лексических значений слова и способов или форм их связи в
смысловой структуре слова.
19
<…> Слово является не только названием предмета или
предметов, но и выражением значения, а иногда и целой системы
значений. В одном и том же значении обобщается и объединяется
общественное понимание разных предметов и явлений, действий,
качеств. <…>
Между рядами предметов, действий, качеств, обозначаемых
словами, существуют разнообразные взаимодействия и соотношения.
Предмет, названный словом, может оказаться звеном разных
функциональных
рядов,
разных
сторон
действительности,
включенных в общую широкую картину жизни. Слово помогает
осмыслить и обобщить эти отношения. Все это находит отражение в
развитии значений слова в языке того или иного исторического
периода. <…>
<…> формирование и создание нового понятия или нового
понимания предмета осуществляется на базе имеющегося языкового
материала. Это понимание, воплощаясь в значение слова, становится
элементом смысловой структуры данного языка в целом.
Всякий раз, когда новое значение включается в лексическую
систему языка, оно вступает в связь и во взаимоотношение с другими
элементами сложной и разветвленной структуры языка. Только на
фоне лексико-семантической системы языка, только в связи с ней
определяются границы слова как сложной и вместе с тем целостной
языковой единицы, объединяющей в себе ряд форм, значений и
употреблений.
При отношении к слову только как к названию нельзя
установить принципиальной разницы между разными значениями
одного и того же слова и между разными словами-омонимами.
Значение слова определяется не только соответствием его тому
понятию, которое выражается с помощью этого слова <…>; оно
зависит от свойств той части речи, той грамматической категории, к
которой принадлежит слово, от общественно осознанных и
отстоявшихся контекстов его употребления, от конкретных
лексических связей его с другими словами, обусловленных
присущими данному языку законами сочетания словесных значений,
от семантического соотношения этого слова с синонимами и вообще
с близкими по значениям и оттенкам словами, от экспрессивной и
стилистической окраски слова.
20
<…>
III
<…> Под лексическим значением слова обычно разумеют его
предметно-вещественное содержание, оформленное по законам
грамматики данного языка и являющееся элементом общей
семантической системы словаря этого языка.
<…> Наблюдения над способами объединения разных значений
в слове, а также над закономерностями словоупотребления приводят
к выводу, что не все значения слов однородны или однотипны, что
есть качественные различия в структуре разных видов лексических
значений. <…>
В системе значений, выражаемой словарным составом языка,
легче всего выделяются значения прямые, номинативные, как бы
непосредственно направленные на «предметы», явления, действия и
качества действительности (включая сюда и внутреннюю жизнь
человека) и отражающие их общественное понимание. Номинативное
значение слова – опора и общественно осознанный фундамент всех
других его значений и применений.
Основные номинативные значения слов … очень устойчивы.
Эти значения можно назвать свободными, хотя их свобода
обусловлена
социально-исторически
и
предметно-логически.
Функционирование этих значений слов обычно не ограничено и не
связано узкими рамками тесных фразеологических сочетаний. В
основном, круг употребления номинативного значения слова, круг
его связей соответствует связям и отношениям самих предметов,
процессов, явлений действительного мира.
У слова может быть несколько свободных значений. <…>
Однако по отношению к основному номинативному значению
все другие значения этого рода в слове являются производными. Эту
производность вторичных номинативных значений нельзя смешивать
с метафоричностью и образностью. В той мере, в какой эти значения
не отрываются от основного, они понимаются соотносительно с ним
и могут быть названы номинативно-производными значениями.
Часто они бывают уже, теснее, специализированнее, чем основное
номинативное значение слова. Таково, например, у слова капля –
капли номинативно-производное значение ‘жидкое лекарство,
21
принимаемое по числу капель’. Оно свойственно формам
множественного числа – капли. <…>
Два или больше свободных номинативных значения могут
совмещаться в одном слове лишь в том случае, если одно или два из
них являются производными от основного (по крайней мере,
понимаются как такие в данный период развития языка). Если же
такой связи между значениями нет, то мы имеем дело уже с двумя
омонимами. <…>
<…> Необходимо обратить внимание еще на то обстоятельство,
что свободные номинативные значения, за исключением значений
терминологических, препарированных, могут быть опорными или
исходными пунктами синонимических рядов.
У многих слов <…> есть стилистические синонимы в разных
пластах или слоях лексики. Значительная часть этих синонимов
лишена прямого, свободного номинативного значения. Подобные
синонимы выражают свое основное значение не непосредственно, а
через то семантически-основное или опорное слово, которое является
базой соответствующего синонимического ряда и номинативное
значение которого непосредственно направлено на действительность.
Например, глагол облечь является книжно-торжественным
синонимом слова одеть и употребляется прежде всего для
выражения значения одеть в соответствующем стилистическом
контексте. Его основное значение не свободно-номинативное и не
производно-номинативное,
а
экспрессивно-стилистическое,
опосредованное его отношением к глаголу одеть. <…>
<…> На основе экспрессивно-синонимического значения могут
развиваться другие, но только фразеологически связанные значения и
употребления слова (ср. облечь властью, доверием, полномочиями и
совсем изолированно: облечь тайной).
<…> Своеобразие экспрессивно-синонимических значений
многих слов определяется характером и видами их соотношений с
номинативными
значениями
опорных,
исходных
слов
соответствующего
синонимического
ряда.
Между
тем
фразеологически связанные значения слов вообще не могут служить
базой, основой синонимического ряда. <…>
IV
22
<…> Многие слова в современной языковой системе вообще не
имеют прямых номинативных значений. Они существуют лишь в
составе немногочисленных фразеологических сочетаний. Их
значение выделяется из этих сочетаний чаще всего путем
подстановок синонимов. <…>
Таким образом, многие слова или отдельные значения многих
слов … ограничены в своих связях. Эти значения могут проявляться
лишь в сочетании со строго определенными словами, т.е. в узкой
сфере семантических отношений. <…>
Фразеологически связанное значение лишено глубокого и
устойчивого понятийного центра. Общее предметно-логическое ядро
не выступает в нем так рельефно, как в свободном значении. Оно не
вытекает ни из функций составляющих слово значимых частей (если
это слово производное), ни из отношений этого слова к реальной
действительности. Значение этого рода – «рассеянное»: оно склонно
дробиться
на
ряд
оттенков,
связанных
с
отдельными
фразеологическими сочетаниями.
Например, глагол отрасти, хотя и определяется в толковых
словарях общей формулой «достигнуть в росте каких-нибудь
размеров», обычно применяется лишь по отношению к волосам, усам,
бороде, ногтям. В других случаях говорится вырасти. <…>
VI
Кроме качественных различий между значениями свободными и
значениями фразеологически связанными, несвободными, в
лексической системе русского языка очень рельефно выступают
специфические особенности значений, осуществление которых
обусловлено синтаксически. <…>
Своеобразный тип значений синтаксически обусловленного
характера формируется в словах, за которыми закрепляется строго
определенная функция в составе предложения. Функциональносинтаксически ограниченное значение качественно отличается от
всех других типов значений тем, что синтаксические свойства слова
как члена предложения здесь как бы включены в его семантическую
характеристику. Например, ср. в разговорной речи слово молодец при
выражении похвалы, одобрения в функции сказуемого: Она у нас
молодец. <…>
23
<…> Предикативно-характеризующее значение у имени
существительного может реализоваться в сказуемом или в составе
сказуемого, в обращении, в обособленном определении и
приложении.
<…> Синтаксически ограниченное значение слова с
семантической точки зрения часто представляет собой результат
образно-типического обобщения какого-нибудь общественного
явления, характера, каких-нибудь свойств личности и является
народным выражением их оценки, их характеристики. <…>
Есть слова, которым присуще только функциональносинтаксическое значение. Например, слово загляденье. <…>
Начиная с XIX в., слово загляденье обозначает все то, на что
можно заглядеться, чем можно залюбоваться; в этом значении оно
употребляется только в функции сказуемого; черты имени
существительного в нем стираются, падежные формы ему уже не
свойственны. <…>
Функционально-синтаксически
ограниченные
значения
свойственны
главным
образом
именам
существительным,
прилагательным (особенно их кратким формам), а также наречиям,
которые переходят в этих условиях в категорию состояния.
<…>
VII
Гораздо более сложной … является сфера значений
конструктивно организованных или конструктивно обусловленных.
Многие лексические значения слов неотделимы от строго
определенных форм сочетаемости этих слов с другими словами. <…>
Дело в том, что структура некоторых типов словосочетания
обусловлена принадлежностью их грамматически господствующего
члена к тому или иному семантическому классу или разряду слов,
имеющих однотипную конструкцию. Например, немногочисленный
ряд глаголов внутреннего состояния, эмоционального и волевого
переживания – плакаться, сетовать, жаловаться и некоторые
другие – выражают свое значение обычно в сочетании с предлогом на
и формой винительного падежа существительного, обозначающего
объект соответствующего состояния или переживания.
Конструктивно обусловленное значение характеризуется
предметно-смысловой неполнотой его раскрытия в формах самого
24
слова: полностью оно реализуется лишь в свойственной ему
синтаксической конструкции – в сочетании с другими словами,
количество и состав которых могут быть ничем не ограничены.
Возможная неограниченность связей с другими словами в рамках
строго определенной синтаксической конструкции является
существенным признаком конструктивно обусловленного значения.
И этим признаком оно резко отличается от значения фразеологически
связанного, для которого типична замкнутость, ограниченность
возможных сочетаний с другими словами…
Разграничение основных типов или видов лексических значений
слов помогает установить ясную перспективу в семантической
характеристике слов и содействует правильному определению
омонимов и синонимов в лексической системе языка. Разные виды
значений слов по-разному служат отражению и закреплению в языке
успехов познавательной деятельности народа.
Шмелев Д.Н. О переносных значениях слов (Русская речь. 1978.
№ 3).
Разграничение многозначности и омонимии представляет собой не
только теоретическую проблему, но имеет и существенное
практическое значение. Любая фиксация лексического материала
(прежде всего в словарях) требует распределения значений слов, а
для этого необходимо предварительно решить, когда перед нами одно
слово с несколькими значениями, а когда эти значения должны быть
отнесены к разным словам.
В общем плане ответить на этот вопрос можно достаточно
определенно. Если между лексическими значениями, выражаемыми
один звуковым комплексом, существует определенная смысловая
связь, которая непосредственно ощущается говорящими, мы имеем
дело с многозначным словом. В случае же, когда между значениями
нет никакой связи и они не имеют каких-либо общих элементов
смысла, речь должна идти об омонимии.
Однако во многих случаях решение вопроса о том, следует ли те
или иные значения рассматривать как значения одного слова или же
25
как значения слов-омонимов, вызывает у лингвистов сомнения и
разногласия. Об этом свидетельствуют хотя бы данные современных
толковых словарей русского языка, в которых значения целого ряда
слов трактуются в этом отношении по-разному. Причина таких
расхождений заключается прежде всего в том, что сама связь между
значениями может иметь различный характер. Поскольку одним из
основных
источников
омонимии
признается
«распад»,
«расщепление» многозначности, то нет оснований ожидать, что перед
нами не будет промежуточных случаев, то есть возможно, что разрыв
между значениями слова в данный период развития языка только
лишь намечается или не осуществился полностью.
Вместе с тем и связь между значениями слова (когда она
безусловна) может иметь различный характер, и это дает основание
выделить различные типы и виды многозначности. На краткой
характеристике одного из них мы и остановимся.
Разграничение явлений многозначности и омонимии основано на
понятии смысловой связи в значениях многозначных слов (и
отсутствия таковой в значениях слов-омонимов). Между тем при
обращении к конкретному материалу толковых словарей неизбежно
встает вопрос, как же расценивать, исходя из этого критерия, многие
значения, выделенные в словарях с пометой «переносные», но в
толкованиях которых не содержится ничего общего с толкованиями
предшествующих им, то есть основных, значений тех же слов.
Например:
Деревянный 1. Сделанный из дерева. 2. перен. Лишенный
естественной подвижности, маловыразительный, бесчувственный;
Кислый. 1. Обладающий своеобразным острым вкусом (например,
вкусом лимона, уксуса). Закисший вследствие брожения. 3. перен.
Уныло-тоскливый, выражающий неудовольствие, без всякого
подъема, воодушевления; Гроза. 1. Атмосферное явление – бурное
ненастье с громом и молнией. 2. перен. О ком-, чем-н., наводящем
ужас, внушающем сильный страх; … Таять. 1. Обращаться в жидкое
состояние под влиянием тепла. 2. перен. Исчезать, постепенно
сокращаясь, прекращаясь. 3. перен. Приходить в умиленное, томное
состояние (шутл. и ирон.) [толкования даны по «Словарю русского
языка» С.И. Ожегова. 9-е изд. М., 1972].
26
То, что во всех этих примерах значения, выделенные как
«переносные», как-то связаны с основными значениями
соответствующих слов, кажется несомненным. Более того, помета
«переносное»
недвусмысленно
указывает
на
известную
несамостоятельность, их зависимость от тех значений, которые
представлены первыми в приведенных словарных статьях. Это,
конечно, соответствует и непосредственному восприятию, языковому
сознанию носителей языка. Выделение этих значений как значений
отдельных слов-омонимов вряд ли показалось бы естественным. В то
же время никаких общих семантических признаков, которые
связывали бы переносные значения с основными, в приведенных
толкованиях не отмечено. … Однако связь есть, и основана она на
ассоциациях, обусловленных представлением о самих предметах,
называемых словом.
В зависимости от различных условий одни и те же предметы и
явления действительности могут вызывать у говорящих самые
разнообразные ассоциации. Когда эти ассоциации оказываются
индивидуальными, они влияют только на восприятие и употребление
соответствующего наименования данным отдельным лицом. Но они
могут быть и более общими, в значительной мере устойчивыми,
предопределенными социальным опытом коллектива. В таком случае
они так или иначе сказываются на семантике, экспрессивной и
стилистической окраске, сочетаемости соответствующего слова с
другими словами. Именно такого рода устойчивыми ассоциациями
определяются возможности переносного употребления слова. Когда
употребление слова в переносном значении оказывается достаточно
устойчивым, обычно говорят о выделении особого переносного
значения, которое и фиксируется словарями. Тем самым внеязыковые
по существу ассоциации закрепляются, становятся фактом языка.
Существенно отметить, что активность такого рода переносных
значений
поддерживается
аналогичными
или
близкими,
соотносительными
переносными
значениями
других
слов,
образующих по основным значениям тематические ряды. Так,
древнее символическое противопоставление света и тьмы
пронизывает обширные группы современной русской лексики,
предопределяя метафорическое значение многих входящих в эти
группы слов: светлый – темный; солнце, ночь, мрачный, утро,
27
восход, светить, блестеть, сверкать и другие. Здесь легко
обнаружить и перекрещивающиеся ряды, связанные с этим
изначальным противопоставлением: свет – огонь, пламя – гореть –
тепло, жар, горячий, теплый, холодный, лед и т.д. В том же
метафорическом плане воспринимается и переносное значение
соприкасающихся с этими семантическими линиями слов, в том
числе и глагола таять. <…>
Поскольку с одними и теми же предметами и явлениями реальной
действительности могут быть связаны различные ассоциации, они
могут закрепляться за словом в его отдельных значениях.
Семантическая структура слова получает тогда более сложный вид.
Например, в основное значение глагола гореть – ‘поддаваться
действию огня, уничтожаться огнем’ – не входят признаки яркого
света, сильного нагрева, красного цвета, интенсивности
обозначаемого глаголом процесса (ср. пылать). Приписав такие
признаки основному значению слова, мы исказили бы его смысловую
характеристику, так как вполне возможны фразы, в которых
названное действие явно не допускает подобного осмысления: В углу
тускло горела лучина; В печке вяло, почти не давая тепла, горели
поленья и т.п. (здесь очевидна неуместность глагола пылать, для
значения которого признак интенсивности действия существен). Но
возможны фразы: Уши горят; Лицо горело, а также «Штыки горят
под солнцем юга» (Лермонтов. Валерик); «Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы, Мой друг, отчизне посвятим Души
прекрасные порывы!» (Пушкин. К Чаадаеву); «Инсаров давно кончил
все свои сборы и горел желанием поскорее вырваться из Москвы»
(Тургенев. Накануне) и т.д. Употребление глагола гореть в этих
примерах связано с тем, что указанные ассоциативные признаки
попеременно выступают на первый план, обусловливая своеобразную
многогранность его значения.
«Ассоциативная мотивированность» значений далеко не всегда
соответствует логической оценке явлений, но «алогичность»
внутренней формы языковых единиц отмечается и в ряде других
случаев (ср. синие чернила, цветное белье), что не препятствует их
нормальному функционированию.
Например, наименования многих животных употребляются для
характеристики человека: ворона, лиса, осел и т.п. Толковые словари
28
отмечают у этих слов соответствующие значения: Ворона.
1. Всеядная птица, серая с черным или черная, родственная ворону.
2. перен. Зевака, ротозей (разг.); Лиса. 1. То же, что лисица. 2. перен.
Хитрый, льстивый человек (разг.); Лисица – хищное млекопитающее
из семейства собачьих с длинным пушистым хвостом, а также мех
его; Осел. 1. Родственное лошади животное невысокого роста, с
большой мордой и длинными ушами. 2. перен. О тупом упрямце
(просторечное, бранное).
Как видим, в толкованиях основных значений нет и намека на те
качества, которые закреплены за ними при их применении к людям.
Да и вряд ли нам показалось бы уместным, если бы соответствующие
качества были отмечены как отличительные признаки самих
животных, то есть были введены в толкование основных значений.
Между
тем
эти
признаки
устойчиво
закреплены
за
соответствующими словами, что и отражено в словарях в выделении
переносных значений. Как правило, такого рода признаки связаны не
с понятием об определенном явлении, а с вызванным теми или иными
обстоятельствами представлением о нем, ассоциациями, которые во
многих случаях перестают быть непосредственно живыми для
говорящих, но которые диктуются им сложившейся семантикой слов.
Так, наше представление о том, что «собака – друг человека»,
существует наряду с бранным значением слова, а нелестное
применение слов осел или ворона остается фактом языка, невзирая на
возможное несоответствие реального и языкового представления о
поведении этих животных. Ср. у Куприна: «И никогда не верь тому,
что тебе говорят дурного о животных. Тебе скажут: осел глуп. Когда
человеку хотят намекнуть, что он недалек умом, упрям и ленив, - его
деликатно называют ослом. Запомни же, что, наоборот, осел –
животное не только умное, но и послушное, и приветливое, и
трудолюбивое. Но если его перегрузить свыше его сил и вообразить,
что он скаковая лошадь, то он просто останавливается и говорит:
«Этого я не могу. Делай со мной что хочешь». И можно бить его
сколько угодно – он не тронется с места. Желал бы я знать, кто в этом
случае глупее и упрямее: осел или человек?» (Куприн. Ю-ю).
Закрепление ассоциативных признаков в значении слова, как и
формирование других элементов слова, - процесс исторический.
Поэтому многие ассоциации, объективно закрепленные в словах,
29
могут казаться не мотивированными с точки зрения современного
восприятия соответствующих предметов и явлений. Однако, будучи
фактом словаря, они уже даны говорящим и в общем неподвластны
субъективному вмешательству. Ср., например, значения глагола
каркать, которые в «Словаре русского языка» С.И. Ожегова описаны
так: 1. О вороне: кричать, издавать звуки, похожие на «кар-кар».
2. перен. Говорить, предвещая что-нибудь неприятное (просторечное,
неодобрительное).
Это не значит, конечно, что ассоциативные признаки не
разрушаются и не видоизменяются. Подобно тому, как может быть
видоизменена или переосмыслена словообразовательная форма
слова, могут преобразовываться и ассоциативные связи,
существующие между отдельными значениями слов.
Лев Алексеевич НОВИКОВ (1931-2003) – доктор филологических
наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации,
академик Международной академии наук высшей школы. Его
работы по современному русскому языку, фундаментальные
исследования в области изучения проблем языкового значения и
эстетических аспектов языка получили самое высокое признание. За
создание книги в 2 томах «Избранные труды», посвященной
проблемам языкового значения, Лев Алексеевич был удостоен медали
ВВЦ IV Международной выставки «Мир без границ». Где бы ни
работал Лев Алексеевич – в Институте иностранных языков им.
Мориса Тореза (ныне МГЛУ), Институте русского языка им.
А.С.
Пушкина,
МГУ,
Институте
русского
языка
им.
В. В. Виноградова РАН, Российском университете дружбы народов –
какие бы посты ни занимал – от старшего преподавателя до
заведующего кафедрой и ведущего научного сотрудника, – везде он
проявил себя как выдающийся ученый и высокопрофессиональный
преподаватель.
30
Л. А. Новиков. Семантика русского языка. – М.,1982. – С. 243-255.
АНТОНИМИЯ
Определение лексической антонимии. Несмотря на различное
(более узкое или, наоборот, более широкое) понимание антонимии, ее
исследователи всегда сходились в одном: антонимия и антонимы есть
выражение противоположности в языке.
<…> Центральным при определении лексической антонимии
является понятие противоположности. Вообще говоря, в зависимости
от условий, как языковых (характер контекста, смысловые акценты,
средства выражения и др.), так и внеязыковых (определенная
ситуация,
возраст,
специальность
людей,
их
опыт),
«противоположными» могут оказаться весьма различные предметы,
явления и соответствующие им слова. Антонимия, явление языка,
должна быть определена как смысловая противоположность,
закрепленная в нормах словоупотребления.
Научное определение противоположности основывается на её
философском и логическом истолковании. К. Маркс различал два
вида противоположности: 1) противоположность внутри одной
сущности (противоположные определения одной и той же сущности)
и 2) противоположность между двумя сущностями (действительные
крайности). <…>
Противоположность, лежащая в основе антонимии, как уже
говорилось, есть различие внутри одной и той же сущности (качества,
свойства, отношения, движения, состояния и т. п.), крайние
противостоящие проявления такой сущности, их полярные
определения: легкий – тяжелый (вес), ближний – дальний
(расстояние от чего-либо), подниматься — опускаться (вертикальное
движение), здоровье – болезнь (деятельность, состояния организма:
нормальные и нарушенные) и под.
Логическую основу антонимии образуют несовместимые
противоположные
видовые
понятия
(контрарные
и
комплементарные). Два понятия противоположны (контрарны),
«… если между явлениями, в них мыслимыми, существует
наибольшее различие в пределах, устанавливаемых родовым
понятием».
Каждое
из
таких
понятий
характеризуется
конкретизированным положительным содержанием. <…>.
31
Для современной семантики и лексикографии характерно
широкое понимание антонимии, которая не ограничивается кругом
только качественных и разнокорневых слов и предполагает
определенную типологию семантически противоположных слов и
самой противоположности. Будем различать следующие ее
разновидности.
1. Контрарную противоположность выражают крайние
симметричные члены упорядоченного множества (контрарные
видовые понятия), между которыми существует средний,
промежуточный член: «молодой» – < «нестарый», «немолодой»,
«пожилой»… > – «старый», «холодный» – < «негорячий»,
«прохладный», «теплый»… > – «горячий» и т. п. Это наиболее
характерный и распространенный вид противоположности: он лежит
в основе антонимии слов, содержащих указание на качество. С
известными оговорками сюда можно отнести и противоположность
основных понятий-координат, предполагающих «середину» (точку
отсчета): «левый» — «правый», «верх» — «низ», «здесь» — «там» и
т. п.
2.
Комплементарная
противоположность
(или
дополнительность, англ. complementarity) в отличие от контрарной
характеризуется тем, что между противопоставляемыми членами
(видовыми понятиями), дополняющими здесь друг друга до единого
целого (родового понятия) и являющимися по своей природе
предельными, нет никакого среднего, промежуточного члена;
«живой» – «мертвый», «истинный» – «ложный», «можно» – «нельзя»,
«вместе» – «врозь», «занято» – «свободно» (о месте).
Комплементарную противоположность следует отличать от
простой контрадикторности (противоречащих понятий) типа
«молодой» – «немолодой» (т. е. «средних лет», «пожилой»,
«старый»), представляющей собой несильную, ослабленную
противоположность из-за неопределенности второго члена оппозиции
и не выражающей истинной антонимии. Для того чтобы выразить
истинную противоположность, второй член должен быть обозначен
более определенно («немолодой»
«старый»).
3. Векторная противоположность (от лат. vector 'везущий,
несущий',
направленный
отрезок)
представляет
собой
противоположность разнонаправленных действий, движений,
32
признаков: «подниматься» – «опускаться», «входить» – «выходить»,
«революционный» – «контрреволюционный» и т. п.
Все разновидности (варианты) противоположности, лежащие в
основе соответствующих семантических типов и классов антонимов,
обнаруживают общий (инвариантный) признак антонимии —
наличие предельного отрицания в толковании одного из членов
антонимической пары: 1) молодой – старый [старый = 'предельно
немолодой'], 2) истинный – ложный [ложный = 'неистинный,
полностью противоположный истинному'], 3) входить – выходить
[входить – 'идя, начинать находиться в Х', выходить – 'идя,
переставать находиться в Х', начинать – переставать можно
представить как 'начинать' – 'начинать не', например, начинать петь
– переставать петь (= 'начинать не петь'); такое отрицание
предельно по своему характеру, так как векторные глаголы входить
— выходить обозначают противоположно направленные действия].
Это обстоятельство и дает основание определить антонимию как
отношение предельного отрицания между двумя лексическими
единицами,
различающимися
одной
дистинкцией
—
противоположными семами (+s и –s):
…
Таким образом, антонимия выступает в качестве знаков
«раздвоенного» на противоположности единства, одновременно и
определяя предел проявления того или иного качества, свойства,
действия, отношения и указывая на неразрывную связь
противоположностей в каждом конкретном проявлении сущности.
Логическая модель противоположности конкретизируется в
языке: она становится моделью антонимии слов, обозначающих
качество или выражающих противоположную направленность
действий, состояний, признаков и свойств [1]. Учет природы и
характера самих лингвистических объектов, образующих в языке
оппозиции, чрезвычайно важен для разграничения антонимии и
сходных противопоставлений, не образующих ее. От антонимов
легкий – тяжелый, белый – черный (о цвете) необходимо отличать
противопоставления типа легковой – грузовой (об автомобиле,
транспорте), белый – черный (ср. черный уголь, т. е. обычный, и белый
уголь – о движущей силе воды), где качественно-оценочного значения
нет (легковой – грузовой) или оно утрачено в результате переноса
33
значений (белый/черный уголь – о топливе, источнике энергии).
Противопоставления типа стоять – лежать также не образуют
антонимов,
так
как
они
не
обозначают
взаимной
противонаправленности в отличие от соотносительной пары
антонимичных глаголов вставать — ложиться, подниматься —
опускаться (с земли — на землю), выражающих векторную
противоположность.
Многозначное слово может входить различными своими
лексико-семантическими
вариантами
сразу
в
несколько
антонимических противопоставлений (легкий1 (о чемодане) –
тяжелый; легкий2 (о походке) – грузный, тяжелый; легкий3
('слабый', о ветре) – сильный; легкий4 (о завтраке) – плотный,
сытный; легкий5 (о наказании) – тяжелый, суровый; легкий6 (о
вопросе) – трудный и др.), образуя целый ряд различных оппозиций
противоположности.
Подводя итог сказанному, определим лексическую категорию
антонимии как семантическое отношение противоположных
значений, выражаемых формально различными словами (ЛСВ),
которые реализуют в тексте функцию противопоставления и другие
связанные с ней функции. Два (или более) ЛСВ являются
антонимами, если у них различные знаки (лексемы) и
противоположные значения (семемы). Как и синонимия, это
категория по преимуществу ономасиологическая.
Основные функции антонимов. В синтагматическом плане
антонимы характеризуются высокой степенью совместной
встречаемости в тексте. Такое контактное употребление антонимов
является наиболее характерным для них, делает возможным их
регулярное противопоставление в речи, раскрывает природу
антонимии как выражения предельного отрицания внутри одной и
той же сущности: Человек течет, и в нем есть все возможности:
был глуп, стал умен; был зол, стал добр и наоборот. (Л. Н. Толстой.
Дневник).
В большинстве случаев слова (ЛСВ) с противоположными
значениями выступают в тексте в определенных «диагностических»
контекстах, реализуя те или иные семантические функции:
(не) Х, a Y; X, но У со значением противопоставления (т. е.
контрастного сопоставления): Вы молоды, а я стар (Л. Н. Толстой.
34
Война и мир); Её [копилку] отперли, но запереть не сумели…
(А. П. Чехов. Переполох);
Х́||У́, Х́||У, где в качестве формального синтаксического
средства выражения семантических отношений выступает интонация
соединения, перечисления и противопоставления: В душе я трус
какой-то жалкий; Мне честь, бесчестье — все равно…
(Н. А. Некрасов. Забракованные) ; Ты богат, я очень беден…
(А. С. Пушкин. Ты и я);
Х или У с двумя основными видами семантических отношений:
разделительной (сильной) дизъюнкцией – У него было о людях одноединственное мнение — хорошее или плохое, он им или верил, или
нет (К. М. Симонов. Живые и мертвые) – и соединительноразделительной (ослабленной) дизъюнкцией – … он твердо знал, что
сейчас не время и не место для воспоминаний, хороших или плохих –
безразлично. (К. М. Симонов. Живые и мертвые); в первом случае
союз или употребляется в исключающем значении (или А, или В), во
втором – в неисключающем (или А, или В, или и то и другое вместе);
то Х, то Y с основным значением чередования,
последовательности фактов, из которых один не может быть
одновременно с другим, исключает другой, но возможен после
другого: Баба металась около комода и то развязывала на шее
теплый платок, то снова завязывала его… (К. Г. Паустовский.
Повесть о жизни);
от Х до Y, с Х до Y, от Х к Y и др. со значением охвата всего
класса предметов, явлений, качеств, свойств и др., разделенных на
противоположности: от начала до конца, (переходить) от грусти к
радости; ср.: Неприхотливый, чуждый привычки к вину, табаку,
занятый с утра до вечера сложной, тяжелой работой, он
совершенно не умел заботиться о себе, но зорко следил за жизнью
товарищей (А. М. Горький).
Х
Y, X=Y со значением превращения одной
противоположности в другую, отождествления их: Все вдруг стало
сложным — самое простое (А. Н. Толстой. Гадюка); В борьбе
враждебной выигрыш одного есть проигрыш другого (П. М. Ершов.
Режиссура как практическая психология);
35
Х и Y с основными значениями конъюнкции (соединения,
«сложения») противоположностей, а также их сопоставления и даже
противопоставления: Эта страсть горела в нем дни и ночи
(А. М. Горький. Фома Гордеев); особо следует отметить значение
противоречия как результат специфической функции антонимов,
указывающее на диалектическое «раздвоение» предмета:
Кто сблизил нас? Весна, вино и юность,
— Мои друзья и тайные враги…
(И. В. Северянин. Тринадцатая встреча).
Как видно даже из краткого и неполного перечисления
основных функций противоположных по значению слов, антонимы
используются
в
языке
прежде
всего
для
выражения
противоположности в специфических контекстах. ((нe) X, а Y; X, но Y;
Х//У и др.). Как единицы, выражающие взаимоисключающие
понятия, антонимы часто выступают (в отличие от синонимов с их
невзаимоисключающими значениями) для обозначения дизъюнкции
(разделения), чередования чего-либо. Наконец, будучи единицами,
предельно удаленными на «шкале измерения» качества, свойства,
действия и т. п., такие слова служат обозначением охвата целого
класса предметов, свойства и т. п. (от Х до Y), сравнения предметов
свойств,
качеств,
действий.
Даже
в
сочинительных
(«синонимических») контекстах антонимы способны выражать
противопоставление.
Сходство в значениях слов, столь значительное у антонимов,
выражается в большом совпадении сфер их лексической
сочетаемости. Такие слова обнаруживают, как правило, общую,
совпадающую сочетаемость со словами одних и тех же
семантических классов (ЛСГ): ср. горячая вода – холодная вода (ср.
жидкость; воздух… ), горячая печь – холодная печь (ср. батарея,
труба, плита… ), горячие лучи – холодные лучи, горячие щи –
холодные щи (ср. суп, каша, чай, кофе… ), горячий лоб – холодный лоб
(ср. руки и другие части тела) и мн. др. Несовпадающая
(индивидуальная) сочетаемость отражает те случаи употребления
антонимов, когда каждый из них может соединяться только с теми
словами, которые по своему значению (и природе обозначаемого
предмета) соответствуют характеру или «положительных», или
«отрицательных» компонентов, противопоставляемых антонимичных
36
слов, там, где различие таких компонентов не может быть
нейтрализовано: [(+) – 'выше нормы по температуре'] горячий гейзер;
горячее солнце; горячий, как огонь, кипяток – холодный снег;
холодный, как, лед; холодное пиво со льда [(–) – 'ниже нормы по
температуре'], но не наоборот.
Истинным
антонимам
свойственна
контрастирующая
дистрибуция, отражающая их эквиполентные оппозиции; с точки
зрения их объемных отношений антонимы рассматриваются как
единицы, соответствующие несовместимым противоположным
понятиям.
Структурные и семантические типы антонимов. Классы
антонимов.
В
парадигматическом
плане
у
антонимов
обнаруживаются в высшей степени сходные смысловые структуры и
компонентный состав значений, что соответствует, как мы видели,
высокой степени совпадения дистрибуций этих лексических единиц.
Антонимы (антонимические значения) оказываются противопоставленными лишь по одному существенному дифференциальному
признаку («положительному»/«отрицатель ному»), так что один из
компонентов смысловой структуры данного слова отрицает (и
притом предельно) соответствующий компонент противоположного
ему по смыслу слова: ср. дорогой 'предельной (для данного случая)
цены выше нормы' – дешевый 'предельной (для данного случая) цены
ниже нормы'; легкий 'веса меньше нормы' – тяжелый 'веса больше
нормы'; входить 'идти внутрь чего-нибудь' – выходить 'идти изнутри
чего-нибудь'; Х любит У-ка 'X жаждет (очень хочет) сделать добро Уку' – Х ненавидит Y-ка 'X жаждет (очень хочет) причинить (= сделать)
зло Y-ку'. Как видно, однородность смысловой структуры антонимов
проявляется в однотипности их толкования.
Антонимичность находит выражение, таким образом, в
смысловом содержании слов. Она выступает в качестве особой
характеристики лексического значения как специфически языковое
отражение различий и противоречий в предметах и явлениях
объективного мира.
Отношения антонимов в парадигматике могут рассматриваться
на формальном (структурном) и семантическом уровне (в
соответствии с типом или разновидностью, выражаемой ими
противоположности). Эти принципы и кладутся в основу
37
классификации
лексических
единиц
с
противоположными
значениями.
С точки зрения структурной классификации антонимы делятся
на 1) разнокорневые, где противоположность выражается разными
основами (высокий – низкий, сильный – слабый, широкий – узкий, рано
– поздно, день – ночь, вперед – назад, зажигать – гасить, крепнуть –
слабеть, все – никто и т. п.), и 2) однокорневые, антонимичность
которых передается либо с помощью взаимно противоположных по
смыслу приставок, присоединяемых к одному и тому же слову, либо
путем прибавления приставки, придающей исходному слову
противоположный смысл (вносить – выносить, вкатывать –
скатывать, завертывать – отвертывать, недогружать –
перегружать и мн. др.). Особую, непродуктивную разновидность
антонимии представляет собой противоположность значений внутри
одного и того же слова – энантиосемия (или «внутрисловная
антонимия»), находящая внешнее выражение в контексте, в характере
синтаксических и лексических связей слова (в его разных,
противоположных значениях) с другими словами: одолжить комунибудь денег 'дать в долг' – одолжить у кого-ни­будь денег 'взять в
долг'; оговориться специально 'сделать оговорку' – оговориться
нечаянно 'ошибиться'.
В зависимости от выражаемого типа противоположности
антонимы обнаруживают следующие основные семантические типы.
1. Антонимы, выражающие качественную противоположность.
Качественные слова, образующие самый большой класс, «ядро»
антонимии
русского
языка,
реализуют
контрарную
противоположность. Им свойственны градуальные (или ступенчатые)
оппозиции. Полную, истинную антонимию выражают крайние
симметричные члены такого противопоставления, средние же
указывают на возрастание (или убывание) степени качества: легкий
(простой, пустяковый), нетрудный, средней трудности, нелегкий,
трудный (сложный); красивый (изящный, очаровательный,
восхитительный… ), симпатичный (привлекательный. миловидный),
[обычный на вид], невзрачный (непривлекательный, неприглядный,
несимпатичный… ), безобразный (уродливый, страшный). Ср. также
легко – трудно, легкость – трудность, красиво – безобразно,
38
красота – безобразие, уродство и другие производные слова,
семантически соотносимые с качественными прилагательными.
Особо следует сказать о противопоставлении лексических
единиц, отличающихся отсутствием/наличием приставки не-: это
противопоставление выражает антонимические отношения в том
случае, если слова являются крайними, предельными членами
антонимической парадигмы (удачный – неудачный, вкусный –
невкусный, вежливый – невежливый, грамотный – неграмотный,
довольный – недовольный, интересный – неинтересный,
убедительный – неубедительный и т. п.); если же аналогичные
прилагательные не являются крайними, то они представляют собой
неполную, смягченную противоположность, не образуя антонимов
(молодой — немолодой, ср. старый). Приставка не- выражает в языке,
таким образом, и противоречащие понятия (типа молодой —
немолодой, т. е. Х—не-Х), и противоположные понятия (удачный —
неудачный, т. е. Х—Y), что определяется в конце концов тем местом,
которое занимает слово с отрицательной частицей в антонимической
парадигме:
(+)Х не-Х У(-)
молодой немолодой старый
удачный (не совсем удачный) неудачный
Отсюда следует пропорциональность отношения слов по их
«семантическому расстоянию» – молодой : старый = удачный :
неудачный. Антонимичные прилагательные с не- могут иметь
синонимы, что приводит к вариантности в их парадигмах, например:
серьезный – несерьезный (легкомысленный), вежливый – невежливый
(грубый).
Аналогичным
образом
обстоит
дело
с
противопоставлениями тина вредный – безвредный (полезный) и
сильный – бессильный (слабый).
Как уже отмечалось выше, сюда условно можно отнести и
обозначения основных временных, пространственных и иных
координат, обнаруживающих если не качественные, то во всяком
случае «ступенчатые» оппозиции: позавчера, вчера, сегодня, завтра,
послезавтра и т. п.
2.
Антонимы,
выражающие
комплементарность
(дополнительность).
Комплементарную
противоположность
выражает сравнительно небольшое количество антонимов. Она не
39
является градуальной, так как вся шкала противопоставления
представлена
здесь
двумя
противоположными
членами,
дополняющими друг друга, так что отрицание одного из них дает
значение другого: не + холостой = женатый. Ср.: слепой — зрячий,
влажный — сухой, конечный — бесконечный, вместе — врозь,
открыт — закрыт (о магазине), истина — ложь, мужчина —
женщина и т. п.
3. Антонимы, выражающие противоположную направленность
действий, признаков и свойств. Большое количество слов,
выражающих
векторную
противоположность
(взаимную
противонаправленность), представлено глаголами, прилагательными,
отглагольными
существительными,
наречиями
и
другими
категориями слов, выражающих направленность действий и
признаков: разбирать — собирать, увеличивать — уменьшать,
входить — выходить, сгибать — разгибать, продавать — покупать,
загадывать — отгадывать, беднеть — богатеть и под.
<…> Оппозитивные, дистрибутивные и объемные отношения
лексических единиц здесь те же, что и у слов предшествую­щей
разновидности, однако дифференцирующие семы характеризуются в этом
случае противоположной направленностью: (+) (s
) — ( s) (—).
В соответствии с указанными семантическими типами
антонимии выделяются три класса антонимов. Класс антонимов —
это совокупность лексических единиц, реализующих один из типов
противоположности Anti1, Anti2 и Anti3.
Можно говорить и о так называемых антонимах-конверсивах,
которые описывают одну и ту же ситуацию (действие, отношение) с
точки зрения разных ее участников: «Динамо» выигрывает у
«Спартака» = «Спартак» проигрывает «Динамо», Брат моложе
сестры = Сестра старше брата. Однако антонимы-конверсивы не
образуют исходного класса единиц. Они возникают за счет особого
употребления антонимов, принадлежащих к названным выше их
типам и обладающих свойством обозначать «обратные» отношения
между участниками ситуации. Ср. Сначала он проиграл, а потом
выиграл бой (антонимы третьего типа, соотносимые с одним и тем же
лицом) и соответствующие конверсивы приведенных выше
предложений (Conv Anti3).
40
<…> Небольшую группу слов, выражающих особого рода
противоположность, образуют так называемые прагматические
антонимы. Противоположность выражается здесь не чисто
семантически, а путем частого образного употребления в речи (в
практике использования слов) взаимно противопоставляемых
лексических
единиц,
употребления,
приравниваемого
к
противоположности: отцы – дети (предки – потомки = старое
поколение – молодое поколение), земля – небо, рай – ад, душа – тело,
ум – сердце и др.
Одинаковые или очень близкие антонимические отношения
могут выражаться с помощью формально различных средств,
образующих варианты. В этом случае одному и тому же антониму (в
одном и том же значении) противопоставляются два слова или даже
несколько слов: правда – ложь, неправда; везде, всюду – нигде; друг –
враг, недруг; грамотный – неграмотный, безграмотный; сильный –
слабый, бессильный и мн. др.
От истинных (точных) антонимов необходимо отличать
«приблизительные», не совсем точные по компонентному составу и
толкованию или по другим основаниям слова (ЛСВ) –
квазиантонимы: это семантически неоднородные, несоразмерные,
несимметричные лексические единицы (великий – 'очень большой' –
маленький, обожать – 'питать к кому-нибудь чувство сильной
любви, сильно любить' – ненавидеть, глупый – неглупый; ср. большой
– маленький, любить – ненавидеть, глупый – умный), стилистически
разнородные, разновременные и другие противопоставления
(вспомнить – запамятовать (разг.), жениться – разжениться
(прост.), дух – плоть (устар.); ср. вспомнить – забыть, жениться –
развестись, дух – тело). Квазиантонимы (шире – речевые антонимы)
подобно истинным лексическим противоположностям играют
важную роль в языке как важнейшее средство выражения контраста и
связанных с ним других значений.
[1] Сравнительно небольшую группу антонимов образуют слова
со значениями основных координат, модальности и некоторые
другие.
41
В. В. Виноградов. Об основных типах фразеологических единиц//
Виноградов В. В. Избранные труды: Лексикология и лексикография.
М., 1977. – С. 140-161.
I
<… > Вопрос о тесных фразеологических группах привлекал
внимание многих лингвистов. И все же, кроме отдельных
наблюдений и некоторых общих суждений, трудно указать какиенибудь прочные результаты в этой области семантического изучения.
По-видимому, наиболее ясно этот круг тем освещен в «Traité de
stylistique française» Ш. Балли.
Так же, как и А. А. Шахматову, этим лингвистам бросились в
глаза два полярных типа фразеологических групп или сочетаний
слов: 1) сочетания слов индивидуальные, случайные и неустойчивые;
тут связь между частями фразы распадается тотчас после ее
образования и составляющие группу слова затем получают полную
свободу сочетаться иначе; 2) фразеологические речения или обороты
привычные, устойчивые, в которых слова, вступив в тесную связь для
выражения какой-нибудь одной идеи, одного образа, теряют свою
самостоятельность, становятся неотделимыми и имеют смысл только
в неразрывном единстве словосочетания [1]. Если в группе слов
каждое графическое единство теряет часть своего индивидуального
значения или даже вовсе не сохраняет никакого значения, если
сочетание этих элементов представляется целостным смысловым
единством, то перед нами сложное речение, фразеологический оборот
речи [2].
Между этими двумя крайними полюсами, по словам Балли,
располагается масса промежуточных случаев. Балли отказывается от
систематизации и классификации разнообразных фразеологических
групп. Он предлагает различать лишь два основных типа устойчивых
сочетаний
слов:
фразеологический
ряд
или
привычная
фразеологическая группа, в которой спайка слов относительно
свободная, допускающая некоторые вариации, и фразеологическое
единство, в котором совершенно поглощается и теряется
индивидуальный смысл слов-компонентов. Выражения этого рода
похожи на изолированные слова, они чаще всего образуют
нерасторжимое единство.
42
Во фразеологическом единстве значение целого никогда не
равняется сумме значений элементов. Это – качественно новое
значение, возникшее в результате своеобразного химического
соединения слов. Фразеологическое единство узнается как по
внешним, так и по внутренним признакам. Внешние, формальные
признаки — условны, обманчивы, непостоянны и не имеют
решающей роли. К ним относятся неизменный порядок слов и
невозможность заместить синонимом или каким-нибудь другим
словом ни одно из слов, входящих в состав фразеологического
единства [3].
К внутренним признакам фразеологического единства — не
абсолютным, но единственно существенным — относятся:
возможность заместить сочетание слов одним словом, эквивалентным
по смыслу; забвение смысла составных элементов фразы, смысловая
неразложимость речения на элементы; омонимическая далекость его
от соответствующих свободных сочетаний (например, свободное
сочетание взять свое (свою вещь) и фразеологическое единство взять
свое в значении «привести к ожидаемому результату, произвести
обычное действие», например, у Чехова в рассказе «Роман с камнем»:
«Не легко было отцепить крючок от букета, в который запуталась
леска, но терпение и труд взяли свое», ¾ или в рассказе «Душечка»:
«Его лечили лучшие доктора, но болезнь взяла свое, и он умер,
проболев четыре месяца»); наличие архаизмов лексических,
синтаксических или семантических; несоответствие строя фразы
живым формам синтаксических отношений; эллипсы, плеоназмы в
составе фразы; возможность словообразовательного превращения
целой фразы в одно сложное слово (например, очковтирательство,
очковтиратель от втирать очки; баклушничать от бить баклуши;
железнодорожный от железная дорога); иногда своеобразие
произношения.
II
<… > Несомненно, что легче и естественнее всего выделяется
тип словосочетаний абсолютно неделимых, неразложимых, значение
которых совершенно независимо от их лексического состава, от
значений их компонентов и так же условно и произвольно, как
значение немотивированного слова-знака.
43
Фразеологические единицы этого рода могут быть названы
фразеологическими
сращениями.
Они
немотивированы
и
непроизводны. В их значении нет никакой связи, даже
потенциальной, со значением их компонентов. Примером
фразеологического сращения является просторечно-вульгарное
выражение кузькина мать, обычно употребляемое в фразосочетании
показать кому-нибудь кузькину мать.
Если руководствоваться теоретическими соображениями, то
можно было бы делить фразеологические сращения на четыре
основных типа – в зависимости от того, чем вызвана или обусловлена
неразложимость выражения:
1) фразеологические сращения, в составе которых есть
неупотребительные или вымершие, следовательно, вовсе непонятные
слова (например: у черта на куличках, во всю Ивановскую, попасть
впросак и т. п.);
2) фразеологические сращения, включающие в себя
грамматические архаизмы, представляющие собою синтаксически
неделимое целое или по своему строю не соответствующие живым
нормам современного словосочетания (например: ничтоже
сумняшеся, была - не была, и вся недолга!);
3) фразеологические сращения, подвергшиеся экспрессивной
индивидуализации и потому ставшие неразложимыми как
лексически, так и семантически (например: чего доброго, вот тебе и
на и др.);
4) фразеологические сращения, представляющие собою такое
слитное семантическое единство, что лексические значения
компонентов вовсе безразличны для понимания целого (например:
сидеть на бобах, души не чаять в ком-нибудь и т. п.).
Однако эта классификация чересчур схематична.
В фразеологическом сращении даже наличие семантического
сопоставления или противопоставления лексических элементов
внутри целого не приводит к аналитическому расчленению идиомы, к
осознанию живой связи ее значения со значениями компонентов.
Итак,
основным
признаком
сращения
является
его
семантическая неделимость, абсолютная невыводимость значения
целого из компонентов. Фразеологическое сращение представляет
собою семантическую единицу, однородную со словом, лишенным
44
внутренней формы. Оно не есть ни произведение, ни сумма
семантических элементов. Оно – химическое соединение
растворившихся и с точки зрения современного языка аморфных
лексических частей.
При этом семантической неразложимости целого иногда
сопутствует сохранение внешних грамматических границ между
частями фразеологического сращения. Это своеобразный след былой
лексической расчлененности словосочетания. Например, выражение
держать в ежовых рукавицах в современном языке лишено
внутренней формы (ср., впрочем, держать в (крепких) руках). Оно
идиоматично. Оно является фразеологическим сращением. Таким
образом, в этом фразеологическом сращении общая грамматическая
схема словосочетания сохраняется неизменной, но в его лексическом
составе остаются неподвижными лишь опорные семантемы
(держать в еж-).
В фразеологических сращениях, образующих целостное
высказывание или подводимых под категорию состояния и наречия,
внешняя форма иногда бывает очень неустойчивой и в другом
отношении. Например, она подвержена фонетическим или
эвфоническим воздействиям. Так, идиома с боку припека без всяких
грамматических оснований превращается в парное созвучие с боку
припеку.
В фразеологическом сращении все элементы настолько слиты и
не дифференцированы в смысловом отношении, что эллиптическое
опущение или экспрессивное сокращение хоть одного из них либо
вовсе не влияет на значение целого, либо приводит к полному его
распаду. С одной стороны, такие сращения семантически неизменны,
хотя и могут обладать формами грамматического словоизменения,
например у черта на куличках и к черту на кулички (ср. у
П. Боборыкина в романе «Из новых»: «жалуется, что его шлют к
черту на кулички»). Но, с другой стороны, при экспрессивном
употреблении сращения, если позволяют синтаксические условия,
опорная часть его может быть равна целому и выступать в значении
целого. Фразеологическое сращение в этих случаях может
безболезненно терять свои части одну за другой. Например, идиома
ни в зуб толкнуть (или толконуть) не смыслит, ни в зуб толкнуть не
умеет.
45
Таким образом, фразеологические сращения являются только
эквивалентами слов. Они образуют своеобразные синтаксические
составные слова, выступающие в роли либо частей предложения,
либо целых предложений. Поэтому они подводятся под
грамматические категории как синтаксическое целое, как
своеобразные сложные лексические единицы.
III
Если в тесной фразеологической группе сохранились хотя бы
слабые признаки семантической раздельности компонентов, если есть
хотя бы глухой намек на мотивировку общего значения, то о
сращении говорить уже трудно. Например, в таких разговорнофамильярных выражениях, как держать камень за пазухой,
выносить сор из избы, у кого-нибудь семь пятниц на неделе,
стреляный воробей, мелко плавать, кровь с молоком, последняя спица
в колеснице, плясать под чужую дудку, без ножа зарезать, язык
чесать или языком чесать, из пальца высосать, первый блин комом,
или в таких литературно-книжных и интеллигентски-разговорных
фразах, как плыть по течению, плыть против течения, всплыть на
поверхность и т. п., – значение целого связано с пониманием
внутреннего образного стержня фразы, потенциального смысла слов,
образующих эти фразеологические единства. Таким образом, многие
крепко спаянные фразеологические группы легко расшифровываются
как образные выражения. Они обладают свойством потенциальной
образности. Образный смысл, приписываемый им в современном
языке, иногда вовсе не соответствует их действительной этимологии.
По большей части, это выражения, состоящие из слов конкретного
значения и имеющие заметную экспрессивную окраску. <…>
Фразеологические
единства
являются
потенциальными
эквивалентами слов. И в этом отношении они несколько сближаются
с фразеологическими сращениями, отличаясь от них семантической
сложностью своей структуры, потенциальной выводимостью своего
общего
значения
из
семантической
связи
компонентов.
Фразеологические единства по внешней, звуковой форме могут
совпадать с свободными сочетаниями слов. Ср. устно-фамильярные
выражения вымыть голову, намылить голову кому-нибудь в значении
«сильно побранить, пожурить, сделать строгий выговор» и
омонимические свободные словосочетания в их прямом значении:
46
вымыть голову, намылить голову. Ср. биться из-за куска хлеба и
биться с кем-нибудь из-за куска хлеба; бить ключом (жизнь бьет
ключом) и бить ключом (о воде в ручье); взять за бока кого-нибудь в
значении «заставить принять участие в деле» и то же словосочетание
в прямом значении; брать в свои руки в значении “приступить к
руководству, управлению чем-нибудь” и брать в руки что-нибудь и
т. п.
Нередко внутренняя замкнутость фразеологического единства
создается специализацией экспрессивного значения. Отрываясь от
той или иной ситуации, от какого-нибудь широкого контекста,
выражение сохраняет своеобразные оттенки экспрессии, которые и
спаивают отдельные части этого выражения в одно смысловое целое.
Нередко эти индивидуальные оттенки экспрессии сказываются и в
синтаксической форме словосочетания. В этом отношении очень
показательно употребление фразы белены объелся. Она обычно имеет
форму вопросительного предложения или употребляется в сравнении.
Таким образом, внутренняя спайка элементов создается
модальностью предложения. Например, у Пушкина в «Сказке о
рыбаке и рыбке»: «Что ты, баба, белены объелась?»
К числу фразеологических единств, обособлению и замкнутости
которых содействуют экспрессивные оттенки значения, относятся,
например, такие разговорно-фамильярные выражения: убил бобра;
ему и горюшка мало!; чтоб тебе ни дна ни покрышки!; плакали наши
денежки!; держи карман или держи карман шире!; что ему
делается?; чего изволите?; час от часу не легче!; хорошенького
понемножку (ирон.); туда ему и дорога!
Так же, как и в словах, во фразеологических единствах образное
предоставление, сопутствующее значению, чаще не дано, а лишь
постулируется, предполагается. Оно исторически изменчиво и,
конечно, не нуждается в соответствиях этимологии образа. Например,
держать в черном теле; вывести на чистую воду; отвести душу.
Понимание производности, мотивированности значения
фразеологического единства связано с сознанием его лексического
состава, с сознанием отношения значения целого к значению
составных частей. Семантическая замкнутость фразеологического
единства может также создаваться эвфоническими средствами –
рифмическими созвучиями, аллитерациями. Эти средства спайки и
47
им подобные также содействуют образованию фразеологических
единств. Например: Федот да не тот; еле-еле душа в теле; всякой
твари по паре (с намеком на миф о Ноевом ковчеге); на вкус и на
цвет мастера нет; днем с огнем поискать или не сыскать, не
отыскать; что было, то сплыло; хлопот полон рот; то пусто, то
густо; ни кожи ни рожи; ни ладу ни складу; ни ложки ни плошки; ни
ответу ни привету; ни слуху ни духу; вот так штука капитана Кука;
не в службу, а в дружбу; не твоя печаль чужих детей качать; не до
жиру, быть бы живу и т. п.
Таким образом, от фразеологических сращений отличается
другой тип устойчивых, тесных фразеологических групп, которые
тоже семантически неделимы и тоже являются выражением единого,
целостного значения, но в которых это целостное значение
мотивировано, являясь произведением, возникающим из слияния
значений лексических компонентов.
Во фразеологическом единстве слова подчинены единству
общего образа или единству реального значения. Подстановка
синонима или замена слов, являющихся семантической основой
фразы, невозможна без полного разрушения образного или
экспрессивного смысла фразеологического единства. Значение
целого здесь абсолютно неразложимо на отдельные лексические
значения компонентов. Оно как бы разлито в них – и вместе с тем оно
как бы вырастает из их семантического слияния.
В фразеологических единствах грамматические отношения
между компонентами легко различимы. Они могут быть сведены к
живым современным синтаксическим связям. Это естественно.
Потенциальная лексическая делимость как основной признак
фразеологического единства, отличающий его от фразеологического
сращения, естественно предполагает и синтаксическую разложимость
словосочетания. Таким образом, и здесь грамматические формы и
отношения держатся устойчивее, чем семантические. Здесь
сохраняется, так сказать, морфология застывших синтаксических
конструкций, но их функциональное значение резко изменяется. В
той мере, в какой фразеологические группы этого типа являются
семантически неделимыми единицами, приходится считать их
синтаксически несвободными, хотя и разложимыми, слитными
словосочетаниями.
48
IV
Рядом с фразеологическими единствами выступают и другие,
более
аналитические
типы
устойчивых
сочетаний
слов.
Фразеологические единства как бы поглощают индивидуальность
слова, хотя и не лишают его смысла: например, в выражениях
разговорной речи глаз не казать, носу не казать потенциальный
смысл глагола казать, не встречающегося в других контекстах, еще
ощутим в структуре целого.
Но бывают устойчивые фразеологические группы, в которых
значения слов-компонентов обособляются гораздо более четко и
резко, однако остаются несвободными. Например: щекотливый
вопрос, щекотливое положение, щекотливое обстоятельство и т. п.
(при невозможности сказать щекотливая мысль, щекотливое
намерение и т. п.); обдать презрением, злобой, обдать взглядом
ласкающего сочувствия и т. п. (при семантической недопустимости
выражений обдать восхищением, завистью и т. п.).
В самом деле, большая часть слов и значений слов ограничены в
своих связях внутренними, семантическими отношениями самой
языковой системы. Эти лексические значения могут проявляться
лишь в связи с строго определенным кругом понятий и их словесных
обозначений. При этом для такого ограничения как будто нет
оснований в логической или вещной природе самих обозначаемых
предметов, действий и явлений. Эти ограничения создаются
присущими данному языку законами связи словесных значений.
Например, слово брать в значении «овладевать, подвергать своему
влиянию» и в применении к чувствам, настроениям – не сочетается
свободно со всеми обозначениями эмоций, настроений. Говорится:
страх берет, тоска берет, досада берет, злость, зло берет, ужас
берет, зависть берет, смех берет, раздумье берет, охота берет и
нек. др. Но нельзя сказать: радость берет, удовольствие берет,
наслаждение берет (ср. охватывает) и т. п. Таким образом, круг
употребления глагола брать в связи с обозначениями чувств и
настроений фразеологически замкнут.
Фразеологически
связанное
значение
иногда
трудно
определимо. В нем общее логическое ядро не выступает так
рельефно, как в свободном значении. Фразеологически связанное
значение, особенно при узости и тесноте соответствующих
49
контекстов, дробится на индивидуальные оттенки, свойственные
отдельным фразам. Поэтому чаще всего такое значение не столько
определяется, сколько характеризуется, освещается путем подбора
синонимов, которые могут его выразить и заменить в
соответствующем сочетании.
Едва ли нужно еще раз добавлять, что многие слова вообще не
имеют свободных значений. Они лишены прямой номинативной
функции и существуют в языке лишь только в составе тесных
фразеологических
групп.
Их
лексическая
отдельность
поддерживается лишь наличием словообразовательных родичей и
слов-синонимов. Можно сказать, что лексическое значение таких
слов определяется местом их в лексической системе данного языка,
их отношением к синонимическим рядам слов и словесных групп, их
положением в родственном лексическом или грамматическом гнезде
слов и форм. Таково, например, в современном языке слово
потупить. Оно выделяется из устойчивых словесных групп:
потупить взор, взгляд, глаза; потупить голову. Оно поддерживается
наличием слова потупиться, которое обозначает то же, что
потупить глаза, голову. Оно, наконец, воспринимается на фоне
синонимических фраз: опустить глаза, опустить голову. Таково,
например, применение глагола находить — найти в сочетании с
некоторыми субъектами действия, обозначающими какое-нибудь
резкое изменение физического или душевного состояния,
свойственное устной речи, в значении «внезапно охватить когонибудь, овладеть всем существом кого-нибудь». Это значение
фразеологически ограничено: нашло на кого-нибудь вдохновение,
раздумье, нашел столбняк, нашла на кого-нибудь фантазия. Ср. у
Л. Толстого в «Люцерне»: «Я пошел к себе наверх, желая заспать все
эти впечатления и глупую детскую злобу, которая так неожиданно
нашла на меня».
Фразеологические
группы,
образуемые
реализацией
несвободных, связанных значений слов, составляют самый
многочисленный и семантически веский разряд устойчивых
сочетаний слов в русском языке. Тип фраз, образуемых реализацией
несвободных значений слов, целесообразнее всего назвать
фразеологическими сочетаниями. Фразеологические сочетания не
являются безусловными семантическими единствами. Они
50
аналитичны. В них слово с несвободным значением допускает
синонимическую
постановку
и
замену,
идентификацию.
Аналитичность, свойственная словосочетанию, может сохраняться и
при ограничении контекста употребления несвободного слова лишь в
одной-двух фразах.
Например, разговорное слово беспросыпный употребляется
лишь в сочетании со словом пьянство, также возможно
словосочетание беспросыпно пьянствовать. Синоним этого слова
беспробудный, нося отпечаток книжного стиля, имеет более широкие
фразовые связи: спать беспробудным сном, беспробудное пьянство.
В этих примерах прозрачность морфологического состава слов
беспросыпный и беспробудный, связь их с многочисленными
лексическими гнездами поддерживает их лексические значения, их
некоторую самостоятельность.
Отличие синтетической группы или фразеологического
единства от фразеологического сочетания состоит в следующем. Во
фразеологическом сочетании значения сочетающихся слов в
известной степени равноправны и рядоположны. Даже несвободное
значение одного из слов, входящих в состав фразеологического
сочетания, может быть описано, определено или выражено
синонимом. Во фразеологическом сочетании обычно лишь значение
одного из слов воспринимается как значение несвободное, связанное.
Для
фразеологического
сочетания
характерно
наличие
синонимического, параллельного оборота, связанного с тем же
опорным словом, характерно сознание отделимости и заменимости
фразеологически несвободного слова (например, затронуть чувство
чести, затронуть чьи-нибудь интересы, затронуть гордость и т. п.,
ср. задеть)
Фразеологические группы или фразеологические сочетания
почти лишены омонимов. Они входят лишь в синонимические ряды
слов и выражений. Для того чтобы у фразеологической группы
нашлось омонимическое словосочетание, необходимо наличие словомонимов для каждого члена группы. Однако сами фразеологические
сочетания могут быть омонимами фразеологических единств или
сращений. Например, отвести глаза от кого-нибудь –
фразеологическое сочетание; отвести глаза кому-нибудь –
фразеологическое единство.
51
В фразеологических сочетаниях синтаксические связи вполне
соответствуют живым нормам современного словосочетания. Однако
эти связи в них воспроизводятся по традиции. Самый факт
устойчивости и семантической ограниченности фразеологических
сочетаний говорит о том, что в живом употреблении они
используются как готовые фразеологические единицы –
воспроизводимые, а не вновь организуемые в процессе речи.
Следовательно, грамматическое расчленение ведет к познанию
лишь этимологической природы этих словосочетаний, а не их
синтаксических функций в современном языке.
[1] Ch. Bally. Traité de stylistique française, v. I. Ed. 2. Heidelberg,
1921, p. 67-68.
[2] Там же, стр. 65-66.
[3] Там же, стр. 74-77.
Николай Максимович ШАНСКИЙ (1922-2005)
Николай Максимович Шанский – один из известнейших
отечественных ученых, крупнейший специалист в области русского
языкознания и лингводидактики. Доктор филологических наук,
профессор, действительный член Российской академии образования,
он является автором более 500 печатных трудов.
Область научной деятельности Н.М. Шанского охватывает
проблемы современного и исторического словообразования,
лексикологии и фразеологии, этимологии, ономастики, орфографии,
культуры речи, лингвистического анализа художественного текста,
методики преподавания русского языка.
В 1963 году Н.М. Шанский был назначен главным редактором
старейшего в России журнала «Русский язык в школе». В 1970 году
профессор и член-корреспондент АПН СССР Н.М. Шанский
возглавил созданный при Академии педагогических наук СССР
Научно-исследовательский институт преподавания русского языка в
национальной школе.
52
Н. М. Шанский. Фразеология современного русского языка.
– М, 1963. – С. 44-45.
§ 16. Фразеологические выражения
Фразеологическими выражениями следует называть такие
устойчивые в своем составе и употреблении фразеологические
обороты, которые не только являются семантически членимыми, но и
состоят целиком из слов со свободными значениями (Любви все
возрасты покорны; оптом и в розницу; всерьез и надолго; Волков
бояться – в лес не ходить; социалистическое соревнование; Не все
то золото, что блестит и т.д.).
От фразеологических сочетаний они отличаются тем, что в них
нет слов с фразеологически связанным значением. Составляющие их
слова не могут иметь синонимических замен, которые возможны для
лов с несвободными значениями в группе фразеологических
сочетаний (например, разинуть рот – раскрыть рот).
По характеру связей слов, составляющих их, и общему
значению фразеологические выражения ничем не отличаются от
свободных словосочетаний.
Основная
специфическая
черта,
отграничивающая
фразеологические выражения от свободных сочетаний слов,
заключается в том, что в процессе общения они не образуются
говорящим, как последние, а воспроизводятся как готовые единицы с
постоянным
составом
и
значениями.
Употребление
фразеологического выражения Любви все возрасты покорны
отличается от употребления, например, предложения Стихи покоряли
читателя соей искренностью и свежестью тем, что оно извлекается
говорящим из памяти целиком так же, как отдельное слово или
фразеологические обороты, равнозначные слову, в то время как
предложение Стихи покоряли читателя соей искренностью и
свежестью создается говорящим по законам русской грамматики из
отдельных слов в самом процессе общения. Фразеологическое
выражение партийный билет характеризуется прежде всего тем, что
оно не образуется говорящими заново, всякий раз, когда им случается
об говорить, а воспроизводится так же, как, например слово
партбилет.
<…>
53
Среди фразеологических выражений следует различать две
группы: фразеологические выражения коммуникативного характера и
фразеологические выражения номинативного характера.
Фразеологические выражения первого типа представляют собой
предикативные словосочетания, равные предложению. Они всегда
являются целым высказыванием, выражают то или иное суждение:
Человек – это звучит гордо; Хрен редьки не слаще; Без труда – не
вытащишь и рыбку из пруда; суждены нам благие порывы и т.д.
Фразеологические выражения второго типа являются сочетания
слов, идентичными лишь определенной части предложения. Они
всегда выступают в качестве словесной формы того или иного
понятия и, подобно словам, выполняют в языке номинативную, т.е.
назывную) функцию: трудовые успехи, на данном этапе,
поджигатели войны, высшее учебное заведение и т.д.
ОЛЬГА ПАВЛОВНА ЕРМАКОВА
Доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка
Калужского государственного педагогического университета
им. К.Э. Циолковского. Работает на кафедре более 40 лет, много
лет ее возглавляла. Известный отечественный ученый-лингвист.
Специалист в области лексической семантики, словообразования,
социолингвистики. Постоянно сотрудничает с авторским
коллективом сектора современного русского языка Института
русского языка им. акад. В.В. Виноградова.
Автор более 120 научных работ, среди которых монографии и
словари, научные статьи и учебные пособия. Научные труды проф.
О.П. Ермаковой опубликованы главным образом в издательстве
«Наука», зарубежных научных изданиях.
Многие ученики О.П. Ермаковой кандидаты и доктора
филологических наук.
54
О.П. Ермакова. Семантические процессы в лексике //Русский
язык конца XX столетия (1985 – 1995). – М., 2000. – С. 32 - 66).
Бурно происходящие социально-политические процессы
последних лет обусловили изменения в разных сферах русского
литературного языка. Язык переживает почти революционные
потрясения, которые, естественно, больше всего затронули лексику.
Новые формы общественных отношений нашли отражение в
словообразовательных неологизмах, в освоении большого количества
заимствованных слов, в стилистическом транспонировании, в
процессах деархаизации, в разнообразных семантических изменениях
разных групп лексики русского языка. Материалом нашего
исследования была преимущественно публицистика. Использованы
данные нескольких многотиражных газет и журналов. Лишь в
отдельных случаях привлекались записи разговорной речи (и
просторечия), если в этих сферах языка наблюдаются отмеченные на
материале публицистики тенденции.
Разумеется, особенности русского языка 90-х годов не могут
быть отождествлены с особенностями языка публицистики, но
именно в этой сфере наиболее ярко проявляются семантические
процессы, обусловленные процессами общественно-политическими.
<…> Заметим, что все изменения в семантике слов, связанные с
идеологической переориентацией, касаются употребления разных
групп лексики в официальной печати. Хорошо известно, что и до
перестройки в России всегда существовала антикоммунистическая
идеология, которая находила отражение в языке «самиздата», в
зарубежных публикациях наших диссидентов, в «кухонных»
разговорах интеллигенции, в языке советской тюрьмы. В этом
втором, неофициальном языке советской страны слова употреблялись
в их истинном значении без идеологических смысловых приращений.
Но антикоммунистическая идеология в настоящее время, обретя
официальный статус и, соответственно, возможность выражения в
печати,
имеет
противостояние.
И
опять
наблюдается
сосуществование
двух
«языков».
Поэтому
в
прессе
антидемократического направления многие слова из сферы политики
и идеологии могут сохранять свое прежнее советское звучание, а
55
слова, называющие перестроечные концепты, употребляются только
пейоративно.
Хочу подчеркнуть, что сейчас чаще можно говорить о
процессах, о движении в семантике и не всегда о явных результатах.
В настоящее время в русском языке изменения происходят почти так
же стремительно, как и в политике. Многое смешалось,
перегруппировалось, размылось, но еще не вполне определилось.
Возможно, что некоторые (или многие) наблюдаемые сейчас явления
в области значений слов окажутся недолговечными, не закрепятся в
качестве нормы, но и в этом случае зафиксировать их на
определенном этапе развития языка интересно и важно, поскольку
каждый этап в развитии языка заслуживает внимания и изучения.
Основные семантические изменения в лексике, так или иначе
обусловленные изменениями в общественно-политической жизни,
можно определить так:
1. Деактуализация значений, отражающих советские реалии.
2. Деидеологизация лексики.
3. Политизация некоторых групп лексики.
4. Деполитизация некоторых политических терминов.
5. Активизация некоторых семантических моделей, выражающих оценку личности как общественного явления.
6. Метафоризация как выражение оценки общественнополитической ситуации.
7. Разрушение прежней смысловой корреляции в политической
лексике и возникновение новой.
Деактуализация значений, отражающих советские реалии
Изменения социально-политического устройства общества
вызвали деактуализацию многих значений слов, отражающих чисто
советские реалии…
В связи с концом однопартийной системы в нашей стране слово
партия утратило компонент коммунистическая. Это слово
употреблялось без семантического приращения только по отношению
к зарубежной действительности. Ср., например, прежние контексты:
Он член партии (теперь обязательно – какой); Он вступил в партию и
т.п. Соответственно изменилась и семантическая структура слов
партийный, беспартийный. У слова беспартийный актуализируется
56
значение ‘не состоящий ни в одной из политических партий’ и
деактуализируется ‘не состоящий в партии коммунистов’. <…>
В разговорной речи и просторечии мы можем наблюдать прямое
воздействие экономики на жизнь слов. За последние 6-7 лет стали
исчезать из употребления советизмы, связанные с особенностями
советской жизни и торговли. В магазинах появились продукты – и
перестают употребляться в просторечии некоторые глаголы со
специфически советскими значениями, в частности, глагол давать (в
формах дают, давали, будут давать) в значении ‘продавать в
магазине то, что является дефицитом’. Например: Вчера в нашем
магазине мясо давали. Через дорогу масло дают, и народу немного….
Перестали встречаться и глаголы выбросить, выкинуть
(выбрасывать, выкидывать) со значением ‘пустить в продажу’. … У
нас в гастрономе иногда колбасу выкидывают, к празднику бывает.
<…>
Политизация некоторых групп лексики
Одни и те же изменения в общественной жизни нередко могут
вызвать разнонаправленные процессы в языке.
Последние десятилетия в русском языке под воздействием
заметно возросшей политизации общества происходит политизация
некоторых групп лексики. В сферу политических контекстов
втягиваются слова, изначально не имевшие отношения к политике –
разрядка, застой, перестройка, плюрализм, демонтаж, диалог, раунд
и др. Ср.: период застоя, … демонтаж административно-командной
системы, московский раунд конференции по Ближнему Востоку.
<…>
В качестве одного семантического этюда рассмотрим
употребление слова диалог в политических контекстах 90-х годов. В
НС-83 («Новые слова и словари новых слов») оно отмечено с новым
значением ‘неофициальные переговоры’. В настоящее время,
сохраняя значение ‘переговоры’ (необязательно неофициальные), в
контексте отношений между странами, республиками, партиями,
властью и оппозицией слово диалог становится антонимом слова
конфронтация. Диалог – ‘мирное урегулирование конфликтов’
(переговоры могут быть и не на фоне конфликтов). Ср.: Как
развивается диалог с оппозицией?; Мы стремимся к диалогу;
57
Использованы не все аргументы в политическом диалоге; Пора
переходить от конфронтации к диалогу и т.п.
Кроме того, слово диалог отмечено нами в значениях:
1. ‘Дискуссия’, ср.: Именно поэтому … я и счел необходимым
начать серьезный диалог о том, что именно мы видим по-разному в
нас самих и в подаренном нам мире (НГ, 05.03.92) …;
2. ‘Договоренность’: У нас уже есть диалог с руководством
завода, но пока все остается по-прежнему (КП, 05.06.92);
3. ‘Общение’: По мере развития нашего диалога с внешним
миром демонстрация мод будет все более развиваться (ТВ, 29.06.92).
Не в политических контекстах встречается это слово со
значением ‘спор’, ‘борьба’: Это был безмолвный диалог двух
соперников (ТВ, 1992; о марафоне во время летней Олимпиады).
В деловых кругах это слово употребляется со значением
‘сотрудничество’: С этой фирмой у нас диалога не получилось.
Расширение сферы использования слова диалог приводит к
размытости семантики, о чем свидетельствует, например,
употребление его в одном из интервью с Горбачевым: Я у него
[Крючкова] видел большой запас эрудиции, диалога (ТВ, 22.08.91).
В не меньшей степени о размытости первоначального значения
слова диалог свидетельствует современное употребление (пока не
отмечено в печати) – двусторонний диалог, ср.: Назарбаев считает,
что только политическим путем, только в двустороннем диалоге
можно решить проблему Карабаха (ТВ, Новости, 24.02.93).
Деполитизация некоторых политических терминов
Не менее заметно выражен процесс политизации общества в
деполитизации лексики. При этом нередко бывает, что лексика,
недавно вошедшая в политические контексты, уже используется в
разговорной речи в контекстах, далеких от политики. Так, слово
консенсус употребляется со значением ‘согласие’ (в семье, в
коллективе, в очереди и т.п.). Плюрализм может обозначать
множественность мнений по любому вопросу, конфронтация –
‘раздоры’, ‘ссоры’ и т.п., диктатура употребляется со значением
‘насилие, подавление чужой воли’, гласность – ‘откровенность’,
хунта – ‘банда’, раскулачивание – ‘грабеж’. Ср.: У нас с мужем по
этому вопросу консенсус; У них в доме диктатура жены; У нас
всюду теперь конфронтация; Евтушенко и его хунта. Слово
58
приватизация стало употребляться в шутку со значением ‘незаконное
присвоение’, ‘ограбление’. Ср.: Муж Елены Петровны … сторожит
квартиру – нельзя оставить, иначе мигом «приватизируют» (КП,
03.08.93) <…>
Интересно, что в 60-х годах слово, обозначавшее в свое время
социальное
явление
с
противоположной
приватизации
направленностью – раскулачить – употреблялось в значении
‘растащить’, ‘разворовать’. Ср.: Автобусы, как нынче принято
изъясняться, «раскулачены» на запчасти… (Правда, 18.07.68). Со
значением ‘отнять’, ‘присвоить’ слово раскулачить употребляется и в
наше время. Ср.: За несколько дней до этого они [омоновцы. – О.Е.]
повязали сбытчиков «наркоты» с братской Украины, но отпустили
тех с богом, не позабыв «раскулачить» (КП, 25.05.94).
Таким образом, буквально на наших глазах слова из разных
сфер языка вошли в состав политических терминов и опустились на
уровень бытовой речи, изменив при этом свою смысловую структуру.
59
СОДЕРЖАНИЕ
ПРОБЛЕМА ОПРЕДЕЛЕНИЯ СЛОВА КАК ЕДИНИЦЫ ЯЗЫКА
А.И. Смирницкий. Лексикология английского языка ………………..…3
Д.Н. Шмелев. Проблемы семантического анализа лексики…………..8
ЛЕКСИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ.
ТИПЫ ЛЕКСИЧЕСКИХ ЗНАЧЕНИЙ
В.В. Виноградов. Основные типы лексических значений слова...…..19
Д.Н. Шмелев. О переносных значениях слов …………………..……25
АНТОНИМИЯ
Л.А. Новиков. Семантика русского языка..……...……………………31
ФРАЗЕОЛОГИЯ
В.В. Виноградов. Об основных типах фразеологических
единиц в русском языке………………………………………………...42
Н.М. Шанский. Фразеология современного русского языка………..63
РАЗВИТИЕ ЛЕКСИКИ В ПОСТСОВЕТСКИЙ ПЕРИОД
О.П. Ермакова. Семантические процессы в лексике…………………55
60
61