Забота о природе: чему наука и экономика

Забота о природе: чему наука и экономика
не могут нас научить, а религия может*
*Сокращенный перевод КЭКЦ. Опубликовано: Environmental values, 2006. — V. 15, №3. — Р. 307–313.
Холмс Ролстон III
Наука и сознание имеют сложную, трудно уловимую взаимосвязь, нигде не проявляющуюся так явно,
как во взаимоотношениях между природоохранной наукой и заботой о Земле. Факты открываются в природе; ценности «присваиваются» людьми — по крайней мере, многие так говорят. Природоохранная наука —
это одно. Защита окружающей среды — это совсем другое. Следует связать факты, установленные наукой о
Земле, с ценностями, принятыми в природоохранной политике. Установление таких связей сейчас стало насущным, как никогда прежде; по существу, от этого зависит будущее нашей планеты и всех, кто на ней обитает.
Однако, скажут многие, если мы хотим знать, как заботиться о Земле, нужно спросить об этом эколога,
или почвоведа, или кого-нибудь в этом роде. Экология поразительно похожа на медицину. Обе они — терапевтические науки. Экологи несут ответственность за здоровье окружающей среды, которое на самом деле
— просто другая форма здоровья общества. Ведь человек не может быть здоровым в нездоровом окружении. Здоровье нетрудно защищать и пропагандировать, и критерии представляются научными. Но экологи
не имеют специальной компетенции, чтобы оценивать, какого восстановления природы желает культура, и в
какой мере возможно пожертвовать нетронутостью и цельностью дикой природы, чтобы этого достичь. Люди в ландшафте должны будут вынести ценностные суждения относительно того, сколько у них есть ненарушенной природы, или сколько они хотят, или намерены восстановить, и сколько культурно измененной
природы они хотят, и следует ли ее изменять подобным образом или нет. Экологи, вероятно, смогут нам
сказать, какие варианты у нас есть, что сработает, а что -нет, и каков минимально допустимый уровень здоровья ландшафта. Но в экологии как таковой нет ничего, что дает экологам право или способность принимать дальнейшие общественные решения такого рода. Наука не дает нам оснований для выбора одного из
разнообразных вариантов, — все они научно обоснованны.
Здесь наука, ничем не поддержанная, не может научить нас тому, что нам важнее всего знать о природе:
как ее оценить. Ведь на самом деле не существует научного руководства к жизни. Прошло уже четыре века,
в течение которых наука все больше и больше просвещала нас в отношении природных фактов, и однако же
вопросы ценности остаются такими же острыми и болезненными, как прежде. Наука может служить благородным интересам; более того, иной раз она это делает. Наука может заняться самообслуживанием — и зачастую именно этим и занимается, становясь средством увековечивания несправедливости, нарушения прав
человека, организации войн, разрушения окружающей среды. В науке нет ничего, что предупреждало бы
философскую путаницу, умствования, поклонение ложным богам, что способно было бы различать добро и
зло. Сейчас, когда мы стоим на пороге нового века, — собственно, нового тысячелетия, становится все более очевидным, что все научные инициативы за последние четыреста лет оказались лишь дьявольской, фаустовской сделкой. Одним из множества показателей этого является и наш экологический кризис.
Чтобы вы не думали, что я клевещу на науку, я с равным успехом могу заменить в предыдущем тексте
слово «наука» термином «экономика». (Говоря иначе, «наука» в высказанных выше утверждениях включает
также и «экономическую науку»). Экономисты не имеют специальной компетенции для того, чтобы оценить, какого восстановления природы желает культура, и в какой мере возможно пожертвовать нетронутостью и цельностью дикой природы, чтобы этого достичь. Экономисты, так же, как и экологи, смогут, вероятно, сказать нам, какие варианты у нас есть, что сработает, а что — нет, и каков минимально допустимый
уровень здоровья ландшафта. Но в экономике как таковой нет ничего, что дает экономистам право или способность принимать дальнейшие общественные решения такого рода на будущее. Экономика не дает нам
оснований для выбора одного из разнообразных вариантов, — все они экономически возможны.
Здесь экономика, ничем не поддержанная, не может научить нас тому, что нам важнее всего знать о природе: как ее оценить. Ведь на самом деле не существует экономического руководства к жизни. Прошло уже
четыре века, в течение которых экономика все больше и больше просвещала нас в отношении того, как
превращать природу в товары, которых мы жаждем, и однако же вопросы ценности, поднимаемые в экономике, остаются такими же острыми и болезненными, как прежде. Экономика может служить благородным
интересам; более того, иной раз она это делает. Экономика может заняться самообслуживанием — и зачастую именно этим и занимается, становясь средством увековечивания несправедливости, нарушения прав человека, организации войн, разрушения окружающей среды. В экономике нет ничего, что предупреждало бы
философскую путаницу, умствования, поклонение ложным богам, что способно было бы различать добро и
зло. Все экономические инициативы последних четырех сотен лет могут оказаться в следующем тысячелетии лишь дьявольской, фаустовской сделкой. Одним из множества показателей этого является и наш экологический кризис.
Религия и этика действительно ставят вопросы о том, как жить справедливо, даже при том, что ни одна
из них не знает толком естествознания и того, как оно работает.
Праведная жизнь, особенно в Ветхом Завете, — это долгая жизнь на Земле, устойчивая до третьего и четвертого поколений. Для этого сегодня, быть может, нам и нужны достойные, заслуживающие внимания наука и экономика; однако как бы они ни были необходимы, ни одной из них по отдельности, ни обеих вместе
недостаточно, чтобы сделать жизнь гуманной, и еще менее — праведной.
У иудеев была своя обетованная земля; у нас, американцев, есть наши «пурпурные величественные вершины гор над плодоносными полями»; далее забота о Земле стала глобальной. Сегодня обетованной стала
вся Земля. Да, Земля предоставляет нам «продовольствие», или, как предпочитают называть это ученые,
«ресурсы». Но что нам следует делать с более глубинными источниками, посредством которых к нам эти ресурсы приходят? Что делать нам с этим «продовольствием», необходимым для жизни на Земле, которое наука считает фактом, экономика — ценным, этика — требующим заботы и ухода, а теологи даже находят священным и требующим поклонения? Астронавт Майкл Коллинз вспоминал, как поражен был видом Земли:
«Землю надо хранить, как сокровище, ее нужно лелеять, она — драгоценность, которая должна существовать бесконечно».
Нам нужен религиозный взгляд на природу человека, так же как и на природу вообще. Конечно, человек
не может знать, как следует правильно себя вести, если он невежествен в отношении конкретных результатов того или иного поведения в природных системах. Иудеи знали достаточно, чтобы понимать, что они получили благословение с наказом. «Вы должны пройти весь путь, который Господь Бог ваш накажет вам,
чтобы могли вы жить, и снискать благополучие, и жить долго на земле, которая дана будет вам в обладание
... Слушай же, о Израиль, и внимательно выполняй эти заповеди, чтобы благополучие было с тобою, и чтобы размножился ты многократно, как Господь, Бог отцов твоих, обетовал тебе, на земле, где текут млеко и
мед». Чтобы по земле текли мед и молоко (при условии хорошего хозяйствования на ней), необходим божественный закон, если мы хотим иметь устойчивое общество. Необходимо вникнуть не в науку, и не в экономику, а в этику. Еще более глубоким является утверждение о том, что не может быть разумной человеческой экологии, за исключением той, когда люди научатся справедливому и доброжелательному землепользованию. Земли не текут молоком и медом для всех до тех пор, пока справедливость не потечет по ним, как
вода. Давайте-ка устроим беседу экологов, экономистов, этиков и теологов о природоохранной политике.
Нынче она, вероятнее всего, может пройти под рубрикой «устойчивое развитие». Устойчивое развитие помогает нам видеть весь набор природоохранных проблем в целом: пища, здоровье, вода, почвы, леса, энергия, народонаселение, равенство для грядущих поколений, развивающиеся нации, заповедники биологического разнообразия, дикая природа — как многочисленные измерения человеческих обществ, все более тесно
переплетающихся с местной и глобальной природой. Однако, говорят экологи, любую этику устойчивого
экономического развития нужно подвести под устойчивую биосферную этику. Фундаментальная задача
здесь заключается в том, чтобы любое производство таких товаров было экологически устойчивым. Общие
задачи развития должны сосредоточиться на системах удовлетворения потребностей природы так же, как
она удовлетворяет человеческие потребности. Таким образом, «развитие», которое уже долгое время было и
до сих пор является главной заботой, и в котором Запад так здорово преуспел в современную эпоху, теперь
сплелось с «окружающей средой», сдерживается ею. На данном этапе экономистов должны корректировать
экологи. Верующим может на первый взгляд показаться, что они — с экономистами, однако позднее они
осознают: нет, они с экологами.
Судьбы людей и Земли тесно переплелись. Однако существует два полюса, дополняющие друг друга и
все же противоположные. Экономике можно отдать приоритет — обычное дело — и с окружающей средой
можно поступать как угодно, если бесконечное развитие не подвергает ее опасности. Природу держат на
орбите, в центре которой находится экономика. Улучшение качества жизни для большинства людей требует
экономического развития «внутри» жизнеобеспечивающей экосистемы. Человек должен развиваться (поскольку развитие увеличивает социальное процветание и изобильную жизнь), а окружающая среда будет ставить свои ограничения, при том и только том условии, если эта деградирующая среда не подорвет текущего
развития.
Мое основное убеждение состоит в том, что траектория промышленного, технологического, коммерческого мира в общем-то верна, потому что приносит людям блага — только деятелям этого мира пока что не
удается учесть природные ограничения. На другом полюсе приоритет отдается окружающей среде. В этом
случае мы потребуем, чтобы обеспечивалось ее базовое качество, и тут уж экономика должна работать «в
пределах» такого качества жизни в качественной окружающей среде (чистый воздух, вода, устойчивые почвы, привлекательные обитаемые ландшафты, леса, реки, сельские земли, парки, дикая природа, дикие животные, возобновляемые ресурсы). Ветры дуют, идут дожди, текут реки, сияет солнце, происходит фотосинтез, углерод повсеместно восстанавливается. Эти процессы должны быть устойчивыми. Экономику нужно
держать на природоохранной орбите. Следует охранять природу — главную матрицу жизни, и любой бизнес
должен осуществляться в гармонии с ландшафтом, в котором мы обитаем. Развитие желательно, но гораздо
больше обществу необходимо жить в пределах потенциальной емкости той местности, тех экосистем, в которых оно происходит. Здесь основное убеждение состоит в том, что траектория промышленного, техноло-
гического, коммерческого мира обычно неверна, потому что она неизбежно промахнется. Окружающая среда не представляет собою некий нежелательный, непреодолимый набор ограничений. Природа, скорее, есть
матрица многочисленных ценностей; многие, если не большинство из них, не учитываются в экономических
расчетах. Хотим ли мы, в самом деле, миллион гипермаркетов и ни одного орла? В более глубоких расчетах
того, что мы хотим поддержать в устойчивом состоянии, найдется место для многих других ценностей природы (эстетические переживания, биологическое разнообразие, привязанность к месту, его ощущение), — а
мы ими просто пренебрегаем.
Основной недостаток «устойчивого развития» состоит в том, что оно рассматривает Землю исключительно в качестве ресурса. «Устойчивый» — экономический термин, но и экологический тоже. Одновременно со
свои развитием люди подвергают все большей и большей угрозе природный мир, и это ставит на карту все
его древнейшие дары и ценности. Экологическое общество Америки отстаивает исследования и такую политику, которая приведет к «устойчивой биосфере». «Добиться устойчивой биосферы — это единственная
важнейшая задача, стоящая сегодня перед человечеством». Комиссия наук о жизни Национальной академии
наук приняла это вполне гуманно: «Мы должны перестроить наши научные задачи таким образом, чтобы
помогать человеческим обществам сохранить их глобальные био-геологические системы поддержания жизни». Люди заботятся о природе только в том случае, когда она поддерживает их жизнь. Экологическое
общество Америки предлагает заботиться о биосфере как таковой, и любое устойчивое человеческое развитие должно происходить в пределах этих более фундаментальных параметров.
Такая защита может стать — для отдельной человеческой личности — разумной обязанностью, поскольку каждая такая личность имеет свой личный интерес в состоянии окружающей его среды. Однако такая политика должна, учитывая прочих людей, быть моральным долгом, поскольку ведь и всем другим людям
окружающая среда может как помогать, так и вредить. Далее, за пределами человеческого благополучия
утверждение такой политики может повлечь за собою заботу о биосфере как таковой, поскольку она имеет
собственную независимую ценность.
В прежние времена зачастую предпочитали слова «владыка», «опекун», «надсмотрщик» или «управляющий», «стюард», сохранившиеся от классической религиозной традиции. В нашу более светскую эпоху слова, пришедшие им на смену — это «устойчивость» и «менеджмент». В номере журнала Scientific American,
посвященном «Управлению планетой Земля», Вильям Кларк пишет: «Мы живем в эру, которая характеризуется синдромом глобальных перемен .. .По мере того, как мы перестаем быть просто причиной этих перемен
и стараемся сознательно управлять ими, возникают два главных вопроса: «Какую планету мы хотим иметь?
Какую планету можем мы получить?» Эти вопросы предполагают, что людей спрашивают, чего они от этой
планеты хотят, а планетные менеджеры с помощью своих ученых и экономистов должны вычислить, как это
получить. Корень слова «менеджмент» — латинское «манус», рука. Люди будут управлять этим местом. Это
может даже означать, что Homo sapiens — профессиональный менеджер того мира, который без него не
имел бы никакой цены. Природу нужно запрячь, чтобы удовлетворяла человеческие потребности.
Ну, в общем-то, это верно — никто не желает бороться против интеллигентного менеджмента. Но должны ли люди ставить себя в центр всех ценностей, заявляя право на управление всем только в собственных
своекорыстных интересах? Однако биолог может доказать, что именно это происходит в лесах — каждый
вид ставит себя в центр и рассматривает мир с точки зрения своего вида: певчая птичка занимает свою, птицецентрическую позицию; ель только то и делает, что старается дать как можно больше побегов ели. Ну, а
люди намерены действовать в своих интеллигентных, благоразумных собственных интересах.
Но другие биологи скажут, что система не принимает таких конкретных точек зрения — она генерирует
мириады отдельных интересов. Хочется вспомнить классическое религиозное мировосприятие: Господь Бог
наш повелел Земле произвести несметные толпы разных созданий, и нашел, что это очень хорошо, — заметим, еще до того, как Он создал человека. Люди, без сомнения, должны управлять планетой так, чтобы удовлетворить собственные потребности, однако следует сказать больше. Люди — единственный вид, который
может видеть экосистему такой, какой она объективно является: сообществом взаимосвязанных видов, каждый из которых имеет свою экологическую нишу и играет свою определенную роль, интегрированные в
единое сообщество жизни. Может быть, именно это и подразумевалось под «владычеством» и обладанием
Землею.
Управление планетой для нашей пользы — не лучшая парадигма; это лишь полуправда, которая, если
взять ее в целом, становится опасной и самоуничтожающейся. Лучше бы нам думать о себе как о постоянных обитателях, которые изучают логику своего родного сообщества, или как о блюстителях морали, пытающихся оптимизировать и культурные, и природные ценности на планете, или как о духах, созданных по
образу и подобию Божию, прославляющих Его доброе творение.
Теперь нам нужны теологи, оценивающие смесь человеческой природы с природой, какова она есть и какой должна быть. Является ли наше единственное отношение к природе инженерным преобразованием ее к
лучшему? Вероятно, чем следует управлять не менее — это нашим «поеданием Земли», менталитетом менеджмента, который прежде всего привел к экологическому кризису. В более крупном планетарном масштабе лучше строить наши культуры в разумной гармонии с тем, как уже построен мир, чем начинать все регулировать и перестраивать эту обетованную планету самим для себя. «Руки» (помните, корень слова «менед-
жмент») созданы также и для нежной заботы. Какую же планету хотим мы, люди, иметь? Чтобы извлекать
из нее все ресурсы для своей пользы? Или чтобы окружать ее нежной заботой? Наука и экономика не могут
нас этому научить. Быть может, смогут религия и этика?
Несмотря на существовавшую в двадцатом веке тенденцию приватизировать религию, национальная политика в отношении ландшафтов должна включать коллективный выбор, рождающий этику Земли. Некоторые этические альтернативы выбираются индивидуально, но во многих других случаях граждане должны
осуществлять такой выбор совместно. «Окружающая среда» в этом более широком смысле является просто
критически «общей», то есть общественным благом. Правительства, так же как и предприниматели, оказывают огромное влияние на наши жизни; и те, и другие располагают огромной властью и мощью, чтобы воздействовать на ландшафт — к добру или злу. Христианство вместе с прочими верованиями, влияющими на
человеческое поведение, должно снова стать «этикой Земли». Характер общества раскрывает не только то,
что оно делает со своими рабами, женщинами, чернокожими, меньшинствами, инвалидами, детьми, грядущими поколениями, а то, что оно делает со своей фауной, флорой, видами, экосистемами и ландшафтами.
В установлении политики граждане, включая и верующих, присоединившихся к другим сторонникам
охраны природы, должны, понуждая друг друга, взаимно договорившись, сделать вместе то, чего отдельные
частные лица сделать не могут. Те, чье отношение к природе базируется на их вере, вместе с другими заинтересованными группами, могут объединиться и выковать этот консенсус. Христианство — если взять мою
собственную традицию — все еще широко распространенное среди нашего народа, понуждается к тому,
чтобы стать общественным, в согласии со многими другими религиями, и присоединиться к формированию
этики общества и реформированию государственной политики, защищая «справедливость, мир и целостность творения» (Всемирный Совет церквей). Ценности местных ареалов, как те, в частности, которые
отстаивают христиане, в абсолютном большинстве своем неэкономические. Христиане часто с восхищением
фокусируют внимание на экономических ценностях, особенно в тех случаях, когда люди несправедливо лишаются их (работа, пища, жилье, охрана здоровья). Однако при принятии решений о сохранении фауны и
флоры, особенно там, где предлагается пожертвовать остатками дикой природы ради удовлетворения сиюминутных человеческих потребностей, христиане должны настаивать на том, чтобы эти ценности были сохранены вместо уже обработанных или застроенных земель, которых более чем достаточно для удовлетворения всех нужд людей, при условии справедливого распределения получаемой с них продукции.
Те ценности, которые стремятся сохранить христиане в природном мире, как правило, более расплывчаты, нечетки, более мягки, однако и более глубоки, по сравнению с прочими, необходимыми для изобильной
жизни. Рэйчел Карсон оплакивала «безмолвную весну». Иисус находил, что дикие цветы превосходят всю
славу Соломона. Вильям Вордсворт чувствовал на лоне английской природы «движение и дух, что движут и
пронизывают все сущее» («Строки, написанные несколькими милями выше Тинтернского аббатства»). Природный мир — пурпурные величественные горы и плодоносные нивы — это обширная сцена, где все прорастает, дает почки, расцветает, плодоносит, отмирает, возрождается к новой жизни, — где жизнь непрерывно движется вперед. Мы чувствуем преходящую прелесть этой жизни, которая остается устойчивой, несмотря на хаос, продолжается посреди непрерывной погибели. Иисус часто брал свои притчи из живой природы
— вспомним о горчичном семени или о сеятеле, выходящем засевать свою ниву, или о Боге и воробьях. В
Псалмах и Книге Иова говорится о дикой природе как проявлении величия Господа. Без этого опыта земля
не может выполнить все, что нам обетовано.
Мы, люди, трансформируем планету; мы, американцы, так же как и народы других развитых стран, являемся лидерами этой трансформации; мы должны вести за собою мудро. Там, куда мы ныне ведем, на Земле
будет гораздо больше людей (по меньшей мере в полтора раза), они будут гораздо больше потреблять (спрос
возрастет в 3–4 раза), она станет теплее, более загрязненной, менее плодородной, менее богатой ресурсами,
менее биологически-разнообразной, более заросшей сорняками и изобилующей вредителями, -замусоренной
планетой, где немногие производимые ею блага будут распределяться еще менее справедливо. Возглавлять
новые направления — дело ответственное, оно требует более высокого чувства долга перед будущими поколениями, долга богатых перед бедными, экономики — перед благополучием и процветанием людей, развития в гармонии с биосферой, обязанности заботиться о творении Божием.
Зачем заботиться о природе? Позвольте мне завершить эту статью аргументом, которого
не могут привести ни наука, ни экономика, — а вот моя религия может. Если хоть что-нибудь на этой Земле свято — так это поразительный непрерывный творческий процесс, характерный для нашей родной планеты. Только здесь, и нигде более, витает животворящий
Дух Божий. И если есть где-нибудь священная земля — то это именно наша обетованная
планета.