Коллективная травма: гастрономический аспект.
реклама
Коллективная травма: гастрономический аспект. Рефлексия над советским прошлым носит амбивалентный характер: с одной стороны, существует запрос на осмысление всего объема тоталитарного наследия, обнаруживающего все и новые и новые идеологические пласты; с другой стороны, существует и феномен невозможности принять новое знание, т. к. оно сопровождается травматичными переживаниями, и эффектом его вытеснения в коллективное бессознательное, когда на смену знанию приходят новые формы идеологии. Стремление оправдать прошлое порождает и его дополнительную эстетизацию — появляется ностальгия по советскому. Ее особая форма — гастрономическая ностальгия, базируется на попытке аппелировать к базовому телесному опыту как положительному источнику эмоциональных переживаний о прошлом. Феномен гастрономической ностальгии сегодня широко эксплуатируется в рекламе пищи, ведь еда является материальным носителем множества значений, которые вместе с ней могут быть привнесены в телесность и телесную память. Идеализация советского гастрономического прошлого создает ряд мифологем, немалую роль в этом наборе стереотипов обыденного сознания сыграла «Книга о вкусной и здоровой пище» - уникальная кулинарная книга, в которой идеология тесно переплетается с гастрономической информацией и кулинарным экспертным знанием. Гастрономическая революция 1920-1930-х гг. завершилась созданием тоталитарного мифа, который функционирует и сегодня, являясь частью современной тоталитарной индоктринации1. Гастрономической мифологии, основанной на «Книге о вкусной и здоровой пище», противостоит коллективная память о голоде и дефиците пищи, и сопутствующим им гастрономическим практикам - очередям, блату2, и, попыткам встроиться в систему распределения продуктов, обмену рецептами3 в качестве формы социальной солидарности и т.д. Противоречие между тоталитарной гастрономической мифологией и опытом голода и дефицита создает разрыв в коллективной памяти, который и является местом локализации травмы. Последствия отказа осознавать ее наличие влечет множество последствий - прежде 1 Функционирующей в опоре на ностальгию по советскому. 2 в самой структуре гастрономической культуре эти практики перверсивным образом замещали стадию предкулинарного. 3 В “Блокадных дневниках” Л.Гинзбург фиксирует наличие феномена блокадной кухни, когда поиск возможностей приготовить съедобное из изначальных ингредиентов сомнительной съедобности становилось первым предметом коммуникативного обмена. И это происходило в ситуации разрушения антропологического голодом. всего, он блокирует установление подлинной социальной солидарности 4 и усиливает разницу между различными социальными группами. На фоне всевозможных сложных процессов, происходящих с гастрономической культурой 5, можно выделить следующее - гастрономическая культура визуализируется, рождая феномен визуальной гастрономии. Ее репрезентации в массовом обществе многочисленны - от кулинарных блогов до глянцевых журналов, сделанных как калька с западных образцов, где основные гастрономические дискурсы сводятся к доминирующему эстетическому. В этих репрезентациях отсутствует коллективная гастрономическая память, они аккумулируют в себе только актуальные современные тенденции. Когда же речь заходит о гастрономической ностальгии, то в ход идет визуальный ряд из многочисленных изданий “Книги о вкусной и здоровой пищи”, где ретроэффект вкупе с декларируемым изобилием позволяет ностальгировать по прошлому, смещая фокус ностальгии опять же в поле тоталитарной гастрономической мифологии. Переживание травмы голодом и дефицитом в мемуаристике и документальной прозе вытесняет ее в пространство художественного вымысла, который предстает даже если и связанным с реальными событиями, но, все-таки, преимущественно кажется продуктом творческого воображения. Можно предположить, что эта травма оказалась настолько сильна, что была полностью вытеснена как предмет понимания и рефлексии. Отголоски коллективной травмы голода и дефицита прослеживаются и сегодня - например, кулинарные колонки СМИ низшего ценового сегмента, ориентированные на низшие социальные слои, структурированы по совокупному принципу - обмена рецептами “блокадной кулинарной книги” и рукописной кулинарной книги советских домохозяек - когда из доступных, не всегда качественных и дешевых продуктов предполагается соорудить нечто хотя бы номинально превосходное6. Исследования, посвященные повседневной жизни блокадного 4 Сегодня существует попытка заменить солидарность патриотизмом, который в нынешних российских реалиях не выступает ее формой, а оказывается средством манипуляции и идеологическим оружием, потому что в таком виде аппелирует к той части коллективной травмы, которая базируется на переживание обесценивания советского опыта - если такое количество страданий не были оправданы идеологическим инвольтированием и грандиозным целеполаганием, то ради чего они были? 5 А еще К.Леви-Строс отметил, что именно гастрономическая культура выступает маркером всей сложности социальной и культурной жизни, и, добавим, еще и политических изменений. 6 Анализ гастрономических дискурсов глянцевых СМИ (журналы Hello, ELLE, Men's Helth, Star, Тайны звезд, и т.д.) показал, что что в глянце так называемого нижнего ценового сегмента (Тайны звезд) доминирует дискурс экономии, с которым связаны субдискурсы, например: экономная и здоровая пища; экономная и эстетично приготовленная и оформленная пища. Визуальные репрезентации в таких гастрономических колонках не подвержены эффекту гламуризации (так как он не соответствует дискурсу экономии), а представляют собой отражение реального процесса приготовления пищи. В этом видится продолжение советской гастрономической традиции, которая тесно связана не только с гастрономическим контролем со стороны власти, сколько с голодом и дефицитом, в условиях которого прожило не одно поколение советских людей. Ленинграда, также содержат информацию о девиантных гастрономических практиках, основной смысл которых сводился к поиску возможностей приготовления съедобного из изначально не воспринимающегося съедобным исходника — но это квинтэссенция травмирующего гастрономического опыта советского человека, который, будучи вытесненным, находит свой выход в доминирующем дискурсе экономии. Слишком уж великим может оказаться обесценивающий эффект ее признания, а для его преодоления нужна тяжелая работа с травмой, на которую прежде всего нет согласия, ведь опять речь идет о преодолении дефицитарного состояния реальности ради выживания в ней. Последствия отсутствия признания травмы - нарциссический разрыв между поколениями, который делает следующее поколение открытым для тоталитарной индоктринации, что сегодня и наблюдается. К тому же, любая кризисная ситуация подтверждает, что опираться можно и следует на накопленный опыт дефицитарных гастрономических практик, которые становятся актуальными и более нетравматического бытия. подтверждают реальность травмы, нежели длительность
