Национальный исследовательский

Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»
Лаборатория исследований культуры ЦФИ НИУ ВШЭ
Институт гуманитарных историко-теоретических исследований имени А. В. Полетаева
(ИГИТИ НИУ ВШЭ),
Конференция
Профессионализация знания:
история и значение для современного состояния гуманитарных наук
25 февраля 2013
(Москва)
Мясницкая, 20 (ауд. 309)
10.00–11.30
Панель: Истоки профессионализации и специфика философии
Куренной В. А. (НИУ ВШЭ, отделение культурологии) Профессионализация
философии и структура философской полемики
Завалей А. И. (НИУ ВШЭ) Судьба liberal art education в Новом Свете: от
колониальных колледжей до Йельского доклада 1828 г.
Демин М. Р. (НИУ ВШЭ – Санкт-Петербург) Спор о психологизме.
Профессионализация философии и психологии в российских университетах
19 века
Кофе-брейк 11.30–11.45
11.45–13.15
Панель: Социальные науки и их среда: варианты «дисциплинарной экологии»
Козлов С. Л. (НИУ ВШЭ, факультет филологии) Три идеолога
профессионализации гуманитарного знания во Франции XIX века: Кузен,
Ренан, Дюркгейм
Дмитриев А. Н. (ИГИТИ НИУ ВШЭ) Профессионализация социологии в России
1910–1920-х годов: нужды и добродетели
Юдин Г. Б. (Лаборатория экономико-социологических исследований НИУ ВШЭ)
Социология профессий и социология как профессия: случай американской социологии
ОБЕД
13.15–14.15
14.15–15.45
Панель: Исследователь и/или профессионал: самоопределение современного
гуманитария
Савельева И. М. (ИГИТИ НИУ ВШЭ) «Публичный историк» как призвание и профессия
Дубина В. С. (МВШСЭН) Большие надежды: первая магистерская программа по
public history в России
Степанов Б. Е. (ИГИТИ НИУ ВШЭ) Профессионализм и рефлексия о научной
коммуникации в постсоветской историографии
Кофе-брейк 15.45–16.00
16.00–16.45
Итоговая дискуссия:
Науки о человеке между дисциплинаризацией и профессионализацией
Тезисы докладов
Куренной В. А. (НИУ ВШЭ, отделение культурологии) Профессионализация
философии и структура философской полемики
Процесс профессионализации философского знания в XIX веке ведет к глубокому
преобразованию философии, возникновению новых институтов и моделей философской
коммуникации. В частности, можно констатировать наличие новых моделей ведения
философской дискуссии, которые можно определить как институт профессиональной
автономной саморегуляции и, тем самым, как принципиальный признак
профессионализации философии как таковой. В докладе рассматриваются основные
особенности и структурные ровни профессионализированной философской дискуссии и
опрос о ее границах.
Завалей А. И. Судьба liberal art education в Новом Свете: от
колониальных колледжей до Йельского доклада 1828 г.
Среди традиционных стратегий легитимации гуманитарного образования в
Соединенных Штатах можно выделить три наиболее распространенных
аргумента. В обобщенном виде суть первого (историко-репутационного)
аргумента состоит в отсылке к исторической преемственности
современного либерального образования, наследующего не только
средневековому университету, но и древнегреческим образовательным
институциям. Второй̆ распространённый аргумент – методологический –
заключается в постулировании важности эпистемологического анализа
предельных понятий любых наук. От такого рода анализа зависит само
развитие естественнонаучных дисциплин, поскольку из этих понятий
строится представление о сущности и методах человеческого познания
вообще. Наконец, последний аргумент – социальный – постулирует
незаменимость гуманитарных дисциплин в процессе социализации и
воспитания граждан.
Впервые в наиболее полном виде эти аргументы были представлены в
Йельском докладе 1828 г., который оценивается многими сторонниками
модели исследовательского университета как постулирующий элитистский,
ретроградный и даже антинаучный подход к обучению. Между тем,
определение целей гуманитарного образования, сформулированное в этом
документе, не только серьезным образом отличалось от целей
гуманитарного образования в колониальных колледжах, но и послужило
первым шагом к серьезному реформированию содержания гуманитарного
образования в североамериканских колледжах в XIX в.
В докладе будут рассмотрены трансформации содержания гуманитарного
образования в колониальных колледжах в течение XVIII столетия, а
также проанализированы формулировки целей гуманитарного образования и
аргументы в его защиту, сформулированные в Йельском докладе 1828 г.
Демин М. Р. (НИУ ВШЭ – Санкт-Петербург) Спор о психологизме.
Профессионализация философии и психологии в российских университетах
19 века.
В докладе я сосредоточусь на психологических исследованиях русских
университетских философов последней трети 19 века. Институциональный
контекст «увлечения» психологизмом немецкой философии хорошо освещен
многочисленными исследованиями, среди которых ставшая хрестоматийной
работа Мартина Куша (Kusch M. Psychologism: A Case Study in the
Sociology of Philosophical Knowledge, Routledge (1995)). Опыт
институционального прочтения «спора о психологизме» может быть
полезен применительно к русскому материалу. Моя гипотеза: увлечение
российских университетских философов психологией связано с желанием
выстраивать институты (создавать общества, основывать журналы, делать
переводы актуальной литературы) профессиональной философии.
Это можно рассматривать как случай тематического и институционального
трансфера. Таким образом, Россия может быть вписана в общий тренд
распространения передовых психологических исследований из Германии в
научные «периферии», например, Италию и, с некоторыми оговорками,
Англию. Особенностью российского контекста психологических
исследований оказывается почти полное отсутствие характерного для
Германии дисциплинарного конфликта, лежащего в основе разделения
«чистой» философии и психологии. Это кажется особенно интересным,
так как позволяет исследовать иное соотношение теоретических
аргументов и институционального ландшафта.
Козлов С. Л. (НИУ ВШЭ, факультет филологии) Три идеолога
профессионализации гуманитарного знания во Франции XIX века: Кузен,
Ренан, Дюркгейм.
Франция – одна из тех стран, где институциональные и идеологические
барьеры на пути профессионализации гуманитарного знания были особенно
прочными. Преодоление этих барьеров было длительным и болезненным
процессом, решающий этап которого занял всю вторую половину XIX века.
Реформирование институций гуманитарного знания требовало основательной
идеологической базы. Цель доклада – проследить главные этапы
формирования идеологии профессионализации гуманитарного знания во
Франции XIX века. В докладе вычленяются три этапа формирования этой
идеологии, связанные с именами трех крупных ученых, которые
представляли три различные дисциплины и одновременно были
вдохновителями трех различных стадий реформирования французских
образовательных институций. Это Виктор Кузен (1792–1867), Эрнест Ренан
(1823–1892) и Эмиль Дюркгейм (1858–1917). В докладе выявляются как
элементы преемственности, так и принципиальные различия между этими
тремя вариантами идеологии профессионализации.
Дмитриев А. Н. (ИГИТИ НИУ ВШЭ) Профессионализация социологии в России
1910–1920-х годов: нужды и добродетели
В докладе будут рассматриваться различные стратегии формирования
профессиональных стандартов и критериев дисциплинарного развития
обществознания на примере российской социологии. Отсутствие социологии
в «сетке» университетских предметов и академических кафедр до 1910-х
годов не означало ее научного небытия: споры на страницах периодики и
репертуар книгоиздания (в том числе и переводов) свидетельствовал о
наличии достаточного спроса на социологию среди публики. «Модная» тема
общественных дебатов и публицистических контроверз в условиях
достаточно косной государственной академической системы становится
самостоятельной дисциплиной в первую очередь за счет периферийных
ресурсов и институтов, наделенных, однако, немалыми притязаниями и
статусом – начиная с работавшей в Париже Высшей школы общественных
наук до Психоневрологического института в Петрограде и уже в 1920-е
годы – Коммунистической академии в Москве.
В исследовательской литературе (И.А. Голосенко, Н. Новиков, Д.А.
Гутнов, Е.И. Кукушкина, С.С. Новикова и др.) достаточно хорошо описаны
методологические и отчасти институциональные проблемы становления
социологии в России; гораздо меньше изучены складывание ее как особого
профессионального сообщества, деятельность образовательных учреждений
или ассоциаций и обществ. В докладе я хотел бы обратить внимание, что
местом академического укоренения социологии в России до и после
революции являются не только традиционные дисциплины и сообщества,
вроде историков, экономистов или правоведов, но и новые и
низкостатусные родственные профессиональные поля: психология,
криминология, антропология или даже библиография. Обусловлены ли эти
неожиданные с сегодняшней точки зрения «нестрогие» синтезы и альянсы
ранней социологии только результатом тактических условий, российских
обстоятельств до- и послереволюционного времени или за подобной
протеистичностью социологии стоят более фундаментальные
историко-научные или социально-научные закономерности?
Бурные перемены в российской политической жизни после февраля 1917
года способствовали «этаблизации» социологии как возможного
инструмента для объяснения и прогнозирования текущих событий (притом
как слева, так отчасти и справа). В докладе будет коротко затронута
специфика профессионального самоопределения марксистских социальных
исследователей нэповского времени: считали ли они себя частью общей
профессиональной среды, наследниками или только критиками и
противниками традиций Ковалевского и Кареева. Была ли возможна и
допустима немарксистская социология после кампаний 1921–1922 годов
(как до определенного времени «терпели» неидеологизированные
искусствознание, литературоведение, аграрные исследования или
историографию)? Как сочеталась разработка общетеоретических схем с
конкретными описаниями меняющихся общественных ценностей и укладов в
духе этнографии или social survey (например, у В. Тан-Богораза и его
учеников)? Я постараюсь также – неизбежно в общих чертах – прояснить
вопрос о месте социологии в новой университетской и академической
системе и выяснить, носило ли наступление марксистской методологии еще
до «Великого перелома» конца 1920-х какие-то черты социологического
империализма.
Юдин Г. Б. (Лаборатория экономико-социологических исследований НИУ ВШЭ)
Социология профессий и социология как профессия: случай американской
социологии
Работы Толкотта Парсонса являются классикой социологии профессий:
указав место, которое профессии занимают в социальном порядке модерна,
Парсонс на долгое время задал основное направление исследований в
данной области. В парсонсовской теории профессионализации наука
занимает ключевое место: во-первых, именно она транслирует
рациональность через профессиональные технологии в социальную систему,
и тем самым выступает в качестве ядра процесса рационализации,
окружённого поясом профессионалов-экспертов. Во-вторых, наука сама
выступает идеальным типом профессии, поскольку отношения
«профессионал-клиент» в ней максимально защищены от гетерономного
давления (прежде всего, давления рынка).
Социология профессий Парсонса стала важным ресурсом для легитимации
социолога как профессионала в США. Между тем, профессионализации
социологии отнюдь не тождественна её дифференциации и специализации:
выбор в пользу социологии как профессии был сделан в США в тот момент,
когда дисциплина, в целом, уже решила задачу обретения автономии. В
1959 году, когда после доклада Парсонса о «социологии как профессии»
Американское социологическое общество было переименовано в Ассоциацию,
это вызвало серьёзные разногласия, приведшие к расколу.
В чём состоит особенность легитимации социологии через обращение к
категории «профессии»? Почему возникают стимулы к самоопределению
через «профессию»? На чём основана критика профессионализации
социальной науки и какими могут быть альтернативы? Мы обсудим эти
вопросы на примере истории американской социологии и тем самым получим
некоторые инструменты для анализа категории «профессии» и знания о
профессиях в академической политике в целом.
Степанов Б. Е. (ИГИТИ НИУ ВШЭ) Профессионализм и рефлексия о научной
коммуникации в постсоветской историографии
Обсуждение кризиса профессии и упадка профессиональных норм в
сообществе постсоветских историков происходило преимущественно в
когнитивной плоскости и было связано с вопросами о возможности истории
как науки, соотношении теории и эмпирического исследования и т.д.
Наиболее распространенной и последовательной реакцией в этой ситуации
следует, по-видимому, считать стратегию защиты оснований науки в целом
и истории в, частности, перед лицом угрозы наступления тотального
постмодернизма. При этом отдельные попытки ввести коммуникативное
измерение в эту рефлексию не получили широкого резонанса, а, кроме
того, ограничивались преимущественно плоскостью анализа текста. Таким
образом, приходится констатировать, что отечественное профессиональное
сообщество дистанцировалось и продолжает дистанцироваться от
коммуникативной проблематики, в то время как сообщество историков на
Западе движется в противоположном направлении и активно развивает
такого рода рефлексию. Можно говорить о нескольких направлениях такого
рода развития. Во-первых речь идет об обсуждении проблематики
функционирования знания о прошлом в разных коммуникативных контекстах
и возникновении соответствующих субдисциплин (public history, digital
history etc). Во-вторых, – о существовании специальных изданий, чья
деятельность связана с проблематикой оценки состояния научной
коммуникации, издания научных книг и журналов, проблем поиска,
переработки и репрезентации научной информации (среди них – Science
communication, Journal of scholarly publishing, Scientometrics, The
Journal of Academic Librarianship, The Serials Librarian, Library
trends, Behaviorial and Social Sciences librarian, College and
research libraries etc). Показательно, что исследования, реализуемые в
этих проблемных полях инкорпорируют достаточно широкий арсенал
методов, разработанных для анализа коммуникации в современных
социальных и гуманитарных науках, – от библиометрии, сетевого анализа
и т.п. до анализа репрезентации науки в медиа ( в том числе, – и в
академических изданиях) и поведения потребителей информации.
Очевидно, что развитие подобных областей исследования в отечественной
науке (в частности, – в историографии) выглядит неудовлетворительно,
при том, что ресурсы для постановки такого рода вопросов даже в
отечественной историографической традиции, как и примеры наличия
такого рода рефлексии в определенных субдисциплинарных сообществах
определенно есть.
Обсуждение этих сюжетов призвано поставить вопрос о значении такого
рода коммуникативной рефлексии для воспроизводства современных
профессиональных сообществ, а также о соотношении в рамках этой
рефлексии вопросов, релевантных для науки в целом, социальных и
гуманитарных наук и для отдельной дисциплины.
Дубина В. С. (МВШСЭН) Большие надежды: первая магистерская программа по
public history в России
Первая в России магистратура по public history – открывшаяся в
октябре 2012 году в МШВСЭН (Шанинка) программа «Public History:
историческое знание в современном обществе» – является частью активно
развивающегося в Европейских университетах в настоящий момент
направления по изучению и обучению истории. Программа принимает во
внимание растущий интерес средств массовой информации к истории и
повышение интереса общества к музейным собраниям, местам исторической
памяти и роли исторических познаний в образования, а также сегодняшнем
политическом и культурном пространстве. Несмотря на то, что выпускники
магистратуры в МШВСЭН получают в итоге британскую степень MA
University of Manchester, программа построена с учетом русских реалий
и в curriculum проводится попытка комбинирования трансфера опыта
public history из европейских программ с потребностями и опытом
русских программ обучения истории.
В своем докладе я собираюсь осветить концептуальные основания, на
которых построена эта программа и, прежде всего, влияние
разнонаправленного опыта public history в США, Германии и
Великобритании. В последние годы в университетах Европы были запущены
многочисленные учебные программы, посвященные профессионализации
историков в сфере публичной или, как еще переводят на русский язык
термин public history, – прикладной истории. В докладе я собираюсь
дать сравнительный анализ существующих сейчас программ по public
history в Европе и показать новый посыл немецкого движения public
history, к которому наиболее близка программа в России. Посыл этот,
прежде всего, состоит в создании метода и практик исследования,
независимых от долгой традиции public history в США и в стремлении
создать не просто практическое применение исторического знания или
монополизации права на трансляцию исторической науки обществу.
Немецкий вариант public history стремится к созданию собственной
практики исследования и дать достойный ответ жесткой критике первой
программы по public history в Университете Гумбольдта в Берлине,
совместно с центром современной истории в Потсдаме, которую при ее
открытии в 2008 году обвиняли в том, что она будет выпускать
"специалистов по "Powerpoint" с кратковременной памятью", для которых
останется закрытым "исходный код истории". [Renner K.
Powerpoint-Profis mit Kurzzeitgeddchtnis. DerMasterstudiengang
"PublicHistory" soil moderne Ceschichtsvermittlerausbilden - ohne
Kernkompetenzen wie Recherche und Quellenkritik // Süddeutsche
Zeitung. 2008. 4–5 Oktober].
Савельева И. М. (ИГИТИ НИУ ВШЭ) Профессиональные историки в «публичной
истории» или «публичный историк» как призвание и профессия
В докладе, посвященном профессиональной идентичности «публичного
историка», предполагается проанализировать теоретические основания,
исследовательские рамки и практики, характерные для «публичной»
истории (public history, people’s history, policy-relevant history,
history for the laity, weekend history), процессы трансфера научного
знания из научной в медийную среду, содержание и задачи «публичной
истории», конвенции, по которым происходит репрезентация прошлого за
пределами академического контекста. Отдельный и для меня наиболее
сложный узел вопросов: механизмы трансформации научного историка в
публичного в случаях, когда он выступает в роли «передатчика знания»,
и критерии, позволяющие обозначить пределы преобразования научного
знания в медийное.
Современные медийные технологии, значительные финансовые ресурсы
медийного рынка – все это в принципе позволяет добиться лучших, чем
когда-либо, результатов в популяризации научного исторического знания.
Современное научное историческое сообщество активно пользуется
ресурсами медиа для распространения знаний о прошлом; эта практика
экспертного контроля над формированием массовых представлений
поддерживается мощными институциями и специально организованными
медийными каналами: от кино до Интернета.
Медиализация истории технически обеспечивалась развитием средств
коммуникации, а социально – укреплением позиций носителей коллективной
памяти, «борьбой за память» новых социальных групп, доверивших
историкам «отбор и упаковку» свидетельств прошлого для своих
«архивов». В результате этих и других процессов появилась
специализация «публичный историк». Сегодня у каждой национальной школы
есть свои медиа «звезды» – речь идет не о журналистах и даже не о
популяризаторах с дипломом историка, а именно о крупных ученых (в
России они тоже есть). Соответственно начался и процесс
институционализации этого направления – возникли специализированные
журналы, сайты, конференции, магистерские. Удивительным образом,
несмотря на постоянные коллизии и дискуссии, которые возникают в связи
с искажениями «исторической истины» в медийном знании о прошлом,
проблема присутствия в этой среде профессионального историка остается
практически не исследованной (можно сослаться лишь на немногие работы,
в их числе Р. Арчибалд, Г. Зверева, Л. Иорданова, Дж. Тош. Речь идет
не о содержании произведенного знания (с этим все более-менее
понятно), но о концептуальных рамках практики научной и «публичной»
истории и взаимосвязях между научной историей, публичной историей и
формированием профессиональной идентичности.
В докладе предполагается дать краткий сравнительный анализ состояния
публичной истории, как профессиональной деятельности историка на
Западе и в России за последние 30 лет (тематика, статус,
самоидентификация) и обрисовать круг проблем, позволяющих ответить на
вопрос: является ли публичная история набором специфических практик,
или отдельной профессией с собственными условиями легитимации знания,
или даже отдельной дисциплиной.
Вопросы эти таковы:
• Соотношение научного (экспертного), медийного и повседневного
(массового) знания и роль медийного знания как передатчика научных
результатов в указанной триаде.
• Направления деятельности публичного историка: от образовательной и
музейной до развлекательной и политической ([ab]use of history).
• Публичный историк, его адресат и референтная группа.
• Механизмы институциализации исторического знания вне «Академии» и
профессиональные практики историков за пределами академического
контекста.
• Механизмы трансформации «научного» историка в «публичного» в
случаях, когда он выступает в роли «передатчика знания».
• Степень саморефлексии профессионального сообщества по отношению к
популяризации исторических знаний.