Травма в травме (Институционализация детей сирот)
реклама
АМИЧИ ДЕИ БАМБИНИ. Перевод и обработка - Проект «К новой семье». © www.innewfamily.ru ТРАВМА В ТРАВМЕ ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ – НЕАДЕКВАТНЫЙ ОТВЕТ НА ТРАВМУ ПОТЕРИ РОДИТЕЛЕЙ Trauma su trauma. L’istituzione, una risposta non adeguata al trauma della perdita dei genitori. Leonardo Luzzano- psicologo, psicoanalista S.P.I., consigliere onorario sezione minorenni Corte d’Apello di Roma. Леонардо Луццато - психолог, психоаналитик, член Итальянского общества психоаналитиков, почетный консультант римского апелляционного суда, секции по делам несовершеннолетних. Перевод – Татьяна Долганова, Проект «К новой семье», 2006 г. Детство человека – это длинный период, который протекает с появления ребенка на свет до момента его, хотя бы частичной, автономии. Детенышу человека, как и детенышу животного, изза своей физической и психической уязвимости, в первую очередь, необходимо быть защищенным, пока происходит его прогрессивное знакомство со средой, которая его окружает. Защита эта должна обеспечить, чтобы знакомство не было травматическим, не побуждало ребенка отступать назад в целях обороны, не оставляло ущерба, могущего стать препятствием для его последующего развития. Детство проходит в постоянном познании внешнего мира, психофизической эволюции и совершенствовании всех аппаратов, позволяющих ребенку дальнейшее независимое существование от взрослых, с которыми он был связан с начала своей жизни. Вообще, нам представляется, что брошенный ребенок или ребенок без родителей (например, помещенный в детский дом) - это ребенок в статическом ожидании, замерший. Он вновь станет активным, когда вернется в семью, – желательно, в собственную, или хотя бы в приемную или патронатную. Такое представление толкает нас на срочное исправление ситуации любыми способами, чтобы не продлевать застойного периода, в течение которого, как считается, накапливается задержка развития. Но действительность другая. Подрастая, ребенок постоянно находится в вопросах к окружающей среде и в динамике принятия ответов на них, функциональных или нет, которые ему дает окружающая среда и которые должны поддержать его развитие. Так что это «динамичный ребенок», совсем не статический и не в состоянии ожидания. В разные моменты своего развития, в том числе в небольшие промежутки времени, ребенок может быть очень разным, что обусловлено изменениями, необходимыми для приспособления его к условиям окружающего мира. А, следовательно, более чем о задержке, мы должны думать о вероятной деформации его развития, как реакции на внешнее давление. В то время как ребенок противостоит всем переменчивым стимулам окружающего мира и начинает упорядочивать свои психические стратегии ответа и действия, ему одновременно необходимо познавать чувство постоянности, берущее начало в отношениях с взрослыми, которые о нем заботятся. Эти взрослые являются для ребенка своеобразным зеркалом, отражающим его эмоционально определенный и позитивный портрет. Это позволяет ребенку быть уверенным в себе и признавать себя таким, какой он есть на самом деле, вопреки изменениям, и, следовательно, приобрести свою личность. Прерывание и скачки из этого постоянства отношений воспринимаются ребенком как опасность, и поэтому его реакцией могут стать закрытие и остановка, или даже побег в неорганизованность, которые представляют собой деформацию развития. Проект «К новой семье» © Только взрослые, которым ребенок доверяет и с которыми он связан сильной привязанностью, ответственны дать ему два фундаментальных жизненных условия (защита и чувство постоянства), и, очевидно, их потеря представляет собой большую травму для ребенка, причем тяжесть ее тем сильнее, чем раньше ребенок пережил эту потерю. Травма состоит, в сущности, в ситуации, не принимаемой психикой на том уровне взросления, на котором находится ребенок, и, следовательно, не перерабатываемой им в этот момент. Ситуация травмы должна восприниматься как нелогичная, несовместимая с развивающимся психическим состоянием ребенка; она скорее позволяет контролировать события через действие, чем представлять их ментально, так, чтобы можно было использовать в дальнейшем формирующийся таким образом опыт в условиях давления извне. Когда эти представления не интегрированы между собой, в ситуации стресса, превосходящего порог контроля над ним, вновь становятся активными условия, схожие с условиями первоначальной травмы; а при отсутствии системы их переработки, это явление имеет тенденцию к повторению. Травма потери, тем не менее, может быть вылечена, если в разумно короткое время ребенок повторно найдет потерянные условия с другими заменяющими фигурами, с которыми он вновь установит отношения эксклюзивной привязанности. К сожалению, не всегда это возможно, и ответные реакции, которые предлагает окружающая среда на потерю родительских фигур, не всегда надлежащие. Факт, как мы уже знаем, устройства ребенка в детский дом – это решение, достаточное для того, чтобы удовлетворить его физические потребности, но никак не психологические. Когда мы говорим о брошенности, мы можем использовать иерархию потребностей, которая отталкивается от физических, материальных, конкретных (наиболее простой и частый пример – потребность в пище) и включает во второстепенной форме психические потребности (зона чувств). В то же время мы можем считать первостепенными именно психические потребности, то есть говорить о другой иерархии, которая уже давно известна, но, несмотря на это, часто легко отодвигается в сторону. Есть два примера второго образа мыслей, которые мне кажутся интересными: эксперименты Харлоу1 касательно поведения привязанности маленьких приматов и изучение Спитцем2 последствий разделения новорожденного ребенка с матерью. Харлоу, экспериментальный психолог, исследовал в лаборатории детенышей шимпанзе, отобранных у матери сразу же после рождения. В клетке, где находился детеныш и в которой он был единственным живым существом, в его распоряжении были два искусственных шимпанзе, «материнские заменители»: одна «кормилица», способная давать еду, сделанная из металлической проволоки, оснащенная бутылкой с молоком; другая - дающая мягкость, не кормилица, сделанная из ваты, и без молочной бутылки. Изучение поведения маленьких приматов показало в ярком свете, что они большую часть своего времени проводили рядом с мягким заменителем, направляясь к кормилице только в узко ограниченное время, необходимое для питания, и не развивая по отношению к ней никакого типа привязанности. Некоторые из них демонстрировали неадаптированное поведение, обращаясь гораздо реже или даже совсем не обращаясь к кормилице, если их не поощряли мягким заменителем, размещая его возле кормилицы, давая возможность при кормлении прижаться к его мягкому боку для удовлетворения потребности в контакте и нежности. 1 2 H. F. Harlow. Прим. переводчика R. A. Spitz 2 Проект «К новой семье» © Изучения Спитца, медика и психоаналитика, особенно впечатляющи из-за описания реакций на потерю матери - «анаклитической депрессии» и «маразма» (полностью дезорганизованное поведение) в новорожденном ребенке, помещенном в госпиталь. Реакции, которые могут привести его к прогрессивному состоянию неупорядоченности, порожденному отсутствием интереса к окружающей среде, в некоторых случаях настолько экстремальны, что могут провоцировать смерть из-за пренебрежения теми типами поведения, которые гарантируют выживаемость. Оба исследования проведены примерно 50 лет назад и демонстрируют иерархию «ценностей» адаптации в понятиях, отличающихся от физических. Подчеркивается фундаментальная роль защищенности и эмоциональной привязанности в отношении с матерью или со стабильной фигурой, ее замещающей. Ответное реагирование на брошенность в форме детского дома, по моему мнению, принадлежит скорее к первой иерархии, чем ко второй: повышенное внимание придается материальным потребностям - удовлетворению голода, физической защите, «твердости» в выращивании ребенка. На второй план смещаются его психологические потребности и важность привязанности между ребенком и взрослыми, которые о нем заботятся, не принимаются во внимание эмоциональные и аффективные жизненные испытания, которые могут вытекать из проблем этого процесса. Полагаю, что мы должны признать детский дом как функциональный ответ на социальные потребности взрослого, а не на социальные потребности ребенка. Взрослый считает своим долгом вмешиваться в жизни брошенных детей, хочет заботиться о них в их материальных потребностях; однако иногда не может или не желает загружать себя, принимая прямую заботу в полном объеме, опекая их также в других потребностях. Детский дом, как учреждение, прежде всего, решает вопросы собственного бесперебойного функционирования. Игнорируя свои нужды, он вступил бы в кризис и не выстоял. Эти нужды очень отличаются от индивидуальных детских потребностей и могут даже войти с ними в конфликт. В обстановке детского дома, характеризующейся присутствием большого числа детей и малого числа взрослых, которые должны следить за всеми, преобладают потребность порядка, контроля и единообразия моделей поведения, невозможность создать эксклюзивную, уверенную, стабильную и постоянную связь, являющуюся необходимой почвой для прогрессивного строительства психических функций, коммуникативных способностей и способностей к контакту. Стиль «прерывистого» отношения, характерный для детдомовской жизни, где взрослые работают по сменам, и, следовательно, фигуры привязанности попеременно присутствуют и отсутствуют, и где их реакция на требование аффективной связи - не всегда позитивная усваивается ребенком и участвует в формировании его внутренней оперативной модели. Внутренняя оперативная модель состоит из схемы функционирования в отношениях с внешним миром и с другими фигурами по типу контакт/замкнутость. Эти отношения в случае детского дома являются прерывистыми, поэтому в ней могут преобладать замкнутость, оборонительный уход от травматичного или фрустрационного ответа внешней среды. Обстановка детского дома из-за своих характеристик ведет к сужению возможных коммуникаций ребенка, принимаемых взрослыми, все остальные несоответствующие коммуникации склонны не замечаться или отвергаться, и, как следствие, имеют место угнетение коммуникативных стратегий и ограничение обилия аффективных и эмоциональных регуляторов как ребенка, так и взрослого. 3 Проект «К новой семье» © Ребенок, как и взрослый, адаптируется к этим требованиям, принуждая себя, принимая и заостряя, в свою очередь, необходимость контроля, доминирующего над возможностью эмотивного выражения, становясь одновременно уязвимым к стрессам и будущим травмам. Требования функционирования учреждения довлеют над требованиями каждого отдельного ребенка, провоцируя несчастливую встречу и побуждая ребенка обороняться от этого болезненного непостоянства путем ухода внутрь себя и отупляя его способность ощущать внешние стимулы. Значит, то, что представлялось нами как действие по оказанию помощи, может привести, к сожалению, к нанесению второй, более тяжкой травмы ребенку из-за характеристик, с которыми оно [действие] реализовано. Для того чтобы дать ребенку целостное представление о самом себе, фундаментально важно иметь в уме его целостное изображение, а не «куски». А так происходит в прерывистом отношении, в котором взрослые знают ребенка как «утреннего», «послеобеденного», ребенка ночью и не имеют никакого отношения к нему в его характерных особенностях, в его усилии адаптироваться, с его ежедневными перевоплощениями в течение дня и с превратностями его жизни, которые значимо связываются между собой. Таким образом, может случиться, что, увидев ребенка вне среды, в которой его обычно встречают, его «не узнают». Ребенок формирует свою целостность путем суммирования, в то время как ему необходима постоянность в собственном изображении для того, чтобы он сам себя узнал. В обстановке детского дома, не имея постоянного предпочитаемого собеседника, ребенок затрудняется построить целостную последовательную модель, в соответствии с которой он будет строить отношения с внешней средой и внутри ее; в этих условиях ему необходима возможность ухода и оборонительной замкнутости для эффективного противостояния внешним травматическим ситуациям, и таким образом он не строит внутри себя организованную модель связей со взрослым. Окружающая среда отступает - ребенок отступает, окружающая среда бросает - ребенок удаляется. Значение деталей взаимодействия меняется в соответствии с условиями и в течение роста ребенка. Возможной ответной реакцией на взросление в учрежденческой среде детского дома, таким образом, является формирование «дезорганизованного» стиля привязанности, нестабильного, который пытается ответить на окружающую нестабильность. Эта дезорганизованная ответная реакция, внешне функционирующая на сигналы и требования (или предложения) среды, оставляет, однако, свои знаки, делая ребенка более чувствительным к последующим травмам. При наличии дезорганизованной системы привязанности последующие травмы будут проявляться с большей частотой, и их будет все труднее перерабатывать из-за тенденции уничтожить воспоминания о них (т. е. их умственное представление) во избежание связанной с ними боли. Когда предоставляемые заботящимися фигурами коммуникация и защита ниже необходимого уровня, ответные дезорганизованные реакции могут появиться также при отсутствии травмы потери и покинутости со стороны взрослых. Поведение ребенка может долго казаться внешне адаптированным, однако при подтверждении стрессовой ситуации, с эмотивной точки зрения, в подростковом возрасте и иногда старше появятся социально атипичные и неадаптационные модели поведения 4 Проект «К новой семье» © (замкнутость, отказ, агрессивность) как с прямыми, так и косвенными эффектами дезорганизации привязанности. Если этот дезорганизованный способ связи со взрослыми приобретается как ответ на неопределенные и непостоянные ситуации, с аффективными резкими потрясениями привязанности, такими как в детских домах, проблемы появляются впоследствии, после окончания детдомовской жизни и установления ситуации семейного типа. Итак, чем длиннее была жизнь в условиях детского дома и, соответственно, более стабильные стратегии и оперативные поведенческие модели, заставившие ребенка отказаться от позитивных ответов привязанности, тем больше будет проблем в адаптации. Из модели детдомовских отношений, требующей держать под контролем все исключительно индивидуальные потребности, попытка удовлетворения которых привела бы к кризису детского дома из-за их чрезмерной дифференциации, в ребенке берет начало необходимость последующего контроля всех отношений: речь идет о стиле адаптации к неопределенным ситуациям, в том числе функциональным. Когда же однажды стабильные и надежные отношения станут опять возможными, ребенок не будет им содействовать. Боулби выделил среди прочих проблематическую аффективную связь, ту, которая сдерживается мощной попыткой доказать самодостаточность и независимость от любой эмотивной связи. И именно этот коммуникационный тип наблюдается очень часто у детей, переживших брошенность. Даже когда их вновь помещают в семейную среду, они как бы пытаются нам сказать: «Опасность, которую я перенес, когда меня бросили, больше не должна повториться; я не должен иметь потребность в ком-то, я должен справляться сам, я не могу никому доверять». Однако мы не всегда способны понять эту ситуацию с точки зрения ребенка, воспринимающего в ней всех взрослых с эмоциональным недоверием. Другой аспект ситуации детского дома - в создании трудности и противоречия во взрослом, который должен заботиться о ребенке, с собственной способностью отвечать на потребности привязанности, допуская для себя только поведение контроля, наказывающее либо защищающее. Чем больше будет учрежденческих ограничений по возможным стратегиям ответа на потребности ребенка, тем больше ментальность взрослого будет иметь преимущество по отношению к коммуникациям и инициативам ребенка. В детдомовской ситуации наблюдается сильный крен в асимметрии полномочий взрослого/ребенка, которая нормальна сама по себе, но здесь усугубляется тем, что у взрослого часто отсутствует возможность войти в положение ребенка и идентифицировать себя с ним, как это происходит в условиях семьи. Отсутствует та характеристика материнской (или родительской вообще) функции, которая могла бы позволить ему синтонизироваться с потребностями ребенка и обеспечить возможность их корректного восприятия и адекватного ответа. В семейных отношениях, включая усыновительские и опекунские, реализация ребенка совпадает, хотя бы частично, с реализацией взрослого (иногда благодаря проекции самого себя на ребенка, образующей предпосылку для последующей идентификации); в условиях же детского дома это происходит редко, здесь преобладает защита от боли привязанности, обреченной быть фрустрационной: чувство постороннего, чужого. Вернемся вновь к ребенку. Очень несбалансированные или контролируемые отношения, испытанные на собственном опыте в детстве, могут произвести несбалансированную оперативную модель с поведенческими демонстрациями безоружности или враждебности/контроля, или чередованием обоих. 5 Проект «К новой семье» © Дихотомия безоружный/контролирующий очевидна в индивидуумах с дезорганизованными отношениями привязанности; дихотомия в детях, имеющих детдомовский опыт, часто сопровождается раздвоением наказывающей/защищающей позиции в отношении ровесников дошкольного возраста. Все это может привести к ментальным и/или поведенческим следствиям, двойственным в высшей степени, противоречивым (прим. переводчика – имеется в виду раздвоение личности). Причиной всего этого является страх без возможности выхода (паника). Дети обращаются к взрослому для защиты от возможных опасностей, но в детском доме они встречают взрослого, который не может выразить свободный ответ, будучи связанным своей учрежденческой функцией; страх, ненадежность, непоследовательность ответа взрослого ставят детей перед неразрешимым парадоксом: тот, кто о них заботится, является одновременно решением и происхождением их тревоги. Ребенок приближается к взрослому для комфорта и в то же время испытывает склонность к побегу. Такой контраст может провоцировать коллапс его поведенческих и ожидательских стратегий и привести его к выбору замкнутости, побега, отказа. Для подытоживания результата примем во внимание следующее. Недавние исследования показали, что дезорганизация в раннем детстве в каком-то смысле прогнозирует контролирующее поведение в отношении фигур привязанности, т. е. заменителей родителей, например, приемных родителей или опекунов, агрессивные отношения со сверстниками, более тяжкие проблемы по мере развития и в подростковом возрасте. К сожалению, аналогичные ситуации могут иметь место также вне опыта детдомовской жизни, например, в некоторых формах «профессиональной» опеки, и даже в биологических семьях, когда во взрослых, которые должны взять заботу о детях, аспекты дистанционирования и оборонительных отношений, которые мы можем определить как «учрежденческие», превалируют над аффективными и личностными аспектами. Проблематичный детский опыт, некорректная мотивация заботы о малышах, расстроенные семейные отношения и другие причины могут привести этих взрослых в ситуацию несбалансированных отношений с детьми, похожую на ту, которую мы видели в детских домах, и с теми же самыми стратегиями и последствиями. Именно способность взрослого учитывать слабость ребенка, его более высокую уязвимость, и, как следствие, умение нести в себе его боль от разделения и потери - вместо того, чтобы отталкивать и отрицать ее (то, что мы называем способностью стать опорой в трауре) фундаментально важна для передачи ребенку потенциальной возможности реагировать сначала на потери и потом на травматический стресс. Чтобы меня лучше поняли, предложу особое истолкование примера, который, полагаю, довольно известен: «клинический случай» Мэри Поппинс. Попробуем представить Мэри Поппинс как нетрадиционный ответ на семейный кризис, который охватывает заботу о детях, как альтернативный ответ на детский дом или на семейную опеку в ее самой распространенной форме. Два «ужасных» ребенка не так давно обратили в бегство очередную гувернантку. На сцену выходит Мэри Поппинс с задачей объединить эту малоэмоциональную семью, в которой взрослые - отец и мать - слишком заняты умственно самими собой и своими взрослыми делами, вместо того, чтобы заниматься детьми. Дети их не слушаются и имеют поведенческие модели, которые мы можем определить как расстроенные. Оба родителя, кажется, в своем детстве имели проблемы с фигурами привязанности, выражающиеся теперь в эмоциональной взрослой занятости в форме холодных и 6 Проект «К новой семье» © неаффективных учрежденческих элементов (преданность отца банку, из-за которой кончает тем, что его учат, как ему выполнять свою отцовскую роль) или же в форме легкомысленности и поверхностности (материнское согласие с модным зарождающимся феминизмом). Они – продукт неадекватной и травматической детской связи, о которой история нас не информирует, но которая выводится и кажется еще излечимой, при условии, что вмешается эмоционально эффективная и «горячая» фигура - именно Мэри Поппинс - поскольку учрежденческое давление, если бы оно было доминирующее, легко могло бы еще более ухудшить ситуацию. Подумайте о другом разрешении, которое могла бы иметь эта история, если бы фигуры банкиров, руководствующиеся экономией на эмоциях, имели бы преобладающее влияние на отца, навязав ему свою модель отношений! Присутствие Мэри Поппинс реализует опеку наоборот: это она вступает в семейные динамики, беря на себя заботу о них и сподвигая их к переработке ситуации внутри домашней среды, вместо того, чтобы изъять детей, как, в общем, происходит в реальности. Выполняет свою задачу, идентифицируя себя с детьми, принимая их точку зрения и используя их способность к игре и к фантазиям, реализуя все то, что есть в их внутреннем мире. Кроме того, вводит их в контакт с родительскими фигурами и заставляет последних принимать во внимание точку зрения детей. Можно выбирать, считать ли ее терапевтической или опекунской фигурой, но я бы сказал, что она играет роль обеих фигур, напоминая, что английский психоаналитик Винникот3 утверждал, что все приемные родители должны каким-либо способом стать терапевтами для своих детей и помочь им переработать начальную потерю, которую они перенесли. Полагаю важным понять поведение Мэри Поппинс в финале истории, в момент, когда она – это один взрослый, пытающийся защититься от боли разъединения, когда вот-вот попрощается с детьми, с которыми она разделила важные эмотивные приключения, с которыми глубоко соединилась аффективной связью. На вопрос маленького Майкла, не жаль ли ей, как и им, расставаться, она отрицает свою привязанность: «Если бы я привязывалась ко всем детям, которыми я занимаюсь, у меня были бы одни неприятности!». Естественно, для того, чтобы плакать тайком из-за потери, которую и она должна преодолеть. Эта начальная защита, и ее решение спрятать эмоции в своем «частном» пространстве, как мне кажется, может представлять собой ту самую способность стать опорой в трауре, о которой я упоминал раньше, которая могла бы гарантировать ребенку существование психического пространства, где его принимают во внимание и заботятся адекватно его потребностям. Мэри Поппинс – не такой крайний и фантастический персонаж, как иногда мы склонны думать; в глубине каждого взрослого есть детская частица, способная вести его к правильной восприимчивости, если она не подавляется учрежденческим прессом обезличенного действия. Библиографические данные. Боулби Дж. «Привязанность и потеря», 3 том, изд. Борингиери, Турин, 1999 Боулби Дж. «Прочная основа», изд. Кортина, Милан, 1999 Харлоу Х. Ф. «Развитие аффективного родства в детенышах обезьян», Лондон, 1961 Спитц Р. А. «Первый год жизни ребенка», изд. Джиунти, Флоренция, 1962 Винникот Д. У. «От педиатрии к психоанализу», изд. Мартинелли, Флоренция, 1975 Винникот Д. У. «Аффективное развитие и окружение», изд. Армандо, 1974 Винникот Д. У. «Психоаналитические исследования», изд. Кортина, Милан, 1995. 3 D. W. Winnicot 7
