Дворник Серега

Дворник Серега. Рассказ.
Саня спал крепко. За окном будки стрелочного поста – одиннадцать тридцать
вечера. Тихо и безлюдно. Остывающий организм сентябрьской природы и
мерно тикающий будильник «Слава», а также постукивающий время от
времени мощный калорифер – как же все это успокаивает и убаюкивает, и не
дает бороться с неукротимо наплывающим сном… Сквозь него Саня едва
слышал, как за окном трамвай перевел стрелку и загромыхал вперед.
«Наверное, старый, «Усть-Катавский» - подумал Саня, и продолжил
погружение в мягкие объятия Морфея.
Бба-бах!!! Осеннюю глушь мглистой позднесентябрьской ночи нарушил
дикий звон, а перед ним – резкий, деревянный стук, и после него – лязг…
Саня на автопилоте взлетел с кушетки, не понимая, где сон, а где явь, и где
он есть. Он выпучил обезумевшие красные глаза и уставился в
разгромленное окно: обе створки; гады!!! На столе лежали увесистые куски
бордюрного камня. На них, гонимый слабым, едва ощутимым ветерком,
опустился желтый березовый листок. И снова – тишь. Рыжий свет фонаря
бьет в лицо. Будто ничего и не случилось, и лишь трамвай перевел стрелку…
«Правильно Цветана говорила мне: гони его в шею!» - забубнил себе под нос
Александр – «права была девка – пигалица, а ведь соображает малость!».
Саня, так и не смекнув одеть поверх трусов штаны, выскочил на улицу. Через
пару секунд – сделал несколько неуклюжих шагов вперед. Остановился и,
метко шныряя глазами, осмотрелся окрест. Никого. «Ну, ведь это точно он,
паразит, ну, он! Кто же еще!». Саня обошел бытовку, заглянул в ящик для
инструментов. Попытался всмотреться в деревья на той стороне улицы. «Ну,
все, гад, копай могилу! Будет тебе пойло! Как же права Цветана…»
Цветана – это бригадир, молоденькая девушка двадцати лет от роду.
Миниатюрная, миловидная, всегда одетая по последней моде студентка
заочного отделения Национального университета транспорта и путей
сообщения. Через пять лет она получит диплом и будет уже не бригадиром, а
начальником Экономического отдела. Она очень серьезно относилась к своей
работе и терпеть не могла алкашей, матершинников, судимых и прочих
«настоящих пацанов». И уже не раз журила Саню и другие смены за
лояльное отношение к одному нелицеприятному во всех отношениях
субъекту, который наведывался на стрелочный пост вне всякой зависимости
от чьего-либо желания. И, надо сказать, наглел.
***
Дворник Серега убирал территорию бывшей обувной фабрики «Красная
калоша» рядом с будкой стрелочного поста. Фабрика давно уже не работала,
и все ее корпуса были сданы в аренду. Она не работала, но Серега, вопреки
объективной реальности, все еще числился на ней, и убирал там мусор.
1
Зарплата у него была соответствующей – тринадцать тысяч пятьсот
шестьдесят девять рублей при графике стандартной пятидневки. Правда,
работал он не восемь часов, а, мягко говоря, гораздо меньше – кто его будет
контролировать, если фабрика не работает? Честно сказать, он особо-то и не
старался: прометет для профанации двор и дорожку к будке охраны,
выставит на всеобщее обозрение тележку, да и направится на поиски
горючего. Нередко случалось так, что Сереге удавалось пробраться в гараж,
где уже три десятилетия лежала мертвым грузом куча всякого добра:
запчасти, болты, винты, крупные гайки, арматура… Чермет был рядом, в
трех дворах от «места работы». Десять кг – поллитра, причем принимали в
«национальной валюте». В удачные дни Серега зарабатывал в среднем на три
«параши». Благо, мощная и вместительная тележка – в его распоряжении, по
выходным охраны на фабрике нет. Виртуальное фабричное начальство,
пребывающее где-то по несуществующему юридическому адресу,
пожидилось оплачивать охранникам четыре лишних смены, поэтому с вечера
пятницы до девяти утра понедельника беззащитная фабрика оставалась в
цепких и загребущих лапах дворника, чему тот был несказанно рад.
Серега был похож на облезлого бездомного дворнягу. В его чертах
сочеталась грустная дворняжья обреченность и скрытая в глубинах собачьего
нутра хищная злость, что-то, что могло бы свидетельствовать о преданности,
и прижизненная обида… Все это отражалось в его вечно пьяных,
водянистых, притупленных глазах. Совершенно собачьи глаза, дворняжьи.
Его большая, диспропорциональная голова и широкий лоб, вечно небритое
лицо, покрытое жидкой щетиной цвета горелой земли, его пастозные,
мешковатые конечности – все-таки он не простой алкаш, каких тысячи и
миллионы, он – настоящий дворовый пес! Кстати, запах от его заношенного
до блеска серого пиджака и спортивных штанов «Адидас» исходил тоже
псовый. Пиджак и штаны были родом из восьмидесятых и появились на Свет
Божий еще при Черненко. Другой одежды у Сереги не было. Примерно также
выглядела его жена – уборщица в конторе соседней фабрики (ткацкой, тоже
несуществующей).
Трудно в это поверить, но у четы дворников был взрослый сын. В свои
тридцать четыре года он не обзавелся не то, что семьей и детьми, но даже
трудовой книжкой. Всю свою сознательную жизнь Сергей-младший
промышлял кражами ноутбуков и телефонов с последующей спекуляцией в
районе школы и ПТУ с громким названием «Колледж индустрии
менеджмента».
***
Чермет не был единственным источником жизни для дворника. В будни
Серега наведывался на стрелочный пост и на КПП – строго в смены Боцмана.
Боцман – бывший капитан дальнего плавания, кстати! – герой Советского
Союза, четверть века назад был списан из ВМФ по причине инвалидности,
которую тщательно и умело скрывал от командования на протяжении
2
пятилетки. Все тайное когда-нибудь становится явным, тем более – в недрах
Кадровой Службы Советского Флота. Группа у Боцмана была «рабочей», но
не «служебной». Его отправили на пенсию в последний год существования
СССР, и он, спустя некоторое время, освоил новую, «рыночную» профессию.
В охране он благополучно спивался уже пятнадцать лет, и все пятнадцать лет
вне всякой зависимости от денежных реформ и колебаний валютной корзины
получал «стабильную зарплату» в шесть с половиной тысяч. Скажут, что
таких зарплат в Москве давным-давно нет – МРОТ, прожиточный минимум и
прочая… И будут правы: по трудовому договору – нет, а по гражданскому –
по гражданскому бывает и меньше.
По зарплате и работа. Должностные обязанности Героя Советского Союза
состояли в том, чтобы открывать ворота въезжающим на территорию
фабрики машинам и записывать в книге их нумера. Только вот последняя
машина заехала в гараж летом девяносто седьмого года, когда Боцмана здесь
еще не было. За смену Боцман выпивал в среднем литр «Путинки» или
«Праздничной». Правда, закуску себе готовил сам – пирожки с капустой у
него получались неплохо, научился еще на корабле…
Стрелочники, в отличие от Боцмана и Сереги, особо не увлекались
выпивкой. Цветана приезжала почти каждый день и нюхала. Провести ее
было невозможно. Она всегда строго соблюдала должностную инструкцию, и
сразу докладывала обо всем мастеру. Саня изредка наведывался к Боцману,
когда у бригадирши были выходные. Он выпивал грамм сто-сто пятьдесят и
вскоре покидал капитана, несмотря на громкие протесты последнего. Именно
там, на посту охраны, сошлись их пути – стрелочника Сани и дворника
Сереги.
***
Поскольку Боцман всегда угощал за свой счет, Саня, как человек
приличный, раз в месяц возмещал ему цельный пузырь. А вот Серега был не
таков. Он приходил тогда, когда Боцман был уже мертвецки пьян, а Саня
собирался уходить. Тихий, спокойный стрелочник не был озабочен судьбами
вечного служителя метлы и совка, и ему всегда было лишь до самого себя.
Напротив, Боцмана после первой «параши» прорывало на щедрость.
- На-а! Выпей со мной! – Залихватски приглашал он дворнягу к столу и
протягивал ему бутылку. – Херачь из горла, по-нашему, по-флотски!
Серега сначала изображал невинность и скромность:
- Спасибо, спасибо…
- Давай, «спасибо»! Жахни им в душу!
И Серега, как индус, не касаясь губами бутылки, залпом осушал ее почти до
дна.
На следующий день Боцман был выходной. Послезавтра и еще один день
после – также. Когда Серега заявлялся на КПП, старый моряк уже не помнил,
наливал он ему или нет. Так халява продолжалась уже много лет, и если
3
Боцман говорил дворнику «ты мне должен пузырь», дворник с выражением
искренней собачьей преданности отвечал: «за что?»
- Я же тебе наливал! Ты уже сколько меня за нос водишь? Вон, Саня – всегда
возмещает. А ты почему?
- Ничего ты мне не наливал. – Изображал возмущенную правду Серега. –
Ты, чего, не помнишь? Ты мне предложил, а я отказался…
- Саня – свидетель! – Поражался наглости моряк.
Но потом Серега исчезал на долгий период, а когда появлялся, Боцман
действительно забывал минувшее. И снова угощал.
У стрелочников бухла не водилось. Но дворник был не таков, чтобы уйти ни
с чем. Он всегда умудрялся стрельнуть сигаретку – почему бы и не дать, что
там, всего одна сигарета... «Можно две?» - наглел Серега. И ему давали две.
Ищите, да обрящете. Он стрелял мелочь – как у Сани, так и у Боцмана. И ему
давали. То пятнадцать рублей ему не хватало, то двадцать, то десять, то
тридцать два рубля. «В долг, я верну, клянусь! Ты завтра работаешь? А когда
будешь? Я верну…» Ему давали. Не дать было невозможно. Если же он
слышал в ответ, что денег нет, и ждут аванса, он вставал напротив и смотрел
на своего визави своим проникновенным, преданным, собачьим взором до
тех пор, пока не получал своего. Поверьте, не дать было невозможно! За семь
лет «сотрудничества» с охраной фабрики и стрелочниками он не вернул
никому из них ни рубля и в общей сложности был должен каждому не менее
двух тысяч.
***
Так он стоял перед Саней, когда тот, разложив на полу инструменты,
занимался отладкой стрелочной тяги. В этот момент на пороге будки
появилась Цветана.
- Здравствуйте. – Ровным, четко поставленным голосом проговорила она. –
Что с тягой?
- Да вот, разболталась… - Улыбнувшись, бодро ответил стрелочник.
- Почему на посту посторонние?
Серега недовольно хрюкнул.
- Выпроводите постороннего. – Распорядилась Цветана.
Саня приподнялся с пола и направился в сторону дворника. Того в миг будто
водой смыло.
- Поймите, я – не против. – Уже мягче объясняла девушка. – Пусть к Вам
приходит жена, сын, да, кто угодно! Вы – хороший, ответственный работник,
не пьете, всегда чем-то заняты… Но, поймите, такие субъекты опасны для
общества. Вы – намного старше меня, и не понимаете этого. Вы чувствуете,
как здесь воняет после него? Ведь он же не моется месяцами, все время
пьянющий в дрободан, злой, нелюдимый. Такой и будку спалит, глазом не
моргнув.
Саня искренне верил в то, что не моется дворник по объективным причинам
и матом разговаривает не по своей вине.
4
- Цветана, нельзя судить только по внешнему виду. Поверь мне, старому
служаке! – Добродушно убеждал Саня. – Иногда посмотришь на человека:
грязный, грубый, дикий, настоящий волк. А поговоришь – душа у него,
понимаешь, душа светлая…
И не моется он, потому что работа у него такая. Каждый день в грязи, в
дерьме…
Цветана парировала неопровержимыми доводами:
- Хорошо, Александр. Ответьте мне на вопрос. У нас с Вами грязная работа?
- Конечно! Вон, все руки вымазал!
- Вот. – Заключила Цветана. – Простите, конечно, но я обязана у Вас
поинтересоваться: Вы моетесь каждый день?
- А как же!
- А, вот, они? – Цветана подошла к окну и указала на тщательно выбритых,
коротко остриженных дворников фирмы-арендатора в аккуратных кислотнооранжевых жилетах, старательно собирающих окурки в пластиковые совки. –
Они приехали из Средней Азии и живут в ужасных условиях, по пятнадцать
человек в комнате. Посмотрите на них.
Саня подошел к окну и несколько удивленно стал всматриваться в таджиков.
Цветана улыбнулась.
- Ну, что? Душа?
Сане нечего было ответить. Права, конечно, молодежь. Эх, ничего вы не
понимаете… И ведь не поспоришь. Санин сын был на год моложе Цветаны и
так же рассуждал. И тоже был прав, черт возьми! Колька рос нормальным
парнем. Сам поступил в институт и учился на программиста.
- В общем, так, Александр. – Вынесла свой вердикт Цветана. – Если этот
субъект еще раз нарисуется, гоните в шею! Будет выступать – зовите
полицию.
И вышла из будки вон, уверенно цокая каблуками.
Когда Серега, спустя пятнадцать минут, возвратился, Саня заявил:
- Так. Друг ты мой ситный… Проваливай-ка ты отсюда подобру-поздорову,
а не то сейчас каталажка приедет! Услышал меня?
Серега что-то буркнул себе в нос и в последний раз посмотрел на Саню
своими собачьими глазами. Преданными, как самый верный друг. И покинул
помещение.
Ночью он отомстит.
***
Саня наконец-то вспомнил, что на нем нет штанов. И засеменил в будку,
подрагивая замерзшими голыми ногами. «Да-а… Ну и мра-азь! Ну и сволочь!
Права молодежь, черт возьми!» - думал он, плюхнувшись в мягкое кресло
при входе. Вот тебе и душа! Саня вспоминал дневной разговор с бригадиром,
таджиков, и собственные грязные руки, которые, как и все тело, он по
обыкновению тщательно вымоет, придя домой со смены. И еще Саня
заметил: странное дело, но, в отличие от Боцмана и Сереги, он почти не
5
ругается матом. Может, оно и не всегда так, но, так бывает очень часто:
обладающий внутренней, душевной красотой, красив и внешне; урод – и
в душе подонок. Что бы не говорили те, которым жалко таких, как дворник
Серега…
Москва, сентябрь 2015 г.
6