Лузер

Лузер
Город спал. Дышал уставшими кондиционерами, мурлыкал котом, свернувшимся
на подоконнике, иногда всхрапывал полуночным грузовиком.
Город спал.
Хорошо ему! Дрыхнет в свое удовольствие… Дану захотелось крикнуть, топнуть,
завизжать, сделать что-нибудь, что спугнет эту удручающую тишину. Или – стряхнет чуть
заметное давление в висках, вернувшееся, едва он вошел в Город? О последнем старался
не думать. Вместо этого напомнил себе, что ночное хулиганство вряд ли приблизит его к
хэппи-энду. Хотя... это ведь последняя попытка, да? А значит – удачная. Дан издал
радостный вопль и пнул стоящую у дороги урну. Давление в висках на секунду ослабло.
А Город ответил ленивым окриком и светом фонаря в глаза. Дрын-ковыль, где же
вы прятались?
- Нарушаем?
- Пьян?
- Наркотики?
- Пройдемте!
Трое ночных стражей окружили Дана. Тот мимоходом отметил, что стражи похожи
друг на друга, как щенки цвергшнауцера. И выражение лиц примерно такое же. Впрочем,
сам Дан смотрелся куда экзотичней – зарос за три месяца, одежда нестирана, да еще и вся
в желтой траве, и выглядит он, небось, не на тридцать пять, а на все восемьдесят… Тем
более: старика и в каталажку!
- Послушайте, я не пил и не курил. Я просто...
- В участке разберутся.
- Не трепаться.
- Садись.
Цвергшнауцеры открыли дверцу машины.
В участке не спалось. А, может, и спалось, и фантомы прошлого, от которых он
бежал три месяца, были всего лишь сновидениями…
Он мечтал быть счастливым и дарить счастье другим. Живя на третьей полосе, он
работал учителем в школе, потом устраивался волонтером в детский дом «нулевки», затем
разводил розы и раздавал их женщинам. Даром. Но счастья не было. Тогда он вырастил
одну, но самую прекрасную розу и подарил той, кого считал единственной. И – опять
мимо. Он делал еще много чего, но «внутреннего танца» – того, который приходит после
хэппи-энда, сменяя пустоту и зудящее желание бежать непонятно куда в поисках
неизвестно чего – не наступало. Не было радости на душе. Не было большой любви –
частой спутницы хэппи-энда, не находилось ни одного дела, которому хотелось бы
посвятить жизнь, не встречалось ни одного дома, в котором бы хотелось остаться. Из
родного – и то хоть бери и удирай.
Он, решив, что ему предназначен хэппи-энд-в-негативе, перебрался на вторую
полосу. Там завел двух домашних любовниц и несколько приходящих. Первых гордо
окрестил «женами», остальных – «наложницами». И, как ни странно, склонил барышень
мириться друг с другом. На завистливый вопрос приятелей: «Как тебе такое удается?»,
отвечал: «Ничего вы не смыслите в девках!». И, правда, что они понимают? Им лишь бы
свой интерес удовлетворить. А к девкам – подход особый нужен. В смысле, к каждой –
особый. К тому же, прежде дел любовных, он открыл собственный ресторанчик, всего за
год стал успешным бизнесменом. Не отказывал себе ни в чем, и почти ни в чем – своим
женщинам, но... счастья не было. Вместо звенящего танца души, в оной с каждым днем
все сильнее сгущался туман, а еще – в висках появилось давление, хоть и едва ощутимое,
но непрекращающееся. И все чаще хотелось сбежать. Ото всех, от себя. Персональный
датчик сообщил, что очередная попытка пропала втуне. В доступе к счастью отказано.
Впрочем, он это и без датчиков понял. И… вздохнул с облегчением – стать обладателем
хэппи-энда-в-негативе, а проще – счастливым мерзавцем, ему не хотелось. Зато одна из
«наложниц» благодаря страсти к нему обрела хэппи-энд – решив поразить Дана,
осваивала рецепт фаршированной щуки с сухарями и поняла, что влюблена в кулинарию.
Проснулся чип-памяти, активировал чип-счастья. Хэппи-энд. Активация работает, пока
дышит человек.
Повезло «наложнице».
«Жены» же от своего «счастья с концом» только отдалились.
Он бросил все, распрощался с гаремом и отправился в путешествие за Город.
Пешком, в одиночку. Считалось, что занятие это, в принципе, бесперспективное и весьма
опасное – за Городом нет ничего, кроме бесконечной вечно-желтой степи. В чем он и
убедился. Но все равно, бродил и бродил по безбрежным просторам, изо дня в день
любовался солнечным ковылем, играющими с ветром шарами перекати-поле, птицами,
тушканчиками, букашками, тучами. Ничего не искал, но все же кое-что нашел. Легенду,
страшную сказку, которой пугали детей Города. «Мертвый поселок» - целая улочка
старых деревянных домиков. Покосившихся, наполовину утонувших в желтых волнах
ковыля, но вполне пригодных для жизни. И чистый жизнерадостный родник, питающий
степную реку. И кто додумался это место назвать «мертвым»?
Говорили, что попавшие в поселок охотники за приключениями забывали самих
себя. Говорили, что «внутренний танец» обрывался мгновенно и безвозвратно, а вместо
него обрушивалась смертельная тоска. Говорили еще много чего. Что с них взять, убогих?
Они и степи боятся до поросячьего визга, не говоря уже о поселке. Мертвом. «Танца» у
Дана и раньше не было, а вот туман в душе поутих. И отступили от висков невидимые
тиски.
А потом он получил послание от Лики…
Очнулся Дан от лязга замка. Потянулся на койке, насладился тремя секундами
одиночества, прежде чем услышать окрик надсмотрщика:
- Вставай! – надсмотрщиком оказался мальчишка, лет двадцати. - Твою личность
установили.
«Ага. Всю ночь устанавливали. А делов-то – пару щелчков «мышью»...»
- Сказали, ты – лузер! – радостно выдал мальчишка. – А значит, можешь быть
свободен.
«Сам ты лузер», - проворчал Дан, выходя на улицу. Город продолжил рассказ о
том, о чем он старательно забывал среди желтых трав. Хэппи-энд получит каждый, но не
сразу. Кто-то найдет его в улыбке женщины, кто-то – во внезапно проснувшемся таланте
рисования, кто-то – в умыкании кошельков у прохожих (хвала проекторам, негатива,
вроде бы, миновали)… Некоторые находили свой путь с первой попытки, бывало, что и со
второй, но все же большинство определялось – с пятой-шестой. Дотянувшие до восьмой,
считались лузерами и, как правило, топали за подсказкой. Кто же виноват, что он
бездарно профукал все двенадцать? Хорошо, хоть для таких упрямцев лимит попыток
установлен. А то искал бы счастье до конца лузерских дней своих.
Нет! Счастье пропустить невозможно. Получив «ласточку» от Лики (и как только
электронная жужжалка добралась до него в степи?) – Дан словно проснулся. «Забери
меня!» - всего два слова. Может, стоило испугаться (случилось что-то?), но вместо страха
пришло странное спокойствие, и тепло на душе стало. «Танца души» все еще не
наблюдалось, но, во-первых, Дан в тот момент о нем не думал, во-вторых, здесь ведь не
Город. В степи законы другие.
Дан бросился назад.
И даже хорошо, что стражи его задержали. Он ведь планировал завалиться к Лике
прямиком с дороги – грязным, заросшим, да еще и посреди ночи. Отоспавшись в участке,
сообразил, что разумнее зайти домой – принять душ, переодеться, побриться. И в
парикмахерскую бы заглянуть. А уже потом – к девушке. Как человек – на машине!
Нет, еще на рынок надо заехать. За диким виноградом – продают старушки. Рвут у
границы со степью и продают. А Лика его обожает. Никаких сладостей не надо, только
дайте этой мелкой кислятины, «степной отравы». Жаль, в поселке не додумался
насобирать. Там винограда полно было…
Лика узнала его сразу. А ведь он и сам себя не сразу признал в зеркале –
парикмахер, по его просьбе, оставил небольшую бороду и русую шапку волос, почти
скрывающую уши.
А Дан… Дан понял все, едва она открыла дверь. Футболка, обтягивающая слегка
выпирающий живот, синяки под глазами, но счастье в глазах. Лика беременна!
Она не была его любовницей. То есть, физически была, конечно. Один раз.
Зеленоглазое смешливое чудо переехало в их район из третьей полосы. Она ничего не
знала о Дане. Полюбила не бизнесмена и ловеласа, а мужчину с нежными руками,
уставшим взглядом и слегка стеснительной улыбкой. А Дан понял, что когда она рядом,
голова почти не болит и на душе не так тошно. Он мог бы бросить все, и остаться с ней,
но предпочел короткий путь – предложил роль любимой «наложницы». Лика ответила,
что слишком любит его, чтобы согласиться, и попросила никогда ей не звонить. Через
месяц Дан ушел в степь.
А сейчас…
Он ворвался в дом, подхватил ее на руки. И взорвался мир. Нет, это голова его
взорвалась от дикой боли. Выпустив женщину, Дан сжал ладонями виски. Это и есть ваш
«танец»? Нет, так не бывает, не должно быть. В глазах потемнело. Дрын-ковыль, как же
больно!
- Дан? Родной, что с тобой? Воды? – Лика метнулась на кухню.
- Я… снова ошибся, - виски сейчас разорвутся! – Или что-то сделал не так. Может,
не надо было уходить из Города? Степь… Она что-то сделала. Мне надо к проекторам.
- Нет! Не ходи к ним! Послушай меня, просто послушай. Мы будем счастливы.
- Будем, - он легонько сжал ее пальцы, - но не сразу. Не с такой болью. Я и так
дотянул до тринадцатой попытки. Наверное, чип заглючил! Еще до степи. Или нет, вспомнился «мертвый поселок». Может, не зря на него наткнулся? А ту, что его любит, на
что он обрекает? На жизнь с лузером? С обреченным?
- Давно надо было к ним пойти, - бормотал Дан, пробираясь к выходу.
- Дан!
На улице боль притупилась. Или он начал к ней привыкать? В любом случае,
джипом управлять можно. По пути к проекторам включил «Аудио-справочник для
подростков, начинающих путь к хэппи-энду». Мягкий мужской голос завещал в
наушниках: «Геном родителей сопоставляется с геномом ребенка, и, по результатам
общей расшифровки, определяется источник СЧАСТЬЯ. Настоящего, способного затмить
все на свете и удержаться с человеком до конца дней его, несмотря на все обстоятельства
и события. Впрочем, события, в своем большинстве, притягиваются правильные для
человека и его хэппи-энда. Информация об источнике счастья записывается на микрочип,
который вживляется в гиппокамп – зону мозга, отвечающую за память. Таким образом,
человек с малых лет «помнит», как стать счастливым.
Но помнить – это одно, а осознавать – другое. Потому каждому человеку и дается
тринадцать попыток.
Активированный чип-памяти запускает в действие другой – чип-счастья,
расположенный в среднем мозге и регулирующий количество вырабатываемого дофамина
и его распространение по зонам мозга. Дозировка «гормона счастья» для каждого
человека индивидуальна.
Никто, кроме проектора-генетика, не знает, кому какой хэппи-энд предназначен.
Счастье дается всем. С рождения. Даром. Но прийти к нему каждый должен сам».
И приходят. Все. Кроме него…
Почему?
Пьяного вида мужичонка прошмыгнул на красный свет – Дан еле успел
притормозить. Дрын-ковыль! Тупой алкаш! Явный представитель нулевки. Интересно,
что он на второй полосе забыл? Может, еще неотхэппиэнденный? Да нет, вон глаза как
светятся, словно фары в ночи. Значит, новенький. Не успел еще добраться до нулевки.
Ибо те, кто уже туда попали, назад не выбираются – бан не позволяет, крохотная
программка в чипе, не подпускающая к границе.
Твое счастье не должно мешать чужому.
Впрочем, обычно никто и не стремится никуда уходить – обитателям первой
полосы, прозванной в народе «нулевой», отлично живется. Дан бывал в нулевке. Когда
волонтерил в местном детдоме. Да и во время путешествия за Город тоже. Как там можно
жить – не понимал в принципе. Грязные улицы, покосившиеся одноэтажные дома, запах
перегара вокруг… Впрочем, кто смотрит на условия, когда есть хэппи-энд? Пусть и в
негативе второй степени. Те, у кого негатив первой степени, живут на второй полосе –
вместе с классическими «хэппи-эндцами». Муж счастлив, потому что изменяет жене, а
жена получает ежедневную дозу чистого счастья от разведения редких рыбок, и на
похождения благоверного ей, в общем-то, наплевать. Семью не бросает, и ладно.
Бизнесмен дурит партнера, тот в свою очередь – клиента, а клиенту важнее всего
получить вовремя партию холстов для рисования или – микроскоп для новых
исследований. И ему все равно, что цена завышена. Он счастлив. И он, в отличие от
негативцев имеет доступ ко всей третьей полосе. Негативцы – только к некоторым ее
районам. В остальных – бан. Но они туда и не стремятся. Зачем?
Третья полоса – дом тех, чье счастье в возможности дарить счастье другим. Ты
можешь быть самоотверженным врачом или ученым, художником или музыкантом, чье
творчество помогает жить, волонтером, работающим на благо детей, рожденных в
нулевке, садовником, дворником или беззаветно любящим отцом. Одним словом, делать
что угодно, но ради кого-то.
А в центре живут проекторы.
Тот, кто еще не нашел свой хэппи-энд, может поселиться на любой из трех полос.
По желанию. Город оплачивает. Лика с рождения жила на третьей. Странно, зачем
переехала? У нее-то все шансы там и остаться.
А вот он завис где-то в межполосье. Перепробовал уже все, разве что воровать не
пытался. И не собирался. Лучше уж к проекторам, за советом.
К создателям чужого счастья обычно не пробиться. Лузеры, обратившиеся за
подсказкой, полдня толклись в приемной, прежде чем их удостаивали аудиенции. Дана
приняли сразу.
- А я все ждал, когда вас увижу, - седой старик, представившийся Виленом,
рассматривал его во все глаза (молодые такие глаза, синие), словно изучая. – Чаю?
Речь проектора напоминала скрип двери в сарае нулевки.
- Благодарю, мне бы к делу.
- Слушаю! – проектор развалился в кресле, сделал приглашающий знак рукой –
садись, мол, рядом.
Дана затошнило. «Слушает» он!
- Вы ведь знаете, зачем я здесь.
Вилен хмыкнул, почесал седую бороду. И, отбросив церемонии, сообщил:
- Тридцать пять лет назад один из проекторов ошибся. Первый случай за историю!
Не отследили. Точнее, отследили, но поздно – он успел испортить чипы шестерых детей.
В том числе, и ваш. По нелепой случайности лишил вас всех хэппи-энда. Он был сразу же
отстранен, но…
- И где они? Где еще пять «испорченных»? Я хотел бы…
- К сожалению, они покончили с собой, узнав правду.
- Э…
- У меня к вам просьба. Когда-то вы стремились помогать людям. Сегодня у вас
есть шанс совершить действительно достойный поступок.
Старик взял паузу, для пущей пафосности, видимо. Дан плевать хотел на
пафосность момента, а потому тоже молчал.
- Уговорите Лику сделать аборт, - сказал, наконец, проектор. – Точнее, уже
искусственные роды.
- О-очень достойно! – только и смог ответить Дан.
Старик вздохнул.
- У вашего ребенка нет будущего. Вы передадите ему бракованный геном, но если
ваша карта была испорчена, кхм, случайно, то своего сына вы изначально обречете на
лузерство. И Лика… Вы испортите ей жизнь. Ей предназначен очень весомый хэппи-энд.
Она уже почти приблизилась к нему – датчики показывали, она была почти рядом, когда в
ее жизни появились вы.
- Но ведь если он ей предназначен, то она его получит, разве нет?
- Доподлинно неизвестно влияние таких... как вы.
- А с ней вы вообще говорили?!
Проектор Вилен покачал головой.
- Дурочка отказалась нас слушать («Забери меня!»). Она не должна была
беременеть от тебя. Никто не должен был беременеть от тебя! – старик вдруг резко
перешел на «ты». – Срок у нее уже большой, но… Она выживет. Ее жизнь будет долгой.
- Значит, - медленно произнес Дан, - вам неугоден «бракованный» ребенок. А я?
Почему бы и меня не убрать, как еще один брак?
- Тебе разрешили жить.
- Разрешили?
- Ты так упорно боролся. Другие побежали за подсказкой после шестой, а то и
пятой попытки. Ты продержался до финальной, тринадцатой. Мы не позволим множить
ошибки, но одна… одна ошибка для системы будет только полезна. Как исключение – для
правила. Можешь жить, в любой полосе, какая тебе более симпатична. Только убеди Ли…
- Разрешили?! – Дан повысил голос. – А остальным, значит… Говорите, с собой
покончили?
Старик развел руками.
Пальцы сами сжались в кулаки. Сжались-разжались. И еще раз. Хотелось врезать
подонку, и бить-бить-бить, дрын-ковыль, пока кулак не онемеет от боли и чужой крови.
Но вместо этого Дан спросил:
- Какой у Лики хэппи-энд? Говорите! Если хотите моей помощи. Я! Имею! Право!
Знать!
Проектор с минуту сверлил его ледяным взглядом. Потом ответил.
- Она исправит большую ошибку. Нет-нет, твою исправить невозможно. Есть…
будет иная.
- Так есть или будет?
- Большего я сказать не могу.
- А если бы забеременела другая? Вы бы ее тоже – на аборт? Или только Лику?
Почему?!
Лика. Дан неожиданно понял, что совершенно ничего о ней не знает. Жила на
третьей полосе до двадцати пяти лет. Прекрасно – уж в этом он не сомневался – себя там
чувствовала. Лику диким виноградом не корми, только дай помочь кому-нибудь. Странно,
что до сих пор чип не сработал… Ах да, «особо весомый хэппи-энд». Так вот, жила-жила,
а потом у самых (если верить проектору) дверей счастья неожиданно сорвалась и
умчалась в другой конец Города. К нему. Чем она занималась до этого? Кем была?
Нехорошее предчувствие шевельнулось скользким угрем. Нет – скатом. Электрическим.
- Где она жила? До меня? Где?!
Проектор улыбнулся. Мерзко, самодовольно.
- А я все ждал, когда ж ты догадаешься.
- Она не из третьей полосы… - Дан не осмелился продолжить фразу. Из третьей
полосы уехать можно, из родины Лики обычно не уезжают. И не из-за какого-нибудь бана
– не положено элите жить среди простых смертных.
- Она из центра! – не без удовольствия изрек Вилен.
- Лика – проектор? – странно, а голова уже почти не болит.
- Нет. Сказал же – ей предстоит исправить то, что другие напроектировали.
- Каким образом? Что именно?
- Уходи! – что-то промелькнуло в глазах старика. Растерянность? Страх?
- Вы не знаете! Вы сами не знаете!
- Разговор окончен, молодой человек, - проектор повернулся спиной.
- Нет, не все! Есть еще один вопрос. Последний!
- Это ты – ошибка? – Лика прижалась щекой к его щеке, прогоняя остатки головной
боли. – Сами они ошибка! Вся их система – ошибка! Глобальная и неисправимая. И я не
отдам им нашего ребенка. И тебя – не отдам!
От дома Лики до резиденции проекторов – полдня на джипе. В итоге к любимой он
вернулся лишь через сутки. Винограда еще привез. И всю дорогу думал, как рассказать ей,
какие слова подобрать. А она… Она все поняла. Да что там поняла – знала!
- Почему ты не сказала мне, кто ты? И… кто же ты? Жена какого-нибудь
проектора-зануды?
- Нет, - она улыбалась, но зеленые глаза были серьезны. – Дочь одного из главных.
- Почему ты уехала из центра? Почему связалась со мной?
Лика молчала. Вместо нее отвечал седой Вилен: «Шесть испорченных
микрочипов… Пятеро покончили с собой… Тебе разрешили жить…».
- Человек не должен платить жизнью за чужую ошибку, - отстраненным голосом
произнесла, наконец, женщина. А потом порывисто обняла его за шею. – Я люблю тебя!
Когда я сюда ехала, то хотела лишь одного – спасти последнего… из вас. Понятия не
имела, как это сделать. И уж тем более, не знала, что полюблю, но я полюбила. И я не
отдам тебя!
- Лика. Родная, послушай. Мне разрешили уйти. Забрать ребенка и уйти в степь. Не
лучший выход, но все же – не искусственные роды.
- И ты веришь, что тебя так просто отпустят?
Не спросила: «И ты так просто оставишь меня?». И слава небесам!
- До степи никому нет дела. Ее боятся. Из нее не возвращаются. Мне разрешили
забрать ребенка, потому что уверены – мы там не выживем.
- И они в чем-то правы, - медленно произнесла Лика.
Дан закрыл глаза. Шелест травы, желтые волны, бесконечно-глубокое небо,
безмятежная река, степные зайцы. И никакого чипа в мозгу. Разве может он сделать сыну
лучший подарок?
- Я видел «мертвый поселок», - сказал Дан после минуты сомнения. – Он
существует и, вопреки слухам, пригоден для жизни. Там можно рыбачить и охотиться.
Знаю, будет нелегко, но в степи реально выжить! И, судя по всему, кто-то жил. Давно. А
может, и недавно. Степь боятся, «поселком» проклинают, а я, я только там почувствовал
себя… Не знаю, как объяснить. Я не слышал Города, не ощущал ни чипа, ни боли в
висках. На душе легко. И, может, я не был счастлив, но я был спокоен.
«Ты сумасшедший!» - ответил на это проектор. А потом добавил, что так даже
лучше. Для всех. Еще бы! Лика будет думать, что ее ребенок жив. Проекторы – что
избавились от двух ошибок навсегда.
- Мы уйдем вместе! – ответила Лика. И добавила. – Сейчас же!
- Родная!
Три часа спора, уговоров, убеждений.
«Тебя не отпустят!» - «Без меня вы с ребенком не дойдете даже до границы
нулевки!» - «Ты лишишься хэппи-энда!» - «Мне не нужны «танцы души», я мечтаю о
душевном покое» - «Как ты, беременная, думаешь жить в степи?» - «Как ты собираешься
там жить один с ребенком?»…
А потом они начали собирать вещи. Молча.
Проектор шел к начальнику. Старик шел к другу детства.
- Здравствуй, Вилен! – Главный уже ждал его на пороге кабинета. И, несмотря на
глубокую ночь, смотрелся молодым огурцом на ухоженной грядке. Поджарый,
подтянутый, выглядит лет на двадцать моложе Вилена. А ведь они одногодки.
- И тебе здоровьишка, босс, - кивнул Вилен.
- Брось, дружище. Проходи, - начальник улыбнулся и стал просто Джаром. Тем
Джаром, с которым они вечность назад заступили на должность младших проекторов.
Тем, который настоял, чтобы оставить шесть испорченных микрочипов и их носителей
«как они есть, и посмотреть, что получится». Тем, который потом очень быстро пошел
вверх по карьерной лестнице, превратившись из товарища в босса. Тем, кого не было в
центре Города и, судя по всему, в самом Городе тоже (а где, кстати, был?), когда
принималось решение о ликвидации «ошибок». Тем, вот-вот станет дедом еще одной…
- Я говорил с квази-лузером, - сказал Вилен.
- Квази-лузер, - задумчиво протянул Джар. – У нас появился новый термин.
Эволюция, однако. Развитие.
- Ненадолго появился, - пробурчал проектор. – Он уйдет из Города вместе с…
ребенком.
Хотел сказать: «твоим внуком». Не осмелился.
- Думаешь?
- У него нет выбора. А ты забрал бы дочь. Пошли людей – прямо сейчас. Пусть
увезут ее в центр. Силой, если понадобится!
- Не понадобится, - Джар подошел к окну, уставился куда-то за ночной горизонт.
- Пошли людей, - с нажимом повторил Вилен. – У меня предчувствие плохое.
Боюсь, как бы Лика не сделала ошибку.
- Не сделает. Она рождена, чтобы их исправлять.
Джар смотрел в темноту. Вилен обескуражено топтался у него за спиной. Как
заставить старого самонадеянного упрямца тебя услышать?
- А тебе никогда не бывало тесно? – спросил вдруг упрямец.
- Э… В смысле?
- В Городе. Не казалось, что он слишком тесен для всех нас?
- Джар, что с тобой? Размеры Города и количество его жителей оптимальны для
обеспечения счастьем всего населения. Расширять границы Города нецелесообразно. Да и
куда расширять? Степь не пригодна для жизни. И твой квази-лузер там сгинет. Были уже
смельчаки-лузеры... Этот, конечно, не просто лузер, а квази. Но там никто не выживает,
слышишь? Ты вообще меня слышишь? Что… Что ты бормочешь?
Джар по-прежнему сверлил взглядом темноту, еле заметно шевеля губами. Вилен
прислушался:
- …и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами и над
зверями, и над…
- Ты что городишь?!
Джар не ответил.
А где-то за горизонтом по высокой желтой траве пробирался маленький джип.
Июль, 2010