ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АНДРЕЕ МАКАЁНКЕ
реклама
ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АНДРЕЕ МАКАЁНКЕ Потерявши — плачем? Но разве в этом смысл воспоминаний о безвременно ушедших? Ведь все равно утраты ничему нас не учат... Почти ничему... Ну, конечно же, никто не вечен. И все же, умей мы лучше ценить выдающихся своих людей, не жгла бы запоздалая, а потому бесплодная, мысль-вина, что вот и Иван Мележ мог бы дольше жить и творить, и Владимир Короткевич... А Андрей Макаёнок? Мы нашли удобную, как нам кажется, формулу объяснения его раннего ухода из жизни: догнала, мол, война нашего прекрасного драматурга, она, проклятая, во всем виновата. Было бы абсурдом не согласиться с этим. Виновата война, еще как виновата! И все же, все же, все же... Даже не забывая, насколько тяжелыми были фронтовые ранения Андрея Егоровича, можно смело утверждать, что его организм был запрограммирован на долгие годы. Естественно, с возрастом пришли и другие болести — целый букет, но он вроде бы и не чувствовал их или, вернее, отмахивался от них, как от чего-то докучливо-неизбежного, но не страшного. Уверен, умей мы беречь лучших сынов своих, еще не раз сходили бы на премьеру, как всегда, задиристых, остроумных и социально-содержательных комедий Макаёнка: ведь лишь к концу столетия ему было бы восемьдесят лет. Нет, от тепличных условий драматург без всяких колебаний отказался бы. Сам. Речь не о том. Просто сегодня даже оторопь берет: зачем, почему, кому это было надо, что самому Андрею Макаёнку, писателю, как говорится, милостью божьей, а коммунисту не только по членскому билету, приходилось каждую свою пьесу (не исключая «Левониху на орбите» и «Таблетку под язык», сравнительно легко прошедших на сцену) «пробивать» с нечеловеческими усилиями, раз за разом доказывать свою гражданскую лояльность. Года за три до смерти он подарил мне свою фотографию, по-макаёнковски кратко, но не без юмора надписанную: «Степан! Учти: вот — обычное состояние сатирика после того, как он закончит хорошую пьесу». И что ж это за состояние? А такое, когда хватаются за голову. У Макаёнка почти все пьесы были хороши. Правда, хвататься ему приходилось чаще не за голову, а за сердце. Задыхаться от праведной, но бессильной ярости, ругая чиновных перестраховщиков. В конце концов, пьеса все же попадала в свет рампы, вызывала огромный интерес, но здоровье уходило. Съеживалось, как шагреневая кожа... Не потому ли у драматурга сложился такой «импульсивный» стиль творческой работы: он не садился за новую пьесу до тех пор, пока замысел не оформился полностью. Впрочем, это предмет для иного разговора. Для читателей же «Немана», который он редактировал в течение многих лет, лишь хочу уточнить, что представляемые здесь воспоминания — небольшая часть из книги об Андрее Макаёнке, которая планируется к выпуску в издательстве «Мастацкая літаратура». Воспоминания даются в сокращенном, журнальном варианте.
