А вскоре наше село заняли немцы… (воспоминания ветерана Никитиной Нинель Ивановны) Родилась я 3 февраля 1938 года в селе Общий колодец Курской области. Мама моя работала учителем начальных классов, а папа был директором школы. Кроме меня в семье был ещё старший брат Женя, который родился в 1933 году. В этом же селе Общий колодец жили родители отца. Перед войной отца забрали на переподготовку, а, когда началась война, он сразу попал на фронт. Я помню, как папа заехал к нам в село проведать нас. Было это перед отступлением наших войск к Курску. Папа был в офицерской форме, но в каком звании — не знаю. Помню ремень через плечо, кожаный планшет, в котором находилась карта. Это было осенью 1942 года. Начиналась зима. А вскоре наше село заняли немцы. Первыми появились немцы в черной форме, наверное, эсэсовцы…. Они ходили по селу, выбирали дома, видимо, для своего начальства. К нам в дом тоже зашел офицер с двумя солдатами, осмотрел все, сказал “Gut” и ушел. Мы подумали, что и к нам поселят немецкого офицера. А тут пришла наша соседка тетя Катя, бабушка ей рассказала о посещении немцев, и тетя Катя придумала, как не пустить немцев в дом. Она сказала бабушке, чтобы та легла на кровать, замотала бабушку всякими тряпками, а нас загнала на печку. Когда на машине подъехали немцы, чтобы поселиться у нас в доме, тетя Катя сказала, что бабушка больна тифом. Немцы испугались и уехали. Следом за эсэсовцами в село приехали другие немцы на закрытых военных машинах зеленого цвета. Часть этих немцев осталась у нас в селе. А вскоре немцы привели советских военнопленных и разместили их в нашей школе. Многие женщины понесли нашим пленным еду. Ходила туда и тётя Катя. Она нам и рассказала, что женщины принесли картошку, молоко, яйца. Немцы сразу забрали яйца, а остальные продукты разрешили бросать нашим пленным через открытую дверь школы. В ту зиму у нас было очень много снега. И пленных водили на работу расчищать снег, рыть траншеи. Женщины ходили и туда, носили продукты пленным. А они, если удавалось, передавали женщинам немецкое мыло. Я помню это мыло – маленькие кусочки розового и салатного цвета в целлофановой упаковке. Помню, как один из наших пленных на этой работе отморозил руки, и немцы завели его к нам в дом. Немцы наказали бабушке, чтобы она не смела его кормить, и ушли. Тётя Катя мазала руки солдата гусиным жиром, перевязывала их, а бабушка в это время кормила его с ложечки. Потом пленных куда-то увезли, и мы их больше не видели. 2 Ещё помню, что, как только фашисты заняли наше село, они сразу начали ходить по домам, забирали продукты и всю живность. Брали всё, что хотели. Сначала забирали поросят, гусей, курей, яйца. Потом стали забирать и коров. Если у хозяев лаяла собака, то немцы её тут же пристреливали. Жители нашего села, как могли, прятали скот. Свою корову мы спрятали в кладовку, а стены обложили торфом так, чтобы со стороны казалось, что здесь лежит только торф. Корову кормили ночью, бабушка варила ей картошку. Ещё у нас уцелели три курицы и петух. Жили они дома под печкой. Но однажды в дом зашли немцы за картошкой, а петух вылез и запел. Они его тут же забрали. Свою швейную машинку бабушка тоже прятала от немцев. Один раз бабушка на ней что-то шила, вошедший немец увидел и сказал, что заберёт бабушку шить в Германию. Бабушка испугалась и больше старалась на глаза немцам с машинкой не попадаться. Из нашего села молодых девушек угоняли на работу в Германию. А ещё их посылали копать траншеи в окрестностях нашего села. Не трогали только совсем маленьких и старых. Я помню, как казнили у нас в селе парня и девушку. На площадь в середине села согнали всех жителей. Парню вырезали на груди красную звезду, а девушку подвесили за косу так, что с головы снялся скальп. Они долго висели на виселице, на груди у них была табличка с какой-то надписью. Немцы предупредили всех жителей, чтобы казненных не снимали, но через некоторое время ночью их тайно сняли с виселицы, чтобы похоронить. За это немцы расстреляли каждого 5 или 15 жителя нашего села. Мама наша всю оккупацию скрывалась от немцев, так как перед самой войной она вступила кандидатом в Коммунистическую партию. Зимой мама жила в блиндаже за огородами, там стояла печка, стоял топчан. Весной и осенью мама приходила домой, но, как только на нашей улице показывались немцы, она пряталась или в картошке, или в туалете, а то просто под кроватью. О приближении немцев нас предупреждала тётя Катя. Муж у тёти Кати был полицаем, но после окончания войны его не посадили за сотрудничество с немцами. Потом мы узнали, что перед войной он вступил в партию, служба в полиции была его партийным заданием. Но об этом никто не знал. А весной у нас заболел Женя. У него была очень большая температура, он начал бредить. Мы очень напугались. Бабушка пробовала лечить его сама, но Жене становилось всё хуже. И тогда муж тёти Кати пригласил немецкого доктора. Когда доктор пришёл и осмотрел Женю, то дал бабушке для Жени большую круглую белую таблетку. Бабушка боялась давать её Жене, думала, что немец хочет отравить Женю. Немецкий доктор, видимо, понял это, стал показывать 3 бабушке фотографии своей семьи: жены и детей, говорил, что ничего плохого ребёнку не сделает. Ещё доктор сказал, что Жене нельзя давать яйца, а утром надо будет дать ещё одну таблетку. Бабушка тихо сказала: «Если он ещё до утра доживёт». Тётя Катя уговорила бабушку дать Жене таблетку, к утру у него жар спал. Женя выжил. Через некоторые время немцы начали отступать. Теперь они грабили всё подряд. В это время из нашего дома исчез сундук с покрывалами, икона в золотом окладе. Бабушка говорила нам, что всё это забрали немцы. А когда в дом заходили немцы, то мне завязывали рот платком, чтобы я не сболтнула лишнего. В один из дней к нашему дому подъехала немецкая грузовая машина, немцы забрали всю мебель, которая была в доме, погрузили в машину и увезли. Я до сих пор помню эту мебель: столик, зеркало, кровать, стол, кушетка. Всё очень красивое, на точёных ножках. Тётя Катя предупредила бабушку: «Лютуют сильно, лучше пусть всё забирают, лишь бы нас не тронули». Немцы отступили, в село вошли наши войска. Бабушка с мамой вывели из кладовки корову, она не могла стоять сама, её подвешивали на ремнях. В стайке, где был поросенок, вскрыли пол и откопали наш сундук. Его спрятали перед наступлением немцев. В этом сундуке хранились наши самые ценные вещи. Наверху в сундуке лежало мамино пальто с лисьим воротником. Воротник поточили мыши, и мама плакала из-за этого. А мы стали ходить по селам, деревням, менять оставшиеся вещи на хлеб, соль, мыло. Рассказывали, что у многих вещи отбирали воры. От папы никаких вестей не было, потом пришло официальное извещение – «Пропал без вести». Мама всё ждала, надеялась: может, в госпиталь попал или в плену. А в 1947 году, когда уже все вернулись домой - и из плена, и из заключения после плена, мы переехали в Новороссийск. Вот то, что я помню о нашей жизни в немецкой оккупации. Когда по телевидению начала идти передача «Жди меня», я написала своему старшему брату Евгению в Новороссийск о том, что хорошо бы было найти того немецкого доктора, который спас его от смерти в войну. Вскоре от брата пришло письмо. Он писал: «Для своих 4-5 лет ты слишком много помнишь. А ты забыла, как они забрали у нас всё-всё, даже из погреба всё вытащили. Оставили только свеклу. Мы её варили и ели, а они называли нас русскими свиньями за то, что мы ели варёную свёклу. А то немногое, что осталось, что мы успели спрятать, досталось тебе, потому что ты целыми днями плакала и просила есть. А ты пожалела «доброго доктора». Бабушка сказала, что помолилась за его детей, чтобы они были живы. А мы поклялись, 4 что об этом случае ни одна живая душа не узнает». А я, рассказав сейчас об этом, нарушила эту клятву? Из сочинения Никиты Лакомского, ученика Межовской средней школы Саянского района.