Русские ценности и внешняя политика А. П. Цыганков
advertisement
Русские ценности и внешняя политика А. П. Цыганков Калифорнийский университет, Сан-Франциско In: Universal Values in World Politics and Foreign Policy, edited by Pavel Tsygankov. Moscow: Moscow State University, 2013. Введение Современная внешняя политика России решила ряд важных задач, среди которых обеспечение безопасности от внешних угроз, возрастание престижа страны и создание новых условий для экономического развития страны. Вместе с тем, очевидно, что дальнейшее развитие внешней политики упирается в формирование национально-ценностных оснований. Проблема заключается в том, что после распада коммунистической системы Россия продолжает жить в идеологическом вакууме. Некоторые из традиционных для страны ценностей находятся в загоне и нуждаются в поддержке. Другие ценности постепенно начинают возраждаются, но государство пока никак этим не распорядилось и не задействовало ценностный капитал во внешней политике, продолжая исходить из приоритетности «прагматичной» державной политики. Данная статья рассматривает имеющиеся подходы к анализу внешней политики ценностей. Выделяя в российской системе ценностей четыре основных комплекса – духовный мессианизм, трансэтничность, справедливое государство и державность – я ана1 лизирую их иерархию и возможности синтезирования в национальную идею. На мой взгляд, время для активного продвижения внешней политики ценностей еще не пришло. Однако давно пора задуматься над тем, что это за ценности и как спосообствовать созданию международных условий для того, что Вадим Цымбурский называл когда-то новой цивилизационной «колонизацией» своих исконных пространств. Ценности, идея и внешняя политика Осмысление внешней политики с позиции национальных ценностей предполагает учет трех основных утвердившихся в международных отношениях подходов – реализма, либерализма и конструктивизма. В анализе внешней политики по прежнему сильны позиции академического реализма, традиционно исходившего из приоритетности державных ценностей. Эти ценности – суверенитет, безопасность, престиж – реалисты считают наиболее важными, суммируя их в категории национального интереса. Соответственно, интересы и цели любого крупного государства реалисты склонны видеть как направленные на восстановление или расширение уже имеющихся международных позиций. При этом национальный интерес видится им как нечто геополитически заданное и не подлежащее пересмотру. Что касается иных факторов, таких как идеология, характер режима правления или политическая культура, то им реалистами отводится подчиненная роль. «Подлинный» национальный интерес может уточняться или же затушевываться действием отмеченных факторов, но не может быть отменен в результате их влияния. Так, напри2 мер, революционную идеологию советского государства реалисты всегда склонны были рассматривать как ширму, прикрывающую действие национального интереса. По словам авторов выдержавшего несколько изданий учебника по российской внешней политике, «И Ленин при заключении Брест-Литовского договора, и Сталин при подписании германо-советского пакта о ненападении в преддверии войны понимали, что их главной задачей является выживание российского государства и обеспечение его безопасности. Когда у них была возможность расширить границы, интересующие их территории были теми же, что интересовали русских царей и в силу действия тех же стратегических факторов.»1 Такое понимание ценностей, лежащих в основе формирования внешней политики, правомерно, но неоправданно узко. Реалисты не проводят принципиальных различий между ценностями государства и общества, не задаваясь вопросом, какие внутренние ценности защищает государство на международной арене. Находятся ли эти ценности – этнические, политические или культурные – в согласии с ценностями национального интереса? Могут ли они вступать в противоречие? Если да, то при каких обстоятельствах? Не задаваясь такого рода вопросами, реалистские подходы недооценивают возможность эксплутации так называемого национального интереса весьма узкими правящими группировками, оторвавшимися от ценностных предпочтений более широких общественных слоев. Другой подход во внешнеполитическом анализе подчеркивает необходимость для государств решать проблемы экономического и 1 Donaldson R. H. and J. L. Nogee, The Foreign Policy of Russia. Armonk, 1998, р. 59. 3 политического развития. Представители сообщества либераловмеждународников нередко пишут о роли экономической глобализации и демократизации и необходимости для государств приспосабливаться к глобальным переменам. Предполагается, что важнейшими ценностями является укрепление демократических институтов, поскольку оно станет гарантией мира в международных отношениях,2 а также создание благоприятной инвестиционной среды для транснационального бизнеса. В данном случае ценности также понимаются зауженно. Вопервых, либералы склонны недооценивать анализируемые реалистами ценности национальной безопасности и суверенитета в международных отношениях. Во-вторых, обращая внимание на внутренние ценности, они сводят их к тем, что традиционно сильны в западных обществах (демократия, индивидуализм, право на защиту частной собственности и др.). Будучи заняты пропагандой экономической и политической модернизации, либералы не задаются вопросом, какой смысл будет вкладываться в эти понятия в незападных культурах. В целом реалистские и либеральные теории тяготеют к фиксированному пониманию ценностей и интересов, оставляя в стороне вопросы ценностного определения субъекта внешней политики. Стремясь к пониманию различий в национальных ценностях, следует прежде всего выяснить, что же вкладывается в понятие «нации» и «национального». Для осмысления вопросов ценностей более пригодны конструктивистские подходы, рассматривающие социальную 2 Подробнее о данной теории и ее критике см.: Цыганков А. П. и Цыганков П. А. Кризис идеи «демократического мира». Международные процессы, № 3, 2005. 4 реальность не как неизменно данную, а как ценностно и культурно своеобразную. Ценностями в данном случае выступают моральноэтические установки, существующие лишь в определенном социальном и культурном контексте. Если для реализма и либерализма внешнеполитические ценности сводятся к обеспечению безопасности и модернизации экономических и политических институтов, то конструктивисты задаются вопросами о самом характере ценностных оснований внешней политики.3 Три основных принципа конструктивизма указывают на культурную, историческую и политическую обусловленность интереса и социального действия. Наше знание о мире социально обусловлено и исторически преходяще. Например, демократия отнюдь не обладает универсальностью форм, а существующие сегодня демократические «стандарты» могут подойти далеко не всем. Характер выборности, роль исполнительной власти, права оппозиции, наличие и типы внутрисистемных противовесов, развитость многопартийности и структура гражданского общества—все это должно рассматриваться как продукт конкретных социальных обстоятельств, а не раз и навсегда данный образец, которому независимо от конкретных условий все должны следовать. Cущественным представляется и включение в понятие демократии социально-экономических характеристик. Принцип культурной обусловленности предполагает, что демократия не может быть лишь проекцией одного общества на другое без понимания его культурных особенностей. Принцип исторической обусловленности предполагает реконструкцию исторических 3 Подробнее о конструктивистском направлении в анализе внешней политики см.: Цыганков А. П. Внешняя политика России от Горбачева до Путина: структура национального интереса. Москва, 2008. 5 форм демократии, исходя из исторического же контекста, а не из представлений сегодняшнего дня. Непозволительно, как это в свое время предлагалось вульгарными марксистами, «опрокидывать настоящее в прошлое», оперируя сегодняшними (нередко, весьма узкими) критериями демократии, в то время как сами эти критерии менялись и будут меняться во времени. Наконец, важен и принцип политической обусловленности демократии, отвергающий отсутствие жесткой детерминации в процессах принятия решений и установления социальных форм. Деятельность политических акторов внутри или за пределами государственных структур оставляет немалый простор для творчества, не подлежащий втискиванию в теоретические схемы. Будучи теорией, нацеленной на выявление смыслов политического действия, конструктивизм позволяет проанализировать взаимные связи, имеющиеся между ценностями державности и внутренних ценностей общества. Национальные ценности находятся между собой в сложном соотношении, составляя в своем комплексе идею нации. Например, русская идея представляет собой синтез ценностей державности и миссионерских культурных установок, своеобразно соединявшихся на различных этапах исторического развития. Национальные идеи накладывают свой отпечаток на историческое развитие любого крупного народа. «Китайский путь», «американская мечта» или иной общенациональный идеал – не пустые абстракции, а сложные ценностные комплексы, предполагающие своеобразие в постановке внешнеполитических задач и путей их решения. На Западе споры о национальной идее в последние два десятилетия находят свое воплощение в разногласиях между представителями либерального универсализма и коммунитаризма. Смысл кри6 тики универсализма коммунитаризмом сводится к необходимости признания принципа различия в формировании политического сообщества (community). Такое сообщество рассматривается коммунитаристами как не отрицающее, а предполагающее наличие различий и, следовательно, требующее их признания.4 Либерализм поэтому видится не только как проведение к жизнь неких общих принципов свободы, но и как выявление того, как эти принципы воспринимаются различными членами сообщества и как последующее нахождение компромисса в целях построения сообщества диалога и терпимости. Приложимое к реалиям глобального мира, коммунитаристское мышление предполагает понимание всей глубины сложностей согласования «глобального» и «местного», «центрального» и «периферийного», а также признание того, что их конфликт может быть лишь смягчен и поставлен в некоторые рамки и нормы, но не устранен в принципе. Русские ценности, идея и державность При всем своеобразии русских ценностей можно выделить, по крайней мере, три крупных установки – духовный мессианизм, трансэтничность и справедливое государство – по разному реализовывашиеся в истории страны. Духовный мессианизм русских проявился уже в период возвышения московского княжества. Вскоре после падения Византии под натиском турков московские князья стали продпринимать уси4 Cм. особенно: MacIntyre A. Whose Justice? Whose Rationality? Notre Dame, 1987; Walzer M. Just and Unjust Wars. N.Y., 1977; Taylor Ch. The Ethics of Authenticity. Cambridge, 1991. 7 лия по утверждению культурной самобытности. В своей переписке с главой католической церки великий князь московский Иван Третий отверг претензии Рима на включение Москвы в сферу своего влияния, подписавшись под своим посланием как «великий правитель всей Руси милостью божьей». Состоявшийся брак Ивана с племянницей последнего византийского императора Константина IX Софьей Палеолог был подчинен задаче утверждения права занять место павшей византийской империи.5 Сорок лет спустя идея культурной независимости кристаллизовалась в теории Москва-Третий Рим, провозглашенной старцем Филофеем Псковским и родившейся в близким к стяжателям церковно-монастырских кругах. Всецело поддерживая растущие амбиции Москвы стать единственной правопреемницей Второго Рима и покровительницей всех православных христиан в мире, Филофей призвал великого князя обращать в христианство те народы, которые, находясь в сфере московского влияния, еще не «пологают ... на себе право знамения честнаго креста». 6 Оказавшись между католическим западом и мусульманским востоком, Россия впоследствии утверждала прав православных в ходе целого ряда войн с Оттоманской империей. Миссионерские амбиции русских активно проявились на протяжении всей русской истории как в политической практике, так и в русской мысли. 5 Глава священной Римской империи ошибочно интерпретировал решение Ива- на взять в жены Софью Палеолог, а позднее открыть первое русское посольство в Риме как признаки готовности Москвы перейти под покровительство Рима (Уткин А. Вызов Запада и ответ России. Москва, 2002, с. 56). 6 Замалеев А.Ф. Учебник русской политологии. Санкт-Петербург, 2002, с. 28. 8 Вторая важнейшая установка русского сознания – трансэтничность. Русская идея свободы включает в себя свободу от национально-этнических перегородок, ставших основой государствостроительства западно-европейских народов. Русский народ формировался как объединенный трансэтнической идеей, как, например, православие, империя или коммунизм. Хотя трения между русскими и нерусскими народностями являлись частью существования империи, они были гораздо менее политически значимы, чем на Западе. По словам британского историка Джеффри Хоскина, хорошо знакомого с опытом западного и российского имперского строительства, в России «аннексируемые территории становились полноценной частью империи сразу же, как только это становилось практически возможно».7 Даже в отношениях с религиозно чуждыми мусульманскими народами со времени Екатерины Великой удалось найти взаимопреимлемый способ сосуществования. Империя выступила инициатором поддержки тех мусульман, кто присягнул на верность короне, причем представители царской власти не раз выступали посредниками в спорах мусульман на пространствах от Волги до Средней Азии.8 Проблема так называемого этнонационализма русских есть проблема новая, заслуживающая особого внимания. Однако ее кор- 7 Hosking E. Russia: People and Empire. London, 1998, p. 40. 8 Crews R.D. For Prophet and Tsar: Islam and Empire in Russia and Central Asia. Cambridge, 2006. Оттоманская империя сформировала подобные отношения с еврейскими и христианскими меньшинствами (Lieven D. Empire: The Russian Empire and Its Rivals. New Haven, 2000, p. 149). 9 ни едва ли находятся в русском характере и связаны, прежде всего, с нерешенностью вопроса иммиграции.9 Наконец, третьей характерно русской ценностью было стремление к созданию ответственного государства, обеспечивающего справедливое распределение общественного продукта. Подразумевалось, что государь должен защитить своих подданных от произвола помещиков, губернаторов и прочих начальников. В случае неспособности государя обеспечить справедливость, народ нередко спасался бегством в отдаленные районы страны или организовывал сопротивление. При этом в русское определение справедливости вкладывался и экономический смысл, уходивший корнями в понятие общинной справедливости, основания которой были заложены со времени крещения Руси. Русские ценности духовного мессианства, трансэтничности и справедливого государства исторически объединялись – усилиями правителей и теоретиков-идеологов – в различные идейные комплексы. Наряду с уже упомянутой формулой Третьего Рима, русская идея во времена Николая Первого предстала как «православие, самодержавие, народность», а в наши дни трансформировалась в идею «суверенной демократии». Существуют и немало левых разновидностей русской идеи – от общинного социализма народников до теорий «перманентной революции» Льва Троцкого и социализма в одной стране Иосифа Сталина.10 9 Россия остается страной, второй по привлекательности для иммигрантов после США, однако 90% процентов приезжих находятся и работают нелегально, что порождает злоупотребления и ведет с созданию криминальной среды. 10 См. подробнее о проектах русской идеи: Бердяев Н. Русская идея. Москва, 1990; Новикова Л. И., Сиземская И. Н. Русская философия истории. Москва, 10 Несмотря на предпринимавшиеся попытки, русскому государству далеко не всегда удавалось находить баланс между внутренними ценностями духовности, трансэтничности и справедливости и императивами безопасности. Важность безопасности от внешних угроз в русской истории трудно переоценить. Исторически подвергаясь многочисленным опасностям извне, русским приходилось консолидироваться вокруг государства, чтобы сохранить свободу от внешних посягательств. Державность постепенно вошла в число важнейших русских ценностей, но ее ценой стала деградация внутренних компонентов русской свободы. На практике государство совершало сознательный выбор между заботой о народе и укреплением державности. Власть более не являлась выборной, а консультативная роль церкви была сведена к минимуму посредством утверждения современного секулярного государства. Всеобщая бедность и крепостное право стали средством ускоренной мобилизации армии. Военная сила, имперское могущество и способность противостоять внешним вторжениям постепенно превращались из средств народной свободы в самоцель государственной политики. Власть продолжала игнорировать назревшие потребности в реформах, нередко видя в них лишь опасности для сложившейся в России самодержавной системы. Русский опыт свидетельствует о необходимости нахождения баланса между внутренними ценностями и державностью. Было бы ошибкой отказать державности в статусе важнейшей для русских 1997; Замалеев А. Ф. Учебник русской политологии. Санкт-Петербург, 2002; Duncan P. J. S. Russian Messianism: Third Rome, Revolution, Communism and After. London, 2000; Riasanovsky N. V. Russian Identities: Historiographic Survey. Oxford, 2005. 11 ценности, как это иногда делают российские либералы. Исключением среди либералов были люди типа Петра Струве, отстаивавшие идею «великой России», статус русских как «державной народности» и великодержавную внешнюю политику, наряду с движением страны к принципам конституционного правления.11 Дефицит ценностей в российской внешней политике После распада советского государства в российской внешней политике постепенно возобладали державные установки. На то имелись как внешние, так и внешние причины. Вне страны новому российскому руководству пришлось иметь дело с расширением экспансии западных стран во главе с США, в связи с чем изначально прозападная Россия вынуждена было развернуться к защите ценностей суверенитета, престижа и безопасности. Внутри страны разрушение коммунистической системы сопровождалось возникновением ценностного кризиса. Советское атеистическое государство глубоко подорвало традиционные православные ценности. Трансэтнические ориентации ослабли в результате подъема этнического национализма в бывших советских республиках и российских автономных республиках. Экономические реформы привели к созданию системы крайнего неравенства и формированию растущего слоя никому не подконтрольных олигархов. В результате остался нереализованным запрос русских на ценности духовности, трансэтничности и справедливости. Что касается внешней политики страны, то в силу 11 Урибес-Санчес Э. Российское общество и внешняя политика. В: История внешней политики России. Конец XIX-начало XX века, под ред. А.В. Игнатьева. Москва, 1999, сс. 375-379. 12 нерешенности вопроса о ценностях и идентичности современная Россия продолжает испытывать дефицит идей и вынуждена опираться на экспромты и импровизации. Державность остается едва ли не единственной скрепой национального сознания. После прихода к власти Владимира Путина спор о национальной идее между западниками, или защитниками либеральноуниверсалистского мышления и сторонниками российской особости был решен на путях либерально-державного синтеза. Согласно этому синтезу, Россия есть страна в основном европейская, но со своими собственными великодержавными интересами. Ранние либералыдержавники сформировались в постсоветских условиях из противостояния курсу Ельцина-Козырева со стороны Сергея Станкевича, державной части Яблока, Союза промышленников и предпринимателей и ряда силовых структур. Согласившись с важностью для России ценностей демократии и рыночной экономики, эта группа рассматривала их не как самоцель, а как средство государственного строительства. Позднее, стараниями Владислава Суркова, были сформулированы понятия суверенной демократии и экономического суверенитета. Первое предполагало, что движение страны к свободе невозможно в условиях давления извне. Второе понятие обосновывало первооречедную роль государства в развитии энергетической промышленности и определении условий зарубежного участия в российской экономике.12 В согласии с такими ориентирами, либеральные державники принялись реализовывать во внешней политики программу12 В свое время Сурков обосновывал опору на энергетический потенциал сле- дующими словами: «если у вас сильные ноги, то вам следует соревноваться в прыжках в длину, а не играть в шахматы». 13 минимум, связанную с защитой политического и экономического суверенитета. Попытка провозгласить суверенитет общей с европейскими государствами ценностями13 успехом не увенчалась – лидеры Европы увидели в ней лишь защиту внешнеполитических интересов. Речь Путина в Мюнхене в январе 2007 года и резкая критика политики США в мире лишь напомнили европейцам и американцам, что Россия не собирается мириться с тем, что воспринимает как нарушение своего суверенитета и безопасности. В практическом плане такая политика означала отказ от выстраивания долгосрочных международных отношений в пользу тактического маневрирования между США, Европой, Китаем, Турцией и другими странами. При всей обоснованности либерально-державнических понятий и внешнеполитической практики, они не решили вопроса о национальных ценностях и национальной идее. Этот вопрос остался открытым, поскольку суверенитет есть понятие политическое, не наполненное каким-либо ценностным содержанием.14 Даже в вопросе о национальной истории, являющемся традиционно сильной платформой для формулирования ценностей, либеральные державники ушли от содержательной дискуссии. Повторив известные декларации о победе в войне с фашизмом и создав государственную комиссию по борьбе с фальсификациями истории, они вновь пошли 13 Павловский Г. Запад– это антиевропейское понятие. // Известия, 14 июля 2006. 14 Либеральная критика понятий суверенной демократии и экономического су- веренитета как изобретенных для прикрытия бюрократического всевластия и защиты от фантомных опасностей цветной революции тоже бьет мимо цели, поскольку суверенитет может использоваться в различных целях различными социальными акторами. 14 по пути защиты державности. Их не заинтересовал вопрос о том, какие же ценности помогли советскому народу победить. Если эти ценности придает русскому понятию свободы особый смысл и звучание, то они заслуживают всестороннего обсуждения и сегодня. Постепенно в обществе накопились вопросы, на которые концепция «прагматического» балансирования и защиты национальных интересов не предложила убедительных ответов. Рассуждения об увеличении валового внутреннего продукта и выходе из экономического кризиса не сопровождаются попытками поставить идеологические и духовные вопросы. Даже в традиционно подверженных влиянию России регионах – в частности, Центральной Азии, Армении и Белоруссии – Кремль до недавнего времени предпочитал опираться на традиционные для дипломатии средства шантажа и подкупа. Уместные сами по себе, эти средства не могут заменить долговременной внешнеполитической стратегии. Критика же двойных стандартов Запада не может скрыть противоречивости своего собственного курса. Примерами такой противоречивости могут быть признание независимости Абхазии и Южной Осетии, отказывая в таком признании Косово, или же финансирование пророссийских сил в соседних стран, критикуя за такую же политику США или страны Евросоюза. Несмотря на нередко звучащие из уст официальных лиц утверждения о моральной обоснованности российской политике в мире, эта политика часто воспринимается как подчиненная целям коррумпированной элиты, которую волнуют даже не национальные интересы (не говоря уже о ценностях), а лишь собственное обогащение. Проблемы коррупции, преступности и роста этнического национализма продолжают служить отражением глубокого ду- 15 ховного кризиса страны и ее неспособности предложить миру привлекательную систему ценностей. Очевидно, что либеральное державничество оказалось не способно поставить масштабные цели и сформулировать национальноэкзистенциальные вопросы. Зачем необходимо удвоение или утроение ВВП? В чем значимость бескомпромиссной защиты суверенитета и укрепления национальной обороны? Способны ли лозунги капитализма, индивидуального обогащения и государственного суверенитета сохранить нас как русских, как завещали нам это старшие поколения? Отвечать на эти вопросы власти придется, поскольку, оправляясь от смуты 1990-х годов, их все чаще задает сам народ. Причем, не только молодежь и представляющие городской средний класс «новые сердитые», но и те, кто на мартовских выборах 2012 года поддержал власть, выдав ей последний кредит доверия. Если власть всерьез ставит задачу развития и сбережения народа, то ни выстраивание института преемника для обеспечения продолжения государственного курса, ни политика стимулирования энергетического роста, ни своевременный отпор политическим атакам из-за рубежа сегодня уже недостаточны. Важно задаться целями возвращения России и русским ценностного смысла их существования и международной политики. К выстраиванию внешней политики ценностей В мировой политике внешняя политика ценностей может осуществляться как в наступательной, так и оборонительной форме. Наступательно действует Запад, активно продвигая и насаждая принципы либеральной демократии в Евразии, Ближнем Востоке и 16 Северной Африке. Иначе, исподволь, но весьма активно действует Китай, делая упор на развитие экономических и образовательных связей с зарубежными государствами. Заметна и активность на ценностном направлении Турции и других восточных государств. Сфера же российского культурного влияния продолжает сужаться, отчасти потому что, что у государства нет активной политики сохранения, защиты и продвижения своих ценностей в мире. У России имеется немалый потенциал для проведения внешней политики ценностей. Исторически у народов евразийского континента сложилось немало общих ценностей. Эти народы нередко сражались с общим врагом, разделяли границу с внешним миром и обладали общим культурно-языковым наследием. Потенциал российского влияния на соседей связан с экономическими, историческими, лингвистическими и культурными связями, а также уровнем образования и технологического развития.15 Для ряда стран Россия не раз служила примером государственного развития. Не будучи в состоянии конкурировать с западными странами в смысле развития либерально-демократических институтов, российское государство тем не менее смогло обеспечить для своих граждан стабильность, ряд доступных социальных услуг и безопасность от внешних угроз. В этом причина того, что, в частности, в ближнем зарубежье Россия воспринимается как ближайший друг и союзник, а российские поли- 15 Подробнее о российском потенциале «мягкого силы» см.: Fiona Hill, “Moscow Discovers Soft Power,” Current History, 2006; Andrei P. Tsygankov, “If Not by Tanks, then by Banks? The Role of Soft Power in Putin’s Foreign Policy,” EuropeAsia Studies, 58, 7, November, 2006. 17 тики нередко более популярны, чем местные.16 Думается, что именно на ценностном поле Россия все еще способна успешно конкурировать с растущим Китаем, а в ряде аспектов и с Евросоюзом, в оказании влияния на страны евразийского континента. Однако, главная сложность заключается в отсутствии в стране внутренних условий и субъекта ценностной политики. Для проведения внешней политики ценностей сами эти ценности должны быть прежде всего сформулированы и разделяться широкими слоями населения. Господство же групповых интересов и коррупции в высших эшелонах власти не способно вести к чему то большему, нежели договоренности относительно «прагматичной» внешней политики. Слабое, неффективное государство не способно на постановку и решение долгосрочных задач. Переформулировать сообразно времени традиционные русские ценности и национальную идею – задача сложная, которая под силу философам и международникамтеоретикам, но не пиарщикам, экспертам и журналистам. Многое зависит и от того, готова ли власть к постановке долгосрочных задач или по прежнему надеется укрыться за риторикой прагматизма. Если такая готовность вызреет, что важнейшей для России задачей должна стать полноценная рефлексия на темы синтезирования ценностей державности, духовности, трансэтничности и справедливости. Как возможен такой синтез сегодня – вопрос сложный и выходящий за рамки данной статьи. Но думается, что исходить следует 16 Один из опросов ВЦИОМа в 2008 году показал, например, что 74% белору- сов, 58% украинцев, 49% молдаван, 82% армян и 67-89% представителей стран Центральной Азии видели в России друга и союзника (Подробнее см.: Anatoly Karlin, “Russia isn't hated by (most of) its neighbors,” Sublime Oblivion, June 8, 2010 <http://www.sublimeoblivion.com/2010/06/08/russia-isnt-hated/>) 18 из трех принципов. Во-первых, требуется понимание относительной независимости своей системы ценностей от ценностей других цивилизаций. Русские ценности и культурные ориентации не могут быть суммированы в понятиях «Запад», «Евразия», «Евровосток» и т. п. Эти понятия тяготеют к принижению культурного предназначения самой России, страны с многовековым опытом, особой геополитической идентичностью и миссией поддержания культурно- цивилизационного и политического баланса в мире. Очевидно и то, что русские ценности глубже определяемых элитами ориентаций и относятся к народу в целом, являющемуся основным субъектом и целью всех предпринимаемых властью реформ и внешнеполитических начинаний. Таким субъектом следует признать именно народ, а не государство с неотъемлемыми для него атрибутами политической и экономической суверенности. Во-вторых, нет оснований противопоставлять одну систему ценностных ориентаций другой: для такой страны, как Россия западничество может сочетаться и даже органически соединяться с плодотворным сотрудничеством с другими частями мировой системы. России следует сближаться как с Западом, так и Востоком, оставаясь при этом Россией. Осознание себя в качестве цивилизации с самостоятельной системой политико-экономических, исторических и культурных ценностей не означает, что у России нет общих ценностей с другими странами и регионами. Цивилизации не только конкурируют, но и пересекаются и активно взаимодействуют друг с другом. У России как страны, находящейся на географическом пересечении Запада, Востока и Азии имеются особые возможности для диалога с другими. Ценностные системы выстраиваются на различных уровнях. В каких-то ценностных аспектах России будет легче 19 находить общий язык с одними странами, а в каких-то с другими. Например, в вопросах прав человека и либеральной демократии трения с западными странами будут неизбежны и далее, но у России есть немало общего с ними с точки зрения общей истории, культуры и стремления создавать ответственное государство. Подобного рода ценностные иерархии следует выстраивать и в отношениях с другими странами. В целом мир ценностей будет напоминать не хантингтоновскую картину столкновения цивилизаций, а сложную картину взаимопересечения и иерархического взаимодействия. В-третьих, важно ясное осознание материальноэкономических границ защиты и продвижения ценностей в мире. Надорванность продвижением коммунистических проектов по всему миру, вопреки имеющимся возможностям, должна была многому научить российских политиков. Новая политика ценностей не должна стать вторым изданием советской политики или же уподобиться панславизму, подтолкнувшему Россию к разрушительной войне с Германией и Австрией в в 1914 году. Должен стать уроком и захлебывающийся сегодня американский проект продвижения либеральной демократии в мире. В содержательном плане русские ценности должны быть сформулированы не как противоречащие идеалам державничества или западничества, а как делающие их реализацию возможной на более широком культурно-цивилизационном основании. Державничество и стремление к демократии должны быть интегрированы в русскую систему ценностей как необходимые, но недостаточные условия. От демократии следует не отказываться, а встраивать ее в свой культурно-смысловой контекст и систему национальных приоритетов. Кстати, за пределами западных стран демократия играет 20 значимую роль, но редко находится в центре государственного развития. Ведь наряду с демократией и защитой основных прав граждан, государство обязано гарантировать стабильность, выполнение значимых социальных программ и безопасность от внешних угроз. В связи с этим идея ответственного государства более соответствует этапу российского развития. Если она будет сформулирована и реализована, то имеет шансы привлечь к себе интерес со стороны тех стран в Евразии и за пределами, которые решают исторически сходные задачи национального строительства. Однако, и идея ответственного государства охватывает собой лишь один из трех сформулированных выше комплексов русских ценностей. Два других – духовный и трансэтнический – заслуживают к себе не меньшего внимания. Одна из возможностей объединения этих комплексов связана с идеей российской цивилизации как культурной и исторической правопреемницы всей русской истории. Эта идея может способствовать утверждению понимания русской истории как единой – далекой от идеальной, но включающей в себя все этапы ее развития и стремящейся к утверждению своего духовного идеала в мире. Идея российской цивилизации существенна с точки зрения открытости культурным ценностях различных народов. В дальнейшей разработке этой идеи как цивилизационной и ценностно-цементирующей необходимо согласиться с утверждением понятия «российский», а не русский. Это понятие гораздо ближе к «русскому», чем «советский» или «евразийский» и при определеннном наполнении способно стать жизнеутверждающим для русских, не отчуждая от них этнически нерусские национальности.17 17 При этом придется отмежеваться от ранних западнических определений «рос- сийского», связанных с попытками Ельцина и его министра национальностей 21 Будучи сформулированы, русские ценности должны быть прописаны в российской внешнеполитической доктрине как подлежащие защите и распространению также как, например, ценности цивилизации Запада сформулированы во внешнеполитической доктрине США. Важно обосновать и заявить, что русские ценности или ценности российской цивилизации имеют широкое поле развития, отнюдь не ограничиваясь в своем действии границами нынешнего российского государства. Со временем, необходимо ориентироваться не только на отстаивание, но и активное распространение ценностей российской цивилизации. Без этого внешняя политика обречена на идеологически оборонительный характер, реагируя на вызовы в чем-то более адаптивной западной цивилизации массового потребления и плюралистической демократии. Следует понимать и то, что для ценностного сосредоточения и выработки новой русской идеи потребуется время и значительная поддержка со стороны государства. Настаивать, что Россия может сегодня восстановить «свою империю» значит не понимать всей сложности стоящей перед русскими задачи. Сегодняшний – и сравнительно длительный – этап русского развития есть этап собирания, сбережения и осторожного продвижения своих ценностей там, где для этого уже имеется подготовленная почва. Державность, наступательность и «прагматизм» необходимы, но должны быть подчинены не конкуренции с сильными мира сего, а выкраиванию для русских времени для нового цивилизационного освоения своего исконного Валентина Тишкова. Последние преследовали цель оторвать российскость как от исторических корней тысячелетнего государства, так и от русских, тягетеющих к России, но оказавшихся за ее пределами ввиду разрушения одной из форм государственности в 1991 году. 22 географического пространства. Нужно готовиться к длительному и упорному самоутверждению в мире, причем расчеты на кризис или упадок альтернативной цивилизации Запада18 как подспорье могут, во-первых, не оправдаться, а во-вторых, являются сомнительно плодотворными в принципе. Нужно понимать, что дальнейшее развитие невозможно без мобилизации духовного потенциала русских как народа. Пришло время дать простор идеализму, связанному с формулированием высоких и долгосрочных целей. 18 Такого рода мысли и расчета являются общим местом в рассуждениях ряда российских аналитиков (См., например, Русская доктрина. Москва, 2007, с. 7). 23