Дипломатическая борьба России и Франции
реклама
Исследовательская работа по истории России на тему: «Дипломатическая борьба России и Франции в конце XVIII - начале XIX веков» Выполнила: Ученица 10а класса Гимназии №524 Московского района Резванцева Полина Руководитель: Биушкин Владимир Иванович Санкт-Петербург 2013 1 Оглавление Введение .................................................................................................................. 3 I. Великая Французская революция и изменение геополитической ситуации в Европе…………………………………………………...….………Error! Bookmark not defined. II. Воцарение Александра. Выбор курса внешней политики .................. 8 III. Очередное поражение коалиции и поворот внешней политики России ……………………………………………………………………..…….12 IV. Охлаждение отношений и подготовка к неизбежному столкновению…………………………………………………………….…….21 Заключение ........................................................................................................... 27 Список использованной литературы .............................................................. 28 Приложение……………………………………………………………………..29 2 Введение Моя работа – о дипломатии Российской империи, то есть методах и приемах регулирования отношений ее с другими государствами в конце XVIII – начале XIX веков. Дипломатическую мирную деятельность принято противопоставлять военной, хотя на практике они тесно переплетаются. Так было и в истории России, когда войнам предшествовала дипломатическая подготовка и шла напряженная борьба дипломатов в ходе военных действий, а вооруженные конфликты завершались мирными переговорами и соглашениями. Сфера дипломатии каждой страны тем шире, чем больше ее международный вес. Говоря о России, следует учитывать, что мы имеем дело с дипломатией великой державы, которая обладала важными интересами в Европе и в Азии и не оставалась в стороне от крупных событий в других регионах земного шара. Дипломатия подчинена задачам внешней политики, продиктованным как общегосударственными интересами, так и международной обстановкой. Естественно, что, характеризуя дипломатию, нельзя абстрагироваться от этих факторов. Однако и сама дипломатия имеет существенное значение и может являться предметом самостоятельного исследования. Дипломатическое искусство наряду с силовыми факторами и на их фоне играло и играет важную роль в достижении внешнеполитических целей. Российская дипломатия имела многовековой опыт и традиции, восходившие еще ко временам Киевской Руси, прошла сложную и суровую школу, внесла немало ценного в мировое дипломатическое искусство. Память потомков способна извлечь из опыта прошлого полезные уроки. Большинство исследователей сегодня признают, что в рассматриваемый период главными игроками на европейской арене выступали постреволюционная наполеоновская Франция и «владычица морей» и «мастерская мира» – Великобритания. Непрерывное соперничество между этими державами насчитывало несколько столетий (в ХVIII веке оно вспыхнуло с новой силой), но противоречия между ними диктовали и определяли основное содержание наполеоновских войн в споре двух главных оппонентов за преобладание на континенте. Не случайно известный французский историк А. Вандаль дал следующее определение нахождению у власти Н. Бонапарта: «Царствование Наполеона – не что иное, как двенадцатилетнее сражение, данное англичанам на пространстве всего света». В Европе можно было выделить еще три крупных государства, способных тогда влиять на расстановку сил: Россия, Австрия и Пруссия, остальные, в силу своей периферийности или малых размеров, не являлись самостоятельными игроками, в той или иной степени не могли проводить независимую политику без оглядки на сильных соседей и находились в орбите воздействия пяти самых мощных стран. Из трех последних выделенных государств Россия стояла на особом месте, так как, бесспорно, являлась великой европейской державой, обладая огромной территорией, значительными людскими и материальными ресурсами. Она не только приближалась по значимости к Франции и Англии, мощь России была сопоставима с лидерами. В раздробленной на мелкие государственные образования Центральной Европе роль периферийных полюсов притяжения всегда играли Австрия и Пруссия. Вокруг них традиционно группировались мелкие феодальные владения, хотя всегда были сильны и конкурентные австро–прусские противоречия, что облегчало Наполеону проведение французской политики в этом регионе. Но, в отличие от Австрии и Пруссии, находившимися всегда в зоне возможных прямых ударов со стороны Франции, Россия, как и Англия, была менее уязвима, что давало ей большую самостоятельность и свободу маневрирования. От ее позиции и поведения зависело тогда очень многое, а географически она находилась не в центре Европы и могла выбирать союзников. Россия оставалась единственной крупной континентальной державой, с мнением которой Наполеон вынужден был считаться. 3 У России как государства существовали свои предпочтения и имелись свои серьезные интересы на Балтике, в Польше и Германии, на Балканах и в Восточном Средиземноморье. Там, где они пересекались с интересами крупных европейских держав, возникали трения и противоречия. Собственно, Российская империя в тот период могла предпочесть три модели реагирования на происходившую в Европе борьбу: во–первых, поддержать Францию, то есть вступить с ней в союз против Англии; во–вторых, оставаться нейтральной, в данном случае можно было выбрать разные способы поведения – от самоизоляции до политики «свободных рук»; в–третьих, вместе с Англией выступить против Франции и попытаться втянуть в антинаполеоновский союз как можно больше европейских стран. Как сказал Отто фон Бисмарк: “ Плохо иметь англосакса врагом, но еще хуже иметь его другом”. России все время приходилось выбирать союзников и маневрировать. Наиболее значительным маневром был Тильзитский мир. Он стал весомой точкой как в истории, так и в моем исследовании. Причиной выбора этой эпохи стал целый ряд факторов: празднование двухсотлетия с начала Отечественной войны против Наполеона, трансляция многих интересных телепередач об этой войне, прочтение мной книги Николая Старикова о том, как предавали Россию, один день, проведенный мною в Советске – бывшем Тильзите. Мне стало интересно, как императорам удавалось маневрировать, чем они руководствовались в выборе союзников, в ведении войны, какими методами добивались своих внешнеполитических целей, особенно было интересно проследить за ходом борьбы, потому что Россия во многих случаях воевала за чужие интересы: как сказал Ф.М. Достоевский: “Что делала Россия в своей политике, как не служила Европе, гораздо более, чем самой себе?” Об изучаемом мною периоде времени написано достаточно много. Этой темы касались такие известные историки как Е.В.Тарле, А.З.Манфред, С.М.Соловьев, В.Г.Сироткин, Н.А.Троицкий, А.Вандаль и другие. Значительный вклад в исследование данной эпохи внесли советские историки Е.В.Тарле и А.З.Манфред. Их монографии написаны на основе огромного пласта исторических документов. Также хотелось бы отметить Владлена Сироткина, чьи работы хорошо известны. Его труд «Наполеон и Россия» показывает отношение французского императора к России в 1801-1815 годах, увлекательно повествует о загадках дипломатической дуэли двух императоров. Монография Сергея Соловьева «Император Александр I. Политика, дипломатия» посвоему трактует личность Александра I. Автор считает императора выдающимся дипломатом, который неуклонно следует своей системе, своему направлению. Обращение ко всем этим трудам позволило мне составить свое представление о наполеоновском времени. Целью настоящей работы является изучение дипломатических отношений России и Франции. Для достижения цели представляется необходимым решить следующие задачи: рассмотреть отношения двух держав в период царствования Екатерины II и Павла I; изучить изменения, произошедшие при Александре I; проанализировать внешнюю политику и дипломатические достижения России. 4 I. Великая Французская революция и изменение геополитической ситуации в Европе Что же делала Россия в момент, когда совершалась Великая Французская революция? Ответ прост – занималась решением своих проблем. Реакция русской императрицы Екатерины II на события в Париже лишний раз доказывает, что Великой ее называли не зря. Русская царица поначалу встретила Французскую революцию сравнительно спокойно, даже с некоторым чувством удовлетворения. Слишком много проблем доставляли ей своей политикой и англичане, и французы. Затем Екатерина II, разумеется, заявила о своей поддержке короля и королевы Франции, но воевать за их интересы отнюдь не спешила. В сложившейся обстановке она заняла наиболее выгодную для России позицию. Лучшей ситуации, чтобы обеспечить себе свободу рук для продолжения войны с Османской империей, было просто не придумать. Россия оставалась в стороне от войны, хотя и разорвала в 1793 году дипломатические и торговые отношения с Францией. За время этого своего «невмешательства» Россия выиграла очередную русско-турецкую войну, где так ярко заблистал гений Суворова. В это же время постоянно поддерживаемая англичанами Швеция совершила очередную попытку вернуть назад завоеванное Петром Великим. Но в ходе войны 1787–1790 годов русская армия снова отстояла наши северные земли. Пример очень показательный: Россия не участвует в ненужной войне с Францией, попутно решая действительно важные для нее задачи. Русская императрица прекрасно понимает все выгоды такого положения вещей. Для России не может быть лучшей ситуации, когда Англия и Франция воюют между собой. На тот момент конца их вражде не видно, а это значит – руки у русских развязаны надолго. Кто знает, какие политические дивиденды получила бы наша страна, продолжись еще такая политика лет двадцать (именно столько займут все антифранцузские войны). Но провидение решило по-другому. Смерть Екатерины II в ноябре 1796 года вносит в политическую ситуацию новую интригу. [19] При интригующей схватке Англии и Франции Россия как крупная держава не могла в царствование Павла I остаться равнодушной зрительницей: она деятельно участвовала в событиях того времени, имея существенное влияние на ход международных событий. Участие России было вызвано как общим положением дел, так и в значительной мере взглядами русского государя, царствовавшего в последних годах XVIII века [22, С. 11]. Вступив на престол 7 ноября 1796 года, Павел, хотя и относился отрицательно к политике предшествовавшего ему царствования, тем не менее, в первые годы держался по отношению к Франции той же политики невмешательства, которой руководствовались и дипломаты екатерининского времени. (Политика «свободы рук») [22, С. 11] Новый государь высказывал намерение поддерживать мир и доброе согласие со всеми державами, отказываясь в дальнейшем от каких бы то ни было военных предприятий. Строгий нейтралитет – вот естественное последствие миролюбия, высказанного Павлом I. Стараясь оградить Россию от “революционной заразы” и духа “якобинства”, Павел издает строжайшие указы против всего французского и даже напоминавшего Францию. (Екатериной II тоже принимались меры: она обязала всех французов, проживавших в России, дать подписку в том, что они не принимают принципов революции, ограничивала ввоз вредных книг, боролась с масонскими ложами, которые считала корнем зла [5, С. 182].) Всеми этими мерами Павел I пытался бороться с французским влиянием внутри своей страны, не вмешиваясь активно в дела европейские. Но на этой позиции он не удержался [14, С. 80] Тем временем власть во Франции захватывает Наполеон, и начинается череда наполеоновских войн. За короткий промежуток времени в полной зависимости от 5 Франции оказались такие страны, как Италия, Голландия, Швейцария. На Средиземном море были захвачены Ионические острова, остров Мальта. Немецкие земли за Рейном оказались в руках Франции; Австрия потеряла Ломбардию; Северная Италия полностью очутилась во власти Франции. Завоевывая чужие страны, Наполеон налагал на них огромные контрибуции, ставил их в полную зависимость от Франции. Уже тогда он заявлял: «Сокрушим Англию, и Европа будет у наших ног» [6, С. 22] [8, С. 31] Англичане сколачивали против Франции вторую коалицию под благородными лозунгами восстановления порядка и наказания строптивых революционеров. Сами воевать англичане не любили никогда, всегда стараясь найти для решения своих задач чужое «пушечное мясо» и щедро оплачивая его бесславную гибель. В 1798 году в этой роли согласились выступить Турция, Австрия и Неаполь и, к сожалению, Россия. Раз Екатерина II хранила нейтралитет, Павел, делавший все наоборот, решил воевать. Но была и еще одна причина, по которой император попался на английский крючок. По дороге в Египет Наполеон захватил Ионические острова и Мальту – резиденцию Мальтийского ордена, магистром – покровителем которого стал российский император. [19] Павел I отправил Суворова в итальянский поход, где был звёздный момент этого полководца. Но, к сожалению, стать великим героем ему «помогли» союзники. Австрия подло предала русскую армию вынудив идти в альпийскую Швейцарию, на верную гибель. Австрийцы бросили все позиции, не прислали обещанного подкрепления и продовольствия и снабдили неверными картами. Но, несмотря ни на что, Суворов с боями вышел из тупика, спас армию и вернулся на родину. Павел, узнав о подлости союзников, расторгнул все соглашения [15, С. 134] Вторая коалиция распалась. После фактического выхода России из войны ни австрийцы, ни англичане без русских войск ничего не смогли противопоставить гению Наполеона [19]. Переворот 18 брюмера превратил генерала Бонапарта в первого консула, а битва при Маренго (весной 1800 г.), в которой Бонапарт одержал решительную победу над австрийцами, вернула Франции Италию и вознесла на еще большую высоту гениального полководца. Эту перемену превосходно понял Павел. Если во Франции, по мысли Павла, верно оценившего положение вещей после переворота 18 брюмера, в скором времени водворится король, хотя бы не по имени, а по существу, то при таком положении отпадало предубеждение Павла против Франции как республики [9, С. 245]. Вскоре Павел скажет о Наполеоне: «Он делает дела, и с ним можно иметь дело» [7, С. 10]. Бонапарт прекрасно понимал, что участие или неучастие России в войне против Франции играет в раскладе сил решающую роль. «Франция может иметь союзницей только Россию» – таков был его вывод из прошедших событий. И он активно начинает искать союза с Павлом I. Бонапарт готов был заплатить любую цену за симпатии русского царя. Русский император, чья обида и раздражение на своих вероломных «союзников» были столь велики, постепенно начинал приходить к схожим мыслям. Павел I умел учиться на своих ошибках. Теперь он ясно видел, что Россия воевала с Францией за абсолютно чуждые ей интересы, и, что немаловажно, ровным счетом за это ничего не получала! Логическим завершением этих рассуждений была мысль о необходимости союза между Россией и Францией. 18 июля 1800 года французское правительство предложило безвозмездно и без всяких условий возвратить на Родину всех русских пленных общим числом около 6000. Более того, русские воины должны были прибыть домой, одетые в новую специально сшитую униформу, с новым оружием, со своими знаменами и со всеми воинскими почестями! Сложно было придумать более эффектный жест. Также по дипломатическим каналам до Павла I была доведена информация, о том, что Франция готова передать Мальту под юрисдикцию России, а от англичан в данный момент ее осаждающих, наполеоновские войска будут ее защищать до передачи «законному владельцу». 6 После длительных колебаний Павел I решился протянуть руку Франции. Из Петербурга во Францию с особой миссией был направлен генерал Спренгпортен, известный своими профранцузскими настроениями. Он был принят с величайшим почетом. Медленно начинали вырисовываться контуры нового союза. Россия делала резкий поворот и начинала дружить со вчерашним врагом, против вчерашних друзей. Конечно, Англия предпринимала попытки удержать Павла I от столь радикального шага. Однако, как всегда, британцы хотели получить все, не давая взамен ничего. Захватив Мальту и попирая права Мальтийского ордена, вместо того, чтобы отдать этот остров русскому императору, англичане предложили ему самому захватить Корсику, родом с которой был Наполеон. Это было последней каплей. Сомнений у Павла I больше не оставалось. Его ненависть к англичанам теперь была так велика, что он легко склоняется к идее Бонапарта о совместном походе в Индию, бывшей тогда британской колонией. Россия начинает полномасштабную подготовку к схватке с англичанами. На корабли Британии было наложено эмбарго, их груз конфискован, экипажи арестованы и сосланы во внутренние российские губернии. А 12 января 1801 года Павел I направил приказ атаману войска Донского Орлову выступать в поход. Появление в Индии солдат двух лучших европейских армий могло привести к непредсказуемым последствиям. Реальный союз Франции и России угрожает подорвать мировую гегемонию Великобритании. Ответ следует молниеносно. Британцы спешно готовят заговор, теперь это - единственная возможность остановить русского императора. В ход идет главное английское оружие – золото. Координирует и организует переворот британский посланник в России лорд Уитворт. Цель – любым способом убрать с русского престола императора, реально угрожающего английским интересам. Переворот готовится в страшной спешке – посольской миссии Великобритании уже предписано убираться из России вон! Самого лорда Уитворта вывезли из русской столицы под охраной полиции и заставили долго ждать присылки его паспорта на границе. Но дело было сделано [19]. Итак, ось мировой политики конца XVIII века вращалась вокруг соперничества и борьбы двух великих европейских держав: Англии и Франции. Задача активной внешней политики других государств сводилась по существу к союзу и помощи одной против другой. Россия была слишком влиятельной, чтобы удержаться в нейтралитете. Участие России на стороне той или другой страны давало им преимущество друг над другом, поэтому Англия и Франция пытались привлечь Россию в свой союз любыми средствами. 7 II. Воцарение Александра. Выбор курса внешней политики 12 марта 1801 года на престол восходит Александр I. Он не посмел после своего воцарения и пальцем тронуть убийц отца: ни Палена, ни Беннигсена, ни Зубова, ни Талызина (но они были отправлены в отставку). На «иностранное» происхождение заговора против Павла I указывает и тот факт, что его преемник сразу по восшествии на престол немедленно останавливает казаков, двигавшихся в Индию, прямо на марше. Политика России, резко свернувшая при Павле I в сторону Наполеона, так же резко была возвращена в обычное проанглийское русло. В те же дни в Париже рядом с кортежем Бонапарта взорвалась бомба. Наполеон от покушения не пострадал. «Они промахнулись по мне в Париже, но попали в меня в Петербурге» – сказал об убийстве Павла Наполеон [19, С. 16]. Первым и наиболее острым внешнеполитическим вопросом по-прежнему была проблема определения позиции России в отношении Англии и Франции. В марте 1801 года Петербург находился в состоянии разрыва дипломатических отношений с Лондоном и союза с Парижем. 17 июня 1801 года в Петербурге состоялось подписание англорусской морской конвенции. Она была основана на принципах компромисса: Россия отказывалась от союза с Бонапартом и его союзниками и не примыкала к союзу с Англией против Франции. На практике это был шаг к политике “свободы рук”. 8-10 октября того же года в Париже был подписан русско-французский мирный договор и, как приложение к нему, секретная дипломатическая конвенция о разделе “сфер влияния” в Европе и совместном дипломатическом урегулировании спорных вопросов, главным образом в Германии и Италии [17, С. 18]. Франция в тот момент нуждалась в мирной передышке и подписала с главным своим соперником, Англией, Амьенский мирный договор. Павел был бы доволен: договор этот учитывал российские интересы в Восточном Средиземноморье, а Мальта была возвращена рыцарям-иоаннитам [5, С. 187]. Мирная передышка 1801-1803 годов была использована верхушкой русского дворянства для определения внешнеполитического курса страны, прежде всего в отношении Франции. Часть правящих кругов пыталась акцентировать внимание русского дворянства, а также крупного русского купечества на задачах закрепления и расширения сделанных при Екатерине II территориальных завоеваний. Они предлагали встать на прежний путь поддержания в Европе равновесия между Англией и Францией, Австрией и Пруссией, а острие внешней политики России обратить на Восток. Представители же другой точки зрения отстаивали идею вооруженной борьбы России в союзе с Англией и другими державами против Франции. По их мнению, лишь военный разгром наполеоновского государства ликвидировал бы угрозу экспансии Франции в Европе и позволил России заняться внутренними проблемами. Неизвестно, как долго придерживались бы в Петербурге тактики “свободы рук”, если бы Франция после небольшой передышки не возобновила дипломатическое наступление сначала на Балканах, а позднее и в Германских государствах. 25 июня 1802 года в Париже наполеоновская дипломатия заключила мирный договор с Турцией. Царская дипломатия со времен Екатерины II всегда очень ревниво относилась к действиям любой другой иностранной дипломатии в Константинополе. В конце XVIII века России удалось заключить с Турцией не только мирный, но и союзный договоры. Они закрепляли за Россией юг Украины, Крым, Северный Кавказ, а главное – открывали Черное море, обеспечивая свободный проход русским судам через Босфор и Дарданеллы. Не менее активно стала действовать наполеоновская дипломатия и в германских государствах. Игнорируя парижские соглашения 1801 года о совместном с Россией влиянии на германские дела, она угрозами начала склонять на сторону Наполеона вечно враждовавших между собой германских князей. Действия Франции повлекли за собой немедленную реакцию России. 8 К числу мер, призванных помешать проникновению Франции на Балканы, относилось превращение островов Ионического архипелага на Адриатическом море в русскую военно-морскую базу. Тем самым правящие круги России пошли на прямое нарушение статьи 9-й франко-русской конвенции 1801 года, гласившей, что иностранных войск на сих островах более не будет [17, С. 18]. К осени 1804 года Россия на Ионических островах имела уже около 11 тысяч солдат и 16 военных кораблей. По приказанию Александра на острове Корфу был создан также военный комитет по обороне Ионических островов и балканского побережья от возможного вторжения французов из Италии. Столкновение двух точек зрения на дальнейшую политику России в отношении Франции произошло на заседании Государственного совета 17 апреля 1804 года. Фактически речь шла о внешнеполитическом курсе России в условиях новой международной обстановки, которая характеризовалась все расширявшейся англофранцузской войной и ростом притязаний Франции на Балканах, Ближнем Востоке, в Италии и Германии. В ходе обсуждения обозначились две точки зрения. Вначале заседания А. Чарторыйский (являвшийся с января 1804 года фактически министром иностранных дел России в связи с тяжелой болезнью Воронцова) зачитал заявление. Осудив франко-русское соглашение 1801 года, он предложил разорвать дипломатические отношения с Францией и начать открытую подготовку к созданию новой антифранцузской коалиции совместно с Англией. Чарторыйский всячески расписывал абсолютную безопасность такой политики для России, так как, по его мнению, Франция, не имея непосредственных границ с Россией, не может прямо напасть на нее. Осудив программу Чарторыйского как попытку вовлечения России в войну с Францией за интересы других европейских держав, Румянцев выдвинул свой план: “можно бы ограничиться простым перерывом сношений с Францией” [17, С. 34]. Но Совет не принял никакого окончательного решения. Когда же стало известно, что подозрения России относительно статус-кво на Балканах разделяет и Австрия, судьба политики “свободы рук” была окончательно решена. Австрия и Россия составили сухопутный хребет новой коалиции, которую радостно приветствовала Англия. Вторая половина 1804 года – 1805 год – “золотое время” англо-русских дипломатических отношений. Был разработан план установления англо-русскоавстрийского господства в Европе. Он состоял из двух частей. В первой содержались проекты политического переустройства Европы в случае победы коалиции над Францией. Вторая часть этих проектов – конкретные пути установления господства Англии, России и Австрии в Европе, а также определение места Франции в новой системе “европейского равновесия” [12, С. 45]. В то же время у России с Англией имелись серьезные противоречия, в первую очередь в Балтийском и Средиземноморском регионах, и преодолеть их было не просто. Именно в этот период молодые друзья императора Александра I разработали теоретический план политического переустройства Европы, который возвращал Францию в старые границы и, по их мысли, гарантировал бы невозможность попыток дальнейших французских завоеваний. Ставилась задача восстановить «равновесие в Европе, утвердить ее безопасность и спокойствие на прочной основе», избавить континент от «тирании Бонапарта» и «унизительного порабощения», лишь вскользь говорилось о реставрации Бурбонов на троне, и то при условии, что того пожелают сами французы. Фактически, как полагают многие историки, был предложен план создания европейской лиги (прообраз современной «соединенной Европы») и предложен кодекс нового международного права. Безусловно, этот план, предложенный в теории, тогда не мог иметь шансов на реализацию, так как англичане, поддерживая в целом идею о борьбе с постреволюционной Францией, преследовали свои конкретные цели, которые отнюдь не соответствовали русскому плану нового переустройства Европы. А главное, англичане не только опасались усиления русского влияния на континенте, но всеми силами старались 9 этого не допустить. Эти моменты (политическая ревность между союзниками; реальные противоречия и разные политические подходы при оценке конкретных ситуаций) со временем превратились в ахиллесову пяту новой коалиции [1]. Повод для ускорения сплочения коалиции дал сам Наполеон. Его личная власть во Франции достигла своего апогея. Герой революции, защитник свободы и угнетенных, в мае 1804 года был провозглашен «императором всех французов», а вскоре он объявил себя королем Италии и присоединил Пьемонт, Геную и Лукку [19, С. 17]. Главные участники коалиции на суше – Россия и Австрия – должны были выставить почти 400 тысяч человек и ровно столько же – другие ее участники (Неаполитанское королевство, сардинский король, Пруссия, Швеция). Англия брала на себя субсидирование коалиции (Англия обязалась выплачивать союзникам ежегодно 1125 тыс. фунтов стерлингов за каждые 100 тыс. человек, и, кроме того, выдавать четверть этой суммы на мелкие расходы [19, С. 17].) и поддержку ее армий с моря. Эта почти миллионная армия должна была вторгнуться в пределы Франции [12, С. 45]. Бонапарт сосредоточил огромную армию на берегу пролива Ла-Манш и готовился к вторжению в Великобританию, прекрасно понимая, что только решительный удар в самое логово врага может прекратить бесконечные войны. Тут знамя борьбы с Бонапартом подхватили австрийцы, которые вторглись в союзную Наполеону Баварию. Теперь Наполеону было уже не до вторжения [19, С. 17]. 20 октября 1805 года при Ульме французская армия нанесла первое крупное поражение австрийцам. На следующий день на море коалиция взяла реванш: английский флот полностью разгромил франко-испанскую эскадру у мыса Трафальгар (тем самым устранив опасность завоевания туманного Альбиона Наполеоном). 2 декабря Франция нанесла новое поражение австро-русской армии при Аустерлице. Поражение русских и австрийцев определилось уже в утренние часы. Австрийский император Франц заявил Александру, что продолжать борьбу бессмысленно, Александр с этим согласился. Франц послал победителю письмо с просьбой о личном свидании [12, С. 50]. К вечеру все было кончено: союзники потеряли убитыми, утонувшими и ранеными 15 тысяч человек, 20 тысяч пленными. Потери французов составили менее 9 тысяч. Фактически, и русская, и австрийская армия были уничтожены со всем своим обозом, запасами и артиллерией. Политические результаты столь ошеломляющей победы не заставили себя ждать. Сразу после Аустерлица капитулировала и заключила с Наполеоном мир Австрия. Бавария, союзница Бонапарта, получила австрийский Тироль. Наполеону как королю Италии, Австрия уступала всю Венецию и Венецианскую область, Истрию и Далмацию. В целом империя Габсбургов теряла одну шестую часть населения (около 4-х миллионов из 24) и одну седьмую часть государственных доходов. Помимо громадных территорий она уплачивала победителю 40 миллионов флоринов золотом. В довершение унижения в августе австрийский император был вынужден сложить с себя титул императора Священной Римской империи, созданной еще в X веке [19, С. 18]. Мир был подписан в Пресбурге 26 декабря 1805 г. За несколько дней до того был подписан тесный оборонительный и наступательный союз Наполеона с Баварией, Вюртембергом и Баденом. Перед Пруссией Наполеон поставил следующие условия: Пруссия должна вступить с ним в союз, условия которого были таковы: Пруссия отдает Баварии свое южное владение – Аншпах; Пруссия отдает Франции свои владения – княжество Невшатель и Клеве, с г. Везелем; зато Наполеон отдает Пруссии занятый его войсками еще в 1803 г. Ганновер, принадлежавший английскому королю: Пруссия вступает в союз с Францией, то есть объявляет англичанам войну [20]. Почти вся Италия, Германия и Голландия оказались в фактическом подчинении у Франции, а сам Наполеон стал властителем большей части Европы. В Европе вроде бы 10 уже ни осталось никого, кто хотел бы умирать за английское золото в борьбе с гениальным Бонапартом. Начались и русско-французские переговоры о мире. Отношение Наполеона к России весьма благожелательно. Снова он без каких-либо условий отпускает всех наших пленных, демонстративно протягивая Александру руку дружбы. Но тут наш государь проявил невиданное и неожиданное упорство и отказался ратифицировать заключенный в Париже мир. Английское золото, устлавшее путь Александра I к трону, еще не раз сделает русскую политику странной и нелогичной [19, С. 19]. В январе 1806 года состоялось заседание Государственного совета, где обсуждался дальнейший курс внешней политики России. Первым выступил Чарторыйский. Он подробно остановился на причинах отхода России от политики “свободы рук” и ее участия в III коалиции. В ходе обсуждения внешнеполитического курса России отчетливо наметились три точки зрения. Сторонники первой точки зрения предлагали ничего не менять в прежней системе III коалиции, под прикрытием мирных переговоров с Францией перегруппировать силы и в удобный момент в союзе с Англией начать новую наступательную войну против Франции. Для этого следовало по-прежнему укреплять союз, используя дипломатическую и военно-морскую помощь Англии для защиты Турции от Франции. Сторонники второй точки зрения видели лучший выход в возврате к прежнему курсу политики “свободы рук” и неучастию в союзах. Таким образом, Россия должна заключить с Францией сепаратный мир и предоставить двум соперницам изнурять себя в междоусобной войне. С совершенно новым, третьим предложением выступил А.Б. Куракин. Оборонительные союзы стоит заключить с Данией и Швецией. От союза с Англией против Франции надо отказаться, так как новая наступательная война лишь увеличит могущество Англии, но англо-русскую торговлю нужно продолжать и развивать. Пусть Англия одна борется с Францией. Оставаясь в стороне, Россия лишь выиграет, поскольку обе стороны будут искать ее поддержки, и Александр I без больших военных усилий, а исключительно с помощью своей дипломатии может не только обеспечить безопасность своих собственных границ, но даже добиться их некоторого округления. Нейтрализацию Наполеона Куракин предлагал осуществить не методом отказа от любых союзов, а через заключение с ним союза, которого он как раз добивался. Но этот союз должен носить характер сепаратного соглашения и не содержать никаких обязательств со стороны России вести войну против Англии. В основе этого союза, по замыслу Куракина должна лежать идея разделения сфер влияния на Европейском континенте [10, С. 157]. Александр I отказался от заключенного Павлом союза с Францией, более того из всех возможных вариантов он выбрал путь вступления в антинаполеоновскую коалицию и ведения войны. К решению вступить на этот путь подталкивал сам Наполеон своей внутренней и внешней политикой. Поражение коалиции в войне сделало Францию лишь сильнее. Александр вновь встал перед выбором. 11 III. Очередное поражение коалиции и поворот внешней политики России 20 июня 1806 года в Константинополь был зачислен новый французский посол Г. Себастиани. В его инструкции говорилось: ”Тройной союз – я, Порта и Персия – против России. Закрыть Босфор для русских. Я не хочу раздела Константинопольской империи. Я хочу укрепить и усилить эту великую империю как противовес России” [11, С. 236]. Себастиани полностью выполнил указания Наполеона: султан сначала закрыл Босфор и Дарданеллы не только для русских военных, но и для торговых судов, а затем в конце 1806 года объявил войну России. 12 июля 1806 года Наполеон предпринял новый решительный шаг в германском вопросе – он создал Рейнский союз западно- и южногерманских княжеств, объявив себя его протектором. Одновременно Наполеон предложил Пруссии создать аналогичную Северогерманскую лигу во главе с прусским королем. Создание Рейнского союза означало окончательное устранение Австрии и потерю Россией всякого влияния в германских делах. 1 июля 1806 года, узнав о предстоящем создании Рейнского союза, прусский король подписал секретную декларацию о возобновлении прусско-русского союза 1800 года против Франции. 24 июля Александр I ответил аналогичной декларацией – таим образом, утратив влияние в Турции, он заручился поддержкой в Пруссии [4, С. 453]. Весь 1806 г. российские правящие круги находились на перепутье – продолжать войну с Наполеоном или идти на заключение мира с ним, склоняясь больше к первому варианту. Собственно, смущало то, что в 1806 г. не существовало прямых точек соприкосновения с противником (кроме Котора), кроме того, для России вести военные действия, не имея, помимо Великобритании, союзником ни одной крупной континентальной державы, практически не имело смысла и мотивации, кроме как идеологических моментов. Обретя в качестве «верного друга» Пруссию, Россия окончательно решила этот вопрос и уже 30 августа (11 сентября) 1806 г. был издан манифест «О предстоящей войне с Францией». Военные действия еще не начались, но и России, и Франции стало очевидно, что предстоящей войны не избежать. В манифесте содержалось подробное объяснение причин этой войны (за восстановление «общего спокойствия»), еще раз подчеркивались политические принципы («правила» и «начала»), из которых исходило российское правительство. Много говорилось о приверженности к миру, а вся вина за будущую войну естественно перекладывалась на Францию и Наполеона: «Мы желаем мира; но если мир прочный и на взаимных пользах основанный не совершится, тогда уже перейдя все степени мирных соглашений, Мы обязаны будем честию Российского имени, безопасностью Нашего Отечества, святостью Наших союзов, общим спасением Европы, поступить к усилиям, какие по всем сим уважениям представляются Нам необходимы» [1]. Берлинский кабинет предъявил 1 октября 1806 г. Наполеону заранее невыполнимый ультиматум, предлагая дать ответ не позже 8 октября. Ультиматум был получен Наполеоном уже в Германии 7 октября. Но он не стал дожидаться объявления войны и двинул свои войска вперед, с целью разгромить прусские армии еще до подхода русских, как и в 1805 г. Собственно, самая активная и решающая фаза французской кампании против пруссаков продолжалась одну неделю. 14 октября 1806 г. состоялось сразу два сражения: главных сил французской армии под командованием Наполеона с прусско–саксонской армией принца Гогенлоэ при Йене и корпуса Даву (французская армия) с главными силами прусско–саксонской армии под командованием герцога Брауншвейгского под Ауэрштедтом. Итогом этого дня стал полный разгром двух прусских армий – свыше 100 тыс. человек. Это было даже не повторение ульмского сценария 1805 г., а достижение в двух полноценных сражениях 12 полного триумфа французского оружия. Пруссаки были полностью деморализованы и бежали. В результате их энергичного и быстрого преследования военная мощь Пруссии была полностью сокрушена: толпы солдат попадали в плен, небольшим кавалерийским отрядам без всякой попытки сопротивления сдавались мощные крепости с многотысячными гарнизонами. Такая же судьба постигла и столицу королевства Берлин. Туда французы без боя вошли 25 октября. Вся Саксония и территория Пруссии до р. Одер была занята французами и они продолжили свое движение в Польшу и Восточную Пруссию, чтобы не дать противнику опомниться и мобилизовать последние оставшиеся силы. Но окончательно ставить победную точку в военных действиях 1806 г. Наполеону было еще рано. Впереди его ждала русская армия, правда, так же, как и в 1805 г., ей предстояло действовать фактически уже без союзника [1]. У современного историка невольно должны возникнуть вопросы: почему после полного разгрома Пруссии Россия должна была воевать снова против французов и даже не на своей территории, почему должна была помогать потерпевшему моральное и материальное поражение союзнику, почему русская армия должна была драться за прусские интересы? И дело тут не только в союзнических, или нравственных обязательствах, или дружеских чувствах Александра I к этому государству-неудачнику. Имелась и прагматическая заинтересованность России. Вот как, например, это обстоятельство объяснял сам российский император в беседе с прусским посланником А.Ф.Ф. Гольцем: «Пруссию необходимо было поднять и привязать к себе, иначе она непременно становилась в руках Наполеона орудием против России относительно самых важных русских интересов, относительно восточного и польского вопросов». Если же вернуться к реально происходившим событиям в 1806 г., то надо сказать, что ситуация для России складывалась очень непростая. Сразу же после сокрушительного поражения пруссаков трое «молодых друзей» императора (А. Чарторыйский, Н. Новосильцев, П. Строганов), обеспокоенные возможным крайне неблагоприятным вариантом развития событий (опасались восстановления Польского королевства под скипетром Наполеона или его брата, а также и иноземного вторжения), 11 ноября 1806г. подали императору общую записку. Она начиналась словами: «Россия в опасности, в опасности великой, необыкновенной». Налицо возникла прямая угроза потери собственных территорий. Мало того, правительственные круги явно не были уверены в том, что русские войска смогут остановить победную поступь наполеоновских войск – в 1805 и 1806 гг. армии антифранцузских коалиций терпели от французской армии просто катастрофические и невиданные поражения. Власть боялась, что кошмар Ульма, Аустерлица, Йены и Ауэрштедта повторится в очередной раз. Именно этим можно объяснить появление манифеста 30 ноября 1806 г. «О составлении и образовании поместных временных ополчений или милиции», численность которых должна была составить 612 тыс. человек. Не менее пародоксальным являлся и текст Указа от 13 декабря 1806 г. «О обязанности духовенства при составлении Земского войска или милиции, и о чтении по церквям сочиненного Синодом по сему случаю объявления». Верующих призывали содействовать ополчению, а во всех церквях Наполеон провозглашался антихристом и «тварью… достойной презрения», который «в исступлении злобы своей угрожает свыше покровительствуемой России вторжением в ее пределы». Бонапарту приписывались страшные преступления и небывалые кощунства, которые должны были воспламенить религиозные чувства низших сословий. Хотя в данном случае, надо сказать, власти чрезмерно перестарались «в усилиях великих и твердых» – сбор ополчения оказался мероприятием излишним и почти бесполезным. Но сам по себе «государственный» испуг был закономерен. Два таких предшествующих печальных сценария (австрийский и прусский) не устраивали Россию. Вполне очевидно, что в 1805 – 1807 гг. русские войска в Австрии и Пруссии защищали подступы к собственной территории и их действия в целом 13 носили даже по тактической направленности (чаще всего им приходилось отступать) оборонительный характер. В данном случае Россия преследовала определенные цели (спасения «обломков» прежней Европы) и стремилась не допустить распространения пожара войны к своим границам [1]. Одной “анафемой” Александр I не ограничился – он намеревался вести против Наполеона и наступательную пропагандистскую войну. И именно создание такого контрпропагадистского центра в Петербурге, наряду с “походными типографиями” в действующей русской армии, составило третий элемент в его борьбе с Наполеоном в 1806-1807 годах. “Генератором идей” выступил А. Чарторыйский. Вот что он говорил и предлагал: 1. Наполеоновская антирусская печатная пропаганда приобретает угрожающие размеры. 2. Ей срочно следует противопоставить систему мер, включающую: а) контроль над публикацией в России всех внутриполитических материалов, дабы не дать врагу использовать невыгодные или опрометчивые публикации русских журналов. б) тщательный контроль над внешнеполитическими публикациями в Европе, особенно во Франции, что должны осуществлять русские посольства за границей. в) создание за пределами России “выносных постов” журналистов [17, С. 89]. Александр I издает 2 октября 1806 года указ на имя министра внутренних дел В.Кочубея с приказанием, в дополнение уже существующему “газетному департаменту”, создать еще и особую канцелярию для издания специальной газеты на французском языке, которую назвали “Journal du Nord”. Не следует думать, что Наполеон покорно сносил все выпады русской официальной пропаганды 1806-1807 годов. Очень широко французской пропагандой использовалось так называемое “Завещание Петра I” (см. Приложение). История этого завещания вот уже три века вызывает бурные дискуссии. Подавляющее большинство русских историков всегда считало его фальшивкой. В подтверждение историки ссылаются на факты использования этого документа каждый раз, когда Россия либо конфликтовала, либо воевала с Западом [14, С. 326]. «Завещание» предписывает преемникам Петра вести непрерывные военные действия, путём войн и дипломатических интриг подчинить себе всю Европу, разделить Польшу, нейтрализовать Турцию и завоевать Индию, добившись, таким образом, полной евразийской гегемонии. Часть «заветов» Петра к моменту появления фальсификации уже «осуществились» (например, династические союзы с немецкими государствами, активное привлечение культурного опыта Запада, расширение выхода к Чёрному морю и раздел Польши), что и придавало большую убедительность остальным «планам». Первое обстоятельное научное исследование с доказательством подложности текста было опубликовано в статье С.Н. Шубинского (1877). С тех пор академической наукой разных стран подложность документа демонстрировалась неоднократно. Исследовался также вопрос о его происхождении. Упоминание «левантийской торговли» и ряда других вопросов, принципиальных для внешней политики Франции XVIII—XIX веков (при отсутствии направлений, реально занимавших Петра, таких, как отношения с Нидерландами или Китаем), указывает на французское происхождение «Завещания» [3]. Лично я вижу в «Завещании» цели и средства их достижения, присущие чисто европейской внешней политике, но отнюдь не российской. Но все же не пропагандистская война определила исход кампании 1806-1807 годов, а военные сражения. Россия оказалась в сложном положении: нужно доказывать свою дружбу Пруссии – продолжать войну, но союзников нет: Австрия отказалась воевать, Англия – субсидировать, а сама Пруссия была уже разгромлена и занята французскими войсками. 14 8 февраля 1807 года в местечке Прейсиш-Эйлау встретились две армии. То был кровопролитный бой, длившийся с переменным успехом целый день. Главнокомандующие не смогли сразу определить, кому же досталась победа. Наполеон назвал себя победителем, потому что русская армия первой ушла с поля боя. Тем не менее русскому командованию сражение придало уверенность и вселило надежду на дальнейшие успехи. После некоторого перерыва в мае 1807 года ожидалось возобновление военных действий. Александр проводил смотры прибывающих из России подкреплений и, вероятно, был уверен, что ему удастся нанести военное поражение Наполеону. Однако в окружении царя были сильны и противоположные настроения. Многие считали, что русская армия совершенно не готова к войне с Наполеоном и было бы безумием стремиться к продолжению военных действий. Лучшим выходом из создавшегося положения представлялось заключение перемирия с Францией. Остроту возникавших споров отлично иллюстрирует разговор Александра с братом великим князем Константином Павловичем, состоявшийся 1 июня (13 июня), то есть буквально накануне сражения при Фридланде. В самых резких выражениях Константин сказал царю: “Государь, если же вы не хотите заключить мира с Францией, ну что же! Дайте заряженный пистолет каждому из ваших солдат и скомандуйте им пустить себе пулю в лоб; вы получите тот же самый результат, какой вам даст новая и последняя битва. Она неизбежно откроет настежь ворота в вашу империю испытанным в боях и всегда победоносным французским войскам”. Однако Александр был непреклонен. Константин же, убежденный в своей правоте, пригласил к себе министра иностранных дел А.Я. Будберга, видного государственного деятеля, выполнявшего важные дипломатические поручения Александра I, Н.Н. Новосильцева и члена государственного совета, оказывающего влияние на внешнюю политику правительства Александра I, А.А. Чарторыйского, чтобы обсудить создавшееся положение. Все, кроме Будберга, высказались за немедленное заключение перемирия. Итак, еще 1 июня (13 июня ст.ст.) Александр категорически отверг предложение заключить мир с Францией, хотя ближайшее его окружение было уверено в необходимости этого шага. Однако состоявшееся на следующий день (2 (14) июня) сражение при Фридланде, окончившееся сокрушительным поражением русской армии, заставило изменить свою позицию [16, С. 108]. Эта перемена произошла не внезапно, ее причиной был весь комплекс военно-дипломатических (разгром Пруссии, нейтралитет Австрии, “эгоизм” Англии, затяжная война, одновременное ведение войны с Турцией и Персией) и внутриполитических (рост недовольства войной в России, тяжелое финансовое положение) причин. Фридланд лишь заставил окончательно сделать выбор в пользу мира с Францией. Наполеон, стремившийся заключить мир с Россией, не стал преследовать отступающего противника, дав возможность Л.Л. Беннигсену переправиться через Неман и сжечь за собой мосты. Этим он недвусмысленно демонстрировал Александру, что готов к переговорам. Александру не оставалось ничего иного, кроме как согласиться начать переговоры о перемирии. 4 (16) июня он отвечал Беннигсену: “Я признал за благо отправить к вам генерал-лейтенанта князя Лобанова-Ростовского, находя его во всех отношениях способным получить от вас поручение для ведения этих щекотливых переговоров. Он словесно передаст вам приказания, которыми я снабдил его, и, посоветовавшись с генералом Поповым, отправьте его к Бонапарту”. Любопытно, что в данной Лобанову-Ростовскому инструкции Александром уже была предусмотрена возможность не только заключения перемирия, но и переговоров о мире. Правда, император уполномочивал князя вступить в переговоры о мире, только если о нем первым заговорит французский представитель. На этот случай Лобанову15 Ростовскому давались особые инструкции. Впрочем, сомневаться в том, что такое предложение будет получено, не приходилось: Наполеон уже давно думал о мире с Россией. Стремительно развивавшиеся события подтвердили правильность подобных предположений. Получив предложение о перемирии, французы немедленно ответили согласием и со своей стороны предложили начать переговоры о мире. В полночь 20 июня к главнокомандующему русской армией прибыл генерал Дюрок и от имени Наполеона заявил о необходимости заключить мир. Русско-французские переговоры о перемирии начались 7 (19) июня. В точном соответствии с полученными инструкциями Лобанов-Ростовский заявил, что Россия никогда не заключит перемирия на унизительных для нее условиях, и выдвинул предложение сохранить тогдашние границы (этот вопрос особенно тревожил Александра I). Это не встретило возражений французского представителя маршала Бертье. 9 (21) июня было подписано перемирие, которое полностью соответствовало требованиям России. Демаркационная линия была проведена, как и предлагал Александр I, по реке Неман, Наполеон согласился в течение 4-5 дней заключить перемирие с прусским королем, обе стороны обязывались назначить в скорейшем времени уполномоченных для заключения и подписания окончательного мира. На следующий день Наполеон утвердил его текст. Под звон бокалов обсуждался дальнейший ход переговоров. Наполеон прямо заявил Лобанову-Ростовскому о своем желании лично встретиться с Александром I [16, С. 109-114]. 13 (25) июня 1807 г. во втором часу дня состоялась первая встреча обоих императоров. Чтобы Александру не пришлось ехать на французский, завоеванный, берег Немана, а Наполеону – на русский, на самой середине реки был утвержден плот с двумя великолепными павильонами. Как только оба императора высадились одновременно на плоту, Наполеон обнял Александра, и они ушли в павильон, где немедленно и началась продолжавшаяся почти два часа беседа. Ни тот, ни другой император не оставил систематического изложения этого разговора, но несколько фраз сделались потом известными, а общий смысл этой беседы, конечно, отразился в подписанном спустя несколько дней мирном трактате. «Изза чего мы воюем?» – спросил Наполеон. «Я ненавижу англичан настолько же, насколько вы их ненавидите, и буду вашим помощником во всем, что вы будете делать против них», – сказал Александр. «В таком случае все может устроиться, и мир заключен», – ответил Наполеон [20, С.102]. Среди основных вопросов в первую очередь стоит отметить обсуждение территориальных вопросов раздела Европы на сферы влияния. Александр очень настороженно отнесся к предложениям о разделе Турции. Россию вполне устраивал статус-кво в Восточном вопросе. Дряхлеющая на глазах Оттоманская империя не представляла уже серьезной опасности, чего нельзя было сказать, если бы на ее развалинах возникли новые государственные образования. Именно поэтому в “Проекте дополнений к инструкциям”, данным Куракину и Лобанову-Ростовскому в руководство при выработке текстов мирного и союзного договора с Францией, Александр указывал, что по многим весьма серьезным мотивам он “не желал бы, чтобы турки были полностью вытеснены из Европы. Оттоманская империя настолько непрочна и дезорганизована, что Россия никогда не будет иметь менее опасного соседа с этой стороны, и, следовательно, любое изменение, ведущее к уничтожению этой империи, было бы ей не выгодно”, и решительно высказывался против окончательного раздела владений Оттоманской империи. Но более существенными были центральноевропейские проблемы. Наполеон стремился к уничтожению Пруссии и предлагал разделить ее бывшие владения между Россией и Францией. Наполеон предлагал провести западную границу России по Висле, 16 “подарив” ей восточно-польские земли вместе с Восточной Пруссией. Александр I не принял “царского” подарка. И сделал это не только потому, что защищал интересы Фридриха-Вильгельма III, но и потому, что полагал: для сохранения европейского равновесия необходимо оставить Пруссию как потенциальный противовес Франции. Чтобы добиться сохранения Пруссии, Александру пришлось употребить все свое дипломатическое умение, и в итоге компромисс был достигнут. Согласие на самостоятельное существование Пруссии (правда, в сильно урезанных границах) Наполеон дал в обмен на согласие Александра признать создание у западных границ России самостоятельного польского государства под покровительством Франции (так называемого герцогства Варшавского) [16, С. 115-116]. Весь круг обсуждавшихся между Александром и Наполеоном проблем нашел свое отражение в подписанных русскими и французскими представителями 7 июля, а затем и ратифицированных обоими императорами в двух документах: Русско-французском договоре о мире и дружбе и Русско-французском договоре о наступательном и оборонительном союзе. Мирный договор фиксировал положение, которое сложилось в Европе к моменту его подписания. Александр наконец официально признал Наполеона “императором французов”. Были признаны все территориальные и политические изменения в Западной Европе, которые явились результатом захватнических войн наполеоновской Франции. Это было, как справедливо указывается в современной историографии, “безусловно, крупнейшей победой наполеоновской дипломатии”. Однако не стоит забывать, что сама Россия не понесла никаких территориальных потерь и даже приобрела Белостокскую область. Далее, Европа была поделена на “сферы влияния”: Западная Европа признавалась “сферой влияния” Франции, Восточная – России. И это отнюдь нельзя отнести к поражению русской дипломатии. Александру удалось сохранить и самостоятельность Пруссии. Не удалось полностью исключить вмешательство Франции в восточные дела: Наполеон признавался посредником при урегулировании спорных вопросов между Россией и Турцией. Создавалось под покровительством Франции Герцогство Варшавское. Наконец, к Франции отходили Ионические острова. Оценивая мирный договор в целом, можно без большого преувеличения сказать, что по нему побежденная Россия получала не меньше выгод, чем победительница Франция. Иное дело – союзный договор. В нем содержались различные уступки Наполеону. Первая же его статья обязывала Россию “действовать сообща как на суше, так и на море” против всякой третьей европейской державы, которая будет находиться в войне с Францией. Однако большой победой русской дипломатии стало то, что обязательства о ведении военных действий против Англии формулировались крайне туманно. Англия в статье даже не названа. В дальнейшем это дало возможность уклоняться от настояний Франции и в конце концов так и не выступить против Англии. Статья II секретного союзного договора предусматривала в каждом конкретном случае “определять особою конвенциею те силы, которые каждая из них употребит против общего врага, и те пункты, где эти силы должны действовать”. На протяжении действия русскофранцузского союзного договора – в 1807-1812 годы - так и не были определены ни силы, ни пункты действия и не заключены военные конвенции. Более тяжелой для России была IV статья, согласно которой Александр I брал обязательство предложить Англии свое посредничество для установления мира между ней и Францией. И если Англия согласится заключить мир, говорилось в статье далее, признавая, что “флаги всех держав должны пользоваться на морях одинаковою полною независимостью, и возвратив завоевания, сделанные ею на счет Франции и ее союзников с 1805 года”, Наполеон возвратит ей Ганновер. Англия должна была принять посредничество России до 1 ноября 1807 года, а в случае ее отказа Россия после 1 декабря 1807 года примыкала к континентальной блокаде. Эта статья серьезно задевала экономические интересы дворян и купцов России, чьи торговые связи с Англией были более развиты, чем с Францией. Однако и здесь 17 оставались некоторые лазейки, позволяющие сгладить негативные стороны. В договоре ничего не говорилось о порядке осуществления нейтральной торговли. Нейтральная торговля облегчала участие России в континентальной блокаде. Французская дипломатия всячески пыталась добиться постановления, запрещающего нейтральную торговлю, но добиться ей этого не удалось, так как Россия постоянно ссылалась на Тильзитские соглашения, где вопрос о нейтральной торговле не был поставлен [16, С. 117-118]. Талейран, многоопытный дипломат – разве он не видел эти прорехи в тексте? Разумеется, видел, но не заметил, почему? Талейрана в самом деле напугал Тильзит именно тем, что полная победа над всей Западной Европой и одновременное принуждение императора Александра I к союзу делали Наполеона хозяином порабощенного Европейского континента, что, по существу, не могло не быть причиной новых отчаянных и кровопролитных войн; и, действительно, министр Талейран уже искал себе нужного положения в том далеком будущем, когда выгоднее будет быть не с Наполеоном, а против Наполеона [21, С. 9]. В то время как Россия по союзному договору соглашалась выступить посредником в переговорах между Англией и Францией, Франция по статье VIII обязалась предложить свое посредничество в заключении мира между Россией и Портой, а в случае неудачи “действовать заодно с Россией против Оттоманской Порты”. При этом обе высокие договаривающиеся стороны предполагали вступить в соглашение о том, “чтобы освободить из-под ига мучений все провинции Оттоманской империи в Европе, за исключением Константинополя и провинции Румелии”. Раздел Оттоманской Порты ставился в зависимость от исхода переговоров, которые Франция в роли посредницы имела возможность направлять. Благодаря этой оговорке Наполеон сохранял за собой право определять размеры уступок России, поставив их в зависимость от того, как поведет себя Россия в отношении Англии [16, С. 118-119]. Но что должно статься с фактическим приобретением России – дунайскими княжествами Молдавией и Валахией? Об этом текст договора – и явный и секретный говорил лишь одно: русским выйти из княжеств, туркам не занимать их до заключения мира. Дальнейшая судьба княжеств определялась уже устными комментариями Наполеона к договору: он, как и было упомянуто выше, заявлял, что ничего не имеет против присоединения не только княжеств, но и части задунайских владений Турции, исключая только Константинополь и непосредственно прилегающую к нему область, и давал понять, что Франция не остановится перед самым энергичным содействием своему новому союзнику в этом случае. Комментарии эти ничем не были закреплены: Александр рассматривал княжества уже как свою собственность, видел в их приобретении главное средство сделать Тильзитский мир хоть сколько-нибудь популярным в России, - между тем как французская дипломатия, опираясь на букву договора, постоянно твердила, что на это приобретение Россия не имеет никакого права, что Тильзитским миром была установлена только нейтрализация, по крайней мере, временная, дунайских княжеств, а отнюдь не присоединение их к России. Впоследствии Александру пришлось затратить много энергии, чтобы отстоять (в Эрфуртском соглашении 30 сентября 1808 года) свое право отнять у Турции спорную область: право, не возбуждавшее никаких сомнений до Тильзитского мира. О разделе остальной Турции уже и речи не было, так же как и о содействии французских войск против Порты [13, С. 22-23]. Естественно, Александр, заключая мир и союз в Тильзите, имел в виду Польский и Восточный вопросы, но Наполеон очень хорошо понимал, что эти вопросы могут привести очень рано, раньше, чем ему было нужно, к новым столкновениям и борьбе между Россией и Францией; ему хотелось отвлечь внимание русского государя на другую сторону, с юга и запада на север, в местность поближе к его столице, чем Молдавия и Валахия. Всего выгоднее было бы для Наполеона, если бы у России началась война со Швецией: Россия может легко занять Финляндию; но Швеции трудно будет согласиться 18 уступить ее; война затянется, англичане будут поддерживать шведов, и Александру не будет времени думать ни о турках, ни о поляках, ни о ком-либо другом [18, С. 182]. Финляндию оказалось легче завоевать, чем дунайские княжества, но и для этого понадобилась двухлетняя война (1808-1809 гг.), в которой Франция не помогла России не одним солдатом. А между тем, разоряя и подчиняя франко-русскому влиянию скандинавскую союзницу Англии, Россия выполняла на севере работу, в высокой степени полезную для “континентальной системы” – и позволяла творцу этой системы направить все силы для упрочения своего положения на западе и юго-западе Европы (Испания и Португалия) [13, С. 23]. Для России Тильзит стал временным компромиссом, договор был продиктован вынужденной необходимостью, но как минимум создавал возможность для изменения русских границ в Финляндии и на Балканах, и тем самым можно было обеспечить стратегические фланги будущего театра военных действий в грядущем столкновении с наполеоновской империей. Если забегать вперед, Александру I это с трудом и едва–едва, но удалось сделать, заключив Бухаресткий мир с Турцией и уложившись в отведенный лимит времени. Особый же вопрос в этом раскладе – присоединение России к континентальной блокаде Англии (реализация наполеоновской концепции борьбы «суши» против «моря» средствами экономического удушения) и война с ней. Правда, многие историки полагали, и не без основания, что настоящей войны–то и не было. Другой вопрос: существовало ли осознание общности своих геополитических и стратегических интересов двумя высокими договаривавшимися сторонами в Тильзите и после него? Попробуем даже несколько упростить задачу, сформулировав вопрос по– иному: насколько заключенный союз отвечал и соответствовал долговременным интересам каждого государства? Собственно, в дипломатии, политике и экономике этот критерий и определяет прочность любых соглашений. Заключенный договор действует до тех пор, пока устраивает партнеров, если же выгода односторонняя или другая сторона вынуждена была заключить соглашение под давлением каких–либо обстоятельств, то всегда существует угроза досрочного расторжения достигнутых договоренностей. Был ли выгоден союз в Тильзите Франции? Бесспорно, да. Наполеон (он всегда был сторонником франко–русского сближения) был крайне заинтересован в упрочении альянса, так как он давал ему возможность решать основную внешнеполитическую задачу – эффективно бороться с главным противником (Великобританией) и попутно решать другие свои локальные проблемы в Европе, имея со стороны России защищенные тылы. Сразу же возникает другой очень важный вопрос: отвечал ли союз в Тильзите долгосрочным российским интересам? Неужели буржуазно–аристократическая Англия для России, как и для Франции, была тогда главным врагом? Возможно, если геополитики действительно правы, было бы лучше русскому царю «зажмуриться» и вступить в настоящий альянс с Наполеоном против Англии? Но отвечал бы этот по-настоящему заключенный (а не вынужденный, как в Тильзите) союз российским интересам? Даже учитывая все англо–российские противоречия и британские «грехи» перед Россией, думаю, тем не менее, что ответ на последний вопрос будет отрицательным. В поддержку приведем мнение французского историка К. Грюнвальда: «Союз между двумя державами мог быть долговечным, если бы он соответствовал реальным потребностям обоих народов и получил поддержку общественного мнения. Обе договаривающиеся стороны должны быть достаточно сильными, чтобы выполнять до конца принятые на себя обязательства. Наконец, союз мог быть прочным лишь при наличии общего врага. Тильзитский договор не отвечал ни одному из указанных условий» [1]http://lib.rus.ec/b/405097/read - n139. Смею предположить, что Александр I в 1807 – 1812 гг. всегда реалистично полагал, что главным врагом №1 для его государства была не Англия, а наполеоновская Франция. У России и Франции в тот период были обозначены слишком разные приоритетные (можно сказать, и противоположные) задачи и в то же время отсутствовали общие 19 интересы, а в двусторонние отношения, таким образом, оказалось втянуто большое количество внешнеполитических проблем. Российский монарх в этот период резонно считал, что Россия будет успешнее противодействовать гегемонистским планам Наполеона, находясь с Францией в союзе, нежели в прямой конфронтации, а заодно сможет решить свои стратегические задачи подготовки к будущему военному столкновению с французской империей. В свое время известный историк А.Е. Пресняков резонно считал, что «новый союз только прикроет блестящим покровом прежнее соперничество и подготовку сил к новой решительной борьбе». Англичане же все это время оставались потенциальными русскими союзниками, так же, как и русские для англичан [1]. Во Франции Тильзит привел всех в неописуемый восторг. И совершенно иная реакция была в аристократических кругах России. Александр знал, как смотрели на Тильзит, и не мог не уважать оснований этого взгляда. Но он не переменял системы, не отказывался от борьбы с Наполеоном, не верил его словам и обещаниям. А вот что пишет Александр своей матери: “Никакого подлинного союза с Францией нет и в помине. Есть лишь временное и показное примыкание к интересам Наполеона. Борьба с ним не прекратилась, она лишь изменила форму”. Отношение общества к миру усугублялось изданием фальшивых текстов тильзитских соглашений. Коалиции вновь не удалось победить Наполеона силой, из-за чего России пришлось изменить форму борьбы с Францией посредством заключения Тильзитского мира. Этот мир и союз нужен был обеим державам для решения своих внешних и внутренних проблем, а также для подготовки к новому столкновению, которое обязательно должно было произойти, но пока оттягивалось. 20 IV. Охлаждение отношений и подготовка к неизбежному столкновению Между тем оборотная сторона Тильзита начинала чувствоваться в России сильнее с каждым месяцем: весной 1808 года экономический кризис, созданный континентальной блокадой, был уже в полном разгаре – и Александру пришлось уже наткнуться на оппозицию в лице лучших друзей своей молодости, продолжавших отстаивать английские интересы; он должен был расстаться с Кочубеем, Строгановым и Новосильцевым. Ему начинало казаться, что он принес уже достаточно жертв новому союзу, чтобы получить в обмен на определенные политические шаги не один севрский фарфор. Он желал лично выяснить недоразумение, повидавшись с Наполеоном – главным образом он желал путем этого свидания окончательно уладить восточный вопрос, который казался хорошо разрешенным в Тильзите – и вдруг стал неразрешимее, чем когда бы то ни было. Наполеон ничуть не был против нового свидания, но определить его время оказывалось затруднительно: у императора французов было так много дел, что нелегко было найти две-три недели, чтобы съездить в Эрфурт (где свидание предполагалось – как на полдороге от французской до русской границы). Ничтожная в военном отношении неудача (французская армия сложила оружие перед толпой вооруженных испанских мужиков) почти возвращала Францию к положению 1805 года до Аустерлица и Фридланда. Реальной основой владычества Наполеона в Германии было постоянное присутствие французской армии между Эльбой и Вислой. Она сжимала в тисках Пруссию, сторожила Австрию, служила грозным напоминанием Александру. Теперь для того, чтобы восстановить положение в Испании, понадобилось взять три корпуса из Германии – на сто тысяч солдат ослабить силы, оккупировавшие Пруссию. Того, что оставалось – 60-80 тысяч – едва хватало для надзора за этой последней: Россия и Австрия, даже в отдельности, были теперь, по крайней мере, равносильны французам, если не сильнее их. Польская армия только формировалась: два года спустя она еще не превышала пятидесяти тысяч человек. Возобновление коалиции в этот момент заставило бы Наполеона бросить Испанию – и тем закрепить моральное впечатление этого происшествия на Европу: Жозефу Бонапарту уже пришлось покинуть Мадрид, и невозможность вернуть в Испанию только что посаженного туда короля равнялась признанию, что французы не в состоянии удержаться на Пиренейском полуострове, что у Франции фактически уже отобрана часть ее завоеваний. Этого следовало избегать во всяком случае и во что бы то ни стало. Между тем 1809 год как раз был сроком, к которому оканчивалась реорганизация австрийской армии, долженствовавшая, действительно, довести ее до нормы, оставшейся лишь проектом в 1805 году. В 1807 году Австрия отказалась присоединиться к IV коалиции, ссылаясь именно на этот срок, и России было хорошо известно, что теперь уклонившийся тогда союзник готов вступить в бой с Наполеоном. Сама Россия была почти свободна; Шведская война отнимала ничтожную долю ее сил, Турецкая – немногим больше, притом с Турцией всегда легко было заключить мир, отказавшись на время от дунайских княжеств. Положение Наполеона было до крайности затруднительное. Германии чрезвычайно тяжело доставался гнет “континентальной системы”: при всем раболепстве государей Рейнского союза перед Францией они не смогли бы удержать своих подданных от присоединения к Австрии и России, раз войска коалиции вступили бы на германскую почву. Но Австрии и России здравый смысл диктовал – пользоваться минутой. Нужно было во что бы то ни стало расколоть возможных союзников раньше, чем они успели столковаться. Нужно было произвести демонстрацию, которая ослепила бы глаза наивных немцев – и заставила бы их думать, что могущество Наполеона так же прочно, как оно было год назад. А для этого нужно было показаться в центре Германии рука об руку со своим “другом”, императором Александром; пусть люди верят, что союз России и Франции несокрушим и вечен, тогда они десять раз подумают прежде, чем ссориться с 21 Наполеоном. А затем, мы уже видели, как ловко пользовался император французов чужим добром, останками еще живой Турции, чтобы бросить яблоко раздора между странами старого порядка: Александр твердо надеялся привезти из Эрфурта “кусок Турции”, и на этом надо было играть. Игра была ведена мастерски: Эрфуртский конгресс на три года отсрочил столкновение с Россией, на четыре – образование коалиции и дал возможность Франции скопить такие запасы сил, которые саму военную кампанию помогли ей растянуть почти на три года [13, С. 24-26]. Придворная хроника Эрфуртской встречи сообщала о некоторых шероховатостях отношений между Наполеоном и Александром, но официально все обстояло благополучно – и Александр уехал по-прежнему союзником Наполеона, увозя с собою желанный “кусок Турции”: по поводу дунайских княжеств состоялось соглашение, отвечавшее желаниям России [13, С. 28]. В обмен Наполеон рассчитывал на поддержку России в возможной борьбе Франции с Австрией. Вот как раз этого прямого обязательства поддержать Наполеона военной силой Александр I давать не хотел. Бонапарт настаивал, русский царь уклонялся от ответа. В конце концов, Александр согласился, обусловив свою помощь одним условием: австрийцы должны напасть первыми. Такой вариант развития событий ему казался невероятным, и совесть его была вполне спокойной. В свою очередь Александр добился от Бонапарта существенного снижения репараций для своего «друга» и «союзника» прусского короля [19, С.26]. Когда от Австрии пришло предложение по поводу коалиции, оно было встречено в Петербурге так же, как и встретили подобное предложение в Вене в 1807 году. Правда, Александр обещал австрийскому посланнику, Шварценбергу, сделать “все человечески возможное”, чтобы – в качестве союзника Франции – причинить Австрии как можно меньше вреда. И сдержал это обещание. Участие России в начинавшейся вслед затем австро-французской войне было чисто номинальным. Но дальше этого его жертвы в пользу “самого прекрасного и самого справедливого дела” не пошли. Наполеон достиг своей цели: он расколол коалицию еще раньше, чем она успела образоваться. Он мог уничтожить союзников 1805 года по частям: покончив с Австрией в 1809 году, он имел теперь полную возможность, на досуге и не спеша, подготовлять поход 1812 года в Россию [13, С. 28]. В войне 1809 года лежал зародыш войны 1812 года. Наполеон из действий русского вспомогательного отряда увидал ясно, что союз с Россией только формальный; что русский государь преследует свои интересы, не хочет быть слепым орудием в его руках, тогда как Наполеон под именем союзников разумел то же самое, что древние римляне разумели под этим именем, то есть подчиненных владельцев. Кроме того, поражение Австрии, перемена ее политики, обнаружившаяся исканием родственного союза с императором французов, дали Наполеону возможность не церемониться с Россией, освободить себя от крайне неприятных отношений к государю, который заявлял претензию стоять с ним в полном равенстве. Александр должен почувствовать теперь свое полное одиночество и смириться; если же не захочет и сделает то же, что сделала Пруссия в 1806-м и Австрия в 1809-м, то будет так же жестоко наказан за свой поступок [18, С. 228]. Около 1810 года борьба между Англией и Францией дошла до своего критического момента. Континентальная блокада, поддерживаемая со всей суровостью военного положения, начинала давать некоторые результаты. Французская промышленность, освобожденная от конкуренции, понемногу завоевывала европейский рынок; с Францией делили ее выгоды другие страны, попавшие „под иго Наполеона": расцвет текстильного производства в Саксонии падает как раз на это время. Европейская буржуазия оказывалась все более и более заинтересованной в поддержании французского владычества. Пережив первое тяжелое время, она могла освоиться с континентальной блокадой, привыкнуть обходиться без английских фабрикатов, перенеся к себе домой английскую технику. Наоборот, дальнейшее развитие этой последней было крайне 22 затруднено сужением рынка; перепроизводство уже теперь чувствовалось; количество безработных росло — и рядом с этим французские агенты с радостью извещали свое правительство о все новых и новых банкротствах в Сити. Англия начинала вариться в собственном соку. Оставалось, по-видимому, только позаботиться о том, чтобы китайская стена, воздвигнутая вокруг английских мануфактур, становилась все выше и прочнее. В ней был, однако, же один дефект: Пиренейский полуостров, пока на нем держалась английская армия, пока не было подавлено восстание испанского крестьянства, был постоянной зияющей брешью в „континентальной системе”. Попыткам заделать эту брешь теперь после Венского мира (1809 г.), связавшего Австрию по рукам и ногам, были посвящены все наличные силы Наполеона: к началу 1811 года в Испании было сосредоточено до 270.000 войска — в полтора раза больше, чем понадобилось ему в 1805 году, чтобы разгромить Австрию, и в 1806 году, чтобы превратить Пруссию в географический термин. Но на Пиренейском полуострове все пропадало, как в бездонной бочке. И вот как раз теперь с каждым месяцем становилось все яснее, что система имеет и другую брешь, и что эту другую брешь представляют собою владения „друга” и „союзника” французского императора. К Наполеону приходили известия, что шестьсот — потом говорили о тысяче двухстах — кораблей под разными флагами, но нагруженных английским товаром, направляются к северо-восточным портам. Готенбург на берегах Швеции был ближайшим этапом: оттуда шло распределение запретного груза небольшими, мало заметными партиями по всем портам Балтийского моря. Львиная доля должна была достаться России, — гораздо больше, чем она могла потребить при тогдашнем развитии своего хозяйства. Континентальная блокада создавала в России оригинальный транзит: английские товары шли в западную Европу по нашим речным путям, как некогда, в дни киевской Руси, шли таким образом мануфактурные произведения Востока. С берегов Балтики английская контрабанда шла на австрийскую границу, к Бродам, — где образовался передаточный пункт почти не меньшей важности, чем в Готенбурге. Отсюда запретные товары наводняли герцогство Варшавское, Австрию и Пруссию, пробираясь далее до южной Германии и даже Швейцарии. Здесь контрабанда, шедшая с северо-востока, подавала руку контрабанде, шедшей с юго-запада через все еще не покоренную Испанию. “От вашего величества зависит иметь мир или продолжать войну. Мир есть и должен быть вашим желанием. Вашему величеству ясно, что мы достигнем его, если Россия конфискует эти шестьсот судов и их груз. Какие бы бумаги у них ни были, чьим бы именем они ни прикрывались, выдавали ли бы они себя за французов, немцев, испанцев, датчан, русских, шведов — ваше величество можете быть уверены, что это англичане”, - писал Наполеон Александру. От конфискации английской контрабанды зависел мир Европы... Такие строки можно было написать только в отчаянии, — и только отчаянием, сознанием невозможности задавить Англию, какие бы убытки она ни терпела, можно объяснить странные колебания в экономической политике Наполеона, до тех пор такой твердой и последовательной. Бессильный заткнуть все дыры в континентальной блокаде, он приходит к химерической идее: устроить, по крайней мере, так, чтобы сами нарушения блокады шли на пользу Франции. Все попытки прекратить контрабанду колониальных товаров били в лицо ту самую буржуазию, ради интересов которой были запрещены к привозу английские фабрикаты. И как раз после того, как переход всех испанских колоний в руки Англии окончательно закрепил ее перевес в этой области, Наполеон был вынужден узаконить колониальную контрабанду. Так называемый „трианонский” тариф, утвержденный Наполеоном 5 августа 1810 г., разрешал ввоз колониальных товаров — хотя бы и прошедших через английские руки, с уплатой высокой таможенной пошлины. Тариф дополнялся системой „разрешений”, позволяющих фактически и прямую торговлю с Англией колониальными продуктами — под условием вывоза произведений французской промышленности на 23 равную сумму. Разрешения давали повод к массе всевозможных злоупотреблений: посредством них, в сущности, можно было просто откупиться от “континентальной системы”. Поэтому совершенно правильно их рассматривают как один из симптомов разложения наполеоновского господства вообще. Но на первых порах французское правительство ревниво оберегало свою монополию выдавать „разрешения". Всякий товар английского происхождения, кроме колониального, оплаченного высокой пошлиной, подлежал истреблению немедленно по обнаружении. Это было еще раз подтверждено Трианонским тарифом, и к этому неустанно приглашались все союзники императора Наполеона. Трианонский тариф провел резкую демаркационную черту между двумя половинами континентальной Европы. Он был выгоден для стран, уже обладавших большими зачатками крупной промышленности: Саксония, западная Германия, Бельгия, северная Италия были теперь теснее привязаны к Франции, чем когда бы то ни было ранее. Но он был смертельным ударом для стран, живших вывозом сырья, покупавших, а не продававших фабрикаты: Швеция, вывозившая в Англию лес и продукты своих рудников, северо-восточная Германия, Польша и Россия, где крупное землевладение одинаково было заинтересовано в хлебном экспорте, — все они остались по ту сторону этой демаркационной черты. „Если англичане продержатся еще несколько времени, я не знаю, что тогда будет и что нам делать”, сказал однажды Наполеон Чернышеву — в полной уверенности, конечно, что его слова не замедлят дойти до Александра Павловича. Союзники Франции должны были понять, что вопрос о континентальной блокаде есть вопрос жизни и смерти для империи Наполеона. Если они не умели или не хотели этого понять, они уже не были союзниками, хуже того — они были изменниками. Их нужно было силой принудить к повиновению — середины не было. Отказ России от блокады, прямой или хотя бы косвенный, должен был заставить Наполеона воевать, хотел он этого или нет: вот почему спор о том, кто был виновником войны 1812 года, является совершенно праздным. Виноваты были те самые объективные условия, которые в 1809 году предупредили войну. Если в дни эрфуртского свидания настроение русского общества было таково, что Александр мог в последний раз сыграть роль „друга” императора французов и мог надеяться извлечь из этого пользу, то в конце 1810 года рискованность подобной попытки была слишком очевидна: это был тот момент, когда все наблюдатели, без различия направлений, констатировали полное отсутствие „доверенности и усердия" к русскому правительству со стороны его подданных. Становилось совершенно ясно, что переломить экономическое развитие России было бы безумием; что воевать легче, чем переносить долее тягости континентальной блокады, и когда Александру категорически было предъявлено двойное требование: во-первых, не пускать к себе англичан, „за кого бы они себя ни выдавали”, и беспощадно истреблять всякий подозрительный груз, каким бы нейтральным флагом он ни прикрывался; и, во-вторых, признать новый французский тариф обязательным и для России,— у русского императора уже не было более колебаний. Он не только отказался слушать второе требование, заявляя, что таможенные тарифы представляют внутреннее дело страны, в которое другие державы, хотя бы союзные, не имеют права вмешиваться, что принять Трианонский тариф значило бы обнаружить „слишком мало забот о благосостоянии своих подданных”. Он не только продолжал пускать к себе англичан, если они являлись в наши порты под американским флагом, и позволил беспрепятственно выгрузиться между прочим большей части тех шестисот кораблей (сам Александр насчитывал их только сто), о которых так хлопотал Наполеон. Он сделал гораздо больше: он ответил на Трианонский декрет русским тарифом 31 декабря 1810 года, представлявшим собою не что иное, как формальное объявление таможенной войны Франции. При официальном, по крайней мере, разрыве торговых сношений с Англией эта мера могла бить только подданных императора Наполеона и никого другого: то, что от нового 24 тарифа страдали немецкие его подданные из государств Рейнского союза наравне с французами, — как пробовал указывать русский посол Куракин, — было самым плохим утешением, какое только можно придумать. А чтобы не было сомнений, что дело шло о нанесении удара французской торговле, как наиболее вредной, строгие постановления о контрабанде распространялись только на товары, привезенные сухим путем: морская, т.е. английская, контрабанда преследовалась гораздо мягче, ввезенные морем товары конфисковались, но не сжигались. После этого Александр сколько угодно мог утверждать, что он не собирается мириться с Англией: фактически экономический мир с Англией был заключен в ту самую минуту, когда Франции была объявлена таможенная война. Надо прибавить, что указ 18 декабря (ст. ст.) был формальным нарушением Тильзитского договора, ставившего торговые сношения между Россией и Францией на почву трактата 1787 года — и, само собою разумеется, подразумевавшего, что всякие изменения в status quo должны устанавливаться по обоюдному соглашению. Александр не знал еще тогда, что в его распоряжении уже имеется гораздо лучший ответ на всякие упреки формального свойства. Русский указ еще никому не мог быть известен во Франции, когда французский сенат нанес Тильзитскому договору если не более существенное, то, во всяком случае, гораздо более явное оскорбление. В Тильзите была гарантирована между прочим неприкосновенность владений германских родственников русского императорского дома, в том числе герцога Ольденбургского. В конце 1810 года, в борьбе с английской контрабандой, Наполеон почувствовал необходимость взять под непосредственное наблюдение императорского правительства всю береговую линию Германии: 13 декабря сенат постановил, что ганзейские города со всеми их владениями и прилегающими к ним территориями присоединяются к французской империи. В числе этих прилегающих территорий было и герцогство Ольденбургское. Сам Наполеон, по-видимому, желал еще в то время по возможности щадить родственника русского государя и вступил со злосчастным герцогом в некоторое подобие переговоров. Но императорская администрация привыкла действовать быстро, по-военному: в один прекрасный день Ольденбург занят был французскими войсками, французские чиновники расположились в нем, как дома, а герцогу было заявлено, что, если он не намерен принять французское подданство, то должен будет выселиться на территорию, которую императору французов угодно будет ему пожаловать взамен Ольденбурга. Неизвестно, признал ли бы действия своей администрации Наполеон в обычное время: но одновременно с докладом об ольденбургском деле в Париж должно было прийти и известие об объявлении Россией Франции таможенной войны. Обида герцога Ольденбургского играет в последней переписке Александра с Наполеоном такую выдающуюся роль: и читая, как русский император подробно и тщательно перечисляет права своего дома на Ольденбург, вы чувствуете, что здесь идет речь о его личном, кровном деле, и что он не потому только поминутно к нему возвращается, что трудно было найти лучший формальный предлог для разрыва союза. Мы видели, что в свое время образование Герцогства Варшавского было главным ударом, какой нанес Тильзитский договор русской политике. Это была такая же зияющая брешь на русской западной границе, какую сама Россия представляла в системе континентальной блокады. Она пугала не столько настоящим, сколько будущим. Призрак восстановленной Польши все время не оставлял встревоженного воображения русских дипломатов — получить от Наполеона гарантию того, что Польша „никогда не будет восстановлена”, составляло мечту императора Александра. Только в самые последние месяцы перед разрывом решился он поставить это требование в такой обнаженной форме: и отказ Наполеона, — отказ, которого ожидали, мог лишь убедить его, что разрыв неизбежен [13, С. 29-38]. 14 марта 1812 года в Париже был заключен австро-французский союзный договор, в силу которого Австрия обязана была участвовать в войне против России на стороне Франции. В июне 1812 года Лебцельтерн, уполномоченный Меттерниха (“австрийский 25 Талейран”), встретится с царем в Вильно. Лебцельтерн заявил следующее: действия австрийских войск “по возможности будут ограничены. Австрия навсегда останется другом России…”. Видя двойную игру Меттерниха, царь попытался добиться заключения письменного соглашения. Однако Меттерних отклонил это предложение. Другой же русский союзник – Пруссия – была еще более зависима от Франции – ее территория контролировалась французскими войсками. С 1810 года прусская дипломатия начала искать контакты с Россией. 17 октября 1811 года русско-прусская союзная конвенция была, наконец, составлена и подписана, но прусский король побоялся ее утвердить. Вскоре Наполеон узнал о секретных переговорах с Россией и заключил 24 февраля 1812 года франко-прусский союзный договор и военную конвенцию. В 1811 году Россия предлагала дружбу даже Герцогству Варшавскому, но польская армия в лице своего главнокомандующего Понятовского лишь только познакомилась с планами России, поспешила их выдать Наполеону. В такой обстановке замыслы Александра могли достичь лишь одной цели: они показали французскому императору, что с войной надо спешить, не теряя ни минуты. 5 апреля 1812 года был заключен русско-шведский союзный договор, а 28 мая – мирный договор с Турцией. Дания категорически отказалась участвовать в войне против России. Несмотря на разрыв дипломатических отношений и участие России в континентальной блокаде, английское правительство не оставило надежды оторвать ее от Франции путем заключения англо-русского сепаратного мира. 16 августа 1811 года поступило предложение заключить новый англо-русский союз против Франции. После начала войны 6 (18) июля 1812 года русско-английский мирный договор был подписан в Швеции. Дипломатическая подготовка и поиск союзников был закончен. 12 (24) июня 1812 года “Великая армия ” перешла границу России. Началась Отечественная война 1812 года, на полях которой был использован обширный опыт ведения войны против Наполеона и подведен окончательный итог дипломатической дуэли двух императоров. Итак, дружба Наполеона и Александра постепенно сошла на нет. Накапливались противоречия; императоры не могли поделить сферы влияния и честно выполнять условия Тильзитского мира; Александр не смог “дружить против Англии”, чего не простил Наполеон. Совокупность этих обстоятельств в конце концов и привела к войне. 26 Заключение По результатам проведенного исследования я готова подтвердить сделанные выводы: Ось мировой политики конца XVIII века вращалась вокруг соперничества и борьбы двух великих европейских держав: Англии и Франции. Задача активной внешней политики других государств сводилась по существу к союзу и помощи одной против другой. Россия была слишком влиятельной, чтобы держаться в нейтралитете. Участие России на стороне той или другой страны давало им преимущество друг над другом, поэтому Англия и Франция пытались привлечь Россию в свой союз любыми средствами. Александр I отказался от заключенного Павлом союза с Францией, более того из всех возможных вариантов он выбрал путь вступления в антинаполеоновскую коалицию и ведения войны. К решению вступить на этот путь подталкивал сам Наполеон своей внутренней и внешней политикой. Поражение коалиции в войне сделало Францию лишь сильнее. Александр вновь встал перед выбором. Коалиции снова не удалось победить Наполеона силой, из-за чего России пришлось изменить форму борьбы с Францией посредством Тильзитского мира. Этот мир и союз нужен был обеим державам для решения своих внешних и внутренних проблем, а также для подготовки к новому столкновению, которое обязательно должно было произойти, но пока оттягивалось. Дружба Наполеона и Александра постепенно сходилана нет. Накапливались противоречия; императоры не могли поделить сферы влияния и честно выполнять условия Тильзитского мира; Александр не смог “дружить против Англии”, чего не простил Наполеон. Совокупность этих обстоятельств в конце концов и привела к войне. Обращаясь к своему историческому прошлому, мы стараемся понять время, в котором жили люди, осмыслить действия тех, кто находился у власти. Я считаю, что по возможности нужно избегать участия в войнах. В сложившейся на тот момент ситуации Тильзитский мир, по моему мнению, был весьма разумным решением. Мнения историков расходятся, но для меня Александр I является талантливым политиком, победившим Наполеона в дипломатической схватке. Несколько поколений историков не сошлись во взглядах о том, кто же является победителем дипломатической войны между Россией и Францией. А, значит, этот вопрос еще долго будет привлекать к себе внимание новых поколений исследователей, которые будут стремиться разрешить его по-своему. 27 Список использованной литературы 1. Безотосный В.М. Наполеоновские войны. – http://lib.rus.ec/ 2. Вандаль А. Наполеон и Александр I. Франко-русский союз во время I империи Т. 1-3. Пер. с фр. – СПб., 1910 – 1913. 3. Википедия http://ru.wikipedia.org/wiki/ 4. Внешняя политика России XIX и начала XX в. Т. 6. 1801 – 1815 гг. – М., 1960 - 1972 5. Дейниченко П.Г. Россия. Полный энциклопедический иллюстрированный справочник – М., 2005 6. Дживелегов А.К. Александр I и Наполеон. Исторические очерки. – М., 1915 7. Дневник В.Н. Ламздорфа//Красный архив. – 1931. – Т.3(46) 8. Жилин П.А. Гибель наполеоновской армии в России. – М., 1974 9. Итенберг Б.С. Россия и Великая Французская революция. – М.,1988 10. Ключевский В.О. Русская история – М., 2001 11. Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. – М., 1971 12. Норт Дж. Наполеоновские войны: Что если?... Пер. с англ. Ю. Яблокова. – М., СПб., 2002 13. Покровский М.Н. Дипломатия и войны царской России в XIX столетии. – М,. 1923 14. Ратьковский И.С. История России. – СПб., 2001 15. Ребяков Д. Почему мы так живем или борьба за право жить. http://www.whitecamomile.com 16. Российская дипломатия в портретах. – М., 1992 17. Сироткин В. Наполеон и Россия. – М., 2000 18. Соловьев С.М. Император Александр I. Политика, дипломатия. – М., 1995 19. Стариков Н.В. Преданная Россия. Наши «союзники» от Бориса Годунова до Николая II. - http://lib.rus.ec/ 20. Тарле Е.В. Наполеон. – М., 1939 21. Тарле Е.В. Талейран. Мемуары. – М., 1934 22. Черкасов П.П. История императорской России. – М.,1994. 28 Приложение Завещание Петра Великого Программа действий наследников императора, согласно «Завещанию», содержала 14 основных пунктов и начиналась словами: «Во имя святой и нераздельной Троицы, мы, Петр, император и самодержец всероссийский, всем нашим потомкам и преемникам на престоле и правительству русской нации». Далее по пунктам перечислялись предписания: 1. Поддерживать русский народ в состоянии непрерывной войны, чтобы солдат был закален в бою и не знал отдыха: оставлять его в покое только для улучшения финансов государства, для переустройства армии и для того, чтобы выждать удобное для нападения время. Таким образом, пользоваться миром для войны и войной для мира в интересах расширения пределов и возрастающего благоденствия России. 2. Вызывать всевозможными средствами из наиболее просвещенных стран военачальников во время войны и ученых во время мира для того, чтобы русский народ мог воспользоваться выгодами других стран, ничего не теряя из своих собственных. 3. При всяком случае вмешиваться в дела и распри Европы, особенно Германии, которая, как ближайшая, представляет более непосредственный интерес. 4. Разделять Польшу, поддерживая в ней смуты и постоянные раздоры, сильных привлекать на свою сторону золотом, влиять на сеймы, подкупать их для того, чтобы иметь влияние на выборы королей, проводить на этих выборах своих сторонников, оказывать им покровительство, вводить туда русские войска и временно оставлять их там, пока не представится случая оставить их там окончательно. Если же соседние государства станут создавать затруднения, то их успокаивать временным раздроблением страны, пока нельзя будет отобрать назад то, что было им дано. 5. Делать возможно большие захваты у Швеции и провоцировать её на нападения, чтобы был повод для её захвата. Для этого разорвать все связи Дании и Швеции и постоянно стравливать их. 6. Всем российским императорам жениться только на германских принцессах. 7. Англия: добиваться всемерного союза. 8. Продвигаться на север к Балтике и на юг к Черному морю. 9. Как можно ближе придвигаться к Константинополю и Индии (обладающий ими будет обладателем мира). С этой целью возбуждать постоянные войны против Турции и Персии, основывать верфи на Чёрном море, постепенно овладевать как этим морем, так и Балтийским, ибо они нужны для осуществления плана — покорить Персию, дойти до Персидского залива, восстановить, если возможно, древнюю торговлю Левант через Сирию и достигнуть Индии как мирового складочного пункта. По овладении ею можно обойтись и без английского золота. 10. Австрия: открыто поддерживать союз, но втайне провоцировать против неё недоброжелательство, конечная цель — установить над ней протекторат России. 11. Вместе с Австрией теснить турок. 12. Провозгласить себя защитником православных в Речи Посполитой, Венгрии и Оттоманской империи с целью дальнейшего подчинения этих держав. 13. Когда будут разбиты Швеция, Персия, Польша, Турция и Австрия, армии соединены, а Чёрное и Балтийское моря охраняемы флотом, тогда предлагается в особой секретности предложить сперва Франции (в тексте — «Версальскому 29 договору»), а затем Германии (в тексте — «Венскому договору») разделить сферы влияния в мире. Если кто-то из них примет предложение (а это неминуемо случится) — уничтожить сначала оставшегося противника, а потом уцелевшего. Исход борьбы будет предрешён, так как Россия в то время уже будет обладать всем Востоком и большей частью Европы. 14. Если оба откажутся от предложения, то между ними надо развязать войну и истощить их обоих. После этого Россия должна отправить сухопутные войска в Германию, а флоты из Азовского моря и Архангельска в Средиземное море и Атлантику соответственно. Это изолирует Францию и Германию и ускорит их капитуляцию, а после этого Европа будет де-факто завоёвана [3]. 30