А Бикетов – пьеса “Движение”

А Бикетов – пьеса “Движение”
Действие 1.
Питер: Все было хорошо. Все было слишком хорошо, как хорошо не бывает. А если
было, то не должно было быть. А если не было, то быть ему совершенно незачем. Мне
исполнилось 21, мне исполнилось 22, 23, подкатило и 24. Это еще что! Даже 25 – и то мне
протикало, пропищало, прогремело. Крутились дни, как часовые у ворот, в застенках. Мир
казался призрачным и многовековым. Я бегал, суетился по пустякам, курил дрянь, дышал
дрянью, упивался дрянью. Задыхался, тыкал в глаз острой иголкой. Потому, потому…
Сценограф: Муромов, тебе не хватает движения! Ты должен двигаться на сверхвысоких
скоростях. Придет зритель, сядет в девятом ряду, посмотрит строго… И что скажет? Нет
Муромова! Куда делся Муромов!
Питер: Владислав Арнольдович, отработаю я.
Сценограф: Он отработает! Может, ты Марис Лиепа, чтобы по первому щелчку
отрабатывать? Может, ты Нижинский? Да? Ну, если так, то и беспокоить не стану!
Питер: К сожалению, не Нижинский.
Сценограф: Какого хрена тогда стоишь? Может, стал немножко беременным? С
танцовщиками вскоре после выпуска такое бывает. Лень, судороги, девчонка вчера
бросила. Бывает, говорю?
Питер: Постоянно, Владислав Арнольдович.
Сценограф: А я о чем говорю. Муромов-Муромов… Кровь ты мою пьешь,
наслаждаешься. Выгнал бы тебя, кабы не твои подвязки в администрации нашей.
Питер: Вы себе льстите, Владислав Арнольдович.
Сценограф: Сукин ты сын! Обласкиваю тебя, воспитываю, ухаживаю, привечаю. Может,
ты и перед сном не молишься?
Питер: Свечки считаю.
Сценограф: То-то оно – свечки. Лучше бы балетные па подкручивал. Движения,
движения тебе не хватает! Природной грации, пластики. Как бревно в Летнем саду – что с
тебя толку?
Питер: Опять двадцать пять, стало скучно.
Сценограф: Скучно? А мне с вами не скучно – с дармоедами?! Все свободное время с
вами сижу, жалкие оправдания принимать чтобы. Заслуженный артист. Надежды, мечты,
хрустальный сон – насмарку. Из Нееловцева получился бы отличный управдом, из
Жигаловой – кукла барби с папиками гонять. Из тебя, Муромов, большой бубль гум на
палочке.
Питер: Мне не хватало движения, постоянно не хватало движения. Иногда казалось, что я
двигаюсь в такт, но потом так больше не казалось. Потом я узнавал, что без движения
нахожусь не только я, но и все вокруг меня – люди, машины, чьи-то головы, дети,
собачки, мамаши с улыбками на лицах. Им не хватало энергии, и получить ее было
неоткуда. Если бы я знал источник, что обладает живительной способностью, я бы им
подсказал. Но поскольку я не знал, где его найти, то ничего, ровным счетом не
происходило. Может, ему и следовало бы произойти, но как-то оно не складывалось и все
тут. Во всем имелся распорядок, ровно во всем. Порядок зажимал, умиротворял, не давал
покоя. Поскольку движения не было, то мне нужно было постоянно куда-то идти. Вера,
ждать тебя долго? Собираешься?
Сценограф уходит. На его месте появляется Вера – с двумя шляпками, из которых
следует выбрать одну, возле зеркала.
Питер: Вера!
1
Вера: Сейчас уже иду. Зачем раскричался? Ты без толку спешишь, накручиваешь,
накручиваешь. Я ведь здесь и сейчас стою. Неужели нам нужно бежать? Бежать на
очередной твой триумф, поскольку ты этого желаешь?
Питер: Ты в курсе, как я этого ждал и в курсе, как тяжело мне это давалось. Но до
триумфа еще целый стадион, так скоро не пробежать многих километров. Сегодня
репетиция, Вера, просто очередная репетиция. Но там мне некогда рассаживаться,
придется отжигать по полной.
Вера: Я тебя умоляю. Ты постоянно отжигаешь, постоянно жжешь и жжешь напалмом.
Твой очередной куратор вьет из тебя веревки не первой свежести. Как его… Ярослав
Сергеевич.
Питер: Владислав Арнольдович.
Вера: Не все ли равно. Арнольдович, Филиппович. Важно, что он на тебя влияет. Больше,
чем я. А я не могу, он может. Это самое главное.
Питер: Что, ревность проснулась?
Вера: Ревновать можно к дубу, к напарнику по труппе – не натуралу. К Филипповичу
твоему не ревновать надо, ему надо сочувствовать. Я поняла, что такое ты. Только
сочувствовать.
Питер: Ты не любишь балет.
Вера: Я не люблю мужскую задницу, обтянутую в лосины. Я не люблю жеманности и
кривляния под музыку Чайковского и Стравинского. Но тебя я, пожалуй, люблю.
Исчерпывающе?
Питер: Даже слишком. А теперь пойдем на репетицию?
Вера: Конечно, мы поспешим на репетицию.
Питер: Убавь хоть немного иронии.
Вера: Прекрати заниматься под музыку, а лучше делай это в темноте.
Питер: Вера!
Вера: Что значит вера? Поиск высоких истин, вечерок под лампадой, протянутые с
отчаянием ладони.
Питер: Вера!!!
Вера: Знаешь, я не иронизирую, просто у меня не слишком хорошее настроение.
Питер: Не слишком хорошее настроение у тебя было вчера.
Вера: Сегодня оно продолжается.
Питер: Больше ни одной репетиции с твоим присутствием.
Вера: Ты не сможешь. Просто не сможешь. Без меня.
Питер: Давай попробуем.
Вера: Пробуй (разворачивается спиной к Питеру)
Питер: Ты права. Не смогу. Поворачивайся обратно.
Вера: Не получится.
Питер: Почему?
Вера: Поздно. Репетиция закончилась.
Питер: Но она еще не начиналась!
Вера: Верно, но для тебя она закончилась. Ты просто не пойдешь.
Питер: Но я не могу этого сделать. Вера!
Вера: Если меня любишь, не пойдешь. И не побежишь. Все.
Вера покидает площадку, на смену ей появляется Сценограф.
Сценограф: Говорил тебе, что ты опоздал?
Питер: Говорили.
Сценограф: А в другой раз – нелепая отмазка, когда ты пропустил репетицию. То, что
тебе пришлось кровь сдавать. Быть донором.
Питер: Верно. А находился в 77-й больнице.
2
Сценограф: Я звонил в поликлинику. Там забора крови в тот день не было.
Питер: Ошибка. У них произошла банальная ошибка. Сбой информации.
Сценограф: Все равно подозрительно. Тебе не кажется?
Питер: Кажется, мне нужно лучше заниматься.
Сценограф: Гораздо лучше. Я говорил тебе, что ты совершенно не двигаешься?
Питер: Говорили.
Сценограф: Это правда. Ни на один сантиметр не двигаешься. Пропорции тела. Они у
тебя неправильные. А надо, чтобы были правильные. Вспоминаешь, какие были
пропорции у Нижинского? Какая геометрия стоп, какой полет.
Питер: Я не Нижинский. Мне никогда им не стать.
Сценограф: Никогда. Тебе следовало стать бубль гумом, бубль гумом на палочке. Стоять
возле торгового центра, покачиваясь на ходу. Тогда бы точно не двигался, как не делаешь
этого сейчас.
Питер: Я буду двигаться.
Сценограф: Нисколько этого не замечаю.
Питер: Я, правда, буду двигаться.
Сценограф: Не верю ни единому слову.
Питер: Движение – моя жизнь. Я не могу без движения!
Сценограф: Только твои домыслы.
Питер: Как мне доказать?
Сценограф: Ничего не надо доказывать. Просто подвести – это уже доказательство.
Другого не надо.
Питер: Владислав Арнольдович, я буду двигаться! У меня обязательно получится!
Сценограф: Забудь о своем желании. Просто забудь (Уходит)
Питер: У меня получится! Получится! Почему он мне не верит? Почему она мне не
верит? Вера!! Ты веришь в меня?
Появляется Вера – с книжкой, с каким-то незатейливым названием на обложке.
Очевидно, женский роман.
Вера: Зачем раскричался? Так вопрос ставить нельзя. Сегодня могу в тебя верить, завтра –
не верить. Зависит от настроения. Тебе нужно, чтобы в тебя верили?
Питер: Очень.
Вера: Тогда не стану.
Питер: Почему?
Вера: Ты большой уже мальчик, должен сам понимать.
Питер: Да, я совсем маленький и безмозглый – не понимаю!
Вера: Мне не нужно, чтобы ты занимался. Я совсем не хочу, чтобы ты занимался.
Выключи эту дурацкую музыку. Сними эту дрянную обувь. И все будет хорошо.
Питер: Не могу! Не могу я! Там моя жизнь!
Вера: Жизнь – это дерганье на одной ножке? Поворотики туда-сюда, туда-сюда?
Выверты, приседания, постановка в исходную позицию?
Питер: Курица ободранная! Ты ничего не понимаешь!
Вера: Я ничего не понимаю? (всхлипывает, стремится прочь из комнаты)
Питер: Вера, прости! Прости меня, слышишь!
Вера: Не слышу. Совсем не слышу. Я тебя не слышу.
Питер: Мы познакомились таинственным днем, в пелене дождя. Ты бежала в небрежно
надетых туфлях, закинув голову кверху. Ты неслась…
Вера: Двигалась, хочешь сказать?
Питер: Ты двигалась, очень легко, грациозно, непринужденно двигалась. Во власть
журчащих струй. Они поглотили тебя всю в один момент, задержались на плащике,
задержались на коже. На лице, вот тут (прикасается) И дальше, дальше распространялись
3
повсюду. Меня обожгло. Вот тут (показывает) Я тогда торопился на вступительный
экзамен.
Вера: Что вам задавали на вступительном?
Питер: Нам задавали на вступительном показывать себя. Говорили, покажите себя, вот
какие вы есть в обыкновенности, в настоящести. Поступать требовалось в балетное, и
показывать предстояло в балетном.
Вера: Зачем тебе балет? Или ты мечтал быть девочкой?
Питер: Я мечтал быть мальчиком. Который много прыгает, вертится, как заведенный, как
уж на сковороде. Передо мной прошло пять кандидатов-неудачников. Мне выпал шестой
номер.
Вера: Тебе следовало пойти первым.
Питер: Я хотел первым, но мне не повезло.
Вера: Отчего так?
Питер: Когда я стоял первым, то увидел, как парень младше застыл в нетерпении и как у
него горят глаза. Я уступил одному номеру, второму, третьему, пятому, пока не стал
шестым.
Вера: А что потом?
Питер: Потом я устал уступать всем. Каждому. Просто захотелось побыть шестым
номером.
Вера: Ну, бывают цифры и похуже. Кто сидел в приемной?
Питер: В приемной сидел Сценограф и едва заметно шевелил пальцами.
Вера: Ярослав Филиппович.
Питер: Владислав Арнольдович.
Вера: Он шевелил пальцами.
Питер: Не мог ими не шевелить.
Вера: Перебирал пальцами.
Питер: Практически неистовствовал.
Вера: Зачем?
Питер: Музыка. В его пальцах затаилась музыка.
Вера пропадает, на ее месте возникает Сценограф. Он вскакивает с места, несется к
роскошным занавесям, внезапно наклоняется, становится на четвереньки и припадает
ухом вниз.
Питер: Что вы делаете?
Сценограф: Слушаю.
Питер: Кого?
Сценограф: Зрителя.
Питер: Но зрителей там нет, когда еще появятся – кто знает?
Сценограф: Твоего зрителя нет, а мой есть.
Питер: Разве такое бывает?
Сценограф: Все бывает. Все бывает на моем веку.
Питер: А на моем? Что может произойти на моем веку?
Сценограф: Разве я знаю?
Питер: Преподаете вы у меня. Не другой кто.
Сценограф: Вот и делай, что тебе подсказывают. И не мели чепухи.
Питер: Хорошо. Хорошо, пусть будет так. Каким выглядит ваш зритель?
Сценограф: Он молод. Умен. Исполнен достоинства. В его поведении заметен опыт.
Питер: Опыт в чем?
Сценограф: Опыт слуха. Он умеет слушать, ему нравится слушать.
Питер: Я тоже умею слушать.
Сценограф: Нет, совершенно не умеешь!
4
Питер: Если не умею я, то кто?
Сценограф: Если не умеешь ты, то кто-то умеет.
Питер: Бросаю занятия с сегодняшнего дня.
Сценограф: Конечно, бросай! И стань жалким ничтожеством, что занимает лишнее
место. Место, принадлежащее другим.
Питер: Я этого не сделаю никогда.
Сценограф: Муромов, ты хреновый шантажист. И танцовщик ты тоже хреновый. Забирай
документы и колбасой отсюда катись. С нашего двора.
Питер: Вы не должны мне отказывать. Не имеете права.
Сценограф: Я не имею, а кто-то имеет. Двадцать четыре часа тебе. Исправляйся, берись
за голову, кайся, гнись в струнку. Но чтобы Нижинский у меня завтра был. Собственной
персоной. Все.
Питер: В вас человеческого хоть капля есть?
Сценограф: Для таких, как ты, Муромов, не было никогда. И в будущем не предвидится.
Сценограф уходит, на его месте возникает Вера. Она держит ракетку и взмахивает ей
таким образом, будто отбивает теннисный мяч.
Вера: Отбила! Отбила! Понял, да! А, какая я! Известная! Хоть по телевизору показывай!
Питер: А, может, я специально так? Поддаюсь тебе, чтобы отбивала? А?
Вера смеется – беззлобно, радушно.
Вера: Неумный хвастун! Ты суть игры совершенно не понимал еще неделю назад! Я тебе
пояснила, что да как, и тогда как следует понял!
Питер: И вовсе неважно, как отбиваешь.
Вера: А что тогда важно?
Питер: На чью сторону мячик опустится. Куда важнее.
Вера: Следующую подачу запускаешь ты или я?
Питер: А ты бы чего хотела?
Вера: Мира, я хочу мира.
Питер: Но мы же с тобой пока не ссоримся.
Вера: Это на будущее. Вдруг завтра поссоримся. Или послезавтра, или через неделю.
Через неделю уж точно.
Питер: Хорошо, у нас будет мир.
Вера: Верно, хорошо.
Питер: Я тебе часто говорил, что я тебя люблю?
Вера: Ни разу.
Питер: Значит, я тебя часто признавался, что тебя люблю. Тебя просто не было рядом в
тот момент.
Вера: В момент чего?
Питер: В момент, когда признавался. Тебя не было рядом.
Вера: Но вот я здесь.
Питер: Да, ты здесь?
Вера: Твоя подача?
Питер: Не знаю.
Вера: Точно, твоя.
Питер: Я разучился делать подачи.
Вера: Только недавно показывала.
Питер: Решительно не умею.
Вера: Очень легко. Очень. Ракетку зажимаешь той рукой, что удобнее. И двигаешься.
Вперед-назад. Влево-вправо. Как джойстик.
5
Питер: Действительно легко. У тебя отлично получается.
Вера: Еще бы. Десять лет практики.
Питер: И я про это. Почему у меня также легко не получается танцевать?
Вера: Знать, время еще не пришло.
Питер: А когда оно придет – время?
Вера: Когда надо, тогда и придет. Ты сам в это веришь?
Питер: У меня есть Вера, чтобы верить.
Вера: Нужно, чтобы ты верил, а не я. Тебе нужно.
Питер: Ты двигаешься с ракеткой очень легко. А у меня так не получается.
Вера: Что тебе стоит? Попробуй. Расслабься, встряхнись и попробуй.
Питер: У меня не получится.
Вера: Как не получится, когда даже не пробовал?
Питер: Не пробовал. Не получится – я ведь знаю.
Вера: Так. Отдай мне ракетку.
Питер: Что?
Вера: Отдай мне ракетку – нытик, слабак, тряпка.
Питер: Да забирай.
Вера: И вот так спокойно отдашь? Где в тебе мужское самолюбие?
Питер: Простыло оно, это самолюбие то есть. Чихает, сморкается в платок.
Вера: Разбуди его. Твоему самолюбию пора выходить на работу.
Питер: Сама ему об этом скажи.
Вера: Кому?
Питер: Самолюбию.
Вера: Еще чего. С чего мы начали?
Питер: С ракетки. Ты говорила, что если ее взять в нужную руку, то можно смело
двигаться…
Вера: Зачем меня передразниваешь?
Питер: Где, в каком месте я тебя передразниваю?
Вера: Ты издеваешься надо мной! Сам играй в свой отвратительный, скучный теннис!
(отбрасывает ракетку).
Питер: Но ты только что сказала…
Вера: Мало ли, что я сказала! Где твоя позиция? Где твоя подача? А, кому это я…
Вера уходит, на смену ей появляется Сценограф. Протирает очки, поправляет шарфик.
Питер: Когда начинать?
Сценограф: Что начинать?
Питер: Когда начинать репетицию?
Сценограф: А что, приперло уже, да? Есть необходимость?
Питер: Неловко мне, когда вы так подстегиваете.
Сценограф: Муромов, не ершись. Великое дело – объявить, что начинаешь репетицию.
Ты пока не Нижинский, чтобы всем объявлять. Приступай, и все потроха.
Питер: У вас жесткое сердце. Кирпичное.
Сценограф: Кто бы утверждал. Вы столько моего труда проели. На роту бы хватило, нет,
на батальон. Вкладываешь в вас рациональное зерно, а оно гниет на корню. И что
получается?
Питер: Что, мука?
Сценограф: Какая мука? Обструкция получается, Муромов! Бубль гум на палочке! Где
твой зритель? С кем ночует?
Питер: Он ночует с теми, с кем выгодно. К кому интерес.
Сценограф: А почему у него нет интереса к тебе? Почему он с тобой не ночует?
Питер: Он не видит во мне чего-то важного.
6
Сценограф: Чего важного он в тебе не видит, что создано в других?
Питер: Я не ищу этого. Устал искать.
Сценограф: Ты устал топтаться на одном и том же пятаке. А надо двигаться от места к
месту. Как поступают замерзшие ватники, устроившиеся в переходах.
Питер: Я никогда не мерзну.
Сценограф: Замерз. И уснул. Эй, Муромов! Ау! Ты на репетиции? Нет тебя! Успел
смыться, выскочить в трубу. Начнем заново. Раз, два, три!
Действие 2
Питер стоит, опираясь на костыль. Левая нога забинтована.
Питер: Должно быть, мне больно. Хотел проскочить на красный свет, прыгнул перед
“ниссаном” и не успел. Ловкачество оказалось не в цене. Грустно, грустно это.
Голос Веры совсем близко: Петя! Баночка с йодом. Нужно проделать дырочку в гипсе и
налить туда йоду.
Питер: Самое главное – пропали мои тренировки. Даром. Разве на чудо надеяться?
Голос Веры: Проделай дырочку в ноге и налей туда йоду!
Питер: Какой йод! Не приемлю никакой йод!
Вера (появляется со склянками и аптечкой): Тебе же хуже. Ночью зубами будешь
скрежетать.
Питер: Мне хорошо. Становится. Иногда.
Вера: Когда болеешь или когда не болеешь?
Питер: Когда кажется, что под машину не попал.
Вера: Скажешь, тоже. Ты попал под нее ближе к вечеру. Совсем не соображал, так несся.
Аккуратнее надо! Предупреждала тебя!
Питер: Оставь меня хоть на минуту! Покой, покой в полном объеме! Согласно рецепту!
Вера: Покой противопоказан. Я твоя внеофисная сиделка. Будешь делать, что говорят.
Питер: А шли бы вы все.
Вера: Повтори – что за тональность? Ля мажор?
Питер: Нет, нет, такой тональности! Прочь, прочь! Как дохромаю до своей альма-матер,
сброшу тебе смс. Бай!
Вера: Питер! Я отвечаю за твою ногу. Если она неправильно срастется, какой из тебя
балерун? Танцовщик то есть?
Питер: Очень смешно! Ты не доверяешь мне, когда я иногда вместо того, чтобы с тобой
встречаться, собираюсь на занятие, беру пуанты, беру трико. Ты терпеть не можешь, когда
мне нужно репетировать. Я повторяю очередную ноту про себя, скрещиваю кисти и
затихаю. Мне нужно сосредоточиться в этот момент. Это тонкая настройка, мне предстоит
начать действовать, потому что мне назначено это делать. Ок, ты строишь мину, кривишь
лицо, расклад не в твою пользу раздражителен.
Вера: Я удивлена, Питер, эмоции, это эмоции!
Питер: Вот я сломал ногу. Нога и нога – с кем не бывает. Это несерьезно, Питер! О,
конечно, не серьезно, моя девочка! Все здорово! О, конечно, здорово! Скоро я начну
принимать анальгетики по утрам. Они не прописаны, но я обязательно буду их применять.
Хромота – это хромота, моя девочка! Я не слеп, не глух, не окосел, не стал косноязычным.
Вера: Тебе нужно было сломать нечто другое.
Питер: Вера, что именно?
Вера: Тебе нужно было поломать чувство гордости, чувство гордыни. Чтобы ты не строил
из себя озабоченного только лишь собой хлыща!
Питер: Вера, я тебя умоляю!
Вера: Уже умоляешь! Какая честь! Впервые со времени нашего знакомства!
7
Питер: Знаешь что – давай сюда йод! И булавку достань – у тебя есть булавка – буду
ковырять гипс!
Вера: Я забыла, где ее посеяла!
Питер: Она только что у тебя была!
Вера: Была – а вскоре сплыла. Со всякой вещью может приключиться, правда?
Питер: Там, в ноге – у меня ужасный зуд. И дергает, и колет.
Вера: К ночи пройдет.
Питер: Нет, оно лишь сделается сильнее.
Вера: Точно пройдет.
Питер: Мне трудно. Мне тяжело. Я никогда не был хром.
Вера: Это случается с каждым.
Питер: Но лишь не со мной.
Вера: Раз на ноге повязка, а в руке костыль – значит, ты лжешь.
Питер: Что мне делать на репетиции?
Вера: Ложись навзничь и притворись оглушенным.
Питер: Вера!
Вера: Просто ложись навзничь.
Питер отбрасывает костыль и ложится. Вера уходит, на ее месте появляется
Сценограф.
Сценограф: Это что – новое слово в балетном искусстве?
Питер: Совершенно новое.
Сценограф: Как называется, дозвольте проявить интерес?
Питер: Студент Муромов пластом.
Сценограф: Да? А это вызовет интерес?
Питер: Вряд ли. Жалость и то может не вызвать.
Сценограф: Пил сегодня? Алкоголь употреблял?
Питер: Употреблял ногу. По назначению. Наткнулся на вражеский снаряд – японскую
покрышку.
Сценограф: Да, а чего приперся сюда? Отлеживался бы дома.
Питер: Не могу. Не могу дома. Тянет очень сильно. Магнитом тянет.
Сценограф смотрит удивленно на Питера, протягивает ему руку, тот берется за нее,
начинает подниматься. Неспешно, тяжело приходится.
Сценограф: Знаешь, Муромов, времена бывают разные. Как и люди. Люди тоже бывают
разные. Сегодня у тебя отваливается нога, но завтра она уже находится в нужном
положении. В нужном, понимаешь? Твоя нога двигается, делает поворот, легкий переход,
опять поворот. Это просто, это очень просто.
Питер: Скажите, что вы не отчислите меня, пока я не выздоровею.
Сценограф: Действительно этого хочешь?
Питер несколько раз кивает головой.
Сценограф: Если хочешь, то будем ждать – неделю, месяц, пока все не восстановится.
Окей?
Питер снова кивает.
Сценограф: Ну, и ладушки. Ты отдохни тут пока, мне с подопечными пообщаться нужно.
Скоро представление новое – “Бахчисарайский фонтан”. Готовим-готовим. Хорошо?
8
Питер: Хорошо.
Сценограф: Отдыхай тогда. Ноги нужны. Они нужны для многого. (уходит)
Питер (оставшись один, хромает): Поворот, легкий переход, опять поворот (снова
появляется Вера)
Вера: Нехорошо, нехорошо обманывать. Нагрузка на стопу может привести к рецидиву.
Так сказали в терапевтическом кабинете. Помнишь терапевтический?
Питер: Как тут забудешь.
Вера: Нет, ты его совершенно не помнишь. Там были маленькие окошки – как в темнице.
И плоские-плоские побеленные стены – как в чеховской палате для душевнобольных. А
еще там не было сочувствия. А еще там не было сопереживания. А еще встретили тебя
недовольно, исподлобья, будто попал ты на чужой порог. А еще…
Питер: Вера, хватит, остановись, прошу тебя!
Вера: Как становиться преступником своему обещанию, так Вера хватит! Вспомни, что
ты обещал!
Питер: Я.. Я обещал, что не буду заниматься. Даже если очень захочется, все равно не
буду – временно, пока не заживет.
Вера: Да? А что тогда ты делал сейчас?
Питер: Я занимался!
Вера: Ты занимался или мне показалось?
Питер: Нет, не показалось.
Вера: Вспомни, ты обещал.
Питер: Я тебе много чего обещал.
Вера: Ты выполнял свои обещания, ты доверял мне?
Питер: Бывало – доверял, бывало – не доверял – по-разному.
Вера: Ты – чудовище! Ты только сейчас признаешься в том, что чудовище!
Питер: Откровенность за откровенность. Тебе было нужно, чтобы я тебе доверял?
Вера: Я подумаю, обещаю подумать.
Питер: Нет, отвечай сейчас.
Вера: Я отвечу, но не думаю, что тебя это устроит.
Питер: Нет, не устроит.
Вера: Тогда я не отвечу.
Питер: Тогда оставь меня одного.
Вера: Вот, вот! Я именно про это! Даешь высказаться, держишь себя в толстом защитном
мешке. Не просвечиваешься, не доверяешь мыслей. Высеиваешь, высеиваешь упрямо
иное, противоположное.
Питер: Вера, все проще гораздо – я танцевать хочу! Сейчас кризис наступил – что же мне
делать?
Вера: Кризисы, кризисы, кризисы в банках, не у тебя. У тебя все нормально. Трещинка в
ноге – не подвиг. Этим нельзя гордиться. Хочешь – танцуй.
Питер: А нога?
Вера: Что нога?
Питер: Болит, тревожит.
Вера: Если тревожит – оставь. С кем не бывает.
Питер: Ты желала чего-то очень сильно в жизни?
Вера: Да, желала. Я желала любить.
Вера уходит, на ее месте оказывается Сценограф.
Сценограф: Восстановительная терапия. Берешь ногу и тянешь за носок.
Питер: Как же больно! Как же омерзительно больно!
Сценограф: Если болит, значит, существуешь. Еще, еще выгибай сустав.
Питер: Вы уверены, что так надо?
9
Сценограф: Если хочешь играть в моем спектакле, то надо.
Питер: Невероятно больно. Почти вырубился.
Сценограф: Покажи это, покажи, что тебе больно. Только выразительно.
Питера пошатывает.
Сценограф: Мир стар. Нового ничего не изобретено. Хочешь танцевать правду – танцуй,
как в жизни. Если внутренность из себя не покажешь – никто, ни одно живое существо не
поверит.
Питер: Мир стар.
Сценограф: У тебя есть нога?
Питер: У меня есть ноги.
Сценограф: каждую конечность мысленно целуй и повторяй: нет счастливее никого! Мне
через час на премьеру выходить надо.
Питер: Нет счастливее никого, выхожу на премьеру.
Сценограф: На мою премьеру.
Питер: На мою и ничью другую.
Сценограф резво убегает, на его месте возникает Вера. Она в легкой кофточке и вся
дрожит от ветра.
Вера: Питер, ты обещал меня укрыть. Очень уж холодно.
Питер снимает с себя рубашку и надевает ее на Веру. Рубашка слишком велика, она
виснет на женском теле.
Питер: Так хорошо?
Вера: Нормально. Мужские рубашки – они для феминисток. А я не такая! Ты понял – я не
такая!
Питер: Феминистки не греются. Мне приходилось иметь с ними дело. Они портят
женскую природу.
Молчат.
Вера: Как у тебя успехи?
Питер: Успехов нет. И двигаться теперь больше не нужно. Ты победила, радуйся. Все, как
ты хотела – в балет меня не возьмут, нога зарастет, буду подтягивать ее к другой ноге и
ругаться, много ругаться. Возможно, меня для этого и создали. Будем больше читать,
больше созерцать, больше прислушиваться к тому, что происходит.
Где-то завыла сирена, и вдруг стало тихо-тихо
Вера: Не нравишься ты мне совсем.
Питер: А что – до этого нравился?
Вера: Сомневаешься еще. Раньше ты был нытиком, но нытиком упорным, настырным,
настойчивым. С тех пор мало что изменилось. Голова – на месте, есть плечи и голос, я
никуда не делась, и все также сижу совсем рядом. Мы играем в игры, занимаемся
репетицией, хоть мне это не нравится. Вернее, репетируешь ты, а я просто это наблюдаю.
Питер: И что из того?
Вера: Из того – ничего. И рубашка мне твоя совершенно не нужна. И нисколько здесь не
холодно. На, подавись (сбрасывает рубашку и бросает Питеру) С меня хватит.
Питер: Ты куда?
10
Вера: Проветрюсь пока.
Питер: Надолго?
Вера: Пока в себя не придешь.
Питер: Милая, у меня нога.
Вера: Залечи ее, возьми йод из баночки и мысленно вылей на место перелома.
Питер: Я мысленно хороню ногу. И себя вместе с ней.
Вера: На улице прекрасная погода. Я убеждена.
Питер: У тебя скверная кофточка.
Вера: Нет, это у тебя скверный характер. (Уходит)
На ее месте тут же возникает сценограф. Он отчетливо хлопает в ладоши.
Сценограф: Раз, два, три! И когда вот так сделаешь, наступай на самую пятку.
Питер: На эту самую?
Сценограф: Вот на нее.
Питер: Какой ужас!
Сценограф: Ключевой момент.
Питер: Не могу наступать на пятку!
Сценограф: Наступай! Смелее!
Питер: Это же плоть от плоти.
Сценограф: Плоть от плоти – это моя постановка.
Питер: Владислав Арнольдович, я ропщу.
Сценограф: Ты жалок. Сейчас я уйду, а ты будешь долго смотреть вслед.
Питер: Обязательно споткнитесь на приступочке.
Сценограф: Пора бы выучить – у меня иммунитет к таким вещам.
Питер затягивается сигаретой, кашляет. Смотрит на легкую белую дымку.
Питер: Завершился еще один день. Скорее, он был трудным, чем легким. Каким будет
день следующий, никто не знает. А может, кто-то и знает, но не поделится никогда.
Действие 3
Вера у Сценографа.
Сценограф: Не стучите. Все равно я вас не услышу.
Вера: А что мне тогда нужно делать?
Сценограф: Сделайте вид, что вы умная.
Вера: Я насчет Муромова пришла.
Сценограф: Опять Муромов этот. Что у него опять стряслось? Отвалился язык, выпала
челюсть?
Вера: Он очень хочет танцевать.
Сценограф: Хочет – пусть танцует. Есть клубы, дискотеки, проекты на ТВ. Я-то тут
причем?
Вера: Он хочет танцевать в вашей постановке.
Сценограф: Все хотят. Спросите у любого прохожего на улице – он тоже захочет.
Вера: Он талантливый, только вы поверить не хотите.
Сценограф: Вас как зовут?
Вера: Вера.
Сценограф: Вот и достаточно. В Муромова верит Вера – достаточно.
Вера: Если я вами займусь сексом, дело решится? Положительно, я имею в виду?
11
Сценограф: Девочка моя, возле меня постоянно крутится столько аппетитных особ.
Стоит мне одной из них моргнуть – у меня не будет недостатка в интиме.
Вера: Скажите тогда, что можно сделать. Готова сделать все, даже не обсуждается.
Сценограф: Все готовы, да?
Вера: Абсолютно (принимает соблазнительную позу)
Сценограф: У меня тут очень пыльно. Вытирать никто подошвы не желает, сплошная
антисанитария. Прямо по коридору, найдете ведро и тряпку.
Вера: Уборщицей не нанималась.
Сценограф: Как хотите. Вам хуже.
Вера: Предложите что-то другое.
Сценограф: Больше мне ничего не требуется.
Вера: Изверг, узурпатор (отправляется за инвентарем)
Вера уходит, на смену ей появляется Питер с костылем.
Сценограф: О, кого я вижу!
Питер: Владислав Арнольдович, снова в строю.
Сценограф: Сомкните штыки, гвардейцы! Репетировать пришел?
Питер: Пришел просить отсрочку. Невмоготу совершенно.
Сценограф: Сегодня все репетируют. Даже те, кто уснул давно, крутят фуэте.
Питер: Фуэте – такая древность. Все больше нервы крутят.
Сценограф: Как тебя понимаю, Муромов! Ты ко мне поплакаться заявился. Стоишь и
ждешь, когда вот бедного пожалею. У кого-то нога, а у кого-то три дня осталось в запасе.
И тот – второй – он не жалуется, он бьется, бьется, как рыба об лед.
Питер: Мне нужен этот спектакль.
Сценограф: Если нужен – иди, бери его. Дарю!
Питер: Отчаяние. Одно отчаяние – никуда не деться. Заруби себе на носу, лицемерный
кривляка, мне нужна моя роль!
Сценограф: Корабельный бунт?
Появляется Вера с ведром, тряпкой и шваброй.
Питер: Что за монпансье? Куда это пришить – кобыле на хвост?
Сценограф: Муромов, я отходчивый. Что бы не произошло, заранее прощаю.
Питер: Какое тут может быть прощение? Вот эта вот деваха, что притворилась
поломойкой (показывает на Веру) тяжелее томика Сидни Шелдон в руки ничего не брала.
Вера: И никогда я Шелдоном не увлекалась. Прошлый век. То ли дело Джудит Макнот.
Сценограф: Вот-вот, Макнот. Правильно.
Питер: Как можно было ее заставить опуститься до плинтуса? Вы же крылья ей срезали
ангельские. Вот так (показывает) Вера, срезал он тебе крылья?
Вера: Так, по перышку только снял.
Сценограф: Как у вас хватило наглости? Не допущу! Не позволю! Не доведу!
У Питера истерика. Сценограф уходит, остается Вера с Питером.
Вера: Успокойся, не трать нервы! Кто же знал, что ты так воспримешь тяжело?
Питер: Все ты знала! Обязана была знать!
Вера: Предположим, знала. И что ведь с того?
Питер: А то, что знала и помыкала мной. Надо – и пошел налево. Надо – и пошел
направо. Двигайся, червяк, туда-сюда, постоянно двигайся!
Вера: Совсем помешался на репетициях! Причем я, что не получается?
12
Питер: И двигаюсь, и двигаюсь – сначала в эту сторону, потом в сторону другую!
Поворот, скользящее движение, опять поворот!
Вера: Немедленно прекрати!
Питер: Поворот, скользящее движение, снова поворот!
Вера прицеливается и выливает воду из ведра Питеру на голову. С гулким стуком ставит
ведро на пол, проводит по одежде Питера, стряхивает с него капли.
Вера: Тебе получше?
Питер: Что-то немного нездоровится.
Вера: Тебе явно получше.
Питер: Видишь – промок по дороге. И, конечно, растрепанный не в меру.
Вера: На улице нет дождика. Я смотрела прогноз погоды на сегодня в интернете.
Питер: Ошиблись. Они всегда ошибаются.
Вера: Конечно, всегда ошибаются…
Питер: Стоит присмотреться или прислушаться, что нет дождя – и тут – раз! – он
обильным потоком тебе на голову.
Вера обтирает волосы от капель пальцами, смахивает капли с плеч.
Питер: Хороший дождь барабанит по крышам.
Вера: Я бы даже сказала – стучит.
Питер: Он стучит потому, что не может не стучать. В этом его предназначение. Это как
сигнал, призыв оставить в стороне дела и заняться чем-то важным. Чрезвычайно важным.
Вера: Мы познакомились под его прекрасный аккомпанемент.
Питер: Мы знали, что он обращается к нам и не могли не познакомиться.
Вера: Ты совсем не хромал тогда.
Питер: Мне было легко и спокойно.
Вера: Бросай костыль!
Питер: Что?
Вера: Бросай костыль. Он тебе не понадобится.
Питер избавляется от костыля, с трудом делает два шага вперед. Вера подхватывает
его, бережно обнимает. Поворот, движение, поворот.
Вера: А теперь, веришь? – веришь ли мне? – я постоянно буду с тобой. Отсюда и до
скончания века. И даже немножечко дольше. Ты веришь мне? Скажу одно, ты просто не
перебивай – ты должен, нет, ты просто обязан верить.
Занавес.
13