Национальный суверенитет в век глобализации

Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация понятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
1
Гринин Л. Е.
СУВЕРЕНИТЕТ В ВЕК ГЛОБАЛИЗАЦИИ
В конце ХХ и начале XXI века в политической науке особенно в связи с
проблемами глобализации и нового мирового порядка стала подниматься
также и тема изменения, «размывания», «исчезновения» и т.п. национального суверенитета (см., например, Giddens 1990; Held еt al. 1999, рус. пер. 2004;
Gilpin 2001; Held, and McGrew 2003b; Ильин 1993б; Ильин, Иноземцев 2001;
Цымбурский 1993 и др.). Тем не менее, по сравнению с лавиной работ по
глобализации, публикаций, посвященных трансформации суверенитета в современном мире, к сожалению, немного, а главное, сама эта проблема исследуются недостаточно и не так глубоко, как хотелось бы. Между тем, по
нашему мнению, процессы изменения суверенитета являются одними из самых важных для современности.
Суверенитет в политической науке обычно определяется как важнейший
признак государства в виде его полной самостоятельности, то есть его верховенстве во внутренней политике и независимости во внешней (см., например:
[Джерри и Джерри 1999: 311; Аверьянов 1993: 367; Held 2003: 162–163]). Это
понятие стало широко распространенным в XIX в. Но еще в начале нового
времени оно получает достаточно четкое толкование в трудах Н. Макиавелли, Ж. Бодена, Т. Гоббса и других (см.. например, Held 2003: 162–163; Ильин
1993а, 1993б, 2001). В системе международных отношений, возникшей после
30-летней войны и Вестфальского мира 1648, принципы суверенности государств постепенно получили всеевропейское признание (См. об этих принципах Held et al. 1999: 37–38). Однако важно заметить, что эта «нормативная
траектория» международного права была полностью описана лишь к концу
XVIII–началу XIX в. (там же: 37). Ныне в Уставе ООН и в некоторых других
международных соглашениях имеются положения о суверенном равенстве
государств и праве наций на самоопределение, что наряду с повышением степени внешней безопасности большинства стран, по-нашему мнению, существенно способствовало упрочению идеи национального суверенитета в международных отношениях во второй половине ХХ века1. Правда, как мы увидим
далее, тенденция на признание суверенных прав сочеталась с тенденцией на их
добровольное сокращение самими же суверенами.
Однако понятие суверенитета является весьма сложным и неоднозначным
(см., например, Stankiewicz 1969: 291), а его содержание постоянно менялось и
В частности это выражалось в неприятии любой агрессии и нарушения суверенитета даже ради
каких-то идеологических целей. Например, мировое общественное мнение осуждало применение так называемой доктрины Брежнева, согласно которой СССР и другие социалистические страны имели право в случае отклонения какой-либо социалистической страны от социалистического курса использовать военную силу. В свою очередь, вмешательство США в дела американских стран также подвергалось осуждению.
1
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация по- 2
нятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
продолжает меняться в связи с изменениями международных отношений, характеристик самих государств (см., например, Гринин 2006а, 2007а; Grinin, Korotayev 2006), а также в зависимости от того, кто выступал высшим сувереном:
феодальный монарх, имеющий «право дарить или расчленять государства при
дележе наследства», просвещенный абсолютный монарх, который уже выступал от имени народа, или сама нация (см., например, Ян 1996). Кроме того, абсолютный в теории суверенитет, как государств, так и наций всегда сильно, а
то и фатально ограничивался разными факторами. Суверенитет можно рассматривать в разных аспектах (например, как негативный и позитивный [см.
Jackson 1990]) и версиях (см., например, Ильин 1993б и настоящий сборник).
В политической науке постепенно осознается, что необходимы «комплексное переосмысление и переоценка понятия “суверенитет” как в связи с
возникновением мирового политического сообщества, так и в связи с уточнением пределов частных суверенитетов, принципов их сочетания друг с
другом и построения их иерархии» [Аверьянов 1993: 368], а также принимая
во внимание действия различных иных субъектов типа ТНК и негосударственных организаций и многонациональных структур и мероприятий (см.,
например: [Уткин 2000: 41–42; Лунеев 2005: 114–115]).
Словом, понятие суверенитета не является однозначным и бесспорным, а
вызывает большие споры и потому требует значительного уточнения2. Чтобы
избежать этих терминологических сложностей, в рамках настоящей статьи я
буду говорить об объеме и номенклатуре суверенных прав и прерогатив государств, а там, где по стилистическим соображениям в том или ином контексте
говорю о суверенитете государств, я имею в виду именно суверенные права.
***
Можно ли уже назвать начавшийся XXI век веком глобализации? Будет ли
он таким? Это весьма вероятно. Но тогда что станет в будущем с суверенными правами национальных государств? И останутся ли последние попрежнему ведущими игроками на политической арене или это место они
уступят новым образованиям? В настоящей статье мы стремились доказать,
что глобализация в целом способствует изменению и сокращению номенклатуры и объема суверенных полномочий государств, и при этом процесс является двусторонним: с одной стороны, усиливаются факторы, объективно
уменьшающие суверенитет стран, а с другой – большинство государств добВ частности заслуживает внимания, что М.В. Ильин (см. настоящий сборник) предложил
оставить за понятием суверенитет только его глобальный смысл и рассматривать его как
системную характеристику (со)существования государств и их сред(ы) в условиях модернизации (современного развития). А параллельно с единой для всех субъектов международных отношений системой суверенитета рассматривать еще понятия суверенов как политических акторов, являющих собой предельную инстанцию, задающую политический
порядок в территориальной политии; и суверенность как все то, что позволяет именно
данной инстанции стать сувереном, то есть задавать порядок внутри территориальной политии и взаимодействовать с властителями других территорий. В целом, как он считает, в
условиях глобализации вырисовывается общемировая система суверенитета, структуру
которой образует сеть суверенностей, а состав – набор двух сотен суверенов.
2
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация по- 3
нятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
ровольно и сознательно идет на его ограничение. И поскольку тенденция на
изменение и сокращение суверенных прерогатив (с колебаниями), скорее
всего, будет усиливаться, это неизбежно существенно повлияет на все сферы
жизни, включая изменение идеологии и общественной психологии. Однако
последний момент явно недооцениваются аналитиками. Мы считаем, чтобы
адекватно оценить эти изменения, необходимы новые подходы к проблемам
национального суверенитета и роли национальных государств в процессе
глобализации. В настоящей статье нами предложены и частично разработаны
некоторые из таких подходов.
Глобализация, экономика и мировая политика
Глобализация – это результат очень сложного сплава политических, социальных, экономических, цивилизационных и многих других процессов современного мира [см., например, анализ ее разных аспектов или «измерений»(dimensions) Giddens 1990]. Но среди этих многочисленных факторов,
стоит особо выделить огромные изменения в современных производительных силах, средствах информации, мировой торговле и специализации [Медведев 2004: 3; Гринин 1999а, 2005, 2007б]. Характерно, что многие исследователи в первую очередь указывают на экономический характер глобализации (например, [Зуев, Мясникова 2004: 54; Каплински 2003: 4; см. также
Анилионис, Зотова 2005]). Но необходимо иметь в виду важную и принципиальную идею, которая уже высказывалась нами [Гринин 1999а, 2005, 2007б]:
признать, что экономические и технические изменения – мотор глобализации, значит признать, что процесс глобализации не может быть остановлен
или повернут вспять никем, поскольку сегодня развитие новых технологий
невозможно ни остановить, ни даже затормозить3.
Технология и торговля опутывают мир новыми сетевыми связями и делают национальные границы прозрачными [см. Strange 2003; Held 2003; Habermas 2003; Кастеллс 1999, 2002; см. также: Гринин 1999а, 2005, 2007б; Лебедева 2001]. Вместе с другими факторами это резко усложняет внешние по отношению к обществу условия [Иванов 2000: 14]. А в результате глобализация
сильно уменьшает и изменяет объем суверенных прав государств и подрывает положение государства как главного субъекта международных отношений
[см. Гринин 1999а, 2005]. Таким образом, изменения в производительных сиЧтобы контролировать процесс глобализации – а подобные призывы, как и сетования
на ее хаотический и несправедливый характер, весьма заметны (см. например, [Бязрова
2004; Мартин, Шуман 2001; Стиглиц 2003; Каллинокос 2005; Хомский 2002; Лю 2005; см.
также Динелло 2003; Галкин 2005]), – нужно, в первую очередь, контролировать направления и темпы экономического и технического развития, что на сегодня выглядит утопией. Однако определенные барьеры на пути этого прогресса в виде различных регламентаций
и квот в дальнейшем, возможно, и появятся, как мы показываем в другой нашей работе (см.
подробнее [Гринин 2005]). В принципе определенный императив контроля над развитием
в глобальном мире исключительно желателен (см., например, Ильин 2001), но контуры
создания такого «контроля над человеческой (общественной) эволюцией» пока даже не
видны.
3
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация по- 4
нятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
лах, так или иначе, ведут к изменению всех остальных областей жизни,
включая и политическую сферу [см. Гринин 1999а, 1999б].
Отсюда следует важный вывод, на который мы уже указывали в других
работах (Гринин 2005, 2007б): если неизбежным итогом глобализации является суверенных прав, то вместе с этим также неизбежно назревают колоссальные перемены в моделях поведения как государств, корпораций и групп,
так и масс обычных людей. И если о судьбах государства (умирает оно или
укрепляется?) споры нередки [см., например: Held and McGrew 2003a: 121–
125; Gilpin 2001], то данное следствие обсуждается гораздо реже4.
Глобализация, с легкой руки американских идеологов, порой предстает в
некоторых работах как процесс навязывания воли США остальному миру,
как процесс установления нового мирового порядка, выгодного США (см. об
этом: [Бажанов 2004; Бжезинский 1999; Медведев 2004: 3; Столярова 2002:
72; Терентьев 2004; Collins 2002: 118]. Действительно, влияние США очевидно и очень реально5. Но означает ли это, что непременно должен установиться именно Pax Americana (то есть американский мир), как искренне верят
многие в США?
Конечно, это возможно. Однако реально ли постоянно поддерживать такой порядок? Нам кажется, что это сомнительно [См., например, Конышев
2004: 118–119]. Думается, более вероятно, что в не слишком уж далеком будущем расклад сил в мире изменится [См. подробный анализ таких изменений Тодд 2004; см. также Уткин 2002]6. Ведь наличие каких-то тенденций не
означает, что будущее уже предначертано [см. Панарин 2000: 328]. Напротив, направление, формы и результаты процессов будут постоянно зависеть
от меняющегося баланса сил в мире, от стратегии, которую выберут те или
иные страны и объединения, от различных геополитических факторов и комбинаций7. По нашему мнению, это означает, что те, кто стремится играть более важную роль в интегрирующемся и меняющемся мире, должны прогнозировать и предугадывать тенденции, используя их в собственных целях.
Несомненно, и Россия сможет сыграть важную роль в новом мировом порядке, если правильно выберет стратегию. Поэтому нужно не горевать о том, что
идет глобализация по-американски [см., например, Крылова 2004], а найти
Здесь в какой-то мере уместна аналогия с возникновением централизованных государств
в средние века и новое время. А эти процессы обычно шли очень тяжело. И хотя интеграция в региональном и тем более в мировом масштабе не аналогична процессу возникновения империй, однако принуждения и насилия, ломки стереотипов, болезненного унижения
национальной гордости будет предостаточно [см. подробнее Гринин 1999а, 2005, 2007б].
5
В том числе и в культурном плане. Можно согласиться, что в настоящее время «самыми
главными “глобализаторами” являются американцы» (Бергер 2004: 9).
6
Даже Збигнев Бжезинский начинает выражать сомнения в результативности современной политики США и призывает несколько переосмыслить или точнее переформулировать внешнеполитические цели и идеологию Америки, считая, что «она должна определять свою безопасность в таких категориях, которые отвечали бы интересам других» [см.
Бжезинский 2005: 284].
7
О конкуренции версий глобализаций см., например: [Неклесса 2004: 119–121].
4
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация по- 5
нятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
собственное место в глобальных процессах, не теряя своих особенностей, в
частности, используя общие культурно-языковые традиции на просторах
СНГ.
Но что такое, в конце концов, глобализация? Без претензии на однозначную дефиницию мы определили ее так. Глобализация – это процесс, в результате которого мир становится более связанным и более зависимым
от всех его субъектов. Происходит как увеличение количества общих для
государств проблем, так и расширение числа и типов интегрирующихся
субъектов8.
Иными словами, возникает своеобразная система, при которой проблемы
отдельных стран, наций, регионов и иных субъектов (корпораций, различных
объединений и т. п.) соединяются в единый клубок. Отдельные локальные
явления и конфликты задевают множество стран. В то же время решения в
наиболее значимых центрах мира отражаются на судьбах всех. В целом
“процессы глобализации в самом широком смысле характеризуются резким
усилением и усложнением взаимных связей в основных областях экономической, политической и общественной жизни, приобретающих планетарные
масштабы” [Иванов 2004: 19]. Глобализация – исключительно разноплановый процесс. Практически все области жизни испытывают на себе эти воздействия9. Многие как позитивные, так и негативные явления также приобретают глобальный характер, например, борьба за охрану окружающей среды,
само движение антиглобализма [см., например Левин 2003], терроризм (см.,
например: Мирский 2004б: 80), наркомафия и т. п. В этом плане интересной
представляется и идея о глобализации ислама [Мирский 2004а: 35; см. также:
Schaebler and Stenberg 2004] и других религий.
Любой прогресс всегда означает, что определенная часть изменений в
чем-то ухудшает ситуацию по сравнению с тем, что было раньше [подробнее
см. Гринин 1997: 68–69; 2006в: 92–94]. На наш взгляд, и сокращение объема
суверенных прерогатив ведет одновременно к позитивным и негативным последствиям. Так, бòльшая, чем раньше, открытость границ не только обеспечивает рост торговли, но и способствует распространению терроризма и облегчает наркотрафик. При этом баланс плюсов и минусов выглядит поразному для разных стран, регионов, территорий и даже для разных слоев
общества. Отсюда такое неоднозначное восприятие глобализации. Недаром
ее критики указывают на неравномерность в получении выгод от нее и на
увеличивающийся разрыв в уровне жизни разных стран (см., например, [КаОднако стоит заметить, что общепризнанного определения глобализации нет. И нередко подчеркиваются только какие-то отдельные ее стороны, которые могут и не выражать главное в ней, например глобальную демократию в мире (см.: например, [ChaseDunn, 2003]; а также [Кулагин 2000]).
9
Даже в таких, казалось бы, строго национальных организациях, как парламенты, нарастает стремление к глобализации. Только международных парламентских организаций насчитывается несколько десятков [см., например, Саидов 2004].
8
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация по- 6
нятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
10
пра 2004: 171]) . Важно также отметить, что, создавая контуры нового порядка, глобализация одновременно ломает старый, работающий в рамках
государственных систем порядок, причем скорость слома старых отношений
часто сильно опережает возведения новых. В частности в ряде стран это
очень наглядно проявляется в сломе традиционной идеологии, основанной на
сакрализации родины и нации, и соответственно ослаблении таких, прежде
высоко ценимых качеств, как патриотизм за счет роста альтернативных
национальным предпочтений и идентификаций. Но взамен глобализация пока не создала никакой оформленной и способной увлечь массы идеологии.
В других работах мы уже обосновывали как сам факт, так причины того,
что перед современными техническими и экономическими силами национальные границы стали гораздо менее серьезным, чем ранее, рубежом [подробнее см. Гринин, 1999а, 2006б: 158–159]. Этому способствуют многие
факторы, в частности, мощное развитие торговли, транспорта, роли международного капитала, ТНК и т. п. [см.: Strange 2003; Held 2003; Habermas 2003;
Кастеллс 1999, 2002]11 Стоит иметь в виду также, что “в глобализирующемся
мире взаимодействуют не только государства, но все больше территории и
регионы” [Гребенщиков 2004: 89]. Образно говоря, современный человек приобретает функции мини-станции, принимающей и передающей разнообразную
информацию, часто при этом минуя национальные границы [подробнее см.:
Гринин, 1999а, 2004]. Нами также было отмечено, что наиболее быстро растущие области производства как раз по природе своей наднациональны. В
качестве примеров стоит упомянуть космические технологии или Интернет,
который все более активно используется в коммерческих целях (см., например: [Филиппова 2000; Болескина 2000; Жарова 2004]).
Тесная связь национальных экономик между собой ведет к очень быстрому
и во многом неуправляемому реагированию на локальные кризисы в разных
местах планеты. Это подтвердили финансовые кризисы в разных странах недавнего времени, когда горячий международный капитал вызывал их в считанные часы [Волконский 1998: 217]12. Финансовые рынки непредсказуемы и нестабильны по своей природе – таков вывод Джорджа Сороса [2001: 25, 27].
Правда, это весьма неоднозначный вывод, поскольку в одних случаях, например в отношении африканских стран, разрыв может увеличиваться (см.: Leftwich 2005: 153), и в то
же время у других стран второго и третьего мира наблюдаются более высокие, чем среднемировые темпы экономического роста. Это касается в частности некоторых стран Азии,
Восточной Европы и СНГ (См. например, [Maddison 2001; World Bank 2005; Шишков
2004: 18]).
11
О различных изменениях в мировой экономике см., например: [Делягин 1998; Максимова 2004: 3; Тодд 2004]. О роли ТНК и об изменениях в их деятельности в последнее
время см.: [Зименков, Романова 2004]. О роли значения внешней торговли говорят очень
много, поскольку международная торговля давно растет опережающими темпами по
сравнению с мировым ВВП [Шишков 2004: 15].
12
О роли этого капитала в азиатском кризисе 1997 г. см.: [Максимова 2004; Каплински
2003; Капра 2004: 164–166]. Некоторые вообще считают, что глобализация основана на
финансовом капитале как функциональном ей [Евстигнеева, Евстигнеев 2000: 13].
10
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация по- 7
нятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
Одна из главных причин такой неустойчивости коренится в том, что политические институты отстают от экономики, которая давно переросла национальные рамки и требует наднационального уровня планирования [Ван дер
Bee 1994: 374], каких-то форм международного контроля над источниками
колебаний финансовых и иных рынков. Как резюмирует Роберт Катгнер, редактор журнала “Америкэн проспект”, “ставки просто-напросто чересчур высоки, чтобы позволять спекулятивному капиталу и колебаниям валютных
курсов определять судьбу реальной экономики” [цит.: Капра 2004: 167].
Глобализация, сокращение суверенитета и национализм
Как уже сказано выше, на практике суверенные права и полномочия как
государств, так и наций всегда сильно ограничивались разными факторами.
Тем не менее, хотя бы в головах теоретиков «Вестфальский суверенитет» (то
есть неограниченные суверенные права) все же существовал. Поэтому важно
указать, что сегодня представление о полной свободе действий государств
как внутри (внутренний суверенитет), так и на международной арене (внешний суверенитет) даже чисто теоретически выглядит неверным. Дело в том,
что объем внутренних прерогатив государств сильно сузился юридически за
счет международных договоренностей, в том числе в вопросах прав человека
[см. Аверьянов 1993: 368], и еще больше – фактически в связи с уже сложившимися традициями и тенденциями, которые, однако, не нашли еще
адекватного теоретического отражения. И важнейший момент в смысле такого отставания теории, на наш взгляд, заключается в следующем. Не полностью осознанно, что с послевоенного времени идет важнейший процесс, в результате которого многие страны начинают добровольно ограничивать себя
в, казалось бы, наиболее суверенных правах. Эти аспекты процесса глобализации указывались и исследовались нами в ряде работ [См. Гринин 1999а,
2004, 2005, 2006а, 2006б].
В работах, посвященных трансформации положения и роли государства в
современном мире, в большинстве случаев, как верно замечает Майкл Мэнн,
идет однобокий спор на тему усиливается ли государственная система или
ослабевает, между тем, как процесс представляется весьма сложным и неоднозначным, в чем-то эти позиции ослабляются, но в чем-то усиливаются
[Mann 1997; см. также Ян 1996: 49]13. Так, Сюзан Стрэнг, настаивающая на
том, что под влиянием мощных экономических процессов, власть государства ослабевает, в то же время с удивлением отмечает, что государство стало
регулировать проблемы, которые раньше решали сами люди, в частности, как
строить собственный дом, как устраивать семейные отношения, так что, по ее
словам, почти нет сферы, в которую бы не вмешивалась государственная бюПо мнению Энтони Гидденса [Giddens 1990] анализ изменения положения национального государства и его суверенитета у большинства авторов не полностью удовлетворителен, и взгляд на прогрессирующее уменьшение суверенитета требует существенного
уточнения.
13
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация по- 8
нятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
рократия [Strange 2003: 128]. Она называет это парадоксом, хотя это вполне
естественные вещи, поскольку процессы никогда не идут однолинейно и
только в одном направлении. Общее направление – это всегда сложный баланс разнонаправленных изменений, причем ослабление системы обычно сочетается с усилением некоторых ее сторон, хотя бы за счет переструктуризации ее компонентов и изменения уровней иерархии.
Проблема изменения роли национального государства в глобализующемся мире, а также уменьшения значимости его влияния на регулирование
различных мировых процессов не так часто анализируется в аспекте трансформации государственного суверенитета. Причем мы особо хотели бы обратить внимание на ограниченность подходов даже в этих исследованиях.
Создается впечатление, что авторы рассматривают вопрос в той только плоскости, что мощные мировые экономические наднациональные и во многом
анонимные силы влияют на трансформацию национального суверенитета, в
целом меняя его как бы помимо или даже вопреки воле самих государств
[См., например, Keohane 1995; Held 2003; Clark 1999; Slaughter 2000; Strange
2003]14. В то же время почти не замечается иной аспект проблемы (либо ему
не придается должного значения), который нам как раз представляется исключительно важным: объем суверенных полномочий в большой (возможно,
преобладающей степени) сокращается добровольно самими национальными
государствами.
По-нашему мнению, имеется целый ряд факторов, которые влияют на
процесс изменения национального суверенитета, в числе которых находятся,
конечно, технологические и экономические изменения (см. подробнее Гринин 1999а, 1999б, 2006а), стремление избежать войн, наличие глобальных
проблем, объединяющих страны, процессы регионального сближения, стремительное увеличение объема контактов всякого рода и уровня между резидентами разных стран; необходимость совместно решать множество вопросов и урегулировать споры; рост числа демократических режимов в мире и
т.д. Но фактор добровольности в сокращении объема полномочий ради приобретения дополнительных престижа и выгод среди них является одним из
самых важных, мало того, именно он определяет, по-нашему мнению, необратимость этого движения15.
Список угроз государственной суверенности часто включает: глобальные финансовые
потоки, многонациональные корпорации, глобальные медиа империи, Интернет и т.п.
Глобалисты утверждают, что государственная власть сильно ослабляется этими процессами, которые ведут к проницаемости границ, – суммируют такие взгляды Дэвид Хелд и
Антони Макгру (Held and McGrew 2003a: 124).
15
Разумеется, это сочетается с воздействием, иногда довольно жестким, на страны, нарушители международных правил и договоренностей, таких, как, например, Ливия, а также
попытками прямого вмешательства в дела тех стран, которые оказывались не в состоянии
решить внутренние конфликты или обуздать вышедшие из-под контроля силы (как,
например, в отношения Югославии, Израиля и Палестины, ряде стран Африки). Естественно, такие действия международного сообщества или отдельных стран и блоков
(США, НАТО) также сильно влияют на изменение суверенитета, и создают прецеденты
14
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация по- 9
нятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
Думается, еще не до конца осмыслено, что с конца 40-х годов ХХ века
идет важнейший процесс, в результате которого многие страны начинают
добровольно ограничивать себя в, казалось бы, наиболее важных полномочиях и прерогативах. Эти аспекты процесса глобализации указывались и исследовались нами в ряде работ [См. Гринин 1999а, 2004, 2005, 2006б; 2007б].
Достаточно бросить даже беглый взгляд на те области, в которых сократились суверенные полномочия государств, чтобы согласиться со сказанным. Право разрабатывать, хранить и испытывать те или иные виды оружия;
устанавливать пошлины и налоги и определять их размеры; запрещать и поощрять ввоз и вывоз товаров (капиталов) и какие-то виды деятельности; использовать природные ресурсы; создавать определенные виды промышленных производств; печатать деньги; брать займы; устанавливать правила содержания заключенных и применения их труда; использовать смертную
казнь; провозглашать те или иные политические свободы или ограничивать
их; фундаментальные правила выборов (и само их проведение) и избирательных цензов, а также еще масса других важных вещей перестали определяться
только желаниями самого государства. Не так давно европейцы отказались от
святая святых – собственных, многими веками выстраданных национальных
валют ради одной общей (евро). В конце концов, то, что всегда признавалось
главным в суверенитете: право войны и мира – под международным контролем. А ведь еще 50 лет назад в своем знаменитом Манифесте Б. Рассел и А.
Эйнштейн писали: «Искоренение войн потребует мер по ограничению национального суверенитета, которые будут ущемлять чувство национальной
гордости» [см.: Адамович, Шахназаров 1988: 185]. Сегодня такой контроль
уже не ущемляет национальную гордость. Мировые войны и тоталитаризм
показали, что обладание абсолютным правом на развязывание войн и репрессии, очень опасно. Отсюда мы сделали важный, хотя в целом и очевидный вывод: внутренние дела государства, в которые никто не вмешивается и которые регулируются только национальным правом и обычаями, сужаются, а международное или определенного сообщества (коллективного участия) право расширяется [Гринин 1999а, 2004, 2005] 16.
на будущее. Но все же можно утверждать, что именно преобладающая добровольность в
сокращении суверенитета и позволяет создавать одобрительное или терпимое к такому
вмешательству мировое общественное мнение, без которого никакое вмешательство не
может быть успешным, а часто даже и реальным.
16
При этом важно отметить, что параллельно нарастающему сокращению суверенитета в
течение первых послевоенных десятилетий шли противоположные процессы, в результате
которых современное национальное государство стало ведущим типом политического
управления на всей планете [см., например, Held et al. 1999: 46], а число национальных
государств стремительно росло (в 1945 году в ООН имелся 51 член, а в 1994 уже 185
[Организация Объединенных Наций 1995: 289–291]). Но тут нет никакого противоречия.
Именно так идут сложные процессы: к тому времени, когда те или иные формы достигают
пика своего подъема, уже обозначается упадок этих форм. Например, сословные привилегии дворянства и наиболее зрелые формы организации этого сословия можно наблюдать как раз в период формирования раннего буржуазного строя, то есть тогда, когда ак-
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация по- 10
нятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
Без сомнения, в истории можно найти много случаев добровольных обязательств и договоров, которые значительно ограничивали суверенитет государей и стран. Взять хотя бы Священный союз и его интервенции в революционные страны в первой половине XIX века [Мале 1938], или таможенный
союз Германских государств первой половины XIX в [Дени и Сайо 1938: 78–
80]. Процессы интернационализации начались не сегодня, а идут уже века,
все нарастая. Но, как нами уже отмечалось [Гринин 1999а; 2005: 16–17] распространенность и мощность этих процессов вчера и сегодня несопоставимы ,
иными словами, в настоящее время по сравнению с прошлыми эпохами они
приобрели качественно иной уровень. Во-первых, они охватили весь мир.
Во-вторых, экономические союзы прежде были редкостью, теперь стали
наиболее типичной формой объединений. А некоторые экономические организации (вроде ВТО, МВФ) включают в себя большинство стран мира. Масштабы и цели политических союзов также изменились. В-третьих, колоссально выросли плотность и постоянство контактов между лидерами стран. И
вопросы, которые они решают, также значительно изменились. В-четвертых,
лишь немногие страны могут сегодня проводить изоляционистскую политику и не вступать ни в какие союзы (подобно политике «блестящей изоляции»,
которую проводила Великобритания в XIX в.).
Чтобы оттенить сказанное, мы могли бы указать, как ни странно это звучит, что сегодня наибольший суверенитет (то есть наименьшие ограничения
в использовании суверенных прав) имеют государства идеологически (Китай,
Иран, Саудовская Аравия и некоторые другие мусульманские страны) и экономически закрытые, вроде Северной Кореи, Кубы, либо именно по поводу
их «суверенных прав» (в частности создавать ядерное оружие) и возникают
острые конфликты. Но в целом даже у этих стран объем неограниченных
внешними воздействиями прерогатив начинает сокращаться. Что же касается
достаточно открытых и развитых государств, то, по нашему мнению, тенденция к делегированию своих полномочий международным, региональным и
мировым организациям и объединениям у них совершенно очевидна. Исключение составляют только США, которые позволяют себе порой идти вопреки
мнению многих стран, открыто ставят национальные интересы выше мировых и союзнических (См., например, [Киссинджер 2002: 2; Бжезинский
2005]). Но, как нам кажется, именно в таком противостоянии США и других
стран, выражающих определенное коллективное мнение, возможно, и коренится в будущем основная интрига изменения мира, а также трансформация
содержания принципов международных отношений [см. Гринин 1999а: 28–
29; 2005: 9, 25–26; см. также Тодд 2004].
Таким образом, представляется, что сегодня объем суверенных прерогатив
многих, если не большинства, стран по ряду причин существенно сократился
по сравнению с ситуацией, которая была несколько десятков лет назад. И
тивно развивается «могильщик» дворянства буржуазия.
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация по- 11
нятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
особенно важно, что многие государства отдают часть суверенных функций
нередко действительно добровольно. Мы считаем, что подобный альтруизм
можно всерьез объяснить только тем, что такое ограничение становится выгодным, поскольку взамен страны надеются получить вполне реальные преимущества (cм., например, [Злоказова 2004: 68]). Естественно, что такой
“обмен” стал в принципе возможным только в результате мощного влияния
описанных (и многих неупомянутых, но подразумеваемых) процессов. В качестве важной причины сокращения суверенных прав, на наш взгляд, следует
указать своего рода мировое общественное мнение: ведь чем шире круг
стран, сознательно ограничивающих свой суверенитет, тем более неполноценными кажутся государства, которые не делают таких ограничений.
Как уже сказано, в политической науке в определенной мере осознается,
что “доктрина национального суверенитета устарела” (Киссинджер 2002:
296). Однако нам кажется, что большинство исследователей все еще недооценивают серьезность изменений суверенитета и необходимость переосмысления самого этого понятия в контексте современных процессов.
Да, мы согласны, что государство в главном еще остается (и будет достаточно долго) высшей единицей исторической и политической жизни. Однако
объем суверенных прав в современном мире сильно перераспределился, поэтому в интернациональном сообществе не существует более «единого и неделимого» государственного, народного или национального суверенитета.
Суверенитет все чаще делится между наднациональными, национальными,
субнациональными, а иногда региональными и муниципальными единицами
(Ян 1996: 49). В результате, как было показано выше, появились новые мощные факторы, которые, в конечном счете, ведут к тому, что оно постепенно
уступает место основного суверена более крупным, в т.ч. наднациональным
образованиям и структурам. И, по нашему мнению, эта тенденция будет
нарастать. С другой стороны, хотели бы непременно добавить, что это не односторонний и однозначный, а многогранный процесс: в чем-то суверенитет
будет сокращаться (например, в вопросах экономической стратегии), но в
чем-то закрепляться и даже расти. Так, например, Эгберт Ян считает, что этнически языковые, культурные и социальные функции государства будут
расти (Ян 1996: 49). Поэтому опасно слишком торопиться хоронить национальное государство, оно еще долго будет ведущим игроком. Кроме того, как
справедливо отмечают некоторые исследователи, резкое сокращение суверенитета и традиционных функций государства может породить хаос [Уткин
2000: 41–42].
Хотя на практике объем суверенных прав и сужается, но – считаем важным это подчеркнуть – сам принцип, согласно которому государства обладают суверенитетом, еще долго будет одним из важнейших в международных отношениях. Поэтому открытое неуважение к нему будет продолжать
вызывать осуждение. Когда старые идеи еще живы, а новые не утвердились,
столкновения могут принимать форму противоборства принципов, что скрывает их историческое содержание. Тогда трудно понять, кто прав, кто вино-
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация по- 12
нятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
ват. Например, если в отношении даже диктаторских режимов грубо и открыто попирать суверенные права, опираясь на право сильного, симпатии
могут оказаться на реакционной, по сути, стороне. Война в Ираке 2003 года
доказывает это. Поэтому, думается, в правовом и моральном плане желательны действительно безупречные аргументы, которые опирались бы на
решения мировых организаций (ООН, в первую очередь). Вот почему для
поддержки действий против режимов-нарушителей так важны именно такого
рода санкции (см., например, Арбатов 2004: 77).
Итак, как было показано, с послевоенного времени все яснее обнаруживается тенденция к постепенной передаче странами части своих суверенных
полномочий мировым международным организациям. Еще больше суверенных прав переходит к региональным объединениям и третейским судам. А
интеграция государств в надгосударственные экономические объединения
становится все более важной частью глобализации. Такие наднациональные
образования имеются уже на всех континентах, и в некоторых случаях наметилась трансформация экономических союзов в политические. Конечно, процесс создания действительно оформившихся, системно и глубоко интегрированных надгосударственных образований не может быть быстрым. Не будет
он, по нашему мнению, и гладким уже потому, что входящие в него члены не
могут игнорировать свои собственные интересы и не противопоставлять их
друг другу. Да и внутри самих стран разные политические силы очень поразному трактуют национальные цели. Словом, притирка над- и внутригосударственных интересов – тяжелое дело, тут неизбежны разнообразные столкновения. Кроме того, и общие цели можно трактовать по-разному. Пример
США, которые сумели стянуть в тугой узел чисто национальные узкополитические проблемы (вроде предстоящих выборов или необходимости поднять популярность президента) с мировыми интересами, в этом смысле очень
показателен17.
Глобализация, как показали наши исследования [Гринин 1999а, 2005,
2007б], в отношении национализма производит двойственный эффект. С
одной стороны, наблюдается тенденция к уменьшению объема суверенных
полномочий, с другой – бурный рост национализма, стремление даже самых
мелких народов обрести собственное государство и соответственно сверенные права. Объяснение причин сепаратизма в современный период, к которому мы пришли, на первый взгляд, может показаться парадоксальным:
национализм усиливается потому, что ослабевают государства как системы [подробнее см. Гринин, 1999а, 2005]. Однако парадоксальности здесь нет.
К тому же нации – это не вечные сущности, а этнополитические общности,
17
Говоря о будущих тенденциях, должен заметить, что, на мой взгляд, несколько сомнительно
звучат предположения о тенденции к формированию «нового органа всемирно-политической власти» [Неклесса 2002]. Собственно идеи мирового правительства возникли очень давно и имели
популярность после Второй мировой войны, но они по-прежнему остаются нереалистичными (см.
анализ этой проблемы: Bull 2003: 579–580; Салмин 1993). Также сомнительно звучат утверждения, что «объективно и неизбежно Европейский союз должен трансформироваться в централизованное образование типа Соединенных Штатов Европы» [Лукьянов 2005].
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация по- 13
нятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
складывающиеся чаще всего именно в рамках государств [Геллнер 1991;
Armstrong 1982: 4; Балибар, Валлерстайн 2003]. При определенных условиях
их сплоченность и однородность усиливаются, а при других, напротив, ослабевают. Поэтому формирование надгосударственных систем в ХХ веке шло
параллельно не только с разрушением колониальных империй, но и ряда старых и вновь возникших государств, особенно многонациональных, среди которых были даже, казалось бы, весьма устойчивые (СССР, а ранее, в начале
процесса, Австро-Венгрия). И такой распад, как нам думается, выполняет в
чем-то прогрессивную роль, облегчая региональную и мировую интеграцию.
Но это очень болезненный и разрушительный прогресс, что подтверждает
высказанные выше мысли о том, что прогресс и регресс идут всегда рука об
руку. Весь вопрос в их балансе.
Таким образом, мы считаем, что с одной стороны, нас ждут еще десятилетия, когда национальные проблемы будут стоять весьма остро в разных регионах и странах (о проблемах соотношения государственности и национализма в его разных формах см. Ян 1996). Но, с другой стороны, усиливается
убеждение, что право наций на самоопределение превратилось в «опиум для
народов» [cм. Альтерматт 2000: 104; см. также о соотношении моноэтничных и полиэтничных государств и о причинах роста национализма в последних: Загладин и др. 1995: 180–205]. Представляется, что хотя непоследовательно и с трудом, но негативное отношение к злоупотреблению этим
правом формируется в мировом общественном мнении. В результате, по
нашему мнению, постепенно агрессивный национализм, раскалывающий
государства и создающий угрозу мировому порядку, должен пойти на
убыль. Речь ни в коем случае не идет о том, что нации и национальные различия исчезнут. Нам представляется, что развитие пойдет в направлении,
когда национальные вопросы, проблемы и отношения перейдут из сферы
самой высокой политики и жарких схваток в более спокойную плоскость,
примерно так, как это случилось с христианством в большинстве стран Европы.
Заглядывая в будущее
Размышляя над процессами интеграции, неизбежно задаешься вопросом:
каким образом и удастся ли хоть как-то примирить разнообразные интересы
сотен государств, имеющих не только разную культуру, но очень большой
разрыв в уровне развития? Ведь ускорение темпов развития мира и ограниченность времени для решения глобальных и иных проблем не позволяют
ждать, пока отстающие страны найдут свой собственный путь развития. Некоторые могут искать его целые столетия. Мнение, что обеспечить продвижение к преодолению отсталости можно только при создании эффективного
рынка и эффективного государства [Эльянов 2004: 16], конечно, имеет резоны. Ну, а если институт государства слаб, как в Тропической Африке [см.
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация по- 14
нятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
Лебедева 2004]? И что делать, если государство, напротив, слишком сильное,
чтобы не допустить нужных изменений (как в Северной Корее, Кубе)? И как
быть со странами, население и даже элита которых не в состоянии понять
общемировых проблем?
Следовательно, на наш взгляд, проблема переходит уже на надгосударственный уровень и связана с трансформацией суверенитета и с внешним
влиянием на те страны, внутри которых нет сил для самостоятельных изменений. Но, мы убеждены, каким бы мягким ни было такое влияние извне,
оно, так или иначе, скажется на суверенитете. Его ограничение, по нашему
мнению, имеет два уровня. С одной стороны, сами развивающиеся страны
объединяются в региональные сообщества, чтобы вместе отстаивать свои интересы и решать проблемы. С другой – они связаны с глобальным противостоянием между развитыми и развивающимися странами (проблема Север –
Юг).
Вот свежий пример изменений на первом уровне. Региональные организации в Африке, Юго-Восточной Азии и в Азиатско-Тихоокеанском регионе, а
также в Латинской Америке после Ирака приняли новую, более жесткую политику в отношении терроризма и использования оружия массового уничтожения. Но решать эти проблемы они хотят собственными средствами, на
собственной территории и с помощью независимых миротворческих структур, которые они развивают. Но они в то же время начали искать средства
минимизировать риск насильственного американского вторжения, а также
использования США тактики “разделяй и властвуй” против членов региона
[Бейлс 2004: 75].
На втором уровне все более активен диалог между объединениями стран
(например ЕС и группами африканских стран). Но самое главное, что есть
важные причины, которые, как мы думаем, в среднесрочной перспективе могут заставить развитые государства более активно форсировать развитие
наиболее отсталых стран мира18.
В первую очередь, речь идет о глобальных проблемах (о др. причинах см.:
[Гринин 1999а: 32–34]). Они затрагивают всех, поэтому интерес Запада к их
решению в отсталых странах неизбежно будет расти. А последним, думается,
в свою очередь, так или иначе, придется ограничить объем своих суверенных
прав, чтобы подстроиться под общие правила. Например, мы рискнули бы
предположить, что поскольку демографическая и экологическая проблемы
тесно связаны между собой, возможно, регулирование численности населения постепенно станет не только национальным, но и общим делом. Ведь
чтобы решить многие общие проблемы, необходимо осознать, что развитие
не может идти все время вширь, что требуется сознательное ограничение в
потреблении, а также механизмы, способные заставить большинство стран
С другой стороны, конечно, не исключено, что усилится уже имеющаяся тенденция на
то, чтобы превратить некоторые регионы в своего рода «заповедники неразвитости». И
коллизия этих тенденций представляется очень важной для будущего вектора мирового
развития.
18
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация по- 15
нятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
принять такие ограничения [См. Гринин 1999а, 2005]. По образному выражению Д. Белла, мы доросли до нового словаря, ключевым понятием в котором
будет предел (limit). Пределы роста, расхищения окружающей среды, вмешательства в живую природу, предел вооружения и т. д. [Bell 1978: XXIX]. А
международная комиссия по окружающей среде и развитию сформулировала
концепцию устойчивого развития, которое включает в себя два понятия: необходимые потребности и ограничения [Евтеев, Перелет 1989: 50]. Нам
представляется также вполне вероятным, что в будущем начнется и квотирование темпов роста экономики, поскольку без этого невозможно реально достигнуть иных ограничений [см. подробнее Гринин 1999а, 2005].
Глобализация, хотя и началась далеко не сегодня, – в целом новый, неизведанный, сложнейший и во многом непредсказуемый процесс. При этом все
же не стоит преувеличивать и без того большую роль экономики в трансформации государства (как делает, например, Тураев [2001, гл. 2]). Экономика выступает ведущим в этом плане фактором только в конечном счете. Для
коренного же изменения суверенитета, мы считаем, нужны еще очень серьезные перемены в других сферах общества, подобно тому, как для формирования буржуазного общества было мало изменений в экономике, но потребовались также и политические революции [Подробнее см. Гринин, 1999а,
2005]. Поэтому, по нашему мнению, на длительный период самой главной
останется проблема совмещения национальных и наднациональных, групповых и мировых интересов. Только какое-то институциональное решение этой
гигантской проблемы, в конце концов, и установит более или менее стабильный новый мировой порядок. Но не тот порядок, о котором так уверенно говорят в США и НАТО, а будем надеяться, систему более взвешенного учета
интересов разных регионов и стран. Однако путь к такому порядку неясен,
сложен и противоречив. Для этого, естественно, необходимо время, в течение
которого должен произойти глубокий переворот в мировоззрении элит и
народов, в результате которых национальные проблемы начнут сначала рассматривать через призму общих, а затем уже и в контексте общих (региональных и мировых) задач и проблем.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Аверьянов Ю. И. (сост.) 1993. Политология. Энциклопедический словарь. М.
Адамович А., Шахназаров Г. 1988. Новое мышление и инерция прогресса. –
Дружба народов, № 6.
Альтерматт У. 2000. Этнонационализм в Европе. М.
Анилионис Г.П., Зотова Н.А. 2005. Глобальный мир: единый и разделенный. М.
Арбатов А. Г. 2004. Иракский кризис в мировой политике. – Мировая экономика
и международные отношения, № 9.
Бажанов Е. П. 2004. Неизбежность многополюсного мира. – Мировая экономика
и международные отношения, № 2.
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация понятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
16
Балибар, Э., Валлерстайн, И. 2003. Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности М.
Бейлс А. Дж. К. 2004. Уроки Иракского кризиса. – Мировая экономика и международные отношения, № 9.
Бергер, П. Л. 2004. Культурная динамика глобализации (С. 8–24). – Бергер, П.
Л., Хантингтон, С. П. (ред.), Многоликая глобализация. М.
Бжезинский З. 1999. Великая шахматная доска. М.
Бжезинский З. 2005. Выбор. Мировое господство или глобальное лидерство. М.
Болескина Е. Л. 2000. Потребители игровой компьютерной культуры.– Социологические исследования, № 9.
Бязрова Дж. Б. 2004. Глобализация и проблема национальных ценностей. –
Философия и общество, № 4.
Ван дер Bee Г. 1994. История мировой экономики 1945–1990. М.
Волконский В. А. 1998. Изменения в мире за столетие и парадигмы экономической науки. – Экономическая теория на пороге XXI века. М.
Галкин А.А. 2005. Глобализация и политические потрясения XXI века.– Полис,
№ 4.
Геллнер Э. 1991. Нации и национализм. М.
Гребенщиков Э. С. 2004. Тихоокеанская Россия и Япония: регионализация отношений. – Мировая экономика и международные отношения, № 1.
Гринин Л. Е. 1997. Формации и цивилизации.– Философия и общество, № 2.
Гринин Л. Е. 1999а. Современные производительные силы и проблемы национального суверенитета. – Философия и общество, № 4.
Гринин Л. Е. 1999б. Соотношение развития государства и производительных
сил (в рамках всемирно-исторического процесса).– Вестник МГУ. Сер. 12: Политические науки, № 1.
Гринин Л. Е. 2004. Глобализация и проблемы национального суверенитета.–
Материалы «Круглого стола», посвященного Дню философии ЮНЕСКО, 18 ноября
2004. Бишкек.
Гринин Л. Е. 2005. Глобализация и национальный суверенитет.– История и современность, № 1.
Гринин Л. Е. 2006а. О стадиях эволюции государства. Проблемы теории.
История и современность № 1: 3–45.
Гринин Л. Е. 2006б. Производительные силы и исторический процесс. М.
Гринин Л. Е. 2006в. Философия, социология и теория истории.. М.
Гринин Л. Е. 2007а. Государство и исторический процесс: От раннего государства к зрелому. М.
Гринин Л. Е. 2007б. Государство и исторический процесс: Политический срез
исторического процесса. М.
Делягин М. 1998. Общая теория глобализации.– Общество и экономика, № 10–
11.
Дени Е., Сайо Е. 1938. Германия (С. 63–113). – Тарле Е.В. (отв. ред.) История
XIX века. В 8 т. Т. 4. М.
Джерри, Д., Джерри, Дж. 1999. Большой толковый социологический словарь. В 2
т. Т. 2. М.
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация понятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
17
Динелло Н. 2003. Глобализация и справедливость. Международная конференция
в Каире. – Полис, № 3.
Евстигнеева Л.П., Евстигнеев Р.Н. 2000. Экономическая глобализация и постмодерн. – Общественные науки и современность, № 1.
Евтеев С. А., Перелет Р. А. 1989. Наше общее будущее. Доклад международной
комиссии по окружающей среде и развитию. М.
Жарова А.К. 2004. Интернет, глобализация и международное право. –
Общественные науки и современность, № 6.
Загладин Н.В., Дахин В.Н., Загладина Х.Т., Мунтян М.А. 1995. Мировое политическое развитие: век ХХ. 2-е изд. М.
Зименков Р. И., Романова Е. М. 2004. Американские ТНК за рубежом: стратегия, направление, формы. – Мировая экономика и международные отношения, №
8.
Злоказова Н. Е. 2004. Расширение ЕС: за и против с позиций его членов. –
Мировая экономика и международные отношения, № 1.
Зуев А. Г., Мясникова Л. А. 2004. Глобализация: аспекты, о которых мало говорят. – Мировая экономика и международные отношения, № 8.
Иванов Н. П. 2000. Глобализация и проблемы оптимальной стратегии развития.
– Мировая экономика и международные отношения, № 3.
Иванов Н. П. 2004. Человеческий капитал и глобализация. – Мировая экономика
и международные отношения, № 9.
Ильин М. В. 1993а. Ритмы и масштабы перемен. О понятиях «процесс», «изменение», и «развитие» в политологии. – Полис, № 2.
Ильин М. В. 1993б. Собирание и разделение суверенитета. – Полис, № 5
Ильин М. В., Иноземцев В. Л. (ред.) 2001. Мегатренды мирового развития. М.
Ильин М. В. 2001. Стабилизация развития. (С. 183–191). – Ильин М. В., Иноземцев В. Л. (ред.) 2001. Мегатренды мирового развития. М.
Каллиникос А. 2005. Антикапиталистический манифест. М.
Каплински Р. 2003. Распространение положительного влияния глобализации:
анализ “цепочек” приращения стоимости. – Вопросы экономики, № 10.
Капра Ф. 2004. Скрытые связи. М.
Кастеллс, М. 1999. Могущество самобытности (С. 292–308). – Иноземцев, В. Л.
(ред.) 1999. Новая постиндустриальная волна на Западе. М.
Кастеллс, М. 2002. Информационная эпоха. Экономика, общество и культура.
М..
Киссинджер Г. 2002. Нужна ли Америке внешняя политика? М.
Конышев В.Н. 2004. Война как средство политики: современные американские
подходы. – Общественные науки и современность, № 5.
Крылова И. А. 2004. Современные угрозы и безопасность России. –Философия и
общество, № 4.
Кулагин В. М. 2000. Мир в XXI веке: многополюсный баланс сил или глобальный Pax democratica (Гипотеза “демократического мира” в контексте альтернатив
мирового развития). – Полис, № 1.
Лебедева М. М. 2001. Формирование новой политической структуры мира и место России в ней. – Ильин М. В., Иноземцев В. Л. (ред.) Мегатренды мирового развития.
Лебедева Э. Е. 2004. Тропикоафриканская цивилизация в современном мире. –
Мировая экономика и международные отношения, № 4.
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация понятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
18
Левин И.Б. 2003. Глобализация и демократия. – Полис, № 2.
Лукьянов Ф. 2005. Евросоюз на фоне расширения. – Российская газета, № 19
(3688).
Лунеев В.В. 2005. Права человека и преступность в глобализирующемся мире.–
Общественные науки и современность, №3.
Лю И. 2005. Глобализация и китайские реформы.– Философия и общество, № 3.
Максимова М. М. 2004. Проблемы стабильности мировой экономики. –Мировая
экономика и международные отношения, № 9.
Мале А. 1938. Священный союз и Конгрессы (С. 67–87). – Тарле Е.В. (отв. ред.)
История XIX века. В 8 т. Т. 3., М.
Мартин Г. П., Шуман Х. 2001. Западня глобализации. Атака на процветание и
демократию. М.
Медведев В. А. 2004. Глобализация экономики: тенденции и противоречия. –
Мировая экономика и международные отношения, № 2.
Мирский Г. И. 2004а. Исламская цивилизация в глобализирующемся мире. –
Мировая экономика и международные отношения, № 6.
Мирский Г. И. 2004б. Американская сверхдержава против исламистского терроризма. – Мировая экономика и международные отношения, № 10.
Неклесса А. 2002. Управляемый хаос: движение к нестандартной системе мировых
отношений. – Мировая экономика и международные отношения, № 9.
Неклесса А. 2004. Глобальная трансформация: сущность, генезис, прогноз. –
Мировая экономика и международные отношения, № 1.
Организация Объединенных Наций. Департамент общественной информации,
1995. Основные сведения об Организации Объединенных Наций. М.
Панарин А. С. 2000. Глобальное политическое прогнозирование. М.
Саидов А. 2004. Межпарламентские организации мира. Справочник. М.
Салмин А. М. 1993. Дезинтеграция биполярного мира и перспективы нового
мирового порядка. – Полис, № 4
Сорос Дж. 2001. Открытое общество. Реформируя глобальный капитализм. М.
Стиглиц Дж. 2003. Глобализация: тревожные тенденции. М.
Столярова Т. Ф. 2002. Ценностный фактор антиглобализма.– Природа и самоорганизация обществ. М.
Терентьев А. А. 2004. Мироустройство начала XXI века: существует ли альтернатива “американской империи”? – Мировая экономика и международные отношения, № 10.
Тодд, Э. 2004. После империи. Pax Americana – Начало конца. М.
Тураев В. А. 2001. Глобальные проблемы современности. М.
Уткин А. И. 2000. Векторы глобальных перемен: анализ и оценки основных
факторов мирового политического развития. – Полис, № 1.
Уткин А. И. 2002. Мир после сентября 2001 года. М.
Филиппова Т. В. 2000. Социология в Интернете. – Социологические исследования, № 5.
Хомский Н. 2002. Прибыль на людях. М.
Цымбурский В. Л. 1993. Идея суверенитета в посттоталитарном контексте. Полис, № 1.
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация понятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
19
Шишков Ю. В. 2004. Международное разделение производственного процесса
меняет облик мировой экономики. – Мировая экономика и международные отношения, № 10.
Эльянов А. Я. 2004. Глобализация и догоняющее развитие. – Мировая экономика и международные отношения, № 1.
Ян Э. 1996. Демократия и национализм: единство или противоречие? – Полис, № 1.
Armstrong J. A. 1982. Nations before Nationalism. Chapel Hill.
Bell D. 1978. The Cultural Contradictions of Capitalism. New York.
Bull, H. 2003. Beyond the States System? In Held and McGrew 2003b: 577–582.
Chase-Dunn Ch. 2003. Globalization from Below: Toward a Collectively Rational and
Democratic Global Commonwealth.– Social Evolution & History, № 2 (1).
Clark, I. 1999. Globalization and International Relations Theory. Oxford; New York.
Collins R. 2002. Geopolitics in an Era of Internationalism.– Social Evolution & History, № 1(1).
Giddens, A. 1990. The Consequences of Modernity. Stanford.
Gilpin, R. 2001. Global Political Economy: understanding the international economic
order. Princeton, N.J.
Grinin L., Korotayev A. 2006. Political Development of the World System: A Formal
quantitative analysis. In Turchin P., Grinin L. E. , de Munck, V. C. and Korotayev, A. V.
(eds.), History & Mathematics: Historical Dynamics and Development of Complex Societies (pp. 63–114). M.: KomKniga.
Habermas J. 2003. Dispute on the Past and Future of International Law. Transition
from a National to Postnational Constellation. Paper presented at the 21st World Congress of Philosophy, Philosophy Facing World Problems. August 10–17, 2003. Istanbul.
Held, D. 2003. The Changing Structure of International Law: Sovereignty Transformed? In Held and McGrew 2003b: 162–176.
Held, D., and McGrew, A. 2003a. Political Power and Civil Society: A Reconfiguration? In Held and McGrew 2003b: 121–125.
Held, D., and McGrew, A. 2003b (eds.). The Global Transformation Reader.: An Introduction to the Globalization Debate. Second ed. Cambridge.
Held, D., McGrew, A., Goldblatt D., and Perraton J. 1999. Global Transformations.
Politics, Economics and Culture. Stanford, Cal. (русский перевод: Хелд Д., Гольдблатт Д., Макгрю Э., Перратон Дж. 2004. Глобальные трансформации. Политика.
Экономика. культура. М.).
Jackson R.H. 1990. Quasi-states: Sovereignty, International Relations and the Third
World. Camb.: Cambridge University Press.
Keohane, R. O. 1995. Hobbes Dilemma and Institutional Change in World Politic:
Sovereignty in International Society. In Holm H.-H. and Sørensen G. (eds.), Whose
World Order?: uneven globalization and the end of the Cold War. Boulder.
Leftwich, A. 2005. States of Development. On the primacy of Politics in Development.
Cambridge, UK; Malden, MA, USA.
Maddison, A. 2001. The World Economy: A Millennial Perspective. Paris.
Mann, M. 1997. Has Globalisation Ended the Rise and Rise of the Nation-State? Review of International Political Economy, vol.4, № 3 (Autumn) pp. 472–496.
Schaebler, B., and Stenberg, L. (eds.) 2004. Globalization and the Muslim World:
Culture, Religion, and Modernity. Syracuse, New York.
Slaughter, A. M. 2000. Governing the Global Economy through Government Networks. In Byers M. (ed.), The Role of Law in International Politics. Oxford; New York.
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация понятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
20
Stankiewicz W. J. 1969. The Validity of Sovereignty. In Stankiewicz W. J. (ed.), In defense of Sovereignty (pp. 291–298). London-Toronto.
Strange, S. 2003. The Declining Authority of States. In Held and McGrew 2003b:
127–134.
World Bank. 2005. World Development Indicators. Washington, DC.
Ильин М. В., Кудряшова И. В. (ред.), Суверенитет. Трансформация понятий и практик (с. 104–128). М.: МГИМО-Университет.
21
АВТОРСКАЯ СПРАВКА
Гринин Леонид Ефимович, доктор философских наук, главный научный сотрудник Волгоградского центра социальных исследований, заместитель
главного редактора журнала «История и современность».
Волгоград, 400067, ул. Никитина, 135, 7, тел. (8442) 448-553, lgrinin@vistcom.ru