Валерий Роньшин «Неприхотливый Дрёмов и ангелы

1
Валерий Роньшин
Неприхотливый Дрёмов и ангелы
И. О. посвящается
Жизнь - штука прихотливая. Она и так повернуться может, и этак, и
такую гримасу состроить, и сякую, словно кокетка у зеркала. Жизнь в одно и
то же время и течет - и не течет, и меняется - и не меняется... Словом, как
уже было сказано, жизнь прихотлива. А вот Дрёмов, в отличие от жизни,
был неприхотлив. Спал он на раскладушке, ел из кастрюльки, для любви ему
подходили женщины любой наружности и любого возраста. И любил он этих
женщин одинаково неприхотливо, без затей и без всяких там яких. Ездил
неприхотливый Дрёмов в плацкартных вагонах (если в общих мест не было).
А чаще всего никуда и не ездил, а проводил лето на берегу ближайшей
речушки. Брал с собой на пляж хлеб, соль, огурец - и проводил лето, дремля
на солнышке. Новости Дрёмов никогда не смотрел и не слушал, поэтому не
знал, что там в мире творится. А в мире, к слову сказать, творилось черт-те
что: цены на нефть росли, самолеты на землю падали, глобалисты глобализировали, террористы - терроризировали... А неприхотливый Дрёмов
дремал себе на пляже или смотрел себе на небо. «Облака плывут, облака...», думал он. А когда лето заканчивалось и за окном начинал падать снег,
Дрёмов смотрел на снег и думал: «Снег идет, снег идет...» Да, еще забыл
сказать, что Дрёмов всю свою жизнь проработал на чисто символической
работе, за которую ему платили чисто символическую зарплату. Но денег
ему вполне хватало, даже еще и лишние оставались. Потому что на завтрак у
него всегда была манночка, на обед - овсяночка, а на ужин - кефирчик.
И вот в один прекрасный день неприхотливый Дрёмов стал вдруг
видеть ангелов. Да и кому же их еще было видеть, как не Дрёмову? Не соседу
же его Шустрову, который только и делал, что шустрил с утра до вечера, и не
то что ангелов, а даже Дрёмова замечал через два раза на третий. Да и
другим таким же шустрым «шустровым» тоже некогда было на ангелов
смотреть. Им надо было смотреть за своей движимостью-недвижимость,
чемпионаты разные, сериалы всякие... Ангелы по большому счету (да и по
малому тоже) им были до лампочки. Век бы их не видеть. Вот весь свой век
«шустровы» ангелов и не видели. А неприхотливый Дрёмов - увидел.
И оказалось, что ангелы жили вовсе даже не на небе, а на земле. И
вели ангелы самую что ни на есть обычную жизнь, только невидимую для
глаз обычных людей. И по количеству ангелов было столько же, сколько и
обычных людей. Даже, может быть, чуточку больше, потому что
неприхотливому Дрёмову, при всей его неприхотливости, стало буквально не
протолкнуться на улице среди людей и ангелов.
И Дремов, чтобы не толкаться, перестал ходить по улицам. Теперь он
сидел себе на скамеечке у подъезда и подремывал. Или вот, как сейчас, стоял
себе на балкончике своего шестнадцатого этажа и глядел вниз. Сверху ему
2
было не различить, где ангелы, где не ангелы - все одинаково шустро
сновали туда-сюда и сюда-туда, будто муравьи в муравейнике. А Дрёмов
смо
кефирчик купить. Впрочем, можно и кипяченой водичкой вместо кефирчика
поужинать».
Да уж, совсем неприхотливый Дрёмов занеприхотливился.
Как Дрёмов стал Шустровым
О. И. посвящается
Шустров шустро так спускался по лестнице. Дрёмов же, по своему
обыкновению, дремал, сидючи на скамеечке у подъезда.
- Всё дремлешь? - спрашивал Шустров у Дрёмова.
- Дремлю, - отвечал Дрёмов Шустрову. - А ты всё шустришь?
- Шустрю, - отвечал Шустров. - Вот в магазинчик бегу, жена за
хлебушком послала, - сообщал Шустров, хотя Дрёмов его и не спрашивал,
кто, куда и зачем его послал.
И Шустров шустро так бежал в магазин.
А Дрёмов, глядя ему вслед сквозь дрёму, думал: «Стареет Шустров».
И то же самое, на бегу, думал Шустров о Дрёмове: «Стареет
Дрёмов».
Они и вправду оба старели - что Дрёмов, что Шустров. На двоих им
было уже 160 лет. А жене Шустрова одной было - девяносто. Звали ее
Оленька. Но это сейчас ее так звали, в мирное время, а во время войны ее
уважительно называли Ольга Сергеевна. Она была снайпером и каждый
вечер отправлялась со своей снайперской винтовкой к линии фронта бить
гадов-фашистов. Бойцы, сидевшие в окопах, уже так и знали:
раз Ольга Сергеевна собралась на «охоту» - значит, вечер наступил.
Застрелив очередного фашиста, Ольга Сергеевна делала на прикладе
своей снайперской винтовки зарубку на память. У нее уже имелось двести
девяносто девять зарубочек, стало быть, она уничтожила двести девяносто
девять гадов-фашистов. Убила бы и больше, но тут, как назло, война
закончилась.
И все эти мирные годы душа Ольги Сергеевны была не на месте из-за
того, что она, для ровного счета, не убила трехсотого фашиста. В общем,
была Оленька этим очень и очень глубоко удручена, как если б суп не
досолила или картошку б не доварила.
А тут вдруг смотрит Оленька в окно и глазам своим от счастья
поверить не может: бежит по улице самый настоящий фашист. И в ту же
секунду Оленька вновь стала Ольгой Сергеевной. Схватила она свою
снайперскую винтовку и - ба-а-х! - влепила гаду-фашисту пулю промеж глаз.
А потом пошла на кухню и, с сознанием выполненного долга, сделала
3
кухонным ножом трехсотую зарубочку на прикладе. Как гора у нее с плеч
свалилась, честное слово, когда она этого трехсотого фашиста грохнула.
А это был вовсе даже никакой и не фашист. Это был ее муж Шустров. Он как раз из магазина с хлебушком возвращался.
И вот лежит Шустров на асфальте, с пулей промеж глаз, а душа его,
шустро так, выпорхнула из тела, взлетела на «шустровский» этаж и говорит
Ольге Сергеевне: «Совсем ты, Олюшка, слепая стала - не можешь
собственного мужа от фашиста отличить».
А Ольга Сергеевна и не слышит, чего ей там мужняя душа лепечет,
потому как она не только слепая со временем стала, но еще и глухая. Стоит
Оленька у плиты, обед готовит и думает удовлетворенно: «Сейчас Шустров
из магазина хлебушек принесет, я ему супчику налью и расскажу, как
трехсотого фашиста наконец-то подстрелила».
А тут Дрёмов заходит, чтобы сообщить Оленьке скорбную весть - нет
больше ее шустрого Шустрова. И не будет. Никогда.
Ольга Сергеевна и говорит Дрёмову.
- Садись, Шустров, обедать.
Ну, Дрёмов и сел. У него-то жены не было, а на обед была всегда одна
овсяночка. А тут тебе и супчик куриный на первое, и пюре с котлеткой на
второе, и компотик с пирожком на третье .
«Повезло Шустрову с женой», - думает Дрёмов, наворачивая
вкусненький супчик. А Ольга Сергеевна тем временем постельку стелет:
- Ложись, Шустров, подремли после обеда. Не всё ж только Дрёмову
дремать.
А Дрёмов подремать всегда не прочь. Он уж и думать забыл, чего он
там хотел Ольге Сергеевне про Шустрова рассказать. И Ольга Сергеевна
тоже думать забыла, чего она хотела Шустрову рассказать.
Растянулся Дрёмов на постельке и задремал по своему обыкновению.
Так с тех пор Дрёмов и остался при Оленьке Шустровым.