Бродники. Обаяние авантюризма В.А. Возчиков
реклама
БРОДНИКИ. ОБАЯНИЕ АВАНТЮРИЗМА В.А. Возчиков Алтайская государственная академия образования им. В.М. Шукшина, г. Бийск На конкретных примерах отечественной истории анализируется феномен «бродничества» на Руси; ментально не близкое человеку русской культуры бродяжничество связывается как с глубинными личностными особенностями, так и неординарными внешними обстоятельствами. Ключевые слова: бродники, берладники, наемники, авантюристы, странники, социальные и психологические факторы бродяжничества. О том, кто такие «бродники» на Руси, размышлял еще В.Н. Татищев. По мнению историка, так называли русских людей, христиан, волею случая или обстоятельств оказавшихся на Дону среди половцев, а потом и в монголо-татарском войске. Видимо, бродницы (так у Татищева) неплохо знали местность, обладали опытом преодоления водных преград, поскольку были «для показаний броду и перевозов содержаны» [8, с. 197]. Интересно, что знаток древних рукописей и литературных памятников В.Н. Татищев не наделяет бродников авантюрными чертами, он вообще, кажется, воздерживается от объяснения причин этого явления. Как таковое ментально не близкое бродяжничество воспринималось домовитыми русскими по меньшей мере настороженно, с ним ассоциировались разбойная вольница, неустроенность, утрата родственных связей… Вступающий на тропу приключений, поиска легкой добычи словно переставал быть р у с с к и м, и это чутко отразили наши былины, лихой человек отправлялся «поляковать», «казаковать»… Согласно летописным источникам, в составе монголо-татарского войска, одолевшего в 1224 году русских и половцев при реке Калке, была «варварская сбродная толпа», точнее – «бродники с воеводою своим Плоскинею» [7, с. 642]. Имя последнего стало олицетворением гнусного предательства: летописи сообщают, что Плоскына «поцеловал крест» киевскому князю Мстиславу Романовичу, поклявшись тем самым, что татары не причинят зла русским вождям, если те прекратят сопротивление. Поверившие авантюристу князья были жестоко убиты… 1 Профессор П.П. Мельгунов называет «бродниками» тех, кто «по характеру своему показывал большую наклонность к передвижению, бродяжничеству, исканию приключений». Сама южнорусская природа – будто бы причина такой непоседливости, манила и соблазняла степь «своим неестественным простором, своим беззаветным и вольным разгулом» [5, с. 45], добавим – возможностью быстрой разбойничьей наживы… Бродник – то есть бродяга, человек без родины, авантюрист, наемник… Однако такой образ жизни принимали себе и многие европейцы, никогда не вдыхавшие дурманящего, провоцирующего воздуха половецких просторов!.. Потому вряд ли уместно апеллировать к природе, выявляя истоки «бродничества», справедливо говорить о глубинных особенностях психики конкретного человека, нередко усиленных внешними обстоятельствами. *** Иван Ростиславович, сын перемышльского князя Ростислава Володаревича, после смерти отца в 1129 году не получил ожидаемого наследства: стол в Перемышле занял расторопный брат покойного Ростислава – владетель звенигородский Владимир Володаревич, преимущественно называемый в исторических источниках уменьшительным именем Владимирко. Заняв Перемышль, Владимирко отправил своего племенника княжить в Звенигород. В течение пятнадцати лет, пока Владимирко укреплял и «округлял» свои владения, получив, в частности, очередное наследство в виде Теребовля и Галича [см.: 3, с. 411], Иван мирно и благополучно управлял доставшимся уделом. На авантюрную дорожку звенигородский Ростиславович вступил в 1144-м году, соблазнившись возможностью легкой наживы: жители Галича, недовольные своим Владимиркой, решили заменить дядю на племянника, благо, князь неосмотрительно отлучился на дальнюю охоту… Откликнувшись на призыв галичан, Иван Ростиславович прибыл в город. Однако Владимирко не собирался просто так отказываться от княжества: свернув злополучную охоту и собрав внушительное войско, он осадил Галич и стал планомерно добиваться восстановления своих прав. Галичане осуществляли периодические вылазки за стены крепости. В одной из таких отрядом командовал сам Иван Ростиславович, но Владимирко оказался более удачливым воином: он «отрезал» дружину племянника от городских стен, так что тому пришлось приложить немало усилий, чтобы вырваться из окружения. Пленения Иван Ростиславович избежал, однако отныне ему пришлось стать странствующим князем – без своего терема, двора, постоянного войска… Оставив Галич на волю дяди, который, к слову сказать, отнесся к предавшим его подданным весьма немилостиво, Иван Ростиславович обрел приют в молдавском городе Берладе (отсюда и оставшееся в истории 2 прозвище князя – Берладник), «… который в XII в. служил притоном всех беглецов, князей и простых людей» [1, с. 140]. С тех пор без малого двадцать лет пытался князь обрести хоть какое-то устойчивое положение, добыть себе удел с помощью того или иного покровителя: в 1145 году он нанимается на службу к великому князю киевскому Всеволоду Ольговичу, но уже через год Берладник оказывается среди воинов брата Всеволода – князя Святослава Ольговича… Скитальческая судьба бросает Ивана Ростиславовича от одного владетельного двора к другому: то он служит смоленскому Ростиславу, то перебирается в Суздаль к Юрию Долгорукому, то прибивается к черниговскому князю Изяславу Давыдовичу… Последний буквально спас Берладника, когда жестокого наказания авантюриста потребовали практически все русские князья, и такое единодушие было небезосновательным. «Что возбуждало их ненависть против несчастного Берладника? – задается вопросом С.М. Соловьев и раскрывает весьма отталкивающую черту характера искателя приключений княжеского рода: - Разве то, что, взявши деньги у одного князя, он переходил к другому, потом к третьему …» [7, с. 486]. Но Изяславу Давыдовичу не было очевидного резона надолго сохранять конфронтацию с соседями (некоторые политические задумки, предполагавшие выгодное использование Ивана Ростиславовича, представали весьма проблематичными), потому он счел за благо помочь своему подопечному бежать к половцам. Случилось это в 1158-м году – и тогда-то пустился Иван Ростиславович, что называется, во все тяжкие. Сколотив половецкий отряд, а по сути – банду, шайку разбойников, атаманствующий князь грабит торговые суда на Дунае, захватывает прибрежные города, преследует галичских рыболовов… Даже отправился «воевать» галичского князя Ярослава – вместе с половцами захватил город Кучельмину, осадил Ушицу [см.: 7, с. 487] … Однако на этом поход и закончился: не получив ожидаемой добычи, половцы покинули Берладника, которому ничего не оставалось, как вновь искать приюта у Изяслава Давыдовича, в то время княжившего в Киеве… В своем противоборстве с галичским Ярославом, у которого Изяслав пытался добиться в том числе и удела для Берладника, Изяслав Давыдович потерял не только свои владения, но и – в 1161-м году – жизнь… Завершалась и жизнь Ивана Ростиславовича, лишившегося последнего покровителя. Напоследок судьба забросила Берладника в Грецию, где в Фессалониках он и скончался в 1162-м году, по данным ряда исторических источников, отравленный ядом. *** В трагедии А.С. Пушкина «Борис Годунов» красавица Марина Мнишек дает весьма циничный и беспринципный совет Димитрию: 3 Уж если ты, бродяга безымянный, Мог ослепить чудесно два народа, То должен уж по крайней мере ты Достоин быть успеха своего И свой обман отважный обеспечить Упорною, глубокой, вечной тайной. Некий граф Шлик (так он представлялся власть имущим) смог «ослепить чудесно» правителей даже не двух, а трех народов – голштинского герцога Фридриха III, датского короля Христиана IV и русского монарха Михаила Федоровича. Правда, справедливости ради следует сказать, что наш государь поверил все же не лживым речам проходимца, а тем рекомендациям, что тот привез из датского государства. Как бы то ни было, этот самый Шлик (вариант – Слик) сначала разжалобил Христиана IV историей о том, как его, дворянина-лютеранина, преследуют католики за преданность вере, а затем вызвал благосклонность русского царя своей готовностью отказаться от заповедей евангелического вероисповедания ради православия. Описывавший данный сюжет Адам Олеарий ехидно намекнул, что русские, мол, традиционно благоволят иностранцам знатного происхождения, в этом же случае к родовитости добавилась еще и ученость (знание латинского и польского языков), потому в Московии приезжего графа «охотно приняли, окрестили, сделали его князем и дали ему имя – Лев Александрович Шлик. Ему стало отпускаться ежемесячное жалованье наличными деньгами в размере 200 рейхсталеров» [6, с. 266]. Когда выяснилось (о своей невольной ошибке покаянно сообщил Михаилу Федоровичу датский король Христиан IV), что Шлик – отнюдь не высокородный дворянин, а всего лишь подданный действительно польского графа Каспара фон Денгоффа, русский государь лишь изрядно побранил проходимца, уже успевшего породниться со знатным московским семейством, но титул и жалованье решил не отбирать – пусть чувствует иноземец, что русский царь может позволить себе любую милость!.. Так укоренился в среде русской знати князь Лев Александрович Шляховский. Олеарий поведал и историю полковника Александра Лесли, шотландца по происхождению. Будучи офицером польского войска, Лесли в 1616 году после сражения под Смоленском был взят в плен, после чего предложил свои услуги русскому царю. Вскоре полковник отправился искать счастья в Швецию, и лишь в 40-е годы XVII века его вновь потянуло в Россию. Зная, что царь Алексей Михайлович неохотно расстается с наличными деньгами, странствующий шотландец пожелал получить за свою службу поместье с крестьянами, которое и было предоставлено ему на берегу Волги. Поселившаяся там госпожа Лесли с детьми сразу же начала хозяйничать, да так, что крестьяне вынуждены были обратиться к властям с жалобой на непомерные притеснения (мало 4 того, что полковница была щедра на различные задания, она не обращала внимания на обычаи православной веры, а однажды даже бросила в печь русскую икону). Вмешался патриарх, исходатайствовавший у царя решение, чтобы не православные иноземцы не имели права владеть на Руси имениями. Лесли тут же выразил готовность принять крещение, однако крестьяне наотрез отказались подчиниться даже вдруг ставшему православным семейству. В целях личной безопасности пришлось Лесли отказаться от имения и ограничиться получением полковничьего жалованья в 90 рейхсталеров… А поместье на Волге, рассказывает Олеарий [см.: 6, с. 267-268], получил другой искатель удачи на русской земле – своевременно перешедший в православие француз Антонио де Грэн. *** Неутомимым «бродником», таких странников на Руси издавна называли перекати-полем, искателем подвигов и военных утех проявил себя на рубеже XVI-XVII веков француз Жак Маржерет – личность, безусловно, талантливая, яркая в смысле совершенных поступков, но «темная», если вести речь о каких-то нравственных принципах. Да что там мораль!.. Похоже, капитану не нужна была даже слава в ее меркантильном аспекте, он жаждал лишь романтики преодоления трудностей, особенно если последнее предполагало применение военной силы… Маржерет истово служил гугеноту Генриху Наваррскому, однако когда тот стал католическим королем Генрихом IV и французские междоусобицы поутихли, стал предлагать свою шпагу европейским государям – одному за другим!.. По собственным словам Маржерета, он «… удалился из отечества и служил сперва князьям Трансильванским, потом Императору в Венгрии, затем королю Польскому в звании капитана пехотной роты; наконец, судьба привела меня к русскому царю Борису, я был удостоен им чести начальствовать кавалерийским отрядом; по смерти же его Димитрий, вступив в царство, поручил мне начальствовать первой ротой своих телохранителей» [4, с. 12]. Как любого наемника, Маржерета не интересует, на чьей стороне «правда», он лишь более или менее успешно оказывает военные «услуги»: сначала Борису Годунову, обеспечив победу над Самозванцем в сражении при Добрыничах 20 января 1605 года; затем – самому Димитрию, возглавив стражу новоявленного царя, защитить которого в роковую минуту так и не смог, «… будучи тогда болен». При Шуйском Маржерет оставался недолго – видимо, столь частая смена «начальников» оказалась дискомфортной даже для него… Маржерет оставил записки о своем пребывании в России, которые любопытны, как всякое свидетельство очевидца. Принимая к сведению наблюдения капитана, будем, однако, с осторожностью относиться к его обобщениям, которые, на наш взгляд, порой противоречат здравому 5 смыслу. Так, упрекнув наших предков в лености и в том, что они «преданы пьянству, как нельзя более» [4, с. 19], заморский советчик восхищается благосостоянием Руси: «… страна очень богатая. Не высылая денег за границу, но ежегодно их накопляя, русские производят выплаты обыкновенно товарами, которые имеются в большом количестве и в различном виде: пушниной, воском, салом, кожами воловьими и оленьими, сафьяном, льном, всякого рода веревками, икрою (которой весьма много отправляется в Италию), соленою семгою, ворванью и другими припасами. Хлеба же, несмотря на его громадное изобилие, не смеют вывозить за границу со стороны Ливонии. Кроме того, русские выменивают или продают иноземцам поташ, льняное семя, пряжу …» [4, с. 44-45]. Однако не от лености богатства накапливаются, а благодаря упорному труду русских людей от мала до велика, на который, кстати, и сам Маржерет указывает мимоходом, не выводя, однако, из факта должного следствия: «Мальчик от 12 до 15 лет с небольшою лошадью обрабатывает десятину или две ежедневно» [4, с. 19]. Вот откуда устойчивый достаток, капитан, а не от дележа захваченного после военных походов!.. Вновь захотелось Маржерету в России в 1612 году (опять после службы полякам!), но глава земского ополчения князь Д.М. Пожарский решительно воспротивился присутствию этого иноземца в русском войске: «… Якова Маржерета мы все Московского Государства бояре и воеводы знаем достаточно и ведаем про него подлинно. <…> Яков Московскому Государству зло учинил, с Польскими и с Литовскими людьми кровь крестьянскую проливал, да и злее Польских и Литовских чинил, и у короля зато жалованье получил, в Раде его король учинил: а ныне б ему нам против Польских и Литовских людей помогати!» [цит. по: 2, см. 6-7]. Так что дальнейшие странствия капитана Маржерета проходили вне пределов русского государства… Разумеется, специалисты объяснят душевные особенности людей, которые порой сами искренне верили в придуманные для себя легенды, по собственной воле или силою сторонних причин выбирали жизнь, полную странствий и опасностей. Имена авантюристов, отличавшихся яркой креативностью и недюжинным обаянием, сохранила история как своеобразное, но все же свидетельство широчайшего спектра человеческих возможностей. Литература: 1. Берладник [Текст] // Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. Биографии. В 12 т. Т. 2: Бейеръ – Вакеръ. / Отв. ред. В.М. Карев, М.Н. Хитров. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1992. - С. 140-141. 2. Бороздин, И.Н. Маржерет и его сочинения о России [Текст] / И.Н. Бороздин // Маржерет. Состояние Российской Державы и Великого 6 Княжества Московского в 1606 году. Пер. с фр. со вступит. статьей И.Н. Бороздина. – М.: Книгоиздательство «Польза», [1913]. – С. 3-10. 3. Владимир (Владимирко) Володаревич [Текст] // Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. Биографии. В 12 т. Т. 3: Вакидий – Герардеска / Отв. ред. В.М. Карев, М.Н. Хитров. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1993. – С. 411. 4. Маржерет. Состояние Российской Державы и Великого Княжества Московского в 1606 году. Пер. с фр. со вступит. статьей И.Н. Бороздина [Текст] / Жак Маржерет. – М.: Книгоиздательство «Польза», [1913]. – 107 с. 5. Мельгунов, П.П. Русь и Половцы. Эпизод из истории борьбы Руси со Степью [Текст] / П.П. Мельгунов // Сведения о частной гимназии Фр. Креймана в Москве. – М.: Типография Московского университета, 1873. С. 3-61. 6. Олеарий, А. Описание путешествия в Московию / Пер. с нем. А.М. Ловягина [Текст] / Адам Олеарий. – Смоленск: Русич, 2003. – 480 с., ил. – (Библиотека историка). 7. Соловьев, С.М. Сочинения. В 18 кн. Кн. I. Т. 1-2 / Отв. ред И.Д. Ковальченко, С.С. Дмитриев; вступ. ст. И.Д. Ковальченко, С.С. Дмитриева [Текст] / С.М. Соловьев. - М.: Мысль, 1988. – 797, [1] с. 8. Татищев, В.Н. Лексикон российской исторической, географической, политической и гражданской [Текст] / В.Н. Татищев // Татищев В.Н. Избранные произведения / Под общ ред. С.Н. Валка / АН СССР; Ин-т Истории СССР, Ленингр. отд. – Ленинград: Наука, Ленингр. отд., 1979. – С. 153-360. 7
